Возвращение к жизни. Еще раз оазис Матери Анны и первое свидание с нею. Новые аллеи и памятники нашей любви и благодарности на них. Закладка часовни «Звучащая Радость».

 

Я шел впереди с И., давшим мне свою руку, и не мог видеть всех своих друзей, с которыми провел год в лаборатории Владык, как сказал нам с Андреевой Владыка-Глава.

Да, видеть их я не мог, но всем своим сознанием понимал, что внутреннее их состояние такое же, как и мое. Мы точно вновь рождались для жизни: словно этот год нашего обучения у Владык длился столетие и в эту минуту мы вступали в новую жизнь, отделенные от нашего, сравнительно такого недавнего «вчера» в оазисе матери Анны вековым периодом обучения. Не то чтобы в сердце моем не пела радость. Нет, она, конечно, пела, даже гудела на все лады, и чувства горечи, что пришлось покинуть обетованный край, где все насыщено вибрациями Божественной Силы, нигде, ни в одной тайной складке мыслей не было.

Было только трудно приспособиться сейчас даже к этой жизни - светлой, чистой, трудовой и радостной жизни оазиса. Каждый из нас, пропитанный и насквозь пронзенный высочайшими эманациями, шедшими к нам от самих Владык мощи и через них, не мог сразу гибко принять в себя излучений людей оазиса. И каждый понял, насколько он стал восприимчив к невидимым вибрациям людей, как болезненно чувствительны стали теперь нервы и как надо каждому из нас закалиться в своих физических и духовных проводниках, чтобы иметь силу передать все полученное людям и не остаться только хранителями - бесполезными и бездеятельными для окружающих - тех великих истин, что были преподаны нам именно для роста и счастья людей.

И., казалось, понимал наше состояние лучше нас самих. Держа меня за одну руку, он дал мне в другую руку часть своего золотого пояса, велев шедшему за мной Бронскому привязать к нему свой пояс и протянуть конец его следовавшему за ним Игоро. Тот, привязав свой пояс, передал конец его шедшему за ним Ольденкотту, и так далее. Последней шла теперь Наталья Владимировна, обронившая где-то пояс, и ей протянул конец своего Грегор, шедший за Василионом.

Когда я взял в руки часть пояса И. и передал конец его Бронскому, я почувствовал, что пояс гудит, напоминая гудение телеграфного провода. И. создал нам защитную сеть, и я видел целый сонм невидимых помощников, плотной стеной защищавших наши до крайности утонченные физические проводники, еще не получившие должной степени закаленности для новой жизни на Земле и новой на ней деятельности.

И. шел умышленно какими-то дальними, удлиненными дорожками, которых, мне казалось, год назад и совсем не было, чтобы наша несколько болезненная восприимчивость поулеглась. Он давал нам время, каждому по-своему, овладеть собою и привести в повиновение свой организм, и для этого выбирал самый дальний путь.

Теперь, идя за И., я отчетливо понял, что все дорожки, по которым мы сейчас шли, были недавно обработанным куском пустыни. Зелень была хотя и мощная, но по сравнению с могучими деревьями старого оазиса матери Анны эти деревья можно было назвать ивовыми кустами. Да и большой участок стены, хотя он и цвел, был много ниже, не так плотен, имел сучки на своих стволах не черные, как старая стена, а ярко-розовые, что делало молодую часть зеленой стены особенно красивой.

Когда мы подошли вплотную к новому участку стены, то увидели в ней широкие ворота-арку. Войдя в них, мы попали на прелестный островок, окруженный широким рвом с водой. На нем блистал совершенно очаровательный чистый белый домик из пальмового дерева, красиво обвитый цветами. Всюду были разбиты клумбы. Мы попали в море цветов, и мне, отвыкшему за это время от этого очарования земли, было не только радостно: мне хотелось лечь в эти цветы, обнять их и благодарить всех тех, кто трудился, обрабатывая мертвый песок, чтобы встретить нас таким ярким, живым проявлением любви и красоты.

И. молча подводил нас к домику, и на пороге его первым человеческим существом, приветствовавшим нас своими объятиями в оазисе, был Ясса. Не надо было слов, чтобы понять радость свидания Яссы с нами, как и ему не нужны были слова о нашем счастье видеть его. Но удивление, мое и всеобщее, вылилось громким «Ах!», когда мы разглядели близко Яссу.

Ясса не только сиял радостью и миром, которые составляли его всегдашние отличительные черты. Он сиял свежестью, молодостью и красотой, которые никогда не были ему свойственны. И я, сохранивший в памяти тот образ Яссы, перед которым я год назад горько рыдал, считая моего друга умершим, был особенно поражен и обрадован. Ясса данного момента мог оспаривать у Бронского привилегии молодости и свежести...

И. ввел нас в дом, указав каждому его комнату, сказал, что Ясса поможет нам умыться, переодеться и позавтракать, велел нам отдохнуть и быть готовыми через два часа, когда он за нами вернется и поведет нас к матери Анне.

Милый Ясса все так же усердно помог нам, мужчинам, своим массажем в воде, после которого каждый из нас почувствовал себя много крепче. Одной Наталье Владимировне пришлось справляться самой, но на этот раз не проявилось ни одного намека на раздражение, как будто оно никогда не было ей свойственно.

Позавтракав молоком и хлебом, что после пищи Владык показалось нам тяжелым и чрезмерно сытным, мы спешили разойтись по своим комнатам. Каждому хотелось начать свое новое вхождение в труд и новое единение с людьми в полной сосредоточенности и самообладании.

Оставшись один, я прижал к груди сияющий камень Владыки-Главы и дивный цветок Великой Матери. Я молил ее о помощи в том величайшем деле, которым Она приветствовала меня в первую минуту возврата к жизни серого дня, когда я покинул лабораторию Владык. Я повторил ее слова, первые слова Жизни, приветствовавшие мой возврат к обычному труду Земли: «Теперь пойди в часовню Скорби и принеси туда цветок Моей Радости и утешения. Во встречах серого дня важно не слово человеческой философии. Важно слово мира и утешения, чтобы мог человек отыскать в себе путь ко Мне. Я - не Судьба, Я - не предопределение, Я - не неизбежная карма. Я - Свет в человеке, его Радость. Ко Мне нет путей через помощь других, но только через мир в самом себе».

Этот привет Великой Матери точно выгравировался в моем сознании. Он врезался заветом Жизни мне в сердце. Я понял, почувствовал его как творческое движение моего сердца по предстоящей мне веренице дней. Я принял и благословил Божественное указание в начинающейся снова живой галерее человеческих встреч. Все, чему обучили меня Владыки, все новые силы и знания - все вело к этому выводу, к этому священному завету, укладывавшемуся в столь немногие слова - «Любя побеждай», - которые прошептал я, благоговейно приложив губы к цветку и камню, и в тот же миг услышал зов возвращающегося за нами И.

Через, некоторое время, когда все мы собрались на крылечке дома, И. обратился к нам с несколькими ободряющими словами и, заканчивая свою ласковую речь, прибавил:

- Мы не будем долго задерживаться здесь, в оазисе матери Анны. Это место Вселенной находится под особым покровительством Высших Сил, и живущие здесь идут все без исключения по ступеням Милосердия, то есть под непосредственным наблюдением высоких членов Светлого Братства, передающих всем обитателям оазиса Свет Вечного и Его прямую помощь. Ни одному из вас не было назначено задачи и труда здесь. Но каждый из вас получит задание в Общине Раданды. Поспешим же туда, и да поможет вам Великая Мать в выполнении ваших задач. Даже здесь, в этой обители чистоты, в этом избранном месте, вам было тяжко жить и дышать в первые минуты перехода из великого мира Владык мощи и места сотрудничества Силы Света с представителями Земли. В эти короткие дни своего пребывания здесь ищите в себе все способы закалиться и войти в полное равновесие, так как полное самообладание уже составляет основу ваших организмов. Не думайте, что, добившись однажды и навсегда полного самообладания, можно на этом успокоиться хотя бы на короткое время. Никакое полное самообладание не защитит человеческий организм от возможности быть потрясенным теми или иными событиями, если хотя бы на одну минуту дух человека разъединился с Тем, Кого, живым и мощным, он носит в себе. Именно это и случилось со всеми вами. Каждый из вас думал о том счастье, что покидал, а не о том сверхсчастье, куда шел. Беспредельное мужество и радость нужны гонцам Вечного, чтобы выполнить Его задание на Земле. И эти силы мужества и радости, независимо от величины и значительности задания, необходимы каждому гонцу. Ибо в каждом человеке, которому дается задача, вскрывается и особая, новая сила. Жить, действовать и творить в ней человек может только в том случае, когда забыл о себе, забыл о возможности печалиться, покидая те или иные места, но зная только одно: в мужественной радости нести Свет и пролить Его в данном ему поручении, в том месте, времени и форме, что ему указаны. Если бы вы до конца были полны именно такой верностью - ни одному из вас встречные вибрации людей не были бы тяжелы. Они не ощущались бы вами, так как вы строили бы защитную сеть вместе со всеми вам покровительствующими невидимыми помощниками, а не нарушали бы ее мыслями личного характера. Из этого урока поймите, как многого вам надо еще достигать в себе, чтобы приступить к задачам, данным вам Вечным. Пока вы не знали имени Великого Творца Земли - орбита ваших действий позволяла вам «отдыхать», выражаясь вульгарно, от небесного Света. Теперь для вас нет возможности жить в том состоянии бездеятельности, что люди зовут «отдыхом». Отдых ваш только там, где идет сотрудничество ваше со всем Светлым Братством, с Его Главою - Санат Кумарой. Врежьте в сердца и сознание этот Свет Величайшего, встречайте и провожайте день труда, призывая это Имя; ибо знаете ныне, что только пред Ним начинается и кончается ваш серый день труда, только с Ним сохраняется, растет и развивается сила. Учтите заботу Милосердия о вас: ни одному из вас не поручено дело в оазисе. Всемилостивый, Он заботился о вас; думал о вашем состоянии, мире, физическом и духовном моменте творчества и дал вам поручение так, чтобы вы имели возможность привести все новые силы к равновесию и могли действовать успешно. Унесите вечную память об этом Милосердии; всегда, встречая людей, оказывая им помощь или давая им для них переданные вам блага и знания, умейте приготовить в их душах почву, на которойможет быть понято передаваемое вами. Первая забота о человеке, если он поручен вам, - суметь стать в его положение и не превысить его возможностей в передаваемом ему поручении. Твердо помните, не как теорию, а как практику ежедневного труда: «Может - не значит будет». Каждый раз, где вы подумали сначала о себе, то есть сказали себе: «Как трудно продвинуть в массы эти понимания» - вы уже раскрыли щель в защитной сети и наполовину уменьшили успех предпринятого дела. Начиная день, как начиная и любое дело, помните лишь одно сияющее Имя, пославшее вас к Владыкам мощи и посылающее вас в толпу людей. Как драгоценный караван, идите через пустыню и несите в сердце чашу Бога, полную Его Света. Расплескать каплю Огня, не приготовив предварительно костра, где Он мог бы запылать, - равносильно евангельской истине - метанию бисера без смысла и без пользы. В эти короткие дни пребывания здесь оцените встречу, оказанную вам Милосердием. В доме, куда вы вошли, никто не жил; по острову, где вы проживете немного дней, ничьи ноги, кроме Яссы, не ходили. Оцените и поймите эту заботу о вас, не как о тех или иных личностях. Но каждый раз, как будете встречать людей, имеющих те или иные поручения Светлых Сил, отдавайте Им все внимание, стремитесь устроить Их внешнюю судьбу так, чтобы им поданное поручение могло быть выполнено с наибольшей пользой и смыслом для людей. Для вас, гонцов неба, нет никакого разделения времени и пространства. Для вас есть только та жизнь, в которой куется вечное, вне зависимости от времени и пространства. Нет для вас человека как внешнего или внутреннего облика. Есть только человек-путь. И каждый путь вами оберегаем; ибо вы - мосты, через которые текут любовь, помощь и знания Санат Кумары к людям земли.

И. велел нам разойтись по комнатам, обдумать то, что он нам сказал, и сойти через час снова вниз, где он будет нас ждать и поведет нас в домик матери Анны, а оттуда в трапезную.

Возвратившись в очаровательную по чистоте, но чрезвычайно скромную по обстановке комнатку, я еще раз прижал к груди цветок Великой Матери и электрический камень Владыки-Главы. Мне казалось, что я вовсе не был лично взволнован, когда выходил из владений Владык и переступал высокий порог их ограды, ведущий в оазис, а только испытывал колотье по всем нервам, точно они были обнажены и болели от вибраций, от которых я успел отвыкнуть.

Сейчас я понял, насколько глубоко лично я воспринимал мой новый выход в жизнь, насколько слабо было мое сердце, которое не сумело сразу раскрыться шире, растянуться, по крайней мере, на весь оазис и влить в него новую любовь, новую силу, полученную мною за время обучения.

Еще раз я яснее понял и лучше увидел, кто был И. У этого Богочеловека, даже когда он сносился с животными, ни на минуту не прерывалась связь с Единым Владыкой, имя которого сияло в его делах, как солнце привета всему, что он встречал, что делал. Он все и всех поднимал вверх, ибо у него не было мысли «поднять». Он действовал как Свет, ибо только Свет был в нем, а не «я», в какой бы форме оно ни пряталось в человеке.

Я понял не метод, «как овладеть» собой, как применить те или иные знания и силы, я понял, что только тогда человек действительно забыл о себе, когда дух его слился с тем человеком, с которым он говорит, или с трудом, который он сейчас делает. Я понял непрерывность слияния с Высшим - только тогда возможную, когда сила Его вяжет воедино тебя и каждого.

Когда снова раздался голос И., призывавший нас спуститься вниз, я был уже в полном равновесии и не сознавал себя ничем, кроме радостного рабочего моста, где в данную минуту Свет Вечного шел ко мне через И., сотрудничавшего сейчас со мною.

Оглядев всех нас, когда мы собрались на крылечке, И. ласково нам улыбнулся, поманил к себе Наталью Владимировну, что-то тихо ей сказал, дал ей пояс взамен потерянного и сказал мне:

- Ступай со мной прямо к матери Анне; остальные пройдут с Яссой к нескольким больным, которые их терпеливо ждут.

Меня очень поразило, что мои друзья имели в оазисе людей, нетерпеливо их ждавших, но я уже знал все разнообразие путей человеческих и не сомневался, что перед свиданием с матерью Анной моим друзьям было необходимо выполнить какой-то долг.

Мать Анна встретила нас все такой же сияющей, какой я оставил ее год назад. Но ее лицо, глаза и вуаль показались мне еще более лучистыми: точно куски дуги слетали с ее головы. Я понял сейчас же, что я теперь научился читать ее мысли, которых раньше даже не видел.

- Левушка, - сказала она мне, ласково пожимая мою руку и отдавая мне поцелуй в голову, когда я склонился к ее руке. - Давно не звучала, вернее, не гудела подле меня так сильно радость человеческого сердца, как я слышу это сейчас. Я говорю, конечно, об Учителе, - прибавила она, склоняясь в сторону И., - ибо Учителя сердце уже не человеческое, а Богочеловеческое. Мне все ясно из того, что Вы сделали и приобрели за это время, - продолжала она и, помолчав, прибавила: - Учитель И. обещал привести Вас одного ко мне, как только вы вернетесь в оазис. Мне было указано Владыками мощи, что я могу отобрать среди своего племени семь человек, страдающих о своих близких, поскользнувшихся на духовном пути; и я сама могу быть одной из семи. Нам разрешено обратиться к каждому из вас с просьбой...

- О, мать Анна, не надо слов, я все понял, - перебил я чудесную женщину, глаза которой стали слегка влажными. - Вы желаете, чтобы я увиделся с Анной и помог ей в назначенном ей деле: сменить Вас здесь. Я буду счастлив выполнить Ваше желание, ибо знаю, что Учитель И. даст на это благословение. Он поможет мне быть достойным Вашей просьбы. Я же перенесу Анне всю ту Силу помощи, до какой смогу дойти сам.

- Вы угадали мою просьбу, Левушка, - ответила мне мать Анна. - Но я должна сказать Вам то, чего Вы еще не знаете. Выйдя от Владык мощи, каждый из вас обладает теперь силой и правом взять под свое покровительство - а через себя и под непосредственную помощь обучавшего вас Владыки мощи - несчастного, чистого по существу, но загрязнившего себя связью с темными силами человека. Ваша сила радости особенно важна и ценна в деле Анны, так как черный камень Браццано, который Вы носили на груди, превращен Владыкой на том алтаре, что он называет рабочим местом Бога, в камень Жизни, прозванный редкими его обладателями электрическим камнем. Вы теперь знаете, кто дал Вам Свой Огонь в камне. Хотите ли первую мощь камня излить на бедную Анну?

- О, как можете Вы задавать мне этот вопрос? - вскричал я, только теперь поняв, что величина камня, его оправа и цепочка соответствовали вещи Браццано. - Я повторяю Вам: великое счастье для меня Ваша просьба. Если Анна сможет приехать сюда, чтобы раскрепощение Ваше от земли совершилось как можно скорее, я уверен, что она приложит всю свою силу духа, энергию и усердие и поспешит утешить не только Вас, но и своего великого друга Ананду.

Мать Анна долго молчала, точно погрузившись в молитвенный экстаз. И. подошел к ней ближе, и я увидел в светлом кругу над ее головой образы Ананды и Анны, бросавших цветы матери Анне.

- Спасибо, друг, - наконец тихо сказала она. - Я не останусь с пятном на сердце. Анна будет здесь.

Не успела мать Анна окончить своих слов, как раздался стук в дверь и вошедший Ясса спросил разрешения войти нашим друзьям.

Получив разрешение, все друзья вошли в комнату матери Анны. Казалось, что час назад все мы вышли из дома, и облик каждого запечатлелся в моих глазах. А в эту минуту я мог бы поспорить с самим собой, что люди прожили в оазисе год, а не час: так уверенно, легко, просто и весело здоровались все с матерью Анной. Они как-то сразу освоились с атмосферой оазиса, точно и не уходили из него.

«Вот что значит забыть о себе», - подумал я.

Тепло приветствовала нас всех мать Анна, говорила, что Учитель И. за год своего пристального наблюдения над ее оазисом сделал так много нового в нем, что мы его и не узнаем. Поздравив нас с началом новой жизни, мать Анна пригласила всех в трапезную, сказав, что там нас уже нетерпеливо ждут.

По дороге в трапезную оазис показался нам таким цветущим и благоухающим раем, что нельзя было себе и представить, как был он исковеркан песком и бурей год назад. Странное чувство начинало расти в моей душе. Несколько коротких часов отделяло меня от жизни у Владык мощи; а между тем, сейчас мне казалось, что все пережитое было только благодатным, радостным сном, а жизнь - как деятельность и земной труд - и не прерывалась вовсе. Я ощущал данный момент своего возвращения к жизни как будто бы не имевшим годового антракта, точно я вчера ушел из оазиса и возвратился сегодня, проведя где-то поблизости одну короткую ночь.

Только в сознании своем я чувствовал великую перемену. Я видел теперь во всем, какую любовь нес И. всякому человеку; как человек был целью его труда и дел всегда, везде и во всем. Я понял, что и мне нет иного подхода к начинающимся встречам, как любя человека, видя в нем цель дел Учителя, найти вход любовью в сердце каждого и своей гармонией облегчить ему жизнь...

Насколько я воспринимал свой возврат в оазис как дело минутной разлуки с ним, настолько жители оазиса восприняли наше появление как новый, вторичный приезд. Это меня поразило. Конечно, наше исчезновение могло быть воспринято обитателями как ночной отъезд. Но И. ведь оставался с ними? Почему же сейчас, при нашем входе в трапезную, оазис встречает И. восторженной овацией, благодаря его за вновь обретенное счастье - столь неожиданно скорое посещение? Где же был И.? Чем же он был занят этот год?

Я вспомнил башню пятого луча в пространстве; вспомнил ночь бури на маяке; образ И. среди гор песка пустыни в грохоте ветра, грома и молний; его же образ в то же время неподвижно стоявший у руля на маяке, - и понял в первый раз отчетливо, что если Учитель и не всемогущ и вездесущ, то, во всяком случае, он может быть видим людям в разных местах почти одновременно, и в этом нет чуда, а есть только результат его знаний.

Итак, И. не жил в оазисе, а «пристально наблюдал» за развитием новой жизни в нем, как сказала нам мать Анна. На восторженный прием людей, наполнявших столовую, И. ответил коротким ласковым приветом, который закончил следующими словами:

- Спасибо вам, друзья, что вы все это время с таким усердием и точностью выполняли все мои указания, которые я передавал вам через мать Анну и Яссу. Не меньшую благодарность примите и от моих друзей, именами которых вы назвали новые аллеи в разбитом за этот год парке. Каждый из них оставит в своей аллее вам какую-нибудь память. Между нами есть великие художники и скульпторы, ученые, писатели и изобретатели, и сегодня же, после трапезы, соберитесь в семь бригад все те, кто разбивал новые аллеи. Мои друзья выскажут мне свои пожелания, что и где каждый из них хочет оставить вам в своей аллее, и общими силами мы выполним эту работу. Но надо спешить, так как на этот раз мы не можем долго у вас задержаться.

Крики радости от обещания И. и огорчения от нашего быстрого отъезда покрыл гул общей просьбы: на воротах оазиса поставить изваянную фигуру И. в память чудесного спасения в ночь ужасной бури.

Назвав «детским» желание жителей оазиса, И. сказал, улыбаясь, что постарается оставить им на память свой портрет, но не на воротах, а на маяке, и пригласил всех успокоиться, сесть за стол и мирно кушать, чтобы поскорее приняться за обход аллей и обсуждение их украшений.

Обед прошел несколько торопливо. Видно было, что каждому хотелось принять участие в новой работе с нами, независимо от того, разбивал он новую часть парка и нет.

Перед окончанием трапезы мать Анна, видя всеобщее желание быть в нашем обществе, объявила, что пойдут к новым дорожкам только те, кто их разбивал, но что вечерняя трапеза будет на час раньше, все население оазиса соберется в новом огромном зале и будет оповещено о результате наших трудов. Там все будут иметь возможность провести вечер в нашем обществе и высказать все свои пожелания и мнения. А Учитель И. и его спутники увидят выстроенный без них - по их планам и указаниям - новый зал.

- Трепещите, одобрят ли высокие друзья и гости наш труд, - закончила свои слова мать Анна, и ее голос и улыбка были особенно полны доброты и любви при этих последних словах.

По окончании обеда каждого из нас окружила кучка людей из тех, что не шли с нами работать, и милые обитатели оазиса рассказывали нам о чудесах доброты и энергии Яссы: о его необыкновенных приемах лечебного массажа, о новых формах гимнастики, которым он обучал специальную, очень многочисленную бригаду.

К огорчению остававшихся, вскоре подошла к нам большая толпа юношей и девушек в рабочих костюмах, предлагая отправиться к новым аллеям. И. с нами не пошел, сказав, что у него много дела в старой части парка.

Трудно было себе представить, до чего разрослось все на старом и на вновь обработанном куске необъятной пустыни! Завод теперь совсем не был виден, закрытый со всех сторон поднявшимся стеной густым кустарником. Когда же мы подошли к тому месту, где был вход в особую стену Владык, - я знал, что вход здесь, так как увидел сквозь все преграды лабораторию Владык, увидел даже на седьмом этаже моего милостивого Владыку-Учителя, посылавшего мне улыбку, - то удивлению моему не было границ. Кругом шла стена-лес, точно вековое, ухоженное гигантами, живое окончание оазиса...

Перед этой толстенной стеной была разбита широкая площадка с цветущим на ней благоухающим палисадником. Всем хотелось иметь здесь статую матери Анны, но не было такого большого куска мрамора. Грегор с Василионом посоветовали вылить ее из местного стекла, уверяя, что Василион знает теперь тайну несмывающихся и невыгорающих красок в стекле, переливающихся под солнцем краше перламутра. Долго мы ходили по новым аллеям, обдумывая, что оставить каждому из нас как дар благодарности оазису, ставшему для нас центром великих откровений, началом новой жизни и труда для блага людей, обетованной землей, возвращение на которую еще раз было указано некоторым из нас.

Когда мы достигли той аллеи, что жители оазиса в шутку назвали «Левушкин рай», я мгновенно понял, что должен я оставить на этой аллее как дар своей вечной благодарности. Аллея имела в середине круглую площадку, где блестел песок пустыни и где обитатели оазиса хотели выстроить большую беседку. Вся аллея была из широколистных пальм, еле достигавших пока высоты человеческого роста, что среди огромных деревьев других аллей делало ее похожей на обсаженную карликовыми растениями. Тем не менее, листья пальм были уже так хороши, что аллея была тенистой. Половина площадки была обсажена кедрами, шедшими полукругом и также еще не достигшими человеческого роста. Спутники мои, увидя мою сосредоточенность, поняли ее как огорчение, что моя аллея мало поднялась. Они объяснили мне, что эта аллея разбивалась последней, потому она еще низкорослая, но что через год-два поднимется выше своих соседок к небесам.

- Я совсем не огорчен, что аллея моя выросло мало, - ответил я. - Я глубоко задумался над тем, что должно быть сооружено на этой чудесной площадке. Мне хотелось бы, чтобы здесь стояла не беседка «Левушкин рай», но чтобы здесь была часовня, отдающая всем, к ней приникающим, чистоту и силу рая. Но я не знаю, имею ли я право соорудить здесь копию одной священной, божественно прекрасной часовни, которую видел в одной чудесной Общине. Об этом я скажу вам вечером, когда переговорю с Учителем И.

Так как моя аллея была последней, куда мы пришли, и только я один не решил своего вопроса, а все остальные точно знали, что хочет каждый создать в своей аллее, то времени на обсуждение ушло много, и сейчас все торопились разойтись по домам и привести себя в порядок, чтобы внимательно приготовиться к вечерней, более ранней, трапезе. Все разошлись, несколько задержались со мной Грегор с Василионом, и Грегор шепнул мне:

- Мы поняли Ваш замысел. О, если бы Учитель И: нашел это возможным! Здесь как бы нарочно все устроено, чтобы копия могла появиться!..

Оставшись один, я сел на песок и оперся спиной о ствол центрального кедра.

Великая Мать дала мне задачу принести Ее Радость и Утешение в часовню скорби в Общине Раданды. Разрешит ли Она мне оставить копию Ее древней часовни Звучащей Радости здесь, в опекаемом Великими Силами месте, чтобы образ Ее помогал совершенствоваться этому небольшому и необычайному племени, не знавшему горькой сети человеческих страстей и самолюбия, не знавшему слез и встречавшему каждого улыбкой привета?

Я готов был положить под фундамент свои величайшие сокровища: Ее цветок и камень Венецианца, очищенный от зла и ненависти Браццано Владыкой-Главой на его алтаре, что он называл Рабочим Местом Бога. Закрыв лицо руками, я ушел с земли; я летел всем сознанием в часовню Радости, пытаясь там найти первое указание... Я вдруг услышал голос:

«Место Мое всюду, где чистая любовь человека зовет Меня. Но сила помощи Моей зависит только от верности тех, кто ко Мне приходит.

Сложи в основание фундамента часовни не только те сокровища, что на себе носишь; но и все поданные тебе - любовью людей, цельной и бесстрастной, - вещи в оазисе Дартана.

Жди указаний И. Он передаст тебе камень Света для фундамента Моей часовни, что Божественные Силы подадут Владыке-Главе».

Голос затих. Спускалась уже тьма на оазис, Я не знал, куда и как идти, как вдруг услышал поспешные шаги И. Мой великий и мудрый покровитель шел мне на выручку, как делал это во всех случаях моих затруднений.

- Мой друг, разве ты сразу не увидел, что все подготовлено здесь мною, чтобы могла засиять еще одна часовня Радости в пустыне? - сказал он, поднявшись со мною. - Велико счастье твое, что ты имел силы вынести из лаборатории Владыки-Главы очищенный, наполненный магнитным током Великого Бога камень и посланный тебе новый живой цветок Великой Матери. О трудностях технической стороны не беспокойся.

И. взял меня, счастливого, потерявшего чувство времени и пространства, под руку, и мы весело зашагали во тьме, среди ярко сиявших небесных лампад.

- О, как прекрасна Жизнь, - тихо повторил я несколько раз за время этого короткого пути с И.

И опять по-новому воспринимал я общество моего высокого друга! Теперь не было у меня никакого ощущения разнобойных вибраций: я даже не замечал особенностей ритма дыхания и походки И., к которым раньше мне приходилось не без труда приспосабливаться. Я сейчас легко и просто сросся, слился с сознанием И., и мне было ясно: Единого в нем я воспринимал всем Светом своей души. И если я не видел еще всего Света И., то я жил всеми своими силами Единой Красоты в Его Свете. Я не воспринимал личности И. потому, что не знал в эти минуты даже намека на что-то личное в себе. Впервые я ощущал на деле, что такое полная освобожденность и как беспредельно счастье жить в ней серый день Земли!..

Когда мы достигли освещенного зала трапезной и погрузились в море голов и глаз, жадно ожидавших И., в первый раз за это короткое время так недавно начатой новой жизни меня не ударили, не оглушили и даже не смутили эманации человеческой толпы. Раньше я всегда чувствовал, как И. меня защищал от разбивавших токов мыслей и желаний людей. Сейчас я почувствовал, что я не только не нуждался в защите, я нес людям силу в себе. Я понял ясно, что нес ее потому, что был в полной освобожденности от личного. Я еще раз вознесся к алтарю Владыки-Главы и, прошептав великое имя «Санат Кумара», невольно тихо сказал: «О, как прекрасна Жизнь!»

- Ты только сегодня и понял, что значит благословенное счастье жить свой день в мужестве и мудрости, в единении с трудящимися неба и земли, в неугасимой любви Великой Матери, - ответил мне И. и тут же обратился к ожидавшим нас и поднявшимся с мест, приветствуя его, обитателям оазиса: - Простите, дорогие мои и уважаемые друзья, за те несколько минут опоздания, какие мне пришлось невольно допустить. Поверьте, что причиной их было очень важное для вас дело, которое при помощи Левушки принесет вам всем немало радости. Нам было необходимо решить вопрос о памятнике - чуде красоты, что будет вам оставлен в аллее «Левушкин рай», как вы ее прозвали в шутку. Дав ей это название, вы и не думали, что попали всерьез близко к цели, ибо действительно в ней будет сооружена часовня, где ни одно существо не сможет испытывать ничего, кроме радости, так райски прекрасна будет установленная там фигура.

И. пригласил всех занять свои места за столами. Дождавшись обычного разрешения матери Анны на подачу кушаний, все принялись за еду, но во всех глазах читалось скрытое нетерпение, как бы скорее окончилась еда и начались доклады каждого из нас о предстоящем труде украшения аллей.

В самое короткое время окончился ужин, и зал принял вид аудитории. Я в первый раз видел еще этот новый зал. Он был выстроен по образцу старого и несколько напоминал помещение внутри громадной крепости. Я понял, что и в этой постройке строители предвидели возможность борьбы с песчаными бурями пустыни. Невольно дрогнуло мое сердце, я подумал о будущей часовне в моей аллее, но тут же вспомнил слова Владыки-Главы: «Бесстрашному и верному до конца - Твой призыв до конца. Только в верности до конца достигается то бесстрашие, где человек может вступить в сотрудничество со Светлым Братством».

Я нашел мгновенно полное успокоение, улыбнулся детскости своего молниеносно мелькнувшего беспокойства о Святыне и стал слушать речь Грегора. Грегор не только говорил от лица всех нас. Он начертил на большой стеклянной белой доске черной тушью план вновь разбитых аллей и набросал в каждой из них те здания, которые должны будут их украсить.

Я всегда знал, что Грегор художник гениальный. Но перед тем, что я увидел сейчас, я просто благоговел. На площадке, где скрещивались лучеобразно шесть аллей, он начертил фигуру матери Анны, стоящей с посохом в одной руке и змеем, кусающим свой хвост, в другой. Рука со змеем была высоко поднята и как бы указывала на вход во дворик Владык мощи.

Фигура, нарисованная Грегором в несколько минут на глазах у всех, выступала точно живая на белом фоне доски. Сходство, выражение и манеры были до такой степени живо схвачены, что зрители затихли, замерли, и только после довольно долгого глубокого молчания раздался гром аплодисментов, радостных возгласов одобрения художнику.

Никаких обсуждений не требовал портрет матери Анны. Только один вопрос задали жители оазиса: почему в руке их настоятельницы змей?

Грегор объяснил им, что змей, кусающий свой хвост, есть эмблема Вечного Знания, постичь которое может только тот, кто откроет и поймет Вечное в себе.

Здесь выступил. И., сказав, что в течение всего времени своего пребывания в оазисе он будет каждый вечер, после ужина, вести беседы, и в них все поймут ясно этот символ Вечности и узнают еще много нового из духовного мира. Долго, очень долго и подробно Грегор рисовал театр Бронского, библиотеку-читальню Ольденкотта, училище и обсерваторию Игоро, химическую лабораторию Натальи Владимировны, чудесную, волшебной красоты баню Грегора, оранжерею и агрономические курсы Василиона.

- Что касается моей статуи, о которой вы просили, - ее я сделаю сам, доверьтесь мне в этом деле, - Улыбаясь, сказал И. - Я постараюсь соперничать с Грегором в чистоте линий и жизненности моей фигуры. Часовню Левушки мы обсуждать сейчас не будем - некогда, время далеко за полночь. Но когда вы начнете строить ее, под наблюдением и по указаниям нашим, вы сами увидите, что эта Святыня не подлежит обсуждениям как художественное произведение. Она - ваше великое счастье.

Через несколько минут мы простились с матерью Анной и всеми присутствующими и пошли в свой домик. Долго еще в эту ночь продолжались во всех уголках оазиса беседы о предстоящем украшении аллей и о начинающемся преобразовании оазиса в настоящий культурный «город», как представляли себе его никогда не видавшие городов жители оазиса.

В который раз шел я подле И. в сверкающей звездами ночной темноте пустыни! И каждый раз и ночь, и неслышные днем звуки пустыни - все воспринималось мною по-иному. Сегодня я шел в своем широко раскрытом зрении и видел ясно всю картину Трудящейся Жизни.

Сверкающие башни лучей не мешали мне видеть чудеса трудов на башне стихий. Мчавшиеся сонмы невидимых помощников волновали сердце и мысли, и яснее обычного я понимал невозможность остановки ни на один миг труда Вечного Движения. Все мои товарищи шли молча, как и я, и общее для всех нас благоговение вводило нас в эту первую ночь нашей новой священной жизни на Земле. Мы подошли к нашему домику, и у его порога И. нас задержал.

- В каждом из вас совершился великий перелом. И в эту ночь ни один из вас уже не имеет ни личных желаний, ни личного восприятия того труда, которым суждено вам утешить, облегчить и украсить жизнь ваших встречных. Но не это составляет ныне центр вашего преображения. Ваше пребывание у Владык показало вам на опыте, что такое Земля, кто возглавляет весь труд Земли и на какой высоте должен быть тот, кто стремится, ищет и получает честь и счастье сотрудничества с Великим Главой Земли. Однажды увидев труд Его, вы уже не можете больше относиться к Земле как к простому месту своего рождения и труда. Вы знаете, а потому для вас Земля перестала быть местом счастья или несчастья, местом долга и обязанностей. Земля стала для вас священным храмом, ибо знаете, что на ней стоит живое рабочее место Его - алтарь и святыня всех светлых людей. Вы можете жить теперь на Земле только как в священном храме, где каждая минута вашего труда льется как славословие этому священному храму - Земле. Все ваши прежние понятия о добре и зле, о наказаниях и наградах, о будущем и прошедшем, о выборе себе изысканных положений и мест труда - все распалось прахом. Вы воочию увидели, что вся Земля и все на ней есть только труд Бога. И этот труд вы отныне призваны разделить, нося в себе и зная, как подходят к алтарю храма священной вам теперь Земли. Вступая в эту ночь в новую орбиту движений творческих сил, пусть каждый сохранит в памяти начало своего пути, начало своих исканий. Вспоминайте, что не всегда вы были сильными. Не всегда побеждала в вас любовь без раздражения и горечи. И вам будет легче покрывать своей любовью, своим милосердием и миром ту духовную пропасть, что лежит никому кроме вас и тех, что выше вас, не видимая, между вами и теми людьми, которым понесете свои новые знания. И сколько будете жить на Земле - всегда и всюду будете чувствовать эту пропасть между собой и массами. Будете зовущими в красоту и мир. И ощущать будете, что зовете стадо буйволов, грозно ревущих и охраняющих свое личное счастье, добычу и наживу. Ваша сила есть знание, что Земля - ваш священный храм. Эта сила охранит вас от всех злых набегов. От всех попыток затоптать в грязь то знание, что суждено вам принести людям. И пропасть между вами и людьми не будет шириться, а будет сужаться лишь тогда, когда вы будете трудиться в храме Санат Кумары - на священной земле. Будьте благословенны при вашем возврате на Землю. Вы все возвратились здоровыми и невредимыми, закаленными бойцами Единого. Не думайте, что попытки подвести к знанию, которым вы ныне владеете, не делались и раньше. Они делались. Но люди, молившие о знании, клявшиеся в верности, не выдерживали и первых, легких испытаний, будучи не в силах соблюсти до конца чистоты и забвения себя. Они стремились использовать свои маленькие новые знания в личных целях - и им приходилось начинать весь цикл восхождения почти с начала, с животного мира. И эти случаи были лучшими. Ибо были случаи совершенно ужасного подпадения под власть темных сил, откуда спасти их до окончания жизни планеты никто не может. Отдайте же себе отчет в той степени готовности, в какой стоите сейчас. Не забывайте пройденного пути своих побед, где вы всегда побеждали любя, и будьте снисходительны к людям, что ищут и хотят, но не могут достичь гармонии мысли и сердца, и пропасть между вами и ими для вас - самое великое, что вы знаете на Земле: рабочее место Бога. Оно живет в каждом из вас, если вы чисты до конца.

Так закончил свои слова И. Он ласково обнял и благословил каждого из нас. В наступавшем рассвете я видел, как взволнованно-благоговейны были лица моих возвращавшихся к жизни будня товарищей.

Свет прибавлялся с каждой минутой, и, когда я вошел в свою комнату, солнце уже поднялось наполовину на горизонте пустыни. Первый серый день начинался. О сне было нечего и думать, да и никакой потребности в нем я не ощущал. Я глубоко сосредоточил свою мысль на алтаре Великого Владыки Земли и просил всех помогающих мне милосердных братьев не оставить меня своим дружелюбным покровительством, чтобы я мог внести мою скромную долю труда и чтобы пропасть между мною и окружающими меня людьми сузилась хоть на одну песчинку, чтобы алтарь Великого Бога утвердился крепче в восприятии людей. Я молил Великую Мать послать мне сил чистоты и радости, чтобы Ее дивная часовня воздвиглась и охраняла оазис во всей веренице его дальнейших дней.

В мою дверь тихонько постучали, и я увидел милого Яссу, как всегда думавшего обо всем и обо всех. Он сказал мне, что легкий завтрак из молока и белого хлеба уже ждет, и предложил отправиться вместе в душ. Я не замедлил воспользоваться его предложением, слышал, как по соседству с моей кабиной всплескивались струи воды, и понял, что мои товарищи также готовятся к первому трудовому дню.

В маленькой столовой уже сидели Наталья Владимировна, Ольденкотт и Грегор, когда мы вошли. Они горячо обсуждали проект библиотеки-читальни, при которой милый Ольденкотт хотел создать целый ряд комнат, где было бы можно жить, целиком посвятив себя научной работе, и отделиться от общей жизни оазиса.

Я совершенно не хотел есть. Молоко и хлеб казались мне тяжелыми блюдами, и, за кусок боба Владыки я готов был отказаться даже от чудесных фруктов, в изобилии лежавших на столе.

