Ссоры с Филиппом и его смерть
Многочисленные любовные похождения Филиппа и его повторные браки давали Олимпиаде отличный повод разжигать в сыне ревность и ненависть. Самая сильная ссора между отцом и сыном произошла на свадьбе Клеопатры, молодой девушки, ставшей очередной супругой стареющего царя. Аттал, дядя невесты и приближенный Филиппа, опьянев во время пиршества, стал призывать македонян молить богов, чтобы у Филиппа и Клеопатры родился законный наследник престола. Взбешенный этим Александр вскричал:
– Так что же, негодяй, я по‑твоему незаконнорожденный, что ли?! – и швырнул в Аттала чашу.
Филипп бросился на сына, обнажив меч, но, по счастью для обоих, гнев и вино сделали свое дело: царь споткнулся и упал. Александр, издеваясь над отцом, сказал:
– Смотрите, люди! Этот человек, который собирается переправиться из Европы в Азию, растянулся, переправляясь от ложа к ложу.
После этой пьяной ссоры Александр забрал Олимпиаду и, устроив ее жить в Эпире, сам поселился в Иллирии.
Клеопатра действительно вскоре забеременела. Но родила не сына, а дочь, которую Филипп назвал Европой. У него был еще один сын от наложницы – Арридей, страдавший эпилепсией и считавшийся слабоумным. Но несмотря на недуги, Арридей был завидным женихом: многие местные царьки и сатрапы, стремясь породниться с Филиппом, предлагали Арридею в жены своих дочерей. Это давало Олимпиаде возможность утверждать, что Филипп хочет лишить Александра наследства и обеспечить Арридею царскую власть.
|
|
|
Неизвестно, чем бы все могло кончиться, но Филиппа неожиданно настиг кинжал убийцы. История и подоплека этого преступления запутаны и не совсем приличны. Звали убийцу – Павсаний. Этого человека, якобы заподозренного в том, что он позволил себе нескромно взглянуть на Клеопатру, изнасиловал Аттал, а затем и приближенные царского тестя числом девять человек.
Павсаний обратился к Филиппу в поисках справедливости, но тот ничего не предпринял. И тогда Павсаний заколол его кинжалом и покончил с собой. Что в этой истории правда, а что нет, сказать трудно. Непонятно, почему кинжал Павсания обратился против Филиппа, а не против Аттала. Весьма возможно, что всего в деле была замешана Олимпиада, ненавидевшая мужа, однако никаких обвинений ей не предъявлялось: Александр очень сильно любил мать. Напротив, он сделал все, чтобы гнев судей обратился против тех родственников его отца, которые могли помешать ему удержать власть. Тело убийцы было распято на кресте. Затем последовали казни, уничтожившие почти всю мужскую родню Филиппа.
После смерти мужа Олимпиада, которой теперь ничто не мешало сводить старые счеты, приказала заколоть малышку Европу прямо на коленях у матери, а затем вынудила покончить с собой и саму Клеопатру.
|
|
|
Греческий поход
Двадцати лет от роду Александр получил царство, а вместе с ним и проблемы. Филипп, покоривший Грецию силой оружия, не успел принудить греков смириться, балканские племена, подчиненные Филиппом, также не желали быть рабами. Советники считали, что Александру вовсе не следует вмешиваться в дела Греции и прибегать там к насилию, а восставших балканцев надо привести к покорности, не обращаясь к жестоким мерам.
Александр же придерживался прямо противоположного мнения. Волнениям на Балканах он быстро положил конец, пройдя с войском вплоть до реки Истра. Сложнее дело обстояло с Грецией: эллины не могли смириться с владычеством над ними македонцев, которых они считали невежественной деревенщиной. Верховодили освободительным движением Фивы, в союзе с ними находились Афины и другие города.
