Фальсификация путем перестановки

⇐ ПредыдущаяСтр 23 из 23

В фильме «Еврей Зюсс» Зюсс, став могущественным министром герцога, насилует дочь советника Штурма Доротею; после этого она кончает с собой. На самом же деле покончила собой собственная дочь Зюсса из‑за попытки герцога изнасиловать ее… Принятие на службу корпуса наемников на самом деле произошло не по предложению Зюсса, а по инициативе герцога, в фильме же эта махинация приписывается евреям (II.9).

То, что постыдно, переносится на других

Преступления, совершаемые режимом: лагеря смерти, «тотальная война» – вызывают ужас и омерзение. И вот в фильме «Превыше всего» («Uber alles in der Welt») показан Париж в день объявления войны – 2 сентября 1939 г. Полиция устраивает облаву на немцев, ловит их и запирает на стадионе, где они оказываются вместе с евреями, захваченными при таких же обстоятельствах… В фильме «Дядюшка Крюгер», где плебеи‑буры отождествляются с нацистами, тогда как любовь к роскоши и сластолюбие англичан делает их «евреями арийского мира», изобретение тотальной войны приписывается лорду Китченеру, а демонстрация фильма совпадает с разрушением гитлеровской авиацией Ковентри. И точно так же англичанам приписывается «изобретение» концентрационных лагерей (II.8).

В последнем примере ложь перемешана с достоверными фактами. Действительно, англичане во время войны с бурами впервые использовали концентрационные лагеря, но эти лагеря не имели ничего общего с нацистскими ни по целям, ни по характеру их действий. Гражданские лица содержались в тяжелых условиях, их жестоко косил тиф. Но в отличие от нацистских лагерей не было предусмотрено и не организовывалось никакое «окончательное решение» проблемы этих заключенных. С окончанием войны они должны были быть освобождены, что и было сделано. Вот штрих, свидетельствующий о стремлении распространить на других собственные постыдные отталкивающие действия: в «Дядюшке Крюгере» в лагерях разлучают матерей с детьми. Это делали нацисты, а не англичане.

Франция: тяга к истории и страх перед ней

«Гонец:

Привет мой вам, достойнейшие лорды!

Из Франции принес я злые вести:

Потери, неудачи, пораженья…

Бедфорд:

Мне им внимать; я – Франции правитель.

Дать панцырь мне! За Францию сражусь –

Прочь, неуместные одежды скорби!

Я раны дам французам вместо глаз,

Чтобы кровью плакали о новых бедах…»

Перевод Е. Бируковой

Это отрывок из «Генриха VI». Содержание его повторяется и в других шекспировских текстах. Итак, в Англии истории нет необходимости проявлять франкофобию. Уже несколько веков эту функцию выполняет вместо нее Шекспир. А его слово является для всех англичан общепризнанным сокровищем, как слово нового Гомера (см. примечание в конце главы).

У Франции нет своего Шекспира. Но соблазн использовать историю появляется уже в пьесах театра времен классицизма, появляется вместе со страхом перед ней. Эти пьесы, разумеется, вызывают в памяти римлян и испанцев, но за внешней интригой каждый мог там найти отображение проблем своего времени. Это делалось, однако, не столь непосредственно, как у Шекспира, многие пьесы которого (скажем, «Генрих V» или «Генрих VI», но не «Юлий Цезарь») вследствие этой непосредственности и потеряли часть своей значимости. Но именно благодаря этим пьесам Шекспира, а также благодаря Вальтеру Скотту в сознании англичан укореняется определенное видение прошлого Англии.

У французов нет Шекспира или, как в Германии, Вагнера. Но они располагают богатым наследием в области романа. Их Вальтер Скотт – это Александр Дюма и множество его соперников. Начиная от творений Виктора Гюго до «Анжелики» Голонов и «Проклятых королей» Дрюона – всюду история Франции. В эпоху колониальной экспансии на сцену благодаря Жюлю Верну и Полю д'Ивуа выходит еще и экзотический герой. Другой канал распространения истории – это комиксы. Но они используют историю скорее как фон, арену действия, чем как непосредственную тему. От современности они незаметно перескакивают к самому отдаленному прошлому. От происходящих в наше время приключений Тэнтэна, этого развязного и находчивого малого, которому удаются все его проделки, они переходят, например, к истории Астерикса; и комикс на эту тему продается рекордным тиражом, превышающим тридцать миллионов экземпляров. Но Астерикс – герой отдаленной эпохи, которая не вызывает больших споров. И в этом выборе уже проявляется страх перед историей.

Доказательство этого страха – тот факт, что если во французскую жизнь вторгается сильное произведение на историческую тему – это настоящий ураган! Гражданская война стучится в дверь! По поводу фильма «Бонапарт» Абеля Ганса французы ожесточенно спорят, содержит ли он фашистские идеи… По поводу фильма «Печаль и жалость» – показали ли французы себя трусами во время нацистской оккупации… Понятно, что телевидение предпочитает экранизации исторических романов. Один документ цензурного ведомства в 70‑е годы так и объяснял: «Не следует вновь будить уснувшие страсти». Телевидение знакомит, конечно, с документами архивов (есть передача «Камера исследует время…»), но очень мало таких передач, которые могли бы породить «волны», широкий отклик… И кино, считающееся более независимым, ненамного смелее. Серьезных исторических фильмов мало, аудитория их невелика. Проблемная история во Франции распространена значительно меньше, чем история‑греза, история‑бегство от действительности, история как арена занимательных историй.

Откуда же берется огромный современный интерес к истории, о котором свидетельствует фантастическое распространение иллюстрированных обозрений и журналов, комиксов, и наоборот, в чем причина боязни аналитической и критической истории?

В 1969 г. я писал в книге «Великая война»: «Зануда‑историк сказал бы, что Франция одарена не столько собственно военным гением, сколько гением гражданской войны. Она никогда, за исключением 1914 г., не имела опыта настоящей длительной национальной войны. Бросьте взгляд на ее недавнюю и древнюю историю, и вы увидите, что все конфликты, в которых участвовала нация, столь гордая своей военной славой, в большей или меньшей степени связаны с гражданской войной. Это совершенно ясно в отношении событий 1939–1945 гг., но то же самое было во время Революции и Империи или даже в эпоху Жанны д'Арк и Бургиньонов, Генриха IV, Лиги, во времена Ришелье. Даже в 1870 г. нашлась партия, которая втайне или открыто желала поражения тех, кто правил страной. Только в 1914–1918 гг. во Франции не было «партии иностранцев». То что я писал об историческом развитии Франции, я мог бы отнести и к французской исторической науке. История является у нас одной из любимых арен гражданских битв, в основе которых сложная система стратификации. Некоторые направления этой стратификации можно рассмотреть на примере рассказов о деяниях Жанны д'Арк.