- Надо кушать, Левушка, - услышал я за собой голос И. - Всем вам, друзья, надо привыкать к обычной пище, хотя бы она казалась вам мало привлекательной. Пока вы были оторваны от земли и жили в вибрациях выше ваших индивидуальных возможностей, пища ваша должна была быть минимальной и легкой. Теперь ваш труд пойдет в вибрациях ниже ваших индивидуальностей, с одной стороны, и под палящим солнцем пустыни - с другой. Поэтому в организме должны быть плотные вещества, помогающие закалить и внешне огрубить организм для встречных токов людей и атмосферы пустыни. Пока мы живем в оазисе, каждому из вас надо достичь привычки не только безнаказанного для чувствительности нервов общения с людьми, но и умения мгновенно построить себе и встречному защитный круг и только в нем общаться с человеком. Здесь вас окружают наиболее чистые вибрации, так как никогда нога темного существа не ступала на эту защищенную землю и не может на нее ступить. Здесь может жить или чистое, светлое, или совсем очистившееся от всего темного и ставшее светлым. И все же даже эти прекрасные эманации были тяжки вам в первые минуты возврата на Землю. В общине Раданды - в месте активной борьбы со злом - вам надо быть уже во всеоружии, чтобы с этой стороны не думать о себе, а только о деле Того, Кем вы посланы к людям... Кушайте же все, что перед каждым из вас стоит. Переоденьтесь в рабочие костюмы, и отправимся все на новые аллеи. Там распределимся по рабочим бригадам и начнем строить новые здания по методу и способу, полученным Грегором, Василионом и Игоро. Я подаю вам пример, - закончил И., улыбаясь и придвигая к себе чашку с молоком и хлеб с медом.

Несмотря на то, что я очень спешил проглотить свое молоко и хлеб, чтобы поскорее пойти в аллею и начать мой первый - и такой божественный - труд Земле, я все же не терял время на одну еду и пристально наблюдал лица моих товарищей.

Эти лица меня удивили. Сам я чувствовал себя необыкновенно легко и просто. И легкость моего нового существования все возрастала. Я весь сиял счастьем начать строить здесь часовню Радости и сознавал, что мое внутреннее сияние ярко отражается на моем лице.

Первым бросилось мне в глаза лицо Грегора. Оно было сосредоточенно, почти озабочено. И я понял, что дух его занимает сейчас какая-то иная творческая задача, к которой он, внешне занятый делами оазиса, внутренне готовился. Наталья Владимировна, недавно горячо обсуждавшая проект своей лаборатории, с первыми словами И. как-то особенно притихла, точно собирала силы для постройки защитного круга себе и каждому встречному, желая уже в нем покинуть столовую. Ольденкотт хранил, как всегда, свое благородное, детски спокойное выражение доброты и мира. Ему незачем было думать о том, чтобы пролить свой мир и свет кому-либо. Он именно ими и был сам, светил и грел, не думая о том, ибо жить иначе он не умел и не мог. Игоро весь горел такой силой внутреннего огня и темперамента, что едва мог заставить себя сделать несколько глотков молока. Если бы не его чрезвычайная дисциплина и преклонение перед И., он вскочил бы из-за стола и помчался в свою аллею. Бронский, новый, молодой красавец Бронский, был также мыслями не в оазисе. Над его головой я ясно видел движущиеся картины его богатейшей фантазии, в которой уже жили целые сцены новых постановок, и я узнавал отдельные фигуры жителей оазиса Дартана.

На всех лицах читались рои новых вопросов вновь зарождающейся жизни, и дух каждого дрожал и напрягался по-своему, ожидая первой счастливой минуты вступления в указанный труд и встречи в нем с живыми людьми. Во всех сердцах лежала одна забота: оказаться достойным данного поручения.

Один только Василион - почти тот же по внешности, но окрепший, как зрелый дуб, - сохранял на своем лице то дивное выражение восторга и счастья, которое я на нем увидел в первую минуту знакомства, когда невидимый им Раданда привел меня в дом братьев. Точь-в-точь то же выражение ликующей любви лежало на нем, как в тот миг, когда он держал в руках обворожительный цветок. Это было не то выражение Василиона-певца, который забыл о Земле и пел оторванному от нее Богу. Нет, это было лицо восхищенного садовника, знающего, какие цветы может родить Земля для счастья людей, и в какие розы могут превращаться сердца людей, если садовник живет на Земле - священном храме труда Бога.

Да, этот человек уже жил и действовал в священном Храме-Земле. Он уже не имел вопросов, как начать - он знал, он начал, он был не только в глубоком спокойствии, он уже сотрудничал с Тем, Кто его послал.

И. окинул всех нас, таких бесконечно разных, своими всепонимающими глазами, улыбнулся, точно хотел сказать, что иначе и быть не может, как у каждого по-разному, и предложил всем отправиться переодеваться в рабочие костюмы, приготовленные, конечно, Яссой.

- Ясса, миленький Ясса, ну мыслимо ли существовать на свете без тебя? - сказал я моему другу-няньке, добровольно занявшему при мне снова эту позицию.

- Смотри, Левушка, будешь так благодарить меня за каждый пустяк, вот и получишь меня в вечные спутники, - ответил он мне, улыбаясь.

- О, иметь тебя всегда рядом?! Было бы для меня довольно незаслуженным счастьем! - ответил я. И через минуту благодаря его помощи мы были первыми на крылечке, куда быстро спускались все обитатели, каждый по-своему оправляемый Яссой.

Вскоре присоединился к нам И., и мы отправились к новым аллеям. Путь на этот раз был гораздо короче, так как И. вел нас через центральную часть оазиса. По дороге мы подбирали уже ожидавшие нас группы туземцев, и И. сразу же распределял их, прикрепляя к каждому из нас то или иное число людей. К концу пути у меня, как и у других, образовалась довольно большая рабочая бригада. Все мы рассеялись по своим аллеям, получив от И. и Грегора определенные первые задания по выравниванию площадок и рытью глубоких канав для фундамента.

И., отдав распоряжения, остался со мной. Через несколько минут на готовой уже площадке начались работы по закладке фундамента. Я еще никогда не видел, как строилось какое-либо здание, и все меня поражало. Глубочайшие рвы рылись специальными машинами, выбрасывавшими песок целыми горами. Тут же эти горы свозились на верблюдах и осликах к заводу, а оттуда привозились и складывались огромные глыбы стекла вместо обычного камня для фундамента. Я понял, что столь глубокий фундамент закладывался для борьбы с бурями.

Работа кипела. Казалось, что просто по-сказочному быстро вырастает прочное основание часовни. Не только для самой часовни, но и для лесенки закладывался такой же глубочайший фундамент. Во многих стеклянных плитах я заметил заранее проделанные отверстия для будущих балок. Постепенно, по ходу работы, я понимал, что И. весь год нашего отсутствия наставлял жителей оазиса через мать Анну в подготовке материалов - по ведомому ему одному плану - для воздвижения всех зданий, которые каждый из нас, якобы от своего имени, должен был оставить в оазисе.

И еще раз я увидел необъятность знаний и труда И.! И еще раз преклонился перед этим человеком! И не только это понял я еще раз - я понял свое скромное место во Вселенной! Я думал, что мне пришла идея выстроить в оазисе матери Анны часовню Звучащей Радости; и понял теперь на опыте дня, что я был только тем видимым орудием, через которое Великая Жизнь давала знак Своего невидимого милосердия заслужившим его людям. И., бывший истинным строителем часовни, внешне отходил в тень, выставлял мое имя для благодарной памяти оазиса! И эта тень - величие могучего, не нуждавшегося больше в благодарности людей духа - открыла моему сознанию всю мою слабость: я еще нуждался в подкреплении благодарных сердец, в их благословении в этой часовне, чтобы выполнить свои задания. И, чтобы получить эту помощь от молящихся здесь, я должен был иметь только полную чистоту и самоотвержение сердца.

Когда я тащил лестницу в лаборатории Владыки, Великий признал их во мне. Ныне вторично, войдя в труд земного дня, я получал это признание...

- Левушка, силач, если ты будешь беречь свои силы и отдыхать в самые нужные моменты, - услышал я голос Яссы, - мы никогда многого не достигнем. Ну-ка поддержи подъемный кран и давай укладывать самые огромные кубы.

Я очнулся от своих размышлений и снова принялся за работу с еще большим благоговением. Еще ни разу не видел я так близко и четко огромности И. Сегодня сердце мое точно раскололось на две части, вроде его башни, и все в мире представилось мне живущим двойной жизнью: земли и неба. Все, без исключения, были тенью, отражением Вечного. Но только некоторым суждено было это понять в ту короткую минуту, которая зовется воплощением...

Работа шла до такой степени быстро, легко и просто, что, когда раздался сигнал к обеду, никому не верилось, что уже прошло так много часов упорного труда. Я был совершенно свеж и бодр. Ни в каком отдыхе я не нуждался и с удивлением заметил, что лица моих сотрудников носили следы утомления от труда и палящего зноя.

И., оставлявший на время нашу аллею и поспевавший руководить всем и везде, возвратясь к нам, похвалил всех за отличную работу и немедленно отпустил туземцев, приказав им выйти вновь сюда на работу через два часа.

Когда мы остались втроем с Яссой, И. велел нам выровнять кое-где глыбы и идти с ним на завод. Здесь мы встретились с ожидавшими нас Грегором и Василионом. И. подвел, нас к небольшому по сравнению с заводом зданию, и тут все мы пришли в полное изумление. Дивные резные плиты для часовни и лестницы лежали в полном порядке, а под тяжелым чехлом возвышалась фигура, в значении которой никто из нас не сомневался.

- Это труд Общины Раданды, - сказал нам И. - Вы не знали, что этот великий старец еще и чудесный скульптор. Только он сделал статую белой и все цветы белыми. Нам придется выполнить труднейшую работу расцвечивания статуи. Василион знает теперь тайну новых красок и методов этого векового искусства. Погрузим сейчас несколько балок и плит и сделаем основание, на которое будут продолжать укладывать сложный рисунок лестничных ступеней наши помощники.

Вскоре целый груженый караван из пяти тележек, влекомых верблюдами, потянулся к месту постройки часовни. Неоднократно проделали мы этот путь, и, когда наши сотрудники, отдохнув после обеда, возвратились, самое основание здания было готово. Им пришлось только недоуменно развести руками перед темпами нашей «волшебной» работы, как они выражались, и продолжать начатую нами постройку. До вечера, отказавшись от полдника - как называлась в оазисе промежуточная еда между обедом и ужином, - трудились туземцы с нами и готовы были и от ужина отказаться, только бы не расставаться с И., к которому они привязывались все больше, не по часам, а по минутам.

Повинуясь приказанию своего высокого руководителя, и туземцы, и мы покинули место стройки. И. обещал прийти в новый зал со всеми нами, как только кончится ужин, сказав, что будет ужинать в нашем домике, чтобы дать указания всем руководящим работами на завтрашний день. Хотя до некоторой степени и огорченные отсутствием И. на их ужине, наши милые сотрудники ушли весело, заверяя И., что поужинают в один миг и будут его ждать, ждать, ждать...

Собравшись в нашей маленькой столовой к ужину, мы ожидали И., против обыкновения несколько задержавшегося. Обмениваясь впечатлениями с теми из друзей, кого я не видел в течение рабочего дня, я не без удивления узнал, что для всех предназначенных новых зданий в оазисе материалы были заготовлены в Общине Раданды. Все, имевшее скульптурную и художественную обработку, было целиком прислано оттуда. Лишь грубые глыбы для фундамента были заготовлены в оазисе, причем цели и смысла их работы мать Анна не открывала своим подопечным.

Не менее поразило меня сообщение Андреевой и Ольденкотта, что они получили от своих Учителей-Владык: одна - огромное количество ящиков с приборами и всевозможным оборудованием для химической лаборатории, другой - целый магазин книг. Игоро получил несколько огромных ларей для будущей обсерватории и обещание прислать трех ученых помощников от своего Владыки-Учителя.

Мы не замечали времени, обмениваясь своими важными новостями, а оно шло - и И. все не было. Внезапно послышались его быстрые, легкие шаги, дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел... богоподобный И.

Он был в белой, шитой золотом одежде, в руках его была знакомая нам тоненькая палочка и небольшая чаша с горевшим в ней оранжевым огнем. Я не мог оторвать взгляда от его чудесного лица, в котором в эту минуту не было ничего человеческого и светился один чистый, радостный дух. Безоблачное счастье лежало на всем облике И., и своим выражением он напоминал тот портрет Мории, что я видел в изголовье дивана в лаборатории, в комнате моего Владыки-Учителя. Окинув всех нас сияющим взглядом, И. сказал:

- Вы ждали меня к трапезе, друзья и дети мои. Но не единым хлебом жив человек. Я принес вам великий Свет Жизни, который мы с вами положим в углубление основания часовни. Пойдемте все туда и принесем вместе с даром неба все то самое чистое, самое высокое и мирное из наших сердец, что только способен каждый вылить в своей благословляющей всю Жизнь молитве. Молясь, вылейте в этот Огонь - вещественный знак невещественного присутствия и сотрудничества с нами Великого Бога - все то благородство любви, сострадания и мужества, на какое вы способны, чтобы каждый молящийся нашел помощь своей слабости, укрепляющую энергию своему сложному положению на Земле и никогда не боялся тяжелой ноши... Бесстрашных молитва и благословение у этой часовни и великий залог помощи и мира тем, кто придет к ней искать защиты и мудрости.

Высоко подняв над головой чашу и палочку, которая вся засверкала разноцветными лучами, И. благословил нас и повернулся к выходу. Ночь, глубокая и безмолвная, сверкавшая своими звездами, была под тенью деревьев так темна, что даже дорожку разглядеть было трудно. Но чаша в руках И. бросала такой яркий сноп света, что не только вся его фигура, но и мы все были четко видны.

Я не ощущал ни малейшего утомления или голода, ни вообще каких-либо признаков своего физического тела. Я испытывал один восторг, и молитва моя о будущих молящихся у часовни летела к пламени в руках И. Я шептал божественное имя: «Санат Кумара», вливая в него все счастье жить еще одну минуту в мужестве, мудрости, в единении с трудящимися неба и земли, в любви неугасимой Великой Матери...

Подойдя к заложенному фундаменту, И. приказал мне поднять тяжелую центральную плиту. Никогда за всю мою жизнь ничего тяжелее этой громадной стеклянной глыбы не случалось мне поднимать. И никогда больше я не испытывал такой радости, какая наполняла меня в эти минуты. Казалось, небо и земля слились для меня воедино, все звучало одним общим чувством Радости.

И. стал на колени. Мы последовали его примеру, и, когда И. поставил чашу в углубление под плитой, положив рядом с ней семицветно горевшую палочку, за нами внезапно раздался гимн Жизни, который пели своими неповторимыми, ни на что земное не похожими, стеклянными голосами Владыки мощи.

Ничто не могло казаться «чудесным» в эти незабвенные, величественные минуты. Как и когда появились Владыки мощи здесь? Даже и в голову не приходили вопросы, до того действительность превосходила своими «чудесами» все чудеса волшебных сказок.

- Мы пришли сюда, чтобы участвовать вместе с вами, гонцы Земли, в заложении нового магнетического центра Божественной Силы на Земле, - сказал нам Владыка-Глава, сиявший весь в темноте ночи, как огромный светящийся столб. - Сегодня мы приносим вам свой прощальный привет. Будьте благословенны и счастливы в ваших делах и трудах для людей. Каждому из вас дана Его чаша Огня и Мира. Но помните, что чаша - не символ, а дух и сила вашего труда, вашей жизни. Приникайте к ней, вбирайте в себя ее мощь и переливайте эту мощь в дела простые серого дня. Не за символами, а за истинными знаниями, за Светом Жизни вы приходите к нам. В образе схороненной здесь чаши вспоминайте, распознавайте смысл собственной земной жизни и к этому смыслу - первооснове всех человеческих существований - приводите все свои встречи и дела. Жизнь передает вам Свою Силу не для определенных мест и времени. Она напоминает вам еще раз: Тот Ей верен, кто научился жить в Ней и пред Ней, вне времени и пространства.

И. приказал мне опустить плиту над горящей чашей, встал на нее, велев нам, семи, стать вокруг него, взявшись за руки. Владыки тоже взялись за руки, образовав огромное кольцо вокруг нас. Еще раз они пропели свой Божественный гимн и исчезли в темноте ночи так же внезапно, как и появились.

Я видел сквозь толстенную плиту, как горела в углублении чаша и сверкала рядом с ней палочка. Я не смел спросить И., как и куда я должен положить указанные мне священные реликвии. Но мой милосердный друг, пригласив нас отдать прощальный поклон заложенной Святыне и поспешить в новый зал к ожидавшим нас, по дороге сказал:

- Когда настанет время водрузить статую Божественной Матери, ты положишь свои сокровища под Ее пьедестал.

Мы вошли в многолюдный зал, где мать Анна кончила свою беседу, и И. занял ее место на небольшой кафедре, если так можно назвать нечто вроде большого кресла с широкими подлокотниками, заменявшими при желании стол, оставляя открытой всю фигуру оратора.

Вид И. в парадном платье, еще не виданном жителями оазиса, сохранившего все сияние, в котором он вошел к нам в маленькую столовую, так ошеломил всех присутствующих, что они встали с мест, молча, благоговейно ожидая его слов.

 

Глава 31

Беседа И. с жителями оазиса в ночь закладки часовни. Работа И., Василиона и моя над расцветкой статуи и установка ее в часовне. Последняя ночь перед освящением часовни. Деметро и его поручение ко мне. Слова И. при открытии часовни.

 

«Вы ждете от меня чудесных откровений, - сразу начал И., - но если бы вы очень внимательно прислушивались к словам и наставлениям матери Анны за всю совместную с нею жизнь и особенно за последний год - вы бы ясно отдали себе отчет, что не извне идет к человеку помощь. Не вовне он схватывает самую значительную часть своих знаний. Но в нем живущее откровение двигает его, увлекает и заставляет искать новых путей к знанию.

Вы спрашивали, почему в руке будущей статуи матери Анны - змей, кусающий свой хвост. Нет в этой эмблеме тайны. Весь человек, все его вечно живущие силы духа и сознания движутся, как и Земля, где мы живем, кругообразно. Не однажды живет человек, как вы уже знаете. Не однажды он возвращается на грубую землю, чтобы в плотной и тяжелой форме нести труд личного совершенствования и помогать стремиться к нему своим ближним, имея конечной целью сотрудничество со Светлым Братством.

Круги циклов жизни человека не идут всегда в одних и тех же местах. Проживший несколько воплощений в Китае может быть воплощен для следующей работы на юге Франции или севере Англии, среди вас или среди кочующих племен пустыни, среди промышленных центров Америки или в тихих углах Сибири и Африки.

В цикле жизней человека не играет никакой роли географическое положение. Даже национальность, религия и им присущие свойства не играют роли, если сам человек не привязал себя к ним ненавистью или преступлениями в такой же мере, как и суевериями или тяжкой любовью.

Среди сил, связывающих свободу духа человека, самые сильные, неразрывные узы плетет ненависть самого человека. Если, живя среди своего народа, человек ненавидел его - он много раз будет воплощаться в том же народе, пока не победит своей настоящей, свободной любовью всех горестных обстоятельств, а может быть, и преступлений, которые вызвала к жизни его ненависть.

Точно так же ненависть или презрение к какой-то нации или стране, где родился, к их особым свойствам создают трудную кармическую связь на много веков. Величайшая цель земной жизни человека - стать свободным и помогать освобожденности окружающих.

Но что значит «стать свободным?» Быть богатым? Не зависеть ни от какого труда? Иметь возможность путешествовать по всему миру? Приобрести все знания? Увидеть всю красоту, которой люди-творцы украшают землю?

Чем больше внешних красот и знаний вы будете приобретать, полагая в них всю силу и смысл жизни, в них видя центр свободы человека, тем более тяжел и грузен будет караван ваших знаний, тем тяжелее вам будет передвигаться с ним, вместо легкости и радости, которыми только и ценен день труда человека.

Весь смысл жизни в том, чтобы постичь гармонию всей вселенной, убедиться, что все бури и стихии Земли, все катастрофы и потрясения на ней не нарушают гармонии вселенной. Каждому из вас надо войти в такую освобожденность своего духовного мира, чтобы ничто из внешних или внутренних катастроф, даров, радостей, возвышений, унижений, разлук или несчастий не могло нарушить ровного света гармонии в себе, не могло ни омрачить, ни разрушить вашего счастья жить этот текущий день.

Если вы прожили данную минуту в полном равновесии сил вашего организма и не думали: «Ах, как я счастлив!» - а выливали результат вашего счастья - мир - всем вашим встречным, то вы уже укрепляли мир на всей Земле. Вы были на самом деле очагом радости тем людям, что встретились вам, Вы укрепили в них не только нервы, но и трудоспособность по отношению к внешним делам и силу стремления к духовной свободе.

Никто из вас не знает тех страданий самолюбия и жадности, зависти к чужим успехам или высокому положению, в которых мучаются лучшие годы своей жизни современные культурные народы разных стран. У них именно и произошло то, о чем я говорил вам вначале в сегодняшней беседе: караван тяжелый и мертвый их внешних знаний завалил живой дух и огонь их сердца. Если нет гармонии межу мыслью и сердцем - то без этой гармонии не может быть полноты жизни человека.

Как же различить вам, где та мера вещей в труде, бережливость и забота о текущих бытовых явлениях, которая раскрывает, а не забивает щель духу человека? Как понять, какие же знания и труд идут и ведут к Свету и в каких внешних усилиях долга, обязанностей и забот вы не двигаетесь к самоотвержению, а только теряете драгоценное время в пустой, не имеющей никакого значения для вашей вечной жизни суете?

Всякое знание, всякий труд - пусть он будет внешне мало похож на труд героя и напоминает труд прачки у корыта с бельем, - если он вызвал в вас повышенную эмоцию жизни, бодрость, простую доброту и не раздражил, не переутомил вашего тела так, что вы еле стоите на ногах (Здесь в тексте, вероятно, пропуск, имеющий следующий смысл: [, то такой труд ведет к Свету, освобождает ваш Дух от пут условностей внешней жизни. Однако если вы задавлены вашими усилиями исполнить долг, ] - Прим. ред.) и не только не сияете внутри, но даже забыли, что носите в себе Свет, которому ваше физическое тело - рамка, то вы погубили не только этот день жизни, но и много следующих. Сколько же дней, ценных, необходимых не только вам, но и вашим встречным, вы погубили? Столько же, сколько их потребуется вам на отдых, чтобы мог ожить дух ваш, задавленный чрезвычайным переутомлением физической части вашего проводника. А на это надо ровно втрое больше дней для вновь полноценной работы вашего духа, чем потребовалось вашему телу для полного отдыха от недопустимого физического переутомления.

Точно такая же картина отсутствия гармонии в вас, если вы будете жить в пустой праздности и в пустой суете. Они, не менее неумеренного труда, давят и мертвят живой дух человека. Мысль - самая великая из всех Сил, которыми одарен человек,- не может действовать, чем-либо давимая. Если дух не собран, труд не может быть вдохновенным.

Только полная освобожденность духа может привести человека к той бодрости, с которой начинается творчество, то есть к радостной гармонии божественной и физической частей человеческого организма. Есть бодрость - экзальтированность. Есть бодрость - показное, мнимо энергичное состояние, за которым человеку хочется скрыть от глаз людей прекрасно сознаваемую пустоту и бесцельность собственной жизни. Но это ничего общего не имеет с истинной бодростью духа. Это все то же воспоминание своего «я» на иной лад. А истинная бодрость есть благословение в себе и ближнем Божественной Энергии и гармоничный труд в Ней при забвении «я».

По большей части неосмысленная растрата сил происходит в семьях малого и среднего достатка, где людям представляется, что, замучив свое тело до полуживотного состояния, они творят великое дело мира, помощи и спасения своих близких. Встречая такие гибнущие в предрассудках семьи в тех городах, куда вскоре многие из вас со мной поедут, старайтесь разубедить их и помочь им в понимании смысла жизни. Чаще напоминайте им, что не одним хлебом жив человек. На сегодня я прекращаю с вами мою беседу. Я вижу много юных засиявших лиц в надежде ехать со мною в далекие края. И вижу столько же лиц, опечаленных при мысли о разлуке с любимым местом, с любимыми людьми.

Ни те, ни другие не правы. Для вас, воспитанных в новых правилах высокой любви и этики, живущих подле того места, где Сама Жизнь трудится, защищая, благословляя и наставляя вас, не может быть - в минуты великие, решающие - ставки на личное благо, на личные радости. Для вас может быть один выбор: для Жизни, вместе с Нею, забыв о себе, вступить в Ее труд, подаваемый каждому из вас так и там, как Светлое Братство вам укажет.

Не я должен вас увлекать и не за мной должны вы идти, куда я вам укажу. Но ваша звучащая радостью энергия Жизни должна двинуть вас, как стремительный поток Любви, к людям. Самую простую доброту и доброжелательность должны вы им принести. И где бы вы ни трудились для людей - всюду вы будете трудиться для Жизни, в них живущей. А трудясь для Жизни, люди трудятся вне времени и пространства, вне текущих обстоятельств и форм, чтя Ее, Вечную, во всем временном.

Мужайтесь. Созревайте. Отдайте каждый себе отчет в том, насколько вы готовы выйти из границ своего узкого царства мира и любви и понести их в шумные города усталым, и беспокойным, растерянным людям».

На этом И. закончил свою речь. Вся аудитория, в тишине которой можно было расслышать биение человеческих сердец, стоя внимала словам своего чудесного друга. Лица восторженные вдохновенные, с блестевшими радостью глазами, казалось, не видевшими ничего и никого, кроме светлого образа И. Он улыбнулся им на прощание, быстро встал со своего кресла-кафедры, и только тогда, когда мы уже вышли в тихую, ни одним листом не шелестевшую аллею парка, слушатели очнулись от своего экстаза, и царившее за миг до этого молчание превратилось в оглушительную бурю благодарственных приветов уже покинувшему зал оратору.

И. шел молча впереди нас, и только подойдя к дому, сказал:

- Все, кроме Василиона и Левушки, идите отдохнуть. Ночь минет быстро, на завтра у каждого из вас много ответственного дела. Вы же переоденьтесь и ждите меня в рабочих костюмах здесь, на крылечке, - обратился он к Василиону и ко мне, стоявшим рядом.

Простившись с остальными товарищами, я быстро поднялся в свою комнату, переоделся в рабочее платье и опустился на колени, моля Великую Мать помочь нам собрать все мысли и силы, всю чистоту сердец и радости, ибо я чувствовал, что мы приступим к работе самой ответственной - по обработке статуи. Когда я спустился вниз, Василион был уже на крыльце. Я взглянул в его лицо, лицо безмятежно чистого и доброго ребенка, где контрастом сияли огромные голубые глаза, напомнив мне добрый, мудрый и торжественно прекрасный взгляд Франциска. Как только мелькнула у меня эта ассоциация, я горячо призвал на помощь в предстоявшем нам труде непреклонную Волю-Любовь этого человека.

- Это хорошо, Левушка, что ты призываешь к помощи сегодняшнего труда все самое чистое, высокое и доброе, что знаешь на земле, - раздался голос И. - Все, что делает на земле человек, - все он должен делать в защитной сети Светлого Братства. Ученик, не только ступеней высоких, но и самых начальных, должен начинать каждый свой труд в выстроенной им защитной сети милосердия, - продолжал И., идя между мной и Василионом по направлению к заводу. - Чем выше этап освобожденности человека, тем шире, мощнее и грандиознее та защитная сеть, которую он строит. И чем выше самоотвержение и бесстрашие ученика, чем меньше у него личных нужд, тем шире и ярче сверкает его защитная сеть, и он может покрыть ею не только себя одного, но столько людей, сколько дала его освобожденность возможности растянуться и сверкать его сети. Есть чрезвычайно мощные, великие Братья-Светоносцы среди членов Светлого Братства. И их защитная сеть может покрыть и защитить любого ученика в любом месте. Почему же так много учеников оступаются и не могут быть спасены от своего падения? Потому что сеть зажжется горящим огнем только тогда, когда огонь этот - великий огонь Света Любви - может проникнуть в сердце ученика и извлечь оттуда чистую, гармоничную, творческую искру, имеющую силу слиться с творческим трудом того Великого Брата, что простирает к нему руку помощи. Все - в человеке. Ничто в духовном мире не может быть достигнуто пассивным, инертным молением. Только активная, творческая жизнь сердца человека может привлечь к себе высокий дух близкого или далекого - по расстоянию - помощника и включиться усилием радости в счастье сотрудничества со Светлым Братством.

Мы подошли к уже знакомому нам сравнительно маленькому сараю, где были сложены материалы для часовни.

- Соберите все свою радость жить это мгновение, - продолжал И., опускаясь на колени перед широкими воротами сарая, - и молитесь вместе со мной; просите Великую Мать включить нас в сеть Ее труда. Все свое внимание перелейте в мощь чистоты сердца, ибо ничего человеку, строителю на земле, не нужно в такой мере, как его чистота и самоотвержение. Не однажды слышали вы, что ни благодарности за свои самоотреченные труды, ни признания вас достойными тех знаний, что вы принесете на Землю как новые откровения человечеству, вы от этого видимого человечества не получите. Но каждый из вас уже не раз получал признание от невидимого светлого человечества, получал ободрение и признание своей верности и труду в избранном вами пути служения Свету. Любовь и мир в ваших сердцах теперь уже не пассивная мысль: «Надо нести всюду мир», - а активная, живая любовь сердца, знающего силу, действенную мощь Мысли-Любви. Соберите же огонь этой Мысли-Любви в одну волю: включиться в сотрудники Великой Матери в этой работе постройки Ее часовни. Не место, прекрасно убранное, художественное по своей гармонии линий и форм, где бы каждый подошедший получал успокоение, надо нам оставить в оазисе, но таким благородством и чистотой духа, такой активной любовью и верностью насытить каждый возлагаемый камень, чтобы сердце подошедшего к часовне оживало для новой работы, чтобы досада и разочарования, с которыми он подходил к месту Света, показались ему не горем, а суетою и чтобы он понял, какое ничтожное место они должны занимать в его собственном духовном царстве, чтобы Звучащая Радость охватила его всего и включила в Свои вибрации, окрылив, подняв его очи духа от временной формы к Вечному. Если мольба ваша о людях будет искренна, если активна будет любовь ваших сердец, если, созидая, вы будете помнить одну цель: воздвигнуть чистое место, чтобы Чистота могла проявить Себя здесь, - вы увидите знак Вечности. Он засияет над нашей часовней, когда мы будем водружать статую, под которую ты, Левушка, положишь все, что приказано тебе.

И. умолк. Мгновения текли, но сколько прошло времени, я не знал. Я прижал к груди мой камень и цветок Великой Матери; я отошел от всякой формы; забыл все личное; я был только Мыслью-Любовью. Все силы духа я собрал на одной мысли: Жизнь должен почувствовать в себе каждый, кто подойдет к часовне. Жизнь - радостное творчество - должен понять каждый, у часовни молящийся, и уйти с твердым решением: немедленно ввести в дело дня доброту и мир.

Когда я очнулся от своей мольбы - причем мне казалось, что все тело мое, все внутри меня гудит от мощной радости, от счастья и неизъяснимого покоя, - я увидел светящуюся фигуру И. и рядом с ним, тоже сиявшего, Василиона открывающими ворота сарая.

Мигом подбежав к ним, я распахнул тяжелые ворота, и никогда еще моя голиафова сила не казалась мне таким счастьем, такой радостью и легкостью жить. Не давая опомниться моим спутникам, я как-то сам понимал, какие и откуда тяжелые плиты снимать, как устроить временный пьедестал для статуи, чтобы И. и Василион могли над нею работать.

Видя, что я не нуждаюсь в указаниях и что физическая помощь мне не нужна для этой тяжелой работы, И. улыбнулся и погрузился в разбор тех красок и инструментов, что принес в своем ящике Василион. Опять-таки не знаю, сколько времени длилась моя работа, но знаю, что, когда у меня все было готово и я водрузил статую на прочный пьедестал и устроил вокруг нее удобный и не менее прочный помост, у И. и Василиона тоже все было готово; и они, встав со мною рядом на помост, помогли мне снять со статуи тяжелый чехол-покрывало.

Боже мой, какое дивное зрелище представляла фигура Великой Матери среди глыб мутно сверкавшего стекла! Луна, высоко взошедшая в эту минуту, залила светом всю статую, и она казалась живой и воздушной, озаряя улыбкой все вокруг.

- О, Раданда, Раданда, слышишь ли ты меня? - воскликнул И. - Никогда и ничего прекраснее не создавали твои руки, и, если этим ты закончишь свой труд на Земле на этот раз, благословен путь твой, великий старец! Благословенна любовь твоя к людям, в которых ты никогда не видел ничего, кроме Единого, на которых ты никогда не имел в сердце досады, но нес им оправдание и мир. Да идут же они за тобою, да исполнится твоя мера вещей и Радость Звучащая да примет тебя в Свои объятия! Благослови нас, чистое сердце, чистая любовь, закончить твой труд, как нам указано. Да будет нам твое смирение живым примером труда и любви.

И. умолк, и я увидел у ног статуи воздушную фигуру кроткого старца с его незабвенной улыбкой на изрезанном морщинами сухоньком лице, благословлявшего нас пятиконечной звездой, сиявшей в его руке.

Все мы глубоко поклонились Раданде, и когда я поднял голову, его уже не было у ног статуи.

До самого рассвета работали И. и Василион, придавая статуе те краски и блеск, которые были на ней в часовне Раданды. Но она еще не переливалась тем несравненным жемчужным сиянием белого и розового, каким там поражала взор.

- Довольно на сегодня, уже светает. Надо немного отдохнуть, чтобы выйти свежими на работу со всеми, - сказал И.

Мне хотелось возразить, что я нисколько не устал, хотелось просить разрешения остаться здесь; но я уже знал, что всякое, самое маленькое, отступление от указаний Учителя всегда ведет не вперед, а назад, так как в нем всегда живет личный элемент.

Быстро закрыв вновь чехлом статую, мы все привели в прежний порядок и еще быстрее, мне показалось, очутились в домике, где, молча простясь, разошлись по комнатам.

Проснулся я от сильного потряхивания Яссы, который, смеясь, говорил:

- Да что же это, наконец, Левушка? Водой мне тебя поднимать? Третий раз бужу - и все засыпаешь. Ведь И. сейчас сойдет, все уже в сборе на крыльце, а ты еще спишь!

Ясса прекрасно знал, чем меня припугнуть. Осрамиться перед И. я не мог и думать, да и не понимал сам, почему так на этот раз разоспался. До некоторой степени я все же проштрафился, так как вышел на крыльцо одновременно с И., взглянувшим на меня веселыми, юмористически сверкавшими глазами. «Ты ведь нисколько не был утомлен и не нуждался в отдыхе», - казалось, так и говорили эти ласковые глаза.

День протек в упорной и усиленной работе, и Грегору выпало труда больше других, так как все мы были в строительной работе куда как неопытны и только наше усердие и полное внимание помогали нам выполнять задаваемые архитектурные уроки. Много дней протекло в усиленных работах. Звуки ударов молота, лопат, пилы, шуршание ног верблюдов и осликов по песку стали обычными для аллей нового парка, как и постоянное движение по ним людей и тележек с землей и материалами. Но никого не утомлял тяжелый труд. Смех и шутки звонких молодых голосов сливались с общим шумом строительной жизни, и сердца всех работавших нетерпеливо ждали одной минуты: речи И. вечером в новом зале.

Но не одни жители оазиса ждали с нетерпением его бесед. Все мы получали от них огромную помощь. Казалось, каждый вечер И. затрагивает все более глубокую тему, в которой каждый из нас, также идущий в новую жизнь, как жители оазиса, имел много раз случай проверить свою собственную готовность к предстоящим задачам. Не раз казалось мне, что тот или иной вопрос решен для меня бесповоротно, не может вызвать никаких сомнений или колебаний. И вот какое-то слово И. освещало по-новому весь вопрос. И я видел, что где-то в таинственном уголке сердца дремлет укрывшаяся искорка личного чувства.

Дни текли, работы подвигались. Настала, наконец, великая минута, когда готовую, сиявшую всей радугой красок жемчуга и перламутра статую Великой Матери надо было водрузить на место.

Задолго до рассвета властный голос И. разбудил меня, приказав надеть свежее белое платье, данный мне им золотой пояс и собрать все сокровища, что подарили мне Дартан, Раданда и Мория, и спуститься тихонько вниз, никого не разбудив. Я прижал драгоценный камень Венецианца и цветок Великой Матери, с которыми никогда не расставался, собрал указанные мне вещи, особенно нежно припал к цепи Дартана, вспомнив его слова: «Это редкая вещь, принадлежавшая радостному существу, дух которого ни на минуту, ни в каких испытаниях жизни не омрачался».

В одно мгновение я мысленно облетел всех людей, давших мне свои вещественные благословения, благодарно склонился перед Владыкой-Главой, очистившим камень Венецианца, прижал к губам цветок Великой Матери, шепча: «Да пробудится в каждом склоняющемся перед образом Твоим живая сила энергии к новой жизни. Да вскроется в его сердце понимание, кто такой его ближний, и простая доброта - вместо осуждения - поможет ему найти мир и оправдание всякому встретившемуся».

Я завернул мои вещи в платок Дартана, мигом сбегал в душ, надел лежавшее у кровати чудесное белое платье, положенное мне, очевидно, любящей рукой Яссы, и спустился на крылечко, где уже ждал меня И.

Молча взял он меня за руку и также молча мы прошли до самого сарая. Двери его были широко открыты, и сияющая статуя стояла на временном, устроенном мною постаменте совершенно открытая. У ног ее прильнула коленопреклоненная мать Анна.

И. приказал мне передать узелок с моими вещами настоятельнице. Он положил свои руки мне на голову и сказал:

- Возьми на руки статую и отнеси ее в часовню.

О, как я обрадовался! Я даже не сообразил, что непомерная тяжесть стекла не даст мне возможности выполнить приказание, и хотел уже подойти к статуе, как снова раздался голос И.:

- Ты еще не получил возможности владеть стихией воздуха, и слуги ее не подвластны тебе. Но я вплетаю мою силу в твой огонь, К. и элементали воздуха помогут тебе. Иди теперь, поднимай статую - она будет казаться тебе теперь лишенной тяжести.

Я почувствовал как бы сильное движение воздушной волны вокруг себя и увидел целый сонм крошечных светлых существ, обвивших всего меня. Когда я поднял статую, она казалась мне картонной, да и сам я с такой легкостью шел, точно плыл по земле. Я невольно отвечал радостным смехом на улыбки моих очаровательных помощников. Все так же легко взошел я по лестнице до самой верхней ступени, вошел в самую часовню и опустил статую в центре уже готового и установленного пьедестала.

Я увидел, как раз под тем местом, где я поставил статую, глубоко в земле, под тяжелейшей плитой горевшую ярким оранжевым огнем чашу И. Теперь огонь шел прямо вверх, касаясь всех ступеней лестницы, пола часовни, всей статуи. А семицветный огонь палочки загорелся на всех цветах, что лежали на руках статуи и у ее ног. Вся почва, сколько хватал мой глаз, светилась огнем чаши и палочки. Вся аллея, как светящийся подземный ход, была залита Божественным пламенем.

И. и мать Анна подошли ко мне, встав по обе стороны от меня на колени.

- Возьми вещи и сложи их сюда, - приказал мне И., открывая в пьедестале не замеченную до сих пор мною дверку и указывая мне потайной шкафчик. Когда и кто его сделал, я не знал.

- Если сердце твое чисто и верно до конца, если ты не имеешь другого желания, как быть слугою своему народу, быть братом человеку не в мечтах и фантазиях, но ищешь в деле простом текущего дня быть основным звеном духовного общения между человеком и Жизнью, - все положенные тобою вещи загорятся огнем чаши и соединятся с огнем статуи. И все, давшие тебе вещи, соединят силу своей чистоты и радости с каждым молящимся здесь сердцем. И тем помогут цельности мольбы и духовному возрождению каждого ищущего у часовни помощи существа. И твоя сила любви и радости закалится так в этот момент, что ни одно испытание дней не омрачит и не поколеблет ее, - сказал И.