Очень быстро, прежде чем греки сумели собрать ополчение, Александр провел свои войска через Фермопилы и осадил Фивы. К этому времени уже не существовало «Священного отряда» – все его воины пали в битве при Херонее, сражаясь еще с Филиппом Македонским. Но, несмотря на это, как сообщают древние историки, «фиванцы бились с мужеством и доблестью, превышавшими их силы». Однако это их не спасло: город был взят, разграблен и буквально стерт с лица земли. Греков погибло более шести тысяч, пленных Александр продал в рабство, а их оказалось более тридцати тысяч.
|
|
|
Эта страшная расправа напугала и потрясла Грецию. Афины не отважились оказывать Александру какого‑либо сопротивления, смирились и другие города. Убедившись в их покорности, Александр повел себя значительно более милостиво и даже не препятствовал тому, что афиняне помогали многочисленным беженцам из Фив. Он добился того, что греки провозгласили македонца своим вождем и собрали войско, постановив вместе идти войной на персов.
Желая вопросить оракула о предстоящем походе, Александр прибыл в Дельфы, но случилось так, что его приезд совпал с одним из несчастливых дней, когда закон не позволяет давать предсказания, поэтому прорицательница, ссылаясь на закон, отказалась прийти в храм. Тогда Александр пошел за ней сам, чтобы притащить ее силой. Жрица, уступая настойчивости царя, воскликнула: «Ты непобедим, сын мой!» Услышав это, Александр сказал, что он не нуждается больше в прорицании, так как уже получил нужный ему ответ.
|
|
|
Плутарх: «…многие государственные мужи и философы приходили к царю и выражали свою радость. Александр предполагал, что так же поступит и Диоген из Синопы, живший тогда возле Коринфа. Однако Диоген, нимало не заботясь об Александре, спокойно проводил время в Крании, и царь отправился к нему сам. Диоген лежал и грелся на солнце. Слегка приподнявшись при виде такого множества приближающихся к нему людей, философ пристально посмотрел на Александра. Поздоровавшись, царь спросил Диогена, нет ли у него какой‑нибудь просьбы: “Отступи чуть в сторону, – ответил тот, – не заслоняй мне солнца”. Говорят, что слова Диогена произвели на Александра огромное впечатление, и он был поражен гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким пренебрежением. На обратном пути он сказал своим спутникам, шутившим и насмехавшимся над философом: “Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном”».
Персидский поход
Войско Александра насчитывало от тридцати до сорока тысяч пехотинцев и примерно пять тысяч всадников. Средств на его содержание не хватало. И тут царь впервые проявил свою знаменитую щедрость, граничащую с расточительностью: все свое состояние Александр либо обратил в жалованье для солдат, либо раздал в виде подарков своим полководцам. На вопрос одного из них, Пердикки:
– Что же, царь, оставляешь ты себе?
Александр ответил:
– Надежды!
– Тогда я и хотел бы иметь в них долю! – рассмеялся Пердикка.
Прибыв к развалинам Трои (Илиона), Александр принес жертвы Афине и совершил ритуальные возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок, он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы. Когда царь проходил по Илиону и осматривал достопримечательности, кто‑то спросил его, не хочет ли он увидеть лиру Париса. Царь ответил, что она его нисколько не интересует, разыскивает же он лиру Ахилла, под звуки которой тот воспевал славу и подвиги доблестных мужей.
Клавдий Элиан: «Когда Александр украсил венком могилу Ахилла, Гефестион также украсил Патроклову могилу, желая дать понять, что любим Александром, подобно тому, как Патрокл был любим Ахиллом».
Ворота в Азию
Первая крупная победа Александра была одержана в Битве на реке Граник, называемой современниками «воротами в Азию». Многих пугала глубина реки, обрывистость и крутизна ее противоположного берега. Биографы пишут, что Александр бросился в реку и повел войско навстречу неприятельским копьям и стрелам на обрывистые скалы, усеянные пехотой и конницей врага, через реку, которая течением сносила коней и накрывала всадников с головой. Казалось, что им руководит не разум, а безрассудство и что он действует как безумец.
Ценой огромного напряжения сил Александр овладел противоположным берегом, мокрым и скользким, так как почва там была глинистая. Враги нападали с громкими криками, пытаясь пробиться Александру, которого легко было узнать по щиту и по белому султану на шлеме. На македонского царя насели сразу два персидских воина. Панцирь его был пробит, один из персов нанес удар копьем, другой мечом ударил Александра по голове. Тот успел отклониться, но меч срубил половину его шлема. Этот бой мог оборвать завоевание мира в самом начале, если бы не друг Александра Клит, по прозвищу Черный, который бросился на помощь, пронзив одного из персов насквозь копьем. Одновременно упал и другой перс, пораженный мечом Александра.
