Начальная Программа Бенджамина 4 страница
«Ах, ну да, это не карандаш... Это... Ну, чернилами заправляется. Уотерман, Шеффер... Ну, пишут ими...»
Если вы, прочтя это, почувствовали легкий дискомфорт, то спешу заметить - все нормальные люди периодически испытывают подобные затруднения на короткое время.
Допустим, вы идете по улице со своей матерью и встречаете старого друга. Вы хотите представить их друг другу и вдруг понимаете, что не можете этого сделать! «Вот, познакомься, это..., это со мной...ну. она...»
Это ваша мать, вот, кто это, но почему-то на секунду это осознание от вас ускользает, и вы оказываетесь в дурацком положении. А пациент с транскортикальной афазией
находится в нем постоянно.
И Фэй как раз был таким пациентом.
Боб предложил ему воспользоваться возможностями нашего института в течение всего времени, которое ему только может потребоваться.
И тогда Фэй показал нам настоящее величие своего духа.
Медленно говоря, как бы наощупь подыскивая нужные слова, пытаясь справиться с невероятным раздражением от своего недуга, Фэй сказал то, что мог сказать только он.
Фэй попросил Боба передать мне благодарность за заботливое предложение, а также посетовал на нехватку свободного времени. Он также попросил передать, что если я сочту нужным отправить к нему заведующую отделением речевых расстройств, то он с удовольствием расскажет о транскортикальной афазии и покажет типичный случай. Мы с Бобом смеялись до изнеможения. Я перестал волноваться за Темпла Фэя.
|
|
Несколько месяцев спустя Международный Реабилитационный Форум решил присудить Тэмплу Фэю свою главную награду - статуэтку на пьедестале. Мне выпала огромная честь представить его на ежегодном обеде по этому поводу. Меня выбрали также и для вручения награды. Я должен был быть уверенным, что Фэй приедет на это собрание, которое в том году проводилось в комнате Линкольна в отеле Юнион Лиг и было исключительно элегантным событием.
За две недели до этого события я решил, что больше не могу ждать. Но, так как о вручении награды заранее не объявляется, я решил обратиться за помощью к его жене.
Я позвонил ей днем и обнаружил, что она дома одна. Доктор Фэй лежал в больнице в тяжелом состоянии: к инсульту добавилось очень опасное осложнение легких. К нему не допускали посетителей, и было видно, что его уже не надеялись спасти. Я выразил свое почтение, объяснил ситуацию и, плохо скрывая неловкость, попросил миссис Фэй ненадолго появиться и получить награду за мужа, если его состояние позволит ей это сделать. Она была явно растеряна и попросила перезвонить на следующей неделе.
Я чувствовал себя глубоко несчастным от того, что Фэй, по-видимому, не сможет выжить и получить награду, которую, я уверен, он бы очень оценил. Какая жестокая ирония и несправедливость заключались в том, что этот героический человек, постоянно подвергавшийся злобным нападкам недостойных людей, умрет, даже не узнав о главном признании его заслуг.
|
|
С тяжелым сердцем я позвонил миссис Фэй в следующий понедельник, за пять дней до награждения.
Когда миссис Фэй ответила, я услышал ее приглушенный голос и решил, что случилось самое худшее. Однако, худшего не произошло, а говорила тихо она по другой причине.
Когда я спросил, не сможет ли она прийти на награждение, я услышал щелчок: кто-то взял трубку на параллельном телефонном аппарате. Затем раздался очень слабый голос, но без сомнений это был голос Фэя: «Гленн, что вы там замышляете?»
126
Вероятно, Фэй решил пока не умирать, может быть, по причине того же самого любопытства, из-за которого четверть века назад в тот самый первый день он решил принять меня в своем офисе.
Очевидно, что миссис Фэй рассказала ему о награде.