Я тоже опустился на колени. Теперь я видел, что светилась не только земля вокруг и в аллее; светилась лаборатория Владык мощи, и сами они, повернув лица к часовне, пели свой гимн, доносившийся до меня. Светились и башни лучей, и от дивно сиявших ликов их Владык бежали лучи и касались часовни. Светилась башня стихий. В восторге, в блаженном счастье я взял поданные мне И. вещи, выложил их из платка, уложил туда и самый платок, снял со своей груди камень и цветок Великой Матери и хотел уже закрыть дверцу, как голос И. меня остановил:

- Возьми обратно платок. Его отдает тебе Великая Мать, как верному сыну своему. Пусть он будет тебе памятью об этой минуте земной жизни - минуте, выше которой ты уже ничего не испытаешь на Земле.

Я вынул платок, горевший всеми огнями палочки и не сжигавший мне рук, закрыл дверцу и склонился к ногам статуи, благословляя милосердие неба, посылавшего новый центр Своей Силы Земле и давшего мне возможность участвовать в установлении этой Святыни.

Когда я поднял голову, все положенные в тайник вещи дивно горели, рассыпая свои лучи по всей часовне, а вверху, над статуей, горела золотая звезда.

Владыки кончили петь свой гимн. Их лаборатория угасла первой, затем угасали одна за другой башни лучей и башня стихий, и оставались горящими только пятиконечная звезда да пламеневший подземный огонь.

- Друг мой, Анна, - вставая с колен и указывая на сверкавшую пятиконечную звезду, сказал И. - Вот обещанное тебе видение. Совершилась ныне та закладка нового магнетического центра на участке земли, где было тебе указано жить и трудиться. Было тебе сказано: «если сумеешь жить в полной чистоте, забыв о себе». Ты сумела. Живое небо приняло сегодня твой дар любви и отдало тебе свой. Вскоре ты освободишься от тела. Внучка твоя Анна сменит тебя. Но «скоро» не обозначает сию минуту. Оно не обозначает быстро летящего земного времени. Жди спокойно той минуты, когда Левушка привезет тебе сюда Анну и Ананду.

И. склонился глубоким поклоном перед все еще стоявшей на коленях матерью Анной. Он перекрестил ее широким крестом и поднял с колен.

- Не думай с тоскою, сколько еще лет придется тебе носить земную форму и сколько еще побед над злом придется тебе одержать в этой форме. Думай только о великом счастье своем: живя в теле земли, носить Свет Вечного, Ему служа, разделяя Его труд. Взгляни на свой крест, что всегда был простым золотым крестом; он сияет весь, точно бриллиантовый, дивным электрическим светом. Он отражает искру пятиконечной звезды, что сошла к тебе и не угасла в твоей чистоте. Только та душа сможет заменить тебя, чья чистота сердца и освобожденность смогут поддержать Огонь Мудрости в твоем кресте, которым ты благословишь свою заместительницу. Пойми глубоко, как много работы еще предстоит Анне. Не торопи ее. Терпеливо посылай ей мысли помощи и молись о ней в этом священном месте. Огонь, что носишь на себе, в своем кресте, будет постепенно пробивать дорогу всеми своими лучами от тебя к ней. И чем чище, бескорыстнее будут твои молитвы о ней, чем глубже забудешь о себе, тем скорее луч твоего креста коснется ее.

Кончив говорить, И. еще раз поклонился матери Анне, еще раз ее перекрестил и, обращаясь к нам обоим, прибавил:

- Вы присутствовали перед истинным величием Божественной Любви, пролитой Земле. Сколько бы и где бы каждый из вас ни жил, не забывайте этой минуты, минуты счастливого Соучастия в труде Великого Бога, Живого и Могучего Покровителя Земли, Санат Кумары. Не может быть и речи о «долгах и обязанностях» для тех людей, что имели счастье видеть действие Божественной Силы, Ее труд на земле. Эти люди уже покончили с предрассудками и суевериями элементарной этики. У них нет установки: «Я должен». У них есть одна, бьющаяся в сердце радость: подать встречному бодрость и понимание, что каждая минута жизни на земле есть счастье жить в Вечном. Для них нет более разделения слов на лживые и правдивые, дел - на важные и неважные, людей - на нужных и ненужных, ибо все эти понимания - эссенция предрассудков одной земли. А истинный эликсир Жизни есть проникающая во все действия человека мысль: все идет в Вечном, как и Вечность идет во всем. В этой установке существуют только люди знающие и незнающие, идущие к знанию, останавливающиеся на той или иной ступени, живущие в той или иной силе счастья и несчастья только потому, куда пришли в своем знании и чего в нем достигли. Вы видите подземный Огонь. Но те, кто будет приходить сюда, видеть Его не будут. Тем не менее, приходя сюда искать помощи и утешения, они их получать будут, ибо для них еще не настал час видеть, но настало время чувствовать свое единение с живым небом. Уносите в сердцах ваших непреклонную стойкость и сознавайте всегда, что ваши сердца - это мост, по которому Сила живой Гармонии может встретить на земле вашего ближнего, непосредственно спустившись на него через мост вашей гармонии. Ступайте теперь, друзья мои, домой, отдыхайте. На завтра в полдень объявите торжественное открытие часовни. Все жители оазиса пусть соберутся сюда и ждут меня на площади. Я приду со всеми моими учениками. Всем быть в белой одежде. Теперь же оставьте меня.

Низко поклонившись И., мы спустились по ступеням горевшей, точно красное золото, лестницы, прошли по всей аллее, светившейся, как хрустальная ваза, и вышли к площадке, где высилась статуя матери Анны, уже несколько дней тому назад законченная.

От часовни бежали сюда огромные подземные лучи через все шесть аллей, сходившихся здесь, и сворачивались в большой шар под самой статуей матери Анны. Далее от этого шара бежало семь лучей к лаборатории Владык. И здесь они снова сливались в шар, сиявший с такой силой, что блеск его охватывал кольцом всю лабораторию, поднимаясь вверх почти до половины огромнейшего здания. Пораженные ослепительным зрелищем, мы постояли молча некоторое время перед статуей и пошли поскорее в старую часть парка, чтобы ничем не нарушать одиноких минут И. в часовне.

Мать Анна подала мне руку, указав, что в старом парке, вплоть до самой зеленой стены, вся почва светилась, хотя и не так ярко, но можно было рассмотреть всю подземную жизнь корней деревьев и цветов.

Держась за руки, молча дошли мы до дома матери Анны. Затем она сказала мне:

- Ты еще дитя по возрасту в сравнении со мной. И все же ты дал мне не один урок за это короткое время, что я знаю тебя. Я увидела, как вся цельность моего служения, которую я считала безукоризненной, мало чего стоила, ибо имела трещину: я все думала о ране моего сердца. Каждое свершавшееся событие становилось именно потому барьером моему освобождению, что я имела целью свое освобождение, а думала, что тружусь только для людей, выполняя волю пославших меня. Когда ты клал вещи в потайное место пьедестала статуи, когда брал горевший платок - я поняла всю цельность твоей верности, всю чистоту твоего самоотвержения. В тебе нет мысли о них, ты в них живешь. Вот почему твои, а не мои руки уложили вещи светлых людей под пьедестал статуи и тем усилили восприимчивость земного человека к небесному току. Будь благословен. Я поняла, как радостно мне надо жить, чтобы облегчить задачу: привезти сюда ту Анну, на груди которой не померкнет небесный ток.

Мать Анна обняла меня и скрылась в своем домике. Я был так переполнен благоговением, великой внутренней тишиной и миром. Я был так далек от земли, так счастлив, что шел, сам не зная куда, как вдруг ощутил легкое прикосновение чьей-то руки.

- Прости, брат, что я нарушил твои размышления. Меня послал к тебе отец Раданда. Я давно ищу возможности подойти к тебе, но ты был все время занят и не один. Я прислан старцем непосредственно к тебе, а не к моему будущему, обещанному мне Радандой, учителю - Грегору. Старец велел мне передать в твои собственные руки этот ларец, сказав, что ты сам будешь знать, что с ним делать.

К моему беспредельному удивлению, я с большим трудом узнал в посланце Раданды ни больше, ни меньше, как самого великолепного... Деметро. Всего я мог ожидать, только не той метаморфозы, что произошла в стоявшем передо мной человеке, бывшем когда-то самонадеянным красавцем Деметро, мнившим себя первым кавалером и художником в мире.

Лицо его и сейчас еще было прекрасно. Глаза сверкали, черты не деформировались, фигура была стройна. Он был еще молод. Но выражение горечи, печали, какой-то неумолкающей тревоги, сердечной напряженности, сдерживаемой стремительности делали его такой резкой карикатурой на прежнее великолепное спокойствие и самонадеянность, что я не мог даже сразу оценить всей глубины перемены в этом человеке.

В моем торжественном настроении этот гонец прозвучал как набат смятенной земли. Запыленный плащ, усталость Деметро говорили мне, что он еще не имел возможности ни умыться, ни переодеться с дороги. Я не знал, как найти дом для странников в оазисе, не знал, могу ли ввести Деметро в свой дом, и хотел уже направиться к матери Анне, чтобы спросить ее, где мне обогреть и накормить посла Раданды, как заметил, что мы с Деметро стоим у самого порога ее дома, куда я, сам не зная как, снова вернулся.

Не успел я подумать о матери Анне, как дверь на крылечке открылась, и сама она, приветливо мне улыбаясь, сказала:

- Веди гостя ко мне, Левушка. Моя девушка еще не спит. Пока ты поведешь гостя в душ, мы приготовим ему ужин. Где твой мехари, путник? - ласково обратилась она к Деметро, стоявшему перед ней с ларцом в руках и, видимо, пораженному ее видом и голосом.

- Мой верблюд донес меня до ворот твоей обители и пал мертвым. Когда я был уже близко и даже видел уже стену твоего сада, мать, откуда ни возьмись напали на меня два разбойника. Они угрожали мне, требуя ларец Раданды. Я поднял ларец, прижал его к груди, решившись защищать его до смерти. Стрелы врагов пролетели все мимо меня. Тогда они стали пускать их в моего верного мехари, которому Раданда дал приказ донести меня живым сюда, хотя бы самому пришлось умереть. Не знаю, знаешь ли ты Раданду, мать. Этот старец так полон любовью ко всему, что даже все животные понимают его разговор с ними. Мой мехари тоже понял его приказ. Напрягая все силы, верблюд уходил от преследователей, оставляя их все дальше за собой; но, когда твои ворота открылись переду ним, он уже не имел силы их переступить, - отвечал печально Деметро.

- Бедное, мужественное животное, - тихо сказала мать Анна. - Не горюй о нем, путник. Твой верблюд был не более мужествен и бесстрашен, чем ты сам. И его мучения в пути были не меньше твоих. Он пал смертью храбрых и верных до конца; ты выполнил свою задачу, как выполняют ее верные и бесстрашные гонцы. Прими мой поклон, священный посол Раданды. Осчастливь мой дом, дорогой гость, но передай, прежде всего, ларец тому, кому он прислан.

Мать Анна низко поклонилась Деметро, не отрывавшему глаз от лица настоятельницы. По щекам его катились слезы. Но то были не слезы горя, которое только что лежало тяжелой печалью на его лице. Теперь оно было радостное, счастливое, засияло энергией, преобразив всего человека так удивительно, что трудно было поверить в существование того угнетенного Деметро, что встретился мне несколько минут назад. Он передал мне ларец и ответил ей:

- Какое слово, святая мать, ты мне сказала?! О, если бы ты знала, какую дверь в счастье и свет открыла ты мне! Будь благословенна! Ты, сама не ведая, ввела меня в новый путь.

Деметро хотел склониться перед матерью Анной, но она обняла его, поцеловала в голову и едва слышно сказала:

- Я все знаю, друг. Войдем же, ты устал, пора отдохнуть. Не беспокойся о промедлении своем. Ведь Раданда сказал: «Возвращайся тотчас, ежели не встретишь нового друга, что знал тебя давным-давно и признает тебя желанным гостем». Ты встретил этого старого друга - это я. Пойдем.

Мы вошли в дом матери Анны. Я поставил на один из ее столов ларец в запыленном чехле, как дал мне его Деметро, и проводил его в душ. Тут - к нашему общему удивлению - ждал нас Ясса. Поручив усталого путника его заботам, я возвратился к матери Анне. Я застал ее коленопреклоненной перед столом, на который я поставил ларец. Теперь я увидел, что не только весь ларец сиял, но от него бежали огромные снопы света, наполняя всю комнату сиянием и благоуханием. Я увидел внутри ларца - точно в костре огня - лежавшие цветы. Мгновенно я понял, откуда и какие цветы послал Раданда к торжественному открытию часовни. Я склонился подле матери Анны перед ларцом, утонул в блаженстве мира и любви и услышал ее неповторимо прекрасный голос:

- Спеши, Левушка. И. ждет тебя в часовне.

С ее помощью я снял пыльный чехол с ларца, оказавшегося из такого же переливающегося розовым жемчугом материала, как статуя в часовне «Звучащей Радости». Прижав горевший ларец к груди, я понес его к И.

За несколько шагов до часовни я уже увидел И., спускавшегося по ступеням лестницы мне навстречу. Он взял ларец, высоко поднял его над головой, повернулся лицом к лаборатории Владык, и - как бы в ответ на его жест - вся лаборатория вспыхнула, Владыки отдали земной поклон ларцу. Вслед за тем загорелись все башни лучей, башня стихий, высоко в небесах вспыхнул громадный золотой шар. От него отделилась золотая пятиконечная звезда и упала на ларец, на котором и осталась гореть. Дивное явление продолжалось несколько мгновений и быстро погасло. Звезда же на ларце одна оставалась горящей и сверкала немигающим светом. Такою И. внес ее в часовню, шепнув мне:

- Следуй за мной.

Поставив ларец у ног фигуры Великой Матери, он стал на колени, открыл крышку ларца и вынул из него несколько живых, издававших дивный и сильный аромат цветов. Он снова закрыл ларец, на крышке которого не угасала звезда, и поставил его под самую статую, вскрыв новое потайное хранилище, размером как раз для ларца и звезды. Он приказал мне подать лопатку, где была приготовлена стеклянная масса, и инструмент, вроде широкого тупого ножа из стекла, и так искусно заделал и без того незаметную дверцу тайника, что различить ее было невозможно.

Цветы он уложил на руки статуи точь-в-точь так, как они лежали в часовне Общины Раданды.

Мне казалось, что почва, часовня, фигура, лестница - все уже и раньше ослепительно сияло. Но для блеска игры лучей, бежавших от фигуры сейчас, я слов не находил.

«Боже мой, Боже мой! - мысленно говорил я. - И этот Свет, этот величайший дар Милосердия привез сюда Деметро! Каковы же сила Любви и снисхождения к людям Великого, что Его дар мог привезти вчерашний грешник!»

Я пал ниц, еще раз раздавленный величием Любви Единой Жизни, горячо молясь о том, чтобы приходящие сюда сумели хорошо понять и вылить в энергию благоговения великие слова: «Слава в вышних Богу, на земле мир и в людях благоволение!»

От легкого прикосновения руки И. я поднялся с земли. Если моя душа была вся наполнена трепетом и радостью, то как описать мне образ И. в эту минуту? Для многого, многого в жизни, что составляет реальнейшие факты человеческого существования, нет слов, так как вся речь человека не в силах описать красоты людей в те моменты, когда в них просыпается и действует Бог и они становятся отражением Его...

- Пойдем, брат мой. Вскоре народ станет стекаться сюда. Тебе и всем твоим шести товарищам надо одеться в белые одежды и прийти сюда раньше всех. Вы займете все семь ступеней лестницы, и никто не должен пройти в часовню раньше матери Анны. Все могут быть возле часовни, но ничья нога не должна ступить на лестницу раньше ее.

Заметив, что меня несколько смущает, не будут ли бояться обитатели оазиса ступать по горящей почве, И. улыбнулся на мой немой вопрос:

- Не все могут видеть подземный огонь; даже не все могут ощущать силу магнетического тока, проходящего под землей. Только те, в ком ожил их огонь, могут ощущать силу и воздействие огня, скрываемого землей. Здесь никто не увидит Огня неба; но каждый ощутит его воздействие на себе в виде новой волны энергии.

Дойдя до нашего домика, мы расстались с И. Он прошел к себе, я же побежал будить всех моих товарищей, передал им приказ И., и через самое короткое время мы уже стояли на ступенях лестницы часовни. Я хотел остаться в самом низу, но Наталья Владимировна покачала отрицательно головой, говоря:

- Самое нижнее место - мое. Самое высокое - Ваше. Ступайте на седьмую ступень, к самой двери часовни. Кроме Вас, некому вынести силы огня, что полыхает там. За мною встанет Ольденкотт, за ним Грегор, дальше Бронский, потом Игоро и на шестой, подле Вас, Василион.

Едва мы заняли места, которые она нам указала, как еще раз - в последний раз в оазисе - мы увидели Владык мощи, благословляющих нас через их светившуюся лабораторию.

Не успели мы отдать благодарственный поклон Владыкам, как со всех сторон стали приближаться к часовне люди. Конечно, не будь у часовни стражей в нашем лице, людская толпа мгновенно попробовала бы ее заполнить. Наталья Владимировна всем терпеливо объясняла, что пока мать Анна не поднимется в часовню, никто туда входить не должен. Не привыкшие к ограничениям своей полной свободы в оазисе в раз установленных ими самими обычаях, туземцы были удивлены и не особенно довольны, доказывая, что до сих пор все здания, которые были ими выстроены в оазисе, они же первые и украшали цветами. А мать Анна входила в них тогда, когда все уже было украшено, и они сами, с большими почестями и песнями, вводили свою настоятельницу как первую гостью.

- То были «здания», друзья, - отвечала им Наталья Владимировна. - Когда будет открытие всех ваших новых «зданий», все и будет по-вашему, как вы привыкли. И вы введете туда вашу мать по созданному вами милому ритуалу. Но это не «здание». Это ваша Святыня, ваше счастье, как вам сказал Учитель И. Это ваше благополучие на земле, ваш храм, которого у вас до сих пор не было. Теперь вы будете приходить сюда за утешением и радостью. И надо, чтобы первой вошла в храм ваша мать, лучше и выше которой нет между вами ни одного человека.

Толпа сейчас же выразила бурный восторг по отношению к матери Анне, поняла и приняла слова Андреевой и осталась мирно и радостно ждать. Вскоре часовня была окружена морем человеческих голов. Долго ждать не пришлось. В конце пальмовой аллеи показалась высокая фигура в сияющей белой одежде, и часть толпы побежала ей навстречу, усыпая почву цветами.

Это был И. Он поднялся на седьмую ступень лестницы и обратился к тихо стоявшим вокруг часовни людям:

- Не ждите от меня каких-либо особых ритуалов, внешних обрядов освящения храма. Не в соблюдении внешней обрядности дело. Дело только в том, как и для чего вы приходите в храм. Если вы, входя в Святая Святых своего оазиса, будете нести в него Святая Святых вашего сердца - Свет вашего храма будет усиливаться, ваш храм будет сиять, не только заливая все то, что на земле, но и ту жизнь, что трепещет под землей. Сила ваших чистых мыслей будет привлекать к вам всех живых, но невидимых вам тружеников неба, и весь ваш оазис вашим сознанием включится в общую жизнь вселенной. Приходя сюда, несите не только все то лучшее, что знаете в себе, не только очищайте свои мысли, приближаясь к часовне, но, уже подходя к аллее, старайтесь забыть о себе, думайте даже не обо всем оазисе и дорогих вам людях в нем. Думайте обо всей Земле, обо всех живущих на ней людях, печальных и неудовлетворенных, унылых и жалующихся, забывших, что такое радость. Я уже говорил вам не раз, что среди всех сил, двигающих вселенную к Свету и миру, к прогрессу культуры и внутреннему росту, самая первая, непобедимая сила - Радость. Сегодня великое милосердие Жизни подало вам знак Своей помощи, помогая вам всеми способами, которые вы не раз называли «чудесными», воздвигнуть этот храм, храм Звучащей Радости. Вы все видите эту фигуру Великой Матери, фигуру божественной красоты, присланную вам в подарок - как дар своего труда и любви к вам - Радандой. Вы восхищены и дивным образом, и выражением неизреченной доброты, льющимися от этой чудесной фигуры. Каждому из вас хотелось бы приникнуть к ней в своей мольбе, в восторге экстаза преданности. Вы видите - нет преград. Вы вольны идти. Каждый может подняться по ступеням, где нет препятствий, и приникнуть к Святыне; в делах духовных вообще нет препятствий. Каждый действует там, куда в силах вознести его дух. Так и здесь. Только тот радостный поднимется на самый верх и пройдет в часовню, чей дух свободен от страстей и чист кто живет на земле не для личных благ, но для труда на общее благо. Многие из вас сегодня же будут пытаться войти в часовню - никто не успеет в этом. Будут немногие, что поднимутся до шестой ступени; а будут и такие, что не взойдут и на первую. И не потому, что одни будут достойнее, а другие нет: Но только потому, что у одних будут уже покорные воле страсти и желания, а у других будут еще пылать их личные желания, разбивая не только их гармонию, но и самообладание. Я уже говорил вам: без самообладания жить человеку на земле нельзя. Каждый, стремящийся достигнуть такого положения, чтобы служить людям земли, чтобы жизнь его не прошла, подобно сорному растению, без смысла и пользы, должен достичь мира в себе. Когда он его достиг, он сделал половину пути к осмысленному существованию. Дальше - освобожденным от личных предрассудков - человек живет уже и видит радость жить свой день в труде для Вечного. Он начинает понимать, что Земля есть не место наслаждений и страданий, добра и зла, но священный храм труда Бога, в котором и он, по мере своих сил, принимает участие. Знак Своей любви и покровительства дала вам Вечность, допустив вас помогать в воздвижении этого храма. Сколько будет существовать оазис - столько же времени будет выситься здесь этот ваш храм Звучащей Радости. И чтобы он жил среди вас - приносите сюда в ваших сердцах радость. Только через эту силу вы можете сливаться с божественными вибрациями, наполняющими это место. Все ваши настоятели, начиная с матери Анны, что правит вами сегодня, будут высокими избранниками, которые смогут не только проникать в часовню, но и приникать к самой божественной фигуре Великой Матери. Это будут люди, освобожденные от личного, и все их страсти, заложенные в физический проводник каждого человека, будут уже потоками радости. Поэтому невидимый вам Огонь ступеней и пола часовни не будет их сжигать, как это неизбежно случилось бы с каждым человеком, еще не победившим в себе страстей, который попробует подниматься по этим ступеням. Чем ярче будут клокотать его страсти, тем сильнее будет жечь человека невидимый огонь Бога, положенный сюда Его волею для защиты и поддержки вашего оазиса. Только радостный, то есть освобожденный, сможет подниматься в часовню. Дайте дорогу, вот идет ваша настоятельница. Сейчас вы увидите ту силу духа и сердца, которые, сливаясь, создают в человеке гармонию. Гармония выливается волнами радости и поднимает человека на те ступени, по которым может проходить только сотрудник Великого Бога.

Толпа раздвинулась, и мать Анна подошла в торжественной тишине к ступеням лестницы. Ее сияющий крест, развевающаяся вуаль и золотое шитье на платье сверкали под солнцем, точно лучи в призме. Она медленно стала подниматься по ступеням, и чем выше она шла, тем ярче горела ее вуаль. Но вот она дошла седьмой ступени - и точно золотой туман окутал всю ее фигуру. Она повернулась лицом к народу, подняла руки и благословила своих детей, которым отдала всю любовь, весь труд и заботы всей жизни.

Через минуту, все так же окутанная золотым облаком, она скрылась в часовне.

- Вы можете входить теперь, друзья, - обратился снова И. к толпе. - Не бойтесь ничего. Никого невидимый огонь не сожжет. Просто каждый положит свой цветок там, куда сможет подняться.

Люди стали подходить друг за другом, но редко кто мог положить свой цветок выше третьей ступени. Груда цветов скопилась даже не на первой ступени, а возле нее. На четвертой ступени легло с десяток цветов, и только по два цветка осталось на пятой и шестой ступенях. И то положившие их люди, спускаясь, изнемогали от жара невидимого огня, как когда-то изнемогал я, подымаясь в часовню с Радандой...

И. вошел в часовню, снял цветок с руки Божественной Матери и передал его матери Анне. С этим цветком она вышла из часовни, снова благословила своих детей, на этот раз держа цветок в благословляющей руке, сошла со ступеней и во главе всей толпы двинулась к трапезной.

И. велел всем, стоявшим на ступенях, за исключением меня и Грегора, идти за матерью Анной, сказав, что у нас есть еще небольшое дело, что мы скоро присоединимся к ним.

- Приведи сюда Деметро, - сказал он мне, как только последняя группа скрылась за поворотом аллеи.

Я не представлял себе, где мог быть сейчас Деметро, но И. указал мне на круто загибавшемся конце аллеи круг пальм. Добежав туда, я увидел сидевшего на земле и опиравшегося спиной о ствол пальмы Деметро. Он закрыл лицо руками, и горькие слезы потоком катились по рукам его и по платью.

- Деметро, друг. Тебя зовет Учитель И. Нельзя плакать. Ты сидишь сейчас возле такого места, где сама Жизнь-Радость дала людям знак вечной надежды и прощения. Только закон милосердия и пощады царит в этом месте. Ободрись, возьми мою руку, будь счастлив, что Учитель зовет тебя. Но если радость не превзойдет в тебе страха, раскаяния и всех иных сил и мыслей, ты ничего не услышишь и зов Учителя будет напрасен.

Я отер его слезы, как мог и умел, постарался вдохнуть в него энергию своего сердца, и Деметро, тронутый моим усердием, улыбнулся мне, прошептав:

- Ах, брат, я так виновен перед небом и землей и перед тобой лично - а ты так добр и ласков ко мне.

- Ты узнаешь, что значит «быть добрым», только тогда, когда подойдешь к Учителю И., хотя ты уже достаточно видел от доброты Раданды, - отвечал я ему.

Чем ближе мы подходили рука об руку к часовне, тем все больше светлело лицо Деметро. Когда мы подошли к самой лестнице, И. спустился к нам и положил обе свои руки на голову опустившегося на колени Деметро. Подозвав Грегора, И. приказал ему положить свои руки сверх его собственных и сказал:

- Я - защита тебе, друг. Не бойся больше ничего и нигде, как не боялся ты злых людей, преследовавших тебя в пустыне по дороге сюда. Крепко ощути, что ты всегда не один. У тебя еще не проснулись аспекты Единого, что носишь в себе, и потому не можешь ощущать той уверенности в себе, что знают люди, чувствующие себя всегда и везде в присутствии Бога, Его послами для помощи и выполнения Его труда на горькой и печальной земле. То - бесстрашные гонцы, забывшие о себе и помнящие только волю Его. Но мою руку и руку твоего будущего руководителя Грегора ты можешь ощущать всегда в руке своей. Опираясь на эту любящую руку, ты можешь проходить бесстрашно свой день, какое бы внешнее окружение не составляло рамки творчеству твоего духа. Но если все, что ты слышишь и видишь, что читаешь и выносишь из общения с людьми высокой духовной культуры, остается только рядом идей, мертво лежащих в складках твоего ума, и дела твоей жизни и труда катятся все так же по рельсам страха, сомнений, компромиссов колебаний - ты не станешь человеком-учеником, хотя бы имел неоднократные призывы Учителя. Не Учитель шлет испытания своему ученику, так или иначе проверяя его. Но Жизнь - в лице Светлого Братства - призывает человека в ученики, закаляя его в тех или иных испытаниях. В этих испытаниях человек сам имеет случай себя проверить и понять, в каком месте своего духовного храма он стоит. Проверь же, друг, сам свою непоколебимую верность, бесстрашие и радостность. Если ты будешь все время ощущать мою и Грегора руку в твоей, тебе бояться нечего - ты всюду будешь думать о человеке или о людях, для которых будешь участвовать в тех или иных событиях, а не о себе, своих страхах, удобствах или неприятностях. Если встретился тебе человек, и ты не подумал о нем, что это только футляр, внутри которого сосредоточена жизнь Единого; если одновременно и сам ты не помнил, как тебе приветить его своим светящимся огнем, храня такой чистый и сильный Свет сердца, чтобы быть похожим на прозрачную мраморную вазу, внутри которой сияет лампада, ты не имел встречи с человеком, и сам ты выронил мою руку. Если ты принял человека в свой дом - а ты знаешь, кого ты в него принял, - и рассматривал его как посланное тебе подспорье, как помощь тебе за твои заслуги и усердие к делам общественным, как помощь лично твоим бытовым делам, и создал ему безрадостную жизнь, забыв, что не он тебе послан, а ты ему дан для защиты и помощи, для того чтобы он научился подле тебя улыбаться и раскрепостился от страха. Если в один прекрасный день Жизнь взяла бич в руки и подстегнула твои обстоятельства, которые заставляли стоять на месте твой мертво лежащий дух, если Жизнь решила дать тебе возможность поправить твое неверное отношение и поведение к тому встречному, что ты приютил, а ты Ей ответил слезами, страхом, жалобами и унынием, снова расценивая все обстоятельства как «я», - ты уже скатился с той ступеньки, куда вошел, и рука моя не может поднять тебя, ибо твой дух покрылся плотным колпаком любви к себе, отбросив в сторону все священные идеи, о которых ты читал, которыми светлел и восторгался. Иди же, друг. Крепко подумай обо всем, что я тебе сказал, и еще крепче держись за мою и Грегора руки. Возвращайся к Раданде. Снеси ему поклон великой благодарности от всех нас за его труд и помощь и передай ему, что видел собственными главами здесь.

И. поднял Деметро, прижал его к себе, и тот вскрикнул, восторженно глядя на пылавшую часовню и лестницу, горящую землю и светившуюся в ее подземном огне всю подземную жизнь.

- О, Учитель, - воскликнул Деметро, - что это значит? Все горит в кострах пламени. Пламя, как лава, бушует под землей, в деревьях и цветах - и все же все остается неприкосновенным! И ты горишь, Учитель, и горят твои товарищи, и горит моя одежда, но я жив и даже не поранен огнем. Что это?

- Это тот огонь, что Жизнь дает от Себя людям в помощь и в знак единения всей Вселенной, состоящей из одной материи. Вернись к Раданде, расскажи ему, что видел, и иди дальше так, как он тебе скажет, до тех пор, пока я не вернусь в его Общину и не передам тебя непосредственному наблюдению Грегора. Вот спешит к нам и Ясса. Он поможет тебе оседлать нового мехари и сам поедет с тобой к Раданде.

И. благословил Деметро и Яссу, велел им выезжать сейчас же и передать Раданде его письмо. Но письмо свое он приказал мне взять в его комнате и передать его Деметро. Я получил также от него приказание проводить путников в их далекий путь и только тогда прийти в трапезную, куда сам И. отправился сейчас же.

Простившись с И., Деметро и Ясса прошли к конюшням и навесу выбирать и седлать верблюдов; я же отправился в комнату И. за его письмом к Раданде. Письмо я нашел на столе, и рядом с ним стояла небольшая коробочка, также предназначавшаяся Раданде.

Взяв и то и другое, я также направился к конюшням, но по дороге повстречался с одним из сторожей оазиса, посланным ко мне Яссой. Ясса просил меня ждать их у ворот, так как сами они должны еще переодеться в платье для путешествия и зайти за провиантом. Я имел достаточно времени, чтобы элегантно упаковать посылку Раданде и приготовить путникам легкую и удобную корзинку с фруктами. Ожидая моих друзей, я тихо сидел на скамье, мысленно пересматривая некоторые страницы прошлого, и в частности, встречу с Радандой. Мне приходили на постоянные жалобы людей друг на друга, их сетования, что ближний своей несносной тупостью или бестолковой отсталостью раздражает их или заставляет испытывать досаду, нарушая радостный и благополучный день.

Я представил себе Раданду, столь высокого наставника, и по устам моим скользнула улыбка, когда я задал себе вопрос: «Мог ли Раданда испытывать досаду на грешника, нарушающего его великое духовное благополучие?». И еще раз я пережил и передумал слова И.: «Встреча - это ты».

Послышались тяжелые шаги верблюдов, и к воротам подъехали два бедуина, в которых я с трудом узнал Яссу и Деметро. Отдав Деметро посылку для Раданды, привязав к седлу Яссы корзинку с фруктами, я горячо пожелал путникам счастливого пути. Долго я еще стоял в воротах - пока пыль пустыни не скрыла от моих глаз гонцов И., а затем поспешил в трапезную.

 

Глава 32

Прощальная речь И. обитателям оазиса матери Анны. Приезд в Общину Раданды и первая вечерняя трапеза. Наставление И. отъезжающим и остающимся. Часовня скорби. Отъезд в оазис Дартана Грегора, Василиона, Бронского и Игоро. Отъезд в Америку Андреевой и Ольденкотта.

 

Я поспешил в трапезную как раз вовремя. Обед уже кончился, и при моем появлении в дверях И. поднялся, чтобы поговорить с населением оазиса в последний раз, как я узнал из его речи. Окинув всех пристальным взглядом, он как бы каждому в отдельности послал свое благословение и заговорил:

- Много раз за это время я встречался с вами в этой комнате, и многими мыслями мы обменялись с вами. В самом недалеком будущем я и мои сотрудники покинем вас. Значит ли это, что разлука физических тел не даст нам возможности духовно общаться, что, продолжая совершенствоваться сами, мы лишимся возможности помогать идти к совершенству тем друзьям, от которых оторвалось наше физическое тело? Я говорил вам, что самая великая из действенных сил человека - мысль. Если человек достиг самообладания, мысль его выровнялась. Она не представляет из себя больше тех скачков и зигзагов, в которых был зажат человек невыдержанный. Самообладанию вспыльчивого угрожает все, вплоть до любого ничтожного внешнего препятствия. Человек полного самообладания может распоряжаться своей мыслью совершенно так же спокойно, не стесняясь любым расстоянием, как он распоряжается своею речью в физическом общении. Но для этого нужны еще и чистота его преданности тем, кому он шлет свои мысли, и полная освобожденность, а вы знаете, что освобожденность и радостность - синонимы. Но знать в теории, в мысли, в идее - еще не значит знать в истине. Тот знает правду Истины, кто пред Ней, в Ней и для Нее действует. Привыкнув действовать в Истине, человек перестает различать два мира - земли и неба; тогда для него существует только один новый мир, мир слиянного неба и земли, в котором он живет, мыслит и действует. Перейти в эту психику человек может только тогда, когда он долгое время жил, утверждая себя и встречного живущими в двух живых мирах - неба и земли. Этот подготовительный период, приводящий к жизни в слиянном мире, к действию в общем творчестве Всей Единой Жизни, длится у каждого существа так долго, как идет его путь вырабатывания цельности мысли. Неясные, не до конца додуманные идеи вводят человека в мутное, компромиссное существование. А выхваченный пучок чужих мыслей и идей, не пережитый как опыт простого дня, вносит непоправимый вред и несчастье в жизнь человека. Он «ищет» царства счастья, не находит его вовне, винит ближайших окружающих его людей в неумении жить с ним в мире, на самом же деле, не умея создать мира в себе и подать его им, жалуется и чувствует себя несчастным. В шумных толпах людей, куда многие из вас со мной поедут, ищите всегда и начало и конец своего неудачного общения с людьми - в самих себе. Вы же, остающиеся в этом чистом и чудесном углу, помните, как я объяснил вам силу мысли. Не выбрасывайте из своего внимания тех, с кем разлучаетесь сегодня. Но работая сами над цельностью вашей мысли, посылайте уехавшим друзьям свою силу умения мыслить по-новому, в полной цельности до конца. Не считайте, что войти в сотрудничество с Учителем можно лишь только потому, что «Учитель зовет». «Много званых, но мало избранных», - о том сказано уже давно. Если кто-либо из вас получил, тем или иным путем, задание или указание Учителя, и вместо того, чтобы каждую минуту своего времени употребить на труд над самим собой, постоянно стремиться достигнуть наибольшей цельности в мыслях и перевести привычно сосредоточенную мысль в действие, начнет смотреть по сторонам и говорить: «Конечно, я не могу жить в мире с теми или этими людьми. Но не могу вовсе не потому, что в моем сердце недостаточно мира. Я-то именно миролюбив, но меня не поддерживают люди, рядом со мной живущие. Достаточно было бы им произнести одно слово приказания - и грубые люди, сталкивающиеся со мной каждый день, стали бы самыми мирными и вежливыми со мною. И, разумеется, тогда уж мне ничего бы не стоило жить с ними в мире». Вы смеетесь. И я готов был бы смеяться с вами, если бы приведенный мною пример духовного убожества не был очень частым явлением среди обывательской жизни тех стран, куда вы со мной поедете. Там такие люди считают себя «следующими» за Учителем и «чтущими» Его, и там вам суждено растить истинную культуру духа...

К вам, остающимся, я обращаюсь теперь. Не важно для культурного роста вселенной, что живущее сейчас человечество, для вас далекое, совсем не знает о вас. Ваша роль, как роль каждого исторического явления, влияющего на рост культуры людей, до времени скрыта от глаз современного вам человечества. Но вскоре - конечно, не по счету одной земли, считающей короткий период ста лет веком, - вы выйдете на арену жизни, как творцы и деятели. Пустыня вокруг вас скоро зашумит хлебными злаками, вырастут и города неподалеку от вас. И ваш оазис станет большим и прекрасным городом, центром высокой цивилизации. Но вы? Как должны вы жить этот подготовительный период, пока скрыто от глаз народов вы движетесь в радости труда, видимые очам Бога? Мудрость не оказывает влияния извне, я неоднократно вам говорил. Но она и не проникает в глубины духа. Она там живет. И пробудить Ее в себе может только сам человек. И только сам человек - предел собственного Света. В данную минуту мы пришли к вам, чтобы помочь вам двинуться во внешней Цивилизации. Чтобы помочь вам в деле колонизации пустынного куска земли для нужд и целей нового человечества, которое Жизнь приведет сюда. Ваше сотрудничество с Жизнью состоит в помощи строительства для новых кадров человечества. В приготовлении таких новых условий внешней цивилизации, в которых следующие поколения смогут познать в себе высокие психические силы, глубже проникнуть в тайны природы и развернуть ослепительную картину действия ее сил для пользы и блага людей. Не вам суждено вынести новые ценности во внешний мир, ценности, подаваемые Жизнью людям. Вам суждено только приготовить почву для будущих откровений Ее. Но разве труд ваш, сотрудничество ваше с Жизнью от этого менее значительно? Разве для этого дела вы можете остановиться, хотя бы на мгновение, в вашем самоусовершенствовании? Ответьте сами себе на этот вопрос. Усвойте первое правило людей, желающих идти в ногу со своим народом, со своею современностью: нет дел мелких. Всякое дело составляет или утверждение жизни - и тогда оно является сотрудничеством с Богом, или оно является унылой мыслью о себе, то есть отрицанием, непониманием основного закона существования на земле: все в себе, все для блага общего, ибо все - любовь. Лишенное этого понимания, существование человека является голым эгоизмом невежественности. Идите за матерью Анной, как шли до сих пор, светло, радостно и мирно. Но прибавьте к задачам дня полное понимание: жить на земле - значит входить в активное содействие с трудом Единого. Жить - значит ежечасно утверждать. А утверждает только тот, кто в себе знает закон доброты и умеет проливать мир вокруг себя. Завтра мы уедем. Нашими руками Жизнь оставляет вам часовню Звучащей Радости. В ней зрите не помощь вам, но признание вас сотрудниками, верными друзьями Жизни, защитниками и пионерами новых духовных устоев для жизни и счастья будущих поколений.

И. отошел от стола и долго еще беседовал с обитателями оазиса. Все мы также оказались окруженными милыми людьми, каждый из которых старался выразить нам свою благодарность и огорчение по поводу нашего скорого отъезда. Наши хозяева никак не хотели расставаться с нами в этот день. И. предложил пойти в новую часть парка и еще раз полюбоваться всеми новыми чудесами искусства, которые жили теперь в оазисе как ряд новых великолепных зданий.

Долго большой толпой ходили мы за И. и матерью Анной, рассматривая обворожительно выглядевшие среди густой зелени новые постройки, как к И. подошла группа детей, и я услышал голос девочки:

- Учитель, а ведь ты еще не исполнил, что обещал. А завтра собираешься уехать. Как же так можно? Раз что обещал - свято. Как бы уж трудно ни было, а исполнить надо. Уехать тебе завтра никак нельзя.

