ВЫСОКИЙ СОВЕТ ВЕЛИКОЙ ТАЛИГОЙИ 15 страница
– Я уже извинился, – напомнил Иноходец. – Но «висельники» не справились бы с солдатами. Даже из-за угла.
– Не все дерутся, как вы, – баронесса не собиралась сдаваться, – и на этот раз они бы убивали, но я рада, что Придд успел вовремя.
– Вы просили о помощи и его?
– Нет, – отрезала красавица. – Валентина нельзя просить и еще меньше его можно к чему-то принудить. Он сам решает и сам делает. Надеюсь, их не догонят.
– Погони не будет. – Робер взглянул в темные глаза. – Герцог Алва вернулся в Олларию.
– Что? – Марианна отступила назад и задрала подбородок. – Но вы же говорили, что Придд захватил Окделла и освободил Алву.
– Все так и было, но за городом Алва сказал, что возвращается. Удержать его не смогли. Он взял с собой Мевена и монаха и отправился к Левию. Не спрашивайте почему, я знаю не больше вашего, но в Нохе ему ничего не грозит.
– Вы говорите правду? – потребовала ответа баронесса. – Если вы лжете, если вы ошибаетесь…
– Я не ошибаюсь, – ошибешься тут, – кардинал и дуайен повели дело так, что Альдо отступился. Скажу вам больше, мои люди проследят, чтобы его высокопреосвященство и его гостей лишний раз не тревожили.
– Я замерзла, – баронесса передернула плечами, – идемте в дом.
– Как вам угодно, – Робер подал даме руку, – но откровенность за откровенность. Вы не получали известий от графа Савиньяка?
– Я ему писала, – медленно произнесла Марианна, – в том числе и с уехавшим слугой. Он пока не ответил.
|
|
|
– Вы будете писать еще?
– Я не имею обыкновения забывать друзей.
– Передавайте графу привет от земляков из Эпинэ.
– Я могла бы написать завтра, – задумчиво произнесла женщина, – но я не уверена, что мой курьер уедет дальше предместий.
– После возвращения Окделла я отправлюсь в Надор. Ваш слуга может присоединиться ко мне.
– А вы можете присоединиться к письму. – Пальцы спутницы сжались. – Моя мать была простой женщиной, очень простой. Потом меня научили носить платья, но пишу я по-прежнему с ошибками. Я боюсь ошибиться с вашей фамилией.
– Хорошо, – кивнул Эпинэ, – я напишу сам.
– Утром. – Марианна снова остановилась. – Монсеньор, если вы сегодня уйдете, Коко будет вне себя, а я обижусь. Очень обижусь…
Глава 6
Ракана (б. Оллария)
400 год К.С. 21-й день Зимних Ветров
1
Карета противно взвизгнула, дернулась и замерла. Граф Ченизу, он же про́клятый дражайшим родителем Марсель Валме, чуть было не подкрутил сбритые по урготской моде усики и поднес к носу благоухающий жасмином платок. Выходить новоявленный граф не торопился: важные персоны не суетятся, но ждут, пока им откроют двери. Ждать, впрочем, долго не пришлось. Стукнуло, заскрипело, и в тепло кареты ворвался дымный городской холод.
|
|
|
– Ваше высокопревосходительство, – отчеканил младший Шеманталь. – Мы у ворот Роз. Начальник караула нижайше просит предъявить подорожную.
– Ни мгновенья покоя, – сварливо протянуло высокопревосходительство. – Готти, тихо! Не бойтесь, господа, он хорошо обучен.
Упомянутый Готти тряхнул кудлатой гривой и недовольно заворчал. Бедняга не привык ходить полуголым, но большой политике не до песьих удобств. Посол небрежно подхватил прикрепленную к ошейнику атласную ленту и томно улыбнулся:
– Добрый день, господа. Сегодня прохладно, не правда ли?
– Ваше высокопревосходительство, – поджарый теньент в странного вида мундире еще более странным образом вскинул руку: – Начальник полуденного караула, суб-капитан цивильной стражи Дюрант. Мы уведомлены о вашем приезде и счастливы приветствовать вас в Ракане.
– Взаимно, – мурлыкнул Валме-Ченизу. – Клод, подайте мою шкатулку.
– Его величество счастлив, что вы благополучно миновали мятежные провинции, – заученно сообщил офицер.