Первая стратификация относится непосредственно ко времени Жанны. В этом расколе друг другу противостоят служители короля, рационалисты, верующие… И распря, возникшая тогда, все время предстает в новых обличьях, и неизвестно, до каких пор это будет продолжаться.

Американский историк Джордж Хапперт (I.7) констатирует, что французские авторы XV‑XVI вв., говоря о Жание д'Арк, не использовали имевшиеся буквально под рукой документы, прежде всего архив процесса над Жанной. А официальные историки вообще практически игнорировали Девственницу. В «Анналах» Жиля (1553) Жанне отведена совершенно ничтожная роль в драме, где главное действующее лицо – король. У Жиля нет и намека на процесс о ереси и ведовстве, на чудеса. Не может же триумф короля сопровождаться помощью колдуньи или святой! Задача короля, его легистов и его историков состоит в том, чтобы найти национальное, а не исходящее от церкви основание законности его власти. Гаген несколько позже говорит о жестокости англичан, добродетели Жанны; в противном случае Карл оказался бы обязанным своим престолом силам зла. Он позволяет Жанне помочь ему в борьбе. А служение королю требует придания героине светского характера и также приуменьшения ее роли.

Непонятно, конечно, как простая деревенская девушка смогла добиться того, что ей доверили командование большим войском. Первое рационалистическое толкование дает де Айян. Он объясняет, что чудо с этой девушкой было «задумано, подготовлено и проделано ловкими военачальниками (…) Такова сила религии и суеверия». Короче говоря, они поняли, какую пользу может извлечь король из появления Жанны, и сделали из нее «чудо», которое и «работало» некоторое время…

Хапперт пишет, что религиозная версия рождается несколько позже – в «Анналах» Бельфоре. Здесь Жанна наивна и чистосердечна. Бог сделал эту бедную пастушку исполнительницей своей воли, так как он – согласно более позднему уточнению историка Мезерея, весьма, как видно, информированного, – хотел спасти дофина. Жанна – орудие Провидения, и она идет от чуда к чуду. Если она попалась, то это потому, что преступила пределы своей миссии. После коронации короля эта миссия была завершена, и «ей следовало возвратиться домой. Однако она заупрямилась. И Бог, требующий беспрекословного повиновения, не должен был ради нее продолжать творить чудеса» (I.7).

Несколько веков спустя монархия пала, и для республиканского правительства описание подвига Жанны уже не являлось источником затруднений. Таким образом, сохраняются два противоположных взгляда на ее историю – религиозный и светский.

Нынешних католиков больше всего смущает руанский процесс, осуждение Жанны аббатом Кошоном, ставшим палачом этой святой. Иногда Кошона на иллюстрациях незаметно убирают (I.5) или же утверждается, что церковь изгнала его из числа священнослужителей. Таким образом, ответственность всецело перекладывается на извечного – и к тому же принявшего протестантизм – врага: англичан.

Неверующих же смущают «голоса», которые Жанна слышала в Домреми. На иллюстрациях избегают изображать Святого Михаила и Святую Екатерину. Утверждается, что голоса были «внутренние», а самые решительные говорят о «галлюцинациях».

Историк Эрнест Лависс, как человек, служивший Республике, мечтавший о реванше над Германией и стремившийся объединить общественное мнение разных кругов, включая католиков, искал формулу, приемлемую для всех. «Жанна слышала кого‑то, кто велел ей быть доброй и разумной (…) Она верила, что слышит голоса, идущие с неба. Эти голоса говорили ей о несчастьях Франции». Процесс был делом «епископа‑злодея Кошона» (в издании 1904 г., современном началу Сердечного согласия, следовало считаться с англичанами). Поднимаясь на костер, Жанна говорит злодею‑епископу города Бове: «Епископ, я умираю за вас». Католическая честь, однако, спасена, поскольку Лависс вводит монаха; когда Жанна поднимается на костер, неподалеку от нее становится монах: «Я хочу видеть его, умирая», – говорит Жанна. А последний крик, который она испускает: «Иисус!» Как и Мезерей, Лависс проявляет восхитительную информированность, потому что о смерти Жанны д'Арк не осталось никаких свидетельств. Она, конечно, умерла на костре, но все остальное – вымысел.

Любое покушение на религиозную трактовку образа Жанны вызывает бурную реакцию. Об этом свидетельствует также относящееся к 1904 г. дело Талама.

Преподаватель истории Талама предложил ученикам написать сочинение о Жанне д'Арк. Один из них написал:

«Она есть гордость религии, а не языческая богиня (…) В короле она видит лишь наместника Христа. Она явилась, чтоб возвратить Францию Христу». Такое толкование не встретило одобрения преподавателя, при этом он, как сам утверждал, руководствовался следующими соображениями: «Не следует вводить в историю чудо. Как историк я не должен верить в Бога, который не является исторической личностью. Жанна явилась вовсе не для того, чтобы завоевать Францию Христу. В ее личности не было ничего сверхъестественного, это была простая, славная крестьянка. У нее были слуховые галлюцинации, которые она объявила голосами небесного происхождения». Поскольку у ученика не говорилось о процессе, то преподаватель восполнил лакуну, объяснив, что «сегодня этот процесс выглядел бы несправедливым».

«Журнал начального образования» писал: «Конечно, в лицее Кондорсе, где преподает Талама, есть дети из религиозных, клерикальных, неистово фанатичных семей, настроенные против учителя; ученик? 8, главный свидетель обвинения, заявил, что преподаватель говорил: «Я не верю в вашего Бога, а еще меньше в его служителей», – однако тот же самый ученик за несколько дней до того утверждал: «Преподаватель сказал, что как историк он не должен верить в Бога (…)»

Г‑н Шомье, директор, бросил Талама упрек, что «тому не хватило такта и чувства меры». Учителя и преподаватели пришли в волнение. По этому вопросу в муниципальном совете Парижа выступил Шассень‑Гийон: «Демонстрация преподавателей в поддержку Талама на самом деле направлена против Жанны д'Арк, потому что она является воплощением патриотизма (…) Настало время вмешаться и вернуть этих зарвавшихся чиновников к здоровому взгляду на вещи (…) Завтра они скажут, что знамя – это всего лишь тряпка, казарма – гнусность, а родина – это утопия».

Ги Файе, социалист и антиклерикал, также осудил Талама. «Он посягнул на славу Отечества, что преступно. Что делать, если находятся люди, которые придираются и высмеивают божественную миссию этой возвышенной ясновидящей. Но и вам, господа реакционеры, не дано право говорить о Жанне д'Арк. Вы что, забыли, что это ваши епископы, ваша церковь схватили ее, судили и послали на костер? Вы совершаете святотатство, предъявляя права на Жанну, о которой не вспоминали пять веков. Она – дочь Франции, ваша же родина – это Рим, Церковь, Ватикан».