И. поднял девочку на руки и, смеясь, спросил:

- Чего же это я не исполнил, что обещал, дитя мое?

Толпа, пораженная выходкой ребенка, притихла, и все ясно расслышали звонкий детский голосок:

- Да как же ты сам-то мог забыть? Ведь ты обещал нам свою статую. Еще все спорили: одни хотели поставить ее на воротах, другие на больнице, мы, дети, - на школе, а ты, чтобы всех примирить, решил поставить свой портрет на маяке. Никак тебе уезжать нельзя, пока слова не сдержишь.

И. продолжал весело смеяться, но что тут поднялось вокруг! Люди, забывшие, начисто забывшие, о своей просьбе, точно устыдились своей забывчивости. Одни укоряли себя в ней, другие в неблагодарности, третьи молили остаться и выполнить обещание. Трудно было даже представить себе, что мирный оазис, бесстрашный и спокойный в самые трагические и ужасные моменты, принимающий в форме полного самообладания факты огромной значимости, может вдруг превратиться в этакое бурное море волнений и выкриков.

Подняв вверх руку, призывая тем самым толпу к выдержке и молчанию, И. сказал:

- В эту минуту каждый из вас получил два урока. Первый - как легко потерять внешнее самообладание и как оно вредно действует на внутреннее равновесие. И второй урок - как плохо увлекаться одной землей и мало смотреть в небо. Если бы вы почаще смотрели на чудесное созвездие Креста, что сияет прямо над маяком, вы увидели бы, что обещанная вам моя статуя уже стоит на месте. Дитя напомнило вам о моем портрете, которому вы так много придаете сейчас значения. И если бы уста ребенка не укорили меня за невыполненное обещание, вы бы, вероятно, не скоро спохватились взглянуть на верх маяка и поискать там мою фигуру, хотя я верю вам, что по существу вы ею очень дорожите. Пойдемте же, вы убедитесь, что Учитель держит свое слово. Но с вас - со всех до одного - я тоже беру слово: пусть моя статуя будет олицетворением одного из законов вашей высокой чести, что раз слово дал - выполни. Если пообещал, а потом показалось трудным выполнить - взгляните на мою статую, подумайте, что я, живой, стою рядом с вами, и скажите себе: «Легко мне, Господи!»

Не спуская девочку с рук, И. пошел в старую часть парка. Дорога была не близкая, сумерки уже спускались, и, когда толпа, им ведомая, подошла к маяку, созвездие Креста уже ярко пылало на темном небе.

Много раз приходилось мне быть свидетелем «сверхъестественных» явлений, совершаемых И. И каждый раз, так или иначе, они меня поражали. В этот вечер я был раздавлен гигантским подвигом его воли и труда.

На самой вершине маяка - а я хорошо помнил его высоту, когда взбирался туда по неисчислимым ступеням лестниц, - стояла во весь человеческий рост статуя И. Чтобы казаться с земли в рост человека, как же велика должна была быть статуя на этакой высоте!

Да разве вообще это была «статуя»? Это был живой И. в белом, вышитом золотом платье, с оранжевым плащом на плечах, с пятиконечной звездой в поднятой руке. И звезда эта... горела так же ярко, как сверкавшие над нею ее сестры неба...

Молча стояла толпа, созерцая непередаваемое словами зрелище! И точно по волшебному мановению все опустились на колени, и мы семеро, И. и мать Анна запели гимн Владык мощи! Когда мы окончили петь, И. тихо сказал коленопреклоненной толпе:

- Выучитесь у матери Анны этому гимну и пойте его в высокоторжественные минуты вашей жизни. Пусть он будет для вас символом вашего единственного счастья: жить, утверждая Жизнь!

И. обнял мать Анну, поднявшуюся первой с колен. Затем каждого из жителей он благословил и ответил поцелуем в голову на прощальный поцелуй его руки.

И. не говорил ни слова о своем отъезде, но каждый понимал, что Учитель давал свое прощальное приветствие и что больше он не увидит этого чудесного человека, быть может, долгое-долгое время.

Глаза всех были влажны, когда И. произнес свои последние слова:

- Сейчас вы разойдетесь по своим комнатам, и многие из вас лягут спать в своих привычных условиях, чтобы проснуться завтра к обычному и привычному труду. Некоторые, возвратясь, найдут у себя платье путешественников. Они переоденутся в него и выйдут вновь сюда, чтобы начать жизнь, оторванную от старых привычек, полную новых, неожиданных и неведомых положений. Но все это - внешняя сторона. А силу, суть, самоё Жизнь каждый из вас понесет в себе. И только это важно человеку земли. Помните об этом и будьте счастливы и радостны, дети мои.

Далеко за полночь перевалило время, когда ушел последний благословленный и обнятый И. обитатель оазиса.

- Прощай, мать Анна. Прими поклон нашей благодарности за оказанное нам гостеприимство. Простись здесь с нами и покажи пример своим детям - не провожай нас.

Мы все подходили к чудесной настоятельнице, и для каждого из нас она нашла слово прощального привета и любви, особенно метко попадая в слабое место каждого. Мне она сказала:

- Давно уже тебе перестало быть «трудным» твое общение с людьми. Теперь у тебя еще щемит сердце от жалости иногда, когда видишь необходимость сказать жесткое слово ближнему. Но и это пройдет. Помни, что жалостливость и пощада ничего общего между собой не имеют. Пощада есть закон милосердия. И она вечна. Вечна так же, как сама Жизнь. А жалостливость есть предрассудок, ибо исходит из условностей земли. И в ней выражается не сострадание, а только кажущаяся, не истинная любовь, то есть сентиментальность.

Проводив мать Анну до ее дома, мы вернулись к себе, и тут я, впервые за все время пребывания в оазис увидел... Славу. Слава выполнял обязанности Яссы. Бог мой! Только что я удивлялся, что дитя напомнило толпе людей о желанной статуе И. Не понимал, как же могла тысяча людей забыть о портрете Учителя, Которого так горячо жаждала. А сам я? Я забыл, начисто забыл о живом человеке, с которым ехал всю дорогу по пустыне и с которым переступил порог обители матери Анны! Где же был все это долгое время Слава? Возвращался в Общину к Раданде? Или жил где-то в уединении здесь?

На мой изумленный взгляд и остолбенелый вид Слава ответил веселым смехом, указал мне на приготовленное для путешествия платье и сказал:

- Такая уж мне линия - все тебя удивлять неожиданностями, брат. Авось, по дороге расскажу тебе, как и где все это время я учился. Ведь я же говорил тебе, что Учитель И. возьмет меня с собой и отдаст в один из университетов. Но сейчас скорее одевайся. Верблюды уже ждут у ворот обители. Караван будет огромный. От одного Раданды я привел двести животных, да, пожалуй, отсюда захватим столько же.

Он быстро и ловко помог мне одеться в сложное платье для путешествия и собрать необходимые вещи, еще быстрее обежал всех товарищей и, не хуже Яссы везде и все предусмотрев, снова зашел за мной. Вместе с ним в последний раз сошел я на милое и мирное крылечко, где все уже были в сборе. Через минуту вышел И., и вслед за ним мы отправились к воротам. Здесь уже грузилась первая партия верблюдов, на которых усаживалась часть отъезжавших с нами туземцев. Более двух часов размещались люди и выравнивалась вереница верблюдов за воротами обители.

Весь караван был разбит на семь отрядов. Впереди ехал И., а во главе каждого отряда - один из нас. Я ехал в последнем отряде, и шествие замыкал Слава. На полпути нас встретил большой отряд общинников Раданды, которых И. тоже разделил на семь частей, поручив им наши отряды так, чтобы они занялись вывезенными нами от матери Анны людьми и опекой их в самой Общине Раданды. Ночь кончалась, когда мы выехали от матери Анны, и вечер уже опустился, когда мы, благополучно и безостановочно миновав пустыню, въехали в ограду Общины Раданды.

Как и в первое посещение, когда я въехал в широкие ворота этой Общины, привезенный сюда И., и сразу же увидел милое, с незабываемой улыбкой доброты лицо Раданды, - так и теперь первый встреченный мною взгляд был взгляд старца. Как только я сошел, на землю, он не дал мне даже склониться перед ним, но, протянув сухонькую ручку к моей голове, поцеловал меня в лоб и сказал:

- Ну вот, ты снова вернулся ко мне, дружок. Много, много кое-чего я тебе расскажу и передам, что велено мне присоединить к твоим знаниям и силам. А о тебе все знаю, хоть и не рассказывай. Мне ты можешь не рассказывать и не проявлять внешними способами своей любви, - заливаясь веселым смехом, продолжал Раданда. - Но что касается другого твоего друга, то уж тут - извини! Никакое мое педагогическое дарование не поможет тебе спастись от его требовательности. Но ты ее извини. Это все же не человек, а только птица, хотя и много умнее тысяч других двуногих братьев, - все так же смеясь, закончил Раданда.

Оторвавшись взглядом от чудесных сияющих глаз старца, я поразился огромностью и блестящей красотой стоявшего рядом с ним Эта. Распустив чудесный золотой хвост, павлин стоял неподвижно, как бы с удивлением вглядываясь в меня и не узнавая меня в моей изменившейся, новой форме. Но, если был поражен моим видом Эта, то не менее был поражен и я тем, что видел над его сиявшей головкой. Я ясно видел там свой портрет таким, каким уехал из Общины Раданды, почти два года назад. Хотя я и тогда уже носил кличку Голиафа, но далеко не достигал тех размеров, до которых я вырос и расширился теперь. И не только этим я поразился. Я видел всю умственную работу моей дорогой птички, которая шла в ряде мелькавших картин.

Удивление Эта выразилось в борьбе двух моих образов в его сознании. Он то отказывался признать меня в настоящей форме, то готов был броситься и заключить меня в свои объятия. Наконец, с видом полного непонимания, он повернул свою очаровательную головку к Раданде, требуя у него помощи и объяснения.

- Ведь вот какой ты, братец мой, Фома неверный, - кротко улыбаясь, сказал Эта старец. - Ведь я тебе каждый день втолковывал, что время летит и сметает прошлое. И не существует этого прошлого. Пока ты все думаешь о человеке, каким он был, он уже давно успел во всем измениться и начисто сам забыл о том, каким был. И верность в том и состоит, чтобы принимать все изменения своего друга и посылать ему любовь и мир. Это и есть он, Левушка, твой друг и хозяин. Тебе бы его приветствовать радостно, а ты стоишь и решаешь вопрос: как это пришел друг в новой форме?

По мере слов Раданды глаза птицы принимали более спокойное выражение. Вдруг среди хаоса борющихся над его головой двух моих фигур блеснул какой-то свет, на мгновение все в нем исчезло и обрисовалась одна, соответствующая моему теперешнему виду фигура. Эта вскрикнул, забыл все условное от хорошей воспитанности и прыгнул мне на руки, охватив крыльями мою голову, стащил с нее и шлем, и капюшон и растрепал мои кудри, точно только их и признавая за истинный отличительный признак своего старого друга.

Как ни был я привычен к большим тяжестям, как ни оценивал я грандиозный для своей породы рост Эта - все же тяжесть его веса меня удивила. Не без труда усадил я моего друга на плечо, и так мне и пришлось нести его до самого дома, потому что я чувствовал, что никакие увещевания и убеждения не заставят его расстаться со мной в эти минуты.

Раданда приказал мне спешить к И. и вступить вновь в свои старые обязанности его секретаря, с той только разницей, что теперь я уже не буду ему келейником, но у меня самого будет брат и ученик для несения этих обязанностей.

Так как мой отряд пришел последним, то я не видел, кто, кроме Раданды, встречал предыдущие отряды, как и где размещались привезенные нами люди. Мой отряд встречали не только взрослые, но и дети; встречали точно лучших своих друзей и уводили по разным направлениям сада после того, как каждого приветствовал ласковым словом Раданда.

Я поспешил к И., поняв, что он остановился в том же домике, где жил до отъезда. Так оно и было. Здесь все уже жило, энергично входили и выходили люди, двери комнат, где вновь разместились в старом порядке все наши друзья, открывались и закрывались, и между многими знакомыми фигурами общинников я увидал Деметро, входившего в комнату Грегора.

Когда я подошел к своей келейке, дверь ее открылась и на пороге показалась фигура И., успевшего уже умыться и переодеться в чудесное белое платье.

- И не стыдно тебе, Эта, замученного друга своего так утруждать? - улыбаясь, спросил И. птицу.

Эта соскочил с моего плеча, низко поклонился Учителю, поднял свою головку к его руке и подставил ему ее, точно прося прощения и благословения.

- Ах, хитрец, хитрец, - продолжая улыбаться, сказал И. и погладил птицу, осторожно расправляя ее хохолок. - Только смотри, больше не езди на Левушке, тебе уже самому пора его возить.

Еще ниже поклонившись И., Эта чинно встал за мной, точно верный часовой. И., осмотрев мой пыльный наряд, укоризненно покачал головой и сказал:

- Как же это Ясса пропустил тебя? Он должен был у ворот встретить тебя и проводить в ванну. У него и новое платье для тебя.

Послышались легкие, торопливые шаги, это бежал Ясса.

- Прости, Учитель. Во всем виноват озорник Эта. Я видел, как он бежал к воротам, и велел ему проводить Левушку прямо ко мне. А он обещал, три раза кивнул головой - и не исполнил обещания. Я виноват трижды, - говорил печально Ясса.

- Конечно, Ясса, человек всегда виноват, когда старается данное ему поручение переложить на другого. Но для печального голоса твоего я не нахожу причины. Помни только крепче, что нет дел мелких. Веди Левушку скорее. Мы уйдем вперед, я постараюсь подождать тебя и его у сторожки. Там будет и Мулга, вы ему оставите птицу. Старайтесь навести лоск скорее, - прибавил И. нам вдогонку.

На этот раз Ясса не пришлось возиться со мною. Я не испытывал никакой усталости, был свеж и бодр, точно и не совершал дневного путешествия по пустыне. Когда Ясса подал мне платье с золотым шитьем, в каком ходил И., я посмотрел на него с таким изумлением, что он расхохотался.

- Уж не думаешь ли ты, Левушка, что я вторично могу неточно выполнить приказание И.? Надевай без сомнений - это тебе подарок Владык мощи. И чтобы ты не забыл о своей вековой связи с ними, Владыка-Глава передает тебе перстень, что найдешь в кармане платья.

Я надел прекрасное платье, подумав, как ко многому оно обязывает, и с благоговением вынул перстень Владыки-Главы. Необычайное волнение наполнило мое сердце. В золото был вправлен бело-розовый камень, на котором была выгравирована лаборатория стихий. На внутренней стороне камня были вырезаны слова: «Радостный носит Жизнь живую и мчит в Ней каждого встречного. Живи так до новой встречи».

Когда мы подошли к сторожке, Мулга и новый сторож приняли от нас Эта, а в дверях трапезной нас поджидали И., Раданда и все мои товарищи по обучению в лаборатории стихий. Двери трапезной широко раскрылись, и первое лицо, которое я различил в море голов, войдя в трапезную, было темное лицо великана Дартана.

Раданда усадил всех нас за своим столом, предложил занять места так, как мы сидели за этим столом в первый приезд. Снова, по знаку настоятеля, братья стали подавать еду; снова царила торжественная тишина в огромном зале; и снова Раданда делал вид, что усердно ест из своей полупустой мисочки.

Как много огромного, не передаваемого словами, произошло в моей жизни и в жизни всех здесь сейчас сидящих и раньше сидевших людей! И я снова здесь, точно не существовало времени, отъездов, событий, незабвенного посещения обители матери Анны.

Анна... Это имя вызвало в моей памяти другое прекрасное лицо, другой неповторимый голос, Константинополь, Ананду и новое обязательство по отношения к матери Анне - обещание привезти к ней ее заместительницу и освободительницу...

И. слегка прикоснулся ко мне, и я понял, что надо войти всей глубиной сердца в это летящее «сейчас», а не в то, что будет. Я улыбнулся И., признав себя проштрафившимся не менее Эта.

Есть я положительно не мог. После бобов Владык мне казались необычайно тяжелыми молоко и хлеб у матери Анны, и трудно было привыкать к ним. Но горячая похлебка, казавшаяся мне не так давно роскошным и изысканным блюдом, возмущала мое обоняние, и я не мог притронуться к ней. Мои товарищи были более благополучны и удачно делали вид, что едят с аппетитом. Как и когда-то, прислуживавший за нашим столом брат взял у меня похлебку и подал мне смесь из разных фруктов, за что я его от всего сердца поблагодарил и принялся есть их усердно без всякого притворного аппетита. Случайно встретившись взглядом с И., я получил из его глаз целый заряд юмористических искр, но, когда посмотрел в его чашу, ответил ему тем же: в его чаше было точно такое же фруктовое месиво, как у меня...

Я посмотрел на Дартана, сидевшего за ближайшим от нас столом, лицом ко мне. Я ли изменился или изменился этот великан? Его лицо, показавшееся мне в первое знакомство каменным и непроницаемым, лицо, охранявшее внутренний мир от постороннего взгляда, как каменный панцирь, казалось мне теперь прозрачной, точно из коричневого мрамора вазой, где светились все мысли и била могучая радостность. Дартан, дедушка Дартан, вековой дуб, казался мне сейчас молодым. Я не видел его внешней судьбы, я читал его Вечное. По всей вероятности, и он смотрел на меня иными глазами, так как в них не было покровительственной защиты, с которой он смотрел на меня в своем оазисе, а была радость, точно он слал мне победный клич.

Трапеза окончилась; братья убрали последнюю посуду. Раданда встал, поклонился И., и его тихий внятный голос раздался в еще большей тишине, хотя она и без того казалась предельной.

- Ты посетил нас вновь сегодня, Учитель. И это посещение твое несет многим из нас освобождение. Многих когда-то привез ты сюда, но еще больше людей взял и еще возьмешь ты отсюда в далекий и широкий мир. Благоволи сам сказать, кого и как назначаешь ты себе в помощники и сотрудники.

Раданда сел, И. встал, и опять, но на этот раз в гораздо большей степени, весь зал озарился светом, бежавшим от него лучами.

- Друзья мои, вы ждали моего возвращения, как ждут «чудес». Вы и сейчас ждете, что я буду вас «выбирать», увезу тех, кто мне понравился, кого я сочту «готовым» к новой жизни, вернее к новой форме труда. Ваш настоятель много раз старался объяснить вам, что зов Учителя не есть выбор. Готов ученик - готов ему и Учитель. Готов дух человека, созрел он - готова и новая форма труда и деятельности для него. Никто не может «вести» человека. Он сам идет. И в зависимости от того, как он сам идет, Учитель может ему ответить, освещая - с той или иной силой - горизонт его духовного пути. Если кто-либо из вас еще горит какой-то страстью, как бы она ни была завуалирована, он не может ехать со мной в тот широкий мир, где пламенем, под вуалями и без них, горят страсти. Потому что его личная страсть, не имеющая явных внешних признаков, но еще тлеющая в глубине сердца, немедленно вспыхнет, как только соприкоснется с окружающим пламенем. Работа в условиях мирской жизни, из которой вы все ушли когда-то, преследуемые собственными страстями, может быть плодотворна снова только тогда, когда уже не надо думать о себе, когда интерес к частице «я» потерян и гудит радостная энергия в сердце, что можно теперь жить освобожденным, легко и просто, в любых условиях, заботясь только о труде, к которому дает указание Единый Владыка Земли. Каждый человек, входящий в сотрудничество с людьми земли в ее огромных, густонаселенных городах, может и должен развернуть в своей психике совершенно новую страницу деятельности, в которой нет пониманий обывательского «счастья» от полноты исполнения тех или иных своих желаний, собственных, личных возвышений и завоеваний. Тот, кто становится истинным человеком, то есть несет раскрытый дух по векам - что и отражено в слове «человек», то есть «чело, идущее в веках», - тот уже не может не видеть, что все человечество идет к совершенству, что сила всех удесятеряется от стремлений каждого к добру и общему благу. Такой человек входит в единение только с сутью в человеке; и умение находить только этот способ единения с ближними есть первый дар, который завоевывает человек, освободивший свой дух от личных страстей и порывов. Он всем сознанием объемлет всю Вселенную и строит Общину мира для нее. Вы - те, кто хочет ехать со мной служить людям ступенькой в их духовном прогрессе, - вы не только «человеки», вы еще и ученики. Для вас уже обязательно не только единение в даре доброты; для вас уже нет иного пути, как радость понимания, что вы - двигатели, новые духовные моторы для разрушения человеческих предрассудков в их привычном цикле пониманий. Устремленность к дальним мирам - обычный и привычный способ вашего мышления. С первых же шагов в неведомом вам еще современном культурном обществе вы столкнетесь с двумя тяжелейшими предрассудками эгоизма: одиночеством и требовательностью к людям. Сознаете ли вы, как широко, как твердо, без всяких колебаний, должна жить в вас Живая Радость, живое сознание, что для вас, учеников, нет и не может быть одиночества? Ежесекундное творческое слияние с Единым так заполняет сердце ученика, что в нем нет места мыслям и чувствам о себе, а есть только одна мысль: всякое мое дело есть дело Пославшего меня на землю. Мой путь - Его движение, и если «я» схватило меня в эту минуту за сердце - Его путь через меня прекратился... Проверьте себя в эти последние дни. Откройте глубже свои духовные сокровища, отройте все остатки личных чувств и самолюбий и вникните в мои слова: не я вас «выбираю», но вы идете на зов сердца, где нет иных побуждений, как быть слугою Бога. Тот, в ком шевельнулась хотя бы самая маленькая мысль: «Он награжден вниманием Учителя или людей больше меня»; тот, кто подумал: «Трудно жить на земле одинокому»; тот, кто развернул перед собой горделивую панораму: «Буду помогать человечеству», - все останьтесь, не ходите со мной в пламя крови и страстей людских, так как вы еще не сбросили личины «я». Только утвердясь в живой Любви, то есть неся ее всякому, человек перестает быть одиноким, так как это понятие исчезает из его духовного кругозора. Идя в этой психике среди людей, можно разбивать в каждом его предрассудок одиночества и вводить его в круг радостных новых пониманий, заменяя ими прежний цикл идей, в которых жил страдающий от одиночества человек. Первым следствием нравственной узости, когда человек чувствует себя одиноким, бывает нравственное уродство - требовательность к другим. Требовательность, прежде всего к тем, кто старался или согласился разделить его одиночество. Если это дружба - то дружба эта имеет глубоко запрятанные когти ревности, желания быть «всем» для друга. Если это любовь, то любовь, идущая вразрез с самым элементарным человеческим пониманием, что она есть отдача света и мира, а не жажда взять все лучшее, ибо чувство хозяина - первый стимул закрепощенного в страстях человека. Страх, в тысячах и тысячах самых разнообразных видов и мыслей, пугает человека и путает его ежедневное единение с другом, с общественностью, с сотрудниками, выставляя всюду условные пугала, существующие только в собственном сознании каждого: «потеряю», «увлечется», «мне не достаточно отдает», «заболеет», «переутомится», «покинет», «потеряю опору и карьеру». Страх сжимает все духовные силы внутри человека и не менее крепко сжимает кольцо вокруг человека. Никакое общение невозможно для вас с Учителем и для Учителя через вас, если вы допустили страх в свое сердце. В тех городах, где предстоит вам трудиться на пользу и благо людей, почти все люди побеждены страхом и не умеют действовать в своем труде, стоя в Вечности. Сейчас, здесь поймите, какую величайшую освобожденность должны вы сознавать в себе, чтобы можно было о вас сказать: «Эти люди готовы к труду Учителя, их дух не может ни смутиться, ни замутиться от общения с закрепощенными людьми. Они владеют даром распознавания, их «доброта» есть умение видеть в каждом Единого...» Отряхните с себя не только уродливые мысли о застенчивости, но и всякие мысли о разнице между вашей культурой и культурой людей тех мест, куда поедете. Для вас есть только одна культура: проносить во все сердца мир, как бы ни велика была разница в воспитании и отлична цивилизация стоящих перед вами людей и как бы глубоко вы ни понимали, что общающееся с вами сердце спит еще в глубоком и грубом невежестве относительно своего истинного земного пути и в полном непонимании смысла своего воплощения. Не ужасайтесь никаким страшным событиям внешней жизни народов, в ритм существования которых суждено вам включиться, потому что для вас нет ритма какого-то одного народа, вырванного из общей жизни вселенной, для вас есть один ритм - ритм Великой Матери Жизни. Стоя в этом ритме, устремив сердце и мысль к дальним мирам, начинайте свой день труда и любви среди тех людей, куда последуете за мной. Но если хоть на одну минуту допустите тоску, что не всегда вы будете нести свой подвиг труда и любви рядом со мной, в физической близости, что не всегда сможете обменяться со мной мыслью, советом, найти во мне физического, бодрящего сотрудника, - не ездите, оставайтесь здесь, за оградой, куда не проникают течения быта и скорби суетных толп людей. Каждый идущий не во мне должен искать помощи, но в себе вскрыть аспекты Единого и ими войти в ритм Единого Владыки Земли, в тот ритм, в котором Он трудится для той же Земли, для которой вы, ученики, сотрудники и братья, «готовы». Раскрыть во встречном какое бы то ни было понимание мировой жизни и собственной ответственности перед ней не может ни один человек, пока сам не утвердится в привычке жить только в ритме вселенной. Тысячи и тысячи раз говорил я вам, что дать можно только то, что имеешь сам. Иначе все попытки принести мир и утешение человеку будут только пустоцветом, спиралью умствования, без смысла и цели посланными в эфир «словами», где и без того немало мусора. Обдумайте то, что я вам сказал. Некоторым из вас еще есть время победить в себе остатки стесняющих дух страстей. Иным надо немедленно решить для себя кардинальный вопрос, как включиться в труд Единого на земле, ибо первая партия, которой предстоит отправиться в путь с Грегором и Бронским, уедет через два дня в оазис Дартана. Там вы проживете столько, сколько найдут нужным ваши новые водители, будете там учиться так и тому, как они найдут нужным, и только по их указанию двинетесь за ни и в далекие и неведомые вам страны. Еще раз напоминаю вам: «Все - в себе». Великую мощь должен ощущать каждый человек в себе, независимо от мест, окружения, обязанностей и внешних условий. И только те из вас, в ком окончательно нет слабости и желания искать себе иной защиты и помощи, кроме того Единого, что носят в себе, только те могут быть слугами и сотрудниками Учителю, а через него и Великому Владыке Земли. Ежечасно ощущайте, что образ Учителя, трудящегося рядом с вами, живой, любящий и живущий в ритме Великой Жизни, принимает каждое дыхание вашей Любви и разделяет вашу радость жить в труде единения с живыми трудящегося неба и трудящейся земли. Все едино, нет разрывов, есть единая Община мира, членами которой вас призывает стать Великое Светлое Братство.

И. поклонился всем слушавшим, поклонился Раданде и подал знак к выходу из трапезной. Когда все покинули огромный зал, И. подозвал Дартана, приветствовавшего всех нас как сердечно любимых друзей.

- Ну вот, Дартан, часть первая твоих трудов завершается. Великие Владыки мощи посылают тебе свои заветы и наставления через Бронского, Игоро, Грегора и Василиона. Видишь, как ты богат послами! Но это не значит, что ты сам освобождаешься от дальнейших трудов или что послы твои останутся с тобой надолго. Они совершат революцию в твоем оазисе, передадут тебе снова твое переформированное царство и уедут вдогонку за мной выполнять свои новые мировые задачи.

И. отпустил всех нас, велел мне разобрать письма в его комнате и подождать его возвращения. Сам же он с Дартаном и Яссой прошел к Раданде.

Захватив Эта у Мулги, который необыкновенно ласково приветствовал меня и сказал, что получил приказание от И. возвратиться с ним вместе в Общину Али, чему он очень рад и счастлив, я пошел обратно в наш домик. Эта чинно шагал рядом со мной, ничем не нарушая торжественности моего настроения, в которое привела меня речь И. Вскоре я услышал вдали за собой торопливые шаги и почувствовал, что человек спешит догнать меня. Я замедлил шаги, и через несколько минут меня догнал Бронский.

- Левушка, дорогой мой друг. Давно я с Вами не говорил, давно, с Общины Али, я даже не имел возможности обменяться с Вами мыслями, хотя все время был подле Вас, разделяя во многом Вашу судьбу. По существу говоря, мне даже не нужны были слова, так как я чувствовал, что все мои мысли доходят до Вас так же, как и ваши до меня. Я сознавал неразрывную близость с Вами, как и со всеми теми, кто несет сейчас людям задачи Светлого Братства. Но кроме этой идейной связи, большая теплота сердца тянет меня к Вам, дорогой друг. Я не могу забыть, с какой теплотой встречали Вы меня во все минуты моего горя и как я всегда находил в вас утешение доброты, а не слова «об» утешении, звучащие нравоучением, что так часто встречал в жизни. Теперь, когда вся моя психика иная и для меня уже нет возможности думать о себе и жить для себя; когда это наше свидание, быть может, радостная и последняя встреча в этой форме, так как очень скоро я уеду с Дартаном, а Вы будете сопровождать И. в его дальнейшем путешествии по миру, - мне хочется еще раз высказать Вам, каким примером бодрости, всегда глубокого мира Вы для меня были. Много божественно прекрасных ликов и сияющих, священных фигур видели мы с Вами за это сравнительно короткое время нашего счастливого обучения подле И. и Владык мощи. Но во всех этих людях я видел уже результат их многих и многолетних трудов. Я видел их уже не обычными людьми, но сверхчеловеками, теми, кого в быту мы звали «святыми». Грань между обычным миром земли и вечным небом для них не существовала. Но как они вошли в свое сверхчеловеческое существование, я постичь не мог. Встретив Вас, хотя ни Вы, никто другой мне ничего не говорили, я сразу понял, какие основные качества человека могут привести его к высокому и светлому пути существования сверхчеловеком, то есть к Великому Светлому Братству. Живой пример полной цельности, полной чистоты и преданности, полной верности, когда даже беглая мысль легкого ее нарушения, не только какого бы то ни было предательства, не может мелькнуть в мозгу общающегося с Вами человека, - этот живой пример, увиденный мною в Вас, сразу заставил меня сбросить с сердца всю слякоть сомнений и крепко утвердиться в целесообразности движущихся и складывающихся обстоятельств каждого отдельного человека и всего мироздания. Расставаясь с Вами теперь, я об одном буду помнить: нет встреч случайных, и встреча с Вами повторится, если вечная память о Вашей верности будет жить во мне. Позвольте мне обнять Вас, друг. Быть может, уже не представится больше минуты поговорить с Вами вдвоем. И. дал мне поручение быть с Грегором в доме Деметро и отобрать всех, кто готов для возвращения в оазис Дартана. Мой последний привет любви я передаю вам в этой коробочке, на крышке и дне которой мы с Игоро выгравировали сами те постройки, его и мою, что остались в оазисе матери Анны. Грегор много смеялся над нашим детским трудом граверов, но все милостиво поправил и, в конце концов, даже похвалил. Примите наш общий дар и... помогайте нам. Мой Владыка мощи сказал мне, что первый по силе между нами - Вы. Я, впрочем, в этом и не сомневался.

Обняв меня несколько раз, всматриваясь в меня, точно хотел навеки сохранить мой образ в своей зрительной памяти, Бронский поцеловал коробочку из бело-розового стекла с золотыми крапинками и подал ее мне. Отвечая другу на его сердечные объятия, глубоко тронутый его нежностью, я тихо сказал:

- Когда-то Вы не раз говорили мне: «Левушка, где вы запропали? Я так соскучился по Вас». Я тогда не понимал Вашего состояния. Вы - обладатель такого гениального таланта - казались мне богачом, всегда настолько заполненным внутри, что Вам некогда думать о ком-либо, кого бы Вам не хватало для Вашего творчества. Теперь я понимаю, что счастье творящего именно в том и состоит, что сердце его, всегда пустое для личного и открытое творческому порыву, вбирает каждого и отдает ему всю любовь. Отдав ее однажды, оно уже не забывает встречного, ее подобравшего. Не скука, не тоска, но полнота общения необходима сердцу, научившемуся отдавать любовь. Где бы Вы ни были, чем бы Вы ни были заняты, Станислав, в моем первом привете дню, в моем славословии вселенной будет привет Вашему сердцу и труду. Не ждите новых побегов сразу, но я знаю, что, когда мы встретимся с Вами в следующий раз, сеть школ Ваших театральных последователей заполнит все города мира и совершится новая эпоха в искусстве. Примите мою любовь в обмен на Вашу. Этот крест подарил мне Дартан, прося отдать его тому другу, в преданности которого я не буду сомневаться. Он точно предвидел, что мне скоро понадобится такой талисман. Я носил его на себе всего несколько часов, но ощущение радости и тепла от него бежало по всему моему телу. Пусть радостность этого креста защищает Вас во все минуты мелькающих вокруг человеческих разногласий и напоминает Вам о любви и преданности вашего друга Левушки.

Еще раз обнявшись, мы расстались с Бронским, которого уже разыскивал Игоро, издали призывая его условным свистом. Добравшись до своей келейки без дальнейших промедлений, полный впечатлений от любви и дружбы Бронского, я уложил спать Эта, переоделся в обычное платье и пошел в комнату И., где и погрузился в разбор громадного количества писем и бумаг.

Я и не заметил, как мелькнула ночь, как солнце послало свой первый луч пустыне. Но меня привел в себя звук колокола и одновременно с ним появившиеся И. с Яссой из одной двери и Эта из другой.

Всех нас заставил смеяться Эта, раскланивавшийся с нами по старшинству. Сначала И., потом Ясса, потом я получили по почтительному поклону.

- Вот и не угадал, дружок. Хозяину твоему Бог сулил быть выше Яссы по его положению на земле, - смеясь, сказал И. - Запомни, Эта. Он, Левушка, - хозяин для людей, а Ясса - работник. Так для людей. А для сердца твоего - оба равны. Для благополучия Левушки Ясса необходим. Запомни это хорошенько и оберегай обоих одинаково. Понял? - продолжал И., поглаживая головку Эта.

Не знаю, что и как понял Эта, только он пристально посмотрел на меня, потом на Яссу. Подошел ко мне, опустился на землю и поклонился, касаясь головкой моих ног. Не дав мне опомниться от изумления, он подошел к Яссе, поклонился ему, потерся головкой о его руку, затем отступил шага на два, пронзительно вскрикнул, распустил хвост, раскрыл крылья и, взлетев на плечо Яссы, охватил его голову крыльями, нежно прильнул головкой к его плечу. Выразив Яссе этим способом, которого он кроме меня до сих пор не применял ни к кому, свою любовь, он снова вернулся ко мне, взлетел ко мне на грудь и чуть не задавил меня в своих мощных объятиях, чему немало смеялись мои друзья. Успокоившись, Эта встал у моих ног, давая понять, что все сообразил и запомнил и что представления на этот раз кончены.

- Левушка, - обратился И. ко мне, - Я вижу, ты еще не всю почту разобрал. Но как бы ни было много в ней экстренного, сегодня для нее у тебя времени больше не будет. Сейчас мы все приведем себя в порядок и отправимся в трапезную. Прямо оттуда ты со мной и с другими пойдешь в дом Деметро, где соберутся все из оазиса Дартана, кто нашёл в себе силы и желание трудиться. После моей беседы с ними каждый из вас проведет остаток дня в беседах и оказании помощи тем из людей, кто обратится к вам за советом или с вопросами.

Через самое короткое время все мы уже были в трапезной и радовались встрече с Деметро, его матерью и сестрами-математиками, которых застали в беседе с Радандой у порога зала.

Приветливо поздоровавшись со всеми, но не задержавшись ни на минуту, И. прошел прямо к столу, где и мы все заняли наши обычные места. Вся группа собеседников Раданды также заняла места за нашим столом. Прямо против меня сидел Деметро рядом с матерью, и я имел достаточно времени, чтобы разглядеть огромную перемену во внешности их обоих. Деметро нисколько не походил сейчас ни на свой первоначальный облик, хорошо сохранившийся в моей памяти, ни на того гонца-страдальца, врезавшегося в мое сердце в оазисе матери Анны. Сейчас передо мною сидело уравновешенное существо, совершенно не искавшее личного выдвижения. Он не был заинтересован в том, куда и как он поедет, где будет трудиться и кем будет окружен. Я видел яркий свет в сердце Деметро, не раз подмечал его взгляд, почти с обожанием устремленный на И., и понимал, что жизнь новая, творческая, радостная начинается для этого человека. Его бодрости, казалось, нет конца, и ни малейшего разочарования или страха не мелькало в его ауре.

В сидевшей рядом с ним его матери все было наоборот. В ней с большим трудом можно было признать ту красивую и элегантную даму, которая принимала меня в своем доме около двух лет назад и которую тогда можно было скорее принять за его старшую сестру, чем за мать. Сейчас от ее красоты не осталось и следа. Она была старушкой, хотя держалась прямо и манеры ее оставались элегантными. Я видел, что какое-то горе сокрушило ее, разбило все ее будущее, а в настоящем она не нашла ни мира, ни спокойного подчинения неизбежным обстоятельствам. Она подчинилась им, как трагедии. Печальный, померкший взгляд когда-то красивых глаз ничего не выражал, кроме горечи, разочарования и безнадежности.

Я задумался о ее судьбе, о том, зачем это олицетворение безнадежности поедет в оазис Дартана, как получил ответ сразу на все свои вопросы о ней. Взгляд, который она бросила на сына, подметив его обожающий взор, устремленный на И., взгляд, точно в зеркале отразивший обожание Деметро, был разгадкой для меня. Мать, обожавшая сына, пережила его обновление и переход в ученики Раданды, И. и Грегора как собственную личную драму, как разорение и опустошение собственного сердца. Любя его глубоко, она не сопротивлялась его стремлениям. Она сошла с его пути и не нашла себе места во вселенной, где могло бы ее сердце зацепиться за какой-нибудь труд или радость, чтобы включиться в общую жизнь людей. Крах личной привязанности сделал ее тенью Деметро, и все в его пути казалось ей гибелью собственной жизни.

Мне было глубоко жаль несчастную женщину, но я понимал, что никто ничего не мог сделать, чтобы облегчить ей ее путь, где без полной власти над обожаемым сыном она успокоиться не могла. Ее «я», «я», «я» давило ее со всех сторон.

Я перевел глаза на сидевших по другую сторону Деметро сестер-математиков, и сердце мое радостно дрогнуло, точно я соприкоснулся с источником живой воды. И Роланда, и Рунка, как пылающие цветы, испускали силу тепла, мира, энергии. Не только прежней неудовлетворенности не было в лице младшей, не только жажды опеки и поддержки со стороны старшей не искала младшая, но она как будто была впереди по лившимся от нее струям спокойной энергии.

Трапеза была окончена, мы вышли все вместе вслед за Радандой и И. и направились к дому Деметро. Мне пришлось идти рядом с Леокадией. Женщина, очевидно, почувствовала мое доброжелательство к ней, так как не прошло и нескольких минут, как она мне сказала:

- Благодарю Вас за то, что Вы простили мне и моему сыну тот малопочтительный прием, который мы оказали Вам в нашем доме, хотя и знали, что Вы пришли к нам от Учителя.

- Стоит ли вспоминать об этом неудачном поступке, который так давно был и не оставил никакого следа горечи в моем сознании? Если в эту минуту он всплыл в Вашей памяти, то только для того, чтобы Вы ярче и глубже подумали, как много раз мы теряем важные и нужные нам встречи только потому, что не вдумываемся вообще в великий смысл нашего дня, который весь только и состоит во встречах и подготовке к ним. Я прошу Вас не огорчаться прошлым. Оно не существует более, Вы сами восстанавливаете его из праха энергией Ваших психических сил. Если бы Вы могли ясно видеть, как мутится Ваш дух в эту минуту в страстях скорби, горечи и беспокойства и как они мешают Вам проливать радость и ловить Свет, который окружает Вас и течет к Вам целыми реками от И.! Но кора Вашего упорного устремления только на одну рану сердца: «Сын отошел, для меня нет ничего больше в жизни», - кора непроницаемого Вашего эгоизма не позволяет ни одному лучу коснуться Вашего сердца. Только те сердца, что достигли мира, способны воспринять невидимые, но тем не менее глубоко действенные благие силы, окружающие их. Успокойтесь, отодвиньте от себя постоянно давящую мысль о себе и думайте о пути Вашего сына, если Вы действительно его любите. Вы представляете себе только иллюзию материнской любви, на самом же деле погружаетесь только в инстинкт животной любви, лишенной первого человеческого элемента: отдачи. Простите, мы приближаемся к цели, кто знает, будет ли у меня возможность новой встречи и разговора с Вами, - прервал я Леокадию, явно желавшую мне что-то возразить.

