Глава 7 Превращение в младенца
Когда меня привезли в отделение скорой помощи Массачусетской больницы, я оказалась в центре такого круговорота, что его можно было сравнить разве что с гудящим пчелиным ульем. Во всем своем увечном теле я ощущала тяжесть и ужасную слабость. Я была совсем без сил ― как воздушный шарик, который сдулся. Сотрудники больницы толпились вокруг каталки. Яркий свет и громкие звуки били меня по голове с жестокостью грабителей, требуя к себе больше внимания, чем я была в состоянии сконцентрировать, чтобы их утихомирить.
"Ответьте на это, сожмите то, распишитесь здесь!" ― требовали они, и я, находившаяся в полубессознательном состоянии, думала: "Какой бред! Вы что, не видите, как мне плохо? Люди, вы в своем уме? Не спешите! Я вас не понимаю! Наберитесь терпения! Успокойтесь! Мне больно! Зачем эта неразбериха?" Чем настойчивее они пытались что-то из меня вытянуть, тем сильнее я желала найти поддержку внутри себя. Я была измучена беспрестанными прикосновениями, прощупываниями и уколами, от которых меня корчило, как слизняка, посыпанного солью. Мне хотелось закричать: "Оставьте меня в покое!" ― но у меня отказал голос. Они меня не слышали, потому что не могли читать мои мысли. Отчаявшись добиться, чтобы меня оставили в покое, я лишилась чувств, словно раненый зверь.
Когда через некоторое время я снова пришла в себя, меня поразило открытие, что я еще жива. (Я от всей души благодарна профессиональным медикам, которые добились стабилизации моего состояния и дали мне шанс вернуться к жизни, хотя тогда еще никто не представлял, какие функции и в какой степени мне удастся восстановить.) Меня облачили в стандартный больничный халат и оставили отдыхать в одноместной палате. Койка была немного приподнята, так что моя по-прежнему болевшая голова слегка возвышалась на подушке. Лишившись своего обычного источника сил, тело вдавилось в койку как кусок тяжелого металла, который я не могла даже сдвинуть с места. Я не могла определить, как расположено мое тело, где оно начинается и где заканчивается. Лишившись обычного чувства собственных физических границ, я ощущала единство с громадной вселенной. В голове пульсировала мучительная боль, гремевшая как гром, сопровождаемый бурей белых молний, картинно бушевавшей перед моими закрытыми глазами. Малейшая попытка изменить положение тела требовала больше сил, чем у меня было. Даже от простого вдоха болели ребра, а свет, падавший в глаза, жег мозг как огонь. Я не могла сказать об этом и попыталась добиться, чтобы свет убавили, зарывшись лицом в простыню.
|
|
|
Я не слышала ничего, кроме стука собственного сердца, которое колотилось так громко, что мои кости вибрировали от боли, а мышцы мучительно подергивались. Мой пытливый разум ученого утратил способность запоминать, анализировать, разбирать и классифицировать информацию об окружающем трехмерном пространстве. Мне хотелось реветь, как болезненному новорожденному, внезапно погрузившемуся в мир беспорядочных раздражителей. Я больше не могла вызвать в памяти никаких воспоминаний и подробностей своей прошлой жизни, и было ясно, что я превратилась в подобие младенца, родившегося в теле взрослой женщины. У которой, кроме всего прочего, отказал мозг!
|
|
|
Я лежала в одноместной палате отделения скорой помощи и ощущала за левым плечом присутствие двух знакомых сотрудников, которые рассматривали компьютерную томограмму, закрепленную на негатоскопе. На этой томограмме были представлены серийные срезы моего мозга, и, хотя я и не могла понять, о чем вполголоса разговаривали врачи, по их жестам я поняла серьезность своего положения. Тут не требовалось докторской степени по нейроанатомии, чтобы догадаться, что огромной белой дыры в середине среза моего мозга вообще-то быть не должно! Мое левое полушарие плавало в луже крови, и от полученной травмы распух весь мозг.
