Они никогда не станут взрослыми 7 страница



– То есть перезвонит полковнику Хиггинсу в гостиницу?

– О Господи, – пробормотал Юнец.

– Да все в порядке. Мы скажем в гостинице, что полковник находится у нас в номере и чтобы соединяли с ним. Что она еще сказала?

– Что это будет дорого стоить, от шести до десяти фунтов.

– Розетт возьмет себе девяносто процентов, – сказал Старик. – Это грязная старая сирийская еврейка.

– Что она теперь собирается предпринять? – спросил Юнец.

Он был тихим человеком и теперь чувствовал себя неловко, оттого что затеял нечто такое, что может обернуться делом серьезным.

– Она поручит какому‑нибудь своему своднику разыскать девушку и разузнать, кто она такая. Если она уже есть в списках, тогда все просто. Если нет, то сводник тут же в Сигуреле, не отходя от прилавка, сделает ей предложение. Если девушка скажет ему, чтобы он убирался к чертям, он поднимет цену, если она еще раз пошлет его к чертям, он снова поднимет цену, и в конце концов она соблазнится наличными и скорее всего согласится. Затем мадам Розетт назовет тебе цену в три раза больше, а разницу возьмет себе. Платить ты будешь ей, а не девушке. Разумеется, потом девушка попадет в списки Розетт, а как только она окажется у нее в лапах, ей конец. В следующий раз Розетт будет диктовать цену, и девушка не сможет с ней спорить.

– Почему?

– Потому что если она откажется, то Розетт скажет: "Ладно, моя милая, я позабочусь о том, чтобы твои хозяева в Сигуреле узнали о том, чем ты занималась в прошлый раз, как работала на меня и как использовала их магазин в собственных интересах. И тебя уволят". Вот что скажет Розетт. Несчастная девушка перепугается и будет делать то, что ей скажут.

– Судя по всему, хороший человек, – сказал Юнец.

– Кто?

– Мадам Розетт.

– Чудесный, – сказал Старик. – Просто чудесный человек.

Было жарко. Юнец вытер лицо носовым платком.

– Еще виски, – сказал Старик. – Эй, Тим, еще пару того же.

Тим принес стаканы и, не говоря ни слова, поставил на столик. Взяв пустые стаканы, он тотчас удалился. Юнцу казалось, что он изменился по сравнению с тем Тимом, который встретил их, когда они пришли. Теперь он был не веселым, а молчаливым и безразличным. Казалось, это не тот человек, который говорил: "Привет, ребята, где вы пропадали все это время?" Зайдя за стойку бара, он повернулся к ним спиной и стал опять расставлять бутылки.

Старик спросил:

– Сколько у тебя денег?

– Думаю, фунтов девять.

– Этого может и не хватить. Ты ведь отдал ей инициативу. Надо было тебе обозначить какой‑то предел. Теперь она обдерет тебя как липку.

– Знаю, – сказал Юнец.

Какое‑то время они пили молча.

– Тебя что‑то волнует, Юнец?

– Ничего, – был ответ. – Совсем ничего. Пошли в гостиницу. Она может позвонить.

Они расплатились за напитки и попрощались с Тимом, который кивнул им, но ничего не сказал. Они вернулись в "Метрополитен". Подойдя к администратору, Старик сказал:

– Если будут спрашивать по телефону мистера Хиггинса, переключите на наш номер. Он будет у нас.

– Да, сэр, – сказал египтянин и сделал у себя пометку.

Войдя в спальню, Старик лег на кровать и закурил сигарету.

– А вот я чем займусь сегодня вечером? – спросил он.

Юнец по дороге в гостиницу был молчалив и не произнес ни слова. Он сел на край другой кровати, так и не вынув руки из карманов.

– Послушай, Старик, – сказал он, – что‑то мне больше не нравится затея с этой Розетт. Это очень дорого может стоить. Можем мы все это как‑то отменить?

– Да ты что! Ты теперь связан по рукам и ногам. С Розетт такие шутки не шутят. Скорее всего, она уже этим делом занимается. Тебе никак нельзя отказываться.

– А если у меня денег не хватит? – спросил Юнец.

– А ты подожди, еще не вечер.