Сражение было выиграно и сразу изменило положение дел в пользу Александра. Он занял Сарды – главную твердыню приморских владений варваров. Многие города и области также подчинились ему, сопротивление оказали только Галикарнас и Милет.
Плутарх: «Взяв город Гордий, о котором говорят, что он был родиной древнего царя Мидаса, Александр увидел знаменитую колесницу, дышло которой было скреплено с ярмом кизиловой корою, и услышал предание… будто тому, кто развяжет узел, закреплявший ярмо, суждено стать царем всего мира. Большинство писателей рассказывает, что узел был столь запутанным, а концы так искусно запрятаны, что Александр не сумел его развязать и разрубил мечом; тогда в месте разруба обнаружились многочисленные концы креплений. Но по рассказу Аристобула, Александру легко удалось разрешить задачу и освободить ярмо, вынув из переднего конца дышла крюк… которым закрепляется яремный ремень».
Впрочем, в Киликии Александру пришлось надолго задержаться из‑за серьезной болезни. Никто из врачей не решался лечить Александра: в случае неудачи врачи боялись навлечь на себя обвинения и гнев македонян. Один только Филипп, акарнанец, поставил свой профессиональный долг превыше всего и счел преступным оставить больного без помощи, даже с риском для себя. Когда он уединился, чтобы приготовить для царя лекарство, полководец Парменион послал Александру письмо, советуя ему остерегаться Филиппа, так как Дарий будто бы посулил врачу большие подарки и руку своей дочери и тем склонил его к убийству Александра. Царь прочитал письмо и, не показав его никому из друзей, положил себе под подушку. В установленный час Филипп в сопровождении друзей царя вошел к нему, неся чашу с лекарством. Александр передал ему письмо, а сам без колебаний, доверчиво взял у него из рук лекарство. Это было удивительное, достойное созерцания зрелище. В то время как Филипп читал письмо, Александр пил лекарство, затем оба одновременно взглянули друг на друга. На лице Александра отражалось благоволение и доверие к Филиппу, между тем как врач, возмущенный клеветой, то вздымал руки к небу и призывал богов в свидетели, то, бросаясь к ложу царя, умолял его мужаться и доверять ему. Лекарство подействовало: больной крепко уснул на несколько часов и почти не подавал признаков жизни, однако после пробуждения почувствовал себя намного лучше и быстро пошел на поправку.
После этого Александр продолжил наступление, одержал еще несколько блестящих побед и уничтожил более ста десяти тысяч врагов. Биографы рассказывают, что когда Александр, захватив обоз Дария, увидел всякого рода сосуды – кувшины, тазы, флаконы для притираний, – все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал удивительный запах благовоний, когда, наконец, он прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и столов, – царь посмотрел на своих друзей и сказал: «Вот это, по‑видимому, и значит царствовать!» После одной из битв Александр пленил семью Дария: его жену и дочерей. Эти женщины больше всего боялись подвергнуться насилию, но Александр устроил их так, что никто из македонцев и греков не имел к ним доступа и «они вели такую жизнь, словно находились не во вражеском лагере, а в священном и чистом девичьем покое».
«Никто не сможет сказать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы прислушивался к тем, кто рассказывал мне о ее красоте», – написал о себе Александр.
По свидетельству Плутарха, Александр был равнодушен к женщинам и даже говорил, что вид персиянок мучителен для его глаз. Он не обращал на них никакого внимания, как будто они были не живыми женщинами, а безжизненными статуями, говоря, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы.
Биограф утверждает, что до своей свадьбы Александр знал лишь одну женщину – Барсину, вдову персидского полководца Мемнона, захваченную в плен под Дамаском. Она получила греческое воспитание, была умна и отличалась веселым нравом. Как рассказывает Аристобул, Александр последовал совету Пармениона, предложившему ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Она родила Александру сына.