|
|
|
Я беззвучно молилась и думала про себя: "Меня здесь больше быть не должно! Я отпускаю себя! Силы покинули меня, моя сущность вырвалась на свободу. Это неправильно. Мне здесь больше не место! Великий Дух, я слилась воедино с вселенной. Я смешалась с вечным потоком и больше не вернусь на уровень этой жизни, и все же я по-прежнему к нему привязана. Хрупкий разум этого телесного вместилища выключился, и оно больше не годится служить пристанищем мыслящего существа. Мне здесь уже не место!" Не обремененный никакими эмоциональными связями с кем-либо или чем-либо вне меня, мой дух был свободен и мог поймать волну в нескончаемом потоке блаженства. "Выпустите меня! ― кричала я про себя. ― Я отпускаю себя! Отпускаю!" Я хотела вырваться из сосуда своей телесной формы, источавшего смятение и боль. В такие краткие мгновения сознание того, что я по-прежнему жива, вызывало у меня безумное отчаяние.
Я чувствовала во всем теле холод, тяжесть и мучительную боль. Сигнал, которым мой мозг обменивался с телом, был так сильно нарушен, что я не осознавала телесной формы. Мне казалось, что я ― какое-то электрическое существо, сгусток энергии, тлеющей вокруг телесного куска материи. Я превратилась в груду мусора, в отходы, но по-прежнему оставалась в сознании. Однако это сознание отличалось от того, которое я знала раньше, потому что левое полушарие моего мозга было набито деталями, позволявшими осмыслять окружающий мир. Детали были упорядочены и запечатлены в нейронных сетях моего мозга. Теперь же, лишившись этих сетей, я чувствовала себя безжизненной и неуклюжей. Мое сознание переменилось. Я оставалась все там же, и это по-прежнему была я, но во мне больше не было того богатства эмоциональных и когнитивных связей, которые я знала в прошлой жизни. Так действительно ли это по-прежнему была я? Как я могла оставаться доктором Джилл Болти Тейлор, если я больше не разделяла с ней ее опыта, мыслей и эмоциональных привязанностей?
|
|
|
Я вспоминаю тот первый день после инсульта со смешанным чувством сладости и горечи. Без нормальной работы ассоциативной зоны ориентации левого полушария восприятие собственных физических границ больше не ограничивалось той областью, где кожа контактирует с воздухом. Я чувствовала себя джинном, выпущенным из бутылки. Казалось, энергия моего духа плывет, как огромный кит, скользящий по морю безмолвной эйфории. Это отсутствие физических границ давало ощущение дивного блаженства, превосходящего изысканнейшие из наслаждений, которые мы можем испытывать как телесные существа. Мое сознание пребывало в этом потоке сладостной безмятежности, и мне было очевидно, что я уже никогда не смогу втиснуть громаду своего духа обратно в эту крошечную клеточную матрицу.
Блаженство, к которому я рвалась, было великолепной альтернативой тому пугающему чувству горечи и опустошения, которое я испытывала всякий раз, когда мне приходилось возвращаться к каким-либо формам взаимодействий с навязчивым окружающим миром. Я существовала в каком-то отдельном пространстве, от которого было очень далеко до моей нормальной способности обрабатывать информацию, и было ясно, что та "я", какой я стала, когда выросла, не пережила этой неврологической катастрофы. Я понимала, что доктор Джилл Болти Тейлор умерла в то утро, но кто же тогда остался? Или, быть может, учитывая, что разрушилось мое левое полушарие, теперь лучше будет сказать ― кто был правым?
