ГЛАВА III ДЕМОНСТРАТИВНАЯ ПРАЗДНОСТЬ

Непосредственный результат такой борьбы, как та, ' которая только что была описана в общих чертах, если бы в ее процесс не вмешивались другие экономические силы или другие особенности соперничества, заключался бы в том, чтобы делать людей трудолюбивыми и бережливыми. И такой результат "наблюдается в' той 'мере и постольку, поскольку он касается низших слоев, для которых произ­водительный труд является обычным средством к приоб­ретению материальных' ценностей. Это справедливо "глав­ным образом в отношении трудящихся слоев оседлой общности людей, находящейся на аграрной ступени обще­ственного производства, в которой существует значитель­ное дробление собственности и где законами и обычаями этим слоям обеспечивается более или менее определенная доля продукта общественного производства. Этим низшим слоям в любом случае не избежать труда, и трудовая по­винность поэтому не является для них особо унизитель­ной, по крайней мере в пределах своего слоя. Они, по­скольку труд является тем образом жизни, который ими осознан и с которым они примирились, скорее, испытывают некоторую соревновательную гордость оттого, что их рабо­та носит производительный характер. Причем это нередко единственная доступная им область, соперничества. Среди тех, для кого приобретение и соперничество возможны только в сфере производительности и бережливости, борь­ба за денежную престижность в известной мере вылива­ется в повышенное усердие и крайнюю осмотрительность в расходах. Однако в процессе соперничества выдвигаются определенные вторичные факторы, о которых еще будет идти речь, видоизменяющие весьма существенным обра­зом соперничество и удерживающие его в рамках этих направлений как среди слоев, лежащих ниже в денежном отношении, так и среди денежного класса.

Совсем иначе, однако, обстоит дело с занимающим высшее положение денежным классом, который представ-

6«                                                   83

 

 

 

 

ляет для нас здесь непосредственный интерес. Этот класс также не .лишен стимула к усердию и экономии, однако вторичные факторы денежного соперничества столь силь­но определяют его действие, что практически подавляет­ся всякая тенденция в этих направлениях и стимул к усердию не получает практически никакого выражения. Самым сильным из вторичных факторов соперничества, как и самым широким по масштабам воздействия, явля­ется требование воздержания от производственной дея­тельности. Это особенно справедливо в отношении варвар­ской стадии развития культуры. В привычном мышлении людей в условиях хищнической культуры труд начинает .ассоциироваться со слабостью и подчинением хозяину. Труд, следовательно, является показателем более низкого положения и становится недостойным высокого звания че­ловека. Благодаря этой традиции труд воспринимается как унижающий достоинство, и традиция эта отнюдь не умер­ла. Наоборот, с развитием социальной дифференциации она приобретает силу аксиомы благодаря старинному, не­писаному и не вызывающему сомнения закону.

Для^того чтобы заслужить и сохранить уважение лю-.дей, недостаточно лишь обладать богатством и властью. Богатство или власть нужно сделать очевидными, ибо ува-"женйё" оказывается только по представлении доказа-_Ъельств. _И_,с;видетельство богатства не только служит то­му, чтобы внушать другим представление о своей важно­сти' и поддерживать вживе н в бдении ощущение своей значимости в других людях, — оно едва ли не так же по­лезно в создании и оберегании своего самодовольства. На всех ступенях развития культуры, кроме низших, человек обычного склада ума находит утешение в чувстве уваже­ния к самому себе и поддерживает его «приличным окру­жением» и .устранением от «низких обязанностей». Вы­нужденный отход от привычного ему уровня приличий, будь то в личном имуществе или в виде и размере его повседневной деятельности, воспринимается — даже по­мимо осознания того, имеет ли он одобрение или неодоб­рение со стороны товарищей, — как ущемление его чело­веческого достоинства.

Архаичное представление о различии низкого и почет­ного в образе жизни человека и сегодня остается весьма и весьма сильным. Настолько сильным, что мало кто из «класса лучших» не обладает инстинктивным отвращени­ем к черной работе. Мы живо воображаем себе нечистоту,

Которую стало ритуалом приписывать в особой степени тем.'занятиям, что по привычке мысленно связываются у нас с домашней прислугой. Как представляется всякой личности изысканного вкуса, определенные обязанности, которые, по обыкновению, возложены на слуг, неразрывно связаны с осквернением души. Плебейское окружение, захудалые, т. е. недорогие, жилища и грубые занятия в общем производстве подвергаются безоговорочному пре­зрению и избегаются. Эти вещи несовместимы, с жизнью на удовлетворительном духовном уровне — с «высокими мыслями». Известная...степень праздности и освобождения от...непосредственного контакта с такими производствен­ными процессами, которь1е"отвёчают первоочередным по­вседневным целям человеческой жизни, со времен древ­негреческих 'философов и' до" настоящего" времени неиз­менно воспринимаются-теми, кто над этим задумывается, как предпосылка к достойной, или красивой, или даже безупречной жизни. Сама по себе праздная жизнь (и все <Пге~й'~ связанное) "облагораживает человека и "является

прекрасной в глазах всех цивилизованных людей___

__ .. Это личное, субъективное значение праздности и дру­
гих свидетельств „богатс.тва^несомненно "является большей"
"частью производным и второстепенным. Оно отчасти отра­
жение того факта,. что" праздность утилитарна как сред­
ство заслужить у других почёт, а~6тчасти — результат
подмены одного ~ дрнятия""!другим._ Выполнение работы
стало свидетельством уступающей силы, поэтому сам труд
путем мысленного опущения промежуточных „Гпонятии
стал рассматриваться как'ни^зкий по самой сути.

В-течение собственно хищнической стадии и особенно следующих за ней ранних стадий квазимиролюбивого раз­вития производства праздная жизнь являлась самым на­глядным и убедительным доказательством денежной силы, а-следовательно,"и превосходства в силе вообще. Причем всегда нри условии, что праздный господии может продемонстрировать свой .покой и блаженство. На этой стадии богатство состоит главным образом из рабов, а вы­годы, происходящие из обладания таким; богатством и властью, имеют форму в основном личного услужения и его непосредственных плодов. Демонстративное воздержа­ние от труда становится, таким образом, традиционным признаком превосходства в денежных успехах и общепри­знанным показателем степени заслуженного почета. И наоборот, так как прилежание в производительном ,тру-

85.

§

т

де ~есть признак бедности и подчинения, оно становится: 'несовместимым с престижным положением в общесгёгег Таким образом, привычки прилежания и бережливостй~н&= получают постоянной поддержки со стороны денежного* соперничества, широко распространенного в обществе. На­оборот, этот вид соперничества вовсе не содействует уча­стию в производительном труде. Труд неизбежно стал бы позорным, будучи свидетельством бедности, если бы даже-он не стал считаться неблагопристойным занятием уже-при той древней традиции, что была унаследована от бо­лее ранней культурной стадии. Старинный обычай" хищнической культуры заключается в том, что произво--дительных усилий следует остерегаться как недбстойных для здоровь1х~Тё"лом людей, и этот обыч'ай укрепляется, а ""отнюдь не отбрасывается при переходе от хищнического-к квазймиролюбивому образу жизни.

Если бы институт праздного класса не возник сразу же с появлением частной собственности, уже в силу бес­славия, приписываемого занятости в производительном труде, он появился бы в любом случае в качестве одного из первых последствий обладания собственностью. И нуж­но заметить, что, хотя праздный класс существовал в принципе со времен зарождения хищнической культуры, с переходом от хищнической к следующей за ней денеж­ной стадии культуры институт праздного класса напол­няется новым смыслом. Именно с этого времени и впредь он и является «праздным классом» как на деле, так и в теории. К этому моменту институт праздного класса вос­ходит в своем законченном виде.

J3 течение собственно хищнической стадии различие между праздным классом и трудящимися слоями являет­ся до некоторой степени лишь формальным. Здоровые мужчины^ревностно чуждаются всего, что в их представ­лении является рабской повинностью, однако на самом деле их деятельность ощутимым образом способствует под-дерн-; анию...жизни группы. Последующая стадия квази-'мирного производства обычно характеризуется установив­шейся системой рабского труда, стадами скота, слоем подневольных табунщиков и пастухов; производство про­двинуто настолько, что общество уже больше не зависит от средств к существованию, добываемых охотой или ка­ким-либо другим видом деятельности, которую можно безусловно отнести к разряду доблестной. С этого момен­та и далее отличительной чертой в жизни праздного клас-

86

«а является демонстративное освобождение от всяких по--лезных занятий.

Обычные, характерные занятия праздного класса в
этой зрелой фазе его исторического развития являются
почти такими же по форме, как и в его раннюю пору. Эти­
ми занятиями являются управление, войны,„спорт.и. раз­
влечения и отправление обрядов благочестия. Лица, чрез­
мерно вдающиеся в тонкости теоретических рассуждений,
могут настаивать на том, что эти занятия все же являются,
Косвенным и несущественным образом, «производитель­
ными». Однако следует, .заметить, и.... этоцмеет решающее

значение для рассматриваемого вопроса, что основным" мотивом участия праздного класса в этих" занятиях, не- "" •сомненью, не является, увеличение состояния посредством' производительных,.усилий. На этой, как и на любой дру­гой", "стадии развития общества правление и войны', по край­ней'мере отчасти,"осуществляются для денежной'прибыли" тех, кто в них' участвует, 'но это — прибыль,' получаемая почетным способом: захватом и "обращением в свою-'полЪ* зу. Эти занятия носят характер хищнического, а не про­изводительного промысла. Нечто подобное можно сказать и об охоте, но с одним отличием. Когда общество выходит дз собственно охотнической стадии, в охоте начинают вы­деляться два различных занятия. С одной стороны, это занятие, осуществляемое главным образом ради прибыли, и элемент доблести в нем практически отсутствует либо, во всяком случае, не присутствует в достаточной степени, чтобы на это занятие не падала тень прибыльного про-доысла. С другой стороны, охота — это также развлечение, попросту проявление хищнического побуждения. В каче­стве такового она не представляет собой никакого ощути­мого денежного стимула, • однако, содержит более или ме-.нее явный элемент доблести. Именно это" последнее обсто­ятельство избавляет рхоту_ от ^неблаговидности, которой обладают ремесла, поэтому она достойна поощрения 'и весьма хорошо вписывается в образ жизни развитого .праздного класса.