Он говорил так тихо, что я с трудом мог его слышать, при этом у него явно еще оставались признаки транскортикальной афазии. Было очевидно, что ему было также трудно дышать.
|
|
Конечно, он хотел услышать мой рассказ о награде, и я подробно все ему объяснил. Затем я сказал, что знаю, что он болен и что еще не пришел в себя, но если бы он доверил нам миссис Фэй на короткое время, достаточное, чтобы получить награду за него, то за ней будет послан автомобиль, а после того, как все закончится, ее отвезут обратно домой.
Но Фэй явно хотел не этого.
Я напряг слух.
«Черный галстук надевать?» - спросил Фэй.
Я не мог поверить своим ушам. Я сказал «да».
«Можно приехать на инвалидной коляске?» — спросил едва слышный голос.
«Конечно можно».
«Могу ли я взять свой кислородный аппарат?»
«Разумеется».
«Могу ли я прийти с сопровождающим?» - спросил он еле слышно.
Конечно, а мы в свою очередь пришлем машину за ним, миссис Фэй и их дочерью, Мэрион. Они могут приехать в любое удобное для них время, мы прервем обед в любой момент, проведем награждение, и они смогут сразу же уехать.
Его голос стал чуть громче, когда он задал последний вопрос.
«Как вы думаете, как долго, - поинтересовался он, — может продолжаться моя ответная речь?»
Повесив трубку, я сидел и еще долго смотрел на телефон.
Фэй опоздал на торжественный обед, и я помню, как я смотрел на огни свечей, отражающиеся в серебряной посуде и в отполированных стенах комнаты Линкольна, и молился о том, чтобы он пережил без последствий сегодняшний вечер.
|
|
Затем отворились огромные двери четырехметровой высоты и появился Фэй, безупречно выглядевший в своем смокинге, восседающий на своей коляске так, будто это трон Древнего Рима, а сам он — Император. С одной стороны от коляски стояла миссис Фэй, с другой - Мэрион. Он въехал в комнату.
И все присутствующие в зале встали и начали аплодировать, пока помощник подкатывал коляску с доктором Фэем и кислородным баллоном к месту рядом со мной.
«Наверно, еще никогда, - шепнул Фэй мне на ухо, - это чествование так не напоминало похороны».
Я осмелился выразить несогласие: «Мне кажется, сэр, это скорее похоже на появление Луи Пастера во Французской Академии».
Мы закончили обед, хотя Фэй почти не притронулся к пище. При этом он оживленно беседовал со мной и спрашивал имена тех из присутствующих, кого он не знал лично.
Затем я вручил Статуэтку.
Фэй произнес речь голосом, едва ли слышным во всей комнате, периодически прерываясь, чтобы вдохнуть кислород.
Он говорил 35 минут, и все это время не было слышно ни единого звука, кроме его тихого голоса, наполнявшего огромную комнату.
Он отвел лишь 5 минут на то, чтобы сказать о прошлых славных достижениях. За это время он коротко рассказал о своем открытии гипотермии, не упомянув ни слова о том, как был за это осмеян, ни о том, что этот метод используется сейчас в каждой современной клинике во всем мире. Все это он сказал за 5 минут.
Оставшиеся 30 минут он говорил о будущем, о том, что еще необходимо будет сделать, и все, что он говорил, было пророчеством. Он много говорил о нас, сотрудниках Институтов, с большим уважением, глубокой нежностью и чувством юмора.
Фэй был прекрасным врачом и знал, что его дни сочтены, но об этом он не стал говорить. За эти 35 минут он с радостью, с юмором наполнял души людей светом.
127
Он оставил нам большое наследство для всех и каждого в отдельности. Та ночь останется в моей памяти и в моем сердце навсегда. Все присутствующие хорошо понимали важность происходящего в тот вечер.
Праздник продолжался до полуночи, и Фэй покинул комнату последним, не считая Джона Тини, который толкал коляску.
На следующее утро я боялся звонить миссис Фэй - для доктора было слишком много переживаний в тот вечер.
