Безыскусность очень помогает в монашеской жизни
...Видишь, как уютно стало у вас в гостиной от простых сереньких одеял? Сейчас хоть немножко стало похоже на монастырь.
— Геронда, а как монаху понять, что приличествует монастырю, а что нет?
— Начинать надо со следующего вопроса себе самому: "Кто я такой? И какие у меня обязанности в той жизни, которой я живу?" Армии делает честь цвет хаки. Монастырю делает честь черный цвет. Если армию переодеть в черное, а монастыри — в защитный цвет, то это не будет к лицу ни армии, ни монашеству. Представляете, если вы сейчас, подобно медицинским сестрам, переоблачитесь в белые халаты? Сестры вы или не сестры? Ну, вот видите... А медсестры наденут черные балахоны, чтобы одним своим видом доводить больных до отчаяния! "Видно, — скажут тогда больные, — наши дни сочтены, но только прямо нам об этом не говорят". Видите, такое переодевание было бы неприличным. Разве мы поступили бы так на самом деле? Какая-то вещь может быть действительно красивой, но монашеству она не приличествует. Например, бархат — красивая ткань, но если я надену бархатную рясу, то это будет мне не в честь, а в оскорбление. Не используйте в монастыре ничего красного, ничего цветастого. Не годится.
— Что же, Геронда, выходит все должно быть бесцветным, безвкусным...
— Вот тогда-то и откроется духовный вкус! Однако это нужно понять. Люди еще не поняли того, какую радость приносит простота. Я у себя в каливе смачиваю веник водой и снимаю с углов черную от сажи паутину. И делаю это всего лишь раз в год. Так вы не поверите, какие красивые черно-белые разводы остаются на потолке от мокрого веника! Настоящие узоры! Когда люди видят мой потолок, они думают, что я его нарочно так разрисовал! И знаете как я от этого радуюсь!
|
|
|
Я знаю монахов, которым была в радость не духовная жизнь, а мирской дух. Взыграния радости, которую дает простота, они не ощутили. Безыскусность очень помогает в духовной жизни. Монах должен иметь вещи, которые ему необходимы и которые ему приличествуют. Пусть он ограничится тем, что лишь немножко облегчит его жизнь, и не стремится к бо́льшему — к мирскому. К примеру, солдатского одеяла достаточно для того, чтобы укрыться от холода, — кружевным или цветастым одеялу быть совершенно ни к чему. Таким образом приходят простота, духовная отвага.
Принося монаху многие вещи, ты его губишь. Тогда как если человек освобождает себя от [лишних] вещей, это восстанавливает его силы. А если монах собирает вещи сам, то он себя губит. Когда мне присылают какие-то вещи, я чувствую тяжесть и хочу от них освободиться. Имея у себя в келье что-то лишнее, я чувствую себя так, как если бы надел рубашку, которая мне мала. И если некуда эти вещи отдать, то, по-моему, лучше их выбросить. Но стоит мне только их отдать, как я чувствую облегчение, освобождение. Как-то раз ко мне пришел один знакомый и сказал; "Геронда, такой-то человек дал мне эти вещи, чтобы я передал их Вам. И еще он просил помолиться, чтобы от него ушла душевная тревога". — "Чтобы от него ушла, а ко мне пришла? — сказал я в ответ. — Лучше забирай-ка ты эти вещи и уходи. Я уже старик: ходить по людям и разносить им подарки мне не по силам"[124].
|
|
|
Все удобства, которыми пользуются люди, не помогают монаху, а наоборот, порабощают его. Монаху надо стараться сокращать свои потребности и упрощать свою жизнь, иначе он не становится свободным. Чистота — это одно, а лишнее украшение — совсем другое. Если для многих дел пользоваться только одной вещью, то это очень помогает сократить свои претензии. На Синае у меня была одна консервная банка — в ней я варил и чай, и кашу. А что, думаете, человеку много нужно для жизни? Вон раньше-то в пустыне вообще питались одними финиками. Ни огня не разжигали, ни в дровах не нуждались. Я недавно взял банку из-под сгущенного молока, обрезал ее и приделал что-то вроде ручки. В такой банке можно готовить кофе или чай лучше, чем во всех этих кофейниках! Только ставишь на спиртовку, как водичка тут же закипает. Ведь пока нагреется кофейник — сколько спирта сгорит. А под баночку кладешь ватку со спиртом и пожалуйста: кофе готов. И лампы у меня тоже нет. Ночи я провожу только со свечой.
