Беспомощный перед лицом твоей красоты 46 страница
Чезаре выхватил из ящика пистолет и открыл огонь.
Пули отскочили от невидимого силового поля, одна из них срикошетила по столу Чезаре, полностью уничтожив очень дорогую игрушку. Существо на кофейном столике явно было огорчено.
– Сукин сын! – завопило оно, выхватило из собственной кобуры большой пистолет и выстрелило в Чезаре.
Облако зеленого светящегося газа обволокло лицо Чезаре, который поник головой. Чезаре выронил оружие.
– Боже мой! – прохрипел он. – Я обосрался. – На полусогнутых ногах, прижимая к своей заднице брюки, он отвалился от стола и поковылял к своему туалету.
Существо посмотрело в дуло своего пистолета, одной ногой почесывая голову.
– Странно, – сказало оно. – Вообще-то, от него должны взрываться глаза.
Оно подплыло к Флоссу, но по пути остановилось у стола и с удовольствием лизнуло синее месиво, медленно поднимающееся над разбитой игрушкой.
Флосс, весь в поту, заискивающе улыбнулся:
– Я думаю, мы прекрасно поладим…
Военная полиция пришла за вторым генералом ВВС. Он отсутствовал так долго, что его сочли дезертиром. Генерал кричал и отбивался ногами, но его уволокли.
Профессор флегматично наблюдал за этой сценой. С того дня, когда иностранному министру сообщили, что на его родине произошел переворот, и стоит ему появиться в посольстве, как его поместят под домашний арест, профессор отдался на волю судьбы, и что бы здесь ни произошло, он был готов смириться. Он даже позволил генералу, которого арестовали, мастерить модели задуманного им бомбардировщика из бумаг ПАР.
|
|
|
Он не знал, для чего торчит здесь, – а вдруг…
– …таким образом, вы понимаете, что, производя такое количество материалов на корабле-фабрике подобного размера, вы должны максимально оптимизировать выпуск продукции с точки зрения как абсолютных показателей, так и соотношения между производимыми единицами. При высокой эффективности производства, достижимой в случае использования легких атомов и пыли для создания и разрушения основных молекул, которые затем служат для создания артефактов, некоторое количество единиц, естественно, не отвечает высочайшим стандартам, установленным нами. Все подобные материалы уничтожаются – их отправляют на поверхность ближайшей звезды, а при высокой сопротивляемости – и внутрь. Этот материал не может быть регенерирован, потому что даже дефектные изделия нашего производства, как правило, с трудом поддаются уничтожению, а преобразователи могут принимать материю лишь в относительно малых количествах. В данном случае, видимо, произошла довольно серьезная утечка. Новая техника, которую мы недавно установили, ошиблась в расчете координат и… ну, остальное вам известно.
|
|
|
– Вы хотите сказать, что все эти штуки – просто БРАК? – спросил Чезаре из туалета.
– К сожалению, да. Еще немного, и они перестанут падать сюда. Я уже связался с кораблем-фабрикой. Прошу вас принять мои самые искренние извинения.
– Постойте, – сказал Флосс, когда инопланетянин повернулся, собираясь уходить. – Вы хотите сказать, что эти штуки падали где угодно ? То есть падение было совершенно непредсказуемым?
– Да. По крайней мере, так был настроен транспортер. Они довольно равномерно распределялись по всей поверхности земного шара. Большая их часть, конечно, попала в океан, а некоторые до сих пор лежат ненайденными в тропических лесах, пустынях, Антарктике и тому подобных местах, но мы обнаружим их по оболочке и избавимся от них, как только запустим новую машину. – Существо подняло три свои лапы, когда Флосс хотел было заговорить. – Я знаю, – сказало оно, – вы бы хотели оставить эти штуки у себя, но, к сожалению, это невозможно. Поймите, мы несем ответственность. А теперь вы должны меня извинить. Прощайте.
Инопланетянин вышел в окно и взлетел в небо, едва не столкнувшись с пролетающим сверхзвуковым самолетом.
|
|
|
Внезапно сработала тревожная сигнализация. В комнату ворвались пять вооруженных охранников и принялись связывать Флосса. Чезаре удалось их вовремя остановить, Флосс отделался свернутой челюстью и глубокими царапинами. Чезаре выпроводил охранников и закрыл дверь.