«Он давно так хорошо не выглядел, как сейчас, - сказала миссис Фэй. - Он велел мне спросить вас, присутствовали ли на вчерашней церемонии представители прессы».
Фэй всегда оставался Фэем.
Через несколько недель его время пришло, и доктор Темпл Фэй умер.
Когда он умер, большинству людей казалось, что ему было лет сто. Они так считали потому, что еще тридцать лет назад они уже слышали о нем как о знаменитом профессоре и думали, что уже тогда ему было около семидесяти. Но, на самом деле, тогда ему было тридцать восемь.
Фэй скончался в возрасте шестидесяти восьми лет.
«Первое необходимое условие для бессмертия - смерть».
К 1963 году доктор Тэмпл Фэй выполнил все необходимые условия.
24.
РОДИТЕЛИ - ЭТО НЕ ПРОБЛЕМА:
РОДИТЕЛИ - ЭТО РЕШЕНИЕ
Когда мы сталкиваемся с мифами, прочно засевшими у нас в сознании, их практически невозможно разрушить. Такой миф убеждает нас в том, что мы уже знаем то, что собираемся увидеть, еще до того, как увидим это. При этом не имеет значения, что на самом деле произошло, мы все равно видим то, что предполагали увидеть.
Иначе говоря, многое из того, что мы «видим», берет свое начало не от изображения, которое глаз посылает мозгу, как это должно быть, а происходит непосредственно в мозгу. Таким же образом многое из того, что мы "слышим" не идет от ушей к мозгу, а является тем, что мы предполагаем услышать.
Специалисты отнюдь не защищены от таких мифов, и самый большой из этих «профессиональных» мифов - это устойчивое мнение, что если бы не родители, то с детьми было бы все прекрасно.
Этот миф, так нежно любимый учителями, тренерами, психологами, библиотекарями, педиатрами, терапевтами и многими другими, кто имеет дело с родителями и детьми, не соответствует действительности.
Родители — это не проблема, родители - это решение! Чем больше проблем есть у ребенка и чем серьезнее эти проблемы, тем более важным становится это фундаментальное утверждение.
Родители - это не проблема детей, родители - это решение.
Особенно хорошо это видно в Институтах по отношению к папам, которых я привожу в пример, поскольку я мужчина.
В течение первого визита, который родители с ребенком вместе проводят в Институтах, мы обучаем каждого отца комплексной программе для его ребенка и делаем его достаточно компетентным в данном деле. Он никогда не будет делать эту программу так же хорошо, как я, по той простой причине, что он за всю свою жизнь не проделает по программе и десятой части того, что проделал я.
Но это не означает, что я смогу лечить его дочь Мэри лучше, чем он. Он - отец, а я — нет. Комбинация из достаточной компетенции и статуса отца (которым он и является) гораздо более действенна, чем высокий профессионализм и отсутствие статуса отца (которым я не являюсь). Я могу сделать его достаточно компетентным, но не смогу стать ее отцом даже на самую малость.
Что верно для ее отца, еще более верно для ее матери.
Ох, каких только мифов не существует о матерях. О, эти скрытые намеки и явная ложь, и какая возмутительная! Мифы о матерях настолько возмутительны, что казались бы смешными, если бы последствия не были бы столь ужасными и трагичными.
128
Негласный закон считает всех матерей крайне глупыми, далекими от истины. Трагическими последствиями этого стало то, что почти никто из специалистов не разговаривает с матерями и, Бог - свидетель, практически никто их не слушает. И это тем более грустно, поскольку матери знают о своих детях больше, чем кто-либо еще.
Другой миф говорит о том, что проблема матерей заключается в том, что они слишком эмоционально сопереживают своим детям. А теперь подумайте: что исправилось бы, если бы матери не сопереживали своим детям. Вы можете себе представить мир, в котором матери равнодушны к собственным детям?