|
|
|
И вообще, все простое очень помогает. Имейте вещи простые и прочные. Даже мирские люди относятся с уважением ко всему смиренному и простому. И монаху все это очень помогает. Эти вещи помогают вспомнить о нищете, о боли, о монашеской жизни. Когда Великую Лавру на Афоне посетил Король Георгий[125], отцы нашли серебряный поднос и на нем подали ему угощение. А король, едва увидел этот поднос, сказал: "А я-то ждал от вас чего-то иного, какого-нибудь деревянного подносика. Такими дорогими подносами я сыт по горло".
Вы не вкусили еще эту сладость простоты. Простота восстанавливает силы человека. Смотри, какой замечательный крючок для одежды получается из катушки от ниток. Очень удобная вещь. А вы мучаетесь и вешаете рясу на этот тоненький гвоздик. Если начнет сыпаться известка, то каждый раз, снимая рясу с гвоздика, надо будет ее отряхивать и чистить. Почему бы не вбить в стенку несколько больших гвоздей? Самим ведь будет удобнее. Такая стена — и ни одного гвоздя! А то вот еще возьмете и поставите деревянную вешалку. Но ее нужно будет потом драить, сдувать с нее пыль. Надо упрощать вещи и выигрывать время, а вы вместо этого его теряете. Вы стремитесь к чему-то совершенному и мучаетесь. Стремитесь к совершенному в жизни духовной. Отдавайте весь ваш потенциал не внешним художествам, а искусству возделывания души. Дни и ночи посвящайте усовершенствованию души. Обратив любовь к красоте на пользу душевному деланию, вы будете радоваться красоте своего малого духовного чертога.
|
|
|
— Геронда, а некоторые говорят, что самые великолепные вещи хранились в монастырях и благодаря им в мире сохранилась культура.
— Может быть, речь идет о драгоценных сосудах, украшениях и подобном этому. Но знаете когда в монастырях сосредоточилась большая часть таких ценностей? После падения Константинополя[126]. Прежде все эти сокровища находились во дворцах, но потом их стали отдавать в монастыри, чтобы уберечь. Например, Царица Маро[127] понемножку увозила от султана разные сокровища и отдавала их в монастыри. Или же люди, находясь при смерти и не желая, чтобы их драгоценности потерялись, жертвовали их в обители. Не монастыри стремились прибрать сокровища к рукам, но сами владельцы, понимая, что в монастыре эти вещи будут в безопасности, отдавали их туда. И в монастыри Святой Горы [имущие] делали различные вклады, чтобы было чем кормить народ. Ведь ни домов престарелых, ни сиротских приютов, ни психиатрических лечебниц, ни разных благотворительных учреждений в те времена не было. Монастырям жертвовали и много земель, чтобы они помогали нуждающимся мирянам. То есть, в те трудные годы умели заглядывать вперед: несчастному народу помогали материально с тем, чтобы потом помочь ему духовно. Когда в монастыри приходили бедняки, то им в благословение давали денежную помощь и несчастные могли женить своего сына или выдать замуж дочь. То есть, монастыри получали свои богатства для того, чтобы помочь бедным. И большие здания строили для той же самой цели. А знаешь, скольким помогли монастыри во время оккупации? Очень и очень многим. У многих мирских людей даже было тогда прозвище "Каракалл", потому что, если чей-то дом был гостеприимным, то говорили, что он прямо как монастырь Каракалл[128]. И торжественные престольные праздники в честь Святых в монастырях устраивали с тем расчетом, чтобы беднота могла покушать рыбки, порадоваться, а вместе с тем получить духовную помощь. А для чего устраивают торжества на престольные праздники сейчас? Собираются люди, которые ни в чем не имеют нужды, едят рыбу. А ради чего?
