ОТВЕТНЫЙ УДАР ХРИСТИАНСКОГО МИРА 3 страница
«Я оставил своего проводника вместе с лошадью на вершине и двинулся вниз по склону, который сначала обрывался под углом 45 градусов, а затем — около 65 градусов, так что мне пришлось спускаться на четвереньках. Спуск занял у меня почти пятнадцать минут, и я ушел, уверенный, что ни человек, ни даже коза никогда бы не смогли сбежать по склону, угол наклона которого составляет 65 градусов, и что Гомер, всегда столь аккуратный во всем, что касается топографии, не мог пытаться заставить нас поверить, что Гектор и Ахиллес пробежали вниз по этому склону три раза».
На Гиссарлыке все было совсем по-другому:
«Склоны, которые приходится проходить, двигаясь вокруг города, столь отлоги, что их можно пересечь бегом, не рискуя упасть. Таким образом, трижды обежав вокруг города, Гектор и Ахиллес проделали путь длиной пятнадцать километров».
К несчастью, Гомер недвусмысленно утверждает в «Илиаде», что в Трое было два источника: теплый и холодный; ни того ни другого на Гиссарлыке отыскать не удалось. На Бунарбаши, как описывает Шлиман, ситуация была еще хуже: он нашел не менее тридцати четырех источников — и, согласно его карманному термометру, вода во всех была примерно одинаковой температуры. Впоследствии ему сообщили, что он пропустил еще шесть источников. Он преодолел это затруднение, предположив, что подземные воды изменили свое течение в результате последовавшего землетрясения, что и вправду часто случалось.
|
|
|
Имеются также исторические свидетельства Троянской войны — или событий, весьма напоминающих ее. В записях, сделанных хеттами из Анатолии[9], зафиксирована масштабная микенская военная экспедиция в Малую Азию, относящаяся к XIII в. до н. э.; более того, город, обнаруженный на шестом из девяти археологических слоев, открытых на месте Гиссарлыка — тот, который теперь большинство считает Троей Гомера, — обнаруживает все признаки насильственной гибели. Мы вынуждены будем удовлетвориться этим — конечно, не тем, к чему пришел Шлиман. Он копал вниз, приближаясь ко второму слою, когда внезапно, в предпоследний день проведения раскопок, наткнулся на множество золотых драгоценностей и впоследствии объявил на весь мир, что нашел сокровища Елены Троянской; он даже сделал фотографию своей жены, красавицы гречанки, в этих драгоценностях. (Перед тем Шлиман буквально выписал ее по почте из Афин, еще не будучи с ней знаком.[10]) Теперь, однако, нам известно, что этот клад относился к периоду, датируемому почти тысячелетием раньше, нежели правление царя Приама. Бедный Шлиман: он так и не узнал, насколько он ошибался![11]
Три-четыре столетия, миновавшие после Троянской войны, не были отмечены существованием столь же выдающихся цивилизаций, как те, о которых мы говорили. То был период перемен и перемещений: с севера вторглись дорийские племена; затем последовали сдвиги в демографической картине, в которые оказались вовлечены сравнительно новые греческие поселения в Малой Азии. Все наконец успокоилось вновь не ранее 800 г. до н. э., когда земли, окаймляющие Эгейское море, оказались в конечном итоге объединены общим языком и культурой. Даже после этого среди бесчисленных обособленных феодальных общин, составлявших греческий мир, мы не видим ни одного поселения или города, который бы достиг особого могущества или как-то выделялся среди прочих; однако торговля и связи были восстановлены и — что опять-таки важнее — алфавит вновь вошел в употребление и был усовершенствован, прежде всего за счет введения гласных. Таким образом, была подготовлена почва для зарождения литературы, и, точно по сигналу, где-то около 750 г. до н. э., появился Гомер. Родись он хоть немного раньше, два его великих эпических произведения, быть может, так и не были бы созданы: язык не был бы готов для этого, а сам Гомер почти наверняка остался бы неграмотен. (Некоторые ученые доказывали, что так и было: оба произведения обнаруживают признаки устного сочинения и устной передачи, и в обоих время от времени встречаются несообразности, где поэт противоречит сам себе.[12]) Даже если они были созданы в письменной форме, остается фактом, что первую их запись, которую мы должны считать аутентичной версией, сделали лишь во времена правления Писистрата, примерно в 540 г. до н. э.