Наверное, правы те, кто утверждает, что великий герой древности был гомосексуалом. Известны имена его фаворитов, да и отношения с друзьями выходили порой за рамки понятия «дружба». Известна его необычайная привязанность к Гефестиону, которого современники описывают как женоподобного красавца.
Однако развратником Александр, безусловно, не был, ласки, купленные за деньги, его не прельщали. Плутарх приводит письмо, в котором Александр бранит своих командиров, предлагающих ему мальчиков‑рабов «замечательной красоты». Александр будто бы спрашивал у друзей, неужели написавший так плохо думает о нем, что предлагает ему эту мерзость? Не менее резко выбранил он и другого своего ретивого соратника, который написал, что собирается купить и привезти ему «знаменитого в Коринфе мальчика Кробила» – то есть юношу, скорее всего евнуха, профессионально занимавшегося проституцией.
Плутарх: «Прибыв в столицу Гедрозии, Александр вновь предоставил войску отдых и устроил празднества. Рассказывают, что однажды, хмельной, он присутствовал на состязании хоров, один из которых возглавлял его любимец Багой. Одержав победу, Багой в полном наряде прошел через театр и сел рядом с царем. Увидев это, македоняне принялись рукоплескать и закричали, чтобы царь поцеловал Багоя; они не успокоились до тех пор, пока Александр не обнял и не поцеловал его».
Александр был равнодушен к лакомствам и изысканным блюдам: часто, когда ему привозили с побережья редчайшие фрукты или рыбу, он все раздаривал друзьям, ничего не оставляя себе. Македоняне тогда впервые научились ценить золото, серебро, женщин, вкусили прелесть варварского образа жизни и, точно псы, почуявшие след, торопились разыскать и захватить все богатства персов. Обеды, которые устраивал Александр, всегда были великолепны, и расходы на них росли вместе с его успехами, пока не достигли десяти тысяч драхм. Бедой Александра было пристрастие к вину. Он любил засиживаться за пиршественным столом, много и охотно разговаривал, сопровождая каждый кубок пространной речью. « Он и сам безудержно хвастался и жадно прислушивался к словам льстецов, ставя тем самым в затруднительное положение наиболее порядочных из присутствовавших гостей». Причем напивался он порой так, что весь следующий день проводил в постели, а будучи пьяным, порой позволял себе поистине дикие выходки.
Так во время перехода через Вавилонию Александр был крайне заинтересован свойствами нефти. До этого македонцы нефти не видели и не знали, что это такое. Особенно его поразил вид пропасти, из которой, «словно из некоего источника, непрерывно вырывался огонь, и обильным потоком нефти, образовавшим озеро невдалеке от пропасти».
Желая показать Александру природную силу нефти, вавилоняне опрыскали этой жидкостью улицу, которая вела к дому, где остановился царь; затем, когда стемнело, они встали на одном конце этой улицы и поднесли факелы к местам, смоченным нефтью. «Нефть тотчас вспыхнула; пламя распространилось молниеносно, в мгновение ока оно достигло противоположного конца улицы, так что вся она казалась объятой огнем». Зрелище было удивительным, однако огонь не причинил никому вреда, так как строения были каменными, когда вся нефть выгорела, пламя погасло само собой. Гораздо хуже закончилась попытка испытать свойства нефти на человеке.
Плутарх: «Среди тех, кто обычно омывал и умащал царя, забавляя его разными шутками и стремясь привести в веселое расположение духа, был некий афинянин Афинофан. Однажды, когда в купальне вместе с царем находился мальчик Стефан, обладавший прекрасным голосом, но очень некрасивый и смешной, Афинофан сказал: “Не хочешь ли, царь, чтобы мы испробовали это вещество на Стефане? Если даже к нему оно пристанет и не потухнет, то я без колебаний признаю, что сила этого вещества страшна и неодолима!” Стефан сам охотно соглашался на это испытание, но, как только мальчика обмазали нефтью и огонь коснулся его, яркое пламя охватило его с головы до пят, что привело Александра в крайнее смятение и страх. Не случись там, по счастью, нескольких прислужников, державших в руках сосуды с водой, предназначенной для омовения, остановить пламя не удалось бы вовсе, но даже и эти прислужники лишь с большим трудом потушили огонь на теле мальчика, который после этого находился очень в тяжелом состоянии».
