Беспомощный перед лицом твоей красоты 6 страница
«Черт побери, вечно он перехватывает инициативу; да что это он о себе думает?!»
Девушка осторожно вошла в комнату, подбирая перед собой юбки.
– Мне показалось, я слышала выстрел…
Наемник рассмеялся.
– Это было какое-то время назад, – заметил он, поднимаясь и показывая девушке на место у огня.
– Но ведь мне нужно было одеться… – сказала девушка.
Закалве рассмеялся еще громче.
– Моя госпожа, – сказал Кейвер, поднимаясь с некоторым опозданием и кланяясь. Но теперь его поклон, в сравнении с жестом Закалве, казался, пожалуй, чуть нелепым.
– Приносим прощения – мы должны были беречь ваш девичий сон…
Кейвер услышал, как чужестранец, заталкивая полено в камин, подавил смешок. Принцесса Нейнти хихикнула. Кейвер почувствовал, как вспыхнуло его лицо, и решил рассмеяться.
Нейнти – все еще очень юная, но уже красивая нежной, хрупкой красотой – обхватила руками колени и уставилась на огонь.
В последовавшей тишине (которую нарушило только «гмм, да» будущего заместителя вице-регента) Закалве перевел взгляд с нее на Кейвера и подумал – под потрескивание поленьев и танец алого пламени – о том, что эти двое молодых людей сейчас очень похожи на изваяния.
«Узнать бы хоть сейчас, хоть раз, – подумал он, – на чьей я стороне. Вот я сижу здесь, в этой дурацкой крепости, набитой сокровищами, нашпигованной аристократами, какими уж ни есть, – (он заглянул в пустые глаза Кейвера), – которую осаждают бесчисленные орды противников с веревками и крючьями, грубой силой и грубым умом, сижу, пытаясь защитить этих хрупких самодовольных созданий, вскормленных тысячелетними привилегиями, и совершенно не понимаю, правильно ли поступаю в тактическом и стратегическом плане».
|
|
Разумы Культуры не проводили таких различий, для них это были вещи взаимосвязанные. На подвижной шкале их диалектической нравственной алгебры тактические ходы объединялись в стратегию, стратегия раскладывалась на тактические ходы. Они не предполагали, что мозг млекопитающего может справиться с такими вещами.
Закалве вспомнил слова Сма, сказанные давным-давно – в том новом начале (которое само по себе было производным от вины и боли). Сма говорила, что они имеют дело с непредсказуемой ситуацией, где правила создаются по мере того, как ты действуешь, и годны лишь на один раз, где по природе вещей ничего нельзя знать наперед, где ничего нельзя предвидеть или даже прикинуть с ощутимой вероятностью. Все это звучало очень мудрено и отвлеченно, порождая желание в этом разобраться, – но на деле сводилось к людям и проблемам.
На этот раз все свелось к этой вот девушке, почти ребенку, запертой в большом каменном строении вместе с подонками или сливками общества (зависит от того, как посмотреть), чтобы выжить или умереть здесь, – это зависело от правильности его советов и от того, насколько точно шуты из замка смогли бы их выполнять.
|
|
Он заглянул в лицо девушки, освещенное отблесками пламени, и почувствовал нечто большее, чем смутное желание (девушка была привлекательна) или отеческая забота (она была так юна, а он, невзирая на свою внешность, так стар). Назовите это… он не знал как. Наверное, пониманием того, что за этим эпизодом стоит подлинная трагедия: крушение Установлений, исчезновение власти и привилегий, а с ними и всей сложной иерархической системы, символом которой был этот ребенок.
Грязь и нечистоты, обовшивевший король. За воровство – увечье, за инакомыслие – казнь. Смертность среди младенцев астрономически высока, средняя продолжительность жизни микроскопически низка. Нищий трудовой люд видит рядом с собой тонкую прослойку богатых и привилегированных, которые стремятся сохранить темную власть знания над невежеством (хуже всего, что так было везде; все повторялось; самые разные вариации одной и той же искаженной темы во множестве мест).
