ТАКОЙ ОБЫЧНЫЙ СЕМЕЙНЫЙ ПРАЗДНИК 16 страница
— А какой магический дар у Рис?
— Они сивилла, читающая лица. Взглянув на тебя, она может увидеть людей, с которыми ты встречался. Может узнать, чем ты занимался. Рис читает лица людей, как книги.
Лена смотрела мне прямо в глаза. Это вызывало у меня приятную негу.
— А кого она рассекретила? Когда Рис помахала рукой, Ридли на мгновение превратилась в другую женщину. Ты видела ее?
Лена кивнула.
— Мэкон не захотел рассказывать о ней, но это была какая-то темная чародейка. Очень сильная и могущественная.
Я продолжал расспрашивать. Она распалила мое любопытство. Мне начинало казаться, что несколько минут назад я сидел за столом с пришельцами из космоса.
— А Ларкин? Он обладает змеиными чарами?
— Ларкин — иллюзионист. Это похоже на трансформера. Но в нашем семействе только один трансформер — дядя Барклай.
— Чем они отличаются?
— Чары Ларкина создают иллюзии. Он прикрывает предметы своими магическими проекциями и заставляет людей видеть то, что ему хочется. То есть его проекции нереальные. А вот дядя Барклай действительно может превращать один предмет в другой — на любое время, какое ему требуется.
— Значит, твой кузен меняет только вид предметов, а дядя Барклай преобразует их суть?
— Да. Моя бабушка говорила, что у них почти одинаковые способности. Такое иногда случается с родителями и детьми. Они слишком похожи и поэтому всегда ссорятся друг с другом.
Наверное, она подумала, что не может сказать такого же о себе. Лицо Лены помрачнело, и я предпринял глупую попытку поднять ей настроение.
|
|
|
— А Райан? Что у нее за дар? Быть собачьим кутюрье?
— Об этом слишком рано говорить. Ей только десять лет.
— А Мэкон?
— Он… Дядя Мэкон особенный. Для меня он смог бы сделать что угодно. Я провела с ним очень много времени.
Она отвернулась, уклоняясь от моих дальнейших расспросов. Лена всегда что-то недоговаривала. Я уже смирился с этим.
— Он для меня как отец.
Мне не нужно было объяснять, что значит потерять одного из родителей. Но, в отличие от меня, у нее вообще не осталось близких родственников.
— А кто такая ты? Расскажи о своем даре.
Как будто она обладала только одним талантом! Как будто я не видел действия ее чар с первых дней занятий в этом учебном году. Как будто я, собравшись с духом, не задавал ей почти тот же самый вопрос, когда она сидела на моем крыльце в зелено-пурпурной пижаме.
Какое-то время Лена молчала — наверное, собиралась с мыслями или решала, стоит ли отвечать. Затем она посмотрела на меня бездонными зелеными глазами.
— Я природная фея. По крайней мере, так считают дядя Мэкон и тетя Дель.
Природная фея. Я вздохнул с облегчением. Слово «фея» казалось мне лучше, чем «сирена». С сиреной я вряд ли бы справился.
|
|
|
— И что это означает?
— Я сама не знаю. Фее многое доступно. Предполагается, что она более могущественна, чем любая другая чародейка.
Лена произнесла последнюю фразу очень быстро, надеясь, что я не расслышу ее. Но я услышал каждое слово. «Более могущественна, чем любая другая чародейка». Я не знал, как относиться к этому «более». «Менее могущественная» устроила бы меня больше.
— Ты же видел, что произошло этим вечером. Я еще не знаю, как управлять своими силами.
Она нервно смяла стеганое одеяло и возвела между нами заградительный барьер. Я провел пальцами по ее руке. Лена лежала рядом, опираясь на локоть.
— Все это неважно. Ты нравишься мне такой, какая ты есть.
— Итан, ты ничего не знаешь обо мне.
Волна теплой дремоты охватила мое тело, и, честно говоря, я потерял интерес к тому, что она рассказывала о чародеях. Мне просто было приятно находиться рядом с ней, держать ее за руку и осознавать, что нас отделяло только стеганое одеяло.