Г‑н Талама получил выговор, и отныне «ни один учитель, не был защищен и уверен в завтрашнем дне. Все мы отданы на милость первого попавшегося неуча, которому вздумается пожаловаться, первого доносчика, будь он туп или умен». Ведь подобное «дело» может возникнуть по поводу любого персонажа, вокруг которого спорят верующие и неверующие, будь то Хлодвиг, христианская героиня Бландина или Фенелон… Она может возникнуть по поводу христианских героев, которых не признают в светском мире, и по поводу светских, которых не признают христиане. Такое «дело» может возникнуть между протестантами и католиками, реформаторами и традиционалистами, революционерами и контрреволюционерами, милитаристами и пацифистами, социалистами и республиканцами и т. д., не говоря уже о фашистах, о коммунистах в XX в., о новых распрях между коллаборационизмом, Петеном и движением Сопротивления, а затем о расколе по поводу алжирской войны.

Пример Жанны д'Арк позволяет нам приблизиться к современности, поскольку в тридцатые годы Жанна сеяла раздоры между французами, а при правительстве Виши была поднята, как знамя, Петеном, но также и Сопротивлением…(I.5).

Если так обстоит дело с Жанной, то что говорить о более животрепещущих, более близких примерах, прежде всего о Реформации вместе со всеми порожденными ею конфликтами, великолепно проанализированными в коллективном труде под руководством Ф. Жутара (I.8), или же о Французской революции, обо всех различиях в ее толковании и в отношении к ней (I.9), не говоря уже о реакции, которую вызывает любое упоминание проблем колониальной экспансии, Виши и т. д.

Было бы иллюзией, однако, думать, что более отдаленное прошлое не может породить споров и конфликтов. Например, вопрос о происхождении французов: за XVIII‑XIX вв. концепция, согласно которой благородные франки воплощали в себе свободу германских лесов, противопоставляя ее деспотической христианской монархии, сменилась теорией, по которой носителями демократических свобод были галлы[52].

В наше время появился новый «фронт» противостояния. Политика чрезмерной централизации, постоянное предоставление преимуществ одним регионам в ущерб другим породили реакцию в провинциальном сознании, и это привело к оформлению контристории. Суть ее состоит в неприятии имеющей якобинское происхождение идеи, согласно которой прогресс, воспринимаемый как смысл истории, отождествляется с ростом могущества государства. Начался процесс анализа замалчиваний и пропусков в истории, считавшейся объективной. Так, «брачный союз» с Бретанью оказался насильственным, Корсику пришлось усмирять после того, как она была «куплена». Замалчивалось и то, каким образом Тулузское графство было присоединено к королевскому домену, как свободная Каталония в 1793 г. была ограничена ее запиренейской частью… Такова была якобинская политика, повторение которой обнаруживается в политике Советской России на ее окраинах. Здесь это называлось наступлением социализма.

Так, понемногу вырисовываются разные видения истории, более или менее отличные от традиционного, того, что дается в школе. И в них во всех воплощается память французов, объединившихся вокруг Пантеона героев «школьной» истории – так прекрасно проанализированного Амальви (I.5), – или, наоборот, разъединенных этими героями.

Все это не означало воцарения хаоса. Но огромное разнообразие взглядов, демократический подход к отображению жизни сами по себе как бы отрицали свойственный науке объективный подход. И в то же время это разнообразие показалось опасным государству, и оно положило ему конец. Профессора истории горячо спорили как с левыми, так и с правыми, стремясь будто бы установить «историческую истину», соответствующую «фактам». Но сам выбор этих фактов, разве он не был продиктован идеологией? Понятно, что именно во Франции победила школа «Анналов»[53], ратующая за «клинический» анализ исторического прошлого.

Традиционная история по образцу Лависса была уязвима. Африканцам она рассказывала о «наших предках галлах», а юным французам в 1958 г., представляя вторую мировую войну, забывала рассказать о коллаборационизме, о Виши, о Петене…

Во Франции говорят, что государственная власть не любит истории с ее вопросами и сомнениями; если это правая власть, она не любит также и философии. История цивилизаций была введена в программы как обновленная история; это объясняли необходимостью соответствовать современному уровню развития гуманитарных наук. Но то, что у ученых было прогрессом по сравнению с историей событийной, в системе передачи и приобретения знаний, да еще в руках министерских чиновников стало шагом к разрушению исторических представлений.

Вместо того чтобы изучать периоды, стали изучать темы. Предлогом служило то, что прежде история не формировала умы, а скорее забивала головы ненужными деталями, датами. А тут еще сказался прогресс наук о человеке, деидеологизация истории, стремление придать ей характер «истинной» науки. Однако в школьных программах внешний прогресс достигался в ущерб приобретению исторических знаний, т. е. в ущерб памяти нации, ее самосознанию.

Но ведь и это самосознание – объект истории, даже если в основе его спорные и оспариваемые факты, как показал пример Жанны д'Арк. Об этом, однако, нет и речи: программы и так перегружены. Впрочем, если дело касается того, чтобы пожертвовать «второстепенной» историей, власти всегда поступают решительно. И вот история уже не преподается в младших классах; в них действует программа так называемой пробуждающей деятельности, в которой история – лишь факультативный предмет.

Одновременно с этим преподаванию истории бросили вызов средства массовой информации, прежде всего телевидение. Домашний экран представлял за редким исключением, так сказать, «стерилизованную», беспроблемную историю, далекую от анализа истоков настоящего. Это история грез, своего рода экзотика, необходимая для расслабления по вечерам уставших граждан. Телевидение неизмеримо привлекательнее преподавателя в классе, и оно стало оказывать свое воздействие на познание истории, стало как бы конкурирующей «параллельной школой». Однако преподаватели поначалу не придали этому значения. Они заняли по отношению к телевидению высокомерную и снисходительную позицию, как когда‑то их предшественники по отношению к кино. Тем не менее им волей‑неволей пришлось отказаться от позиции наблюдателей и превратиться в посредников. В скором времени они оказались вынужденными вместо собственного урока комментировать чужой, таким образом беря на себя роль как бы вспомогательного учителя для своих учеников.

К этому добавлялись удары со стороны издателей. Почувствовав кризис образования, ярко проявившийся в мае 1968 г., они приступили к работе над книгами, в которых на смену историческому повествованию, якобы вышедшему из моды, дискредитированному, нежизненному, пришли документы и статистика и снова тематический подход. Вместо того чтобы дополнять средства массовой информации, издательства хотели конкурировать с телевидением (как железные дороги во Франции пытаются конкурировать с авиацией). Книги переполнились картинками, огромными цветными картинками, на их страницах ставились целые спектакли… Если передача должна была насчитывать 52 минуты, или 13, или 26 минут, то и в каждой главе должно быть одинаковое количество страниц. На каждой странице столько‑то картинок и фотографий и т. д. От истории, которая давила обилием материала, перешли к истории, выдаваемой по крохам. Рационы ее стали мизерны, форма подачи неудобоварима, язык непонятен. Над текстом книги возобладал ее макет.