Каждый раз, когда я думаю об этом, ко мне также приходит мысль о том, что мать-аллигатор меньше волнуется за своего детеныша-аллигатора, чем человеческая мать о своем малыше. Но я очень сомневаюсь, что детенышам-аллигаторам от этого лучше. Может быть, потому эти детеныши и аллигаторы, а не люди, что их матери так мало волнуются о них? Миф говорит, что, поскольку матери сильно переживают за своих детей, они не могут быть объективными в отношении к ним. Я полагаю, что если у матери есть здоровый ребенок, она может позволить себе помечтать о том, что он станет президентом или первой леди, Римским папой или кем-нибудь еще. Почему бы и нет? Я думаю, что такое вполне может произойти, да и кто станет с уверенностью отрицать такую возможность? Когда же у матери больной ребенок, она не может позволить себе
мечтать о многом, и никто в мире не знает этого лучше, чем она сама. Никто в целом мире. Но специалисты утверждают, что мать не хочет знать о том, что ее ребенок болен.
Позвольте мне рассказать вам одну историю. Опять же, этот мир был бы очень забавным, если бы не был столь трагичным. В каждой больнице мира с того момента, как рождается ребенок, начинается борьба между персоналом и матерью, в которой мать использует любую возможность, чтобы получить своего ребенка, а персонал использует любую возможность, чтобы помешать ей в этом. Все матери хотят взять своего ребенка на руки, выгнать персонал из комнаты, затем раздеть его догола и начать считать. Пять пальцев на этой ноге, пять пальцев на этой ноге, два глаза, два уха, один нос.
Если мать не хочет знать, то зачем она производит эту инвентаризацию? Почему она берет его, если не хочет знать правду? Когда мы станем умнее, то первое, что мы будем делать когда рождается ребенок, это передавать его матери со словами: «Вот накладная. Проверьте, пожалуйста, все ли на месте, или чего-то не хватает?» Если эту книгу читает мать, вспомните, как быстро удалось лично вам произвести эту «инвентаризацию»? Если вы не хотите знать, не случилось ли чего-то плохого, то зачем же вы считаете?
Теперь рассмотрим следующий шаг. Институты Достижения Человеческого Потенциала собрали самые детальные описания детей во всем мире, и через них прошло самое большое количество детей с повреждениями мозга, которых лечили в пределах одной организации за всю историю. Этот абсолютный рекорд. В историях болезней, которые мы создаем на основе показаний родителей, среди сотни вопросов, которые мы задаем, есть три: (А) Кто первый решил, что ребенок болен? (В) Когда? (С) Почему? Если вы пойдете в наши архивы, возьмете тысячу описаний и просмотрите там эти вопросы, в более чем девятистах случаях Мать первой замечает проблему и, как правило, у нее уходит море времени, чтобы убедить в этом кого-нибудь еще.
Вот типичный случай ребенка с тяжелым повреждением мозга, который был болен с рождения. (Кстати, если бы это был ребенок с повреждением мозга средней тяжести, все выглядело бы точно также, только потребовалось бы больше времени - три года. Если бы у ребенка было мягкое повреждение мозга, то потребовалось бы ещё больше - шесть лет. Но история была бы такой же.)
Когда ребенку исполняется три месяца, мать говорит: «Доктор, что-то не так с моим малышом». На что врач отвечает: «Все матери так говорят». Когда исполняется шесть месяцев, мать опять говорит: «Доктор, что-то действительно не так с моим ребенком». А он отвечает: «Не стоит сравнивать одного ребенка с другим, они все очень разные». Когда ребенку исполняется девять месяцев, его мать начинает повышать голос. У нее легкие признаки истерики, но не потому, что она знает, что ее ребенок болен, а потому, что никто не хочет ее слушать. Она опять говорит: «Доктор, что-то не так с моим ребенком!» И получает ответ: «Он развивается немного медленно, но это пройдет». На восемнадцатый месяц мать говорит (она очень спокойна, она взяла себя в руки): «Доктор,
129
вы собираетесь что-нибудь делать с моим ребенком, или мы пойдем к другому доктору?» И в этот день врач открывает для себя детей с серьезными повреждениями мозга. Именно в этот день. И, затем, происходит поразительное. Он заявляет: «С вашим ребенком не просто что-то не так, он безнадежен».