|
|
|
|
|
|
Но в какой бы форме ни создавались сочинения, Гомер пел о «золотом веке», эпохе богов и героев, которая не имела ничего общего со скучным миром, окружавшим его. Правда, ему самому эта эпоха, пусть и очень отличавшаяся от его времени, не должна была казаться столь отдаленной. В конце концов, он творил всего через пятьсот лет после описываемых им событий: этот временной промежуток гораздо меньше того, что отделяет нас от войны Алой и Белой розы. А если, как теперь полагает большинство, он был ионийцем — и, возможно, родился в Смирне (современный Измир) или на Хиосе, — то и сама Троя находилась не так уж далеко.
Нам известен лишь еще один крупный поэт, которого с некоторой натяжкой можно считать современником Гомера. Гесиод сообщает нам, что он также происходил из ионийской семьи, хотя незадолго до его рождения отец его поселился в Беотии. Пожалуй, наиболее знаменитое его сочинение — «Теогония, или Происхождение богов». Здесь он сообщает о событиях, которые предшествовали рождению и воцарению Зевса: об оскоплении Урана Кроном и о свержении Крона и титанов богами-олимпийцами. Он оставил несколько длинных стихотворных произведений, дошедших до нас целиком или в отрывках, самое значительное из которых, «Труды и дни», настолько несхоже с «Теогонией», насколько это можно себе вообразить. Более всего оно напоминает проповедь, написанную, вероятно, в конце XVII в. чуточку сварливым английским викарием из высшего общества, превозносящим добродетель и честный труд и поносящим бесчестье и праздность; кроме того, там содержатся практические советы на темы сельского хозяйства, религиозных обрядов и добропорядочного поведения. Сегодня мало кто читает Гесиода, и это неудивительно. Его стихи небезынтересны — замечателен уже сам факт их создания в те времена, — однако в них нет ничего от присущей гомеровским поэмам энергичности, живости и бурной фантазии. Гесиода можно сравнить с бледной серебряной луной; Гомера же — с солнцем, золотые лучи которого сияют во всю мощь.
|
|
|
Всего через каких-нибудь десять — пятнадцать лет после Троянской войны (хотя, возможно, и раньше) осуществилась одна из наиболее важных миграций за всю историю человечества — переселение древних иудеев под водительством Моисея, который вывел свой народ из Египта в землю Ханаанскую, более знакомую нам под названием «Палестина». Действительно ли их короткое путешествие (самое большее около 400 миль) длилось сорок лет, как сообщает Библия? Вопрос остается открытым. Куда более неоспорим тот факт, что их присутствие вызвало недовольство у филистимлян и других народов, уже заселивших территорию, которую народ Израилев считал своей Землей обетованной. Вследствие этого первоначально существовавшие двенадцать израильских племен вынуждены были объединиться и избрать правителей, близ чьих тронов они бы смогли вести свою жизнь более организованно. Первым из таких царей стал Саул, правивший с 1025 по 1010 г. до н. э., но царство достигло апогея при его преемнике Давиде и Соломоне, сыне Давидовом. Именно Давид уничтожил филистимлян и подчинил все соседние племена, избрав стоящий на холме небольшой городок Иерусалим своей столицей. Там Соломон выстроил великолепный дворец и еще более величественный Иерусалимский храм. Он также способствовал развитию порта Эзион-Гебер на Красном море, что обеспечило его царству новую прямую линию связи с Африкой.