- Если Ваша сила любви именно Сила той Жизни, что каждый из нас в себе носит, будьте бдительны в эти серьезнейшие минуты начала новой творческой жизни Вашего сына и постарайтесь найти в себе примиренность. Только полное Ваше самообладание, забвение себя и бесстрастие всех Ваших мыслей и суждений в течение всего времени, пока Учитель И. здесь с Вами, могут помочь Деметро сложиться в крепкую духовную единицу, где зло больше не сможет сломать его прекрасный и чистый творческий путь.

Мы подошли к дому Деметро. И. остановятся, окинул каждого из нас пристальным взглядом, задержавшись несколько долее на Леокадии, и сказал голосом такой доброты, миролюбия и проникновенного внимания к каждому сердцу, что я радостно встрепенулся и получил еще один урок, что значит пощада Учителя.

- Остановитесь на минуту, мои дорогие друзья, не переступайте порога этого дома в смятенном состоянии. Глубоко-глубоко вверьте себя Великой Матери Жизни, вберите в сознание Ее закон целесообразности и понесите каждый в своем сердце ту силу доброжелательства к людям, до которой каждый из вас созрел. Перед началом каждого дела, каждой встречи и каждого нового творческого импульса сердца не надо стоять на перекрестке дорог и думать: «Куда? Как? Что могу я?» Но надо крепко стоять на твердой и пламенной дороге: «Любя, несу любовь, ею коснусь Любви встречного, а не телесной рамки его». Сосредоточьтесь. Вы войдете в дом, где люди много лет ждали момента этого свидания, и здесь воля к победе, любящая и стойкая, каждого из вас может помочь встречным только тогда, когда каждый будет в полной верности, то есть в полном самообладании. Только в этой силе духа, напряженного до крайних пределов любви и мира, самоотречения и радости служить ближнему по масштабам духовных сил каждого, может совершиться предельное, вдохновенное озарение каждого встретившегося вам.

Мы постояли в полном благоговейном молчании несколько минут, в течение которых я и мои дорогие спутники - я четко это чувствовал - взывали к Владыкам мощи, к Великому, через них познанному, Благому Милосердному, твердя имя: «Санат Кумара».

Мы двинулись дальше и прошли к веранде Деметро. И снова, как в первый раз, говор многих голосов донесся до моего слуха.

Мы вошли в дом, И. пропустил первым Раданду, и вслед за обоими Учителями вошли все мы. Леокадия, точно пронзенная словами И., старалась не отходить от меня, шепча мне, что чувствует себя сильной и стойкой подле меня.

Я узнал комнату Леокадии, куда входил первый раз в сопровождении сестер-математиков. Все было в ней как бы так же, и вместе с тем все было по-другому. Что бросилось в глаза прежде всего - это огромное количество всевозможных работ, лежавших в порядке на многочисленных столиках Леокадии и Деметро, служивших прежде только столиками для еды.

За каждым из столиков стояли фигуры мужчин и женщин, которым принадлежали разложенные на столах работы. И чего только тут не было! И тонкие кружева, и батистовые стопы белья и платьев, и изделия из слоновой кости, от довольно простых ножей до самых тончайших резных фигур, и чашки из стекла по моделям Грегора и Василиона, и прекрасные картины, и простые сандалии, и ковры, и детские игрушки, и книги, и рукописи, и огромные фрукты, и плоды...

Всего я даже не мог и взглядом окинуть. Огромная комната походила на выставку. Да так оно, пожалуй, и было. Выходцы из оазиса Дартана встречали Учителя И. плодами своих трудов, где каждый подавал то, на что был способен. Как этот день, день смиренных тружеников, боявшихся, не покажется ли их труд великому Учителю недостаточным, не походил на тот бурный хор протестов и отрицания, которым был встречен Раданда здесь два года назад!

Глубоким поклоном и молчаливой надеждой, с которой смотрели люди на И., был встречен Учитель. Учителем-грозою отображался образ И. в трепетных мыслях собравшихся здесь вчерашних грешников, и... Учителем пощады и радости вошел он сюда.

- Привет вам, друзья и братья, труженики на общее благо. Я вижу, что мне не надо задавать вам вопросов, добровольно ли и радостно ли вы выполняли ваш труд. Все, что я вижу здесь выставленным, излучает так много любви и доброй энергии усердия, что все вопросы об этой стороне дела излишни. Вы научились трудиться усердно, вы сами захотели включиться в жизнь Общины Раданды, но... почему вы боитесь? Почему в эту встречу со мною, значительности которой я не отрицаю, вы вкладываете так много страха и сомнений? Ваш ближайший друг и защитник, отец Раданда, неустанно говорил вам о бесстрашии и твердил вам, что вся сила и весь новый смысл вашего существования - научиться ничего не бояться. Не бесстрашие злодея, убивающего или грабящего свою жертву, если око закона его не видит; не бесстрашие сильного, понимающего, что его кулак бьет крепче; но бесстрашие знающего, что весь закон в нем живет, что внешнее есть только следствие, самим человеком сложенное от его внутренних причин - вот то бесстрашие, к которому звал вас Раданда, к которому звал вас Дартан, к которому зову вас я и будет звать вас все Светлое Братство, в чьем бы лице вы его ни встретили. Мужайтесь, друзья. Оставьте этот ужасный предрассудок страха; выключитесь из суеверия возмездия и наказаний; перестаньте чувствовать себя стоящими перед великаном-Учителем; но сознавайте себя, меня и всех здесь сейчас живущих единицами одного Творца, слугами Его, Его творящим дыханием Вечности; а в Вечности не может быть иного закона, как закон любви и пощады: он же претворяется на Земле в закон причин и следствий. Чего, кого, где вам бояться? Если все только в вас? Если Единое Все - неразделимо, как океан одной и той же Материи всей Вселенной, Материи, раздробленной на отдельные существа, часть из которых зовется людьми. Вы смотрите на звезды и солнце - и вы видите их светящимися. Почему? Да только потому, что миры эти, равные вам по Единой Материи, недостижимы для ваших недостатков; вы не можете перенести на них своей темноты, и потому они не меркнут от вашей близорукой тьмы. Почему же вы не видите людей светящимися? Потому, что раньше, чем встретить человека, вы уже ему привесили темные простыни собственного эгоистического мрака и увидели прежде всего этот - собственного порождения - мрак. Вы не Единого в нем искали самой простой добротой сердца, вы не оправдание его невежеству несли - вы искали понять, где он ниже вас, в чем он виновнее вас перед всей мировой жизнью, если только ваше мышление смогло уже расшириться до ощущения себя единицей вселенной. В худшем случае - вы тонете в топкой болотной суете одной улицы или одного дома... Не унывайте, не печальтесь. Нет такого человеческого существа, которое не могло бы двигаться к совершенству, если оно поняло, что иного пути, как вечная эволюция, имеющая конечной целью это совершенство, для человека земли не существует. Будьте смелы. Не останавливайтесь в пути, чтобы оплакивать неверные шаги прошлого. Каждая такая остановка кладет на ваше настоящее разъедающий пластырь. Учатся на своих ошибках только те, кто вырастает духом, поняв свое вчерашнее убожество. Тот, кто окреп сегодня, потому что увидел в своем вчерашнем недоразумении или ссоре с людьми собственную ошибку и решился более ее не повторять, тот сегодня вырос на вершок во всех своих делах и встречах. Кто же залил слезами, жалобой, унылостью свою вчерашнюю неудачу, тот сегодня разделил судьбу сорного растения, которое обошло широким кругом даже голодное животное... Представляя себе будущее, не ищите великих дел, высоких порывов и мечтаний о новой красоте, которую вы вольете в каждого, как широчайшую реку из молока и меда. Думайте только о своем текущем дне, помните, что каждая его минута - это ваша протекающая доброта. Ложась спать, отдайте себе отчет в трех вещах: 1. К каждому ли человеку вы были добры? Совсем просто добры? 2. Что вы вносили в дом или комнату людей, куда входили? 3. Чьим именем вы, знающие, что такое любовь, благословляли свои встречи, людей и всю земную жизнь, неотъемлемую частицу которой составляете? Следите за собой, но следите легко. Не изображайте из себя знающих и строжайших наставников себе, как вы не желаете быть ими для других. Душа каждого из вас - тот же нежный цветок, который нуждается в ласке и заботливости. Но надо понять, что собственная душа растет и очищается только силой той доброты, что источает сердце встречному, а не приказом воли, повиноваться которой без легкости и доброты - и есть путь злых... Завтра под предводительством Грегора, который назначен мною вам Учителем и водителем, в компании еще многих людей, также ему порученных, вы двинетесь обратно домой. Многих из вас ждут горячо любящие дома, многим придется встретить пустыми свои бывшие дома. Не носите в сердце скорби, возвращаясь в оазис. Учитесь у Жизни Ее мудрости и стройте новый дом на новой силе своего сердца. Не несите в себе мелочи сожалений, что надо уходить из одних условий в другие, а несите всюду только одно: счастье жить еще один день в мужестве и мудрости, в единении с трудящимися неба и земли, в понимании, что небо и земля - Единая Любовь, Великая Матерь Жизни. Будьте благословенны; все, что будет надо вам знать дальше; все, что повысит ваше понимание творчества сердца в текущем трудовом дне, все скажет вам Грегор, а Дартан, Бронский и Игоро, которых вы здесь видите и которые тоже поедут с вами, помогут тем из вас в их личном образовании, кому велит Грегор ехать дальше в широкий мир за ним. Что же касается Василиона, которого доброту вы все хорошо знаете, и не раз он был многим из вас спасителем, то ему я поручаю всех ваших детей. Перестаньте считать себя хорошими воспитателями. Из многих сотен живущих здесь взрослых, постоянно наставляемых и поддерживаемых Радандой, вряд ли есть десяток людей, которых можно назвать громким именем «воспитателей». Большинство из вас, видя недостатки и грубость своих детей, даже не понимает, что это последствия ваших же собственных убожества, эгоизма и отсутствия доброты. Положитесь на Василиона и несите бремя воспитания детей так, как он вам укажет.

На этом И. закончил речь. Он стал обходить все столы, внимательно рассматривал все на них разложенное, беседовал с каждым человеком и, каждого обняв, каждому указав новый путь усовершенствования в его труде, после чего вышел из дома Деметро. В саду И. отпустил всех наших спутников, велев им приготовиться к пути рано утром, а мне приказал остаться подле него и Раданды. Расставшись с друзьями, мы прошли сокращавшими путь дорожками прямо к часовне Радости и, когда она стала виднеться на своем воздушном пьедестале, сверкая среди густой зелени и синевы неба, И. спросил меня:

- Хорошо ли ты, Левушка, помнишь наставление Великой Матери, полученное, когда ты возвращался к жизни, выйдя от Владык мощи?

- О, Учитель, мог ли я забыть хотя бы одну букву из Божественного указания? - ответил я поспешно. - Вот они, сияющие в моем сознании как огненная печать, незабвенные слова: «Теперь пойди в часовню скорби и принеси туда цветок Моей радости и утешения. Во встречах серого дня не важно слово человеческой философии. Важно слово утешения, чтобы мог человек отыскать в себе путь ко Мне. Я - не судьба. Я - не предопределение. Я - не неизбежная карма. Я - Свет в человеке, его Радость. Ко Мне нет пути через помощь других, но только через мир в самом себе».

- Живи же всем сознанием и сердцем в этой дивной радости гонца, получившего поручение от самой Жизни. Помни, что гармония твоя - мост, по которому сходит энергия Света к земле. Иди путем мира, будь сам путем мира для всех скорбных и протестующих, для всех сковавших своему духу тюрьму собственными жалобами и слезами. Будь благословен.

И. подал мне руку, Раданда взял вторую, и мы стали подниматься по кружевной лестнице. О, как легко, как очаровательно было восхождение в часовню на этот раз. Никакой огонь не жег меня, и чем выше мы шли, тем легче мне дышалось. Когда мы вошли в часовню и все трое приникли к стопам Великой Матери - блаженство Радости, блаженство Любви, блаженство Бесстрашия и мира охватили меня, и я впервые понял раскрепощенное счастье земной смерти...

Я еще не имею права рассказать о пережитом здесь. Великая Мать подала каждому из нас Свой живой цветок, приказав перенести их в часовню скорби. Подавая цветок И., Она сказала:

- Заложи в часовне скорби первый Свет надежды и мудрости.

Раданде прозвучало:

- Внеси в часовню скорби убеждение в пощаде и уверенность в доброте.

Я получил приказ:

- Вложи в часовню скорбящих цветок мира и знание, что ничей труд не пропадает напрасно, если он подан в бескорыстии и в мыслях об общем благе. Вложи в цветок всю любовь своего сердца и всю просветленность своего сознания, чтобы каждый, прикоснувшись к образу Моему, почувствовал жажду вырваться из кольца слез, знать и постичь Истину.

Молча трижды склонились мы перед Великой Матерью и, укрыв свои цветы под плащами, вышли из часовни. Раданда шел впереди, я в средине, И. замыкал шествие. Не только обычное сверкание шаров Раданды и И. видел я теперь, но точно корабль Света двигался вместе с нами по земле. Мы шли какими-то зарослями, узенькой тропочкой, по местам, в которых я не бывал, и даже не подозревал, что есть такая непроходимая чаща вереска и терновника в Общине Раданды. Цветущая чаща не имела в себе ничего устрашающего, но я четко понимал, что каждый, проникший в нее без провожатого, должен был неминуемо заблудиться, как в римских катакомбах древних христиан.

Совсем для меня неожиданно мы вышли к группам домов, раскиданных на большом расстоянии. Я не понял сразу, что именно произошло со мной, где мы, но весь я точно сжался, дышать здесь было много труднее, и ноги двигались так, точно вдруг на них повисли пудовые гири.

- Это эманации слез и скорби, Левушка, бьют так сильно твое тело, еще не привыкшее к чрезмерной разнице колебаний волн человеческих мыслей и чувств. Пройдет несколько минут, и ты приспособишься к новому окружению. Прижми крепче свой цветок, и силы твои мгновенно восстановятся.

Мы пересекли селение, молчаливое, как будто вымершее, и вошли в густую аллею исполинских тополей. Она привела нас к широкой площадке, где полукругом росли могучие белые клены и в центре их высилась точная копия часовни Великой Матери, такая же резная и воздушная, но... совершенно темная. Сначала она показалась мне даже черной от яркого контраста с белой листвой, но в следующее мгновение я увидел, что и часовня, и лестница, и сама статуя - все было как бы вырезанным из темно-темно-серой жемчужины. Я остановился, пораженный неожиданным зрелищем, и услышал голос И.:

- Часовня эта эоны лет назад была белой. Она была дана в помощь людям, чтобы чакрамы их, обновляемые Светом радости и утешения, очищались, чтобы Жизнь-Радость, вливаясь в сознание молящегося, освещала сердце скорбного и помогала слабому. Но слезы и жалобы людей, вбираемые Великой Матерью, темнили своими психическими эманациями скорби, силу которых ты только что ощутил на себе, верхний слой покрова статуи. Вернее сказать, ложась веками на дивный, сияющий материал ее, они покрыли, точно чехлом, всю фигуру Великой Матери. И теперь она видится людям как бы вырезанной из темно-серого жемчуга. На самом же деле - вглядись, ты увидишь, как сияет розово-белая фигура под слоем темных покрывал, что оставили на ней скорби, слезы, жалобы и болезни людей. Войдем. Выполним великую задачу, возложенную на нас Милосердием. Раз в столетие переносится сюда дар Любви Великой Матери в виде Ее живых цветов. Если бы Жизнь не обновляла Своих забот о страдающем человечестве, оно само задушило бы себя, равно как и источник своего вдохновения и Света.

Мы поднялись в часовню и все трое вложили наши цветы в руки Божественной фигуры, где уже лежали цветы почти черные, много темнее, чем сама статуя. Очевидно, к цветам больше всего прикасались руки и уста страдальцев.

Как только мы вложили принесенные цветы в руки статуи, точно огонь вспыхнул во всей часовне и над нею. Вся фигура, на один миг объятая пламенем, стала не черной, но темно-розовой, почти алой, когда пламя потухло.

- Боже мой! Это точно красный переливчатый жемчуг! - воскликнул я, пораженный и обвороженный чудесным явлением.

- Да, сынок, то жемчуг любви, то пощада и доброта, принесенные сюда Жизнью. То Свет надежды и мудрости, то мир и знание, что труд есть счастье, ибо всякий в бескорыстии поданный труд строит Общину мира, - сказал мне Раданда.

- Да будешь ты всюду гонцом легким и приветливым, гонцом-утешителем. Пусть обаяние твое поможет людям усвоить все то, что Жизнь повелела тебе перенести в толпу людей, - прибавил И., обнимая меня.

- Помни об этой минуте, когда мировая Энергия пролила Свой очищающий огонь в помощь человечеству и ты был свидетелем этого движения Воли-Любви. Никто из нас не имеет сил, равных этому феномену. Но каждый из нас может проливать везде огонь Своей Любви в помощь делам и сердцам людей. Не забывай никогда, кого несешь в дела и встречи, где и перед кем начинается и кончается твой серый день земли и что он есть в действительности.

Когда мы вышли из часовни и вернулись снова в селение печальных, я даже не узнал сразу унылого поселка. Точно ливень омыл дома и садики. Точно роса, неведомая пустыне, пробила пыльную пелену трав и цветов. Несколько взволнованных фигур показалось на порогах домов, а через самое короткое время возбужденная, в счастливых слезах толпа людей спешила к сверкавшей рубиновой пылью часовне.

Мы снова укрылись в чаще терновника и цветущего вереска. После довольно долгого пути мы подошли к домику Раданды у трапезной с совершенно иной, неведомой мне стороны.

Оказалось, что времени прошло так много, что обед в трапезной давно отошел и не так много времени оставалось до вечерней трапезы. И. приказал мне привести себя в полный порядок и сходить за Грегором, Василионом, Бронским и Игоро, а также за Андреевой и Ольденкоттом. Ясса, бывший тут, дал мне точные указания, где всех их найти, и позвал моего друга Эта, который мирно спал в сторожке, ожидая моего возвращения.

Моя дорогая птичка, конечно, ассистировала при совершении моего туалета в ванне Раданды. Но этого ей показалось мало, она прыгнула в бассейн и начала в нем полоскаться. Я испугался, что Эта утонет в глубокой воде, но шельмец преуморительно и с большой уверенностью, хитро на меня посматривая, совершал свой, необычный для павлина, туалет. Я понял, что и этот воспитательный прием происходит не без влияния педагогики Раданды, успокоился и хохотал так, что Ясса пришел унимать нашу чрезмерную веселость и порядочно выбранил нас обоих. Проштрафившись во внешнем мальчишестве, мне все же было очень легко собраться в своих внутренних силах и, вытерев Эта после ванны, я зашагал в его обществе по указанным мне Яссой местам.

Скоро, гораздо скорее, чем думал, я собрал всех своих друзей и привел их к И.

- Дорогие мои, - обратился к ним И., - сегодня в последний раз в Общине Раданды я могу поговорить с вами. Я надеюсь, что ни у кого из вас ни на минуту не мелькнет мысли сожаления, что вы расстаетесь со мной. Идите в будничную жизнь людей и несите им те новые психические силы, которыми вы для них одарены теперь. Раскрывая вам великую сокровищницу сил природы, Великий Владыка Земли видел в вас свои мосты, по которым должна проливаться Его энергия земле. Идите же и творите волю Его. Как творить - вы знаете, научить нельзя. Творчество - в вас. Оно одухотворено огнем Вечного - идите и сейте, зная, где сеять, и помня, как выбирать места, чтобы сеять, а не метать бисер перед недостойными. Будьте благословенны. На рассвете вы все выедете в оазис Дартана. Вы же, - обратился И. к Наталье Владимировне и Ольденкотту, - не остановитесь у Дартана, а проедете прямо в Общину Али, куда вас доставит небольшой вооруженный отряд во главе с Яссой. В Общине Али передайте мое письмо Кастанде, и он немедленно же отправит вас в Америку, где вы найдете еще Учителя Венецианца и получите от него все необходимые вам указания.

И. обнял всех своих соратников-учеников и надел каждому из них на шею свой портрет такой чудесной работы, что я заподозрил и здесь его собственный труд. Вскоре раздался гонг к вечерней трапезе. Окончилась и эта, последняя для моих друзей общинная трапеза, поднялся Раданда, и полился его мягкий, любовный голос:

- Не вижу здесь печального флера прощания и не слышу ни в одном сердце перебоев смущения перед отъездом в далекие и неведомые места новых трудов. Так, дети мои, начинают всегда новую жизнь те, кто понял жизнь вечную. Кто принял все свои земные обстоятельства как обстоятельства той рамки, в которую вправлена его искра Вечности, и их благословил. Не начинайте ни одного дня, ни одного дела, не устремив вашего духовного взора к тем далеким мирам, откуда вы вынесли свое знание. Радуйте и радуйтесь. Любя побеждайте и несите только оправдание той невежественности, в которую вас отправляет служить закон Великой Пощады. Трудясь, не храните в сердце усталости и на челе пота. Но храните в очах и духе один образ: образ пославшего вас.

Всех благословил Раданда, каждому из уезжающих шепнул какие-то слова, а И. давал каждому маленький медальон, изображавший чашу с горящим в ней огнем.

- В последний раз, Левушка, спасибо за все, - услышал я голос Натальи Владимировны. - Все, что делали Вы для меня раньше, возможно, мог бы сделать и еще кто-то. Но то, что Вы сделали для меня в лаборатории Владыки-Главы, могли сделать только Вы. Этим поступком Вы привязали меня к себе канатами вечной благодарности. Будьте благословенны и не забывайте меня в своих мыслях, как и я Вас не забуду в своих молитвах.

Она была единственная, с кем я обменялся прощальным словом. И. приказал взять мне на себя многочисленные обязанности Яссы и затем пойти разбирать почту, где и дождаться его прихода.

Выполнив все обязательства Яссы, обойдя нескольких его больных, я возвратился в наш домик и уселся в комнате И. за разбор его писем.

Я не присутствовал при отъезде моих друзей и их многочисленного каравана. Я только принимал на рассвете их прощальные приветы и отвечал каждому из них всей любовью сердца и мира, на какие был способен.

 

Глава 33

Еще раз часовня и поселок плачущих. Речь И. плачущим. Мое прощальное посещение часовни Радости. Прощальный вечерний пир в Общине Раданды. Последняя речь И. на нем. Наш отъезд в Общину Али.

 

Мысленно я провожал весь караван в далекий путь по пустыне. Как много раз уже провожал я дорогих мне людей в их новые пути труда. Как разнообразны были их и мои переживания при прощании с ними. Незабвенные образы вспомнились мне сейчас: Беата и сцена ее прощания в Общине Али, как и дорогой Аннинов, занимали немалое место в моем сердце. И все, кого я видел уходящими из Общин Али и Раданды до сих пор, все уходили в печали и слезах.

Впервые отправлялся караван с темнокожими - в неведомые им страны, в чуждые условия - и уходил он легко, весело, просто, бесстрашно. И вели его также весело и радостно мои друзья, для которых теперь не существовало ни внешних, ни внутренних условностей. Они не «уходили», что-то и где-то «покидая», - они «продолжали» свой творческий путь, всюду видя одно: быть радостными мостами Вождю, передававшему через них людям Свои дары любви.

Я углубился в эти мысли, меня восхищали мои чудесные друзья - теперь люди силы и цельности - которых я так сравнительно недавно знал колеблющимися, занятыми собой и не способными на иные решения, как компромиссные. Я посылал им свое восхищение и благоговейную любовь их делам и встречам...

- Левушка, ты как будто бы не очень прилежный секретарь, мой милый друг, - услышал я сзади себя смеющийся голос И.

- Напротив, Учитель. Мое, или, вернее сказать, твое мне задание уже исполнено. Немало в этих бумагах к тебе просьб и стонов, но вот одно письмо заставило меня глубоко задуматься, и я не знал, куда его отнести. Я оставил его особняком, так как не мог решить, что и как предпримешь ты, - ответил я.

Я подал И. написанное женской рукой письмо, подписанное именем «Дженни».

- Об этом письме я знаю. Отложи его в сторону. После мы о нем поговорим. А сейчас, как только ударит колокол, пойдем в трапезную и оттуда вместе с Радандой отправимся в поселок печальных. Ты был свидетелем, как Любовь посылала Свои очищающие эманации Земле. Эманации такой силы, что человеческий организм мог их воспринимать только как огонь. Сегодня ты вместе с нами понесешь свою любовь в это священное место, где Великая Мать дала людям возможность стряхнуть с себя уныние и груз слез со своих сердец. Не думай, что ты все еще недостаточно крепок духом или высок по своим эманациям, чтобы помогать скорбным обретать мир. Нет предела совершенствованию, и неважно, кто выше, кто ниже к звездам. Важно в своих масштабах доходить в каждом действии до конца, в собственном самоотвержении быть верным до конца Единой Жизни. Нести людям уверенность в знании, что жизнь Земли - вся, без исключения, земная вселенная - есть фаза, одна из проходящих и изменяющихся форм, в которых ты, я, Али, Раданда, Мулга и Беньяжан, пустыня и звезды - искры Единого, мерцающие, гаснущие, мигающие или горящие ровным Светом. Не твоя форма данного сейчас служит мостом Жизни для Ее посыла Своих сил Земле, но твоя Вечная Сила, которую ты не можешь сделать ни хуже, ни лучше сейчас, если вчера ты жил только мечтами о действиях, а действовали другие, рядом с тобой шедшие, огонь духа которых был, быть может, много меньше твоего. Но они действовали, а ты думал, как будешь действовать, и упустил в бездействии свою Вечную Силу, потеряв летящее «сейчас» без пользы и смысла.

Как обычно, ударил колокол, как обычно, мы совершили свой утренний туалет и, как обычно, провели время в трапезной. Но далеко не как обычно было у меня на душе. Я точно проснулся еще раз к новому пониманию, что значит действовать. Мне показалось, что самый день не тянется с утра и до вечера как некое количество часов и действий в них, но что он есть только узенькая тропочка Бесконечности, по которой идет человек.

После трапезы мы вышли той же аллеей, по которой возвращались вчера, к зарослям вереска и терновника и подошли к часовне скорбящих. О, как была прекрасна часовня - алая, сияющая и переливающаяся - на фоне синего неба и белой листвы! Только сейчас, казалось мне, я оценил полностью великое Милосердие, пославшее вчера на моих глазах Свое действие Земле...

Вокруг часовни мы нашли многочисленную группу людей. Не было ни одного человека, который бы здесь не плакал. Особенно раздиравшими душу слезами рыдала одна женщина, державшая прелестную белокурую девочку на руках. Многие имели такой жалобный и истощенный вид, такая безнадежность сковывала их формы, что мне показалось невозможным вывести их из этой летаргии отчаяния.

Некоторое время мы молча стояли, никем не замечаемые. Я увидел, что от шаров И. и Раданды шли мощные лучи к особенно убивавшейся женщине, постепенно обнимая всю ее и ребенка своим светом. Мало-помалу стихали крики женщины, лицо, конвульсивно дергавшееся, становилось все спокойнее, и, наконец, на нем разлилось выражение мира. Она прижала еще крепче к груди тихо уснувшего ребенка, склонилась к ступеньке лестницы и замерла, точно обретя вдруг успокоение.

По мере того как стихало отчаяние женщины, лучи Раданды и И. все шире и шире охватывали, всю группу плачущих страдальцев. Слезы и вздохи их стали постепенно стихать, и все они, точно сговорившись, вдруг оглянулись на нас. Дав мне знак следовать за ним, И. взошел на ступеньку часовни и обратился к не сводившим с него заплаканных глаз несчастным людям с нежными и ласковыми словами:

- Друзья мои, мои бедные, плачущие братья и сестры! Сколько слез вы пролили в вашей жизни! Сколько раздирающих молений вы послали небу в вашей жизни раньше и у этой часовни теперь. И... сколько упреков вознеслось здесь же из ваших сердец за то, что слезные ваши мольбы оставались без ответа. Так ли это? Так ли жестоко молчит «мертвое» небо, как это вы утверждаете в ваших упреках ему? Так ли безответны «святые», к которым взываете, или, быть может, занятые слишком много собою, своими слезами, вы не в силах ни ясно видеть, ни точно слышать подаваемых вам знаков пощады и милосердия? Вчера вы видели эту часовню темной. Вам кажется, что это вы «омыли» слезами каждое резное украшение часовни. Что сердце каждого из вас отдало самый драгоценный дар этой часовне - свои слезы. Вдумайтесь: если ваши глаза плачут - могут ли они что-либо ясно видеть? Хотя бы настолько ясно, чтобы заметить рядом с вами стоящего страдальца? Нет, плачущий - плачет о себе. Он так глубоко занят только самим собой, только своей горестью, что рядом с ним стоящий не пробуждает в нем ни сострадания, ни желания хотя бы на минуту забыть о себе и помочь его печали. Сейчас вы перестали плакать. Но перестали вы плакать не потому, что я вызвал в вас, извне, новые эмоции к жизни - доброту и сострадание, - но потому, что Жизнь, спалив невидимые вам, но вами же нанесенные горы слезных эманаций, помогла вам раскрепостить в себе зажатый скорбью дух и убитую временно собственным унынием энергию радости. Сейчас вы дышите легче. На вас не лежит больше грубого савана печали, который не давал вашей мысли заметить главного феномена в жизни земли: момент переживаемой скорби - не есть вся жизнь. Земля, форма жизни и действий на ней - это только одно мгновение того вечного пути, что вы шли, идете и будете идти. Кто вы? Почему вы попали сюда? Вы даже не знаете, что вы живете в далеком, но высоко культурном уголке Земли, где процветает энергичная жизнь науки, искусства, ремесел, откуда немало изобретений выброшено в широкий мир для пользы и блага людей. Вы не отдаете себе отчета - ни кто вы сейчас, ни кто живет вокруг вас. Вы плачете, безразличные к жизни сейчас, как плакали тогда, когда покидали мир. Вы покинули его, безразличные ко всей жизни, потому что каждый из вас потерпел крушение в своей личной жизни. Вас подобрали члены этой Общины в разных местах мира, иные из вас сами пришли, жаждая только одного: жить в уединении и не быть тревожимыми в своих слезах. Нашли вы себе в слезах облегчение? Помогли вы хотя бы одному человеку, рядом с вами скорбевшему, энергией своего сердца, лаской, добротой? Вы только свое горе видели, и кроме самих себя никто для вас не существовал. Вы молились, прося только о себе и своих и, жалуясь, все же продолжали жить, считая, что совершаете подвиг высокого самопожертвования, ведя бесполезную, слезливую жизнь. Жизнь - это ежеминутное действие. Это вечное движение, имеющее целью закономерность вселенной и целесообразность в ней. Живет в истинном смысле слова только тот, кто входит в это Вечное Движение как гармоничная его единица, ухватившая ритм Его для своих трудов и действий. Нет остановок в беге Вечной мощи, как не может их быть и в действиях тех, кто считает себя человеком, то есть искрой Единой Жизни. Но для того, чтобы войти в труд - всеобщий труд вселенной, - надо, чтобы глаза могли ясно видеть, уши точно слышать и сердце четко стучать в ритме Единого и Вечного Движения. Я сказал: очи, что плачут, не могут видеть ясно. Так же и уши тех, что жалуются, сетуют и слышат только уныние собственного сердца, не могут услышать зова Жизни. И сердце, стучащее в минорной гамме, стучит монотонно: «я, я, я». Такое сердце знает только страх будущего и раздирающую тоску прошедшего. Но текущей минуты, летящего «сейчас» оно не в силах ни видеть, ни слышать, так как за стонами и страхами о несуществующем прошлом и не менее эфемерном будущем оно мертво для летящих сейчас мгновений, то есть именно для истинной Жизни. Вы, бедные мои братья и сестры, вы, считающие себя живыми, несущими великий подвиг любви, вы, унылые плакальщики и плакальщицы, - вы мертвецы. Возле вас не только люди не могут сохранять жизнерадостного вида; не только дети не могут смеяться; не только травы и цветы вянут и сохнут, но даже сама Любовь покрывается темной пеленой вашей скорби. Разве вы посланы на Землю, чтобы думать только о себе? Разве, если жизнь дана вам - допустим даже и этот эгоизм - для мыслей только о себе, то значит ли это терзать себя и ранить всех видящих вас в таком виде плакальщиков? Жизнь послала вас на Землю, дав вам эмблемой Себя Радость. Вы же, утаив Ее дар, превратились в бесполезные урны печали. Вы стоите на месте, даже не видя, как бегут дни. Вы мрачно смотрите в землю, не задаваясь вопросом, зачем взошло сегодня солнце? А оно взошло, чтобы сила Света в вас не угасла, чтобы вы подняли лица к небу не с мольбой «Помоги нам!», но с улыбкой: «Мы Твоей доброте гонцы». Перестаньте видеть добродетель в оплакивании неудач личной жизни. Отрите глаза, откройте уши - и вы сможете услышать тихий голос Радости, говорящей вам: «В себе несешь Бога. Он жив в тебе. Ищи понять, что ты всегда не один, что все в тебе. Но все открывает Свой лик только Радостному». Вы живете в этом углу, за этими зарослями, и даже не предполагаете, что вблизи вас стоит часовня Радости и там живут люди, понявшие бессмысленность слез. Ни одно ваше действие не приносит и не может принести вам облегчения, так как вы отравляетесь вечным раздражением слез. Ответственность за собственную жизнь тяжело падает на каждого человека. Каждый из вас должен рассматривать себя как самоубийцу, губящего свою жизнь медленным ядом - слезоотравлением. А как рассматривать вас с общественной точки зрения? Кто вы для общества? Для ваших детей? Для всех тех, кто встречается вам в делах дня? Разве вы не понимаете, как убийственно вы действуете на встречаемых вами здоровых людей? Вы думаете, что это не преступление - прервать веселую улыбку ближнего, не подумав о нем, о его радости и равновесии, ворваться в его окружение ураганом скорби и слез? Если разорвать мир счастливого, твердого характером и самообладанием человека своими слезами преступно, то что же сказать о слабых, колеблющихся, которых так легко сбросить с их шатких лестниц гармонии. Поймите, с этого момента и навсегда, что смысл каждой прожитой вами минуты состоит только в утверждении чьих-то лучших сил. Не там вы трудились, где вы, сжав зубы, готовы были ежеминутно послать крик негодования и протеста против тяжести вашего труда и неудач вашей жизни. Если вы даже не открыли рта и не произнесли своих жалоб, то сердце ваше, заполненное мутью непролитых слез, уже соткало вокруг вас непроходимую стену дисгармонии. Развязать веревки слез, которыми вы сами себя опутали, сжечь чехол уныния, в который вы себя засадили, можете только вы сами, но не те «святые», к которым вы взываете. Чтобы получить ответ от тех, кого зовешь, надо создать чистые пути в себе и вокруг себя, по которым могли бы пройти к вам их ответы. И прежде всего надо вылезти из чехлов слез и уныния, в которых вы сейчас сидите. Как это сделать? Путь для всех единиц Света только один: Радость. Вы можете найти и войти в этот путь Света только собственным трудом духовного обновления. Надо понять, что весь ваш день труда, который начинаете и кончаете слезами, не существует как кусок вашей вечной жизни. Это только бесполезная остановка невежественности, не понимающей, что каждое летящее мгновение жизни Земли - это мгновение Вечности. Но оно только тогда им бывает, когда прожито в полном сознании своей неразрывной связи с Вечным Движением. А эта связь может выражаться только как бодрость, доброта и примиренность со своими обстоятельствами. Можно не доходить до величайших откровений духовного мира, хотя они доступны каждому и преград к ним нет. Но если не дойти до элементарного понимания, что Земля есть место труда и бодрости, энергии в доброте и мире к ближнему, - войти в путь Света нельзя, хотя бы вы промолились и проплакали все свое воплощение в храмах, у ног всех святых неба. Вы - унывающие - только и встретите мертвое небо, потому, что мертвы вы, а не оно. Встрепенитесь, оглянитесь вокруг и взгляните на стоящих рядом с вами таких же скорбных и плачущих. Вы слышали стоны и крики женщины с ребенком, но вы были глухи и немы к ее скорби. Найдите в себе самую простую доброту и взвалите на свои плечи тяжесть ближнего, забыв о себе и своих стонах. И вы найдете то место, где живет Радость. Перестаньте плакать хоть на мгновение - и вы увидите, где живет Свет в человеке, что стоит рядом с вами. Перестаньте вслушиваться в неудачи своего личного пути, осушите свои слезы - и вы увидите всю вселенную не в алмазах звезд, но в живых образах Радости... Завтра придет к вам Раданда, и, если найдет среди вас кого-либо, кто сможет забыть о себе и подумать о помощи своему соседу, он уведет их из этого места слез в цветущую Общину; там они смогут найти себе труд по своим вкусам и склонностям. Но надо понять, что жизнь дается для действия на Земле, для приложения всех своих сил доброты и радости к ее делам. Надо четко усвоить, что нет отъединения и разделенности от людей. Есть только Единая Жизнь, ритм которой стучит во всех сердцах. Каждое сердце стучит и звенит своей нотой, но нота эта попадает в общую гармонию только тогда, когда она выражает бодрость, доброту и радостность, то есть находит путь, чтобы влиться в ритм Жизни. Глядя на совершенные формы этой алой Божественной фигуры, осознайте, что Любовь пролила вам Свою помощь, спалив ваши эманации уныния, и учтите все отсюда вытекающие последствия. Таким же образом Любовь сжигает в катаклизмах непереносимые больше и вредные для процветания Земли и ее населения злые и позорные результаты человеческих действий... Будьте благословенны, дорогие мои братья и сестры. Стремитесь к освобожденности, так как только свободный от груза собственных страстей может услышать ритм Жизни и почувствовать себя единицей всей вселенной. Первый признак радостности, которую узнаете в своем сердце, будет и первым признаком вашей начинающейся освобожденности.

И. сошел со ступеньки лестницы, нежно и ласково отвечал на вопросы и мольбы приникающих к нему людей и передавал каждого Раданде, говоря те или иные слова любви, сострадания и наставления. Затем он совершил еще один феномен, которого я до сих пор ни разу не видел. Он закрыл густым светом себя и меня, заставив шары своих чакрам излучать один белый, похожий на дневной свет. Мы оба так плотно укрылись в непроницаемой для глаз пелене его света, что стали невидимы окружающим нас людям. Теперь они видели перед собой только одну фигуру Раданды, сгруппировались плотным кольцом вокруг него, а мы отошли от часовни и исчезли в зарослях вереска, где И. сейчас же принял свой обычный вид.

Он быстро шел впереди меня, и мне не нужно было спрашивать, чтобы понимать, как глубоко он сосредоточен. Пытаясь, по возможности, меньше беспокоить И. в его раздумье, я замедлил шаги и старался идти как можно бесшумнее, оберегая его священный для меня покой.

Перед моими глазами все стояли скорбные фигуры только что виденных подавленных печалью людей. Мысли мои неслись вихрем от них к Браццано, Беньяжану, выходцам из тайной Общины, потерявшим и вновь обретшим Светлый путь, и остановились на чудесном лике матери Анны.

О, путь человеческой души! Путь безмерного разнообразия - от самых элементарных горестей до величайшей преступности и подъемов героической радости! Путь от великих шумных городов и столиц до маленьких сел и пустыни! Все один и тот же путь пробуждающегося и расширяющегося сознания. Путь, только тогда приводящий человека к творчеству, когда он обрел мир и самообладание. Путь, завершаемый светлыми фигурами тружеников, вроде шедшего передо мной И. и оставшегося позади Раданды, где уже нет грани между человеком и ангелом, но где живет только труд полной освобожденности. И всем, всем - только один этот путь вечного и неустанного совершенствования.