Подобные книги в руках школьников, конкуренция телевидения, все более жесткий министерский контроль, инструкции и инспекции, вмешательство различных ассоциаций – все это вместе привело к тому, что история была попросту убита. Система породила настоящий хаос. Дети «не стали знать историю». И как бы компенсируя это, как грибы осенью стали расти обозрения в журналах, комиксы, в которых история, какой она была во времена отцов, воспроизводится в свете сегодняшнего дня.

Тут возникло противодействие; его вдохновителем стала «Ассоциация преподавателей истории». Выступая за использование кино в преподавании, за изучение современности, за восстановление истории как обязательного предмета в начальной школе, разумное планирование программ, она сумела сплотить вокруг себя все группы историков и выиграть первые сражения. Правда, и история тем временем обрела новые возможности.

Ведь она многому научилась; итог и опыт последних двадцати лет далеко не во всем негативен, отнюдь. И прежде всего благодаря интенсивным размышлениям о том, что такое история, о ее методах, функционировании и задачах, будь то идеи М. Фуко[54] или искания школы «Анналов», Поля Вейна (I.16) или же выступления с защитой или критикой так называемой марксистской истории. А от прежней системы преподавания истории пронесшийся над ней ураган оставил одни обломки.

Итак, желая получить непосредственное представление о «пробуждающих» занятиях, я отправился на уроки истории в начальную школу моего квартала Сен‑Жермен‑ан‑Лэ. Мое изумление не поддается описанию.

Школа «Ампер» – самая обыкновенная. Я не выбирал ее специально, не пользовался никакими рекомендациями. Просто обратиться туда мне было удобнее всего. Когда‑то здесь училась моя дочь Изабель. И вот я явился туда совершенно неожиданно и, встретив прекрасный прием у директора и преподавателей, со следующего дня присутствовал на уроках.

В классе Алины Жосс на втором году обучения дети 9‑10 лет рассматривали историю Франции через призму истории квартала Сен‑Жермен. Смысл обретал каждый камень, каждый портал, каждый городской пейзаж. Каждое изменение в облике города рассматривалось по отдельности и тут же вписывалось в широкую историческую перспективу. В курсе истории средних веков Маргерит Трюблен я попал на турнир. Разглядывая печать Ангерана де Мариньи (1310), восстанавливали все стороны жизни знати: анализ миниатюры с изображением турнира дал повод к упражнениям, достойным Ролана Барта[55] – знаменитого специалиста по семиотике. Рассуждение вращалось вокруг слова «турнир», вокруг различных способов исторического письма. Что мы можем извлечь из сопоставления повествования, сказок, картинок?

На уроке Николь Дармон (первый год, 8‑9 лет) я поначалу не поверил своим ушам. Как и на предыдущих уроках, это было не вещание с высокой кафедры, а именно пробуждение мысли. Я хотел сохранить себе какое‑нибудь свидетельство, и вот привожу здесь коллективный текст – итог урока. Искусствовед Пьер Франкастель возликовал бы в могиле, если бы увидел, что за два часа урока удалось понять в Возрождении тридцати мальчишкам и девчонкам. При этом в их распоряжении была дюжина репродукций, ничего больше. Текст был составлен у меня на глазах, я точно воспроизвожу его, лишь кое‑где исправив орфографические ошибки.

Вопрос: Почему XV и XVI века назвали Возрождением? «Рассматривая наши картины, мы установили, что если в средние века человек интересуется в основном своим спасением (Элоиза), то с XIV в. он начинает интересоваться всем миром (Жан‑Марк) и самим собой (Сесиль). Начиная от Фра Анжелико и его картины «Снятие с креста» (1435) и до Тициана с его «Мадонной с кроликом» (1530), пейзаж приобретает все большее и большее значение (Паскаль). Стремятся изобразить пространство (Стефани), вводя, например, в картину зеркало, как в «Чете Арнольфини» ван Эйка (Амели), или конструируя перспективу, как на «Портрете канцлера Ролена». Заметно также, что становится много портретов (Валери): это портреты буржуа и крестьян у Брейгеля (Николя), но прежде всего портреты дворян и принцесс: у Рафаэля и Пьетро делла Франческо.

Художник также любит изображать себя; ему нравится любоваться собой (Эммануэль); таков автопортрет Дюрера. Библейская сцена подчас становится не более чем предлогом, как на картине Веронезе «Брак в Кане Галилейской».

Скульпторы, как и в античную эпоху (Оливье), интересуются изображением человеческого тела (Софи). Архитектура обогащается загородными дворцами (Анн‑Франс), вроде Шамбора, Шенонсо. Элементы древнего укрепленного замка теперь играют лишь декоративную роль.

В эпоху Возрождения развивается научная мысль (Марина), появляются автоматические устройства Леонардо да Винчи. Галилей в противоположность церковному учению заявляет, что Земля вращается вокруг Солнца».

Признаюсь, я был восхищен. Конечно, я задавал себе вопрос: а что, этот Сен‑Жермен, эти турниры, Возрождение и замки – это страх перед историей или подчинение ее соблазну, тяга к истории? Ведь, насколько я себе представляю, такой подход гораздо труднее осуществить по отношению к революции или фашизму, к Парижской Коммуне или к коллаборационизму. Тем не менее я очень надеюсь, что это получится, и тогда у этих граждан и гражданок будет понимание истории, сформированное их собственными усилиями. Это действительно пробуждение, и оно стоит дороже любого навязанного знания: книгой ли, учебным курсом или фильмом.

Примечание

История в Англии меньше страдает франкофобией, чем во Франции – англофобией. Пьер Данино в «Уроке истории» (I.21) отмечал, что англичане чествуют Жанну д'Арк, «как самую храбрую женщину всех времен (…), великую героиню, святую…» Настольная книжка всех английских детей (Пир‑Плоумап) заключает: «Со стыдом вспоминают сегодня англичане своих предков». Единственный момент, который тут фигурирует и о котором не вспоминают французы, – это порка, которую получила Жанна в 1428 г. Услышав голоса, она отправилась к местному сеньору, а «он приказал людям, которые привели Жанну д'Арк, отхлестать ее, как следует, и отправить обратно к отцу». Наблюдения Данино подтверждают и другие источники, например написанная Киплингом и Флетчером история Англии. Здесь говорится о «дочери Бога (…), жизнь которой была безупречна (…) и которая заставила поверить в свое предназначение (…); англичане взяли ее в плен и сожгли как ведьму, но образ ее и сегодня живет в сердцах всех добрых французов (и всех добрых англичан)» (I.21).