Роскошь обмирщвляет монахов
— Геронда, а до какой степени можно украшать храм?
— В наше время чем все проще — даже в храме — тем больше пользы, потому что живем мы сейчас не в Византии.
— Ну вот, например, иконостас — какой орнамент нам для него выбрать?
— Конечно, монашеский! Какой же еще? Пусть все будет, насколько возможно, скромно, просто. Преподобный Пахомий[129] искривил колонну в храме, чтобы люди не восхищались делом его рук. Помните этот случай? В своем монастыре Преподобный со многим тщанием построил храм с кирпичными колоннами. Видя, каким красивым получился храм, Преподобный радовался, но потом подумал, что радоваться прекрасному творению собственных рук — это не по Богу. Тогда он обвязал колонны веревками и, помолившись, велел братии навалиться и тянуть — чтобы колонны искривились.
Я у себя в келье на Афоне каждый год режу жесть и латаю крышу и окна. И то, и другое прохудилось, в щели задувает ветер. Вот я и ставлю все новые и новые заплатки — из жести, досок, полиэтилена. Ты меня спросишь: "Так что же ты не поставишь двойные окна?" Думаешь, я сам не догадываюсь, что это можно сделать? Я ведь плотник, и если бы захотел, то смог бы сделать окна и с тремя рамами. Но после этого уходит монашеский дух. Стена кельи в аварийном состоянии. Я мог бы попросить кого-нибудь помочь мне с ремонтом, но меня устраивает и то, что есть. Да как я посмею тратить такие деньги на ремонт стены, когда другие люди так нуждаются? Это не пойдет мне на пользу. Если у меня заведется лишних пятьсот драхм, то лучше куплю на них крестиков, иконочек и дам их какому-нибудь страдальцу, чтобы он получил от этого помощь. Я радуюсь, когда отдаю. И даже если эти деньги будут мне нужны, не стану тратить их на себя.
Начиная жить духовно, человек никогда не насыщается. Подобно этому, человек никогда не насыщается, если начинает гнаться за красивым. Знаешь, как нам надо жить сейчас? Надо оставить заботы о красивых постройках, ограничиться необходимым и отдать себя несчастью людей — помогая им молитвой, если тебе нечего дать, и милостыней, если у тебя есть возможность помочь им материально. Займитесь же молитвой, а из работ — только самым необходимым. У всего, что мы делаем здесь, — недолгий век. И стоит ли отдавать всему этому свою жизнь, зная, что другие едва сводят концы с концами и умирают с голоду? Простые постройки и смиренные вещи мысленно переносят монахов в пещеры и неприхотливые аскитирии[130] святых отцов, от этого монахи получают духовную пользу. Тогда как все мирское напоминает монахам о мире и делает их мирскими в душе. Недавно[131] в Нитрии[132] были сделаны раскопки и найдены первые монашеские кельи — по-настоящему аскетические. Затем были найдены монашеские кельи более поздней эпохи — их вид был уже немного мирской. Наконец, были найдены самые поздние монашеские жилища, похожие на салоны богатых людей того времени — на стенах были разные картины в рамочках, узоры и прочее. Все это навело на монахов гнев Божий, и их обиталища были разграблены и разрушены злодеями.
Христос родился в яслях. Если мирское доставляет нам утешение, то Христос, Который никого не отвергает, легко нас отвергнет. Он скажет: "У Меня не было ничего. Разве Евангелие где-нибудь говорит обо всех этих [мирских вещах]? Разве вы видели что-нибудь подобное у Меня? Вы и не мирские, и не монахи. Что же Мне с вами делать, куда вас поместить?.".