...• Воздержание от труда теперь является не только по-» летным или похвальным делом, но становится тем, что .необходимо для благопристойности. Собственность как .основа почтенности является самым простым и настоя­тельным требованием на протяжении ранних стадий на-'копления состояния. Воздержание от труда традиционно .свидетельствует о состоятельности и, следовательно,. явля-

87

ш

Ф

ется общепризнанным показателем положения в общест­ве; и это неотступное требование того, чтобы богатство' вознаграждалось,'ведет'к еще более сильному настоянию-па праздности!' Nota notae est nota rei ipsius . Согласно-установленным законам человеческого бытия, праздность,, являясь общепризнанным свидетельством обладания бо-гатством, закрепляется в образе мыслей людей как нечто,, что само по себе обладает значительными достоинствами¹ и существенно облагораживает, тогда как производитель-* ный труд в то же самое время и по той же причине в двой-ном смысле становится недостойным. В довершение всего-^тД⁾У.Й^Я-^⁰лько^г£Озррен,в_етглазах общества, но и морально' невозможен _ для благородных, рожденных свободными¹ людей и несовместим с достойной жизнью/

Этот запрет на труд имеет значение для дальнейшей производственной дифференциации классов. Когда растет плотность населения и хищническая группа превращается в оседлую общность, законные власти и обычаи, регули^ рующие систему собственности, получают больший про­стор и согласованность в своих действиях. Вскоре затем¹ практически становится невозможным накапливать богат-ство простым захватом и, что логично и последовательно, одинаково невозможным приобретать богатство путем про­изводственной деятельности людям неимущим, но гордым. Им открыта другая возможность — жизнь в нужде или нищете. Везде, где срабатывает критерий демонстратив­ной праздности, появляется второстепенный и в некото­ром смысле незаконнорожденный праздный слой — край­не бедный и кое-как перебивающийся в нужде и неудоб­стве, но морально не способный снизойти до прибыльных занятий. Опустившийся господин или дама, видавшая лучшие времена, — явление весьма частое и в наши дни. Это распространяющееся повсюду чувство унижения соб­ственного достоинства при самой незначительной физиче­ской работе знакомо не только всем цивилизованным на­родам, но и народам менее развитого уровня денежной культуры. У лиц с повышенной чувствительностью, кото­рым в течение долгого времени прививаются аристокра­тические манеры, чувство постыдности физического тру­да может стать столь сильным, что в критической ситуа­ции и при необходимости выбора голос инстинкта самосо­хранения будет оставаться без внимания. Так, например, рассказывают о некоторых полинезийских вождях, кото­рые под давлением хороших манер предпочитали голо-

дать, но не подносить пищу ко рту собственными руками. -Правда, по крайней мере отчасти, такое поведение могло произойти из-за чрезмерной святости или табу, связывае­мых с личностью вождя. Это табу сообщалось через при­косновение пальцев и делало все, чего касался вождь, 'негодным в качестве пищи человеку. Однако табу само является производным понятием от представления о не-.достойности труда или несовместимости труда с принци­пами морали; так что истолкованное в этом смысле пове­дение полинезийских вождей вернее следует канону поч­тенной праздности, чем может показаться вначале. Луч­шим примером, или по крайней мере более очевидным, является случай с одним из королей Франции, который простился с жизнью из-за чрезмерной моральной стойко­сти при соблюдении правил хорошего тона. В отсутствие должностного лица, в обязанности которого входило пере­движение кресла господина, король безропотно сидел пе­ред камином, позволяя своей королевской персоне поджа­риться настолько, что его уже нельзя было спасти. Одна­ко, поступая таким образом, он спасал свое Наихристиан­ское высочество от осквернения низкими усилиями.

Главное, верь — нечестиво душу предпочесть стыду, И из-за жизни погубить основы бытия. Уже отмечалось, что слово «праздный», в том смысле, -в каком оно здесь употребляется,_]не "означает лень или неподвижность. Оно ознадает_|,непр.ризводительнре потреб-_> ление времени. Время потребляется непроизводительно, • во-первых, вследствие представления о недостойности про­изводительной работы и, во-вторых, как свидетельство возможности в денежном отношении позволить себе жизнь в безделье. Однако праздный господин не проводит всю свою жизнь на глазах у зрителей, которых нужно впечат­лять сим зрелищем почтенного досуга, по идеальному замыслу эту жизнь и составляющего. На некоторое время его жизнь по необходимости удаляется от взоров, и об этом личном времени, которое проводится не на публике, праздный господин должен ради своего доброго имени уметь дать убедительный отчет. Ему следует найти какое-нибудь средство для очевидного доказательства досуга, проводимого не на виду у зрителей. Это можно сделать только косвенно, посредством осязаемых, неэфемерных результатов досуга, проведенного таким образом, — ана­логично уже знакомой демонстрации осязаемых плодов

il*

il'

-tl

тения некоторой опытности в соблюдении внешних приличий.

Та часть достопочтенной праздной жизни, которая проводится не на глазах у зрителей, лишь в той мере мо­жет служить поддержанию репутации, в какой она приво­дит к осязаемым, наглядным результатам, которые можно сравнить и соизмерить с результатами такого же рода, предъявляемыми соперничающими соискателями почета. Подобные явления в области праздного поведения, умение себя держать и прочее логически вытекают просто из постоянного воздержания от труда, даже когда субъект не задумывается о сути дела, усердно проникаясь духом праздной власти и состоятельности. Особенно верным представляется тот факт, что праздная жизнь, продолжаю­щаяся таким образом в течение нескольких поколений, будет оказывать постоянное, прослеживаемое действие на личность конкретного индивида, а еще более — на его привычное поведение, манеру себя держать. Однако мож­но придать еще больше совершенства всей той опытности в соблюдении декорума, что приходит в результате пас­сивного усвоения привычки, а также всему тому, что ука­зывает на накопленный поколениями опыт праздной жиз­ни. Для этого нужно заботливо и усердно приобретать признаки достопочтенной праздности, а затем энергично и систематически демонстрировать эти побочные призна­ки освобожденности от работы. Попросту говоря, это тот момент, в котором достижению благопристойной опытно­сти в приличиях праздного класса могут существенно •содействовать прилежные усилия . и денежные расходы. И наоборот, чем больше степень опытности и чем очевид­нее высокая степень усвоения привычки следовать тому, что не служит никакой прибыльной или какой другой по­лезной цели, тем значительнее потребление времени и денег, подразумеваемое как необходимое для приобрете­ния нужных навыков, и тем значительнее создающееся в результате доброе имя. В условиях соперничества за совершенное овладение хорошими манерами развитие необходимых навыков отнимает немало усилий; отдельные элементы благопристойности развиваются во всеохватыва-. ющпй порядок, подчинение которому требуется от всех, кто хочет считаться безупречным в смысле репутации. И следовательно, с другой стороны, та демонстративная праздность, которая способствует развитию хороших ма­нер, превращается постепенно в старательные упражне-

94

ния по умению держать- себя, в воспитание вкуса, т. е. в умение разбираться в том, какие предметы потребления отвечают приличию и каковы отвечающие приличию спо­собы их потребления.

В этой связи стоит обратить внимание на то обстоя­тельство, что в преднамеренном производстве культурного-класса использовалась возможность выработки в человеке,, в его поведении патологических и других индивидуальных особенностей путем тонкого имитирования и систематичен ской тренировки, что часто сопровождалось очень благо^ приятным результатом. Таким образом, в процессе развит тия того, что попросту называется снобизмом, в значитель­ном ряде случаев в семьях и родословных достигается «синкопированное» благородное воспитание, ускоренная-эволюция знатного происхождения. Это «синкопирован-ное» благородное происхождение приводит к тому, что среди факторов, определяющих положение праздного-класса в обществе, знатное происхождение никоим обра­зом не уступает другим факторам, которые, быть может,, соответствуют и более долгой, но не столь энергичной под-^ готовке в соблюдении денежных приличий.