Тексты о Французской революции весьма суровы по отношению к Франции. «Это старая история: Франция, которая хочет господствовать над миром… Началось это так. Претензии к королю, конечно, имели основания, и старый режим разом рухнул (…) Но стали проповедовать новое Евангелие во имя выдуманных естественных прав; все правительства – тиранические, религия постыдна; долой других и да здравствует «Мы»! А «Мы» – это жаждавшая крови чернь Парижа и других городов».

Напротив, к образу Наполеона отношение более терпимое. Мы не встречаем здесь «корсиканского людоеда» и видим сочувствие романтической судьбе, восхищение военным гением, признательность человеку, восстановившему порядок и религию (I.21).

Во Франции англофобия впитывается с раннего детства: она ведет свое начало от извечных конфликтов с соседом, которого никто не мог поставить на колени. И кроме того, англичане брали верх над героями национального Пантеона: Жанной д'Арк, Наполеоном, полковником Маршаном и т. д. Англичане изгнали французов из Индии, они всегда появлялись как выигрывающая сторона, чего нельзя сказать о французах. Англичане всегда первенствовали в области вооружений: лучники победили всадников при Креси, флот сухопутную армию в XVIII в. В XVIII‑XIX вв. верх взяли английские деньги, не говоря уже о громадном превосходстве Англии в этот период в области техники и промышленности. Завистливое восхищение француза достижениями соседа уже накануне XX в. прекрасно выражено у Жюля Верна. А в конце 70‑х годов француз втихомолку смеялся над «упадком», как он считает, своего соперника.

[1] Великий трек (1830–1840) – от голл. trek – переселение. Постепенное переселение буров из английской Капской колонии на север, в результате чего образовались республики Трансвааль и Оранжевая. Побудительной причиной трека были противоречия между англичанами и голландцами (бурами) на юге Африки. Великий трек сопровождался вытеснением коренных африканских племен с занимаемых ими территорий.

[2] Тукулеры (торобе) – африканские племена Западного Судана.

[3] Ал‑Хадж Омар (род. ок. 1797– ум. 1864) – африканский политический деятель и военачальник, ставший впоследствии героем легенд. В 1861–1864 гг. создал могущественное исламское государство на территории Западного Судана. Противостоял колониальным завоеваниям французов.

[4] «Черная» контристория. Марк Ферро предпринимает своего рода классификацию всего многообразия представлений об историческом процессе и вводит определения для различных проявлений исторического сознания, форм истории:.

институциональная история господствует в данном сообществе людей и опирается на господствующие институты – государство, партию, церковь и т. д.;.

контристория противостоит институциональной и подавляется ею. Это интерпретация, исходящая от отверженных, униженных в данном историческом сообществе. Не исключены случаи, когда эти две формы меняются местами. Контристория сама может опираться на общественные институты, только не господствующие, и тогда М. Ферро говорит об институциональной контристории. Она может существовать также и на уровне коллективных представлений, коллективной памяти людей – это третья ипостась исторических представлений, согласно М. Ферро…

Если первые две формы – это «история историков», то третья не зависит от ученой традиции и распространяется иначе. По сути дела, вся книга посвящена рассмотрению взаимодействия в разных обществах этих трех форм, или «очагов», истории.

[5] Марабуты – мусульманский военно‑религиозный орден в Северной Африке. В широком смысле – мусульманские аскеты, праведники.

[6] Гриоты – каста сказителей‑певцов в Западной Африке, своего рода хранители и распространители устной исторической традиции.

[7] »…Образование государств Куба, Луба, Лунда… Вадаи». Европейское средневековье совпадает с расцветом в Центральной Африке ряда сильных централизованных государств с развитыми ремеслами и торговлей, с крупными городами, самобытной культурой.

Сонгаи – империя на территории Западного Судана. Расцвет Сонгаи приходится на XV‑XVI века. Упадок Сонгаи связан с расцветом городов‑государств хауса, находившихся на территории современных Нигерии и Нигера.

Канем‑Борну – государство в Центральном Судане, возникшее в IX в. Возвышение его приходится на XIII – XVI века.

Вадаи – государство в Центральном Судане, в районе озера Чад, существовавшее с XIV в. до начала XX в.

Куба, Луба, Лунда – средневековые государства в бассейне реки Конго.

[8] Гана – государство в Западном Судане, расцвет которого приходится на XI век. В XIII в. Гана стала частью возвысившегося соседнего государства Мали.

[9] Мономотапа – государство, несколько веков существовавшее в междуречье Замбези и Лимпопо. Расцвет его приходится на XIV‑XV века. В XVII в. разрушено соседними племенами.

[10] »…Мы встречаем людей, кажется, всех стран мира…» Этническая пестрота населения Вест‑Индии обусловлена исторически. Коренное население – индейцы – постепенно вытеснялось и уничтожалось колонизаторами: испанцами, затем англичанами. Для работы на плантациях англичане широко практиковали завоз рабов из Африки, а после отмены рабства в 1834 г. – законтрактованных сельскохозяйственных рабочих из Индии и Китая.

[11] «Акбар основывает новую религию». В условиях противостояния разных религиозных доктрин Акбар (годы царств. 1555–1605) пытался утвердить религиозные представления, основанные на слиянии «разумных» черт разных религий и религиозных течений. От сикхов предлагалось принять учение о покорности гуру (наставнику); от народного движения бхакти – призыв к примирению индусов и мусульман; от ортодоксального индуизма – обрядность и символику; от парсов – поклонение солнцу и огню.

[12] «Чудесная история Рамы и Ситы». Рамаяна – индийский эпос, сложившийся на основе древних легенд и записанный на санскрите во II – III вв. н. э. Он посвящен подвигам мудрого, добродетельного царя‑героя. Великий индийский поэт Тулси Дас (1532–1624) на основе этого эпоса создал свою «Рамаяну» на языке хинди, поэму глубокого религиозно‑философского содержания.

[13] Будда. В переводе с санскрита – просветленный, умудренный. Сидхартха Гаутама, прозванный Буддой, – исторический персонаж, считающийся основателем буддизма. Традиционные годы жизни Будды – 623‑543 гг. до н. э.

Восемь заветов Будды: 1) праведная вера; 2) праведная мысль; 3) праведная речь; 4) праведные действия; 5) добытые праведным путем средства к существованию; 6) праведные старания; 7) праведные воспоминания; 8) праведное созерцание…

Моральные заповеди Будды: не убий, не лги, откажись от роскоши.

«Средний путь» – это избавление от крайностей, роскоши, воздержание во всем. Тот, кто следует этим путем, приходит к нирване – полному спокойствию, избавлению от желаний.

[14] Касты – сложившаяся в Индии в древности система, освященная религиозными нормами и изначально определяющая место человека в социальной структуре, род занятий, не допускавшая изменений социального статуса.