Без речевого центра, который мог бы говорить мне: "Я доктор Джилл Болти Тейлор. Я нейроанатом. Я живу по такому-то адресу, а телефон у меня такой-то", я больше не чувствовала необходимости быть именно ей. Это было поистине странное изменение восприятия, но, лишившись ее эмоциональных микросхем, которые напоминали бы мне, что ей нравится, а что нет, а также лишившись и центра ее "я", который напоминал бы мне особенности ее критических суждений, я больше не думала как она. В практическом отношении, учитывая величину биологического ущерба, у меня не было никакой возможности снова стать ею! Для моей психики в ее новом состоянии доктор Джилл Болти Тейлор умерла в то утро и более не существовала. Теперь, когда мне перестала быть знакома ее жизнь ― ее отношения с людьми, ее успехи и ее ошибки, ― я больше не была связана с ее решениями и с теми ограничениями, которые она сама для себя определила.
Хотя я и чувствовала чудовищную горечь утраты в связи с гибелью сознания моего левого полушария, а также той женщины, которой я была, я одновременно ощущала неимоверное облегчение. У доктора Джилл Болти Тейлор накопилось немало обид и другого эмоционального багажа, который, должно быть, требовал немалых сил, чтобы его удержать. Она увлеченно занималась своей работой и общественной деятельностью. Она была убежденной сторонницей бурной и активной жизни. Но, несмотря на утерю всех ее привлекательных и даже замечательных свойств, в своем нынешнем состоянии я не унаследовала и ее серьезных проблем. Я забыла о своем брате и его болезни. Я забыла о своих родителях и их разводе. Я забыла о своей работе и обо всем, что вызывало у меня стресс, и благодаря тому, что все это стерлось у меня из памяти, я чувствовала облегчение и радость. Тридцать семь лет я только тем и занималась, что делала-делала-делала множество разных дел в весьма напряженном темпе. А в этот особый день я постигла, что значит просто быть.
Когда я лишилась левого полушария с его речевыми центрами, я лишилась также и внутренних часов, которые разделяли ощущения моей жизни на последовательность кратких эпизодов. Вместо того чтобы преждевременно остановиться, мои ощущения избавились от ограничений, накладываемых временем, и я чувствовала, что мне совсем не нужно спешить. Как человек, идущий вдоль берега моря или просто наслаждающийся красотой природы, я перешла от деятельного сознания левого полушария к бытовому сознанию правого. Трансформировавшись в новое состояние, я перестала ощущать себя маленькой и отделенной от мира и стала огромной и всеобъемлющей. Я перестала думать языковыми категориями и перешла к восприятию новых и новых картин происходящего в текущий момент. Я потеряла способность размышлять о чем-либо связанном с прошлым или будущим, потому что соответствующие клетки моего мозга пришли в негодность. Все, что я была в состоянии воспринимать, было здесь и сейчас, и это было прекрасно.
Все мое представление о самой себе переменилось, поскольку теперь я не воспринимала себя как нечто отдельное, нечто твердое, некую сущность, обладающую границами, отделяющими меня от окружающих сущностей. Я осознала, что на элементарном уровне представляю собой нечто текучее. На самом деле, разумеется, это так и есть! Все, что есть вокруг нас, в нас, среди нас, внутри нас и между нами, состоит из атомов и молекул, вибрирующих в пространстве. Хотя центр нашего "я" в речевом центре мозга предпочитает определять собственное "я" как некую твердую индивидуальность, большинству из нас известно, что мы состоим из триллионов клеток и многих галлонов воды и что все в нас существует в состоянии непрерывной и бурной активности. Левое полушарие моего мозга было обучено воспринимать меня как нечто твердое, отделенное от других. Теперь же, освободившись от влияния его ограничительных микросхем, правое полушарие наслаждалось неразрывной связью с вечным потоком бытия. Я утратила ощущение отдельности и одиночества. Моя душа стала размером с вселенную и радостно резвилась в каком-то безбрежном море.