– Вы понимаете, что это означает? – спросил он. – Я вам скажу, что это означает. Мы используем мусор с помойки – вот что это означает!
– Дело обштоит еше хуше, шер, – сказал Фосс. – Эта штуковина шкажала, что этот мушор ражбрашывалшя по вшей поверхношти жемли, а это ожначает, что шем… ой, шерт… шем больше штрана, тем больше этих штук попало на их территорию. И мушор это или нет, но они могу его ишпольжовать.
– И?…
– Вы жнаете, у какой штраны шамая большая территория, шер?
Чезаре уверенно кивнул.
– Конечно, у старых добрых Штатов.
– Нет, шэр, – сказал Флосс, медленно покачивая головой.
Чезаре посмотрел в глаза Фосса. Его собственные глаза медленно расширились, верхняя губа задрожала.
– Не может…
– Может!
– Черт бы их драл!
Подарки продолжали появляться еще две недели, – видимо, столько времени требовалось, чтобы послание дошло до корабля-фабрики и/или чтобы мусор долетел с корабля на Землю.
|
|
|
Исследования продолжались, но обнаружить дефекты в падающем на землю оборудовании не удалось. Наверное, эти инопланетяне воистину сильно требовательны.
Самый последний из подарков оказался, насколько им стало известно, самым интересным из всех. Проект Новые технологии не был приостановлен, бюджет его был колоссально увеличен теперь, когда стало известно, что и у коммунистов, вероятно, есть такие же штуки. Спутники-шпионы ничего не выявили, но коммунисты могли принять меры безопасности, так что отсутствие информации ничего не значило.
Они находились неподалеку от Аламогордо, где появился последний, самый крупный подарок. Пришлось соорудить вокруг него специальное здание, чтобы поработать с оболочкой. Чезаре уставился на штуковину.
– Ну? И что она делает?
– Это машина для переноса материи, – сказал один из ученых.
– Нет-нет, – сказал другой. – Что угодно, только не это. Она не оставляет оригинала. Я думаю, она использует континуум, чтобы…
– Ерунда. Это настоящая машина для переноса материи, мистер Борджес. У нас нет ни малейшей надежды воссоздать ее на нашем нынешнем техническом уровне, но использовать ее мы наверняка сможем; транспортировка, передача срочно необходимых лекарственных средств, помощь при катастрофах…
– И у нее нет никаких дефектов?
– Дефектов? Да это самая совершенная машина на всей нашей планете. Мы уже переместили две сотни новеньких – с иголочки – «кадиллаков» отсюда в Тампу и назад. Просто в качестве эксперимента.
– Отлично.
– И как я уже сказал… мы могли бы использовать эту машину для колоссального увеличения производительности некоторых отраслей промышленности и осуществлять быструю поставку предметов первой необходимости в районы катастроф и при кризисных ситуациях…
«Отлично, – подумал Чезаре. – Мы можем использовать ее, чтобы бомбить русских».
– Что? – вскричал Матриаполл, когда, вернувшись, услышал эту новость. – Вы отдали команду, чтобы она переработала себя сама, и она исчезла в собственной заднице?!
– Это была честная ошибка, – сказал один из бригадиров Матриаполла.
– Они ее используют! Они закидают все близлежащие планеты и системы, координаты которых смогут вычислить!
– Она, вероятно, рано или поздно полностью выйдет из строя, так что не беспокойся. Да, кстати, а где твоя вторая Сожительница? Я вижу только одну.
– Не напоминай мне о ней, – мрачно сказал Матриаполл. – Эта идиотка взяла флаер, чтобы прокатиться, и столкнулась с самолетом.
– Вы уверены, что из этого что-то получится, сэр?
– Конечно получится, – сказал Чезаре. Они собрались в расширенном составе – представители ОВПК, военные и политики; собрание шло в подземном командном бункере под переносчиком материи. – Мы его испытали, отправив то же количество ракетных болванок вокруг света с возвратом. Они все грохнулись в одну точку. Все будет шито-крыто. Никаких случайностей.