Вещи прекрасные и совершенные являются мирскими. Утешения людям духовным они не дают. Ведь все стены рассыпятся в прах. Но душа... Одна душа стоит дороже целого мира. А что делаем для души мы? Давайте же начнем духовную работу, станем по-доброму обеспокоены. Христос потребует с нас ответа в том, как мы духовно помогли людям и какую мы проделали духовную работу. О том, какие мы отгрохали стены, Он даже и не спросит. С нас будет взыскан ответ о нашем духовном преуспеянии.
Я хочу, чтобы вы поняли мой дух: я не говорю, что не надо заниматься строительством и тому подобными делами, или что постройки надо возводить кое-как. Нет. Но сперва должно идти духовное, а после, с духовным рассуждением — все остальное.
Упростите вашу жизнь
"Какие же счастливцы те, кто живут во дворцах и наслаждаются всеми благами", — говорят люди мира сего. Однако блаженны те, кому удалось упростить свою жизнь, освободить себя от удавки этого мирского усовершенствования — от множества удобств, равных множеству затруднений, и избавиться от страшной душевной тревоги нынешней эпохи. Если человек не упростит свою жизнь, то он будет мучиться. Тогда как упростив ее, он избавится и от этой душевной тревоги.
Как-то раз на Синае приезжий немец сказал одному очень смышленому мальчику-бедуину: "Ты есть умный ребенок и способный достигайт образование". — "Ну и что потом?" — спрашивает его тот. "Потом ты будешь инженер". — "А потом?" — "Потом открываль мастерскую по ремонт автомобилей". — "Потом?" — "Потом ее увеличишь". — "И что же потом?" — "Потом нанималь других мастеров — комелектовайт для большой рабочий персонал". — "Стало быть, что же, — говорит ему мальчуган, — сперва у меня будет одна головная боль, потом я добавлю к ней еще одну, а потом и еще? Не лучше ли как сейчас — иметь голову спокойной?" Головная боль, по большей части, происходит как раз от таких мыслей: "Сделаем одно, сделаем другое". А если бы мысли были духовными, то человек испытывал бы духовное утешение и не мучился бы головной болью.
Сейчас в беседах с мирскими людьми я тоже подчеркиваю значение простоты. Потому что в большей части того, что они делают, необходимости нет, и их снедает душевная тревога. Я говорю людям о безыскусности и аскетичности, я не перестаю взывать: "Упростите вашу жизнь, чтобы исчезла душевная тревога". И большинство разводов начинается как раз с этого. У людей много работы, им надо сделать столько всего, что идет кругом голова. Работают и отец, и мать, а дети остаются без призора. Усталость, нервы — даже малый пустяк приводит к большому скандалу, а затем автоматически следует развод. Люди доходят уже и до этого. Однако, упростив свою жизнь, они будут и полны сил, и радостны. Да, душевная тревога — это сущая погибель.
Как-то раз мне довелось оказаться в роскошнейшем доме. Во время беседы хозяева сказали мне: "Мы живем прямо-таки в раю, а ведь другие люди так нуждаются". — "Вы живете в аду", — ответил им я. — "Безу́мне, в сию но́щь ду́шу твою́ истя́жут от тебе́"[133], — сказал Господь безумному богачу. Если бы Христос спросил меня: "Где тебе отвести место — в какой-нибудь темнице или же в доме, подобном этому", то я бы ответил: "В какой-нибудь мрачной темнице". Потому что темница пошла бы мне на пользу. Она напоминала бы мне о Христе, о святых мучениках, о подвижниках, скрывавшихся в "про́пастех земны́х"[134], она напоминала бы мне о монашеской жизни. Темница была бы немножко похожа и на мою келью, и я бы от этого радовался. А о чем напоминал бы мне ваш дом и какую пользу я получил бы от него? Поэтому темницы утешают меня много больше не только какого-нибудь мирского салона, но и прекрасно отделанной монашеской кельи. В тысячу раз лучше жить в тюрьме, чем в таком вот доме".