Основание Александрии
Захватив Египет, Александр решил основать там большой город и дать ему свое имя. Считается, что место для города Александру подсказал приснившийся ему Гомер, продекламировавший следующие стихи: На море шумно‑широком находится остров, лежащий / Против Египта; его именуют нам жители Фарос.
Пробудившись, Александр отправился к Фаросу и увидел местность, очень выгодно расположенную. Тут же Александр приказал начертить план города. Под рукой не оказалось мела, и зодчие, взяв ячменной муки, наметили ею на черной земле большую кривую, равномерно стянутую с противоположных сторон прямыми линиями, так что образовалась фигура, напоминающая военный плащ. Царь был доволен планировкой, но вдруг, подобно туче, с озера и с реки налетело бесчисленное множество больших и маленьких птиц различных пород, и они склевали всю муку. Александр был встревожен этим знамением, но ободрился, когда предсказатели разъяснили, что оно значит: основанный им город, объявили они, будет процветать и кормить людей самых различных стран.
Конец Дария
Тем временем Дарий прислал своих друзей с письмом к македонскому царю, предлагая Александру десять тысяч талантов выкупа за пленных, все земли по эту сторону Евфрата, одну из дочерей в жены, а также свою дружбу и союз. Когда Александр сообщил об этом предложении приближенным, старый Парменион сказал: «Будь я Александром, я принял бы эти условия». «Клянусь Зевсом, я сделал бы так же, – воскликнул Александр, – будь я Парменионом!»
Великая битва с Дарием произошла близ деревушки Гавгамелы, что означает «Верблюжий дом»: вроде бы здесь некогда содержался в почете старый любимый царский верблюд. В ночь перед битвой Александр спал очень крепко и не пробудился вовремя. Время не позволяло медлить долее, и Парменион, войдя в палатку и встав рядом с ложем Александра, два или три раза окликнул его. Когда Александр проснулся, Парменион спросил, почему он спит сном победителя, хотя впереди у него величайшее сражение. Александр, улыбнувшись, сказал: «А что? Разве ты не считаешь, что мы уже одержали победу, хотя бы потому, что не должны более бродить по этой огромной и пустынной стране, преследуя уклоняющегося от битвы Дария?»
Вот как описывает Плутарх боевое снаряжение Александра Македонского: «…Александр надел шлем. Все остальные доспехи он надел еще в палатке: сицилийской работы гипендиму с поясом, а поверх нее двойной льняной панцирь, взятый из захваченной при Иссе добычи. Железный шлем работы Феофила блестел так, словно был из чистого серебра. К нему был прикреплен усыпанный драгоценными камнями железный щиток, защищавший шею. Александр носил меч, подарок царя китийцев, удивительно легкий и прекрасной закалки; в сражениях меч обычно был его главным оружием. Богаче всего был плащ, который царь носил поверх доспехов. Это одеяние работы Геликона Старшего Александру подарили в знак уважения жители города Родоса, и он, готовясь к бою, всегда надевал его. Устанавливая боевой порядок, отдавая приказы, одобряя воинов и проверяя их готовность, Александр объезжал строй не на Букефале, а на другом коне, ибо Букефал был уже немолод и его силы надо было щадить. Но перед самым боем к царю подводили Букефала, и, вскочив на него, Александр тотчас начинал наступление».
Его армия хлынула на врага. Варвары отступили прежде, чем передние ряды успели завязать бой. Александр теснил персов к центру неприятельского расположения, где находился сам Дарий, тот стоял на высокой колеснице в середине царского отряда, рослый и красивый, окруженный множеством всадников в блестящем вооружении. Однако чем ближе был Александр, тем более приходили они в смятение. Персов становилось все меньше, и вот уже только самые смелые и благородные бились за своего царя до последнего вздоха, погибая у самых его ног. Ранен был и сам царь, но в тот раз ему удалось спастись: бросив оружие и колесницу, он вскочил на первую попавшуюся лошадь и бежал.