— Это неправда. Я знаю, что ты пишешь стихи. Я знаю о вороне на твоем ожерелье и о бабушке на острове Барбадос. Мне известно, что тебе нравится апельсиновый сок с содовой и что ты ешь шоколадные карамельки вприкуску с попкорном.
|
|
|
На секунду мне показалось, что она вот-вот улыбнется.
— И это все?
— Нет, это только начало.
Ее зеленые глаза все глубже погружались в синеву моего взгляда.
— Ты даже не знаешь моего имени.
— Тебя зовут Лена Дачанис.
— Неплохо для начинающего, но здесь ты ошибся.
Я сел на кровати и выпустил ее руку.
— О чем ты говоришь?
— Это не мое имя. Ридли говорила правду.
Мне вспомнилась часть беседы за столом. Ридли упрекала Лену в том, что она не знает своего настоящего имени. Я тогда подумал, что кузина выражалась фигурально.
— И как тебя зовут по-настоящему?
— Я не знаю.
— Еще одна традиция чародеев?
— Нет. Многим чародеям известны их реальные имена. Но моя семья другая. В нашем семействе имена, данные при рождении, раскрываются, когда тебе исполняется шестнадцать лет. До той поры нас называют как-нибудь иначе. Ридли была Джулией. Я знала Рис как Аннабель. Меня сейчас зовут Леной.
— Значит, Лена Дачанис — вымышленное имя?
— Нет, я действительно Дачанис, насколько мне известно. Но Леной меня назвала бабушка. Я была очень худенькой. Как ниточка бобов. Вот она и придумала для меня имя: Лена Бина[23].
Какое-то время я молчал. Мне было нелегко принять это.
|
|
|
— То есть ты пока не знаешь своего имени. Но через пять месяцев тебе раскроют его.
— Не все так просто. От меня скрывают кучу информации. Вот почему я всегда такая нервная. Я не знаю своего имени. Мне ничего не известно о том, что случилось с моими родителями.
— Ты говорила, что они погибли. Какой-то несчастный случай…
— Да, так мне сказали. Но когда речь заходит о деталях, мои родственники упрямо отмалчиваются. Я не нашла никаких записей о том случае. Я не видела их могил. Откуда мне знать, что все это правда?
— Кто же будет лгать в таких серьезных вопросах?
— Разве ты не видел мою семью?
— Хм! Верно.
— И то чудовище в мини-юбке? Ту ведьму, которая чуть не убила тебя? Можешь мне не верить, но еще год назад она была моей лучшей подругой. Мы с Ридли выросли вместе. Мы с ней все время переезжали из одного города в другой и складывали наши вещи в один чемоданчик.
— Зато у вас нет южного акцента. Многие люди не поверили бы, что вы родились на Юге.
— У тебя тоже акцент не чувствуется.
— А что ты хотела? Родители с профессорским образованием. Когда я получал вместо пятерок четверки, мое недельное вознаграждение снижалось от доллара до монетки в двадцать пять центов. Я заполнил ими целую копилку.
Это воспоминание заставило меня улыбнуться.
— Значит, Ридли не жила с тетей Дель?
— Нет. Тетя навещала нас по праздникам. В нашем семействе дети не живут вместе с родителями. Это слишком опасно.
Я воздержался от следующей полусотни вопросов, позволив Лене продолжить рассказ. И она не замедлила воспользоваться моим молчанием, словно тысячу лет мечтала поделиться с кем-то историей своей жизни.
— Мы с Ридли были как сестры: спали в одной комнате и вместе учились дома. Переехав в Виргинию, мы уговорили бабушку устроить нас в обычную школу. Нам хотелось завести подруг, почувствовать себя нормальными детьми. До той поры мы разговаривали со смертными только в музее, в вестибюле оперы или на ланче в Розовом домике, куда водила нас бабуля.
— И что случилось, когда вы пошли в школу?
— Начались большие неприятности. Наши наряды оказались странными и не такими, как принято. У нас не было телевизора. За домашние задания мы получали двойки. Для одноклассников мы были изгоями.
— Зато вы общались со смертными.
Она отвела взгляд в сторону.
— У меня не было друзей и подруг, пока я не встретила тебя.
— Вообще никого?
— Единственным близким человеком была только Ридли. В школе к ней относились еще хуже, чем ко мне, но это ее не заботило. Она волновалась лишь о том, чтобы никто не обижал меня.