Юнец поднялся, подошел к парашютному мешку и вытащил бутылку виски. Он плеснул виски в два стакана, плеснул туда же в ванной воды из‑под крана, вернулся и протянул один стакан Старику.

– Старик, – сказал он. – Позвони Розетт и скажи ей, что полковник Хиггинс вынужден был срочно покинуть город, чтобы вернуться в свой полк в пустыне. Позвони ей и скажи это. Скажи, что полковник просил тебя передать ей это сообщение, потому что у него не было времени.

– Сам позвони.

– Она знает мой голос. Ну давай же, Старик, звони.

– Нет, – ответил Старик. – Не буду.

– Послушай, – неожиданно заговорил Юнец другим голосом – голосом ребенка. – Я не хочу никуда идти с этой женщиной и не хочу сегодня иметь никаких дел с мадам Розетт. Давай придумаем что‑нибудь другое.

Старик коротко взглянул на него и сказал:

– Ладно. Позвоню.

Он взял телефонный справочник, поискал номер и набрал его. Юнец слышал, как Старик попросил ее к телефону и передал ей сообщение полковника. Наступила пауза, потом Старик сказал:

– Простите, мадам Розетт, но я тут ни при чем. Я просто передаю то, что меня просили передать.

Еще одна пауза; потом Старик повторил то же самое еще раз, на что у него ушло довольно много времени, в результате он, похоже, устал от всего этого и положил трубку. Его разобрал смех.

– Паршивая старая сука, – говорил он сквозь смех.

– Она была недовольна? – спросил Юнец.

– Недовольна, – повторил Старик. – По‑твоему, это называется "недовольна"? Да ты бы слышал ее. Хочет знать, в каком полку служит полковник и бог знает что еще. Сказала, что он за это заплатит. Вы, парни, говорит, думаете, что надо мной можно издеваться, но это вам не пройдет.

– Ура! – воскликнул Юнец. – Грязная старая еврейка.

– Чем мы теперь займемся? – спросил Старик. – Уже шесть часов.

– Пойдем пройдемся и выпьем чего‑нибудь в каком‑нибудь египетском заведении.

– Отлично. Походим по египетским кабакам.

Они выпили еще, а потом вышли из гостиницы. Сначала они отправились в заведение под названием "Эксельсиор", потом перешли в заведение под названием "Сфинкс", потом в небольшое заведение, названное по имени какого‑то египтянина, и в десять часов, счастливые и довольные, сидели в заведении без названия вообще, пили пиво и смотрели что‑то вроде представления. В "Сфинксе" они познакомились с летчиком из тридцать третьей эскадрильи, который сказал, что его зовут Уильям. Он был примерно такого же возраста, что и Юнец, но на первый взгляд казался моложе, потому что еще не летал так долго. Возраст его выдавал рот – как у ребенка. У него было круглое лицо, как у школьника, небольшой вздернутый нос, а кожа была коричневой от пребывания в пустыне.

Счастливые и довольные, они сидели втроем в заведении без названия и пили пиво. А пиво они пили потому, что ничего другого там не было. Вокруг были дощатые стены, на некрашеном деревянном полу, посыпанном опилками, стояли деревянные столы и стулья. В дальнем конце был дощатый помост, на котором шло какое‑то представление. В помещении было полно египтян в красных фесках. Они пили черный кофе. На сцене находились две толстые девушки в блестящих серебряных трико и серебряных лифчиках. Одна из них виляла задом в такт музыке. Другая трясла грудями, и тоже в такт музыке. Та, что трясла грудями, была более искусной. Она могла трясти только одной грудью, а при этом еще и виляла задом. Египтяне смотрели на нее как зачарованные и не скупились на аплодисменты. Чем больше они аплодировали и чем больше она трясла грудями, тем быстрее играла музыка, и чем быстрее играла музыка, тем быстрее она трясла грудями – все быстрее, быстрее и быстрее, не сбиваясь с ритма, не переставая улыбаться застывшей бесстыжей улыбкой. Египтяне хлопали все больше и больше, по мере того как убыстрялась музыка. Все были очень счастливы.

Когда все закончилось, Уильям спросил:

– Почему у них женщины всегда такие скучные и толстые? Где же их красивые женщины?

– Египтяне любят толстых. Вроде этих, – сказал Старик.