[15] Артхашастра – обширный древнеиндийский политико‑экономический трактат, содержащий в себе теорию идеального государства. Поскольку Артхашастра основана на государственной практике державы Маурья (конец IV– нач. III в. до н. э.), в литературе сложилась традиция приписывать ее авторство Чанакье, министру основателя этой державы Чандрагупта Маурья. В современной индологии обоснованы более поздние датировки Артхашастры.

[16] Ашока (приблиз. время царств. 273–232 гг. до и. э.). Царствование Ашоки – это период расцвета державы Маурья, включавшей большую часть Индостана. Ашока активно пропагандировал морально‑этические нормы буддизма.

[17] Сюань Цзан – китайский путешественник, ученый буддист, проживший в Индии с 630 по 643 г. и оставивший записки об этой стране.

[18] Харшавардхана – крупнейший правитель Северной Индии этого периода.

[19] Индуизм – совокупность религиозных, мифологических, правовых и этических представлений, связанных с культами основных индийских богов‑Шивы, Вишну (Кришны) и Брахмы. Сложился в древности. Основой индуизма были как религия вед, созданных арийскими племенами ок. XI‑IX вв. до н. э., так и другие, местные верования. Видоизменяясь, индуизм дошел до наших дней.

[20] Шанкара (Шанкарачарья) – выдающийся индуистский проповедник VIII в., шиваит. Задался целью возрождения индуизма, для чего создал религиозный орден Санньяси. Его деятельность была очень результативной: буддизм был практически вытеснен из Индии. Индуизм в форме шиваизма и вишнуизма стал господствующей религией в стране.

[21] Махмуд Газневи (998–1030) – возглавлял исламское государство, образовавшееся в конце X в. в районе Газни на территории современного Афганистана. Талантливый военачальник, проводил активную политику, направленную на завоевание новых территорий.

[22] Рамануджа – индийский проповедник XI в., вишнуист.

[23] Бхакти – в пер. с санскрита любовь, преданность. Демократическое индуистское движение, отмеченное сильной эмоциональной привязанностью к Шиве или Вишну. Слабо выраженное организационно, это движение было широко распространено географически, этнически, имело обширную социальную базу. Существовало с VI по XVII в.

[24] Кабир (1440–1518) – индийский религиозный деятель и проповедник, стремившийся объединить доктрины индуизма и ислама.

[25] Раджпуты – династии и кланы, правившие в мелких индийских княжествах до мусульманского завоевания, в VII‑XII вв. Перед лицом завоевателей раджпуты оказались не только воплощением политической власти, но и защитниками индуистской религии, хранителями культуры и традиций.

[26] Сикхи – воинственная индийская религиозная секта. Основателем ее был поэт и проповедник Нанак (1469–1539)

[27] Маратхи – народ Декана, создавший в XVII в. в борьбе против насаждения ислама сильное военное государство.

[28] Торамана – вождь гуннов, совершивший вторжение в Индию в начале VI в.

[29] Мухаммед бин Туглак – султан Дели (1326–1351), отличавшийся жестоким нравом.

[30] Хайдар Али – выдающийся индийский военачальник второй половины XVIII в., фактический правитель княжества Майсур, ставшего центром противостояния англичанам. Реорганизовал армию, вел завоевательные походы.

[31] Типу Султан – сын Хайдара Али и продолжатель его политики. Борьба Типу Султана с англичанами завершилась падением столицы Майсура в 1799 г. и превращением княжества в вассала Англии.

[32] Рам Мохан Рай (1772–1833) – выдающийся индийский философ и общественный деятель, гуманист и просветитель.

[33] Тилак Локаманья Бал Гангадхар, Гокхале Гопал Кришна – деятели партии Индийский национальный конгресс первой четверти XX в.

[34] …Эпоха халифов. Первые мусульманские арабские «праведные» халифы: Абу Бекр (632–634), Омар (634–644), Осман (644–656), Али (656–661).

[35] Ибн Халдун (1332–1406) – крупнейший средневековый арабский историк, социолог и философ. Его социологическая теория изложена в «Мукадиме» (Введении), или «Пролегоменах» к историческому сочинению «Книга поучений».

[36] Племя курейш – из племени курейш происходил основатель ислама Мухаммед.

[37] Хиджра – «переселение»; отъезд Мухаммеда из Мекки в Медину 26 июля 622 г. Эта дата считается началом мусульманской эры, от нее ведется отсчет лет.

[38] »…Раздраженность населения… усиливается после Халкедонского собора и в эпоху Экфесиса 638 г. императора Ираклия…» Халкедонский церковный собор 451 г. осудил как ересь монофизитство – религиозно‑политическое учение, возникшее в Византии в V в. Согласно ему, Христу присуща одна лишь божественная (а не человеческая и божественная) природа и пострадал за человечество не человек, а Бог. Распространившись на подвластных Византии территориях – в Армении, Сирии, Египте, где новое учение часто накладывалось на древние традиционные религиозные представления об умирающем боге, монофизитство становилось там знаменем сепаратизма.

Осуждение собором не остановило борьбы монофизитов, и в 638 г. император Ираклий предложил компромиссное решение, изложенное им в так называемом Экфесисе, где признавалось наличие у Христа двух природ, но лишь одной воли. Это учение положило начало монофелитству, утвердившемуся в Армении и до их пор сохраняющемуся в армянской григорианской церкви.

[39] Саладин (Салах‑ад‑Дин) Юсуф ибн Айюб (1138–1193) – египетский султан, по происхождению курд, талантливый военачальник и политический деятель. В 1187 г. объединенное войско мусульман во главе с Салах‑ад‑Дином разгромило крестоносцев, изгнав их из Палестины и частично из Сирии. Салах‑ад‑Дин возглавлял борьбу мусульман против крестоносцев во время третьего крестового похода (1189–1192). Обладавший высокими личными качествами, Салах‑ад‑Дин пользовался большим уважением современников и впоследствии превратился в своего рода человека‑легенду, воплощение рыцарственности, причем как на Востоке, так и на Западе (см., например, роман В. Скотта «Талисман»).

[40] Луи Мадлен (1871–1956) – крупный французский историк консервативного толка.

[41] Масинисса (ок. 240–149 гг. до н. э.) – правитель государства массилов; вел успешную завоевательную политику и в 203 г. до н. э. присоединил царство масесилов (Нумидию). Внутренняя политика Масиниссы была направлена на укрепление нумидийского государства берберов, расширение торговых связей со всем средиземноморским регионом.

[42] Югурта (160–104 гг. до н. э.) – царь нумидийский, внук Масиниссы, незаконный сын брата нумидийского царя Миципсы. Назначенный наследником наряду с сыновьями Миципсы, Югурта добился единоличной власти путем убийства одного и военной победы над другим, ловко используя при этом поддержку Рима. В дальнейшем экспансионистские устремления Югурты столкнулись с аналогичными устремлениями Рима (Югуртинские войны 111–105 гг. до н. э.). Югурта был взят в плен и казнен в Риме

[43] Абд ал‑Кадер (1808–1883) – алжирский вождь, полководец и политик. С 1830 г. возглавлял борьбу алжирцев против французского колониального господства. В 1847 г. попал в плен, однако борьба с колонизаторами не прекращалась и впоследствии.