Преследование было тягостным и длительным: за одиннадцать дней Александр с воинами проехали верхом три тысячи триста стадиев. Многие были изнурены до предела, главным образом из‑за отсутствия воды. Александру поднесли шлем, наполненный где‑то чудом раздобытой водой. Он взял его, но заметив, что все окружавшие его всадники обернулись и смотрят на воду, возвратил шлем, не отхлебнув ни глотка со словами: «Если я буду пить один, они падут духом».
Наконец они настигли остатки войска персов. Лишь немногие остались верны Дарию. Один из его военачальников предал своего царя – когда македонцы ворвались во вражеский лагерь, они нашли лежащего на колеснице Дария, пронзенного множеством копий и уже умирающего. Ему и досталась та, не выпитая Александром чаша. Попросив врага позаботиться о его семье, персидский царь скончался. Опечаленный его гибелью Александр подошел к трупу и, сняв с себя роскошный плащ, покрыл им тело Дария.
Плутарх: «В тех местах какие‑то варвары похитили царского коня Букефала, неожиданно напав на конюхов. Александр пришел в ярость и объявил через вестника, что если ему не возвратят коня, он перебьет всех местных жителей с их детьми и женами. Но когда ему привели коня и города добровольно покорились ему, Александр обошелся со всеми милостиво и даже заплатил похитителям выкуп за Букефала».
Империя
Империя Александра была огромна! Царь захолустной Македонии завоевал полмира. Ему подчинились страны, намного более развитые во всех отношениях, чем его родина. Развитые образованные греки и персы постепенно оттесняли на второй план прежних соратников и друзей Александра, а он не только не противодействовал, но напротив, сам способствовал этому.
Клавдий Элиан: «Александр портил своих друзей, мирволя их жажде роскоши. Агнон носил обувь на золотых гвоздях, Клит принимал посетителей, расхаживая по пурпурным коврам, за Пердиккой и Кратером, большими любителями гимнастических упражнений, возили шатры из звериных шкур обхватом в стадию; в них, не стесненные недостатком места, они занимались гимнастикой; кроме того, в угоду им вьючных животных нагружали большими запасами необходимого для этой цели песка. В обозе страстных охотников Леонната и Менелая хранились тенета в сто стадий длиной. Палатка самого Александра вмещала сто лож, пятьдесят позолоченных столбов разделяли ее и поддерживали потолок, который тоже был вызолочен и украшен дорогими узорными тканями. Внутри в первом ряду было размещено пятьсот персов‑мелофоров в пурпурных и оранжевых столах, подальше – тысяча лучников, одетых в цвет пламени и крови, а впереди них – пятьсот вооруженных серебряными щитами македонян. В середине палатки стояло золотое кресло, сидя на котором царь, со всех сторон окруженный стражами, принимал посетителей. Снаружи вдоль стен кольцом располагалась тысяча македонян и десять тысяч персов. Никто не осмеливался приблизиться к Александру – так велик был страх перед ним с тех пор, как высокомерие и удача сделали из него тиранна».
Забыв о своем первоначальном пренебрежении персиянками, Александр женился на Роксане, а затем и на одной из дочерей Дария – Статире, устроив роскошнейшее пиршество, вошедшее в историю как «бракосочетание в Сузах». Александр не только женился сам, но и повелел всем своим еще неженатым соратникам жениться на персиянках. Наверное, он желал всем добра, биографы сообщают, что он отдал в жены своим друзьям «лучших персидских девушек», но только у самих этих друзей, ни тем более у девушек, ни даже у их родителей никто не спросил, желают ли они вступить в этот брак. Поэтому, несмотря на богатые подарки и другие царские милости, нашлись те, кто был вовсе не в восторге от неожиданной женитьбы.
Клавдий Элиан: «После победы над Дарием Александр отпраздновал свою свадьбу и свадьбы своих друзей. Всего было девятнадцать мужчин и столько же брачных покоев. В мужской пиршественной зале стояло сто лож, каждое из которых имело серебряные ножки, ложе же Александра – золотые. Все они были накрыты пурпурными узорчатыми покрывалами из дорогих иноземных тканей… Пиршество шло под звуки военной трубы: когда гостям надлежало явиться, трубили сбор, в конце праздника – отступление. Брачные торжества длились пять дней кряду. Не было недостатка в музыкантах и актерах как комических, так и трагических, прибыли также индийские фокусники; они весьма отличились и превзошли всех своих соперников из других стран».