– Быть такого не может, – сказал Юнец.

– Правду говорю, – сказал Старик. – Это у них с давних пор. Все началось с того времени, когда здесь был голод, все бедняки были худыми, а богатые и аристократы – упитанными и жирными. Так что если тебе доставалась толстуха, значит, она из высших слоев общества.

– Ерунда какая‑то, – сказал Юнец.

– А мы сейчас узнаем, – сказал Уильям. – Пойду спрошу вон у тех египтян.

Он указал большим пальцем на двух египтян среднего возраста, сидевших за соседним столиком, футах в четырех от них.

– Нет, – сказал Старик. – Не надо. Они нам тут не нужны.

– Да, – сказал Юнец.

– Да, – сказал Уильям. – Мы должны узнать, почему египтяне любят толстых женщин.

Он не был пьян. Никто из них не был пьян, но выпитое пиво и виски сделали их счастливыми, а счастливее всех чувствовал себя Уильям. Его загорелое мальчишеское лицо светилось счастьем, вздернутый нос, казалось, задрался еще больше. Похоже, он впервые расслабился за много недель. Он поднялся, сделал три шага по направлению к столику, за которым сидели египтяне, и, улыбаясь, остановился перед ними.

– Господа, – сказал он, – мои друзья и я сочтем за большую честь, если вы пересядете за наш столик.

У египтян была темная лоснящаяся кожа и пухлые лица. На них были красные фески, а у одного из них был золотой зуб. Когда Уильям обратился к ним, они вроде как встревожились. Потом поняли, что к чему, переглянулись и, ухмыльнувшись, закивали головами.

– Пажалста, – сказал один из них.

– Пажалста, – сказал другой.

Они поднялись, пожали Уильяму руку и последовали за ним к столику, за которым сидели Старик и Юнец.

– Познакомьтесь с моими друзьями, – сказал Уильям. – Это Старик. Это Юнец. А меня зовут Уильям.

Старик и Юнец поднялись, все пожали друг другу руки, египтяне еще раз повторили "пажалста", и все сели.

Старик знал, что их религия запрещает им пить спиртное.

– Будете кофе? – спросил он.

Тот, у кого был золотой зуб, широко улыбнулся, поднял руки ладонями кверху и слегка пожал плечами.

– Мне – да, – ответил он. – Я к нему привык. А вот за своего друга я не могу говорить.

Старик взглянул на друга.

– Кофе? – спросил он.

– Пажалста, – ответил тот. – Я к нему привык.

– Отлично, – сказал Старик. – Значит, два кофе.

Он подозвал официанта.

– Два кофе, – заказал он. – Да, и еще кое‑что. Юнец, Уильям, еще пива?

– Мне – да, – ответил Юнец. – Я к нему привык. А вот за своего друга, – он повернулся к Уильяму, – я не могу говорить.

– Пожалуйста, – сказал Уильям. – Я к нему привык.

Ни тот ни другой при этом не улыбнулись.

– Отлично, – сказал Старик. – Официант, два кофе и три пива.

Официант принес заказ, и Старик расплатился. Старик поднял свой стакан и, повернувшись к египтянам, произнес:

– Будьте здоровы.

– Будьте здоровы, – сказал Юнец.

– Будьте здоровы, – сказал Уильям.

Египтяне, казалось, поняли их и подняли свои чашки с кофе.

– Пажалста, – сказал один из них.

– Спасибо, – сказал другой.

Все выпили.

Старик поставил свой стакан и сказал:

– Для нас это честь – находиться в вашей стране.

– Вам нравится?

– Да, – ответил Старик. – Очень нравится.

Снова заиграла музыка, и две толстые женщины в серебристом трико вышли на бис. Зрелище было сногсшибательное. Без сомнения, то была невиданная, поистине замечательная демонстрация владения своим телом и мышцами, ибо, несмотря на то что та, которая до этого виляла задом, продолжала делать то же самое, другая, с грудями, застыла, как дуб, в центре помоста, воздев над головой руки. При этом она вертела своей левой грудью по часовой стрелке, а правой – против часовой стрелки. Одновременно она вертела задом, и все это в такт музыке. Постепенно темп музыки возрос, и по мере его нарастания скорости кручения и верчения тоже увеличивались. Некоторые египтяне были настолько заворожены тем, что груди женщины крутятся в противоположных направлениях, что невольно повторяли движения грудей своими руками. Держа перед собой руки, они описывали круги в воздухе. Все топали ногами, кричали от восторга, и две женщины на сцене продолжали улыбаться своими застывшими бесстыжими улыбками.