Транспортер, который был сверхчувствителен, кроме всего прочего, к радиации, дал сбой и – в нескольких словах – поджарил Восточное побережье Соединенных Штатов, взбаламутил немного Атлантику и бомбил какое-то время Мавританию, Португалию и Ирландию. Потом его заклинило, и он окончательно пришел в нерабочее состояние.
Фосс полагал, что мистер Борджес воспринимает случившееся весьма стойко, с учетом всех обстоятельств (ходили разговоры о возбуждении уголовного дела). Чезаре разговаривал по телефону, пытаясь найти кого-то.
– Я его знаю, сэр?
Чезаре оторвался от телефона, в его глазах отражались одиозные красные блики на гигантской карте мира в дальнем углу комнаты.
– Вы помните Фельдмана? Профессора Фельдмана?
– Нет, сэр. Я не знаком с этим человеком.
– Не важно. Он мертв. Но я пытаюсь найти в Чикаго его заместителя, который жив-здоров. Я слышал, что там за каша на Востоке. Рассказывают всякие ужасы: голод, чума, каннибализм, анархия, потопы, смерчи. Нужны восстановительные работы. Тут есть фантастические возможности для одного маленького проекта, который я вынашиваю вот уже несколько лет. Называется он Проект Альтернативных Ресурсов. Идеально подходит для этого случая. Мы должны воспользоваться ситуацией. Поверьте мне, это лакомый кусочек. Мы могли бы сделать там генеральную уборку.
Единица хранения
Привет, малыш. Ну вот, собирался почитать, а вместо этого пишу тебе. Я все объясню позднее, а сначала маленькая история (терпение – это отчасти для того, чтобы я мог отвлечься, в том числе и от книжки, которую я начал читать, но еще для того, чтобы отметить первые совпадения. Так вот).
Кажется, это был… 1975-й. Нужно проверить по моим дневникам, чтобы сказать наверняка. Я той весной закончил универ и поехал на целое лето автостопом по Европе. В своем сумбурном путешествии я добрался до Парижа, Бергена, Венеции, Рабата и Мадрида. Три месяца спустя я направлялся домой и, побыв немного у тетушки Джесс в Кроули, на оставшиеся деньги купил билет на автобус Лондон-Глазго (выбираться автостопом из Лондона было дьявольски тяжело). Автобус был ночной, и тащился он, представь себе, сто лет по каким-то проселкам. Тогда в автобусах еще не появились видео, мини-бары, стюардессы и даже туалеты. Старая развалюха скрипела и урчала в исхлестанной дождем тьме, останавливаясь у придорожных кафе «Формика» – этих холодных островков света в ночи.
Автобусы, особенно в те времена, предназначались для людей малообеспеченных. Я был заскорузлым, патлатым автостопщиком. Сидел я рядом со стариком в потертых брюках и поношенном твидовом пиджаке – тонкие руки, очки с толстыми стеклами. Перед нами сидела пожилая дама, читавшая «Пиплз френд», сзади – два парня со вчерашним номером «Сан». Неизменный капризничающий ребенок и смущенная молодая мать где-то сзади. Я смотрел, как натриевые фонари убегают назад оранжевыми линиями в линзах капель на стекле, и все время менял позу – то садился прямо на тесном сиденье, то соскальзывал вниз, упираясь саднящими коленями в переднее кресло. В течение первых двух часов я читал какой-то фантастический роман (никак не могу вспомнить название).
Потом я попытался уснуть. Это было нелегко; ты все время проваливаешься в сон и возвращаешься в реальность, никогда не засыпая полностью и не бодрствуя целиком, постоянно чувствуешь клацанье переключаемых передач и скрипучую боль в согнутых коленях. Потом старик начал говорить со мной.
Я принадлежу к необщительным типам – ну, ты знаешь, – и во время путешествия делаю вид, что рядом со мной никого нет. К тому же в те времена я был довольно застенчив (хочешь верь, хочешь не верь), и мне ужасно не хотелось говорить со старым занудой: что у нас могло быть общего? Но он начал разговор, а я не мог ему нахамить и просто отвернуться. Если память мне не изменяет, он указал на фантастический роман, вклинившийся между моей ногой и подлокотником кресла.