Я молил Владыку-Главу склониться перед великим алтарем в его лаборатории, который он называл рабочим местом Бога, и произнести мольбу о покинутых нами плачущих, так противоестественно видевших великое достоинство в своих слезах...

- Ты мне не мешаешь, Левушка, - услышал я мелодичный голос И., показавшийся мне еще добрее и ласковее обычного. - Ты мне давно уже не мешаешь, друг, и потому можешь не отставать и не исчезать, если я тебе этого не предписываю, - улыбаясь, продолжал он. Ты и не угадываешь, до чего скоро начнется твоя деятельность без меня и даже вдали от меня, Левушка. Вместе с тобой мы выедем отсюда в Общину Али. Там ты пробудешь очень недолго, и причина нашей разлуки и твоей будущей ускоренной самостоятельности и есть то письмо, что ты не знал, куда отнести, и что подписано: «Дженни». Письмо это переслал сюда сэр Ут-Уоми, которому оно непосредственно адресовано. Я не буду тебе сейчас ничего говорить о той, что его писала. История эта началась года три назад в Лондоне. В ней участвовали лорд Бенедикт и сэр Ут-Уоми, спасая нескольких людей от козней Браццано. Все подробности ты узнаешь от самого сэра Уоми, прямо к которому поедешь, мало задержавшись в Общине Али. У сэра Уоми ты найдешь себе верную помощницу и спутницу Хаву, так тебя испугавшую когда-то. Ты не имел еще возможности оценить величайшего героизма этого чистого сердца. Теперь в общем труде освобождения несчастной Дженни ты узнаешь, кто такая Хава и на что способна верность и преданность до конца освобожденного сердца. Сразу несколько задач ложатся на тебя. Ты вырвешь Дженни из ужасных рук Браццано. Ты поможешь Анне, посвятив ее в часть своих новых знаний, и призовешь их обеих в Общину Али. Не ты будешь провожать Дженни в тайную Общину, где ее придется укрыть. И бороться за нее будешь ты не один, тебе помогут сэр Уоми и Ананда, они же позаботятся о ее дальнейшей судьбе. Но ты, Хава и Анна будете ей защитой в пути до Общины Али. Не так бурно, как за Дженни, предстоит тебе бороться за Жанну, и тут у тебя тоже будет преданный помощник - князь. Борьба предстоит тебе длительная и нелегкая, сын мой. И за время твоего отсутствия в Общину Али приедут брат твой и Наль, Венецианец и многие его сотрудники. И не твой взгляд встретит первый взгляд брата-отца. Нет ли в сердце твоем, Левушка, малейшего намека на досаду, что кончается твоя счастливая жизнь подле меня? В полосе Света ты живешь сейчас, и предстоит тебе спуститься в тревожные эманации людей, обуреваемых страстями и преступными склонностями. Огорчен ли ты? Сжимается ли твое сердце от сожаления, что самые близкие и дорогие тебе люди, возвратившись, не найдут тебя там, где думали встретить тебя немедленно?

- О, Учитель, ведь ты читаешь в моем сердце и видишь его до дна! Как было бы ужасно Учителю растить учеников, на которых нельзя рассчитывать как на силу, которой можешь распоряжаться и на которую можешь положиться именно там, где нужно, и именно так, как нужно для дела, данного «сейчас». Мое беспрекословное повиновение тебе - вот моя радость; мой труд для Светлого Братства - вот мое счастье.

- Будь благословен, мой мальчик, я дам тебе Яссу в спутники. Тебе не придется думать о мелочах жизни, он будет тебе верной нянькой-другом. И вся сторона условности и связанных с ними забот не будет тебя касаться. Ты будешь занят только духовной стороной дела и теми внешними положениями, которые будут необходимым следствием твоих задач духа. Связь твоя со мной будет неразрывной, и помощников тебе я буду посылать все новых по мере надобности.

Мы подошли к нашему домику, и здесь нас ждал уже брат-распорядитель из Общины Али. Он сказал нам, что привел Раданде целый караван груза и людей от Али и имеет распоряжение Кастанды захватить нас с обратным караваном. Специально для нас он захватил двух мехари, шедших сюда без всадников.

В это время раздался удар колокола. И. поручил своему келейнику Славе озаботиться всем для дальнего гостя и привести его в трапезную, где будет Раданда и где сообща решатся все вопросы.

Вплоть до самого окончания трапезы я не имел ни минуты подумать о нашем быстром отъезде, обо всех встреченных мною за это время людях и дорогом Али, в Общину которого предстояло возвратиться и, быть может, снова увидеть его дивную белую комнату. Люди сыпались на меня, как орешки из кедровой шишки, и я едва успевал заниматься их текущими нуждами.

После окончания трапезы И. сказал мне:

- Ты свободен, Левушка, до вечерней трапезы. Это первые часы отдыха, которые я предоставляю лично тебе за несколько лет жизни со мною. Забудь обо мне, обо всех своих обязанностях и проживи их так, как найдешь нужным. Только одни сутки будет караван отдыхать, а затем мы покинем надолго эти благословенные места. Иди, друг, мир с тобой.

И. нежно обнял меня и прошел в покои Раданды, уводя с собой брата-распорядителя. Я вышел одной из новых, в самое последнее время узнанных мною, скрытно вьющихся в зелени тропинок из покоев Раданды, чтобы провести в полном уединении предоставленные мне часы отдыха. Мой друг Эта, зорко карауливший все мои выходы из трапезной, наверное, не согласился бы оставить меня одного, считая, что он и так предоставляет мне слишком много свободы.

Сначала я шел этими уединенными тропами, не задаваясь определенной целью. Но чем дальше я отходил, чем дальше отодвигались привычные звуки обиходной жизни, тем легче мне дышалось и тем яснее я сознавал свое слияние с природой. Постепенно углубляясь, я зашел в заросли вереска и терновника, миновал часовню плачущих и стал искать исполинскую аллею тополей, приводящую к часовне Радости.

Проблуждав некоторое время, я все же ее нашел и вышел к темным кедрам, опоясывавшим белую часовню. Как недавно я здесь был и видел отчетливо это чудо искусства, поданное Самой Жизнью этому избранному Ею куску пустыни. И казалось мне, что я видел всю красоту часовни и всю божественную гармонию статуи. Но в эту минуту я понял, что очи духа моего раскрылись шире и физические глаза увидели то, что еще так недавно оставалось мне незримым.

Вся статуя, бело-розовая, испускала целые тучи мелких золотых шариков, распылявшихся по всем направлениям и убегавших точно искры во все окружавшие часовню предметы. Я видел, как мощные кедры поглощали эти шарики, как они исчезали в цветах и пролетавших мимо птицах, как они напитывали землю и корни растений. Углубившись взглядом в землю, я увидел, как под землей, из-под часовни, пылая, неслись огромные огненные ручьи, разливаясь по всем направлениям Общины Раданды.

Явление подземного огня, которое я наблюдал и под часовней Радости в оазисе матери Анны, но во много, много раз сильнее, ярче и больше, я видел здесь. Я был поражен этим зрелищем и тем, что мог не видеть его раньше.

Я остановился у лестницы, и вся сила моего внимания сосредоточилась на Божественной фигуре Великой Матери. Я благословлял человека - творца-ваятеля, чьи руки были так чисты, что могли отразить черты, Откровением посланные Земле.

Окружающее перестало существовать для меня, как Земля, отделенная от всей вселенной. Все скорби и слезы, все унижения и печали, радости и личные достижения - все исчезло как мир одной земли, как формы, живущие одно короткое мгновение земного воплощения. Я видел в себе и во всем только одну тропу Бесконечного. Никогда еще так ясно не сознавал я монолитности Жизни, кажущейся такой раздробленной в миллионах одухотворенных и неодухотворенных форм.

Я поднялся в часовню и приник к стопам Великой Матери. Я молил Ее благословить мой новый труд и путь самостоятельности, я жаждал развить - в меру моих сил и возможностей - всю мою верность до конца. Я услышал голос:

«Сказано тебе - только радостный видит ясно и может действовать в полную меру вещей. Из всех наставлений помни глубже всех одно: кто хочет до конца своей верности служить Единой Жизни, тот ни на минуту не может выйти из кольца радости. Каждое дыхание того, кто идет в мир для Сотрудничества с Единым, должно быть чистой радостью и наполнять все окружающее бодрой энергией. Нет иного завета светлому сыну, как завет неомрачаемой радости.

Эпохи войн, упадка этики и нарушения устойчивого равновесия в людях, уродливого разложения честности и чести - ничто не может нарушить радостности тех, кто вышел не на бой с пороками братьев-людей, но вышел гонцом Любви, неся Ее завет мира.

Радость не звенит, как золотая деньга, и не блестит, как лучи серебра. Радость бьет грешника, заставляет задумываться злодея и окрыляет чистого, если ее несет сын Света, верный до конца».

Голос умолк, но в руке моей очутился цветок Великой Матери, точь-в-точь такой, какой дала Она мне в мое первое посещение часовни.

Если в тот первый раз я весь был объят огнем восторга и сознавал себя физически слабым и даже еле живым, то сейчас сердце мое было полно мужества. Я торжественно брал на себя дивное обязательство быть гонцом Радости. Я впервые почувствовал в сердце великое счастье всем существом любить Бога и все Его формы Жизни.

Простая доброта слилась во мне с уверенностью, что больше мне не надо «думать» о том, что я всегда не один, что всегда нас двое: мой Господь и я. Я сознавал себя неразрывно в Нем и Его в себе и только так мог теперь воспринимать всю вселенную и свой труд простого серого дня в ней.

Мой новый путь, предстоящие в нем труды и скорая разлука с Боголюдьми, как Раданда и И., - все было для меня только тропой Бесконечного, и мысли о себе уже не только не тревожили, но и не существовали.

Во мне не было больше перерывов сознания, что работа Учителя - работа, проводящая те или иные силы Откровения, а какое-то дело летящего сейчас - только простой умственный или физический труд, не идущий дальше обихода земли. Я не мог больше иметь ни скользящих встреч, ни пустых мелких дел - все, что я думал, видел, делал, - все становилось теперь делом не одного меня, во всем было действующих двое: мой Господь и я.

Как когда-то в моменты высокой духовности, я испытывал особенную тишину в сердце, особенное спокойствие, так и сейчас я не ощущал границ своего тела и песка пустыни. Я твердо знал, как далеко идут лучи Света, как они сопровождают каждого в его трудах и делах, если эти труды и дела ведут двое: человек и его Бог.

Мне послышалось вдалеке, в пустыне, пение, и я узнал неземные, похожие на звуки хрустальных колокольчиков, голоса Владык мощи. Я узнал Гимн, который они пели, и понял, что они посылают мне благословение в мой новый путь.

Сосредоточившись глубже, я увидел всех семерых Владык мощи стоявшими у подножия своей лаборатории стихий и посылающими мне благословение. Я вспомнил последние слова Владыки-Главы, с которыми он отпускал меня в мир, о том, что в физическом теле я возвращусь к ним еще раз и не скоро, но что видеть лично его, Владыку-Главу, и моего доброго Владыку-Учителя я буду не раз.

Теперь я видел их всех, принял их прощальное напутствие и понял, что буду и ими поддержан во все величайшие минуты напряжения, труда и борьбы, если только руки мои будут достаточно чисты и дух мой будет жить неразрывно слитым с Единым во мне.

Ничем не нарушаемая вокруг тишина, торжественный покой и радость внутри меня - все создавало такую гармонию, такое счастье жить, что я не заметил, как спустились короткие сумерки пустыни. Новая энергия жить в понимании себя послом Светлого Братства лилась из меня целыми струями радости, и вместе с тем я чувствовал, как тело мое поглощает золотые искры Великой Матери, становясь все крепче и бодрее.

Я приник в прощальном лобзании к Божественным рукам и давал обет нести энергию Света и помнить, что в труде среди людей каждое мое дыхание должно быть выдохом только радости и мира. Я погрузился в глубочайшее счастье, имени которому нет на человеческом языке...

Меня вернули на землю слова И., взявшего меня за руку:

- Сын мой. Много раз в жизни ученика чередуются периоды труда и отдыха. Но отдых ученика не похож на отдых обычного человека. Отдых его - это тоже труд, и очень напряженный труд, все для той же цели: блага людей. Отдых ученика - отдых-труд, это и есть повышение своих духовных сил, и следствием, отсюда вытекающим, идет повышение в знаниях тайн природы. Перед тобой лежит новое широкое поле труда, в котором ты будешь победителем, ибо ты вошел в ту ступень духовного сознания, где ты и твой Господь действуете вместе. С момента такого духовного прозрения уже нет для человека ни условностей земли, ни обособленного мира неба - для него есть тропы Вечности в земном непрестанном движении. Только с этого момента раскрывается вся сила чести в человеке, и он идет по земле мудрецом, хотя бы грамотность его была в зачатке. Рамки условностей человеческих исчезают, живет дух человека освобожденный. Все встречи, раньше тягостные, будут тебе теперь легки, так как и рамки людей будут разрушаться перед могуществом гармонии твоего существа. И каждый, независимо от личного желания, будет обнажать во встрече с тобой все лучшее, на что способен. Иди, мой сын, помни, что главнейшая задача твоего служения - быть писателем. Это твой путь - вызывать и творчеством мысли утверждать в людях их лучшие силы. Как бы многочисленны ни были сейчас твои обязанности, дела и встречи, писать начинай теперь же, пользуясь каждой свободной минутой, какую сумеешь вырвать. Никакая суета земли и эманации несносных и неспокойных толп людей не могут разбивать трудов тех, кто несет в себе Живую Вечность.

И. обнял меня, и мы вместе вышли из часовни, когда тьма уже окончательно спустилась. Не успели мы выйти из аллеи гигантских тополей, как раздался удар колокола к вечерней трапезе, к которой мы едва поспели.

На этот раз трапезная имела необычный для Общины Раданды вид и поразила меня парадностью. Всё и вся в ней, и всегда сверкавшее исключительной чистотой, на этот раз казалось просто сиявшим белоснежностью. Столы были покрыты тонкими, блестящими, с прекрасным рисунком скатертями. В очаровательных горшках и вазах стояли цветы и фрукты. Перед моим и И. местами стояли тончайшей работы приборы из слоновой кости и серебра и такие же кубки.

Я восхищался красотой убранства, такого необычайного в скромном, почти суровом быту Общины, и не мог себе объяснить, что было причиной такой парадности, которая больше подходила торжественному пиру, чем простой трапезе общинников. По приглашению Раданды все заняли свои места, и трапеза пошла своим порядком, с той только разницей, что блюд было больше, в кувшинах вместо молока стояло в изобилии вино и кушанья соответствовали убранству столов. Да, это был пир. Прощальный пир, который давала Община своему высокому гостю И.

- В последний раз сегодня мы видим среди нас нашего любимого друга, нашего вождя и покровителя, Учителя И., - сказал, поднявшись, Раданда. - Много раз бывал у нас Учитель, много раз уезжал он от нас, но никогда еще ни его присутствие, ни его отъезд не были связаны и с таким счастьем, и с такими переменами в Общине, как в это его пребывание. Если вы поглядите друг на друга, окинете взглядом все столы, вы почти не найдете здесь, в таком парадном сегодня зале, тех лиц, которые были сотрапезниками Учителя И. в первые дни его приезда к нам. Сменилось не одно и не два поколения за этот период его пребывания с нами. Сменился целый поток людей, потому что в одних радостно пробудились, в других утвердились их лучшие силы. Не думайте, что это великое событие массового обновления душ произошло только по причине пребывания с нами Великого Учителя. Нет, готовы люди - готово им и свидание с Учителем. Но бурный рост готовых к обновлению людей, конечно, произошел от непосредственного вращения их в сфере чистоты и мощи духа Учителя. Сегодня мы даем прощальный пир нашему Другу и его спутнику. Мы украсили этот зал всем самым драгоценным, что имели в своих запасах. Нам хотелось, чтобы его внешнее сияние и сияние наших благодарных сердец сливались в общую гармонию красоты с сиянием лучей Учителя... Благодарим тебя, Учитель, - обратился Раданда к И., - за все то, что ты для нас сделал. Уста мои, выражающие чувства признательности, любви и благоговения всех здесь присутствующих, не могут выразить словами всей радости сердца за счастье встретить и знать тебя. Учитель, за твою доброту к нам. Немало раз помогал ты нам своими наставлениями. Не оставь нас теперь без прощального слова, теперь, когда мы знаем, что надолго расстаемся с тобой, - закончил Раданда свою речь, кланяясь И. глубоким, почтительным поклоном.

Ответив на поклон настоятеля, И. повернулся к сидевшей в полной тишине толпе людей, и голос его полился какими-то каскадами утешения и мира.

«Прощаясь с вами, я прежде всего хочу напомнить вам еще раз о том, что нет разлуки для духовно зрелых людей. Как бы далеко физически вы не чувствовали себя от меня, вы всегда живете и будете жить в моей памяти, в моей деятельности любви. Кто однажды встретил Учителя и вошел в единение с ним, тот не может быть им забыт никогда, ибо такова сила любви сердца Учителя. Она вмещает в себя все живое, сумевшее однажды привлечь его внимание до ступени взаимного труда. Но то - сила сердца Учителя, поддерживающего связь с людьми. Может ли держаться крепкая взаимная связь на одностороннем рычаге? Нет, конечно. Связь ученика и Учителя, как и все во Вселенной, может утверждаться только на гармонии. Только на законе причин и следствий, то есть на двустороннем рычаге. И как бы сильна ни была любовь односторонняя Учителя, она не может притягивать к себе мертвые, не звучащие любовью сердца.

Вы можете «говорить» сколько угодно слов о своей преданности и верности Учителю, о своей абсолютно чистой жажде следовать за ним, о своей верности служения ему. Но не на «словах» живет связь ученика и Учителя, а на действии. Там, где формально принимается все, а в действиях быта идет сумятица, неряшество, ссоры или недовольство людьми, требовательность к ним, там бесполезно говорить об ученичестве. Мало того, вечные ссылки на «Учителя» отвратительны и даже оскорбительны в устах этих людей.

Я не раз вам говорил о дивных словах Евангелия: «Если не любишь ближнего своего, которого видишь, как можешь любить Бога, которого не видишь?» В этих словах - вся мудрость деятельности земли: быть и становиться. В действии каждого серого дня проносить чашу доброты для земли, для человека. Такое действие идет во имя Высшего, но идет по земле, для земли, а не над нею и именно в данных каждому его обстоятельствах. «Свои» обстоятельства у каждого. Но это не значит, что надо их принять как нагрузку, не бороться, не побеждать их ежечасно, любя.

Все люди - мала ли, высока ли их духовная культура, здоровы ли они, больны ли, молоды или стары - имеют в сердце силу, называющуюся: благодарность. При общении со своими ближними эта сила - главный очистительный фонтан духа, главный двигатель к совершенству. Она есть один из аспектов Любви.

Если человек не развился в своих духовных силах настолько, чтобы сердце его стало похоже на электрический фонарик, бросающий сноп лучей в сердце встречного, то он может стать на путь такого развития Жизни в своем сердце через чувство благодарности. Благодарности тем, кто выразил ему малейшую заботу, внимание, доброту или маленькую ласку. Вот из этого чувства благодарности, пролитой людям на Земле, куется второе плечо рычага, идущего к сердцу Учителя.

Последнее дело для человека, называющего себя последователем Христа, мнящего себя учеником Учителя, если дары, заботы, помощь или снисходительность к себе людей он начинает принимать как получаемые им «по праву справедливости» за его заслуги в прошлом.

Если человек стал на эти рельсы, считая, что ему возвращается затраченная им энергия и деньги, - он не что иное, как плохой коммерсант, просадивший свое состояние, не умея учесть прибылей, наград и убытков. Такой коммерсант, ожидающий, что «небо» в лице встретившихся ему добрых людей вознаграждает его за его же ошибки спекуляции, не может ожидать ответа Учителя на свои мольбы, ибо сердце его полно гордости и само-, а не человеколюбия. В его сердце нет полного бескорыстия, не только преданности и верности заветам Учителя.

Благодарность в сердце человека - признак его жизненности. Если нет в сердце благодарности - мертв человек не менее, чем когда в сердце его нет радостности. Весь ход развития духа человека идет из этого живительного источника сил - благодарности. Она кует у людей малоразвитых, малокультурных рельсы, по которым едут ввысь все черты характера человека. Людей же духовно развитых она приводит к встрече с Учителем, к сотрудничеству с ним.

Поймите же, что не Учителю, не Богу, не вашему встречному нужна ваша благодарность, а только вам. Ибо она есть первая сила истинного возрождения, настоящего смирения, настоящего мира в сердце, то есть полного понимания своего места во Вселенной.

Прощаясь с нами на этот раз в обстановке торжественного пира, в красоте блещущих вокруг нас предметов, вспомните, что все, все, на что бы ни упал ваш взор, - все сделано руками ваших сестер и братьев, сердца которых были переполнены благодарностью. И плодами этой благодарности пользуетесь вы, никогда их не видевшие и, может быть, никогда их не встречавшие...

Перестаньте так часто говорить слово «карма». У вас создалась привычка все сваливать на это маленькое слово. Попали ли вы в тяжелую земную жизнь благодаря собственной инертности или однобокой, как флюс, энергии - карма виновата. Не сумели вы устроить своей личной жизни в доброте и мире - карму за хвост, в виде спасительного змея. Не смогли вы создать себе радостного окружения, по причине, конечно, собственной разбросанности и несобранности в Едином, - снова карма. Не вышли вы в большие люди - еще раз карма и т.д., и т.д. В результате полное разочарование в текущей жизни (виновато окружение), выросло в сердце уныние и... или вы здесь, спасенные от худшего из преступлений - самоубийства, или вы погубили воплощение, кончив им, или вы в раздражении и зависти сковали себе пути ко злу.

Тот, кто часто повторяет слово «карма» и продолжает жить все таким же, каким жил год назад, вчера, сегодня, завтра, не ища в себе обновляющих сил доброты и радости, - тот совершенно такой же мертвец среди живых, как тот, кто постоянно думает о смерти и боится ее.

Боящийся смерти носит ее в себе и не может быть свободным в своих действиях ни на минуту. Он засорил свои глаза, глаза духа, плачет и ужасается страшного момента изменения формы жизни, не понимая, что новую форму он кует себе сам только одними действиями в сером дне...

Примите от нас - меня и моего секретаря, - в честь которых вы даете этот прощальный пир, большую признательность за ваше внимание. Не стройте же себе иллюзий, как надо достигать единения с Учителем. Отдавайте силу благодарности вашим встречным, если не можете еще выразить иначе своей любви им. И на этой благодарности к людям будет вырастать и крепнуть ваш мост единения с Учителем».

Когда настало время выходить из трапезной, каждого из сотрапезников И. благословил, каждого обнял и каждому сказал несколько утешающих слов. Очевидно, слова Учителя глубоко проникли в сердца обнимаемых им людей, так как лица их сверкали радостью даже в тех случаях, когда они приближались взволнованными и огорченными.

Когда вышел последний человек из трапезной, Раданда, указывая на вымытые и вновь поставленные на стол наши приборы из слоновой кости, сказал:

- Не откажи, Учитель, разреши твоему секретарю принять от меня это чудо искусства древнего мастера. Пусть он имеет эти приборы, небьющиеся и удобно укладываемые в кожаный футляр, всегда при себе и как память обо мне, и как вещь тонкой художественности. Глядя на них, пусть он помнит, что ему уже обязательна жизнь во всякой красоте. И если кому-то достаточно одной духовной красоты, то ему ее мало. Путь земли для него может быть только единением с людьми в красоте.

Приняв улыбку и утвердительный наклон головы И. за разрешение, Раданда обратился ко мне:

- Мой милый сын, введенный мною в часовню Радости. Прими эти два бесценных прибора как мой привет тебе и каждому, кому ты предложишь на них хотя бы кусок хлеба. Если будут дни, когда ты будешь садиться за стол один, ставь второй прибор для того, кто войдет к тебе невзначай, и предложи ему разделить твою трапезу. Если будет такое время, когда ты будешь окружен большим числом чад и домочадцев, ставь его всегда рядом с собой для нежданного гостя и привечай его во имя мое, кто бы он ни был. Будь благословен. Зайди ко мне. Мне надо тебе еще немало вещей передать по поручению Владык мощи.

Я поклонился И. и последовал за Радандой в его покои. О моей беседе со старцем я тоже еще не получил указаний рассказать кому-либо. Она длилась всю ночь. На рассвете зашел И. Раданда уже закончил все, что имел мне передать, и мы все трое вскоре были снова в трапезной, но уже за утренней едой.

За нашим столом я нашел на этот раз Мулгу, Славу и еще многих братьев и сестер, имен которых я не знал и которых, как я понял, И. собрал вчера и увозил их с собой.

Не успела окончиться трапеза, как вошел брат-распорядитель и объявил, что животные уже готовы и можно отправляться в путь. И. дал ему подробный список отъезжающих с нашим караваном и послал Мулгу, Славу и еще нескольких братьев помогать снаряжать караван.

В обществе Раданды мы прошли в наш домик, где, к моему удивлению, все было уже сложено и упаковано к предстоящему пути. Мне не надо было спрашивать, чтобы понять, что мои обязанности выполнили дивные руки моего Учителя, пока я учился у Раданды.

- Не укоряй себя, Левушка, в том, что ты заранее не уложил вещей. Ты ведь не мог знать, что до последней минуты будешь занят иными делами, - ответил И. на мой взгляд. Прощай, отец Раданда. Еще не одна нам с тобой суждена встреча. Я благодарен тебе за всю помощь, что ты оказывал мне всегда, а особенной благодарностью горит мое сердце за помощь твою в этот раз.

Нежная улыбка Раданды была единственным ответом его И., но, повернувшись ко мне, он сказал:

- Вот он, Левушка, живой пример истинного смирения. Тебе без слов понятно, кто и кого должен благодарить. Иди же, сын мой, по стопам Учителя, и свершится путь твой, как Жизнь его тебе начертала, как Светлое Братство тебе его раскрыло.

Раданда обнял нас обоих и вышел вместе с нами к воротам, где уже грузился и выстраивался караван. И тут мне суждено было немало изумиться, так как главным распорядителем отправлявшегося каравана был все тот же, из-под земли являвшийся в последнюю минуту, мой дорогой Ясса.

Я не имел времени спросить его, как и когда он явился, только издали мы поприветствовали друг друга радостным жестом, так как И. приказал мне немедленно одеваться в платье для путешествия, сказав, что я поеду рядом с ним во главе каравана.

Постаравшись как можно скорее переодеться, я все же вышел к каравану после И., который уже садился на мехари. В последний раз приникнув к маленькой, сухонькой ручке Раданды, я вскочил на мехари, так как научился теперь не ставить на колени верблюда, и пустился догонять уже тронувшегося в путь И.

 

Итак, завершился еще один этап, великий этап моей жизни. Кончалась жизнь среди дивной гармонии высоких сердец и начиналась новая жизнь труда среди людей. Первые существа, для которых я должен был пуститься в дальнее плавание, назывались Дженни, Анна, Жанна.

Я благословил их и вспомнил последние слова, услышанные мною в часовне Великой Матери: «Радость не звенит, как золотая деньга, не блестит, как лучи серебра. Радость бьет грешника, заставляет задумываться злодея и окрыляет чистого, если ее несет сын Света, верный до конца».

Мысленно приник я к Божественным рукам, подавшим мне в прощальное посещение дивный цветок, прижал его к сердцу и прошептал:

- Мой Господь и я, и присоединился к И.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

«Две жизни». Часть IV. Глава 1 «Храм человечества»

К.Е. Антарова Краткий биографический очерк

Из воспоминаний Послесловие издательства

 

«Две жизни». Часть IV. Глава 1

Путешествие по морю лорда Бенедикта и его спутников на пароходе капитана Ретедли. Новые знакомства обитателей Лондонского особняка с пассажирами первого класса. Размышления Алисы и ее разговор с лордом Бенедиктом о встречах. Разумов и беседы лорда Бенедикта с его группой. Алиса читает тетрадь Венецианца. Корабль Ретедли благополучно доставил всех людей и грузы в Нью-Йорк, хотя условия плавания были трудными и многие из пассажиров переболели морской болезнью. Лиза и Алиса чувствовали себя прекрасно во время путешествия. Они проводили немало времени на капитанском мостике в часы дежурства самого капитана, где он, шутя, обучал их искусству кораблевождения.

Благодаря заботам лорда Бенедикта и капитана вся часть корабля, предназначенная пассажирам первого класса, была в распоряжении самого лорда, его друзей и их многочисленной свиты. К удивлению Алисы и Лизы - самых здоровых, самых подвижных и любознательных из всех спутников лорда Бенедикта, - все каюты первого класса, многочисленные и рассчитанные на двух и трех пассажиров, оказались занятыми людьми, не только знакомыми лорду Бенедикту, но и близкими ему и отправлявшимися вместе с ним строить новую Общину.

На второй же день путешествия лорд Бенедикт собрал всех здоровых пассажиров первого класса в музыкальном зале парохода, где - после небольшого концерта Лизы и Алисы - перезнакомил между собой всех присутствующих.

Всегдашнее обаяние лорда, его умение поставить всех на равную ногу с собой сделали и самое знакомство в первый раз в жизни встретившихся людей и последовавший за концертом ужин значительными и приятными. Каждый чувствовал себя гораздо увереннее от сознания, как во много раз увеличилось вдруг число его друзей на свете.

Обитатели особняка лорда Бенедикта привыкли к самой пестрой толпе людей, сменявшихся вокруг него в его делах и встречах простых рабочих дней. За время жизни с ним все они принимали участие во многих его делах, выполняли его поручения и потому нисколько не были удивлены разношерстной публикой, явившейся на приглашение лорда послушать музыку.

Но все же и Алису, и Лизу, и даже самого капитана удивили несколько фигур в восточных одеждах, не говоривших ни на одном языке, кроме наречия своей страны. Понимать их могли только сам лорд Бенедикт, Николай, Наль, да с большим трудом - Генри, который, казалось, овладевал этим чужим языком впервые и не без труда. Люди эти с наивными, чистыми лицами, загорелые, с загрубелыми руками, смотрели восторженно на лорда Бенедикта. Они точно молились, когда отвечали на его вопросы, сопровождая ответ глубоким восточным поклоном, сложив руки у сердца. Наль, чувствовавшая себя в этот день лучше, привлекала к себе, как магнит, всю восточную группу. С нею эти люди чувствовали себя легко и просто. Она переводила им слова песен Алисы, а также вопросы и ответы, когда с ними вступали в беседу соседи, не владевшие их речью.

Алисе казалось, что разница внешнего воспитания, манер и социального положения всех присутствующих людей совершенно стиралась от одушевлявшей их всех одной большой радости: жить и трудиться для счастья людей. Ей было странно - ей, пережившей так много бурь и невзгод в родной семье, не знавшей в своем доме ни одного дня мира, - видеть здесь целые семьи людей, крепко любивших друг друга, распространявших вокруг себя волны прочной, верной дружбы, глубокого мира и уважения друг к другу.

Никогда еще Алиса не присутствовала в таком пестром обществе. Здесь были и простые рабочие со своими женами и детьми в самых скромных и даже бедных одеждах, с манерами, соответствовавшими их туалетам. Были и горожане типа бедных швей и мелких торговцев. Были и студенты и мелкие клерки, а также и высокообразованные люди, блиставшие остроумием юмора, культура которых сквозила во всех их словах и манерах.

Но под всем этим внешним разнообразием Алиса легко читала общие свойства всех этих людей: их доброту и неподкупную честь. Радостность была общим признаком собранных лордом Бенедиктом людей.

Тихо сидела Алиса в уголке дивана, наблюдая окончивших ранний ужин путешественников. Люди разбились на группы, непринужденно выбрав себе компанию, и занимались рассматриванием разбросанных на столах многочисленных журналов, иллюстрированных альбомов и снимков той страны, куда они ехали.

Девушка внимательно присматривалась к лицам своих спутников и старалась угадать, что заставило двинуться с насиженных мест всю эту толпу людей. Ей казалось, что главным стимулом этого передвижения были личные несчастья людей, заставившие их искать новое место жизни. Но сколько она ни всматривалась в лица, ни на одном из них она не находила выражения горя, разочарования или тоски. Огромная энергия лилась от большинства фигур. Иные были спокойны, но буквально все лица были веселы, радостны, мирны.

- Плохой же ты психолог, моя дорогая девочка, - услышала Алиса над собой смеющийся голос лорда Бенедикта, так любившего заставать ее врасплох в ее размышлениях. - Ты ищешь здесь людей, еще живущих в когтях личного горя? Или еще имеющих в душе несносное раздвоение? Люди, едущие для того, чтобы строить новые рельсы другим, могут быть только освобожденными от давления своего собственного «я», - продолжал он, опускаясь рядом с нею на угловой диванчик. - И почему ты, всегда такая приветливая и умеющая быть центром общего внимания, забилась сегодня в угол и предоставляешь блистать Наль и Лизе? Не манит ли тебя море, к которому ты так тянешься весь день? Не хочется ли тебе покинуть людей, чтобы полюбоваться океаном и небом в ночной тьме? - улыбаясь, продолжал лорд Бенедикт.

- Вы могли бы меня сконфузить, отец, если бы мысли мои действительно блуждали где-то вне этой комнаты, - отвечала Алиса. - Но то, что мне так сильно хотелось понять, то Вы сразу же осветили мне Вашими первыми словами. Конечно, здесь могут быть лишь закончившие свои личные драмы и дела люди. Сейчас я это поняла. Но меня так поражает... Как бы мне выразиться? - призадумалась Алиса. - Ну, я скажу смешно, но Вы меня поймете. Мне кажется, что все здесь собранные Вами люди уже перешли стадию духовного развития, когда они думают о какой-либо привлекающей их идее. Когда у людей работает мысль и, повелевая, говорит им: «Единись со своими ближними в красоте и доброте, потому что это путь к Богу». Все Ваши новые сотрудники кажутся мне единящимися друг с другом просто от избытка энергии любви в своем сердце. Точно каждому из них тесно в своей скорлупе, и он, помимо своего личного желания, выбрасывает луч любви своего сердца навстречу всему живому, что видят его глаза.

- Браво, Алиса, ты начинаешь говорить и наблюдать точно. Но чего ты недосмотрела в окружающих тебя людях, это большого круга радости, в котором двигается каждый из них. Знаешь ли ты, почему все присутствующие здесь так радостны? Потому что каждый из них страдал до смерти и имел мужество не согнуться и не разбиться в горе, но закалить в нем свою верность, свою цельность и преданность Свету. Каждый из видимых тобою здесь людей понял, что сила человека не в его гигантской или слабой воле, но в его верности единственному закону Жизни на земле: Любви. Любовь к человеку привела всех этих людей к встрече со мной, затем сюда, дальше поведет их к новому строительству Общины и, наконец, приведет их к Светлому Братству. Я подсел к тебе сейчас, чтобы с первых же шагов нового этапа твоей жизни разъяснить тебе некоторые вещи. Ты, как и Лиза, как и Наль с Николаем, как и Генри, не принадлежишь к тем, кто будет жить в Общине, хотя вы все будете принимать большое участие в ее первом рождении. Тебе придется жить не в уединении, а среди густых толп людей, в шумных городах. Ты будешь стоять крепким столпом мира и любви среди бурь и всевозможных страстных волнений людей. Ты будешь служить людям, подавая им Свет через искусство. Люди вокруг тебя будут самые разнообразные. Будут встречи великие, превращающие в одну минуту всю жизнь в рай. Будут встречи важные, утверждающие в человеке все его лучшее. Будут встречи серые, где не пробудить живой совести сердца, и, наконец, будут люди, встречи с которыми тебе надо избегать. На твоем лице удивление. Тебе кажется: раз человек выразил свое желание тебя видеть, а тем паче сказать тебе, что он несчастен, для него запрета нет, он может прийти к тебе. Ему нужно утешение, нужен совет, ты же говоришь, что хочешь жить для счастья и радости людей, следовательно, когда бы, кто бы и откуда бы к тебе ни пришел, дверь твоя ему открыта.

- Да, я так думаю, отец.

- Напрасно, дитя, ты так думаешь. Далеко не так должна ты себя держать, если идешь всей своей верностью за Учителем, если таковым считаешь и называешь меня. Разве ты уже не имела случая на деле перенести всю тяжесть скорби отказа в свидании? Разве ты забыла, как бедная Дженни писала тебе - и многим из близких тебе - письма? Просила свидания? Посылала тебе самые жалостливые слова? Сердце твое рвалось от горя за сестру, ты хотела всеми силами помочь ей, пойти на свидание, написать. И я сказал тебе: «Нет». Помни же, Алиса. Если ты хочешь всею верностью сердца идти за Учителем, если хочешь дойти до великой, радостной, стоящей перед тобою цели: войти в сотрудники Светлого Братства, - далеко не все встречи тебе разрешены. Будут люди, жаждущие встречи с тобой, говорящие тебе о своей невинности и несчастий, ищущие твоего совета, на словах верящие в твою духовную высоту, - и все же мое «нет» будет стоять перед тобою препятствием к встрече. Тебя будут поносить за твой отказ, обвинять в эгоизме и трусости, но ты будешь знать, что там было мое «нет». И, напротив, будут встречи - внешне - для людей презренные. А я скажу: «Да». И ты примешь и благословишь встречу. И что бы ни говорили и в этом случае люди, сердце встречного встрепенется, оживет, примет луч чистой любви из твоего сердца в свое, и ты утвердишь в нем Его лучшие силы и пробудишь в нем Свет. Помни, друг, этот мой завет. Строй на нем всю дальнейшую жизнь и перед каждой встречей думай о моем «да» или моем «нет».

Лорд Бенедикт поднялся, предложил Алисе руку и подошел с ней к довольно большой группе людей. В центре ее стоял человек с альбомом в руках и рассказывал своим слушателям о свойствах почвы, растительности и особенностях климата Калифорнии. Человек этот был похож на ученого. Внешность его, манеры и чистая английская речь, ясная и точная, изысканная, выдавали человека хорошо образованного и воспитанного. Одет он был очень опрятно, но просто, видимо, он мало придавал значения элегантности костюма. В момент, когда Алиса и лорд Бенедикт подошли к группе, ученый заканчивал свою беседу.