[44] «Я знаю Алжир» – это первая книга, с которой знакомятся дети. Для детей постарше есть другие, в которых представлен не такой односторонний взгляд на историю Магриба. См., напр.: De l'imperialisme a la decolonisation par Y. Grell, M. Cherif, T. Khalfal‑lah, H. Sedkaqui. Tunis, 1967.

[45] »…первая великая религия» – имеется в виду Зороастризм: дуалистическая восточная религия, возникшая, по‑видимому, в VII в. до н. э., распространившаяся в Мидии, Персии, других странах Ближнего Востока. Название связано с именем Зороастра, традиционно считающегося основателем религии. Основной источник представлений зороастризма – книга Авеста. Согласно доктрине зороастризма, в мире борются доброе (бог Ахурамазда) и злое (бог Анхраманью) начала. Зороастризм был государственной религией Персии в период Сасанидов (III‑VII вв. н. э.). После завоевания Персии арабами приверженцы зороастризма преследовались, насильственно обращались в ислам.

[46] Мутазилизм – рационалистическое направление в мусульманской теологии, возникшее в Арабском халифате в VII в. Мутазилизм отвергал догмат об извечности Корана, считая его простым литературным произведением, он отрицал наличие положительных атрибутов бога, отличных от его сущности. Критерием истины считал человеческий разум, признавал свободу воли человека. Мутазилизм был официальной доктриной в государстве Аббасидов при халифе Маммуне (813–833). В дальнейшем он преследовался как ересь.

[47] Кызылбаши (азерб. – красноголовые) – тюркские кочевые племена, говорившие на азербайджанском языке и кочевавшие на территории Азербайджана и Ирана. Название происходит от обычая их воинов носить чалму с двенадцатью пурпуровыми полосами в честь двенадцати шиитских имамов. Племена кызылбашей находились в политической и религиозной зависимости от семьи шейхов Сефевидов, которые, опираясь на них и создав своего рода духовно‑рыцарский орден, вели завоевания, насаждая шиизм. В 1501 г. Сефивиды захватили шахскую власть в Иране. Руководящая роль в Иране Сефевидов вначале полностью принадлежала кызылбашской знати, хотя ей постоянно приходилось вести борьбу со знатью другого этнического происхождения. Из кызылбашей назначались главные советники, наместники, военачальники. Войско Сефевидов в значительной степени состояло из ополченцев‑кызылбашей. Лишь впоследствии, особенно при шахе Аббасе, влияние кызылбашей несколько ослабло, центральной областью государства стал не Азербайджан, а внутренний Иран.

[48] Ататюрк (турецк. – отец турок) Мустафа Кемаль (1881–1938) – турецкий политический, военный и государственный деятель, основатель и первый президент Турецкой республики. Участвовал в младотурецкой революции 1908 г. В 1919 г. возглавил националистическое кемалистское (по его имени) движение в Анатолии, фактически управляя во главе Представительного комитета не оккупированной державами Антанты территорией. После провозглашения в 1923 г. республики проводил реформы буржуазно‑националистического характера. Государству был придан светский характер, столица перенесена из Стамбула в Анкару, упразднено министерство по делам религии, имущество духовенства секуляризировано, закрыты мусульманские школы, образование и юстиция переданы из ведения церкви в ведение государства. В последующие годы были приняты уголовный и гражданский кодексы европейского образца, было запрещено многоженство, введен латинский алфавит, из конституции изъято указание о том, что ислам является государственной религией. Вместе с тем турецкая конституция 1924 г. объявляла всех жителей Турции турками, т. е. в законодательном порядке отрицала существование в ней национальных меньшинств, узаконивая их ассимиляцию.

[49] В приводимом сценарии празднества народное сознание контаминировало представления об арабском завоевании VIII в. и о турецком нападении XV в.

[50] »…величественный миф о Рейне». Великий немецкий композитор Рихард Вагнер (1813–1883) – создатель циклопической оперной тетралогии «Кольцо нибелунга» (оперы «Золото Рейна», «Валькирия», «Зигфрид», «Гибель богов»). Основываясь на древнем германском эпосе, так называемой Старшей Эдде (IX‑XI вв.), записанной в XII‑XIII вв., а также на более поздней «Песни о нибелунгах» (XII‑XIII вв.), творчески переработав материал эпоса, Вагнер сам написал и литературный текст всех четырех опер. Ему удалось создать широкоохватное, на редкость образное, идейно целеустремленное изложение германского эпоса. Оно несло в себе патриотическую идею, размышления о прошлом и будущем немцев. Автор бился над вопросом о месте человека в мире, основываясь на философской мысли своего времени. Главное же то, что все это было переплавлено в прекраснейшей музыке.

Тетралогия создавалась в 50‑70‑е годы XIX в., т. е. в эпоху, предшествовавшую созданию единого германского государства и непосредственно следующую за ним. «Кольцо нибелунга», как и другие оперы Вагнера, в большинстве своем основанные на германском эпосе и фольклоре («Лоэнгрии», «Летучий голландец», «Тангейзер», «Парсифаль»), сразу стало как бы символом германского единения.

В теоретических статьях Вагнер выдвинул идею об опере как о наивысшем из всех искусств, «совокупном произведении искусств» (Gesamtkunstwerk), поскольку именно оперное представление сочетает в себе музыку, поэзию, театр, живопись… В конце жизни Вагнер попытался реализовать эту идею на практике, построив в 1876 г. в Байрейте специальный театр для постановки собственных опер, прежде всего «Кольца нибелунга».

К сожалению, в 30‑е годы нашего века наследие Вагнера было использовано нацистами для подкрепления и пропаганды идеи изначальной расовой исключительности немцев.

Сегодня ошибочными или устаревшими выглядят многие теоретические идеи Вагнера, но его музыкальные творения продолжают вдохновлять самых замечательных музыкантов и привлекают внимание слушателей. Ежегодно в Байрейте проводятся фестивали творчества Вагнера, неизменно становящиеся событием музыкальной жизни Европы.

[51] См. комментарий к с. 15: «Холокост» – американский четырехсерийный 7‑часовой художественно‑документальный фильм, снят в 1978 г., режиссер Марвин Хомский, автор сценария Джеральд Грин. Название фильма может быть переведено как «истребление», «всесожжение», «полное уничтожение». Это греческое наименование древних ритуальных обрядов, связанных с человеческими жертвоприношениями. Фильм посвящен рассказу о планомерном уничтожении гитлеровским фашистским режимом евреев.