Но все это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. После смерти Соломона его владения раскололись на два царства: Израиль на севере и Иудею на юге; в результате постоянных раздоров оба соперника ослабли и сделались легкой добычей для врагов. В середине VIII в. до н. э. произошло вторжение ассирийцев, и в 722 г. до н. э. царство Израиль пало. Иудея, где в то время правил царь Езекия, на тот момент осталась нетронутой, однако так продолжалось лишь немногим более двадцати лет. Едва век закончился, как ассирийский царь Синаххериб устремился, говоря словами Байрона, «как волк в овчарню», к стенам Иерусалима и потребовал, чтобы город сдался ему. Езекия, вдохновленный пророком Исайей, отказался. В связи с этой историей ассирийские источники намекают, что Синаххериб должен был поспешить на родину, чтобы разобраться с домашними делами; с другой стороны, Исайя — и Геродот отчасти поддерживает его — заявляет, что вторгшуюся армию поразила таинственная напасть.
В любом случае враги пощадили Иерусалим, но ненадолго. Через сто лет, в 586 г. до н. э., Навуходоносор, царь Вавилона, полностью уничтожил город, ослепил царя Седекию — заставив его перед тем увидеть смерть своих сыновей — и увел вместе с 10 000 наиболее знатных подданных, включая пророка Иезекииля, в вавилонское пленение. Только в 538 г. до н. э., когда Вавилон был взят персидским царем Киром Великим, изгнанникам — или евреям, как теперь мы можем именовать их, — разрешили вернуться. Они основали новое иудейское государство, заново отстроили храм и восстановили старые ритуалы, описанные в книгах Левит и Числа. На тот момент их беды закончились.
Глава II
ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ
Столетия, протекшие со времен Гомера, стали свидетелями крушения того, что можно назвать дворцовыми цивилизациями конца «бронзового века», и замещения их куда более открытыми, многочисленными и сравнительно более демократичными режимами. Одним из первых и наиболее могущественных был город Коринф, развитие которого быстро привело к тому, что он стал ведущей морской державой Греции. Коринфяне могли похвастаться исключительно удачным географическим положением города на одноименном перешейке, которое обеспечивало им доступ и в Ионическое, и в Эгейское море; они установили контроль над торговыми путями в Италию и основали колонии даже в таких отдаленных уголках, как Сиракузы на Сицилии, Аполлония в современной Ливии и, после первой морской битвы, зафиксированной в истории Греции (она разразилась примерно в 670 г. до н. э. и была выиграна во многом благодаря новому секретному оружию Коринфа — триерам), на острове Корфу. Однако господство Коринфа длилось сравнительно недолго — к VI в. до н. э. уже началось стремительное восхождение звезды Афин.
К этому времени греки колонизировали все Восточное Средиземноморье, на западе достигнув Сицилии. (Одна группа из города Фокея в Малой Азии продвинулась еще дальше и основала колонию в Эмпории, ныне Эмпуриес, на побережье Каталонии; это единственная греческая колония в Испании, относительно которой мы располагаем надежными сведениями.) Греки также цивилизовали побережье, принеся сюда свое искусство и архитектуру, литературу и философию, естественные науки и математику, а также ремесленные навыки. Мы также должны быть признательны им за введение в обиход высококачественного вина и связанных с ним социальных практик и ритуалов, наиболее важным из которых был пир, или симпосий. Однако у греков никогда не было империи наподобие Римской. Если говорить о политическом устройстве, Греция представляла собой множество маленьких городов-государств, часто воевавших между собой, то и дело заключавших временные союзы и образовывавших объединения, но по сути своей независимых. В те дни Афины ни в каком смысле не являлись столицей: они были ею не более, чем, к примеру, Галикарнас в Малой Азии, где родился Геродот, или Сиракузы на Сицилии — место рождения Архимеда, или остров Самос — родина Пифагора. Апостол Павел в свое время хвастал, что он римский гражданин, но никто из греков не смог бы сказать ничего в таком роде; слово «грек» — это отчасти напоминает самосознание евреев в наши дни — означало скорее некое общее представление, нежели национальную принадлежность. Точного определения здесь не существовало. Если вы ощущали себя греком и говорили по-гречески, значит, вы и «грек» — одно и то же.