- Это русский, - тихо сказал Алисе лорд Бенедикт. - Он уже в третий раз совершает путешествие в Калифорнию. По моему заданию он отыскивал место для Общины вместе с другими моими друзьями. Он один из немногих едущих с нами знает точно место, куда мы едем, и все его особенности. Он знает также весь наш маршрут. Знает все законы и обычаи каждого из многочисленных штатов, через которые мы будем проезжать. Нам придется пересечь поперек всю страну. Я нарочно заказал огромное количество повозок с лошадьми, чтобы каждый из едущих мог познакомиться со всеми особенностями новой страны, куда он попал. Зовут этого русского Петр Иванович Разумов. Но оставим пока эту группу, у них дела немало. Каждый день Разумов будет преподавать своим спутникам в форме рассказов все, что им необходимо знать для первых месяцев жизни на новой родине. Вернемся к тебе. Ты в свойственной тебе сфере в легкой форме концертов будешь развивать вкус и пополнять знания в музыке твоих будущих сотрудников по строительству Общины. Иногда одна, иногда с Лизой, иногда со мной; ты начнешь с классиков и кончишь - уже обосновавшись в Калифорнии - современностью в музыке всех народов. Начинай с завтрашнего же дня. Составь себе конспект и подавай каждое произведение, объясняя его стиль и эпоху. Непонимающим будут переводить твои слова Николай, Наль и Генри. Загляни в самый большой чемодан в своей каюте, я просил Сандру и Тендля собрать в него для тебя ноты и книжки, необходимые для начала твоих концертов. Так как Ананда просмотрел составленный ими список, то я не сомневаюсь, что в твоем чемодане окажется собранным все лучшее, что существует в музыке и что тебе может понадобиться для твоих популярных лекций. Кроме того, ты видишь, как дети льнут к тебе и смотрят на тебя, точно ты сказочная принцесса. Пользуйся этой любовью, крепко завяжи здесь, на пароходе, свой первый узел дружбы с ними. Когда доедем до места, ты встанешь во главе музыкальной школы. Как мы будем обучать маленьких людей музыке, об этом я тебе скажу потом. Обучать мы будем всех детей, без всякой зависимости от музыкального дарования или отсутствия его. Но, конечно, метод преподавания, форма и способы его будут в самой тесной связи с одаренностью или отсутствием ее в детях. Музыка - один из самых первых феноменов, пробуждающих чувство прекрасного в сердце человека. Поэтому знакомство с нею всего населения Общины составит одну из твоих главных задач в нашей новой жизни. Подробно я буду говорить с тобой и Лизой об этом еще не раз. Иди сейчас, друг, к себе и приготовься к завтрашнему концерту. Я же вернусь к Разумову и помогу ему собрать вокруг себя всех пассажиров, а не одну группу. С этими словами Венецианец довел Алису до коридора, ведущего в ее каюту, и возвратился к упомянутой группе. Как и следовало ожидать, стоило только лорду Бенедикту присесть у группы Разумова, как все головы поднялись, и все глаза благоговейно устремились на его опустившуюся в кресло величественную фигуру. Убедившись, что лорд Бенедикт внимательно слушает слова ученого и что подле него нет никого, с кем бы он вел интимную беседу, люди перестали бояться потревожить его своей неделикатностью и со всех сторон потянулись к нему. В глазах каждого читалась просьба разрешить присоединиться к группе, на что лорд Бенедикт ласково улыбался и приглашал жестом придвинуть ближе к нему свое кресло.

Разумов, закончив объяснения особенностей почвы и климата, повернулся к лорду Бенедикту, говоря:

- Как вы были правы, Учитель, приказав нам составить маршрут через самую широкую часть страны. Мои слушатели так поражены необычайностью природы и совсем неслыханными особенностями климата и почвы. Я только сейчас понимаю свою ошибку. Ведь и я, как другие, спорил с Вами и пытался доказать бесполезность затрачиваемого времени на путешествие на лошадях по множеству штатов. Теперь я вижу, как знакомство со страной и ее обычаями необходимо всем едущим.

- Не только знакомство с природой и обычаями народа необходимо всем нам. Больше всего нам необходимо понять, принять и благословить жизнь незнакомого нам народа, который станет нашим народом, народом нашей новой родины, как мы приняли и благословили жизнь всех тех народов, среди которых каждый из нас до сих пор жил. Нам необходимо в длительном путешествии, где бы мы могли видеть людей и природу не из окон вагонов, еще и еще раз отдать себе отчет, что мы собираемся делать. Мы не собираемся строить нечто обособленное, никому кроме нас не нужное. Мы не собираемся клеймить грешников и выставлять на вид свои добродетели. Мы хотим раскрыть, раскрыть через свою Общину, новые ворота людям, ворота единения в простой доброте. Когда мы будем проезжать по населенным пунктам, ищите всякой возможности знакомиться с людьми, но в каждой вашей встрече общайтесь не с личностью человека, не с рамками из комплекса бросающихся в глаза тех или иных условных качеств соприкасайтесь, а подавайте каждому, смело и решительно, цветок вашей доброты. Кладите его под ноги встречному, если он не приемлет его иначе. Есть ли для вас встречи запретные во время нашего путешествия? Нет, все ваши встречи, каковы бы они ни были, хороши и необходимы. Вы слышали, что для некоторых людей не только не все встречи разрешены, но многие даже запретны. Вам же не только все встречи разрешены, но, как я сказал, необходимы. Никогда не смущайтесь тем, что другому что-то дано или запрещено в его пути. Не равняйтесь по пути другого и не любопытствуйте к чужому духовному пути. Строить место единения с людьми в любви и красоте можно всюду. И для этого нужны только два условия: чистое, неуязвимое для страстей собственное сердце и воля вылить из этого сердца творческий порыв любви во встречное сердце. Но есть люди, несущие в себе не только чистое сердце и творческий порыв, но имеющие еще задачу Светлого Братства, взятую ими под большую собственную и своих ближайших Учителей ответственность. Эти люди идут всегда в законе твердого и неукоснительного послушания, и их встречи строго ограничены и проверены. Вы люди - ученики первого типа. Вы - пути везде и всюду первой необходимости строительства. Вы духовные фонари, освещающие тьму жизни и разбивающие ее вульгарность. Через вас, как через фильтр из пористых губок, очищает Светлое Братство массе людей дорогу к пониманию более высоких нравственных проблем. Вы действием серого дня должны пробуждать в людях желание жить выше, чем они живут сейчас. И вся ваша задача - продвинуть в понимание людей, что такие силы, как честь и честность, доброта и сострадание, суть вовсе не качества самого человека, но аспекты того Бога, что он носит в себе. Вам на примере простого дня надо привести людей к пониманию, что никакое внешнее счастье и благополучие не может быть достигнуто на мертвом внутреннем механизме, где сердце и мысль руководятся «выбором» лично себе приятных дел, нисколько не считаясь, будут ли эти дела вредны или благоприятны, безразличны или полезны, злы или радостны для окружающих. Не мудрствуйте. Не задавайтесь какими-то особенными, высоконадуманными небесными задачами. Поймите ясно, что все, что может человек сделать полезного и высокого для окружающих его, он делает легко и просто. Легко и просто по его масштабам, то есть ценным для людей будет всякое дело человека, где пролилась его большая сила, но не то, где пролились его «большие усилия». Примите от меня сегодня мои слова не как наставление, не как формальный рецепт: «Как внести в вульгарную жизнь людей Свет», но как привет моего сердца всем вам, привет уважения силе каждого из вас. Я вижу доброту и радостность. Я понимаю ваши желание и нетерпение поскорей приложить на деле все порывы вашей любви. Примите и мою любовь как силу радости слиться с вами в один общий костер энергии, куда Свет Единого льется неустанно и неудержимо, если вы помните, что такое ваш серый день, где он начинается и кончается.

Поговорив еще некоторое время с отдельными лицами, лорд Бенедикт разбил всех своих слушателей на десятки, поставив во главе каждого десятка старшину из самых опытных, образованных и духовно продвинутых людей. Затем он лично отвел их в обширную библиотеку корабля, над закупкой книг, для которой немало хлопотали Сандра и лорд Амедей. Здесь Венецианец познакомил только что выбранных старшин с двумя схожими как близнецы очаровательными девушками, заведовавшими библиотекой. Одна из них была совершенно седая, другая - темноволоса.

- Лалия и Нина, - обратился он к девушкам. - Я просил вас помочь мне довезти на пароходе груз книг для будущей Общины. Вы же превысили мои желания и из части книг устроили временную библиотеку. Спасибо вам за усердие. Как видите, ваша любовь привлекла к вам в эту минуту немало читателей, которых вам и представляю. Вы же, дорогие мои читатели, можете не только здесь читать все, что хотите, но и брать те из книг, что вам особенно полюбятся, с собой в каюты. Даже окончив морское путешествие, вы можете не сдавать обратно книги, записанные за вами библиотекаршами. Девушки едут только как мои помощницы на море. Они возвратятся с капитаном Ретедли обратно. Книги же поедут с нами дальше, как и запись их за вами. Если среди вас есть любящие библиотечное дело, вы можете немедленно его изучить у моих опытных помощниц, Лалии и Нины.

Сейчас же нашлось с десяток человек, пожелавших посвятить себя устройству будущих библиотек в Общине.

Оставив всех приведенных им людей в библиотеке, лорд Бенедикт послал Разумова к Николаю и Генри, прося передать им, что через четверть часа он начнет обход кают первого класса вместе с ними. Оба, Генри и Николай, должны быть со своими аптечками в музыкальном зале, сам же Разумов должен прийти в каюту Венецианца, где возьмет личную аптечку Учителя, и во время всего обхода будет держаться в непосредственной близости от него.

Так шла «плавучая» жизнь людей, посвятивших свои дни служению ближним. Не мертвая идея «в будущем помогать» наполняла сердца ехавших, но каждая минута текущего «сейчас» была энергией труда, не теряясь в пустоте.

Разумов, не раз имевший более или менее длительные свидания с Учителем, но никогда не живший подле него, не мог себе даже представить жизнь «быта» рядом с Учителем. Он был потрясен и очарован его простотой, его неиссякаемой энергией, а главное, легкостью, с которой делал все тот, кого сейчас окружающие знали как лорда Бенедикта, но кого он давно имел счастье знать как Венецианца.

Оторванный от изучения своих восточных наречий, которые в первый раз в жизни давались ему с таким трудом, Генри был восхищен переданным ему Разумовым приказанием Венецианца дожидаться его в музыкальном зале.

Не потому Генри радовался, что был ленив и так трудно плавал по массе восточных книг, данных ему Николаем, но потому, что Великая рука, как до сих пор еще называла леди Цецилия Венецианца в интимных беседах с сыном, сейчас составлял центр всех его мыслей, всей его духовной жизни.

Любовь Генри к Ананде, как сам он себе говорил, составляла нечто большее, чем он сам, чем вся его деятельность и даже вся его земная жизнь. Анандою начиналось его утро. Анандою двигались его мысли и тело днем. Ананда завершал прожитый день. К нему нес Генри всю свою энергию и радость жить. Но... быть подле Ананды, его помощником и другом. Генри чувствовал, что еще не может. Он молился на Ананду и вместе с тем все чего-то от него хотел. Где-то в глубине сердца жила затаившаяся требовательность к Ананде, жажда быть для него первым и единственным. Как сам Генри носил Ананду в сердце единственным, так желал он быть единственно любимым своим высоким другом.

Подле лорда Бенедикта Генри точно исчезал, таял и терял всякое ощущение своей личности. Величие этого человека так подавляло его, что он точно совсем переставал существовать как некое «я» и жил только радостью видеть этого гиганта духа, участвовать в его труде и присутствовать при его общении с людьми. Генри сам поражался, как легко ему становилось жить подле Венецианца. Он не мог разгадать, почему ему так свободно дышится? Так легко вертятся в голове мысли? Почему он видит весь мир, а не одного себя и Ананду, как только он находится подле своего нового Учителя? И почему весь мир кажется ему сплошной радостью и бурным счастьем жить, если рядом с ним лорд Бенедикт?

Генри сознавал, что не качества Учителя проникают в него, но что в нем самом начинает пробуждаться и действовать какая-то новая сила, как только он входит в общение и сотрудничество с Венецианцем.

Быстро сложив все свои книги, накинув свой докторский халат и взяв аптечку, Генри заглянул в смежную с ним каюту матери. Поцеловав на ходу ее прелестную ручку, хитро улыбнувшись, Генри сказал:

- Иду к самому. Велел ждать с аптечкой у музыкального зала. Наконец-то я буду доктор, а не восточный толмач.

- Ах, Генри, Генри, - смеялась леди Цецилия. - Тебя положительно испортило общество Сандры. Ты понабрался от него остроумия и постоянного желания смеяться.

- Испортило, мать? Хотел бы я, чтобы всю жизнь меня так все портило. Но до свидания. А то, пожалуй, сыновняя любовь испортит мои отношения с твоей Великой рукой. Ты ведь знаешь, как он во всем точен, - и, не дожидаясь дальнейшей реплики матери, Генри побежал в музыкальный зал.

Еще издали он увидел рослую фигуру красавца Николая, стоявшего у дверей зала. Не так давно Генри стал отдавать себе отчет, как красив и строен Николай. И еще меньшей давности было убеждение Генри в огромной духовной высоте Николая. Как это ни было странно, но этого красавца никто и нигде не видал на первом месте.

Он не играл, казалось, никакой выдающейся роли ни в особняке лорда Бенедикта, ни в деревне, ни здесь, на пароходе. А между тем Генри хорошо помнил, что лично ему во все его трудные или смутные минуты всегда с необычайным тактом приходил на помощь Николай. Он видел, как и всех других в периоды их разлада поддерживал все тот же Николай.

Почему и сам он, Генри, и все вокруг утихали, примирялись и находили выход из своих печалей и бунта в присутствии этого человека? В чем его сила? Ведь он не Учитель, а ученик, как и все остальные. Живет он с женой, быт его самый обычный. И ничего чудесного, ничего поражающего, как, например, взгляд И. или Ананды, которые так и прикуют тебя на месте, в Николае нет. И даже то, что он красавец, красавец в полном смысле слова, точно римский гладиатор или русский богатырь, даже и это не бросается в глаза, а точно «так и быть должно», как часто говаривала леди Цецилия.

Завидев издали Николая, точно стоящего на часах воина, Генри побежал быстрее. Молодость, сила и упругий бег придали ему еще больше веселости, ощущение новой любви вдруг наполнило его сердце, и, мальчишески смеясь, серьезный Генри неожиданно бросился на шею Николаю.

- Знаете ли, сэр Николай, какое удивительное открытие сделал я не так давно? Вы настоящий красавец, хотя немножко и великоваты. А кроме того, в вас такая масса очарования, что, если бы я был дамой, ежедневно бы посылал вам букет в полтонны весом.

- Ваше открытие, милый Генри, относительно моей красоты, а кстати, и великоватости уже давно сделано Наль и Алисой. Но вот у меня есть одно открытие относительно Вас, которого, пожалуй, вы сами в себе не успели еще заметить. Вот это так действительно открытие серьезное, - отвечая ласковой улыбкой на объятие Генри, возразил Николай.

- Ну? Неужели? - смешно отпрыгивая от Николая и по-детски складывая руки у сердца, точно боясь, что именно туда заглядывают глаза Николая, удивленно и растерянно протянул Генри.

- Вот так штука! Ты что же, серьезный Генри, в акробаты собрался? Или тебя Николай так перепугал, что ты прыгаешь, как восточный человек, увидевший кобру? - раздался за спиной Генри смеющийся голос лорда Бенедикта, смеху которого вторил бас Разумова.

Окончательно смущенный, Генри не знал, куда деваться. Его выручил Николай, сказав лорду Бенедикту, что Генри считал себя обладателем великого открытия, которое уже оказалось сделано другими, да к тому же еще и женщинами.

- Ну, разве что женщинами, тогда уж можно рискнуть пострадать от твоих темпераментных скачков, Генри. А то было бы досадно оказаться с раздавленной ногой из-за твоего разочарования из-за неудавшегося открытия, - продолжал смеяться Венецианец. - Утешься, - прибавил он уже серьезно, пристально глядя на расстроенное лицо Генри, - хотя никто еще не делал открытия о твоей красоте, но с некоторых пор она начинает расцветать внутри и вовне, и весь ты становишься гармоничным. А о том, почему тебе легко жить в моем присутствии, советую тебе поговорить с Николаем. Теперь достаточно нескольких его слов, чтобы очень многое перевернулось в тебе, в твоем устарелом для твоего «сейчас» сознании, милый мой друг Генри. Пойдемте, друзья, сначала мы обойдем каюты первого класса, где едут наши больные будущие сожители по Общине, а потом спустимся во все остальные отделы парохода, - обратился лорд Бенедикт к приглашенным молодым людям. - Капитан Джемс недаром опасается надвигающейся ночи. Буря не буря, но большое волнение в море ждет нас.

С этими словами лорд Бенедикт тронулся в долгий путь по обходу корабля, увлекая за собой своих спутников. Близившаяся ночь и усиливавшаяся с часу на час качка действовали плохо на население парохода, и всюду помощь лорда Бенедикта и его спутников приходила вовремя, принося людям успокоение и сон.

Алиса, погруженная в книги и ноты, не подверженная вообще морской болезни, забыла обо всем на свете, кроме данного ей Венецианцем поручения. Ее работа уже близилась к концу, когда она услышала знакомый стук в дверь своей каюты. Ни одна рука в мире, казалось ей, не могла так стучать, как стучала рука Венецианца. При этом стуке для нее мгновенно исчезали двери и стены, стук руки точно приходился по ее сердцу и говорил: «Я здесь. Готов ли ты, мой ученик?» И, ликуя, сердце Алисы отвечало: «Готов, войди, Учитель».

- Друг мой, я потревожил тебя, - сказал, войдя, Венецианец. - Но видишь ли, Николаю вместе со мной надо быть сегодня ночью у руля, в распоряжении капитана. Больных парохода будет проведывать Генри. Леди Цецилия ухаживает за недомогающей Лизой, а с Наль побыть некому. Не пройдешь ли ты к ней, пока все обойдется и мы выйдем из полосы качки? Тогда Николай освободится, а ты вернешься к себе.

- О, отец, как много слов, - рассмеялась Алиса, юмористически повторяя фразу Венецианца, нередко слышанную по своему и чужому адресу. - Я готова, простите дерзкую, - приникая к чудесной руке Учителя, накинув шаль на плечи, прибавила девушка.

- Иди, дружок. Смотри же, не попадись на многословии в каюте Наль. Я спрошу тебя об этом завтра, хотя сейчас ты и стараешься показать, что хорошо помнишь мои слова, - улыбаясь и гладя Алису по ее легким волнистым волосам, в тон девушке отвечал Венецианец, выходя вместе с нею из каюты.

Простившись с Венецианцем, поднявшимся на палубу, Алиса прошла прямо к Наль. Бедная Наль, вообще плохо переносившая море, особенно остро чувствовала всякое приближение качки. Она так трогательно обрадовалась Алисе, что несколько минут не выпускала ее из объятий.

- Ах, как я тебе рада, сестренка Алиса, как рада. Море вызывает во мне отвращение и возмущение. Оно, кажется, только для того и появилось на моем пути, чтобы я хорошенько поняла эти мало мне известные чувства, - смеялась Наль, устало опускаясь на подушки.

- Я думаю, Наль, что есть еще очень много человеческих чувств, которых ты не понимаешь, и никакие моря на свете не помогут тебе их понять, - усаживаясь возле дивана Наль, шутливо отвечала Алиса.

- Вот как? Ты считаешь меня такой тупой?

- Не остри, сестренка Наль. Дело здесь вовсе не в тупости. Дело в том, что понять вульгарные чувства ты не сможешь, как бы сильно их ни выражал при тебе человек. Понять враждебность, кровожадность, лицемерие или ложь ты не сможешь, потому что в сердце твоем их нет. И сколько бы ты ни фантазировала на эти темы, ты их не поймешь только потому, что самые представления эти для тебя мертвы. Ты идешь мимо всех стрел, которые посылают тебе завистники, потому что зависть не может задеть в твоем сердце ни одного намека на самое, себя. Там нет горечи, и на стрелу завистника твоему сердцу нечем отозваться.

- Возможно, что ты и права, Алиса. Я не занималась анализом моего сердца. Ему было всегда так много работы любви, которую оно не успевало выливать всем встречным, что не было времени разбираться, что в нем самом еще живет и чего там нет. Одно могу тебе сказать, что там живет все человеческое настолько, чтобы без фантазий понимать наивысшее в жизни ближнего - его страдание.

- Понять страдание каждого? О, это действительно наивысшая сила из всех даров человека. Все понять - все простить, говорят французы. Но я думаю сейчас вовсе не о том. Можно понять, что человек страдает, сострадать ему, стараться разбить его суеверие или предвзятость, мешающие ему жить счастливо. Но так понять, чтобы разделить его страдание, - для этого надо хотя бы один раз испытать самому те чувства, от которых рвется сердце твоего собеседника. Я думаю, что слово «понять» в высшем смысле значения - это вызвать в жалующемся тебе человеке желание действовать, бороться, сбросить с себя страдание от уныния и освободить дух к красоте, к радости. Но вот как помочь человеку освободиться и всегда ли, всякий ли может это сделать - в этом и есть вся трудность. Знаешь ли, отец Венецианец сейчас поразил меня ужасно. Он сказал мне, что далеко не все встречи, о которых меня просят и будут просить люди, мне разрешаются. Я не могла этого сразу понять. Мне казалось, что милосердие и доброта - это и есть раскрытые объятия всем. Сейчас я начинаю понимать, что можно не только раскрыть объятия человеку, но можно изнемочь в огромных усилиях его утешить в его страдании и... не достичь ничего. «Усилия» прольются, а «сила» не будет подобрана человеком. И чем тяжелее будет идти встреча, чем больше будешь ты изнемогать сам от «усилий» помочь, тем бесполезнее будет встреча. Потому что сила может выйти из сердца только тогда, когда сам человек действует легко, радостно, спокойно.

- Не знаю, Алиса, мой дядя Али всегда говорил мне, что таких внешних обстоятельств, которыми бы человек был задавлен, не существует. Что у каждого человека именно те обстоятельства, которые ему по силам. И потому каждому человеку его обстоятельства по силам, что он сам себе их создал. Нет обстоятельств, «данных» человеку, а есть только известная часть его собственных вековых действий, выпавшая из кармического звена в данное его воплощение. И сколько бы ни ждал человек, что кто-то другой разбросает и победит его собственную вековую энергию, вставшую перед ним в это «сейчас» как ряд сопутствующих воплощению тяжких внешних обстоятельств, он так и будет в них жить до тех пор, пока сам не победит их энергией любви, мощной силой радости. Так говорил мне не раз мой дядя Али. Я думаю, что большая часть тяжелых встреч происходит именно потому, что страдающий не понимает, что только его собственная энергия любви и бодрости может помочь ему выйти из кольца давящих обстоятельств. А помогающий стремится не к тому, чтобы пробудить энергию унылого страдальца, а старается облегчить физическую тяжесть его внешних обстоятельств. Ты скорбела и плакала, когда была бессильна помочь своей сестре Дженни. Ты ни разу не пожаловалась на тяжесть жизни дома. Ты убирала все препятствия и неудобства с дороги Дженни. Ты помогала ей блистать, одевала и обшивала ее и мать, пыталась их утешать и успокаивать. Ты расстроила свое здоровье, служа им, силясь принести им мир. И в этом ты нисколько не успела, хотя в бесполезных усилиях и расшатала свое здоровье. Ты защищала отца и стремилась создать ему каплю уюта в доме. И в этом ты успела. Почему? Почему ты действительно защищала отца и не могла помочь ни матери, ни сестре? Потому что сила твоей любви к отцу лилась из тебя легко и радостно. Потому что единение твое с ним, помимо кровной связи, было в красоте Вечного. Он, как и ты, стоял в этом Свете, и сила твоей любви удваивалась от встречи с его любовью и удваивала его энергию. И все твои усилия украсить жизнь сестре и матери уходили, как вода в щели пола. Потому что тебе не удалось развить в них даже первой элементарной нравственной силы: вкуса. На вопрос, что любят они, что нравится им, ты могла услышать ответ о тысяче вульгарных вещей обывательской, эгоистической жизни, о внешнем блеске и удовольствиях, но Радости Света Вечного не занимали места в их сознании. Ты называешь Венецианца отцом. Никто лучше меня не разделяет этого твоего чувства, когда уста сами собой говорят: «Отец». И все же ни его живой пример, ни его частые беседы не могут раскрыть ни в одном из нас тех свойств, которыми определяется крошечное словечко «такт», если в нас не развит вкус. Чтобы началось в человеке развитие его тончайших духовных сил, образующих собою такт, необходимо, чтобы всем - от дикаря до высокой степени культурного человека - свойственное первоначальное чувство вкуса перешло в утонченное нравственное чувство. И чем выше ведет свое начало вкус человека, чем реальнее сокровища, которые он начинает любить, тем дальше он подымается по лестнице духовной культуры, тем ближе он видит, ощущает Бога и, наконец, живет в Нем и с Ним...

Беседу прервал Генри, стучавший в дверь, прося разрешения войти.

- Я принес вам обеим, полуночницы, - это не я, а лорд Бенедикт так вас назвал, прелестные дамы, - пилюли. Его светлость предостерегает вас, что мы сейчас войдем в полосу сильной качки. Наль надо спать, а следовательно, и молчать, а Алисе - бодрствовать и... тоже молчать. Но это, Алисочка, уж от меня докторское указание, - смеясь, закончил Генри свою тираду, которую выпалил, подражая Сандре в его юмористических ужимках и скороговорке.

- Каково? Да ты ли это, кузен Генри? - воскликнула Алиса, удивленно рассматривая розовые щеки и горящие глаза сейчас такого возбужденного, обычно бледного и холодного лица Генри, со спокойными голубыми озерами глаз.

- Ну, вопросы потом, сестра. Теперь же моментально - пилюли, - голосом строгого врача сказал Генри, подавая лекарство сначала Наль, потом Алисе. - Лорд Бенедикт просил передать тебе, Алиса, эту тетрадь, велел тебе оставаться у Наль, хотя она и заснет, до тех пор, пока Николай не сменит тебя в каюте. Вот видишь, Наль уже спит, точно и не говорила две минуты назад. До свидания, забегу еще к маме и Лизе и снова помчусь по пароходу, - уже запирая дверь, закончил Генри и исчез в коридоре.

Укрыв Наль, потушив верхний свет в каюте, Алиса устроилась у столика и приготовилась читать присланную ей тетрадь, как почувствовала, что борт парохода взлетел вверх, вслед за тем весь пароход сильно вздрогнул, все задрожало и заскрипело, и борт с высоты ухнул вниз. Не ожидавшая такой внезапной качки, Алиса упала с кресла на пол, выронив из рук тетрадь. Весело посмеявшись своей неудаче, она подобрала тетрадь, поправила соскользнувшую туфлю и решила лечь на диван, поручни которого будут предохранять ее от дальнейших падений.

«Бедные, бедные все те, кого буря застала в море, в их рыбачьих челнах или плохих суденышках», - подумала девушка, мысленно посылая благословение всем тем, кому море сейчас грозило опасностью или смертью. У самой Алисы не только не было страха перед бурей, не только вера ее в Венецианца, стоявшего у руля, наполняла ее чувством безопасности за всех тех, кого он вел в эту трудную ночь, но в сердце ее было нечто вроде досады, что ей не позволено быть возле великого рулевого и прибавить свои маленькие силы к его гигантскому уроку этой бурной ночи.

«Ну, нечего мне терять время в пустоте, мечтах о месте возле Учителя. Там мое место, где он мне его указал. К тому, что он мне указал, я должна приложить все мои силы и усердие», - закончила свои мысли Алиса.

Взглянув на Наль, убедившись, что пилюля Венецианца погрузила ее в столь глубокий сон, что она не чувствует ни качки, ни толчков, Алиса встала, выше натянула защитную сетку над Наль, чтобы та не могла упасть с дивана при особенно резких толчках парохода, с большим трудом прошла узкое пространство качающейся каюты и улеглась снова на собственный диван, где натянула и на себя сетку и снова взяла в руки тетрадь.

Необычным теплом пахнуло на Алису, как только она открыла прекрасную обложку из зеленой кожи и прочла надпись, сделанную крупным, ровным и четким почерком Венецианца:

 

НАСТАВЛЕНИЕ УЧЕНИКУ В ТУ МИНУТУ, КОГДА ОН СОЗНАТЕЛЬНО ВЫБРАЛ ПУТЬ ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ, ВИДЯ В НЕЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ДЛЯ СЕБЯ ВОЗМОЖНЫЙ СПОСОБ ЖИТЬ: ТРУДИТЬСЯ НА ОБЩЕЕ БЛАГО, РАЗДЕЛЯЯ ТРУД ВЕЛИКОГО СВЕТЛОГО БРАТСТВА

 

Что значит слово «ученик»? Что значит слово «сознательно»? Ученик - это вовсе не тот человек, что говорит себе и всем: «Я пошел за Учителем, пошел по его тропе, которую Он указывает людям. Хочу достичь цели и свидеться с Ним, а потому я и есть ученик».

Ученик - это тот человек, который понял, что путь, по которому идет Учитель, это, прежде всего, путь, лишенный всякой вульгарности.

Ученик - это тот человек, в сознании которого перестали существовать некоторые понятия, как представления отжившие, не обозначающие более условных ценностей. Они вскрылись новому сознанию ученика как предрассудки, отягчающие день.

Такие условные земные понятия, как преходящий внешний блеск, богатство, зависть, соперничество, тщеславное искание выдающегося положения, ученик стал понимать как обстоятельства, затрудняющие ему путь освобождения, его собственные свойства еще не изжитой личности.

Ученик - это тот человек, в сердце которого разрушилась перегородка между «мои» и «чужие» как условная граница кровного родства и где стала ярко светиться для него живая Жизнь в каждом человеке потому - именно потому, что в нем самом засветилась прочно Жизнь, он смог Ее искать во встречном, Ею общаться и к Ней в нем взывать.

Это не значит, что просветленный зажегшейся Жизнью в самом себе ученик будет заниматься словесными тирадами с каждым встречным, желая в нем вызвать определенное «настроение».

Это значит, что он сам будет действовать, хотя бы уста его молчали, развивая в себе всю доступную ему мощь Кундалини, выливая во встречу из своего сердца наивысшее благородство и радость, какие он понял как неотъемлемые качества Учителя в его общении с людьми.

Ученик - это тот, кто стал прост и добр со своими встречными, потому что в сердце его исчезли все закорючки личности. И он мог в нем освободить пустое пространство для Света Жизни.

Жизнь заняла эту пустоту ученического сердца, где раньше жили личные чувства, и Она наполнила эти пустоты Своим гулом радости.

Ученик не думает ежеминутно о труде дня, как о несносном ярме. Он понимает, что его труд есть всегда радость. Если в тяжком труде он изживает свои страсти, выковывая такие главные силы, без которых был он выпущен в свет плохими воспитателями, как выдержка, самообладание, аккуратность, точность, тогда его труд приносит ему радость как первоначальную возможность освобождения. Если же он уже воспитан к плодотворному труду, то видит в своем труде счастье быть и становиться действенной единицей в данных сейчас ему месте, времени и нации, где он может понять высший импульс труда на земле - общее благо - и быть ему проводником.

Ученик - это тот человек, в действиях и поступках которого исчезло все пошлое и вульгарное только потому, что сила Жизни в нем стала первым стимулом при каждом действии на земной арене.

Жизнь трудового дня ученика - это прославление Единой Жизни во всех бесчисленных формах его собственного дневного труда.

Что значит в применении к такому способу жить слово «сознательно»!

Сознательный поступок ученика - это есть цельное, без компромиссов, решение. Решение, в котором оба творческих элемента человека - его мысль и чувство - живут в гармонии, слитые в одну силу: деятельную радость, творя, жить. Что подразумевать под деятельной радостью, творя, жить? Жить в движущихся и развивающихся аспектах того Бога, которого понял как Силу Неустанного движения любви. Если хотя бы на минуту ученик выпал из понимания, что Божественная любовь мчит в вечном движении Свое творящее дыхание вселенной, - он сам остановился, радость в нем омрачилась и его день стал уже не легким движением Света, но тяжелым подвигом. Подвигом любви со вздохом, печалью, беспокойством и страхом. «Сознательно» ученика есть выраженная в одном слове, имеющая тысячи форм все та же его верность.

Верность как таковая есть первоначальный принцип мысли Единого. Любовь есть первоначальный принцип чувства Единого. Выбор ученика сознателен тогда, когда эти два принципа Вечности пришли в нем в гармонию не как идея светлого существа, но как единственная форма творчества, выливаемого им каждый день в весь труд и во все встречи.

Пространство и время, ограничивающие мысль и чувство обычного человека, не существуют как ограничительные принципы, для вскрывшегося сознания ученика. Его сознание становится космическим. Он легко делает все свои простые дела, если он человек средний и в нем нет особой одаренности. Его серый день радостно течет в орбите средних человеческих способностей. Все его духовные силы направлены не на дальние горизонты, но на простые, близкие дела, где его доброта светит всем окружающим и греет их.

Такой ученик всем светит и греет без специальных мыслей об этом. Светит и греет потому, что он несет свою доброту не из тесных и душных комнат, в которых рылся среди хлама маленьких и мелких мыслей обывателя. Мыслей, условно нажитых за свою узкую жизнь. Обыватели обычно, делая добро, думают, как много пользы приносят их поступки людям. Или с какой пользой они подарили свои старые вещи своим ближним. При этом затруднив своим пониманием пользы и тех, кому они давали, и тех, через кого давали свои малостоящие подарки.

Ученик же несет свой свет и доброту во все дела и встречи, живя в тех без времени и пространства принципах Бога, аспекты Которого звучат в нем самыми разнообразными нотами радости. Он их черпал в себе, сливаясь с любовью Вечного, которую понял как отличительный признак каждого Учителя, за благородным поведением которого он хотел бы творчески следовать всею своею верностью. Если же ученик несет в себе великую силу истинного таланта, - я не имею в виду притянутого за волосы так называемого таланта, - он движется не только в свои вдохновенные минуты по космическому пути. Он стоит всегда, во все минуты жизни, рядом с Учителем. Он не ищет подражать высокому благородству Учителя, он знает его в себе как первоначальный, отправной пункт всех своих жизненных эмоций. «Выбрать» себе высокий путь по склонностям еще не значит стать на него. Нередки явления очень старых людей, имеющих свободное время, живущих не трудясь и раскрепощенных Жизнью от всех условных земных привязанностей и обязанностей. Или, наоборот, окруженных близкими, пользующихся их безвозмездными услугами, заботами, любовью. И те и другие старики всю жизнь «искали» возможности подойти к Учителю. И в старости остаются мертво стоящими в смысле своих исканий, ибо вся сила их мыслей обращена только на самих себя.

Следовательно, один из принципов Вечности, живущих в каждом человеке, они закрыли в себе постоянной мыслью - «я делаю», «моя личность», «мой труд», «моя фантазия», «моя сила» и т.д. У этих людей «я» и «мои» не пропускают любви эфирной вселенной в их душные, подчас неряшливые комнаты.

Стать на путь - это не значит искать, как встретиться с Учителем. Это значит жить в тихом и мирном прославлении текущего дня, каков бы он ни был вовне. И тот, кто живет в таком мире внутри себя, не может иметь немирного окружения вокруг себя. Ибо все живое - от вульгарного человека до высокой, благородной силы - склоняется перед благоуханием мира, льющимся из такого сердца. И тогда совершается то чудо, о котором говорится ученику: «Готов ученик - готов ему и Учитель».

Алиса выронила тетрадь из рук, и мысли ее понеслись в родной дом к обожаемому отцу. Многое, многое из своей прошлой жизни понимала она теперь иначе. Но неизменно одинаково она понимала прекрасный образ отца. Как нельзя лучше подходили к пастору последние прочтенные ею слова. Весь внутренний облик его точно обрисовывался ими. В присутствии отца даже пасторша не решалась давать волю своей раздражительности. А в Дженни просыпалось все лучшее, что тлело в ней, и на губах ее мелькала веселая улыбка. Улыбки непритворной, легкой, какой улыбалась Дженни в обществе отца, Алиса никогда не видела на лице сестры в его отсутствие. Для пастора пришло чудо встречи с Учителем, а через него и для самой Алисы.

День за днем вставали последние месяцы жизни в мыслях Алисы, и не замечала девушка ни усиливавшейся качки, ни воя ветра, ни ударов волн, яростно набрасывавшихся на боровшийся с ними пароход. Ярче других новых встреч вставал перед ней лорд Мильдрей, доброте которого она не встречала равной, хотя знала отцовскую доброту, тоже не шедшую ни с чем в сравнение.

Только сейчас Алиса отдала себе отчет, как глубоко любила она этого человека и какое огромное место - незаметно для нее - занял он в ее жизни. Она не могла сказать себе, с какого именно момента она полюбила Амедея. Со свойственным всем женщинам инстинктом она сразу поняла глубину молчаливого обожания, с которым смотрел на нее Амедей. Теперь она стояла перед совершившимся фактом: она любила Амедея той любовью, где ни время, ни разлука, ни пространство не гасят пылающего образа в сердце, но где два сердца сливаются в одно, где нельзя провести границ между «мое» и «твое» и где радости и печали одного заливают нераздельно двоих. Неожиданный поворот в судьбе самой Алисы; мать и еще более неожиданный переворот в ней; Дженни и ее ужасная, мрачная судьба - все вставало перед Алисой как панорама жизней, в которых она сознавала себя точно вынутой из футляра чьей-то волшебной рукой.

Сколько любви, сколько действия пролила вокруг себя светлая фигура Учителя Венецианца, и в какое кольцо очищения попадало все, соприкасавшееся с ним!

«Ни минуты в пустоте», - вспомнила вдруг Алиса часто слышанные слова дорогого Учителя. «А я в эту минуту живу именно в пустоте, отдаваясь мечтам, бесплодным и смешным. Прими, Учитель, благодарность и благоговение мое перед тобою. Если бы было возможно, я пропела бы Гимн Творцу, прославляя эту минуту Твоего труда для спасения людей», - закончила свои мысли Алиса и снова развернула тетрадь.

Но раздался стук в дверь, и Николай спрашивал разрешения войти. Быстро вскочив с дивана, Алиса впустила Николая и только теперь, увидев обветренное лицо и блестевшую от сырости резиновую одежду Николая, отдала себе отчет, что вокруг уже нет воя ветра, что рев волн умолк, что пароход идет, равномерно покачиваясь на легких волнах.

- Теперь я присмотрю за Наль, - сказал Николай. - А тебе, Алиса, хотя уже светлый день, лорд Бенедикт приказывает идти спать.

- Как спать? Да я едва начала читать ту тетрадь, которую мне велено прочесть.

- Почему же ты так мало прочла? Ведь вся ночь пролетела.

-Да я и не заметила, что ночь уже минула. Когда начнешь о чем-нибудь думать, так и не поймешь, куда девается время, - виновато ответила Алиса.

- Ах, неблагодарная, - шутливо ответил Николай. - Мы старались наверху, что есть мочи подбирали силу и указания Учителя, чтобы обеспечить тебе максимум покоя для выполнения твоего урока, а ты, видите ли, мечтала.

- О, Николай, хотя и в шутку сделанный, но упрек в неблагодарности приходится к месту. Сколько бы я ни жила на свете, никогда не сумею отдать всей должной благодарности Учителю Венецианцу.

Тронутый смущением Алисы, Николай заверил ее, что не только она, все в том же положении и все одинаково не выучились выполнять точно, четко и немедленно тех заданий, что получают от Учителя.

Проводив девушку, Николай внимательно осмотрел лицо Наль, тихо спавшей, переоделся и присел к столику у постели жены, принявшись читать толстую книгу, из которой делал выписки.

Так, в непрерывном труде, шла жизнь людей, которых отобрал себе в сотрудники лорд Бенедикт. Всегда окружавшая его красота, легкость, с которой он все делал, бодрили людей, и они стремились действовать по его живому примеру. Радостность составляла атмосферу парохода, который капитан Ретедли, как ему предсказывал еще в Лондоне Учитель, благополучно привел в Нью-Йорк, несмотря на все угрожавшие ему в пути опасности.

 

«Храм Человечества»

«Храм Человечества» (The Temple of the People) был основан в Сиракузе, Нью-Йорк, в 1898 г. Францией Ла Дью (Francia A.La Due) и Уильямом Доуэром (William H.Dower). Он принял эстафету теософского Учения, данного миру Е.П. Блаватской, продолженную после нее Уильямом К.Джаджем (William Quan Judge), первым руководителем Эзотерической секции и Президентом Американского отделения Теософского Общества.

В 1903 г. Организация переехала в Алсион (Калифорния), где был возведен Храм. Франчиа Ла Дью была первым Главным Хранителем Народного Храма (Guardian-in-Chief of ТР), после нее д-р Уильям Доуэр стал вторым Главным Хранителем и Перл Доуэр (Pearl F.Dower) - третьим. Нынешний Главный Хранитель Храма - Гарольд Форгостайи (Harold E.Forgostein). Официальным периодическим изданием Храма является журнал «The Temple Artisan» («Мастеровой Храма»).

 

Из писем Елены Ивановны Рерих

«Конечно, Вы правы, что людям нелегко разобраться во всем обилии появляющихся сейчас самоявленных адептов, но для этого и даны были через Е.П.Бл. основы учения Бел. Братства, но кто удосужился изучить их? Все предпочли облегченные и удобные интерпретации вместо того, чтобы направить свое внимание именно на основные 3аветы. Утверждаю, что Е.П.Бл. была единственной посланницей Белого Братства и она одна знала. После нее было дано через Франчиа Ла Дью замечательное Учение Учителем Ил. Но многие ли слышали о нем? Почему выдающие себя за посланников Бел. Братства и учителей, принадлежащих к Солнечной Иерархии (?!), нигде не упоминают об этом явлении? 31.7.37 г.»