Наблюдается, далее, соизмеримая степень соответствия: признаваемому в данное время обществом кодексу щепе--тильных особенностей в отношении приличествующих спо­собов и средств потребления. В этом отношении можно¹ сопоставить различия между двумя людьми в степени¹ соответствия идеалу, можно также с некоторой степенью-точности сортировать людей, ранжируя их по шкале хоро^ ших манер и воспитанности. В этом отношении оказание почтения производится обычно слепо, на основании соот­ветствия принятым канонам вкуса и без сознательного-учета ,денежного положения или степени праздности, в которой живет какой-либо данный кандидат в почтенные люди; однако каноны благовоспитанности, согласно кото­рым производится такая оценка, находятся в.постоянном подчинении закону демонстративной праздности, на самом деле претерпевая постоянные изменения и подвергаясь пересмотру для приведения в тесное согласие с его требо­ваниями. Так что, хотя непосредственное основание для различий .и может быть иным, все-таки общим принципом¹ благовоспитанности и ее испытанной пробой является требование существенного и очевидного расхода времени. В пределах этого принципа может наблюдаться значитель­ный диапазон отклонений, однако это — видоизменения

95

которые заняты самым явным и непосредственным обслу^
живанием хозяина, так что их полезность заключается
теперь большей частью в их. демонстративном отстранении
от производительного труда, а также в .том, что это отстра­
нение представляет собой .доказательство господской вла-
стп и богатства.                                                                '

После того, как достаточное распространение получает практика использования особого корпуса слуг, чтобы тат ким образом являть публике свою демонстративную праздг ность, в тех службах, где слуги должны выставляться напоказ, предпочтение начинает отдаваться мужчинам. Мужчины, особенно здоровые, красивые лицом парни-, каким подобает быть слугам у дверей и прочим лакеям, явно более впечатляющи, да и обходятся дороже, чем жен­щины. Они лучше подходят для. такой работы, так как выказывают большее расточение времени и сил. Следо­вательно, в экономическом укладе праздного класса рабо­тающая жена-хозяйка времен раннего патриархата со свог ей свитой усердных служанок вскоре уступает место неработающей госпоже и лакею.

Во всех сферах и областях общественной, жизни, на
любой ступени экономического развития праздность в
жизни госпожи иглакея от полноправной праздности бла-
городного господина отличается тем, что за ней закрепля­
ется характер занятия довольно нелегкого. ^-В большой
•мере оно принимает форму старательных забот по обслу­
живанию господина, либо забот о содержании^ д улучше­
нии обстановки ведоме; поэтбму~праздностыо оно..являет­
ся "лишь в том смысле, что представители этого слоя не
выполняют или .выполняют незначительную производи­
тельную работу, а не в том, что они избегают всего, что
выглядит как труд. Зачастую обязанности, выполняемые
"госпожой или домашней прислугой, изрядно трудны и по
своему назначению нередко считаются крайне иеобходи^
мыми для "блага всего дома. Поскольку эти службы дают
"материальный эффе'кт~и способствуют благу господина пли
прочих живущих в доме, их • следует считать производи­
тельной работой. Лишь занятия, которые не входят в вы­
шеперечисленные, следует отнести к проявлениям празд­
ности. ......................       •       ' . • .

Однако BojMHoroM^3Tii службы, относимые в сегодняш­ней повседТйвТюй жизни к_заботам_о„доме, а также многие из «удобстк»", требующиеся культурному человеку для бла­гополучного существования, носят характер церемоний;

100                                                   ' :

Следовательно, их нужно должным образом отнести к про-.явлению праздности в том смысле, в каком здесь употреб­ляется этот термин. Хотя эти службы могут быть главным образом или всецело церемониальными по своему харак­теру, тем не менее иногда они являются настоятельно необходимыми условиями личного блага. Однако, даже если они лишаются таких свойств, они все же остаются настоятельно необходимыми, так как потребность в них воспитывалась в нас под традиционным страхом нечисто­ты или неблагопристойности. При их отсутствии мы ис­пытываем чувство неудобства, но не потому, что это прямо приводит к физическому неудобству; чувство вкуса, не привыкшего различать, что считается дурным и что счи­тается хорошим, не будет оскорблено и при их отсутствии. В той мере, в какой сказанное справедливо, _:труд, затра­чиваемый на выполнение таких служб, следует относить к праздности, и, если только они выполняются не эконо­мически независимым главой хозяйства, их следует отно­сить к подставной праздности.

Подобная праздность хозяек дома и лакеев, называ­ясь заботами о доме, может зачастую превращаться в уто­мительную тяготу — особенно в окружении достойных соперников, когда борьба за почтенность дома принимает напряженную форму. Так нередко бывает в современной жизни. В этих случаях службу, включающую выполнение обязанностей домашней прислугой, можно было бы спра­ведливым образом назвать расточительными усилиями, а не подставной праздностью. Однако последний термин имеет то преимущество, что указывает на происхождение и развитие функций прислуги, а также дает точное указа­ние на реальную экономическую, основу их полезности, ибо эти занятия полезны главным образом как . способ придания денежной почтенности хозяину дома или чле­нам его семьи на том основании, что в доддержку этой почтенности демонстративным образом расточается опре­деленное количество времени и сил.

Таким образом, возникает побочный, или производный, праздный слой. Его функция — представлять праздность подставным образом, ради почета первичного, законно­рожденного праздного класса. Этот подставной праздный слой отличается от собственно праздного класса по харак­терному признаку — свойственному ему образу жизни. Праздность слоя господ—. это проявление предрасположе­ния, по крайней мер°. показного, избегать труд, эта празд-

-101

; I , a РТ>-Н8 '.

ность, как полагают сами господа, приумножает их благо­получие и заполняет жизнь; а праздность слоя слуг, осво­божденных от производительного труда, является в некотором роде вынужденной и обычно не направлена или 'направлена не в первую очередь на их собственное благо. Праздность слуги — это не его собственная праздность. Покуда он является в полном смысле слугой, не будучи в то же самое время представителем низшего слоя собствен­но праздного класса, его праздность протекает обычно под видом специализированной службы, отвечающей тому, чтобы способствовать проявлению жизни своего господина во всей ее полноте. Свидетельство такого отношения под­чиненности очевидным образом присутствует в поведении и образе жизни слуги. Подобное часто справедливо и в отношении жены хозяина дома на протяжении продолжи­тельной экономической стадии, в пределах которой жена все еще является прежде всего служанкой, т. е. пока оста­ется в силе семья с мужчиной во главе. С тем чтобы отве­чать требованиям образа жизни праздного класса, слуга не только должен выказывать подчиненность своего поло­жения, но и демонстрировать специальную выучку и на­вык подчинения. Жена или слуга должны не только вы­полнять определенные функции, но и выказывать подчи­ненное положение; столь же настоятельным требованием является то, что они должны обнаруживать приобретен­ные навыки в тактике подчинения — сообразно с усвоен-' ными канонами демонстративной праздности. Даже сего­дня именно эта способность, это приобретенное искусство внешних проявлений подчиненного положения составляет главный элемент полезности наших высоко оплачиваемых слуг, равно как и одно из главных украшений благовос-• пптанной хозяйки дома.

Хороший слуга должен знать свое место — это первое необходимое качество, и его наличие должно быть замет­но. Не достаточно, чтобы он умел выполнять те или иные нужные физические операции, он обязан, помимо всего прочего, уметь выполнять их по должной форме. Можно было бы сказать, что домашнее услужение является не физической, а духовной функцией. Постепенно вырастает разработанная система приличий, специфическим образом регулирующая способ должного представления подставной праздности слуг. Всякий отход от этих формальных кано­нов должен вызывать резкое осуждение не только потому, что он выказывает недостаток в физической результатив-

102

ности или же потому, что говорит об отсутствии рабского расположения, темперамента, но и потому, что при бли­жайшем рассмотрении свидетельствует об - отсутствии специальной подготовки. Специальная подготовка в лич^ ном услужении стоит сил и времени, и там, где она явно присутствует в достаточно высокой степени, она доказы­вает, что слуга, ее имеющий, не занят производительным трудом и никогда не был к нему привычен. Специальная подготовка — prima facie свидетельство подставной празд­ности, распространяющееся не только на настоящий мо­мент, но имеющее обратную силу. Так что услужение со специальной подготовкой имеет ту полезность, что но только удовлетворяет инстинктивную расположенность господина к доброму, искусному мастерству, его наклон­ность к демонстративному господству над теми, чьи жиз­ни подчинены его собственной, но и ту, что оно делает очевидным гораздо большее потребление человеческого труда, чем демонстрировалось бы просто текущей праздно­стью в исполнении слуги, не получившего специальной подготовки. Слуга, разливающий вино за столом благород­ного господина, или лакей, открывающий дверцу его эки­пажа, будет наносить серьезный урон, если он исполняет, свои обязанности так неуклюже, что наводит на мысль о том, что, быть может, он больше привык пахать землю или пасти овец. Такая неуклюжая работа будет означать, что господин не в состоянии обеспечить себя слугами, прошед­шими специальную выучку; другими словами, это будет предполагать его неспособность платить за потребление времени, сил и наставлений, требующихся для того, чтобы подготовить слугу для специальной службы в условиях жесткого кодекса внешних приличий. Если в исполнении слугой своих функций обнаруживается недостаток средств со стороны его господина, это исполнение не достигает фактически самого основного своего назначения, ибо глав­ная польза от прислуги — это то, что она представляет собой доказательство. платежеспособности хозяина.