Одно из последствий существования этой широкой диаспоры заключается в том, что в Италии, на Сицилии и по всему западному и южному побережьям Малой Азии имеется столько же греческих достопримечательностей, сколько и в материковой Греции, и часто они представляют для посетителя еще больший интерес. Стоит ли говорить, что Парфенон — это нечто первоклассное[13]; то же можно, пожалуй, сказать и об архитектурных шедеврах Олимпии и Бассы. Но затем вспоминаются величественные храмы в Пестуме к югу от Неаполя, или в Сегесте и Агригенте на Сицилии, или, если выйти за пределы Эгеиды, гигантский греческий театр в Эфесе, или другие, поменьше, возвышающиеся над морем в Сидах и Каше. С почти невыносимой навязчивостью возникает образ развалин в Приене — одном из тех сравнительно немногих греческих городов на побережье, которые избежали романизации, — с его прелестным маленьким булевтерием, где избранные представители народа встречались под открытым небом и руководили городскими делами. Все перечисленное, пожалуй, не относится к Греции в сегодняшнем понимании этого слова, если иметь в виду страну, но является составной частью греческого мира, что гораздо важнее.
Существовал также ряд мелких царств в Малой Азии, прошлое которых, несмотря на все усиливавшееся влияние на них греческой культуры, приведшее в конце концов к полной эллинизации, уходило корнями в те далекие дни, когда о греках и слыхом не слыхали. К примеру, назовем Пергам, где находилось святилище Асклепия, бога врачевания; сюда стекались паломники за много столетий до того, как государство достигло господствующего политического положения во II и I в. до н. э. Упомянем также Фригию, прославленную царем Мидасом (с его знаменитым золотым прикосновением), правившим в VIII в. до н. э.[14], и Лидию, где владычествовал царь Крез, где появились — возможно, одновременно — монетная система и финансовые авантюры и о жителях которой Геродот писал: «За исключением того, что они заставляют своих дочерей заниматься проституцией, обычаи их очень похожи на наши».)
Отсутствие политического единства в целом благотворно сказывалось на развитии греческого искусства, культуры и мысли. Оно способствовало многообразию и расцвету здорового состязательного начала, но вместе с тем стало причиной слабости Греции перед лицом грозной державы, которая неуклонно набирала силу в течение большей части VI в. до н. э. Персидская империя была создана Киром Великим; в течение своего тридцатилетнего правления он объединил огромное число племен в единую нацию и сделал ее самой могущественной на земле. Персы были прекрасными бойцами и отличными лучниками: осыпали врагов буквально градом стрел. Благодаря им и столь же прекрасной кавалерии Кир в 546 г. до н. э. разгромил Креза и постепенно подчинил анатолийское побережье вплоть до Карии и Ликии. В одно мгновение Персия стала средиземноморской державой.
При Дарии Великом, взошедшем на престол в 522 г. до н. э. в результате убийства Камбиза, сына Кира[15], границы Персии вплотную приблизились к Европе. Дарий предпринял первую крупную экспедицию против греков в 490 г. до н. э., отправив большой флот и по меньшей мере 15 000 человек войска под командованием своего племянника Датиса.[16] Они должны были пересечь Эгейское море и предпринять решительный штурм Афин. Греческий полководец Мильтиад быстро собрал 10 000 воинов из числа афинских граждан и 1000 из маленького города Платеи, выстроив их в длинную линию на марафонской равнине, примерно в двадцати двух милях от города. Медлительная спартанская армия не успела подойти вовремя, и Мильтиад не стал ждать ее. Битва закончилась очень быстро. Мощные фланги греков прорвали фланги персов и затем повернули внутрь, чтобы окружить вражеский центр. Воинство Датиса обратилось в бегство, преследуемое греками. Персидские потери составили 6400 человек. Афиняне потеряли 192 человека и в придачу захватили пять персидских кораблей.[17]
Афиняне одержали победу, но не выиграли войну — лишь получили передышку, чтобы подготовиться к следующему туру схватки. Их лидер Фемистокл, избранный в 493 г. до н. э. архонтом (должность главы государства)[18], убедил сограждан в том, что залог их благополучия в будущем — могущество на море, а поэтому необходимо начать строительство флота. По счастливой случайности поблизости, в Лаврийских рудниках, было обнаружено серебро, так что с финансами особых трудностей не возникло. В результате удачного совпадения обстоятельств значительные силы персов отвлекло восстание в Египте, а смерть Дария в 486 г. до н. э. дополнительно задержала их. Но в конце концов, весной 481 г. до н. э., начался новый поход: 100 000 человек во главе с сыном и преемником Дария Ксерксом пересекли Геллеспонт (Дарданеллы) по понтонному мосту и двинулись через Фракию в Фессалию; орда эта, как говорили, была столь многочисленна, что люди и вьючные животные выпивали реки досуха. Обеспокоенные афиняне обратились к дельфийскому оракулу, и тот изрек, что им надо положиться на деревянные стены, но поскольку никто не знал, имеются в виду укрепления акрополя или новые корабли, это не особенно помогло. Во всяком случае, они не обратили внимания на этот совет и двинулись в сопровождении союзного спартанского контингента во главе с царем Леонидом[19] на север, чтобы встретить врага.