Македонцы имели и более веские основания считать себя обиженными. Еще раньше Александр отобрал тридцать тысяч мальчиков, чтобы выучить их греческой грамоте и обращению с македонским оружием. Теперь, когда мальчики подросли и выучились, Александр приказал отправить домой в Македонию всех больных и увечных из своего войска. Причем отправляли их не с почестями, как победителей, а просто выкидывали, словно ненужный скарб. Воины сочли это обидой и оскорблением, они говорили, что царь выжал из этих людей все, что они могли дать, а теперь, с позором выбрасывая их, возвращает их отечеству и родителям уже совсем не такими, какими взял. Но Александр вовсе не раскаялся в своих действиях. Ропот македонян он расценил как неповиновение и, прогнав свою прежнюю охрану, окружил себя персами и греками. Тут македоняне совсем пали духом, растерявшись от того, что их выступление привело к столь неожиданным результатам. Македонцы понимали, что даже если они устроят вооруженный мятеж, то их сил не хватит, чтобы перебить персидскую часть войска.
Плутарх: «С криком и плачем они отдали себя на волю царя, умоляя его поступить с ними, как с неблагодарными негодяями. Александр, хотя и несколько смягчился, все же не допустил их к себе, но они не ушли, а два дня и две ночи терпеливо простояли перед палаткой, рыдая и призывая своего повелителя. На третий день Александр вышел к ним и, увидев их такими несчастными и жалкими, горько заплакал. Затем, мягко упрекнув их, он заговорил с ними милостиво и отпустил бесполезных воинов, щедро наградив их и написав Антипатру, чтобы на всех состязаниях и театральных зрелищах они сидели на почетных местах, украшенные венками, а осиротевшим детям погибших приказал выплачивать жалованье их отцов».
Смерть Пармениона
Осадок от этой истории остался надолго. Александр больше не доверял своим друзьям, людям, завоевавшим вместе с ним половину мира.
Трагической стала смерть старого Пармениона, верой и правдой служившего еще Филиппу Македонскому. Два его сына погибли в военных походах Александра, а третий, Филот, был обвинен в заговоре и казнен. Серьезных улик против Филота не было, виной всему был его длинный язык. Филот захватил в Киликии пленницу по имени Антигона, женщину редкой красоты. Он полностью доверял ей и часто при ней бахвалился, принижая Александра и рассуждая о том, что если бы не доблесть македонцев, то их царь – мальчишка! – не одержал бы столько побед. Антигона же вовсе не испытывала к своему любовнику пылких чувств и стала шпионкой Александра. Он был разгневан, но пока еще держал себя в руках.
Но тут Филот допустил серьезный промах! Ему сообщили о заговоре против Александра – заговоре глупом и вряд ли опасном. Возможно, поэтому Филот и не обратил внимания на донос. Тогда доносчики обратились к другому человеку и были приняты царем. Рассказав о заговоре, они упомянули и о странном, на их взгляд, поведении Филота. Столь явное пренебрежение его безопасностью чрезвычайно ожесточило Александра и заставило его думать, что и сам Филот был в числе злоумышленников. Филот был схвачен, подвергнут пыткам и «во всем сознался» – вероятнее всего оговорил себя. Руководили допросом ближайшие друзья царя, в том числе Гефестион. Сам Александр слышал все, спрятавшись за занавесом. Рассказывают, что, когда Филот жалобно застонал и стал униженно молить Гефестиона о пощаде, Александр произнес: «Как же это ты, Филот, такой слабый и трусливый, решился на такое дело?»
После смерти Филота Александр сразу же послал в Мидию людей, чтобы без суда убить Пармениона. Убийца привез ему какое‑то письмо, и когда старик склонился над ним, нанес удар в спину. Так погиб Парменион, тот самый полководец, одна из ранних побед которого совпала с рождением Александра.