В центре фильма судьбы видного берлинского врача Йозефа Вайса и его семьи, а также юриста Дорфа. Дочь, жена, сын доктора Вайса и, наконец, он сам проходят через пытки и душегубки концлагерей – Освенцима и Терезина. Все они погибают. А чистокровный ариец Дорф, в начале фильма безработный, поднимается по лестнице нацистской иерархии. Он становится подручным Кальтенбруннера и Гейдриха, вместе с Эйхманом разрабатывает программу «окончательного решения» еврейского вопроса – тотального уничтожения…

Перед зрителями «Холокоста» проходят кадры начала антисемитской истерии в фашистской Германии, погромы 1938 г. Фашистские идеологи излагают свои расовые теории; показано создание системы лагерей уничтожения, наконец, их функционирование. Вот группу женщин с детьми сгоняют в «душевую». Надсмотрщица советует заставить детей поглубже втягивать воздух, чтобы легче было дышать. В «душевую» будет пущен отравляющий газ «Циклон‑Б»…

В «Холокосте» использовано большое количество кино– и фотодокументов о геноциде евреев. Случалось, что современные жители Америки и Западной Европы узнавали в обреченных узниках лагерей смерти своих близких…

«Холокост» потряс западное общество. Особенно большой резонанс фильм вызвал в ФРГ. Демонстрацию его западногерманское телевидение предварило показом документального фильма «Окончательное решение»; показ каждой серии сопровождался обсуждением с участием телезрителей. Более 40% телезрителей ФРГ смотрели «Холокост»; при обилии и разнообразии телепрограмм это беспрецедентная цифра для телефильма на Западе. И притом фильм показывался не в самое выигрышное телевизионное время…

[52] »…Носителями демократических свобод были галлы». Так называемый германо‑романский вопрос, о котором здесь идет речь, является одним из главных теоретических вопросов французской историографии XVIII – первой половины XIX в. Стремясь оправдать привилегии дворянства, дворянские историки XVIII в., в первую очередь Буленвилье, выдвинули теорию, согласно которой дворяне Франции – это потомки народа‑завоевателя, франков, а вся остальная нация – потомки побежденных галло‑римлян. Буленвилье оправдывал таким образом и борьбу аристократии за ограничение абсолютизма, т. е. за сохранение ее исконных «свобод». В начале XIX в. эту идею подхватил крупный историк дворянского направления Ф. – Д. Монлозье. В противовес дворянскому германизму вначале была выдвинута теория о том, что завоевания не было, а франки были союзниками и друзьями галло‑римлян (аббат Дюбо, 1734 г.).

В XIX в. выдающийся французский историк Огюстен Тьерри (1795–1856) предложил совершенно новую трактовку германской теории. Приняв мысль о том, что война дворянства с третьим сословием являлась борьбой двух народов – завоевателя и побежденного, Тьерри развил ее, доказывая, что «коммунальная революция» во Франции, т. е. борьба населения средневековых городов за освобождение от власти сеньоров, была продолжением борьбы потомков галло‑римлян с потомками франков. И история демократических учреждений возводилась таким образом к галло‑римлянам.

[53] »…во Франции победила школа «Анналов». Школа «Анналов» – историографическое направление, сложившееся вокруг журнала «Анналы экономической и социальной истории» (в настоящее время – «Анналы. Экономика. Общества. Цивилизации»), основанного в 1929 г. выдающимися французскими историками Марком Блоком и Люсьеном Февром.

Плодотворность и жизненность подходов основателей «Анналов» доказаны 60‑летним существованием журнала. Несмотря на смену поколений в его руководстве (после М. Блока и Л. Февра – Ф. Бродель, а затем третье поколение – Ж. – Ле Гофф, Э. Леруа Ладюри, М. Ферро и др.), а вместе с тем и некоторую смену позиций, «Анналы» неизменно находятся в центре внимания всей гуманитарной науки Запада и во многом сохраняют лидирующие позиции.

В настоящее время школа «Анналов» – это мощное интеллектуальное движение, объединяющее ученых не только Франции, но и США, Англии, Германии, Австрии, Италии, Польши и других стран. Следует отметить, что Марк Ферро является одним из нынешних руководителей «Анналов» и одним из ярких представителей школы.

Для ученых, близких «Анналам», характерны широкие междисциплинарные подходы, использование методов психологии, лингвистики, семиотики, интерес к ментальным процессам в обществе, т. е. к массовым восприятиям и поведению, коллективной психологии, демографии, к исторической антропологии.

Современные «анналисты» по‑новому рассматривают историческое событие, факт, биографию исторического деятеля, видя в них призму, сквозь которую можно рассмотреть и воссоздать более полную картину жизни людей прошлого.

В рамках школы ведется острая полемика о принципиальной возможности, границах и перспективах исторического синтеза и о месте истории в современном комплексе гуманитарных наук. Эта полемика косвенно отразилась на страницах книги М. Ферро.

В СССР школа «Анналов» давно привлекала внимание специалистов, прежде всего медиевистов. В 1989 г. в связи с 60‑летием журнала «Анналы» в Москве прошла международная конференция «Школа «Анналов» вчера и сегодня», вызвавшая большой интерес историков.

[54] Фуко Мишель‑Поль – выдающийся современный французский философ‑структуралист, историк и теоретик культуры, семиолог. Фуко начал с трудов по проблемам психиатрии, рассматривая критерии определения понятия «психическая болезнь» и его социальной обусловленности («Безумие и неразумие: История безумия в классический век», 1961). Затем он изучал в совершенно непривычном ракурсе чисто медицинскую проблему лечения болезни, установив ее связи с совокупностью различных социальных факторов и отношений («Рождение клиники: археология взгляда медика», 1963). Большой резонанс имела работа Фуко по истории и теории гуманитарных наук («Слова и вещи: археология гуманитарных наук», 1966), в которой предпринята попытка вычленения единого мыслительного пространства не только отдельных наук, но и их совокупности в разные периоды культурного развития Европы. Это единственная работа М. Фуко до настоящего времени переведенная на русский язык. Другие крупные работы Фуко – «Археология знания», 1970, «Запад и истина секса», 1976 и др. В современной западной науке труды Фуко пользуются большим авторитетом. Его идеи, методология исследования оказали огромное воздействие на развитие всей гуманитарной мысли, их влияние, в частности, несомненно, сказывается в деятельности нынешнего поколения школы «Анналов».

[55] »…дало повод к упражнениям, достойным Ролана Барта» – Похвала чрезвычайно щедрая. Ролан Барт (1915–1980) – выдающийся французский культуролог, семиолог, лингвист и литературовед. Учительница М. Трюблен использует в своем уроке методы, на уровне науки разработанные Р. Бартом. Это, в сущности, методы семиотики – науки о знаковых системах в природе и в обществе. Рассматриваемый предмет становится здесь своего рода знаком, позволяющим распознавать определенную, в данном случае социальную целостность.

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 209; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 18 19 20 21 2223

Мы поможем в написании ваших работ!