И эта девушка, которую называют принцессой. Суждено ли ей умереть? Закалве знал, что против них идет война, и та же логика, по которой в случае победы ей доставалась власть, требовала ее исчезновения, устранения в случае неудачи. Высокое положение обязывало, и девушку ждал или раболепный поклон, или подлый удар ножом – в зависимости от исхода борьбы.
|
|
Внезапно, среди отсветов пламени, он увидел ее постаревшей, запертой в сыром подземелье, одетой в жалкие лохмотья, поедаемой вшами: она ждет и надеется, голова обрита наголо, лицо посерело, глаза потемнели и впали. Наконец в снежный день ее выводят наружу и ставят к стене, чтобы расстрелять из луков или ружей, – или кладут на плаху.
Нет, пожалуй, это слишком романтично. Может, ее ждет отчаянное бегство, безопасное убежище, одинокая и горькая ссылка, в которой она будет стареть и грубеть. Чрево ее сделается бесплодным, мозг отупеет, она всю жизнь будет вспоминать о золотых днях, сочинять тщетные воззвания, надеяться на возвращение – и, окруженная заботой, непременно станет ненужной, будучи обречена на такую участь всей своей предшествующей жизнью. Но это не возместится ничем из того, что причиталось ей по праву рождения.
Закалве понял, с болью в душе, что девушка – пустое место, всего лишь бесполезный элемент совсем другой истории; история эта – с подсказками или без подсказок Культуры, которая будет изменять ход событий так, как считает правильным, – закончится тем, что для большинства жителей планеты настанут лучшие времена, их будет ждать не такая тяжелая жизнь. Но не эту девушку. Все произойдет позже.
|
|
Если бы она родилась двадцатью годами ранее, то вполне могла бы рассчитывать на удачный брак, доходное имение, доступ ко двору, могла надеяться родить здоровых сыновей и талантливых дочерей… А двадцатью годами позднее – на то, что отыщет мужа с деловой хваткой, или даже (если это патриархальное общество вдруг станет развиваться неимоверно быстрыми темпами) на то, что заживет собственной жизнью: посвятит себя науке, коммерции, благотворительности.
А возможно, и встретит смерть.
Высоко в башне огромного замка, стоящего на черной скале, над заснеженной долиной, осажденного, грандиозного, набитого сокровищами империи, он сидит у камина рядом с печальной и прекрасной принцессой… А ведь когда-то он мечтал об этом, снедаемый жаждой и тоской. Это казалось тканью жизни, самой ее сутью. Так откуда же горечь?
«Нужно мне было остаться на том берегу, Сма. Может, я и в самом деле слишком стар для таких дел».
Он заставил себя отвернуться от девушки. Сма утверждала, что он слишком склонен к сопереживанию, и, пожалуй, была недалека от истины. Он сделал то, о чем его просили; он получит плату, а когда все это закончится, он будет просить прощения за преступление, совершенное когда-то.
«Ливуета, скажи, что простишь меня».
– Ой! – воскликнула принцесса, глядя на обломки стула.
– Да, – смущенно сказал Кейвер. – Это… гмм… боюсь, что это я. Это был ваш стул? Вашей семьи?
– Нет-нет, просто я помню его, это стул моего дяди, эрцгерцога. Из охотничьего домика. Над ним висела большущая звериная голова. Я всегда боялась садиться на него – вдруг голова сорвется со стены, клык вонзится мне в голову, и я умру? – Девушка обвела взглядом обоих мужчин и нервно хихикнула. – Вот дуреха, правда?
– Ха! – сказал Кейвер.
(Он смотрел на них обоих, объятый дрожью, и пытался улыбаться.)
Кейвер рассмеялся:
– Обещайте не говорить дядюшке, что это я сломал его стул, иначе он больше никогда не пригласит меня на охоту! – Смех его стал еще громче. – А что, может, однажды он повесит на стену мою голову.
Девушка взвизгнула и прижала ладонь ко рту.
(Он отвернулся, снова дрожа, бросил новое полено в огонь – и не заметил ни тогда, ни позже, что это был обломок того самого стула красного дерева, а вовсе не полено.)
Глава третья
Сма подозревала, что на многих кораблях экипаж состоит из безумцев. Более того, она подозревала, что некоторые корабли и сами не вполне в себе. На сверхбыстром дозорном корабле «Ксенофоб» команда насчитывала всего двадцать человек, а Сма давно заметила: чем меньше экипаж, тем удивительнее его выходки. А потому, еще до того, как модуль пришвартовался в ангаре, она приготовилась к странным поступкам со стороны ксенофобцев.