Они решили занять позиции в Фермопильском проходе — воротах в Беотию и Аттику. Три дня спартанцы и афиняне доблестно сражались бок о бок, но затем местный проводник показал Ксерксу узкую тропинку через горы, по которой тот мог напасть на спартанцев с тыла. Поскольку основная часть сил греков отступила на юг, Леонид и 300 отборных воинов[20] приняли безнадежный арьергардный бой и погибли все до последнего человека. Теперь путь на Афины был открыт. Фемистокл эвакуировал город и разместил ставку на соседнем острове Саламин, стянув воедино в Саронический залив все имевшиеся под рукой корабли — число их доходило до 378. Едва греки завершили дислокацию, как обнаружили, что персидский флот численностью примерно в 600 судов преградил им выход. Тем не менее вместо того чтобы попытаться прорвать блокаду, они, искусно маневрируя, отошли в тесный проход у Саламина, заманивая врага за собой. Сражаясь на узком пространстве, греческие триеры показали себя более подвижными и маневренными, чем тяжелые военные галеры персов, которые они безжалостно таранили. В это время Ксеркс, сидевший под золотым зонтом на троне с серебряным подножием, все более приходил в ярость, наблюдая за ходом сражения у аттических берегов. Через какое-то время битва закончилась: греки потопили почти половину персидских кораблей[21], потеряв при этом сорок своих. Ксеркс возвратился в столицу, Сузы, и больше никогда не ступал на землю Греции. В Фессалии он оставил армию численностью примерно в 30 000 человек под командованием Мардония, который был разгромлен при Платеях в следующем году, и, как традиционно считается, в тот же день при мысе Микале в Малой Азии произошло сражение, оказавшееся последним для многих персидских кораблей. Война была выиграна.
Исход греко-персидских войн рассматривается как неизбежная победа западной свободы над восточной автократией и абсолютизмом: «великий царь» со всей своей мощью и громоздкой военной машиной не смог справиться с несколькими греческими городами-государствами. Но почему, может кто-то спросить, их было так мало? Действительно, Афины и Платеи, Спарта и некоторые другие города, образовавшие возглавлявшийся Спартой Пелопоннесский союз, показали себя весьма достойно. Но что же остальные? В самом деле, подавляющее большинство греческих городов и пальцем не пошевелило. Некоторые, без сомнения, сотрудничали с персами из страха; некоторые просто приняли необходимость жить под властью, вероятно, терпимого и не слишком требовательного сатрапа[22] с дрожью отвращения: в конце концов, крупные города ионийского побережья — Пергам и Эфес, Милет и Приена — существовали под властью «великого царя»[23] последние сорок лет без особых жалоб. Наконец, в Эгеиде было немало консервативно настроенных греков, представителей высшего класса; их бросало в дрожь от радикальных шагов в направлении демократии, которые предпринимались в течение последнего столетия прежде всего в Афинах реформаторами вроде Солона и Клисфена, и они откровенно предпочитали ancienne régime.[24] Не имея национальности в подлинном смысле этого слова, они не возражали против мягкой и благосклонной к ним власти иноземцев.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 211; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!