А теперь, вопрос: что же изменилось в этот день? Неужели ребенок действительно в один день превратился из абсолютно здорового в безнадежно больного? Разве мать сказала что-то новое? Она говорила это в течение всего времени. Только одна вещь поменялась - мнение специалиста. И тогда эти якобы «слишком эмоционально переживающие», недалекие матери говорят интересную вещь: «Доктор, в течение восемнадцати месяцев я говорила Вам, что что-то не так с моим ребенком, но вы отвечали мне, что это не так, и вы были не правы. Теперь вы говорите мне, что он безнадежен - и вы опять ошибаетесь».
Миф утверждает, что проблема матерей в том, что они не могут быть достаточно объективными по отношению к своим детям, что они неадекватны. И описывает как они неадекватны. За время своей практики я узнал, что матери детей с повреждениями мозга настолько адекватны, что даже иногда пугают меня. Они высмеивались специалистами так долго, что уже боятся сказать хоть что-нибудь обнадеживающие о своих детях, в страхе быть высмеянными снова и в результате, каждый раз, когда я вижу трехлетнего
ребенка и спрашиваю, понимает ли он слово «мама», мать отвечает: «Сейчас я могу продемонстрировать это Вам...» Я говорю: «Нет, слушайте, он сейчас не проходит собеседование в колледже, я просто хочу знать, считаете ли Вы, что он в состоянии понимать слово «мама» или нет?» В мире не существует более реалистичных и адекватных людей, чем матери детей с повреждениями мозга.
«Неадекватная мать»- я действительно встречаю таких время от времени. Это не значит, что таких матерей не существует, разумеется, они существуют. И когда я вижу такую, то могу описать ее так. Она приносит своего маленького трехлетнего ребенка с сильным повреждением мозга и кладет его у меня на пол. Он не может двигаться, не может издавать никаких звуков, но она рассказывает мне о том, как он умеет ходить и разговаривать. И вот я нашел мою неадекватную мать. Но единственная вещь это то, что я никогда не смогу поверить, что она стала неадекватной исключительно потому, что у ее ребенка повреждение мозга. Когда я вижу такую женщину — она неадекватна во всем. Просто это обычный психически больной человек, которому случилось быть матерью ребенка с повреждением мозга.
Я хочу сказать, что неадекватное состояние не может предохранить вас от беременности, ведь так? Напротив, существует вещи, кажущиеся неадекватными, которые приводят к беременности. Так что вполне естественно, что неадекватные люди тоже становятся матерями, и когда я встречаю такого человека, то они ведут себя именно так, как я описал. То, что о ней сочиняют, не имеет отношения к тому, что она есть на самом деле; просто это ее особенность. И я вижу ее регулярно ... каждые три года. Она - одна из тысячи матерей.
Как я сказал ранее: Родители — это не проблема детей, родители — это решение.
Сегодня по всему миру разыгрывается эта печальная драма. По всему миру родители приводят своих детей с повреждениями мозга в разные институты для того, что торжественно называется «Оценка и Диагностика».
Такая диагностика, как правило, крайне дорогая и требует госпитализации ребенка от десяти дней до двух недель. По завершении этого периода времени, вполне вероятно, что родителям (если им не повезло), забирающим большой счет и ребенка, никто даже не скажет «до свидания». Этот подход предполагает, что дети существуют только для того, чтобы им поставили диагноз. Такой вот оригинальный взгляд на жизнь.
Если же родители оказались более удачливыми, то в конце госпитализации их ребенка, в дополнение к ребенку и длинному счету, кто-нибудь им скажет «до свидания», что обычно означает, что кто-то сядет рядом с ними и объяснит, что были сделаны такие-то и такие-то тесты.
Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 124; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!