– Я безмерно благодарен его величеству, – заверил Марсель, отпирая инкрустированный перламутром ящичек. – Поверьте, дорога была не из приятных. Мы едва не попали в руки варастийских адуанов, видимо, полагающих внутреннюю Эпинэ своим пастбищем. А вот и подорожная. Прошу…
|
|
|
Листок, подписанный полномочным послом его величества Та-Ракана при дворе его величества Фомы графом Тристрамом, перекочевал в почтительные офицерские пальцы. Подпись и печать были подлинными, остальное Марсель изобразил самолично. Дюрант пробежал документ и расплылся в улыбке:
– Ваше высокопревосходительство, все в порядке. Добро пожаловать в Ракану.
– Благодарю. – Посол изящно махнул перчаткой. – Готти, лежать!
Волкодав, не дожидаясь повторного приказа, махнул превращенным в белоснежный помпон обрубком хвоста и улегся.
Куафера, осознавшего, что ему предстоит содержать в должном порядке не только графскую голову, но и собачий зад, едва удар не хватил, но Валмоны всегда умели убеждать. Котик превратился в подобие куцего льва в манжетах и впал в уныние, хоть и не в такое, как влезший в урготский мундир и лишившийся усов Шеманталь. О том, что красота требует жертв, а придворная жизнь – красоты, адуан и волкодав не задумывались. Они просто страдали.
Марсель погладил Готти-Котика по выбритой морде и вытащил из бархатного кошеля пряник. Пес трагически сморщился и захрустел, а господин посол откинулся на атласные подушки и отдернул занавеску.
|
|
|
Разукрашенная урготскими ласточками карета важно покатила Триумфальной улицей, и господин посол наипозорнейшим образом расчувствовался, вспоминая былые времена.
В этом городе Марсель Валме наставлял рога своему господину, менял портных и любовниц, играл в карты и даже прикончил на дуэли одного невежу, а теперь сюда влез какой-то Ракан. Влез, нацепил на стражников дурацкие мундиры, наляпал повсюду летучих монстров и довел горожан до того, что средь бела дня закрыта половина лавок и не видно ни одной цветочницы! С этим следовало кончать, даже не угоди Алва в Багерлее и не разинь Та-Ракан рот на чужих ласточек. Со злости Марсель вытащил из собачьего мешка пару пряников, один бросил Котику, второй отправил в рот. Миндальное тесто граф-виконт недолюбливал, но проплывающее за окном безобразие требовало немедленного ответа. Посол жевал и думал о том, что надеть во дворец и как добыть розы для Марианны и Дженнифер Рокслей.
– Грррр. – Выстриженная лапа с отмытой добела кудлатой бахромой многозначительно шмякнулась на хозяйское колено. Котик жаждал понимания и пряников. Марсель трепанул приятеля по пышному загривку и потянулся за мешком.
– Только Валмон знает, на что способен Валмон, – объявил он и, подражая Бонифацию, поднял палец: – Так говорит его преосвященство, и устами его вещает сам Создатель. Ракана мне не нравится, значит, вместо нее снова будет Оллария.
– Рррав. – Песий лев ловко подхватил подачку, каковой и занялся. Марсель почесал нос и проверил, как держится накладное пузо. За окнами проплыла Фонтанная площадь. Считай, приехали.
2
Кто сказал, что счастлив тот, кого ждут в доме его? Какой-нибудь гоган? А может, бириссец или вообще Дидерих? Откуда взялась въевшаяся в память фраза, Робер не помнил, но в ставшем еще и спальней кабинете его ждали сразу двое: Клемент и достославный из достославных.
При виде хозяина его крысейшество укоризненно пискнул и без долгих раздумий вскарабкался на плечо. Гоган улыбнулся одними глазами, он был чисто выбрит и тепло одет. Он уходил, Иноходец это понял до того, как Енниоль раскрыл рот. Уходящего всегда узнаешь, особенно уходящего с тяжелым сердцем
– Сын моего отца ждал хозяина этого дома, – негромко произнес достославный. Он больше не пытался быть талигойцем, по крайней мере с Робером. – Настала пора воде стать водой, а земле – землей.
– Зачем? – Эпинэ устало потер виски. – Простите, я сяду… Был очень трудный день. И ночь тоже.