– Вы верите во всю эту писанину? – Шотландский акцент, хотя и не очень сильный; может быть, юго-восток или Эдинбург.
Я вздохнул. Ну вот, приехали, подумал я.
– Простите? Вы что хотите сказать?
– Ну, НЛО и всякое такое.
– Да нет. – Я перелистал страницы дешевой книги, словно ища в ней ответ. – Просто люблю научную фантастику. И потом, про НЛО пишут не так уж много. Вот эта книга совсем о другом. А про НЛО я, возможно, и читать бы не стал.
– Ах так. – Он посмотрел на книгу (меня смутила слишком яркая обложка, и я засунул книжку куда подальше). – Вы студент?
– Да. Вернее, нет. Был студентом. Закончил в этом году.
– Вот как. Небось наукой занимаетесь?
– Английским.
– Вот как. Но наука вам нравится?
Уверен, именно так он и сказал. На следующий день я записал большую часть нашего разговора и пару месяцев спустя написал об этом стихотворение – «Джек». Будь у меня те мои заметки, они бы подтвердили, что именно так он и сказал: «Но наука вам нравится ?»
Так мы перешли к теме, о которой он всегда хотел поговорить.
Он – да, звали его Джек – не мог понять, как это люди рассуждают о событиях, случившихся миллионы лет назад. Как вообще человек может утверждать, что то-то и то-то произошло там-то и там-то, тогда-то и тогда-то? Он этого не понимал. Он был христианин, и Библия представлялась ему источником куда как более основательным.
Ты знаешь, что такое тоска смертная? Мы были в дороге уже два часа и даже Нортгемптона еще не проехали, и я был обречен (возможно, до самого конца пути, судя по акценту моего попутчика) сидеть рядом с древним старикашкой, который считал, что вселенная была создана в пять вечера, в 4004 году до нашей эры. Черт бы его драл.
Я был молод и глуп и на самом деле попытался объяснить (я смотрел программу «Горизонт» и иногда перелистывал «Нью сайентист»).
Пусть теперь стихотворение перебьет мой рассказ (пишу по памяти, так что не суди слишком строго).
И боже мой, читатель, что я мог?
Да, сделал я несмелую попытку,
Сказал, что все взаимосвязано, что физики
И химии законы, благодаря которым
Он сидит в автобусе, урчащем на шоссе,
На протяжении веков определяли жизнь.
Упомянул я углерод 14
И длительный его полураспад,
Ориентацию магнитных линий,
Впечатанных в породу
Огнем пожаров древних,
Окаменелости назвал и континентов дрейф,
Эрозию и непрерывность
И неизбежность перемен…
Но с первых самых слов,
Да что там говорить – еще до них
Я знал, что вопиет в пустыне мой глас.
А где-то в глубине,
За всем этим набором дилетантщины
Нечто похожее гораздо больше
На то «я», что было мной в реальности,
В очки его смотрело и слушало.
Старинные очки в оправе толстой
Со слоем пыли.
Перхоть, мертвые чешуйки старой плоти,
Волоски, что слиплись от сала кожного
И пота, царапины на стеклах – все это
Смотреть ему мешало, даже если бы
Глаза его не сдали с тех времен,
Когда диоптрии ему назначил окулист.
Та въевшаяся в стекла муть,
Безлично-обезличенная грязь
Лишала их какого-либо смысла,
Эти линзы. Но как глаза за ними —
Эти старческие мутные глаза —
Могли бы разглядеть, что стекла
В их виде нынешнем
Мешают только им смотреть на мир?
(В те времена я практически не пользовался рифмой, считая ее лишь одним поэтическим средством в ряду прочих.) Там было что-то еще – рассуждения о «видимости», о туманности мышления и все в таком роде, но я это опускаю, чтобы без дальнейших задержек привести концовку:
Но он был глух ко всем моим словам.