Для многих из нас представить свою текучесть или свою душу размером с вселенную и вообразить связь с энергетическим потоком всего сущего значит выйти за рамки уютных представлений о мире. Но в отсутствие суждений левого полушария, говорившего мне, что я представляю собой нечто твердое, мое самовосприятие вернулось к естественному для всех вещей состоянию текучести. Ясно, что каждый из нас действительно состоит из многих триллионов частиц, подверженных тонким вибрациям. Мы существуем в форме пузырей, наполненных текучими жидкостями, в текучем мире, где все находится в движении. Различные сущности состоят из скоплений молекул разной плотности, но в конечном счете каждый отдельный пиксель этой картины состоит из электронов, протонов и нейтронов, танцующих замысловатый танец. Каждый пиксель, каждая крупица меня и вас и каждый пиксель пространства, которое кажется разделяющим нас, состоят из материи и энергии атомов. И вот мои глаза перестали воспринимать предметы как нечто отдельное. Вместо этого энергия всего окружающего слилась для меня в единое целое. Я утратила нормальное зрительное восприятие. (Я могу сравнить свою новую составленную из пикселей картину мира с импрессионистскими картинами пуантилистов.)
Я была в полном сознании и воспринимала себя как часть окружающего потока. Все детали видимого мной мира слились воедино, и мы плыли вместе, каждым своим пикселем излучая энергию и образуя единое целое. Я больше не различала физических границ предметов, потому что все вокруг излучало сходную энергию. Наверное, это можно сравнить с тем, что люди видят, когда снимают очки или закапывают себе глазные капли: края предметов становятся размытыми.
В таком состоянии своей психики я больше не воспринимала трехмерное пространство. Для меня не стало ни далекого, ни близкого. Если в дверях кто-то стоял, я не замечала его присутствия, пока он оставался неподвижным. Только активность того или иного пятна из молекул могла сообщить мне, что на него нужно обратить особое внимание. Кроме того, мой мозг больше не воспринимал цвета ― я перестала их различать.
До того, что случилось, я воспринимала себя как нечто твердое, и у меня была способность испытывать чувство утраты: физической, связанной со смертью или увечьем, или эмоциональной, связанной с душевной болью. Но теперь, когда мое восприятие изменилось, я разучилась испытывать и ту и другую форму боли, потому что потеряла способность ощущать и свое отделение от чего-либо, и отдельность как таковую. Несмотря на тяжелую неврологическую травму, мое существо пропиталось незабвенным чувством душевного покоя, в который я погрузилась.
При этом, хоть я и радовалась, чувствуя связь со всем сущим, меня повергало в дрожь осознание того, что я перестала быть нормальным человеческим существом. Как же мне теперь жить среди людей с этим усиленным ощущением того, что мы составляем лишь части единого целого и что энергия жизненных сил каждого из нас содержит в себе всю мощь вселенной? Как мне занимать свое место в обществе, если я буду жить, совершенно не зная страха? Любой бы согласился, что я перестала быть нормальным человеком. Можно сказать, что у меня развилась своя собственная уникальная разновидность душевной болезни. И я должна признать: осознание того, что наше восприятие окружающего мира и отношений с ним представляет собой порождение нейробиологических микросхем, не только дало мне ощущение свободы, но и стало серьезной проблемой. Оказывается, на самом деле все эти годы я была лишь плодом собственного воображения!
Когда в моем левом полушарии выключился хронометр, нормальный ритм моей жизни з-а — м-е-д-л-и-л-с-я до скорости улитки. Когда переменилось мое восприятие времени, я выпала из ритма гудевшего вокруг пчелиного улья. Мое сознание занесло в область искривленного времени, сделав меня неспособной общаться и функционировать не только в общепринятом, но и в допустимом в человеческом обществе темпе. Я существовала теперь в каком-то промежуточном мире. Я больше не могла общаться с окружающими людьми, и все же моя жизнь не угасла. Я стала каким-то странным существом, причем не только для окружающих, но и для самой себя.