 

«Почему русским теософам нужно ходить в шорах и ничего не знать об истинной истории теософического движения и его деятелей? Почему, упоминая вскользь об Алисе Бэйли¹, они умалчивают о гораздо более давнем и значительном центре в Калифорнии, которым руководит Вел. Уч. Ил.? Почему они нигде не упоминают о замечательной книге «Темпль Тичингс²», изданной этим центром? 7.1.37 г.»

__________________

¹ В своем письме от 23.08.34 Елена Ивановна Рерих писала об обществе, руководимом Алисой Бэйли: «Многие наивные люди полагают, что темные силы действуют лишь злом, развратом и преступлениями. Как заблуждаются они. Так действуют лишь грубые силы и силы малых степеней. Гораздо опаснее те, кто приходит под личиною света Учения. Вы уже знаете такой пример. В Америке существует очень обширное общество, и глава его получает учение от учителя, который не раскрывает своего имени, называя себя Тибетским Братом. Мы знаем, кто скрывается под этим псевдонимом. Сила его велика. И цель этого учителя, персонифицируя якобы Учителя Бел. Бр., как можно больше заманить в свои кадры неплохих и полезных людей, которые иначе могли бы действенно помочь Великому Плану Владык, Плану спасения планеты. И эти несчастные, не обладая истинным распознаванием огней сердца, как мотыльки летят на испепеляющий их черный огонь. Невежество, отсутствие чувства знания толкает их в объятия тьмы и лишает надолго, если не навсегда, благотворного воздействия и притяжения Лучей Великой Твердыни Света. Грозен Армагеддон, ведь силы тьмы борются за само существование свое, отчаяние делает их столь сплоченными и упорными в достижении цели своей. Князь Мира имеет много талантливых, сознательных и бессознательных пособников, и наивно думать, что они не умеют действовать тонко. Они очень изысканы и изобретательны и действуют по сознанию своих жертв. Но все они лишены теплоты сердца. У меня есть книги этого Тибетского Учителя, они сухи до чрезвычайности. Одна книга называется «Белая Магия». Мне сказано, что лучшие страницы заимствованы из Учения Бел. Бр. Интересно отметить, что глава этого общества для большего престижа своего и заманивания сторонников наших книг рекомендует их своим членам и учредила классы для изучения книг Агни Йоги. Так переплетается на Земле тьма со Светом» (Письма Елены Рерих. 1932-1955. Новосибирск. Изд-во «Вико» и предприятие «Алгим». - 1993, с.54).

² Правильно «Teaching of the Temple».

«Несомненно и то, что в надлежащие, определенные сроки для обновления сознания человечества и внесения новой ступени Учения Великое Братство избирает одну или двух личностей, как это было с Блаватской и после ее смерти с Франчиа Ла Дью, через которую Уч. Ил. давал свое Учение. К сожалению, она умерла в 1923 году. Франчиа Ла Дью была основательницей Общества в Калифорнии и журнала «Темпль Артизан», в котором печатались эти Послания. Но повторяю, что помимо таких главных приемников, получающих «Океан Учения», как сказал Один из Вел. Учителей, и находящихся в постоянном сознательном общении с Иерархией, непрестанно даются отдельные послания и через иные каналы, и мы знаем немало таких прекрасных книжечек. Часто они даются ищущим душам, которые ничего или очень мало слышали о Вел. Братстве. Пишутся эти книжечки большею частью или автоматически, или, что реже, под диктовку. Но красота нравственной ценности таких книжечек не может быть умалена тем, что они писались без разрешения и благословения некоторых авторитетов. Насколько мне известно, никто из этих авторитетов за свою жизнь не просвещался ни одной книгой, данной им из Высокого Источника. Но появление таких книжек систематически подвергалось ими осуждению и остракизму. Следовало бы запросить о причине этого.

Почему не дают они продолжения «Книги Дзиан»? А продолжение ее имеется (Здесь речь идет о книге «Theogenesis» («Теогенез»), данной через Храм Человечества и продолжающей линию «Тайной Доктрины»). Также не худо было бы запросить осуждающих заглазно и не давших себе труда ознакомиться с книгами «Живой Этики» - как относятся они к обществу, основанному Франчиа Ла Дью и Уильямом Доуэром, и книгам, издаваемым ими? Общество это существует с девяностых годов прошлого столетия и имеет ответвления и в других странах. Высокое учение, получавшееся ими, ни в чем не расходится с книгами «Живой Этики», и мы состоим с ними в дружественных отношениях, именно, не исключаем друг друга 17.2.34 г.»

 

Из предисловия к книге «Учение Храма» (В настоящее время готовится к изданию в трех томах)

Организация «Храм Человечества» создана в 1898 г. по указанию и под руководством Учителя Илариона (Master Hilarion), одного из Учителей Великой Белой Ложи, работающей с тем, чтобы поднять человечество на более высокие эволюционные ступени посредством прямого излияния силы и знаний, удовлетворяющих потребностям времени настолько, насколько человечество способно принять и усвоить эти знания и более высокие вибрации.

«Храм» есть продолжение работы, начатой Е.П. Блаватской, и вдохновлен и воодушевлен теми же великими космическими силами, которые всегда руководят эволюцией миров, рас и начинаниями людей. Несмотря на то, что Учителей Белой Ложи много, их работа едина.

Учителя есть те сущности, которые напряженной работой души, огромным опытом, страданием и жертвой достигли эволюционного уровня, намного превышающего соответствующий обычным человеческим существам.

Их сознание не ограничено каким-либо одним планом Жизни, как это имеет место у обычных мужчин и женщин. Учитель - это тот, кто преодолел ограничения материи в ее обыденном понимании и способен сознательно и по своей воле действовать на более чем одном плане бытия соответственно достигнутому им уровню. Иначе говоря. Учитель есть тот, кто вошел в Око Треугольника в Квадрате и кто с этого времени действует в более широких сферах, где ЯВЛЯЕТСЯ сознательным фактором, силой и деятелем, помогающим эволюции миров и рас.

Учителя не Боги, они люди, и, если необходимость требует, они могут работать на физическом плане в физическом теле. Их важнейшая работа выполняется ими, однако, в теле Нирманакайя - облачении сознательного бессмертия, которое они завоевали через страдания и жертву, длившиеся многие века.

Ложа Учителей синтезирована в Центральном Духовном Солнце, которое состоит из всех Учителей Пути Правой Руки. Это Центральное Солнце равнозначно Христу, который есть совершенный Сын (Солнце) Беспредельной Любви.

В циклические периоды один Учитель или более могут выбирать более частное направление сил, воздействующих на эволюцию и развитие человечества, но это потому, что так предписывает кармический и иерархический закон. Учителя есть, в определенном смысле, Высшее Я человечества и охраняют, защищают и направляют его развитие. Они не могут вмешиваться в кармический закон, но способны в кризисные моменты сдерживать до некоторой степени действие накопленной кармы, которая иначе могла бы разрушить цивилизацию или даже саму планету. Но, в конечном счете, каждая йота кармического закона должна быть исполнена. Опустошительные эпидемии, великие войны, разрушения городов в прошлом или настоящем с унесенными ими жизнями, неожиданные разрушения и погружения континентов, как в случае Атлантиды, - примеры действия кармических сил в глобальном масштабе, где такие силы не могли более сдерживаться администраторами природных законов, Учителями Мудрости, чтобы еще больший духовный ущерб не был причинен народам этих городов, наций или континентов.

Там, где духовность и нравственность переступили определенную черту, человечество может быть возвращено к признанию своих духовных основ только неким большим потрясением или серией потрясений, обращающих личное сознание в глубь себя к вечным истинам, к присущей ему божественности и таким образом предотвращающих дальнейшее сползание к соблазну, ложности внешнего блеска и чувственных иллюзий.

Нам сказано «Теми, Кто Знает», что не столь редкое происшествие для планеты - быть разорванной на части возмещающими силами, когда ее обитатели упорно неправильно употребляют высокие духовные энергии, таким образом накапливая избыток разрушительных сил, перевешивающий баланс созидательных и в итоге приводящий к разрушению самой планеты. В нашей солнечной системе мы имеем очевидное свидетельство такого случая. Астрономы обратили внимание на широкий промежуток между Марсом и Юпитером, в котором нет планет, и годами тщетно пытались найти тело, которое должно находиться там. В конце концов, было открыто более 200 астероидов, очень маленьких планет, многие из которых не более 25 км в диаметре, двигающихся очень близко одна к другой в одном направлении между орбитами Марса и Юпитера, как если бы они были осколками некогда большой планеты.

Подобная судьба угрожала нашему собственному миру в 1899 г. Но он был тогда спасен усилиями многих Учителей высокого уровня и сил, собравшихся с других планет в определенных зонах на и в земных центрах и поддерживающих баланс вплоть до настоящего времени. «Темная Звезда» была спасена на время, но на сколь долгое? Кто может сказать? С тех пор произошел значительный прогресс в научном знании, технике и достижениях, и мы все в большем масштабе используем более тонкие природные силы ради наших личных, а также коммерческих целей и удовольствия. Но эти силы есть силы Самой Жизни - лучи Божественной Энергии из самого сердца Бога и Природы, и если не использовать их правильно, в духе неэгоистического служения и общего блага, то из-за инверсии божественных качеств неизбежна реакция с ужасными последствиями для человечества, подвергающего опасности само существование планеты, на которой мы живем. Подобно Братству Миров в небесных пространствах, должно существовать Братство Наций на Земле в истинном духе Вселенского Братства без различия рас, возраста, цвета кожи или веры среди всех народов Земли, чтобы такая космическая катастрофа могла быть предотвращена.

Учение, данное здесь, вдохновлено очень высокими духовными силами - силами из самой Ложи Света, - и посылая это учение в мир, Храм будет излучать в сердца людей свет и оказывать воздействие, со всей мощью способствующее утверждению идеала Братства Людей. Благодаря великой внутренней силе Света и Любви, лежащих в основе этого учения, каждый любящий своего ближнего и настраивающий свой ум в созвучии с основополагающими истинами Учения неизбежно обретет расширение сознания и помощь, совершенно независимые от самого Учения. Он получит прикосновение Беспредельной Любви и Сострадания от рук Учителя, согревающих сердце каждого истинного и искреннего искателя света и дающих большую возможность помогать миру. Космическая мелодия Самой Жизни может тогда быть услышана внутренним слухом, вновь настроенным на инициирующие звуки изначального Сознания, того Сознания, которое божественно и являет скрытое единство Одного во Всем и Всего в Одном.

Храм Человечества, Алсион, Калифорния, январь 1925 г.

Главный Хранитель

__________________

«Дельфис», сентябрь 1993 г. Перевод и подготовка публикации Д.Скопина.

 

К.Е. Антарова

Краткий биографический очерк

«Среди множества самоотверженных тружеников искусства не всегда выходят на первые места самые достойные. Наоборот, почти как правило, те, что вынашивают в себе творческие идеи и мысли, те, что стараются передать их своей современности, остаются в тени. Они забывают о себе и о своей карьере. Они думают со всей любовью сердца о тех, кто пришел к ним за советом и помощью в искусстве», - так писала Кора Евгеньевна Антарова о сестре К.С.Станиславского - Зинаиде Сергеевне Соколовой. Но кажется, что эти строки написаны о ней самой - заслуженной артистке РСФСР, певице Большого театра, проработавшей на прославленной сцене более двух десятилетий.

Кора (Конкордия) Евгеньевна была замечательной, выдающейся певицей. Но случилось так, что при прекрасном состоянии голоса ей пришлось уйти со сцены. Не сохранились (за одним исключением) и записи ее голоса на пластинках - вероятно, тоже не случайно. Прошло более полувека с тех пор, как она перестала выступать в концертах, и как певицу ее уже мало кто может помнить.

Время, столь неумолимое для громкой славы многих деятелей искусства, тем не менее мудро и расставляет все на свои места. Забытые имена, если они того достойны, возвращаются к нам - иногда в новом качестве и новой перспективе. Жизненный путь Коры Евгеньевны, с одной стороны - по самоотверженной и бескорыстной любви к искусству, - характерен для многих выдающихся представителей русской культуры, с другой - уникален, как уникальна каждая судьба.

Родилась она 13 апреля 1886 года в Варшаве в семье мелкого служащего департамента народного просвещения. В одиннадцать лет потеряв отца, она жила с матерью на небольшую пенсию и уроки иностранных языков, даваемых матерью. Мать Коры была двоюродной сестрой народовольца Аркадия Тыркова, сосланного в Сибирь по делу Перовской, а сама Софья Перовская, о которой девочка много слышала в семье с детства, приходилась ей двоюродной бабушкой.

В четырнадцать лет, будучи в шестом классе гимназии, Кора остается круглой сиротой. Но она не бросила учиться, а закончила гимназию, самостоятельно зарабатывая уроками. Можно только представить себе, как трудно было юной девушке, оставшейся без всякой поддержки и средств к существованию, пробиваться в жизни. И в какой-то момент Кора решает уйти в монастырь. Многому она научилась там. Пение в церковном хоре помогло развитию ее природного таланта. Но уже тогда ее голос выделялся из хора - Антарову приходили слушать специально. Видимо, она чувствовала, что путь отхода от реальной жизни не для нее. Это подтвердила встреча с Иоанном Кронштадским, который сказал молодой девушке, что ей суждено трудиться в миру.

Она решает ехать в столицу учиться. Подруги по гимназии собрали ей сто рублей, и Кора поехала в Петербург. Выдержав большой конкурс, она поступила на историко-филологический факультет Высших женских курсов, который окончила в 1904 году.

Все студенческие годы Антаровой пришлось зарабатывать на жизнь уроками, ночными дежурствами в редакциях, уходом за больными и тому подобным. Казалось, теперь основные трудности позади, ведь ей предлагают остаться при курсах на кафедре философии, есть и другие отличные предложения, обеспечивающие благополучное существование. Но у Коры Евгеньевны была единственная мечта - театр, пение: девочка с самого юного возраста играла только в театр, хотя родители ее туда никогда не водили, только песни и музыка увлекали ее. По словам ее матери, она пела положительно с пеленок, стихи учила только под музыку. И теперь, повзрослев, она принимает твердое решение посвятить свою жизнь искусству.

За уроки пения надо было платить, а платить было нечем. Пришлось продолжать все ту же тяжелую трудовую жизнь. Она поступает учительницей в заводскую школу Александровского завода Николаевской железной дороги. Завод находился в часе езды от города на Шлиссельбургском тракте, и ездить туда приходилось на паровичке. Из получаемых в месяц 75 рублей 40 она платила профессору Петербургской консерватории И.П.Прянишникову за уроки пения. Девятнадцатилетняя девушка, привлекательная и талантливая, возвращаясь из школы в город, от голода и утомления нередко сваливалась с ног и оказывалась в больнице. Таково, очевидно, было происхождение тяжелой болезни, мучившей певицу всю жизнь, - бронхиальной астмы. Но любовь к музыке и театру преодолевала все, помогала мужественно продолжать борьбу.

И вот весной 1907 года Прянишников говорит, что Кора Евгеньевна готова, и она направляется на пробу в Мариинский театр. В комиссии по прослушиванию певцов председательствуют дирижер Э.Ф.Направник и директор императорских театров В.А.Теляковский. Из 160 прослушанных певцов в театр принята одна Антарова! Так с 1 мая 1907 года началась ее артистическая карьера.

В Мариинском театре Кора Евгеньевна проработала только год - одна из актрис Большого театра по семейным обстоятельствам желала переехать в Петербург, Антаровой предложили заменить ее в Москве. Кора Евгеньевна переезжает в Москву, где ей сразу же поручают весь ответственный репертуар для контральто. Ратмир а «Руслане и Людмиле», Лель в «Снегурочке», Ваня в «Жизни за царя» - это самые крупные партии. Репертуар Антаровой обширен - оперы «Русалка», «Пиковая дама», «Евгений Онегин», «Царская невеста», «Садко», «Иоланта», «Князь Игорь», «Демон», «Вертер», «Золотой Петушок», труднейшие партии в вагнеровских операх «Золото Рейна», «Зигфрид», «Гибель богов», в двух из них она исполняет по две роли, и многие другие оперы. Несмотря на многочисленность труппы Большого театра во многих спектаклях замены Антаровой нет. Событием стало ее выступление в роли графини в опере «Пиковая дама» - она была признана лучшей в артистическом и вокальном отношении исполнительницей этой роли.

И конечно, она выступала в симфонических концертах, давала сольные концерты камерной музыки с обширной и оригинальной программой, где пела песни и романсы западных композиторов в своих переводах.

Кора Евгеньевна была хорошо знакома с Шаляпиным, Рахманиновым, другими выдающимися деятелями русской культуры.

«Кора Евгеньевна Антарова всегда занимала в труппе Большого театра по своим артистическим данным одно из первых мест», - пишет М.М.Ипполитов-Иванов.

«Антарова принадлежит к числу тех артистов-работников, которые не останавливаются на своих природных данных, но все время неустанно идут вперед по пути совершенствования», - говорил весьма требовательный к певцам дирижер В.И.Сук.

«Она всегда обладала прекрасным голосом, выдающейся музыкальностью и артистическими данными, что дало ей возможность занять одно из первых мест в труппе Большого театра. Я был свидетелем непрерывного художественного роста артистки, ее сознательной работы над богатым от природы голосом оригинального красивого тембра и широкого диапазона», - писал Леонид Собинов, о котором К.Е. Антарова написала прекрасную статью после его смерти.

В архиве Коры Евгеньевны хранится любопытный документ: рукописные ответы на более чем восемьдесят вопросов. Самих вопросов нет, только пронумерованные ответы. Судя по надписи в начале - «В театре 22 года», - анкетирование работников Большого театра проводилось в 1929-1930 году. Подробно и добросовестно отвечала Антарова на предложенные вопросы. Исключительная преданность своему искусству, высокая требовательность к себе звучат в этой анкете. Например: «Когда бывают неудачи - очень огорчаюсь, так как не выполняю долг». И еще: «Богему презираю. Не нахожу, что искусство и богема - это синонимы». Много в ее записях критических замечаний относительно творческой обстановки в театре, в адрес дирижеров, режиссеров. Вот ответ на 57-й вопрос: «Отношение к администрации в смысле ее художественной работы - отношусь абсолютно отрицательно». И более того, она утверждает, что в театре чувствуется ложь, рабство и подавленность духа; входя в театр, актер испытывает страх.

«Когда актер от личного «я» - которое он считает центром жизни, - и от защиты своих личных эгоистических прав перейдет к перечислению и осознанию своих обязанностей перед жизнью и искусством, - тогда эта атмосфера исчезнет. Кроме культуры - нет способов борьбы». Трудно представить, как могли быть восприняты подобные ответы в те годы. Поскольку эта запись явно черновая, может быть не все они были внесены в окончательный текст, но, во всяком случае, таковы были ее творческие позиции. Многие годы напряженного творческого труда, активное участие в различных общественных мероприятиях, шефских концертах обрываются, когда Кора Евгеньевна теряет любимого мужа, погибшего в Гулаге.

Ее изгоняют из театра, она лишается возможности заниматься любимым делом. Как и многие-многие другие, она теряет все. И неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба, если бы не одно обстоятельство: жестокий руководитель бесчеловечной системы любил оперу. Ему не понравилось исполнение какой-то певицы и он поинтересовался, почему поет не Антарова. Результат очевиден: Кору Евгеньевну вернули в Большой театр.

Но болезнь уже давала о себе знать, выступать на сцене становилось все труднее, хотя голос еще звучал в полную силу. Она выступает с концертами, но и это становится все труднее.

Но Антарова была творческим человеком в полном смысле этого слова. Перестав выступать на сцене, она выпустила книгу, названную ею «Беседы К.С.Станиславского». Это были ее записи занятий великого артиста с молодыми певицами Большого театра, целью которых было путем организации оперной студии помочь певцам по-новому подойти к своему творчеству. Впоследствии из студии образовался Оперный театр имени К.С.Станиславского. Книга была очень интересной, бесценной для стремящихся к творчеству артистов. Она выдержала несколько изданий, была переведена на другие языки, опубликована в ряде стран, в том числе и в Соединенных Штатах. Кора Евгеньевна оставила рукописи еще двух больших трудов, где она развивала идеи своего любимого учителя. Можно надеяться, что эти работы также выйдут в свет. В 1946 году Кора Евгеньевна организует при ВТО кабинет К.С.Станиславского, в котором разворачивается активная работа по пропаганде идей реформатора театра.

Многие известные артисты, ученики великого режиссера, среди них О.Л.Книппер-Чехова, В.О.Топорков, С.Г.Бирман и другие, горячо поддержали эту идею. На заседаниях кабинета читаются доклады, накапливаются материалы по изучению наследия К.С.Станиславского. Душой этой работы, пока оставались силы, была К.Е. Антарова.

Была в насыщенной жизни Коры Евгеньевны еще одна сторона - внутренняя духовная деятельность, которая, несомненно, была истоком возвышенности ее творчества и всей жизни и которая многих знавших ее людей заставляла считать ее своим духовным руководителем, не только непререкаемым авторитетом во всех важнейших жизненных вопросах, но и человеком, помогающим по-новому понять глубочайший смысл самого существования на Земле. Сейчас об этой стороне ее творческой личности благодаря публикации книги «Две жизни» узнают многие. И тот, кто прочтет ее труд, поймет, что автор не могла быть обычным, рядовым человеком. Каждый прочитавший эту необычную книгу может воздать должное силе духа К.Е. Антаровой, нашедшей в себе мужество, несмотря на всю трагичность личной судьбы в условиях бесчеловечной тирании, сохранить чистоту чувств радости бытия.

Естествен интерес к тому, как был написан этот труд. Это было и навсегда останется тайной. Те же, кто были свидетелями его появления, могут сказать одно: огромная книга была написана в сороковых годах, исключительно быстро и, безусловно, не предназначалась для печати. Отсюда особенности ее языка. Яркий и образный, он в то же время имеет шероховатости и литературно не отшлифован. Кора Евгеньевна писала для тех, кто будет читать не внешнюю форму, а глубокую суть изложенного.

Внимательный читатель, вероятно, отметит также своеобразие литературного стиля автора, который ближе к стилю начала двадцатого века, когда Кора Евгеньевна училась и складывалась ее творческая личность.

В предисловии к своему еще не опубликованному труду «На одной творческой тропе», представляющему собой запись бесед автора с В.И.Качаловым, Кора Евгеньевна писала: «Теперь, когда Василия Ивановича нет с нами, я, согласно его желанию, передаю в печать эти записи, так как уверена, что, несмотря на совершенство всякой записи, к которой обязательно примешивается субъективный элемент записывающего, в них содержится ценный материал, помогающий глубже понять и вникнуть в творческие и человеческие облики великих художников и замечательных людей, какими были Василий Иванович Качалов и Константин Сергеевич Станиславский». Дальше она пишет: «Хотя я совершенно уверена, что молодые артисты, для кого мне и передавал свои слова Василий Иванович, сумеют читать не внешнюю форму речи, а глубокую суть его заветов в искусстве, я все же считаю нужным сказать молодому читателю несколько слов об языке моей записи <...> Да и сам Василий Иванович Качалов <...> считал, что все, что он мне говорит, я пойму точно по сути и сумею литературно обработать так, чтобы слова его были просты и понятны тем, для кого он их говорит».

Осталось немного людей, знавших Кору Евгеньевну при жизни. И мы, те немногие, кто помнит ее, можем лишь сказать: «Да, мы счастливчики, мы общались с ней, слышали ее голос, видели ее сверкающие, полные юмора глаза, которые понимали всю суть находившегося перед ней человека. Может быть, не всегда приятно, когда тебя видят насквозь, но доброта, светившаяся в этих глазах, смягчала эти мелкие чувства. И хотя тебя не всегда гладили по головке, ты выходил от Коры Евгеньевны с таким чувством, будто за спиной крылья».

Все, кто общался с этой удивительной женщиной, даже те, что понятия не имели, что за человек перед ними, получали от нее помощь и поддержку самого разного рода. Поддержка часто бывала материальной, хотя легко себе представить, каковы были средства человека, живущею на пенсию в 40-50-е годы. Кора Евгеньевна жила по принципу «Рука дающего не оскудевает», и принцип этот по отношению к ней полностью оправдывался. Сама же ни от кого не брала никаких подарков - это тоже был один из немногих ее принципов.

Кора Евгеньевна была талантлива во всем, даже когда варила обед. И все вокруг нее было красиво. Красива была она сама, хотя я помню ее уже весьма пожилой женщиной. Общаясь с ней в домашней обстановке, живя на даче, я никогда не видела ее непричесанной, небрежно одетой. И комната, в которой она находилась, казалось красивой, и все вещи вокруг нее. Знаменитое чеховское изречение нашло в Коре Евгеньевне на редкость полное воплощение.

Люди тянулись к ней, выкладывали ей свои проблемы, горести, говорили о себе. А она вопреки привычным для артистов манерам никогда не говорила о себе, не вспоминала о своих успехах, хотя вспомнить было что... С ней хотелось видеться, от нее не хотелось уходить. А Кора Евгеньевна своим присутствием как бы поднимала людей вверх, а иногда просто давала возможность тем, кто дошел до отчаяния, вновь обрести силу жить, и жить полным сердцем. Сказать, что она была человеком высоких моральных качеств и необыкновенной доброты, как-то мало, по отношению к ней это звучит бледно и недостаточно. Она была проста в обращении, необычайно приветлива с каждым, доброжелательна, но... вы чувствовали такую исходившую от нее силу, которая заставила сказать одну театральную деятельницу, ничего не знавшую о сокровенной стороне ее жизни: «Ну, Кора Евгеньевна... Она среди нас королева».

М.Стриженова

 

Из воспоминаний

 

Моя встреча с Конкордией Антаровой, разрешившей называть ее Корой Евгеньевной, была духовной ступенью в развитии моей жизни. Не лекции или специальные собеседования по существенным вопросам духовного развития человека были главными в нашем общении - разительным примером явились путь жизни самой Коры Евгеньевны через непрерывный творческий труд, глубокая духовность ее служения миру. Меня поражали сила и цельность ее характера, устремленность в творческой деятельности в области театрального искусства и литературы.

Я не успел вступить в Теософическое Общество, но стал членом его Ордена Звезды на Востоке, ликвидированного сразу после смерти Ленина. До этого Орден был фактически под руководством Зинаиды Михайловны Гагиной. Через нее я общался с Теософическим Обществом, во главе которого в Москве стояла Софья Владимировна Герье.

Зинаида Михайловна стала моей духовной матерью. Я часто бывал у нее на дому и участвовал в ее работе по переписке от руки теософических трудов, поскольку размножение подобных текстов на пишущей машинке было запрещено властями. Целыми днями Зинаида Михайловна трудилась, копируя от руки нужные теософические сочинения, привлекая меня и других сотрудников. Ей было около ста лет, и мы помогали ей топить печку и покупали продукты, поскольку Зинаида Михайловна не имела никаких средств для жизни.

Среди теософов она занимала видное место. Зинаида Михайловна приняла меня в Орден Звезды на Востоке и была моим духовным покровителем. Прощаясь в тот день, она сказала мне: «Теперь Вам все будет легко», - и я шел радостно и легко, как будто летел на крыльях.

Незадолго до своей кончины Зинаида Михайловна передала мне на хранение 21 журнал и 64 тетради рукописей на теософические темы. Все это я передал в 1993 году современной организации Теософического Общества.

Вскоре по указанию Учителя меня, к счастью, взяла под свое духовное покровительство Кора Евгеньевна Антарова. Она знала Зинаиду Михайловну и некоторых других сотрудников из Теософического Общества, но сама никогда не состояла его членом. Это было во время второй мировой войны, и я утратил связи с Теософическим Обществом, но Кора Евгеньевна имела своего Учителя и связи с Шамбалой.

Она проявила стойкость, мудрость и мужество в своем огромном несчастий - расстреле ее любимого мужа, человека высокого духовного развития. Сама она была сослана, но возвратилась домой в Москву - от отбытия срока ссылки ее освободила счастливая случайность, предоставленная ей судьбой. Она продолжала служить музам, давая на дому уроки вокального искусства.

Исключительная преданность и любовь связывали Кору Евгеньевну с ее подругой - выдающимся ученым-математиком Ольгой Николаевной Цубербиллер, тоже ученицей одного из Учителей Жизни. В тяжелые годы Отечественной войны они продолжали жить совместно, все делили пополам и никогда ни на что не жаловались. Я встречался с Корой Евгеньевной в ее комнате, причем приходил к ней всегда один, так как она была под постоянным наблюдением властей. Чаще приходилось навещать ее по домашним делам. Мы пилили вместе с нею дрова, сажали под Москвой картошку. Я не имел возможности наблюдать, как она пишет свой замечательный обширный труд - книгу «Две жизни», экземпляр машинописного текста которой она мне подарила. Я высоко ценю этот труд за богатство идей, в него вложенных, ясность мыслей и простоту в передаче сложной фабулы. Его герой - мальчик Левушка с чистой и очень впечатлительной душой - имел счастье попасть под водительство Великих Учителей. Побывав с ними во многих странах, встречаясь с самыми разнообразными людьми и жизненными ситуациями, Левушка приобрел большой жизненный опыт. Особенно важно, что все замечания и наставления его Учителя делали во время происшествий, в связи с конкретными обстоятельствами, поэтому Левушка мог всегда видеть и понимать действия, которые были наиболее правильными в каждом случае, и даже принимать в них частично личное участие. Такой «наглядный курс» воспитания проводился Руководителями с глубокой мудростью и отеческой любовью к мальчику, быстро довел Левушку до состояния ученика Великих Наставников высшей мудрости Жизни. Завершилось становление героя, когда события перенеслись в Индию. Меня как индолога поражает тонкое, глубокое знание автором своеобразной жизни этой великой восточной страны, ее древней мудрости, йоги и мест пребывания тайных эзотерических Общин Гималайской Шамбалы - арены открытой борьбы Учителей с темными силами, иногда воплощенными в физическом облике. Здесь же руководители Общин оказывали постоянную помощь вдовам, беднякам и другим несчастным. Содержание последней, индийской части книги особенно насыщено мудростью поучений и поступков Наставников Левушки и широко раскрывает эзотерическое значение их напряженной деятельности в Мире.

Сейчас у нас появляется много публикаций, посвященных оккультным знаниям жизни человечества, и книга К.Антаровой «Две жизни» своевременно вносит ценнейший и глубоко своеобразный вклад в сокровищницу эзотеризма. Великий Учитель сказал про книгу: «Это знамя ее жизни».

Пусть эта книга сделает глубже наше понимание духовной стороны земной действительности и станет прекрасным памятником Коре Евгеньевне. Перед своей кончиной она направила мне послание, где говорится: «Сейчас мне очень плохо, и спасает меня, как всегда, Ольга Николаевна. Быть может, на Земле не увидимся. Но никогда не говорю: «Не могу», а всегда твержу: «Превозмогу». Никогда не думаю: «Не знаю», но твержу - «Дойду». Любовь всегда хороша. Но Вам помнить надо, что Матерь Жизни лучше нас все знает. Прошлого нет, будущее неизвестно, а жизнь - это летящее «сейчас». И человек-творец - это и есть тот, кто живет свое «сейчас». Обе мы Вас благодарим, любим и чтим Ваше «сейчас».

Ольга Цубербиллер и Кора Антарова,

5.1.1959 г.»

 

Запись 7 января 1959 г. для меня: «Никогда чтобы не было никакого страха: Бесстрашие - верность Учителю. Всегда сохранять полное самообладание. Колебания духа и резкие переходы неуравновешенности ученику особенно вредны. Не требуйте много от людей, но верность, честь и мужество надо соблюдать до конца.

При встрече даже с низким человеком всегда думай - «Господом твоим». Найди в нем зерно лучшего и окруженного кольцом огненной светлой мысли. Помни, что, когда подаешь ему руку, между вашими ладонями лежит рука Учителя. Так поможешь подняться ему выше (любя побеждай). Но если при формуле «Господом твоим» почувствуешь, что он темный безнадежно, резко удались, отринь его, потому что помочь уже не сможешь, а истинная любовь не сентиментальность, а творческая энергия.

Когда надо помощи Учителя, крепко прижми палец, где урна¹, и призывай того Учителя, которого тебе нужно. Впитывая в себя мерзость, имеющуюся в окружении и невольно воздействующую на тебя, выбрасывай ее в атмосферу высшую и снова делайся «Tabula Rasa».

Слез не должно быть. В них топится труд Светлых Братьев. Живите текущим «сейчас».

7 января 1959 года. Антарова»

__________________

¹ Урна (санскр.) - «третий глаз», символ духовной сущности и духовного видения, изображаемый на лбу богов ранга будд или принадлежащих к их семействам (эманациям, женским проявлениям и т.д.). - Буддизм. Словарь. М., «Республика», 1992. Урна - выпуклая точка между бровями у Будды, означающая определенную высокую ступень просветления. У статуй из дорогого материала урна делается из драгоценного камня. - С.И.Тюляев. Искусство Индии. М., «Искусство», 1988.

 

Умирала Кора Евгеньевна медленно и тяжело. Она пережила подряд около восемнадцати агоний, которые каждый раз погашала Ольга Николаевна, и эту борьбу за жизнь она продолжала ежедневно без отдыха и сна, до конца, едва держась на ногах.

Боль разлуки никогда не оставляла Ольгу Николаевну, так велика и горяча была ее любовь к подруге.

Их могилы находятся рядом на Новодевичьем кладбище.

6 марта 1993 года

С.И.Тюляев

 

Послесловие издательства

 

Завершена публикация труда Конкордии Евгеньевны Антаровой, названного ею «Две жизни». Работа над текстом оказалась делом чрезвычайно сложным и кропотливым, и, несмотря на то, что в текст внесено большое количество уточнений и поправок (были сопоставлены разные экземпляры машинописи, принадлежавшие в свое время К.Е. Антаровой), считать эту работу завершенной никак нельзя. Издательство не снимает с себя ответственности за оставшиеся, к сожалению, в тексте неточности и опечатки и надеется исправить их в следующем издании, поэтому работа по сверке и расшифровке текста продолжается.

Сложности с подготовкой текста вызваны целым рядом обстоятельств. Главное из них то, что К.Е. Антарова не готовила свой труд к публикации - он был рассчитан на небольшой сравнительно круг людей, которым она могла довериться. Кроме того, книга была записана в тяжелейших условиях войны и за очень короткое время. Об источнике вдохновения автора уже говорилось. Историю создания ею этой прекрасной книги сейчас проследить с полной достоверностью уже трудно. Но получить некоторое представление о том, как записывалась эта книга, могло бы помочь обращение к заслуживающим доверия свидетельствам о работе над книгами Е.П. Блаватской:

«Несмотря на различное содействие в работе над «Изидой», всю эту книгу, также как и другие работы, пронизывает ее самобытность - что-то свойственное только ей...»¹.

«...Как мы должны рассматривать авторство «Изиды» и как к этому относилась сама Е.П.Б.? Что касается создателя книги, то это, безусловно, совместный труд, произведение нескольких различных авторов, а не одной Е.П.Б. Вопрос этот очень сложный, и установить, какую лепту внес каждый в отдельности, практически невозможно. Личность Е.П.Б. была, таким образом, инструментом, распределившим весь материал, контролировавшим его форму, оттенки, выразительность, тем самым наложив отпечаток собственного стиля»²

Далее Г.Олькотт пишет, что те, кого Е.П.Б. считала истинными авторами ее «Разоблаченной Изиды», «вынуждены были позволять ей окрашивать их мысли и располагать слова в определенном порядке. Подобно тому, как дневной свет, проникая сквозь окна храма, приобретает оттенки цветного стекла, так и мысли, переданные через мозг Е.П.Б., изменялись выработанным ею литературным стилем и способом их выражения»³

Что же можно сказать о литературном стиле и способе выражения К.Е. Антаровой? С одной стороны, они несут на себе, безусловно, отпечаток «дореформенного», истинно русского языка прошлого века, с другой стороны вполне вобрали в себя своеобразие стилевого перелома «серебряного века», о котором Николай Бердяев писал: «...Тогда было опьянение творческим подъемом, новизна, напряженность, борьба, вызов. В эти годы России было послано много даров. Эта была эпоха пробуждения в России самостоятельной философской мысли, расцвет поэзии и обострение эстетической чувственности, религиозного беспокойства и искания, интереса к мистике и оккультизму. Появились новые души, были открыты новые источники творческой жизни, видели новые зори, соединяли чувство заката и гибели с надеждой на преображение жизни. Но все происходило в довольно замкнутом круге»⁴.

Серьезное влияние на лексику и образность языка Антаровой оказало ее общение с К.С.Станиславским. Сама она писала об этом:

«Личная моя встреча с Константином Сергеевичем, как занятия, относится к 1917 году. С тех пор всю мою жизнь я ношу «систему» Станиславского в себе. Язык системы, сообразно тому, как схема творческих записок Константина Сергеевича все точнее систематизировалась и, наконец, сложилась в стройную «систему», разумеется, менялся. Для меня же лично такого времени, когда я могла бы представить себе Константина Сергеевича «без» системы, не существует <...> Новый язык, которым сам Константин Сергеевич утверждал неизменные по сути, положения своей «системы», впитывался мною в почти ежедневных занятиях с ним»⁵

«Две жизни» заканчиваются на первой главе четвертой части. Больше для этой книги Конкордией Антаровой не было записано ничего. Почему? До нас дошли некоторые версии этого факта, но все они только версии. Одно бесспорно, по свидетельству всех близко знавших Антарову, - запись прервалась именно на том месте, на котором и мы заканчиваем публикацию.

Издательство приносит извинения за допущенную ошибку в Предисловии: прекрасная повесть «Сад Учителя» была написана не К.Е. Антаровой, а Ольгой Борисовной Обнорской - деятельной участницей теософского движения.

Выражаем глубокую благодарность всем, кто помог преодолеть затруднения при подготовке к публикации книги «Две жизни»: Е.Ф.Тер-Арутюновой и Московскому рериховскому обществу, предоставившим материалы для публикации; ушедшей от нас более десяти лет назад ученице К.Е. Антаровой Марине Ивановне Волковой, благодаря доверию и чуткости которой несколько будущих сотрудников издательства познакомились в свое время с этой книгой.

К большому нашему огорчению, еще двух почитаемых нами людей мы можем поблагодарить за их участие и помощь лишь посмертно: это Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий (1905-1993) - ученик Н.К.Рериха, широко известный и многими любимый художник, до последних дней своей жизни бывший председателем Московского рериховского общества и оказавший в этом качестве всемерную поддержку издательству в публикации «Двух жизней», и Семен Иванович Тюляев (1898-1993) - духовный ученик Антаровой, доктор искусствоведения, заслуженный деятель искусств России, лауреат премии имени Джавахарлала Неру, несколько страниц воспоминаний которого, написанных специально для этого издания, мы публикуем ниже.

Мы благодарим Марину Сергеевну Стриженову, близко знавшую Конкордию Евгеньевну, за многочисленные консультации и предоставленный для нашего издания «Краткий биографический очерк» об Антаровой, а также редакцию журнала «Дельфис» за разрешение перепечатать материалы, посвященные Учению Храма.

Как напутствие читателю хочется повторить в заключение слова из книги «Две жизни»:

«Нет ни покоя, ни мира в тех существах, что ищут все новых источников откровения. Все, что они подхватывают из попадающихся им записей и книг, все это они всасывают верхними корками ума, но мало что проникает в их святая святых, составляя зерно их сердца.

Простые слова, возносимые с радостью, произносимые в мире собственного сердца, достигают большей цели, чем сотни переписанных истин, выловленных из разных «источников».

 

__________________

¹ Olcott H.S. Old Diary Leaves. L., 1892, vol.1, c.251.

² Там же, с.255.

³ Там же, с. 256.

⁴ Бердяев Н.К. Самопознание. (Опыт философской автобиографии). - М.: Международные отношения, 1990, с.129.

⁵ Из неопубликованного.

---

Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 195; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!