Но вот все кончилось. Аплодисменты постепенно стихли.

– Замечательно, – сказал Старик.

– Вам понравилось?

– Еще как.

– Эти девушки, – сказал человек с золотым зубом, – они особенные.

Уильям не мог больше сдерживаться. Он перегнулся через столик и спросил:

– Могу я задать вам вопрос?

– Пажалста, – сказал Золотой Зуб. – Пажалста.

– Какие женщины вам нравятся? – спросил Уильям. – Вот такие, – и он показал руками, – тонкие? Или вот такие – толстые?

Золотой зуб ярко сверкнул за широкой улыбкой.

– Я сам, я люблю таких, толстых. – И две пухлые ладошки нарисовали в воздухе большой круг.

– А ваш друг? – спросил Уильям.

– За своего друга, – ответил он, – я не могу говорить.

– Пажалста, – ответил друг. – Вот таких.

Он усмехнулся и нарисовал руками в воздухе толстую женщину.

– А почему вам нравятся толстые? – спросил Юнец.

Золотой Зуб подумал с минуту, а потом спросил:

– А вам нравятся худые, а?

– Пожалуйста, – ответил Юнец. – Мне нравятся худые.

– А почему вам нравятся худые? Скажите мне.

Юнец потер ладонью затылок.

– Уильям, – спросил он. – Тебе нравятся худые женщины?

– Мне – да, – ответил Уильям. – Я к ним привык.

– Мне тоже, – сказал Юнец. – Но почему?

Уильям задумался.

– Не знаю, – сказал он. – Сам не знаю, почему нам нравятся худые.

– Ха, – произнес Золотой Зуб. – И вы не знаете.

И он перегнулся через столик и торжествующе сказал Уильяму:

– Вот и я не знаю.

Но Уильяма такой ответ не устроил.

– Старик говорит, – сказал он, – что раньше в Египте все богатые были толстыми, а все бедные – худыми.

– Нет, – сказал Золотой Зуб. – Нет, нет и нет. Посмотрите вон на тех девушек. Очень толстые. Очень бедные. Посмотрите на королеву Египта Фариду. Очень худая. Очень богатая. Так что ошибаетесь.

– Да, но как было в давние времена? – спросил Уильям.

– Что такое – давние времена?

– Ладно, – сказал Уильям. – Оставим это.

Египтяне пили кофе и при этом производили те же звуки, что и вода, которая уходит из ванны. Выпив кофе, они поднялись, чтобы уйти.

– Уходите? – спросил Старик.

– Пажалста, – ответил Золотой Зуб.

– Спасибо, – сказал Уильям.

– Пажалста, – сказал Юнец.

Другой египтянин сказал:

– Пажалста.

А Старик сказал:

– Спасибо.

Они пожали друг другу руки, и египтяне удалились.

– Лопухи, – сказал Уильям.

– Самые настоящие, – согласился Юнец.

Все трое продолжали с удовольствием выпивать до полуночи, пока к ним не подошел официант и не сказал, что заведение закрывается и наливать больше не будут. Они в общем‑то и не были пьяны, потому что выпивали медленно, и чувствовали в себе силы продолжать.

– Говорит, мы должны уйти.

– Хорошо. А куда пойдем? Куда пойдем, Старик?

– Не знаю. А куда вы хотите?

– Пойдемте в какое‑нибудь заведение вроде этого, – сказал Уильям. – Мне тут понравилось.

Наступила пауза. Юнец поглаживал ладонью затылок.

– Слушай, Старик, – медленно произнес он. – Я знаю, куда хочу пойти. Я хочу пойти к мадам Розетт и спасти всех ее девушек.

– А кто это – мадам Розетт? – спросил Уильям.

– Великая женщина, – ответил Старик.

– Грязная старая сирийская еврейка, – сказал Юнец.

– Паршивая старая сука, – сказал Старик.

– Отлично, – сказал Уильям. – Пошли. Но кто она все‑таки такая?