Я чувствовала такой отрыв от своей способности с минимальной живостью управлять собственным телом, что даже не думала когда-нибудь снова добиться нормальной работы этого набора клеток. Интересно, не правда ли, что, хоть я и разучилась ходить, говорить, понимать человеческую речь, читать, писать и даже переворачиваться на бок, я знала, что я в порядке? Интеллектуальное сознание левого полушария больше не подавляло во мне врожденного понимания своего единства с чудотворной силой жизни. Я знала, что стала другой, но мое правое полушарие ни разу не указало мне на то, что я стала "меньше", чем была ранее. Я была существом, состоящим из света, излучающего жизнь. Независимо от того, были ли у меня мозг и тело, способные связать меня с миром других, я воспринимала себя как шедевр клеточной жизни. В отсутствие негативных суждений левого полушария я ощущала себя совершенной, цельной и прекрасной ровно настолько, насколько я есть.
Вас, быть может, удивляет, как это я не забыла всего, что произошло. Напомню, что, несмотря на свою нарушенную психику, я не лишилась сознания. Наше сознание создается множеством программ, работающих одновременно. Каждая из них добавляет новое измерение к нашей способности воспринимать объекты окружающего трехмерного мира. Хотя я и утратила сознание левого полушария, в котором был центр моего "я", позволявший мне ощущать себя как нечто твердое и отдельное, отличное от вас, у меня сохранилось сознание правого полушария и сознание клеток, из которых состоит мое тело. Хоть один из наборов программ (тот, что постоянно напоминал мне, кто я, где я живу и т. п.) перестал работать, другие части меня оставались в полном сознании и продолжали обрабатывать информацию, поступающую в текущий момент времени. В отсутствие обычного преобладания левого полушария над правым на первый план выступили другие части моего мозга. Программы, которые ранее подавлялись, теперь могли свободно работать, и я больше не была скована свойственной мне прежде трактовкой собственного восприятия. Отключение сознания левого полушария привело к перемене характера, и теперь главным было по-новому воспринимавшее мир правое полушарие со своим характером.
Однако, по рассказам других, я пришла в тот день в самое прискорбное состояние. Я стала похожа на новорожденного, еще не понимающего, что означают различные внешние раздражители, действующие на его органы чувств. Было ясно, что я воспринимала эти раздражители болезненно. Звуки, достигавшие моих ушей, били по мозгам так, что я не отличала человеческую речь от шума, на фоне которого она раздавалась. Мне казалось, что все окружающие шумят одновременно, и их голоса резонировали у меня в голове, как стая непрерывно грызущихся зверей. При этом мне казалось, что мои уши утратили надежную связь с мозгом, и я чувствовала, как между раскатами треска просачивается, ускользая, важная информация.
Я хотела как-то донести до окружающих: "От того, что вы будете кричать громче, мне не будет легче вас понять! Не надо меня бояться. Подойдите ближе. Будьте мягче со мной. Говорите медленнее. Проговаривайте слова отчетливее. Еще раз! Пожалуйста, попробуйте еще раз! М-е-д-л-е-н-н-е-е. Будьте так добры. Будьте мне спасением. Поймите, что я не глупый зверь, а раненый. Я беззащитна, у меня путаются мысли. Неважно, сколько мне лет, неважно, кто я, протяните мне руку помощи. Уважайте меня. Я здесь. Найдите же меня".
Когда в то утро я занималась организацией собственного спасения, я ни разу не задумалась, что могу остаться до конца своих дней полным инвалидом. Но где-то в глубине моего существа разум чувствовал себя настолько оторванным от тела, что я искренне верила: я никогда не смогу втиснуть свои жизненные силы обратно в оболочку своей кожи и никогда не научусь управлять сложнейшими системами клеточной и молекулярной структуры своего тела. Я чувствовала себя зависшей между двух миров, застрявшей между двумя совершенно противоположными уровнями бытия. Боли, испытываемые моим раненым телом, любые попытки которого взаимодействовать с окружающим миром проваливались самым жалким образом, были для меня настоящим адом, и в то же время мое сознание парило в состоянии вечного блаженства, которое было для меня раем. И наконец, где-то очень глубоко я еще испытывала трепет и восторг от сознания того, что осталась жива!
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 437; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!