В другой раз я остановился в Афинах у своего друга, и он попросил меня встретиться с одним многодетным отцом, но только до рассвета, потому что в другое время тому было некогда. Пришел этот человек — радостный и непрестанно славословящий Бога. У него было много смирения и простоты, и он просил меня молиться о его семье. Этому брату было тридцать восемь лет, и он имел семерых детей. Дети, он с женой, плюс его родители — всего одиннадцать душ. Все они ютились в одной комнате. С присущей ему простотой он рассказывал: "Стоя-то мы помещаемся в комнате все, но вот когда ложимся спать, места не хватает — тесновато. Но сейчас, Слава Богу, сделали навес для кухни и стало полегче. Ведь у нас, отченька, есть и крыша над головой — другие-то вон и вовсе живут под открытым небом". Работал он гладильщиком в Пирее[135], а жил в Афинах и для того, чтобы быть на работе вовремя, выходил из дома затемно. От долгого стояния на ногах и сверхурочной работы у него образовалось варикозное расширение вен, причинявшее его ногам беспокойство. Но большая любовь к семье заставляла этого человека забывать о болячках и хворях. Вдобавок он то и дело себя укорял., говорил, что у него нет любви, что он не делает подобающих христианину добрых дел, и не мог нахвалиться на свою жену за то, что она делает добрые дела, заботится не только о детях, но и о свекре со свекровью, обстирывает живущих по соседству стариков, прибирается у них в домах и даже "супчик им варит!" Лицо этого доброго семьянина светилось от Благодати Божией. Он имел в себе Христа и был исполнен радости. И комнатенка, в которой они ютились, тоже была исполнена райской радости. Те, кто не имеет в себе Христа, будут исполнены душевной тревоги. Они не поместятся и в одиннадцати комнатах даже вдвоем, тогда как здесь одиннадцать душ со Христом — поместились в одной.
Сколько бы много места ни было у людей — даже у людей духовных — им все равно не будет хватать места, потому что в них самих не хватило место Христу, потому что Он не вместился в них полностью. Если бы жившие в Фарасах женщины поглядели на ту роскошь, которая присутствует сегодня даже во многих монастырях, то они бы воскликнули: "Бог низвергнет с неба огонь и попалит нас! Бог нас оставил!" Фарасиотки справлялись с работой в два счета. Спозаранку они выгоняли коз, потом наводили порядок в доме, потом шли в часовню или же собирались где-нибудь в пещерах, и та, что немножко умела читать, читала житие дневного Святого. Потом начинали творить поклоны с молитвой Иисусовой. Но ведь кроме этого они еще работали, уставали. Женщина должна была уметь обшивать весь дом. А шили вручную. Ручные швейные машинки и в городе-то были редкостью, а в селе их не было и подавно. Хорошо если на все Фарасы была одна швейная машинка, И мужчинам они шили одежду — очень удобную, а носки вязали на спицах. Все делали со вкусом, с любовью, но при этом и время у них оставалось, потому что все у них было просто. Второстепенное фарасиотов не заботило. Они переживали монашескую радость. И если, скажем, ты замечал, что одеяло лежит на кровати неровно, и говорил им: "Поправьте одеяло", то в ответ слышал: "Тебе это что, мешает молиться?"
Сегодня людям неведома эта монашеская радость. Люди считают, что испытывать лишения, страдать они не должны. А если бы люди думали немножко по-монашески, если бы они жили проще, то и были бы спокойны. Сейчас они мучаются. В их душах — тревога и отчаяние: "Такому-то удалось построить два многоэтажных дома!" Или: "Такому-то удалось выучить пять иностранных языков!" — или еще что-нибудь подобное этому. "А у меня, — говорят, — нет даже своей квартиры, и иностранного языка я не знаю ни одного! Все, пропал я!" Или же кто-то, имея автомобиль, начинает терзаться: "У другого машина лучше моей. Надо и мне покупать такую же". Он покупает себе новую машину, но и она ему не в радость — ведь у кого-то еще есть и получше. Он покупает такую же и себе, а потом узнает, что у иных есть собственные самолеты, и опять мучается. Конца этому нет. Тогда как другой человек, у которого тоже нет машины, славословит Бога и радуется. "Слава Богу! — говорит он. — Ну и пусть у меня не будет машины. Ведь у меня крепкие ноги и я могу ходить пешком. А у скольких людей ноги ампутированы, и они не могут за собой ухаживать, не могут выйти на прогулку, нуждаются в чьем-то уходе!.. А у меня есть собственные ноги!" В свою очередь, человек хромой говорит так: "А каково другим, у которых нет обеих ног?" — и радуется тоже.