Убийство Клита
В разгар одного из веселых пиршеств, когда гости уже перешли к неразбавленному вину, кто‑то стал распевать песенки некоего грека, в которых высмеивались македонские полководцы, недавно потерпевшие поражение в какой‑то из битв. Старшие из присутствовавших сердились и бранили сочинителя и певца, но Александр и окружавшие его молодые люди слушали с удовольствием и велели певцу продолжать. Клит, тот самый Клит, что некогда спас Александру жизнь, уже тоже сильно пьяный, пришел в негодование. Он заявил, что недостойно среди варваров и врагов оскорблять македонян, которые, хотя и попали в беду, все же много лучше тех, кто над ними смеется. Когда Александр заметил, что Клит, должно быть, хочет оправдать самого себя, называя трусость бедою, Клит вскочил с места и воскликнул: «Но эта самая трусость спасла тебя, рожденный богами, когда ты уже подставил свою спину персидскому мечу! Ведь благодаря крови македонян и этим вот ранам ты столь вознесся, что, отрекшись от Филиппа, называешь себя сыном Амона!»
– Долго ли еще, негодяй, думаешь ты радоваться, понося нас при каждом удобном случае и призывая македонян к неповиновению? – гневно вскричал Александр.
– Да мы и теперь не радуемся, Александр, вкушая такие «сладкие» плоды наших трудов, – возразил Клит. – Мы считаем счастливыми тех, кто умер еще до того, как македонян начали сечь мидийскими розгами, до того, как македоняне оказались в таком положении, что вынуждены обращаться к персам, чтобы получить доступ к царю.
Люди постарше пытались угомонить спорящих, но они не унимались. Александр, сравнивая греков и македонцев, сказав, что эллины – словно полубоги среди дикий зверей. В ответ Клит посоветовал ему больше не приглашать на пиры людей свободных, привыкших говорить откровенно, а жить среди варваров и рабов, которые будут поклоняться его персидскому поясу и белому хитону.
Выйдя из себя, Александр потянулся за кинжалом, но один из телохранителей успел вовремя спрятать это оружие. Тогда Александр велел трубачу подать сигнал тревоги и ударил его кулаком, заметив, что тот медлит. Впоследствии этот трубач пользовался большим уважением за то, что благодаря его самообладанию весь лагерь не был приведен в смятение. Клита вытолкали из пиршественного зала, но он снова вошел через другие двери, читая ямбы из «Андромахи» Еврипида: «Какой плохой обычай есть у эллинов…»
Следующие строчки, упрекавшие царя в том, что он приписывает одному себе победы, одержанные сообща, Клит произнести уже не успел: Александр выхватил копье у одного из телохранителей и, метнув его в Клита, пронзив дерзкого насквозь. Клит, громко застонав, упал, и гнев Александра сразу же угас. Он кинулся к умирающему другу, но спасти Клита было уже нельзя. В отчаянии Александр вытащил из трупа копье и попытался вонзить его себе в шею, но ему помешали – телохранители схватили его за руки и насильно унесли в спальню.
Проведя всю ночь в рыданиях, он настолько изнемог от крика и плача, что на следующий день лежал безмолвно и лишь тяжко стонал. Друзья, напуганные его молчанием, без разрешения вошли в спальню. Но речи их не тронули Александра. Тогда к нему привели Анаксарха из Абдер и философа Каллисфена – родственника Аристотеля. Каллисфен пытался кроткой и ласковой речью смягчить горе царя, а Анаксарх, который с самого начала пошел в философии особым путем и был известен своим презрительным отношением к общепринятым взглядам, подойдя к Александру, воскликнул: «И это Александр, на которого смотрит теперь весь мир! Вот он лежит, рыдая, словно раб, страшась закона и порицания людей, хотя он сам должен быть для них и законом и мерою справедливости, если только он победил для того, чтобы править и повелевать, а не для того, чтобы быть прислужником пустой молвы. Разве ты не знаешь, – продолжал он, – что Зевс для того посадил с собой рядом Справедливость и Правосудие, дабы всё, что ни совершается повелителем, было правым и справедливым?» Такими речами Анаксарх несколько успокоил царя, но зато на будущее время внушил ему еще большую надменность и пренебрежение к законам.
Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 178; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!