– Блистательный заговорил так, как ему положено от века, – покачал головой гоган, – и это правильно. Шар судеб набирает ход, ветер срывает одежды, и каждый становится тем, кем рожден. Сын моего отца рад, что встретил потомка огнеглазого Флоха, иначе бы сердце его ожесточилось на Первородных.
– Я тоже рад, что узнал вас. – Почему они всякий раз прощаются, словно собрались умирать? – Вы спасли мне жизнь, но это не главное…
– Правнуки Кабиоховы излечили блистательного, это так, – Енниоль тоже взволнован, хоть и не подает виду, – но подошел он к черте по вине народа моего и по вине сына отца моего. Если может недостойный подать совет первородному, то вот он. Сбрось камень дружбы в пропасть забвения и уходи, пока мосты не обрушены. Нет разума в бродящих по пепелищу, и нет доблести в плаче на руинах.
– Наверное. – В щеку ткнулись жесткие усы, Клемент был тут как тут. – Камень дружбы я сбросил, врать не буду, но как я могу сбежать? Мы принесли в Талиг беду…
– Да не станет она большей, – поднял руки к расписному потолку гоган, – правнуки Кабиоховы не желали этому городу зла.
Верно, не желали, они просто не думали о Жанетте Маллу, девочках Маризо, повешенном «гусенке». Гоганов можно понять, они в Талиге чужаки, а виноваты – свои, и ты первый. Эпинэ поднялся, придерживая ладонью крыса.
– Нам надо выпить. На прощание… У меня есть кэналлийское, его прислал герцог Придд… Это он отбил Рокэ Алву.
– Сын моего отца не видел троих из внуков Кабиоховых, – вздохнул Енниоль. – Но слышал много и не всегда хорошее. Потомок задумчивого Оллиоха непонятен, но лучше иметь другом его, чем забывшего слово.
– Это больше не важно. – Робер достал бутылку, она была старше отца. – Придд ушел в Ноймаринен. Достославный из достославных, что передать Мэллит?
Безбородый гоган задумчиво сгреб выскобленный подбородок, странный жест, если не знать… Вечно мы забываем о потерях и хватаем пустоту.
– Ставшая Залогом предала дом свой и кровь свою ради тени на стене. – Темные глаза смотрели строго и устало. – Будет дорога ее темна, а конец – горек.
– Это несправедливо! – не сдержался Эпинэ. – Вы связали ее с Альдо, даже не спросив… Это мы поклялись и предали, хотя могли сказать «нет»!
– Блистательный не предавал семени своего, – отрезал достославный. – Он не лгал перед лицом сынов Кабиоховых, не скормил сердце свое псам победы, и благословение огнеглазого Флоха стало ему ответом.
Благословение или проклятие? Эпинэ разлил вино, оно было красным, как закат. Как вышло, что гоганский старейшина стал талигойскому неудачнику ближе соплеменников и ровесников? Шар судеб или просто одиноче-ство?
– Ты жесток, достославный, но жизнь еще более жестока. Мэллит любит, Альдо – нет, это очень больно…
– Только живой испытывает боль, – гоган спокойно поднял бокал, – тот, у кого не болит, мертвей камня и холодней болотной тины. Сильные взнуздывают боль, слабые прячутся в нее, как в гнездо. Блистательного боль поднимает к небу, ставшую Залогом – тянет на дно…
Девочка уже на дне, но не понимает этого, а Матильда сбежала. Принцесса смогла бы, нет, не утешить, удержать от отчаянья, а что может не уберегший любви мужчина?
– Я отвечаю за Мэллит. – Сказал бы он это, если б продолжал любить? – Что ей грозит? Что я могу для нее сделать?
– Хранить связанного с ней, – холодно сообщил достославный. – У Залога нет своего пути и своей судьбы. Мэллит – тень называемого Альдо, она будет, пока есть он.
– Достославный! – выкрикнул Робер, сам не понимая, молит он или приказывает. – Освободите Мэллит! Договора нет, Залог больше не нужен… Сударь, я не отпущу вас, пока вы ее не освободите! Я проведу вас во дворец, никто не узнает… Скажите девочке, что она может просто жить!
Пальцы Енниоля, желтоватые, длинные, сомкнулись на запыленном стекле, и гоган с силой толкнул бутылку к Роберу.