Когда Сма выходила из модуля, ей протянул руку молодой парень; другой рукой он закрыл нос и чихнул. Сма отдернула свою ладонь, глядя на его красный нос и слезящиеся глаза.
– Эйс Дисгарб, госпожа Сма, – сказал парень со слегка обиженным видом, шмыгая носом и моргая. – Добро пожаловать на борт.
Сма снова протянула руку – осторожно. Рука парня была горячей, как огонь.
– Спасибо, – сказала Сма.
– Скаффен-Амтискав, – произнес автономник за ее спиной.
– Привед. – Молодой человек помахал автономнику, затем вытащил из рукава кусочек материи и промокнул нос и глаза.
– Вы что, нездоровы? – спросила Сма.
– Небного. Простудился. Прошу бас. – Он показал рукой направо. – Пожалуйста, за бной.
– А, простудились. – Сма кивнула и зашагала в ногу с ним.
Одет он был в джелабу, словно только что встал с постели.
– Да. – Молодой человек повел их к выходу из ангара, мимо малых летательных аппаратов, спутников и прочих подобных штуковин. Он снова чихнул. – У дас да корабле что-то броде эпидебии.
Они проходили в этот момент между двумя стоявшими близко друг к другу модулями. Сма, шедшая вплотную за молодым человеком, быстро повернулась и посмотрела на Скаффен-Амтискава, беззвучно спросив: «Что?», но машина качнулась туда-сюда, словно пожимая плечами. «Я ТОЖЕ НЕ ПОНЯЛ», вывел он в поле своей ауры – серыми буквами на розовом фоне.
– Бы бсе дубали, что было бы забабно расслабидь иббунную систебу и бростудидца, – объяснил молодой человек, приглашая ее и автономника войти в лифт в конце ангара.
– Значит, все? – поинтересовалась Сма, когда дверь закрылась и лифт поехал вверх. – Весь экипаж?
– Да, хотя не бсе б одно бребя. Те, кто уже быздоробел, гоборят, что когда бсе кончается, то чубстбуешь себя просто прекрасно.
– Да, – согласилась Сма, посмотрев на автономника: стандартная официальная аура синего цвета, не считая большой красной точки сбоку, видеть которую, вероятно, могла только Сма; точка быстро пульсировала. Заметив это, она чуть не прыснула со смеху, но сдержалась и откашлялась. – Наверно, чувствуешь.
Молодой человек громко чихнул.
– Так вы, значит, скоро в отпуск? – спросил его Скаффен-Амтискав.
Сма толкнула автономника локтем. Молодой человек недоуменно посмотрел на машину.
– Бообще-до долько чдо из одбуска.
Он повернулся к дверям, которые как раз стали открываться. Скаффен-Амтискав и женщина переглянулись. Сма скосила глаза.
Они вошли в обширную гостиную: пол и стены из отполированных до блеска панелей красного дерева, всевозможные диваны, стулья с роскошной обивкой и низкие столики. Потолок был не очень высок, но привлекал своей необычностью – составленный из длинных чешуйчатых желобков, что тянулись со стен, он был увешан множеством небольших светильников. Освещение говорило о том, что по корабельному времени – раннее утро. Несколько человек, сидевшие за одним из столиков, встали и направились к Сма.
– Госпожа Сба, – сказал молодой человек, указывая на новопришедшую; речь его с каждой минутой делалась все более невнятной.
Остальные – мужчины и женщины, примерно в равном количестве – с улыбкой представились. Сма покивала и немного поговорила с ними. Автономник поздоровался со всеми. Один из мужчин держал в руках комок желто-коричневого меха – у плеча, как держат ребенка.
– Прошу, – сказал он, передавая крохотное существо Сма.
Та неохотно взяла пушистый комок. Существо было теплым, с четырьмя лапами, большими ушами, крупной головой и приятным запахом – прежде Сма таких не видела. Когда она взяла зверька, тот открыл огромные глаза и посмотрел на нее.
– Это корабль, – пояснил мужчина, вручивший Сма крохотное существо.
– Привет, – пропищало оно.
Сма оглядела его.