Я даже не мог представить себе такую картину — чтобы Ридли кого-то защищала.
«Люди меняются, Итан».
«Не так сильно. Даже чародеи».
«Особенно чародеи. Именно это я и пытаюсь объяснить тебе».
Она отодвинулась от меня.
— Затем в поведении Ридли появились странности. Те парни, которые раньше не обращали на нее внимания, вдруг стали увиваться за ней. Они ждали ее у порога школы и дрались друг с другом за право проводить ее домой.
— Да уж! Некоторым гэтлинским девушкам нравится то же самое.
— Не сравнивай Ридли с обычными девушками. Я же говорю: она постепенно превращалась в сирену. Уже тогда она могла заставить любого человека совершить самый безрассудный поступок, на который он был бы не способен в нормальном состоянии. И те парни шли на преступления или прыгали с обрыва… один за другим.
Она прикоснулась пальцами к ожерелью.
— В канун своего шестнадцатилетия Ридли попросила меня проводить ее на железнодорожную станцию. Она боялась, что сойдет с ума. Она подозревала, что станет темной ведьмой, и ей хотелось уехать в другую страну, прежде чем она навредит тем людям, которых любила. Прежде чем она обидит или погубит меня. Я была единственной, кого Ридли по-настоящему любила. В тот вечер она вошла в вагон поезда и исчезла из моей жизни — вплоть до сегодняшнего дня. Этим вечером мы все убедились, что ее забрала к себе Тьма.
— Подожди секунду. О чем ты говоришь? Что значит «забрала к себе Тьма»?
Лена печально вздохнула. Ей явно не хотелось отвечать на мой вопрос.
— Ты должна рассказать мне всю правду.
— В нашем семействе, когда чародей или чародейка достигают шестнадцати лет, они проходят процедуру объявления. Их судьба определяется силой, и они уходят в Свет, как тетя Дель и Рис, или во Тьму, как Ридли. Тьма или Свет, черное или белое. В нашей семье не бывает серых оттенков. Мы не выбираем свой путь… и после объявления уже не можем вернуться назад.
— Что значит «не выбираем свой путь»?
— Мы не можем стать светлыми или темными по собственной воле. Другие чародеи, как и смертные люди, сами выбирают, какими им быть — добрыми или злыми. В моем семействе это невозможно. Когда нам исполняется шестнадцать лет, за нас все решает сила.
Я пытался понять, о чем она говорит, но ее слова казались мне полным безумством. Мое длительное знакомство с Эммой позволяло мне судить о белой и черной магии. Однако такое отсутствие выбора ставило меня в тупик. Я не верил, что Лена не могла решать, кем ей быть в ближайшем будущем. Черт! И кем же она станет?
— Вот почему мы не можем жить с родителями, — продолжила она.
— Я не понял. Как это влияет на ваши родственные связи?
— Обычно темные сами уходят от светлых. Но когда Алтея, сестра моей бабушки, стала темной чародейкой, ее мать не захотела расставаться с ней. Закон гласит, что если чародеи отдаются Тьме, им полагается оставить дом и своих близких. Однако мать Алтеи решила, что справится с любыми проблемами. И тогда в городе, где они жили, начали происходить ужасные события.
— Какие именно?
— Алтея была эво — невероятно сильной чародейкой. Она могла воздействовать на людей, как Ридли. И к тому же постоянно эволюционировала. Вскоре Алтея обрела способность превращаться в животных и в любого человека. В городе произошло несколько необъяснимых инцидентов, в которых серьезно пострадали люди. Затем утонула девушка. И тогда мать Алтеи изгнала дочь из дома.
А я еще думал, что в Гэтлине начнутся проблемы с приездом Ридли. Оказывается, на свете были и более опасные чародейки.
— Значит, никто из вас теперь не может жить с родителями?
— Чародеи решили пожалеть родителей. Им очень тяжело отворачиваться от детей, когда те уходят во Тьму. С некоторых пор детей стали воспитывать другие родственники — вплоть до момента их объявления.
— Почему же Райан живет вместе с родителями?
— Райан… это Райан. Она особый случай.
Лена беззаботно пожала плечами.
— По крайней мере, так сказал дядя Мэкон, когда я спросила его об этом.