Сорвал я голос,
Но наконец доехали мы до Шотландии, и он сошел —
сестра его ждала в каком-то маленьком,
дождем избитом городке.
Ну как? Идем дальше.
Прошлая неделя. Я с основным ядром Литературной творческой группы сидел в поезде-экспрессе. Мы направлялись в Лондон на чтения в Институт современных искусств (Кэти Акер, Мартин Миллар и др.). Я сидел напротив Мо – симпатичного индийца с усиками и очень умного. Почему он выбрал нас, а не Оксфорд или Кембридж – одному богу известно. Я вылил содержимое маленькой бутылочки «феймос граус» в пластиковый стакан и вытащил книгу, которую собирался читать, и тут Мо… напрягся. Я плоховато разбираюсь в телесном языке. Я знаю, что многое проходит мимо меня (понимаешь – я ведь слушаю, что мне говорят), но, такое ощущение, Мо вдруг превратился в ледяную статую, и эти волны холодной враждебности стали накатываться на меня через стол. Другие тоже это заметили и замерли.
Значит, я вытащил «Сатанинские стихи» Салмана Рушди из рюкзака, так? А Мо сидит на своем месте и ждет, что сейчас эта книга начнет коробиться, морщиться и наконец прямо у меня в руках займется огнем.
Я не знаю, слышал ли ты про шумиху вокруг этого романа. Новость не то чтобы для первых страниц, и пусть так будет и дальше – но после выхода книги много мусульман требовали ее запрета, изъятия или чего уж там, потому что она содержит (как они утверждают) нечто богохульственное против Корана. Я разговаривал на тему авторской свободы и религиозного цензорства в нескольких аудиториях, но роман так до сих пор и не прочитал, и мне не приходило в голову, что кто-нибудь вроде Мо (которого не было ни в одной из этих аудиторий) может оказаться на стороне плохих ребят.
– Мо, что-то случилось?
– Это плохая книга, мистер Манро, – сказал он, глядя на книгу, а не на меня. – Она злая, кощунственная. – (Остальные погрузились в смущенное молчание.)
– Слушайте, Мо, если эта книга оскорбляет вас, я ее уберу, – сказал я (и так и сделал). – Но я думаю, мы должны поговорить об этом. Итак, я сам еще не читал этой книги, но на днях я говорил с доктором Меткафом, и он сказал, что куски, которые кое у кого вызывают протест… это всего две-три страницы, не больше, и он не понимает, почему вокруг этого столько шума. Я хочу сказать, ведь это лишь роман, Мо. Это не… религиозный трактат. Это же вымысел.
– Дело не в этом, мистер Манро, – сказал Мо. Он смотрел на мой маленький красный рюкзачок, словно там была атомная бомба. – Рушди оскорбил всех мусульман. Он всем нам плюнул в лицо. Это как если бы он всех наших матерей назвал шлюхами.
– Мо, – сказал я, едва сдерживая улыбку и кладя рюкзак на пол, – это же только вымысел.
– Форма не имеет значения. Это работа, в которой оскорблен Аллах. Вы это не можете понять, мистер Манро. Для вас не существует ничего настолько священного.
– Да? А как насчет свободы слова?
– Но когда Национальный фронт хотел использовать Студенческий союз, вы были с нами на демонстрации, разве нет? Как насчет их свободы слова?
– Они хотят лишить этой свободы всех остальных, Мо. Вы не отказываете им в праве на свободу слова, вы защищаете свободы других людей, которые были бы ущемлены, дай тем хоть немного власти.
– Но в краткосрочной перспективе вы отказываете им в праве публично выражать свои взгляды, разве нет?
– Конечно, если кто-то хочет приставить пистолет к виску другого человека и нажать на спусковой крючок, то в такой свободе ему следует отказать.
– Значит, ваша вера в свободу все же имеет некоторые ограничения, свобода не может быть абсолютной. Для вас нет ничего священного, мистер Манро. Вы основываете свои убеждения на производных от человеческой мысли, так что иначе и быть не может. Вы можете верить во что-то, но веры у вас нет. Настоящая вера приходит, когда ты подчиняешься силе божественного откровения.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 133; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!