– Вы – «Ксенофоб»?
– Его представитель, с которым вы можете говорить. Зовите меня Ксени. – Существо улыбнулось, обнажив маленькие круглые зубы. – Я знаю, что большинство кораблей пользуется автономниками, но, – оно кинуло взгляд на Скаффен-Амтискава, – автономники порой страдают занудством, ведь так?
Сма улыбнулась и краем глаза увидела, как мигнула аура Скаффен-Амтискава.
– Случается иногда, – согласилась она.
– О да. – Маленькое существо кивнуло. – А вот я гораздо симпатичнее.
Оно со счастливым видом поерзало в руках Сма.
– Если хотите, – хихикнул зверек, – я покажу вам вашу каюту.
– Да, неплохая мысль, – кивнула Сма и положила пушистый комок себе на плечо.
Они направились втроем в жилой отсек: Сма, необычный корабельный автономник и Скаффен-Амтискав. Остальные попрощались с ней.
– Ой, вы такая милая и теплая, – сонным голосом пробормотал зверек, притулившись к плечу Сма, которая направлялась к своей каюте по коридору, устланному толстым ковром; затем он пошевелился, и Сма вдруг поняла, что поглаживает его спинку.
– Налево, – сказал он на развилке. – Кстати, небольшой толчок означает, что мы сходим с орбиты.
– Хорошо, – сказала Сма.
– Можно я буду спать у вас под боком?
Сма остановилась, одной рукой сняла зверька с плеча и заглянула ему в мордочку:
– Что?
– Чисто по-дружески, – сказало маленькое существо, широко зевая и мигая. – Я не имею в виду ничего неприличного. Это укрепляет дружбу, только и всего.
Сма заметила, что аура Скаффен-Амтискава позади нее покраснела. Она поднесла желто-коричневый комок к лицу:
– Слушайте, «Ксенофоб»…
– Ксени.
– Ксени, вы звездный корабль массой в миллион тонн, боевой корабль быстрого реагирования класса «Палач». Даже…
– Но я разоружен!
– Даже с вашим штатным оборудованием вы при желании наверняка можете аннигилировать планету…
– Да ну вас! Это может любой недоумок вроде ЭКК!
– Что за бред вы несете?
Она встряхнула пушистого автономника. Зубы его клацнули.
– Это же шутка! – воскликнул он. – Сма, вы что, шуток не понимаете?
– Не знаю. Вы не возражаете, если я вас зашвырну к чертовой матери обратно в общую зону?
– Да что с вами такое, моя дорогая? У вас предубеждение против пушистых зверьков? Послушайте, госпожа Сма, я прекрасно знаю, что я – корабль. Я делаю все, о чем меня просят, включая доставку вас в место, обозначенное лишь приблизительно, – и делаю это довольно неплохо. Если появится хоть малейший намек на опасность, если мне придется вести себя как настоящему боевому кораблю, конструкт в ваших руках тут же станет безжизненным и обмякшим, а я буду сражаться со всей яростью и решительностью, как меня учили. Но пока я, как и мои коллеги-люди, безобидно развлекаюсь. Если вам не по душе мой нынешний облик, я изменю его – стану обыкновенным автономником или просто голосом без тела. Могу также разговаривать с вами через Скаффен-Амтискава или через ваш персональный терминал. Меньше всего мне хотелось бы обидеть гостью.
Сма сложила губы в трубочку, потрепала зверька по голове и вздохнула:
– Ладно.
– Так мне сохранить этот вид?
– Безусловно.
– Ах, какая милая! – Зверек съежился от удовольствия, потом широко раскрыл свои большие глаза и с надеждой посмотрел на нее: – Ты меня обнимешь?
– Обниму.
Сма прижала его к себе и погладила по спине, затем обернулась и посмотрела на Скаффен-Амтискава. Тот театрально перевернулся на спину, моргая трагически-оранжевой аурой: «Мне плохо, я в крайнем расстройстве».
Сма кивнула на прощание желто-коричневому зверьку, который полетел по коридору назад, в гостиную, помахав ей на прощанье пухленькой лапкой. Она закрыла дверь и проверила, выключено ли в каюте внутреннее наблюдение, после чего повернулась к Скаффен-Амтискаву:
– Сколько мы пробудем на этом корабле?