Идея о том, что все члены ее семейства обладали сверхъестественными силами, казалась мне слишком фантастической. Они выглядели обычными людьми, похожими на меня и любого гэтлинца. Выходит, они были иными существами? Даже Ридли, возникшая перед «Стой-стяни», не вызвала у парней никаких подозрений. Они посчитали ее обычной девчонкой, правда, очень горячей, и поэтому явно расстроились, что она искала меня. Как это происходит? Почему родственники Лены рождались чародеями, а не простыми смертными?
— Твои родители тоже обладали необычным даром?
Мне не хотелось расспрашивать ее об этом. Я знал, как трудно говорить о погибших родителях. Но любопытство взяло вверх.
— Да, в нашем семействе все наделены магическими силами.
— И что они могли делать? Их чары чем-то походили на твои?
— Я не знаю. Бабушка никогда не рассказывала мне о папе и маме. Как будто их вообще не существовало. Иногда я даже думаю, что ее молчание объясняется особой причиной.
— Какой?
— Они могли быть темными. И если это так, то мне тоже придется уйти во Тьму.
— Ты не будешь темной.
— Откуда ты знаешь?
— Почему в таком случае нам снятся одинаковые сны? И почему, входя в класс, я знаю, там ты или нет?
«Итан».
«Это правда».
Я прикоснулся пальцами к ее щеке и тихо добавил:
— Мне самому непонятно, откуда приходит такое знание, но я ему верю.
— Ты просто принимаешь желаемое за действительное. Я чародейка и то не могу предугадывать события, которые произойдут со мной.
— Извини, но сейчас ты говоришь какие-то детские глупости.
Я охотно назвал бы глупостями и прочие ее рассуждения о чародействе. Конечно, мне хватило ума не выражать все свои мысли вслух.
— Что ты имеешь в виду?
— Все эти разговоры о судьбе. Никто другой не может решить, какой тебе быть. Никто, кроме тебя.
— Только не в семействе Дачанис. Другие чародеи обладают свободой выбора. Они сами прокладывают свои дороги в будущее. В моей семье все происходит иначе. На шестнадцатый день рождения мы проходим процедуру объявления и становимся частью Света или Тьмы. Никакого свободного волеизъявления.
Я нежно приподнял ее подбородок.
— Значит, ты природная фея. Это же неплохо?
Взглянув в глаза Лены, я понял, что хочу поцеловать ее. Я был уверен, что нам не о чем тревожиться, пока мы вместе. В тот миг мне почему-то казалось, что мы будем вместе всегда. Я перестал думать о баскетбольных правилах и наконец позволил ей прочитать мои мысли о ней — о том, что мне хотелось сделать и как долго смущение и страх удерживали меня от такого поступка.
«Ого!»
Ее глаза расширились, наполнившись невообразимой лучезарной зеленью.
«Итан! Может быть, не надо…»
Я придвинулся к ней и поцеловал ее в губы. Они были слегка солеными, как слезы на щеках. Вместо привычной волны тепла меня пронзил разряд электричества — от кончика языка и до самых пяток. Подушечки пальцев начало покалывать. Нечто подобное я чувствовал, когда в восьмилетнем возрасте по совету Линка сунул карандаш в электрическую розетку. Лена закрыла глаза и притянула меня к себе. Пару минут все было просто чудесно. Она целовала меня.
Ее губы растянулись в счастливой улыбке. Наверное, она ожидала этого поцелуя так же долго, как и я. Потом вдруг нахмурилась и отпрянула от меня.
«Итан, нам не следует делать этого».
«Почему? Мы же нравимся друг другу».
Хотя, возможно, я поторопился с выводами. Неужели ошибся? Я взглянул на ее вытянутую руку, которая по-прежнему покоились на моей груди. Она должна была чувствовать, как сильно билось мое сердце.
«Ты не понимаешь…»
Лена начала отворачиваться. Мне показалось, что она хотела убежать, как в тот день, когда мы нашли медальон в Гринбрайре, или как в тот вечер, когда она умчалась, оставив меня у крыльца. Я сжал пальцами ее запястье и почувствовал жар, исходивший от кожи.
— Тогда в чем дело?
Она посмотрела на меня и виновато поморщилась. Я попытался услышать ее мысли, но у меня ничего не получилось.