Может сложиться такое представление, что под толь­ко что сказанным имелось в виду, будто ущерб от непод­готовленного слуги заключается в прямом намеке на его недорогую стоимость или бесполезность. Это, конечно, не так. Существующая связь гораздо более опосредованна. Здесь происходит то, что вообще часто имеет место. Все, что поначалу представляется нам оправданным на той пли. иной основе, вскоре становится для нас привлекательным

103

 

 

'Hi

trl

как что-то само по себе благодатное, уже покоящееся в
нашем образе мыслей в качестве чего-то действительно
правильного. Но для того, чтобы какая-либо особенность
в правилах поведения сохраняла свое особое положение,
она должна опираться на привычку или предрасположен­
ность, устанавливающую нормы ее развития. Потребность
в подставной праздности или демонстративном потребле­
нии подчиненного труда является господствующим по­
буждением к содержанию прислуги. Пока это остается
верным, без лишнего обсуждения можно прийти к согла­
шению, что всякий отход от общепринятой практики, ког­
да обнаруживается, что обучение прислуги происходило в
сжатые сроки, вскоре оказывается безболезненным. Тре­
бование дорогостоящей подставной праздности действует
косвенно, выборочно, направляя формирование- нашего
вкуса — нашего представления о том, что правильно и что
нет в делах такого рода. Таким образом, искореняются, не
получая одобрения, несообразующиеся с этим требовани­
ем начинания.                                                                   i

Когда уровень состояния, признаваемый общественным мнением престижным, становится выше, усложняется система владения прислугой и ее использования. Приоб­ретение в собственность и содержание рабов, занятых в материальном производстве, свидетельствует о богатстве и доблести, а содержание ничего не производящих слуг — о еще большем размере состояния и более высоком поло­жении. На основании этого принципа возникает сословие прислуги — чем многочисленнее, тем лучше, — у которой одна обязанность — тупо прислуживать особе своего вла­дельца и таким образом служить очевидным доказатель­ством его способности, не производя, использовать значи­тельное количество подчиненного труда. Затем происхо­дит разделение труда среди прислуги и тех, кто находится в зависимости и чья жизнь проходит в поддержании поче­та праздного господина. При этом, тогда как одни зани­маются за пего материальным производством, другие, обычно во главе с женой или главной женой, потребляют за него, демонстрируют праздность, представляя тем са­мым очевидное доказательство, что их хозяин способен нести большие денежные убытки, которые не вредят его незаурядной состоятельности.

Этот очерк, дающий в несколько идеализированном и схематичном виде картину развития домашнего услуже­ния и указывающий на его природу, оказывается в наи-

более близком сходстве с той культурной стадией, рая была названа здесь квазимиролюбивой стадией про­изводства. Именно на этой стадии личное услужение впервые поднимается до положения экономического ин­ститута и занимает значительное место в образе жизни общества. В ходе развития культуры квазимиролюбивая стадия идет за собственно хищнической стадией — это две последовательные фазы варварства. Характерная черта -квазимиролюбивой стадии — официальное соблюдение ми­ра и порядка, при всем том, что на этой стадии в жизни общества существует слишком много элементов принуж­дения и классового антагонизма, чтобы называть ее миро­любивой в полном смысле этого слова. Для многих целей с любой другой точки зрения, отличной от экономической, можно было бы с тем же успехом назвать ее стадией ста-'туса. Этим термином вполне подытоживается способ уста­новления различий между людьми, а также духовное-состояние людей на этом культурном уровне. Но в каче­стве описательного термина как для указания на тенден­цию развития производства, так и для характеристики; преобладающих в этот момент экономического развития: способов производства термин «квазимиролюбивый» ка­жется предпочтительным. В том, что касается обществ западноевропейской культуры, эта фаза экономического развития, вероятно, ушла в прошлое, за исключением малочисленной, хотя весьма бросающейся в глаза части членов общества, в ком привычки мышления, свойствен­ные варварской культуре, претерпели лишь относитель­но слабое разложение.

Личное услужение все еще является элементом боль­шой экономической важности, особенно в том, что касает­ся распределения и потребления благ, но даже и здесь его относительное значение ранее было несомненно меньше. Наивысшее развитие подставной праздности приходится на прошлое, а не на настоящее, а его наилучшее выраже­ние в настоящее время следует искать в образе жизни выс­ших слоев праздного класса. Современная культура многим обязана этому классу: сохранением традиций, обычаев и образа мышления, бытовавших на уровне более архаичной культуры, где они получили самое широкое¹ распростра--нение и наиболее результативное развитие. :..,;. : , "В современном .промышленном обществе 'так ; высоко развиты, механические приспособления,- 'используемые ;в .повседневной жизни'для 'создания-.благ и удобств, что

I f til

>\ ;

•пая прислуга или, вернее, любого рода домашняя прислу-та нанимается кем-либо практически лишь в силу канона 'почтенности, перенесенного традицией из прежнего обще­ственного уклада. Единственным исключением будет при­слуга, нанимаемая для ухода за лицами нездоровыми и Слабоумными. Однако такую прислугу надо относить не к категории домашних слуг, а к категории квалифицирован­ных сиделок, являющихся, следовательно, видимым, а не •действительным исключением из правила.

- Непосредственным мотивом того, чтобы содержать •домашнюю прислугу, к примеру, в умеренно обеспечен­ном семействе в наши дни, выступает (внешне) тот факт, что члены семейства не способны, не испытывая при этом неудобства, охватить всю работу, необходимую такому со­временному институту, как дом. А причинами того, что они не в состоянии сделать это, являются, во-первых, то, что у (шх чересчур много «общественных обязанностей», и, во-вторых, то, что работа, которую нужно сделать, -слишком трудна и ее слишком много. Эти две причины можно переформулировать следующим образом. (1) В ус­ловиях подчинения кодексу благопристойности силы и -время членов такого семейства должны представительным •образом тратиться в"актах демонстративной праздности, ^!вроде визитов, катаний, клубов, кружков кройки и шитья, Спортивных, развлечений, участия в благотворительных 'организациях, а также в других подобных социальных -функциях. .Те лица, чье время и энергия заняты в таких -делах, признаются, что все эти церемоний, как и внима­ние, которое, между прочим, уделяется одежде и другим •вида'м' демонстративного потребления, очень утомитель­ны, но совершенно неизбежны. (2) В условиях подчине­ния: требованию демонстративного потребления атрибуты .человеческой.';жизни — такие, как жилище, обстановка, экзотические безделушки, гардероб, питание,'—стали столь сложными и обременительными, что потребители не могут должным образом справиться, с ними без посторонней помощи. Личный контакт с нанятыми людьми, которые призваны "на помощь для выполнения заведенного благо­пристойного порядка, обыкновенно вызывает неудоволь­ствие домашних, но их присутствие терпят, за него платят, с тем чтобы передавать им долю обременительного потреб­ления . материальных благ. Присутствие в доме прислуги, ;а в~особой мере— категории личной прислуги является уступкой в физическом удобстве ради удовлетворения

-106

моральной потребности в денежной благопристой­ности.

Проявления подставной праздности в современных
условиях складываются большей частью из того, что назы­
вается домашними обязанностями. Эти обязанности теперь
быстро становятся работой, выполняемой не столько во
благо лично главы семьи, сколько для поддержания пре­
стижа семейства, взятого как совокупная единица —
группа людей, членом которой на официально равных
условиях является хозяйка. Как только семейство, для
которого выполняются обязанности по хозяйству, отходит
от своей архаичной основы, каковой является собствен­
ность в форме брака, безусловно, появляется тенденция к
выходу этих обязанностей из категории подставной празд­
ности в исконном смысле этого слова, за исключением тех
случаев, когда они выполняются наемной прислугой. Дру-'
гими словами, так как подставная праздность возможна
лишь на основе статуса или наемной службы, исчезнове­
ние из человеческих взаимоотношений статуса в любой
момент развития влечет за собой исчезновение подставной
праздности при достигнутом на сей день уровне общест­
венной жизни. Однако в уточнение сделанного замеча­
ния следует добавить, что, пока институт домашнего хо­
зяйства состоятелен, пусть возглавляемый не единолично,
категория непроизводительного труда, выполняемого ради
почтенности семейства, должна все-таки относиться к раз­
ряду подставной праздности, хотя в незначительно изме­
ненном смысле. Теперь эта праздность представляется за
квазиединоличное семейство в целом, а не только за главу
семейства, являвшегося, как было прежде, единоличным
владельцем собственности.                                                '

 

было обязанностью женщин, а потреблять — прерогативой мужчин благородного происхождения и воспитания. Пьянство и другие патологические последствия свободно­го употребления алкогольных напитков и наркотиков, следовательно, могут стать почетными, будучи второсте­пенными признаками превосходящего статуса тех, кто в состоянии позволить себе такое удовольствие. Отклонения от нормы, вызванные подобными злоупотреблениями, ши­роко почитаются среди некоторых народов за неотъемле­мо мужские качества. Нередко названия определенных болезненных состояний человека, возникающих на такой почве, входили в разговорную речь в качестве сино­нимов слов «знатный» или «благородный». Симптомы до­рогостоящих пороков являются общепринятыми призна­ками более высокого положения в обществе только на относительной ранней ступени развития культуры, имея тем самым тенденцию к тому, чтобы превратиться в до­стоинства и вызывать почтительное отношение общества; почтенность, закрепляющаяся за определенными дорого­стоящими пороками, в течение долгого времени настолько сохраняет свою силу, что заметно ослабляет осуждение, с которым общество смотрит на мужчин состоятельного или знатного слоя, позволяющих себе неумеренную привер­женность удовольствиям. Распространению неодобрения такого рода удовольствий, когда их позволяют себе мало­летние, женщины или подчиненные, придает силы все то же завистное различие. Там, где в установлении условно­стей сохраняется сильное влияние примера, подаваемого праздным классом, можно наблюдать, как женщины все еще живут в том же традиционном воздержании от потреб­ления «стимуляторов».