Они сказали ему, кто она такая, рассказали о телефонных разговорах, о полковнике Хиггинсе, и Уильям сказал:

– Пошли немедленно. Спасем всех девушек.

Они поднялись и вышли. Оказавшись на улице, они вспомнили, что находятся в весьма отдаленной части города.

– Придется немного пройтись, – сказал Старик. – Извозчиков тут нет.

Была темная звездная безлунная ночь. Улица была узкая и неосвещенная. На ней сильно пахло каирским запахом. Они шли в тишине, иногда проходя мимо мужчин, которые стояли в темноте по одному или по двое, прислонившись к стене, и курили.

– Говорил ведь – лопухи, – сказал Уильям.

– Самые что ни на есть, – поддержал его Юнец.

Так они и шагали нога в ногу – коренастый рыжий Старик, высокий темноволосый Юнец и высокий юный Уильям. Последний шел с обнаженной головой, потому что потерял свою фуражку. Они направлялись наугад к центру города и были уверены, что там найдут извозчика, который отвезет их к Розетт.

– А как рады будут девчонки, когда мы их освободим, – сказал Юнец.

– Еще как! – сказал Старик. – Надо будет это отметить.

– Она действительно держит их взаперти? – спросил Уильям.

– Нет, – ответил Старик. – Не совсем так. Но если мы сейчас их освободим, то им, во всяком случае сегодня, не придется работать. Видите ли, в ее заведении простые девчонки, которые днем работают в магазинах. Каждая из них совершила какую‑нибудь ошибку, которой Розетт либо воспользовалась, либо узнала о ней, а теперь держит их всех на крючке. Она заставляет их приходить к ней вечером. Но они ненавидят ее и не на ее деньги живут. Будь у них возможность, так они бы зубы ей выбили.

– Мы дадим им такую возможность, – сказал Юнец.

Они перешли на другую сторону улицы.

– Слушай, Старик, а сколько там будет девушек? – спросил Уильям.

– Не знаю. Думаю, около тридцати.

– О Боже, – сказал Уильям. – Вот это будет вечеринка. Она действительно очень плохо с ними обращается?

– Ребята из тридцать третьей говорили мне, что она им ничего не платит, может акеров двадцать за ночь. С каждого клиента она берет сто или двести акеров. Каждая девушка зарабатывает для Розетт от пятисот до тысячи акеров за ночь.

– Вот это да! – воскликнул Уильям. – Тысяча пиастров за ночь, и тридцать девушек. Да она, должно быть, миллионерша.

– Самая настоящая. Кто‑то прикинул, что, даже если не учитывать другой ее бизнес, она зарабатывает в пересчете на английские деньги что‑то около тысячи пятисот фунтов в неделю. А это... дайте‑ка подумать... пять‑шесть тысяч фунтов в месяц. Шестьдесят тысяч фунтов в год.

Юнец словно очнулся.

– О Господи, – произнес он. – О Господи Боже мой. Грязная старая сирийская еврейка.

– Паршивая старая сука, – сказал Уильям.

Они оказались в более цивилизованной части города, но извозчиков по‑прежнему не было.

– Вы что‑нибудь слышали о Доме Марии? – спросил Старик.

– Что еще за Дом Марии? – сказал Уильям.

– Место такое, в Александрии. Мария – это Розетт из Алекса[13].

– Паршивая старая сука, – сказал Уильям.

– Совсем нет, – возразил Старик. – Говорят, она хорошая женщина. Но, как бы то ни было, в Дом Марии на прошлой неделе попала бомба. В порту в то время стоял военный корабль, и в заведении было полно матросов.

– Все убиты?

– Много погибло. И знаете, что было потом? Их объявили погибшими в бою.

– Адмирал – джентльмен, – сказал Юнец.

– Молодчага! – сказал Уильям.

Тут они увидели извозчика и остановили его криками.

– Но мы не знаем адреса, – сказал Юнец.

– Он знает, – сказал Старик. – К мадам Розетт, – добавил он, обращаясь к извозчику.

Извозчик ухмыльнулся и кивнул.

– Править буду я, – сказал Уильям. – Отдай‑ка мне поводья, извозчик, а сам садись рядом и говори, куда ехать.


Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 170; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!