– Пусть блистательный возьмет это вино и вернет виноградные гроздья, пусть он возьмет стекло и вернет поташ и песок кремнистый…
Енниоль ничего не может. Сделанное сделано, ничья магия не вернет тебе спокойный сон, а Мэллит – свободу.
– Смерть Альдо что-нибудь изменит?
– Ставшая Залогом примет удар, нацеленный в изменившего, – подтвердил худшие опасения достославный, – защитив его, ты спасешь ничтожную. Чтобы поразить воина, нужно пробить щит. Чтобы сохранить щит, нужно возвести крепость и укрыть воина в ней.
Правда ли это? Или Залог такая же сказка, как Ночь Расплаты? Енниоль верил, что луна покарает клятвопреступников, и ошибся. А что угрожает Мэллит, если сюзерен нарвется на пулю или проглотит яд? Ничего, кроме неизбывного горя, если только девочка переживет Альдо…
– Правнуки Кабиоховы не тронут предавшую их, – зачем-то сказал достославный и вдруг спросил: – Правда ли, что внук Вентоха дважды отдал свободу за слово свое?
– Правда, – бездумно подтвердил Робер. – Алва вернулся, но не в Багерлее, а в Ноху.
– Первородный знает цену сказанного. – Лицо Енниоля вновь окаменело. – Пусть сын твоего отца отвяжет себя от чужой колесницы. Есть Слово и слово. Названный Альдо лгал кровью и мыслью, зная, что лжет. Счастье, что сын моего отца отдал золото за труху, а не за пламень всепожирающий, но блистательный не юная Мэллит. Он свободен в глазах огнеглазого Флоха.
Свободен? Если забыть присягу, братьев, Олларию, восставшую Эпинэ, привязанную к Альдо Мэллит, Ворона с Моро, он, конечно, свободен. Иноходец поднял браслет с молнией:
– Сударь, я не прощу себе то, что сотворил после договора с вами, но это моя вина. Если б мы с Альдо отказались, тысячи людей остались бы живы.
– Блистательный заблуждается. – Енниоль всего лишь свел брови, но недаром в Агарисе про достославного из достославных говорили шепотом. – Шар судеб сминает жизни человеческие, как град поле пшеничное. Правнуки Кабиоховы хотели остановить бег его и воткнули копья на пути его, но гнилыми оказались древки. Блистательный не уменьшил зло и горечь, но и не увеличил.
– Если бы вы не подкупили Адгемара, все было бы иначе! – Спорить не хотелось, но память о Мильже, Луллаке, раздавленной старухе, несчастных казаронах и несчастных варастийцах не позволяла молчать.
– Если ветер задует свечу друга твоего, – тихо сказал гоган, – осиротевшее сердце заплачет, но перед ветром все свечи равны. Шар судеб не различает имен и не слышит стенаний, он раздавил одних и пощадил других. Могло быть иначе, и дорога смерти прошла бы стороной, но не стала бы у́же.
Возрадуешься ли ты, что плачут в доме чужом, а не твоем? Если так, правнуки Кабиоховы виновны, и ты виновен. Кто должен умереть, чтобы сын отца твоего сказал: «Стало лучше»? Сколько радостных и алчных пришло в место, названное Дорой? Сколько ушло оттуда? Сколько там осталось? Кого из спасенных блистательный столкнет в яму, чтобы поднять упавших?
– Хватит! – почти выкрикнул Робер. – Не надо об этом…
– В сердце первородного много добра, но есть ли оно в делах его?
Мудрые немолодые глаза опустились. Енниоль медленно пил кэналлийское – то ли давал собеседнику время подумать, то ли устал говорить, а может, просто горло пересохло. Робер погладил Клемента, и тот благодарно пискнул. Смерти все равно, кто умирает, а людям – нет. Своего коня оплакиваешь дольше чужого ребенка, но стал бы ты спасать девочек Маризо, убивая других, тебе незнакомых? Проще всего расплатиться собой, но у тебя только одна жизнь.
– Лучше позабыть о том, что мешает делать. – Енниоль поставил пустой бокал и поднялся. – Место сына отца моего среди правнуков Кабиоховых. Лучше встретить неизбежное с народом своим, чем разойтись с бедой в пустыне.
– Вы возвращаетесь в Агарис? – понял Эпинэ. – Но ведь с ним что-то не так…
Гоган спокойно взялся за плащ:
– Город сердца моего умирает и убивает. Луна освещает мир Кабиохов, гнев ее не минует промешкавших, но сын отца моего призовет народ свой оставить исполненный беды город и покинет его последним.