Такой характер воздержания от употребления алко­гольных напитков и наркотиков, которому следуют жен­щины из почтенных слоев, может показаться чрезмерной логической изощренностью в ущерб здравому смыслу. Однако факты, имеющиеся у каждого, кому интересно в них разобраться, постоянно говорят о том, что женщины проявляют большую умеренность благодаря принятой в обществе условности. Эта условность,-вообще говоря, про­является сильнее всего там, где патриархальная тради­ция — традиция считать .женщину рабыней — по-прежне­му удерживается и особенно сильна. В том понимании, -которое сильно видоизменилось по.-.-масштабам и строгости приложения, но которое ни в коем случае не утратило до

•сих пор своего значения, эта традиция гласит, что женщи-
на> будучи рабой, должна потреблять только то, что необ-
.ходимо ей для поддержания жизни — за исключением
разве тех случаев, когда ее потребление идет во благо ее
,-   господину или приумножает его добрую славу. Потребле-
I   ние предметов роскоши и удовольствий — это в истинном
смысле потребление, направленное на благо самого потре­
бителя, и, следовательно, является признаком того, что он
1    и есть господин. Подобное потребление другими может
иметь место только на основании проявленной господи­
ном терпимости. Соответственно мы можем найти пере-
¹    житки запрета на предметы роскоши и удовольствия, со-
/    хранившиеся по меньшей мере в форме общепринятого
-неодобрения по отношению к их потреблению несвобод-
^:        'Еым или зависимым сословием в обществах, где образ

\f .мышления в народе с самого основания формировался
f- патриархальным укладом. Это особенно справедливо в от-
^!         ношении тех определенных, предметов роскоши и удоволь-

(1    ствий, потребление которых зависимым сословием ощу-

'•*,    тимым образом умаляло бы благо или . удовольствие

*-   .господ, а также тех предметов, потребление которых счи-
<Л     тается неправомерным по другим основаниям. В представ-

лении многочисленного консервативного среднего класса
Г    стран Запада употребление различных «стимуляторов»

!•      заслуживает неодобрения по меньшей мере по одной, если

,      не по обеим указанным причинам; является слишком зна-

'      чительным, чтобы остаться незамеченным, тот факт, что

.именно среди этих - слоев в странах германской • культуры, сохраняющих сильное чувство патриархальных -приличий, женщины должны в значительной степени подчиняться запрету на алкогольные напитки и наркоти­ки. С многочисленными оговорками — их . становилось больше по мере того, как постепенно ослаблялись старые патриархальные обычаи, — общим правилом, которое представляется справедливым и обязательным, является то, что женщины должны участвовать в потреблении только ради блага их господ. Конечно, можно возразить, что расходы на женское платье и убранство дома — оче-

•     видное исключение из этого правила, однако впоследствии
окажется, что это исключение в гораздо большей степени
видимое, нежели действительное.

На ранних стадиях экономического развития потреб-

•     пение товаров, особенно высокосортных (идеально — все
потребление сверх прожиточного минимума), принадле-

IU

.-•Г.

жит обыкновенно праздному классу. Это ограничение, ве­роятно, исчезает, по крайней мере формально, после того, как общество достигает в своем развитии более поздней, миролюбивой стадии с частной собственностью на .мате­риальные ценности и системой производства, основанной на наемном, труде либо на мелком домашнем промыс­ле.. Однако на ранней квазимиролюбивой стадии, когда формировалось и обретало постоянство так много тради­ций, посредством .которых институт праздного класса оказывал действие на дальнейшее развитие экономической жизни общества, это правило имело силу общественного закона. Оно служило .в качестве нормы, с которой стреми--лось сообразовываться потребление, и всякий заметный отход от нее следует рассматривать как отклонение, кото­рое, конечно же, будет, исключено в ходе дальнейшего развития. Квазимиролюбивый праздный господин, далее, пе только вкушает хлеб насущный сверх необходимого

-      минимума для поддержания жизни и здоровья — его по­
требление приобретает особую специфику в отношении
качества потребляемых товаров. Он вволю потребляет
самое лучшее из еды, напитков, наркотиков, жилья, услуг,
украшений, платья, оружия и личного снаряжения, уве­
селений, амулетов, а также божеств и идолов. В имеющем
место процессе постоянного улучшения предметов его по­
требления мотивирующим принципом и близлежащей
целью всякого нововведения, несомненно, является повы­
шение личного удобства и благополучия благодаря улуч­
шению и совершенствованию производимых продуктов.
Однако это не остается единственной целью потребления.
Каноны почтенности спешат воспользоваться такими но­
вовведениями, которые, согласно.. критериям, достойны
'сохранения. Так- как потребление товаров более высокого
качества есть свидетельство богатства, оно становится

•      почетным, и наоборот, несостоятельность в потреблении
'товаров: должного качества и в необходимом количестве
. является признаком низкого положения.

Растущая разборчивость до мелочей в качестве еды, питья и т. д. вскоре затрагивает .не' только образ жизни, но также воспитание и духовное развитие праздного гос­подина. Это уже не просто удачливый воинствующий самец, сильный мужчина, обладающий находчивостью, выдержкой и отвагой. Чтобы избежать -посмешища, он должен воспитывать свой вкус, ибо теперь, на него ложит­ся _хобязаность уметьгкак следует отличать в> потребляемых

товарах «знатное происхождение» от «низкого». Он ста­
новится знатоком в яствах, заслуживающих различной
степени похвал, .напитках и безделушках, в приличествую^
щем облачении и архитектуре, в оружии, играх, танцах и
наркотиках. Такое упражнение эстетических способностей
требует времени и сил, и требования, накладывающиеся в.
этой области на благородного господина, ведут к превра­
щению его праздной жизни в более или менее усердное
занятие в деле освоения секретов того, как приличеству­
ющим образом вести праздную жизнь. Существует требо­
вание, тесно связанное с необходимым условием свободно­
го, потребления тех, а не иных товаров, — благородный
господин должен уметь потреблять их подобающим обра­
зом. Он учится вести свою праздную жизнь по должной
форме. Отсюда и возникают хорошие манеры, подобно
тому как указывалось в одной из предыдущих глав. Бла­
говоспитанное поведение и высокородный образ жизни —
это следование нормам демонстративной праздности и
демонстративного потребления.                                      >

Для господина, живущего в праздности, демонстратив­ное потребление материальных ценностей есть средство достижения уважения. По мере того как богатство сосре­доточивается в его руках, его собственные усилия не обес­печат ему без посторонней помощи доказательств своего могущества. Следовательно, он приводит на подмогу дру­зей и соперников, прибегая к ценным подаркам и устраи­вая дорогие пиры и увеселения. Подарки и пиры, вероят­но, имели другое происхождение, нежели - наивное хвас­товство, но удобную возможность использования их имен­но с этой целью они приобрели очень рано, сохраняя за собой указанное свойство до настоящего времени. Роскош­ные увеселения, такие, как потлач * или бал, особенно .хорошо служат своему назначению. Соперник, которого хозяин угощает и развлекает, желая установить сравне­ние, таким способом обращается в средство, помогающее достижению цели. Он. осуществляет за хозяина подстав­ное потребление и в то же самое время является свидете­лем потребления тех излишков благ, которыми хозяин не в состоянии распорядиться без посторонней помощи, кро­ме этого, он превращается в свидетеля той легкости, с ко­торой хозяин владеет правилами этикета.

* Потлач — индейский праздник, на котором раздаются по-
•дарки.— Прим. перев.        . • •   :•             ,   ;• _:

ствующее положение в социальной структуре, а его образ Жизни и нормы достоинства представляют собой нормы. почтенности для всего общества. Соблюдение этих норм,, до некоторой степени приблизительное, становится дол­гом всех, кто стоит на более низких ступенях социальной лестницы. В современном цивилизованном обществе по­граничная линия между его слоями становится размытой и подвижной, и в любом обществе, где имеет место такая картина, норма почтенности, устанавливаемая высшими классами, распространяет свое влияние сверху вниз на всю структуру общества до самых низких слоев. В резуль­тате в качестве своего идеала благопристойности предста­вители каждого слоя общества принимают образ жизни, вошедший в моду в следующем соседнем, вышестоящем слое, и устремляют свои усилия на то, чтобы не отстать от этого идеала. Боясь в случае неудачи поплатиться сво­им добрым именем, а также потерять уважение к себе, они вынуждены подчиняться общепринятому закону бла­гопристойности, по крайней мере внешне. ""• Основа, на которой в конечном счете покоится хоро­шая репутация в любом высокоорганизованном общест­ве, — денежная сила. И средствами демонстрации денеж­ной силы, а тем самым и средствами приобретения или сохранения доброго имени являются праздность и демон­стративное материальное потребление. Собственно, оба эти способа, пока остается возможным их применение по мере движения вниз по ступеням социальной лестницы,- оста­ются в моде; и в тех более низких слоях, где эти два спо­соба применяются, и та и другая обязанность в значитель­ной мере передается в семье жене и детям. На более низ­кой ступени, где для жены становится неосуществимой какая бы то ни была степень праздности, даже показной, все-таки сохраняется демонстративное материальное по­требление, осуществляемое женой и детьми. Глава семей­ства также может что-то делать в этом направлении и обычно на самом деле делает, однако при погружении на еще более низкие уровни, где бедность граничит с жизнью в трущобах, мужчина, а вскоре и дети практически, пере­стают потреблять материальные ценности ради видимости и "женщина остается практически единственной, кто демонстрирует денежную благопристойность семьи. Любое демонстративное потребление, ставшее обычаем,- не -оста­ется без внимания ни в каких- слоях общества, даже самых'обнищавших. От последних" .предметов этой ^: статьи

потребления отказываются разве что под давлением жес­точайшей нужды. Люди будут выносить крайнюю нищету и неудобства, прежде чем расстанутся с последней пре­тензией на денежную благопристойность, с последней без­делушкой. Нет ни одного класса и ни одной страны, кото­рые бы столь малодушно поддавались давлению 'физиче­ских потребностей, что отказывали бы себе в удовлетво­рении такой высшей, или духовной, потребности.