– Дней тридцать, – предположил тот.
Она заскрежетала зубами и оглядела довольно уютную на вид, но – в сравнении с гулкими залами бывшей электростанции – не слишком большую каюту.
– Тридцать дней в компании вирусных мазохистов и корабля, который считает себя плюшевой игрушкой. – Сма покачала головой и села на поле кровати. – Знаете, автономник, это путешествие может показаться довольно долгим.
И она с недовольным ворчанием рухнула на кровать. Скаффен-Амтискав решил, что пока не стоит сообщать женщине об исчезновении Закалве.
– Я тут посмотрю как и что, если вы не возражаете, – сказал автономник, плывя к двери над стройным рядом саквояжей – багажом Сма.
– Да-да, отправляйтесь.
Сма лениво махнула ему, стянула с себя пиджак и бросила на пол.
Автономник был уже у самой двери, когда она вдруг резко села и, нахмурившись, спросила:
– Постойте-ка, а почему корабль сказал: «Место, обозначенное лишь приблизительно»? Он что, не знает, куда мы направляемся?
«Ай-ай», – подумал автономник и развернулся в воздухе.
– Гмм, – промычал он.
Сма прищурилась:
– Мы ведь должны забрать Закалве, верно?
– Да, конечно.
– И больше ничего?
– Абсолютно ничего. Мы находим Закалве, инструктируем его и доставляем на Воэренхуц. Все очень просто. Возможно, нас попросят какое-то время побыть поблизости, понаблюдать, но пока сказать трудно.
– Да-да, я это знала, но… где именно находится Закалве?
– Где именно? – сказал автономник. – То есть, я хочу сказать, ну, вы знаете, это же…
– Ну хорошо, – раздраженно сказала Сма, – хотя бы приблизительно.
– Нет проблем, – сказал Скаффен-Амтискав, направляясь назад к двери.
– Нет проблем? – недоуменно переспросила Сма.
– Никаких. Мы это знаем. Где он находится.
– Хорошо, – кивнула Сма. – Итак?
– Что «итак»?
– Итак, где он находится?
– Крастейлер.
– Крас?…
– Крастейлер. Туда-то мы и летим.
Сма потрясла головой и зевнула.
– Никогда не слышала. – Она снова плюхнулась в поле кровати и потянулась. – Крастейлер.
Сма зевнула еще раз, прикрыв рот рукой.
– И вы мне говорите об этом только сейчас, черт побери, – упрекнула она автономника.
– Прошу прощения.
– Гмм. Ладно, проехали.
Сма выставила вперед руку. Та пересекла прикроватный луч, управлявший светом, и в каюте потемнело. Женщина снова зевнула.
– Я, пожалуй, посплю. Снимите с меня, пожалуйста, обувь.
Автономник мягко, но быстро стянул со Сма сапожки, поднял пиджак и повесил во встроенный шкаф, куда засунул и багаж. Потом – когда Сма повернулась на кроватном поле и, моргнув, закрыла глаза – он выскользнул из ее комнаты.
Повиснув за дверью, Скаффен-Амтискав разглядывал свое отражение в полированном дереве на другом конце коридора.
– Чудом выкрутился, – сказал он сам себе и отправился на прогулку по кораблю.
Сма прибыла на «Ксенофоб» сразу после завтрака по корабельному времени. Когда она проснулась, день уже клонился к вечеру. Она заканчивала свой туалет, а автономник сортировал ее одежду по типу и цвету, вешал или складывал ее в шкафу, когда раздался звонок в дверь. Сма вышла из маленькой ванной в шортах, с полным ртом зубной пасты и попыталась сказать «открой», – но из-за пасты каютный монитор явно не распознал слово. Ей пришлось самой подойти к двери и нажать кнопку.
Глаза Сма широко раскрылись, она вскрикнула, залопотала что-то бессвязное и отпрыгнула от двери. Крик застрял у нее в горле.
В тот момент, когда ее глаза расширились, – и прежде, чем до мышц дошло приказание отпрыгнуть от двери, – она вроде бы уловила еле заметное движение внутри каюты, за которым последовали, но не сразу, удар и шипение.
Дата добавления: 2018-09-23; просмотров: 126; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!