— Похоже, ты думаешь, что я сама могу выбирать свою судьбу. К сожалению, это не так! Похоже, тебя не впечатлило поведение Ридли. Однако она могла убить тебя — и убила бы, если бы я не остановила ее.
Она печально вздохнула. Ее глаза заблестели от набежавших слез.
— Вот в кого я могу превратиться! В чудовище! И твоя вера тут не поможет.
Я обвил руками ее шею, надеясь перевести беседу в другое русло. Но Лена не унималась.
— Мне не хочется, чтобы ты видел меня такой.
— Перестань терзать себя.
Я поцеловал ее в щеку. Она сползла с постели и высвободила руку из моих пальцев.
— Ты не понимаешь!
Она подняла ладонь и показала смазанное число, написанное синими чернилами. 122. Как будто у нас осталось только сто двадцать два дня.
— Я понял. Ты напугана. Мы что-нибудь придумаем. Нам просто нужно быть вместе.
— Мы ничего не придумаем! Ты смертный. Нам нельзя сближаться друг с другом. Я не хочу разрушать твою жизнь. Ты можешь погибнуть, если останешься рядом со мной.
— Слишком поздно.
Я слышал каждое слово Лены. Но ее увещевания лишь укрепляли мою убежденность в том, что пути назад нет. Я уже потерял голову.
9.10
ВЕЛИКИЕ ПРЕДКИ
Слушая все эти объяснения о чародействе из уст красивой девушки, еще можно было подумать, что они не лишены разумного начала. Но позже, вернувшись домой и забравшись в постель, я уже не находил в словах Лены никакого здравого смысла. Интересно, что подумал бы Линк по этому поводу? Я попытался представить себе ход такой беседы. «Прикинь, чувак, мне нравится девушка, но я не знаю ее настоящего имени. Она ведьма — точнее, чародейка. Через пять месяцев ей предстоит выяснить, будет ли она доброй или злой. Пока она может вызывать ураганы и бить стекла в окнах. Мы с ней нашли какой-то странный медальон и с его помощью увидели несколько сцен из прошлого. Эмма и Мэкон Равенвуд потребовали, чтобы я закопал его в землю. Этот медальон материализовался — проявился на женском портрете, который висит в холле Равенвуда. И кстати, его особняк не населен привидениями. Он просто полностью меняется каждый раз, когда я туда прихожу, чтобы повидаться с девушкой, которая жжет меня и сотрясает током одним прикосновением руки. Но я целовал ее. И она целовала меня…»
Все это казалось мне невероятным. Я закрыл глаза и погрузился в сон.
Меня разрывало на части. Колючий ветер жалил лицо. Я цеплялся рукой за дерево, сопротивляясь урагану. От его невыносимого воя болели уши. Вокруг была полнейшая круговерть. Ветки, куски земли и какие-то предметы летали и сталкивались друг с другом в воздухе. Скорость ветра умножалась с каждой секундой. Крупный град колотил по голове и рукам. Казалось, что разверзлись небеса. Нужно было отыскать какое-то укрытие. Но я не мог уйти.
«Оставь меня, Итан. Спасайся сам!»
Я не видел ее. Неистовый ветер не позволял мне открыть глаза. Однако я по-прежнему сжимал запястье Лены — так сильно, что еще немного, и сломал бы ей кость. Я не мог отпустить ее. Все, что угодно, только не это. Ветер, изменив направление, начал приподнимать меня с земли. Я одной рукой держался за дерево, а другой цеплялся за запястье Лены. Ураган стремился разлучить нас. Он отрывал меня от дерева и тянул Лену прочь. Я чувствовал, как ее рука выскальзывает из моих пальцев. У меня больше не было сил удерживать ее.
Я проснулся, содрогаясь от кашля. Кожа на лице горела от ледяного ветра. Мало того что в Равенвуде я едва не умер от холода, так теперь еще и сны изменились. Не слишком ли много переживаний для одного вечера? Дверь моей комнаты была открыта нараспашку. Это удивило меня, поскольку перед сном я закрыл ее на ключ. Не хотелось бы, чтобы Эмма обкладывала меня спящего своими колдовскими куклами. Но ведь я точно помнил, что закрывал дверной замок.
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!