Как представляется из предшествующего обзора разви­тия демонстративной праздности и демонстративного потребления, возможность использования как одного, так и другого в целях приобретения и сохранения почтенно­сти заключается в элементе расточительства, общем для них обоих. В одном случае это излишняя трата времени и сил, в другом — излишнее материальное потребленпе. В обоих случаях это способы демонстрации факта обла­дания богатством; и они оба общепринятым образом при­знаются равноценными. Выбор одного из этих способов есть просто вопрос очевидной сообразности с обстоятель­ствами в той мере, в какой этот выбор не находится под влиянием других норм приличия, проистекающих из дру­гого источника. На различных ступенях развития эконо­мики предпочтение на основе целесообразности может отдаваться одному или другому способу. Вопрос заключа­ется в том, какой из них окажется 'наиболее действенным по отношению к тем людям, на чьи убеждения необходи­мо оказать влияние. На практике этот вопрос решался по-разному, в зависимости от различных обстоятельств.

Пока общество или социальная группа довольно малы и достаточно компактны, чтобы находиться под влиянием одного только факта, что всем все друг о друге известно, •т. е. пока социальное окружение, адаптация к которому диктуется требованиями почета, заключается в сфере личных знакомств индивида и соседской молвы, до тех пор оба способа дают примерно одинаковые результаты. Сле­довательно, на более ..ранних ступенях развития и тот и другой будут примерно равным образом соответствовать цели. Однако, когда углубляется дифференциация обще­ства и становится необходимым оказывать влияние на бо­лее широкое социальное окружение, потребление начинает брать верх над праздностью в качестве обычного сред­ства демонстрации благопристойности. Это особенно спра­ведливо во время  поздней, миролюбивой экономической

 

 

1|Й^{;               ;} стадии. Средства коммуникации и: подвижность населения?

';Й|!        представляют индивида на обозрение многих людей, не-

.<1j~-;j'        имеющих, никаких других возможностей судить о его поч-

)|}!        тенности, кроме тех материальных ценностей (и, вероят-

М у        но, воспитания), которые он, находясь под непосредствен-

1| II        ным наблюдением, в состоянии выставить напоказ.
fA ij¹                      Современная организация производства действует в^

;|| i          том же направлении и другим путем. Потребности совре-

t.J i;       мениой производственной системы нередко располагают

'};!:!'        бок о бок индивидов и целые семейства, отношения меж-

Ц i¹                      ду которыми имеют вряд ли какой другой смысл, кроме-

[|Н        момента сопоставления. Формально говоря, соседи часто-

:;|Н        даже не знакомы и не являются соседями по обществен-

i;|| •;       ному положению, и все же их преходящее мнение может

;j| ;j -    быть в высшей степени полезно. Единственным реальным

Щ I;       средством внушить этим не проявляющим сочувствия на-

fi.fi;       блюдателям вашей повседневной жизни представление о-

ц ill!       вашей денежной состоятельности является неустанная

^:j;ji|        демонстрация платежеспособности. В современном обще-

jj •;^;                    стве наблюдается более частое посещение больших сбо-

;|| \\         ршц людей, которым не известна повседневная жизнь ин-

щ\}.,         дивида; это такие места, как церкви, театры, балы гости-

jjj'f       нпцы, парки, магазины и пр. С тем чтобы поразить

''||';]       мимолетных наблюдателей и сохранить под их взорами

«И¹                     довольство собой, подпись в собственной денежной силе

^|{;|       должна быть сделана такими буквами, которые бы чита-

J-|A      лись на бегу. Следовательно, очевидно, что тенденция

^!-S|!i!       развития в настоящий момент заключается в повышении

jijili      возможности полезного использования демонстративного

•jflllE       потребления по сравнению с праздностью.
;.Щ|)    -   Можно заметить также, что пригодность потребления

•;*:[ |;       как средства для поддержания репутации, а также выдви-

< н¹1;-       жение его в качестве одной из основ благопристойности в

viu ';^!                      полной мере проявляется в тех сферах общества, где наи-