Неблагодарность и ненасытность — великое зло. Человек, порабощенный чем-то материальным, всегда порабощен волнением и душевной тревогой, потому что он то дрожит, боясь, как бы у него не отняли его богатство, то испытывает страх за свою жизнь. Как-то раз ко мне пришел один богач из Афин и сказал: "Отче, я потерял контакт со своими детьми. Я потерял своих детей". — "А сколько у тебя детей?" — спросил я. "Двое, — ответил он. — Вскормил их на птичьем молоке. Имели все, что хотели. Даже по машине им купил". Потом из беседы стало ясно, что у него была своя машина, у жены — своя и у каждого из детей — своя. "Чудак человек, — сказал я ему, — вместо того, чтобы решить свои проблемы, ты их только увеличил. Сейчас тебе нужен большой гараж для машин, за их ремонт надо платить вчетверо больше, не говоря уже о том, что и ты с женой, и твои дети в любой момент рискуете разбиться. А если бы ты упростил свою жизнь, то семья была бы сплоченной, один понимал бы другого, и всех этих проблем у тебя бы не было. Вина за то, что с вами происходит, лежит не на твоих детях, а на тебе самом. Это ты виноват в том, что не воспитал их по-другому". На одну семью — четыре автомобиля, гараж, свой механик и все прочее! Да неужели один не может поехать куда-то чуть пораньше, а другой — чуть попозже? Весь этот комфорт порождает трудности,
В другой раз ко мне в каливу пришел другой глава семьи — на этот раз из пяти человек — и сказал: "Отче, у нас есть одна машина, но я думаю купить еще две. Так нам будет полегче". — "А насколько вам будет потруднее, ты не подумал? — спросил его я. — Одну машину ты оставляешь в какой-нибудь подворотне, а где будешь ставить три? Тебе понадобится гараж и склад для горючего. Вместо одной опасности вы будете подвергаться трем. Лучше вам обходиться одной машиной и ограничить свои расходы. И время, чтобы смотреть за детьми, у вас будет, и сами вы будете умиротворенными. В упрощении вся основа". — "Да, — говорит, — а я ведь об этом и не задумывался".
— Геронда, один человек рассказывал нам, как он два раза не мог заставить замолчать противоугонную сигнализацию в своем автомобиле. Один раз из-за того, что в машину залетела муха, а в другой раз он сам нарушил инструкцию пользования противоугонной системой, когда садился в собственный автомобиль.
— У этих людей мученическая жизнь, потому что они не делают свою жизнь проще. Большинство удобств влекут за собой неудобства. Мирские люди задыхаются от многого. Они заполонили свою жизнь множеством удобств и сделали ее трудной. Если не упростить свою жизнь, то даже одно удобство рождает целую кучу проблем.
В детстве мы обрезали края у катушки из-под ниток, вставляли в серединку деревянную палочку и устраивали замечательную игру, которая доставляла нам настоящую радость. Маленькие дети радуются игрушечной машинке больше, чем их отец — купленному "Мерседесу". Спроси какую-нибудь девчушку: "Что тебе подарить — куколку или многоэтажный домище?" Вот увидите, она ответит: "Куколку". Суетность мира в конце концов познают даже малые дети.
— Геронда, а что больше всего помогает понять радость, которую приносит простота, безыскусность?
— Осознание глубочайшего смысла жизни. "Ищи́те пре́жде Ца́рствия Бо́жия..."[136] Простота и всякое правильное отношение к вещам начинаются с этого.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 137; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!