Поэтому они и понимают друг друга, первородный и правнук Кабиохов… Нельзя выжить, бросив тех, кто не может, не знает, не понимает. Достославный – заложник соплеменников, Повелитель Молний – Олларии и подхватившего его восстания. Тень и щит, как сказал Енниоль… Тень не может спастись в одиночку и не может быть свободна.
– Да пребудет над первородным милость Кабиохова, – тихо произнес гоган, – и да не коснется его гнев Луны.
– Я могу повторить вам то, что вы сказали мне в начале нашей беседы, – махнул рукой Иноходец. – Но вы сделаете по-своему, как и я… Что ж, помогай вам хоть Создатель, хоть Леворукий… Если б я мог молиться, я бы за вас помолился.
3
Граф Жанду, год назад проспоривший Марселю обед на четверых, бил крыльями и бойко курлыкал о величайшем счастье, здоровье Фомы, принцесс и прочих погодах. Марсель заверял дражайшего советника в ответном счастье и в том, что в Урготелле все здоровы, несмотря на дожди. Львиный Котик в растрепанных чувствах то вилял своим помпоном, то неуверенно взрыкивал, а перехвативший карету у самого посольства Ангерран Карлион значительно улыбался. Жанду в ответ улыбался еще значительнее.
– Любезный граф, – перешел наконец к делу Карлион, ныне подвизавшийся в церемониймейстерах, – экстерриор примет вас нынче же вечером, и ваши верительные грамоты тотчас лягут на стол его величества. Не сомневаюсь, вы удостоитесь высочайшей аудиенции в самое ближайшее время. Его величество Альдо Первый необычайно дорожит дружбой с великим герцогом Урготским.
– Его величество Фома высоко ценит чувства его величества Альдо, – сообщил Марсель и даже не попер-хнулся.
– Со своей стороны я несказанно рад видеть вас в добром здравии, – перешел на личности Карлион. – Ваше возвращение стало для всех нас приятнейшей неожиданностью.
– А для меня стала приятнейшей неожиданностью перемена вашего положения, – осклабился Марсель, – вы ведь раньше не занимали государственных должно-стей…
– Карлионы могут служить лишь Раканам, – отрезал Ангерран, лет десять мечтавший хоть о каком-нибудь месте. – Только с приходом его величества я испытал непреходящее счастье служения Отечеству.
– Ваши чувства всегда делали вам честь, – поклонился Марсель. – Особенно те, которые вы оберегали и оберегли от кровавых ищеек Дорака.
– Граф Ченизу, – вмешался Жанду, – господин посол ждет вас в своем кабинете. Увы, состояние здоровья не позволяет ему встречать гостей на пороге.
– Как же это прискорбно, – закивал Марсель, благодаря папенькиным рассказам составивший собственное представление о хворостях маркиза. – Я немедленно поднимусь к его высокопревосходительству. Готти, лежать! Ждать! Советник, вы позаботитесь о нашем талигойском друге?
– Разумеется, – заверил граф Жанду. – Господин Карлион, не желаете ли отобедать? Могу предложить…
Подданные Фомы знали толк и в еде, и в дипломатии, Карлион был Жанду на один зуб. Марсель еще раз раскланялся и неспешно двинулся по лестнице вслед за лакеем, сдерживая навязчивое желание проверить, не отстегнулось ли пузо. Ив никогда не позволил бы себе пришить меньше пуговиц, чем следует, но голова понимала, а руки тянулись пощупать.
– Ваше высокопревосходительство, прошу вас. – Лакей распахнул дверь, и Марсель с головой нырнул в ароматную печь.
– Мой мальчик, – раздалось из поддувала, – какое счастье!
Дверь захлопнулась мягким кошачьим шлепком – изнутри ее обили чем-то стеганым. Предусмотрительно, но душно.
– Ваше высокопревосходительство, – Валме наугад поклонился багровеющему камину, – я счастлив засвидетельствовать вам свое почтение.
– И только? – обиделось огромное кресло. – Сын друга моей юности мог бы проявить больше чувств.
– Увы, – закатил глаза граф Ченизу. – Друг вашей юности и мой родитель лишил меня своего благословения и наследства, вследствие чего мои чувства растрепаны.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 185; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!