'?;']• р.|       более широкое распространение получают социальные

У      контакты индивида и где подвижность населения наибо- ,||11}1       лее велика. От городского населения для демонстратив- ''itiSi       ного потребления требуется сравнительно большая часть '•Sf'Hji       дохода, чем от сельского, и требование это является более •''FrJiJ   "- настоятельным. В результате для поддержания прилич- (4::| Pi       ного внешнего вида .городскому населению, в. большей сте- |fj; i     пени, чем сельскому, свойственна привычка жить впро- - •Щ-1\        голодь. Поэтому американский фермер, его жена и дети "{•jifij ,   заметно уступают как в своих манерах, так и в модности: своей одежды семье, например, городского ремесленника с равным доходом. Дело не в том, что городское население по природе гораздо больше жаждет происходящей от де­монстративного потребления особого рода удовлетворен­ности, и не в том, что у ,сельского населения в меньшем почете находится денежная благопристойность. Но в го­роде более определенными являются как преходящий характер действия этого способа доказывать денежную состоятельность, так и побуждение к нему. Поэтому к та­кому способу прибегают с большей готовностью, и город­ское население в борьбе за то, чтобы превзойти друг друга, поднимает норму демонстративного потребления на более высокий уровень; все это приводит в городе к сравнитель­но более высоким расходам, требующимся для того, чтобы указать на данную степень денежной благопристойности. Требование сообразности с такой более высокой общепри­знанной нормой становится обязательным. Норма благо- • пристойности растет от слоя к слою, и под страхом утра­ты своего привилегированного положения необходимо жить на уровне требований приличного внешнего вида. Потребление становится более существенным элемен­том уровня жизни в городе, чем в сельской местности. • Среди сельского населения место потребления до некото­рой степени занимают сбережения и благоустройство дома, которые посредством соседской молвы становятся достаточно известными, чтобы служить таким же общим целям создания денежной репутации. Эти домашние удоб­ства и праздность — там, где позволяют себе праздность,— следует, конечно, тоже большей частью относить к стать­ям демонстративного потребления; и почти то же самое можно сказать и о сбережениях. То обстоятельство, что слой ремесленников откладывает сбережения в меньшем размере, несомненно, имеет место в результате того, что для ремесленника сбережения являются менее эффектив­ным средством рекламы, направленной на окружение, в котором он находится, нежели сбережения людей, живу­щих на фермах и в маленьких городках. Среди последних каждый знает о делах, особенно о денежном статусе, лю­бого другого. Рассматриваемое просто само по себе — взя­тое в качестве главного, — это добавочное побуждение, которому подвержены слои ремесленников и городских трудящихся, не может серьезно уменьшить размеры сбе­режений; однако, действуя в совокупности с другими мо­тивами, повышающими норму благопристойности в расхо- даху оно не -может не сдерживать тенденцию к сбереже­ нию весьма значительным образом.                 , Как осуществляется действие этого канона почтенно­сти, видно на удачном примере обычаев «посидеть за кружкой пива», «угостить», «покурить» в общественных местах, обычаев, распространенных среди городских рабочих и ремесленников и особенно среди более низких слоев городского населения. Работающие по найму печат­ники могут быть названы в качестве одной из социальных групп, среди которых такая форма демонстративного потребления пользуется большой популярностью, неся с собой известные, четко выраженные последствия, которые часто подвергаются осуждению. Привычки, присущие в этом отношении данному слою, относятся на счет некоего рода весьма неопределенной моральной неполноценности, которая ему приписывается, или пагубного влияния, кото­рое каким-то необъяснимым образом, как предполагается, оказывает на нравы этих людей выполняемая ими работа. Что касается положения тех, кто работает в наборных и печатных цехах обычных типографий, то его можно резю­мировать следующим образом. Мастерство, приобретенное в какой-либо одной типографии или городе, без труда используется почти в любой другой типографии или горо­де, т. е. инерция, связанная со специальным обучением ремеслу, незначительна. К тому же этот вид занятий тре­бует умственных способностей выше средних и такого же общего кругозора; таким образом, занятые в этой области люди могут легче, чем многие другие, извлечь выгоду из любого малейшего отличия в условиях найма в одном месте по сравнению с другим. Инерция из-за нежелания расставаться с родными местами является, следовательно, также незначительной. В то же время заработки в печат­ном ремесле достаточно высоки, чтобы можно было отно­сительно свободно переезжать с места на место. В резуль­тате возникает большая текучесть среди занятых в печат­ном деле, возможно большая, чем в любой другой столь же-оформленной и значительной группе рабочих. Эти люди постоянно сталкиваются с новым кругом знакомых, уста­навливая с ними непостоянные, преходящие отношения, однако тем не менее придавая в каждый конкретный момент большое значение их доброму мнению. Склонг ность людей к показному, усиленная чувством .товарище­ства, приводит к тому, что они свободно.тратят деньги на те -вещи, которые наилучшим образом служат указанной 124 цели. Повсюду обычай, .после/, того как он приобретает популярность, возводится в неписаный закон и включает­ся в состав общепринятой нормы благопристойности. Сле­дующий шаг-— превращение этой нормы благопристойно­сти в отправной пункт для дальнейшего движения в том же направлении, ибо ведь нет достоинства в том, чтобы просто жить в пассивной сообразности с нормой расточе­ния, на том уровне, на котором само собой разумеющимся-образом живет всякий занимающийся данным ремеслом. Превалирование элементов расточительства в жизни печатников по сравнению с другими рабочими можно-соответственно отнести на счет, по крайней мере" в какой-то степени, большей свободы передвижения и более пре­ходящего характера знакомств и общения людей этой про­фессии. Однако тщательный анализ показывает,. чтс реальной основой такого высокого уровня расточительств; является не что иное, как та же склонность к проявлению своего господства и денежной благопристойности, -которая делает французского крестьянина-собственника скупым и-бережливым и побуждает американского миллионера-основывать колледжи, больницы и музеи. Если бы закон демонстративного потребления в . значительной мере не-компенсировался действием других черт человеческой1 природы, ему чуждых, то для населения, занимающего-такое положение, какое занимают в настоящее время слои городских рабочих и ремесленников, всякое -сбережение-было бы логически невозможно, как бы ни были высоки их1 заработки или доходы. Однако, помимо наличия состояния и желания выста> вить его напоказ, существуют "другие нормы репутации и-другие, более или менее обязывающие каноны поведения;-некоторые из них входят в моду для того, чтобы-усилить или ограничить действие обширного, фундаментального-правила демонстративного расточительства. Так как~ •» эффективность праздности и показного материального по­требления просто поверяется тем, насколько они могут-служить в качестве рекламы богатства, мы должны быть, готовы к тому, что сначала сфера денежного- соперниче­ства будет разделена между демонстративным материаль­ным потреблением и праздностью примерно поровну. За­тем, как можно было бы ожидать, праздность постепенно-уступала бы свои позиции, стремясь к отмиранию по мере-поступательного развития экономики и увеличения разме­ров общества,.в .то время: как демонстративное потребле- H£i ние постепенно приобретало бы все большее значение в относительном и абсолютном выражении до тех пор, пока не поглотило бы весь имеющийся в распоряжении про­дукт, не оставив ничего свыше едва достаточных средств к существованию. Однако действительный ход развития несколько отличался от такой идеальной картины. Празд­ность с самого начала захватила первенство и заняла на квазимиролюбивой стадии развития культуры гораздо более почетное место в обществе, чем расточительное материальное потребление, и в качестве непосредственной экспоненты состояния, и как составная часть нормы бла­гопристойности. Начиная с этого момента и далее потреб-л-ение постепенно завоевывало экономические позиции, пока к настоящему моменту не получило бесспорного при­оритета, хотя ему еще далеко до поглощения продукции во всех сферах сверх прожиточного минимума. Обращение в ранний период к праздности как к гос­подствующему средству поддержания репутации объяс­няется архаичным разграничением благородных и низких :видов занятий. Праздность почетна и становится обяза­тельной отчасти потому, что демонстрирует освобожден-ность от низкого труда. Архаичное разделение общества на благородный и низкий классы основывается на завист-•ническом различии между почетными и унизительными занятиями, а на ранней квазимиролюбивой стадии это тра­диционное различие превращается в обязывающий канон •благопристойности. Укреплению позиций праздности спо--собствует тот факт, что она все еще выступает столь же эффективным свидетельством благосостояния, как и по­требление. В самом деле, в той сравнительно малой и постоянной по составу социальной среде, в которую поме­щен индивид на той культурной стадии, праздность так эффективна, что при содействии архаичной традиции, крайне осуждающей всякий производительный труд, она рождает крупный безденежный слой и даже стремится •ограничить продукцию общественного производства про­житочным минимумом. Такого крайнего сдерживания про­изводства не происходит, ибо рабский труд выполняется под принуждением, которое сильнее требований почтен­ности, так что работающие слои вынуждены производить продукт сверх их прожиточного минимума. Сравнительно меньшее обращение к демонстративной праздности как к •основе репутации происходит впоследствии благодаря тому, что становится относительно выше эффективность потребления как свидетельства обладания богатством, од­нако частично это явление объясняется п другой причи­ной, чуждой и в какой-то степени идущей вразрез с обы­чаем демонстративной праздности. -•' Этим враждебным фактором является инстинкт мас­терства. Если позволяют обстоятельства, этот инстинкт располагает людей к благосклонному взгляду на произво­дительный труд и на все, что представляет собой пользу для человека. Он склоняет их к резкому осуждению расто­чительных затрат времени и сил. Инстинкт мастерства, присутствует во всех людях и дает знать о себе даже в. очень неблагоприятных условиях. Поэтому, как бы ни бы­ло данное расходование расточительным в действительно­сти, опо должно иметь по крайней мере какое-нибудь, благовидное оправдание, что-нибудь вроде показной цели. То, каким образом при особых обстоятельствах инстинкт мастерства порождает завистнические различия между знатными и низкими классами и развивает вкус к доблест­ной деятельности, указывалось в одной из предыдущих глав. В той мере, в какой инстинкт мастерства вступает в противоречие с законом демонстративного расточительст­ва, он выражается не столько в настоятельном требовании. реальной полезности, сколько в постоянном ощущении одиозности и эстетической неуместности того, что видит­ся явно бесполезным. Обладая свойством инстинктивного-действия, его влияние касается главным образом тех слу­чаев, когда нарушения его требований, наглядны и очевид­ны. Лишь в тех случаях, когда его действие не столь незамедлительно и менее ограничено обстоятельствами,, оно распространяется на те существенные отклонения от его требований, которые понимаются только по размыш­лении. • Пока всякий производительный труд продолжает вы- • подняться исключительно или как правило рабами, созна­ние пугающей унизительности всякого производительного-усилия слишком постоянно и сильно, чтобы всерьез позво­лить инстинкту мастерства оказывать серьезное действие-и приводить праздный класс к производственной-деятель­ности; однако, когда квазимиролюбивая стадия (с ее си­стемой рабства и статуса) переходит в миролюбивую про­изводственную стадию (с наемным трудом и денежкой-оплатой) , этот инстинкт более действенно включается в игру. Он начинает; завоевывать и формировать взгляды людей на то, что достойно поощрения, и утверждается в. качестве по крайней мере вспомогательного канона само­удовлетворенности. Оставляя в стороне все привносимые обстоятельства, можно сказать, что в ничтожном мень­шинстве остаются сегодня те лица (из взрослых), кто не питает никаких намерений по достижению какой-либо цели или кем не движет собственное побуждение придать форму какому-то предмету, факту или отноше­нию, с тем чтобы ими мог воспользоваться человек. Эта наклонность может в значительной степени подавляться побуждением к почтенной праздности и стремлением из­бежать неприличествующей полезности, оказывающими 'более непосредственное действие, и, следовательно, она может выражаться лишь в несерьезной деятельности, например в выполнении «общественных обязанностей», в "квазинаучном и квазихудожественом образовании, в забо­тах по дому и его убранству, в участии в кружках кройки и шитья, в умении задавать тон в одежде и одеваться, играть в карты, гольф или управлять яхтой, в сноровке в •самых различных развлечениях. Однако тот факт, что инстинкт мастерства может под давлением обстоятельств выродиться в бессмысленность, ничуть не больше опровер­гает его наличие, чем реальность инстинкта наседки опровергается тем, что мы можем заставить ее высижи­вать фарфоровые яйца. В последнее время такая беспокойная тяга к какой-нибудь форме целенаправленной деятельности, которая в -то же время не была бы неприличным образом производи­тельной, приносящей частный или коллективный доход, знаменует собой различие в положении современного праздного класса и праздного класса квазимиролюбивой •стадии. Как было сказано выше, на этой более ранней ста­дии повсеместно господствующий в обществе институт рабства и статуса привел к неизбежному неодобрению целей, отличных от откровенно хищнических. Для наклон­ности к действию еще можно было найти какое-то при­вычное занятие вроде насилия, агрессии, направленной против враждебных групп, либо репрессии подчиненных классов внутри группы. Это служило облегчению напря­женности и оттоку энергии праздного класса без обраще­ния к действительно полезным или же к представляемым как полезные видам занятий. До некоторой степени той же цели отвечал и обычай охоты. Когда общество пришло в своем развити к организованному производству и более значительное использование земель почти не оставило 128 -возможностей для"охоты, под давлением энергии, застав­ляющей искать. выход в. полезном занятии, праздному классу ничего не оставалось, как искать его в каком-либо ином направлении. Низость, традиционно связанная с по­лезным усилием, с исчезновением принудительного труда также стала восприниматься менее остро, и тогда ин--стинкт мастерства начал заявлять о себе все более настой­чиво и последовательно. В какой-то мере изменилось направление наименьшего сопротивления, и энергия, ранее находившая отдушину в хищнической деятельности, теперь отчасти направляется •на какую-нибудь цель, выставляемую как полезная. Наро- • •чито бесцельная праздность начинает осуждаться, особен­но среди той значительной части праздного класса, пле­бейское происхождение которой не согласуется с тради-•цией otmm cum dignitate (свободное время почетно)., Однако тот канон почтенности, который не одобряет вся­кое занятие, имеющее характер производительного уси­лия, все еще присутствует и не позволяет никакому виду деятельности, реально полезному или носящему произво­дительный характер, ничего сверх того, что эта деятель­ность может приобретать весьма и весьма преходящую популярность. Это означает, что в практикуемой праздным классом демонстративной праздности наметилось измене­ние, хотя не столько по существу, сколько по форме. Об­ращением к несерьезной деятельности достигается ком­промисс между двумя противоречащими друг другу требованиями. Развиваются многочисленные и сложные правила вежливости, а также общественные обязанности, имеющие форму церемоний; основывается множество ор­ганизаций, в официальных названиях и стиле работы ко­торых воплощается какой-нибудь благовидный объект благотворительности, развивается бурная деятельность, ведется масса разговоров,, в результате участникам всех этих мероприятий может и не представиться случай заду­маться о действительном экономическом значении их дви­жения. Наряду с разыгрыванием целенаправленного заня­тия в нем неразрывно вплетенным в его структуру обыкно­венно, если . .не неизменно, присутствует ощутимый элемент целенаправленного усилия, стремление к какой-либо серьезной цели. В более узкой сфере подставной праздности произо­шла аналогичная перемена. Вместо того чтобы просто проводить время в видимом безделье, как в лучшие пат- 129

Заказ № 1614

 

 

риархальные времена, на более высокой миролюбивой ста­дии домашняя хозяйка усердно занимается заботами по дому. Характерные особенности такого развития домаш­ней службы уже указывались.

На протяжении всей эволюции демонстративного рас­ходования очевидным образом подразумевается, что для того, чтобы сохранить добрую славу потребителя, его де­монстративное расходование должно быть направлено на излишества. Чтобы приносить почет, оно должно быть рас­точительным. От потребления одних лишь предметов жиз­ненной необходимости не возникало бы никаких отличи-.тельных достоинств, кроме разве что по сравнению с пре­зренно бедными, которые не дотягивают даже до прожи­точного минимума; и из такого сравнения не могла бы получиться никакая норма расходования, разве что соот­ветствующая самому прозаическому и непривлекательно­му уровню благопристойности. Тем не менее был бы возможен уровень жизни, который позволял бы проводить завистническое сопоставление в областях, отличных от обладания богатством, например в различных проявлени­ях моральных, физических, интеллектуальных или эсте­тических сил. Сегодня пользуется популярностью сопо­ставление во всех этих направлениях; и во всех отноше­ниях оно обычно так неразрывно связано с денежным сопоставлением, что едва отличимо от последнего. Это особенно справедливо в отношении бытующей системы оценок выражения умственных и эстетических сил или способностей; поэтому мы нередко истолковываем как эс­тетическое или интеллектуальное то различие, которое по существу является всего лишь денежным.

Употребление термина «расточительство» неудачно в одном отношении. Используясь в повседневной речи, это слово носит оттенок осуждения. В нашем тексте оно упо­треблено за неимением лучшего термина, который будет адекватно описывать тот же диапазон мотивов и явлений и не будет восприниматься в одиозном значении, подра­зумевающем незаконное расходование продуктов челове­ческого труда или человеческого общества. С точки зре­ния экономической теории рассматриваемое расходование не более и не менее законно, нежели любое другое расхо­дование. Оно называется здесь «расточительство», потому что не служит человеческому обществу или не отвечает человеческому благополучию в целом, а не потому, что с

130

позиции отдельного прибегающего к расточительству потребителя это пустые или не на то направленные уси­лия или расходы. Если потребитель выбирает расточи-, тельную манеру расходов, то тем самым устраняется во­прос об относительной его полезности для потребителя по •сравнению с другими формами потребления, которые не порицались бы вследствие их расточительности. Какую бы форму ни выбирал потребитель или какую бы он ни преследовал цель, производя свой выбор, эта форма по­требления обладает для него полезностью уже благодаря тому, что он .отдает ей предпочтение. Вопрос о расточи­тельстве, как он видится отдельному потребителю с его точки зрения, возникает за пределами компетенции соб­ственно экономической теории. Следовательно, употреб- • ление слова «расточительство» в качестве специального термина не несет никакого порицания мотивов, которыми руководствуется в условиях канона демонстративного рас­точительства потребитель, или целей, которые он пресле­дует.

Однако, исходя из других соображений, стоит заме­тить, что слово «расточительство», используемое в повсе­дневной речи, имеет значение порицания того, что харак­теризуется как расточительное. В самом этом здравом зна­чении обнаруживает себя инстинкт мастерства. Распро­страненное в массах порицание расточительства говорит о том, что для того, чтобы находиться в согласии с самим собой, обыкновенный человек должен уметь видеть во всем без исключения, чем человек обладает, и в любом и каждом его усилии улучшение жизни и увеличение бла­гополучия в целом. Чтобы получить безоговорочное одоб­рение, любое экономическое явление должно оправдывать­ся при поверке на безличную полезность — полезность с общечеловеческой точки зрения. Относительное 'преиму-. щество, или преимущество в состязании, одного индивида по сравнению с другим не соответствует требованиям эко­номической справедливости, и поэтому конкуренция в расходовании не получает одобрения с точки зрения такой справедливости.

Строго говоря, в рубрику демонстративного расточи­тельства не следует включать ничего, кроме такого расхо­дования, которое производится на почве завистнического денежного сопоставления. Однако для того, чтобы ввести под эту рубрику какой-либо данный элемент или пред­мет, не обязательно, чтобы он расценивался как расточи-

9*                                      131

''.Ц

-переворот -в установившемся у людей образе мышления или внезапно возвратить их к прежним привычкам. Нуж--но время, чтобы какая-либо. перемена распространилась •в массах и затронула, привычные взгляды людей; .особен­но много времени требует изменение привычек тех клас­сов, которые занимают более отдаленное положение в об­ществе по...отношению к «светилу». Этот процесс медлен­нее происходит там, где меньше подвижность населения либо где дистанции между различными слоями больше и выражены резче. Но .при наличии времени у праздного класса есть все возможности предусмотреть в целом и в деталях образ жизни общества; тогда как в отношении существенных принципов престижности те перемены, ко­торые в состоянии произвести праздный класс, лежат в , узких пределах допустимости. Его наставления и личный пример имеют силу предписаний для всех нижележащих слоев, однако при выработке наставлений, которые спус­каются этим слоям,—чтобы служить руководством привы-.боре форм и методов приобретения почета, т. е. при форми­ровании практической и духовной жизни низших слоев, — эти влиятельные предписания следуют канону демонстра^ тынного расточительства, который в различной степени сдерживается инстинктом мастерства. К этим нормам нужно добавить еще один общий принцип, присущий при­роде человека, — хищнический умысел, — который по сво­ей сути и психологическому содержанию лежит между двумя названными свойствами. Воздействие этого послед-него на формирование образа жизни требует особого рас­смотрения.

Канон почтенности, таким образом, должен приспосаб­ливаться к экономическим обстоятельствам, традициям и степени духовной зрелости того отдельного класса, образ жизни которого он-призван упорядочивать. Надо особо отметить, что, какова бы ни была власть официального по­рядка вещей, как бы он ни соответствовал основополагаю­щим требованиям престижности в его начинаниях, он ни при каких обстоятельствах не может удерживаться в силе, если по истечении времени или при переходе к менее иму­щему классу оказывается, что он идет вразрез с первей­шей основой благопристойности у цивилизованных наро­дов, а именно способностью надежно служить цели стимулирующего, завистного сопоставления денежных успехов.

Очевидно, что каноны расходования в значительной

'136

мере определяют уровень жизни в любом обществе и в любом классе. Не менее очевидно, и то, что преобладаю­щий в какое-то данное время и на какой-либо данной социальной широте уровень жизни в свою очередь в зна­чительной мере определяет .как формы, которые примет престижное расходование, так и степень, до которой эта «высшая» потребность будет управлять потреблением. В этом отношении общепринятый жизненный уровень оказывает действие, имеющее преимущественно воспре­щающий характер: оно направлено почти исключительно на то, чтобы не дать сократиться однажды установивше­муся масштабу демонстративных расходов.

Жизненный уровень имеет природу . привычки. Он
является привычным мерилом и задает привычный поря­
док реагирования на определенные стимулы. Трудность
отступления от привычного уровня — это трудность отка­
за от однажды усвоенной привычки. Сравнительная лег­
кость, с которой повышается жизненный уровень, означа­
ет, что жизнь общества есть процесс эволюции и что он
будет без труда развертываться в каком-либо из .тех на­
правлений, где самовыражение получает новую степень
свободы. Но когда уже усвоена привычка самовыражения
по такой заданной линии малого сопротивления, самовы­
ражение будет искать привычный выход даже после того,
как в среде произойдут- какие-либо изменения и тем самым
повысится сопротивление внешних обстоятельств. Эта по­
вышенная способность самовыражения в заданном направ­
лении, которая называется привычкой, позволяет выдер­
живать значительное увеличение сопротивления, которое
внешние обстоятельства оказывают развертыванию жиз­
ни. Наблюдаются ощутимые различия как среди разнооб­
разных привычек, или укоренившихся способов и областей
самовыражения, которые в значительной мере определяют
уровень жизни отдельного человека, так и в том, насколь­
ко сохраняется инерция в противодействии среде, а также
в степени упорства, с которым индивид ищет самовыра­
жения в заданном направлении.                      .   . - > • .

Таким образом, выражаясь языком современной:, эко­номической теории, хотя люди неохотно идут на. сокра­щение расходов в любой сфере потребления, они все-таки в одних случаях делают это охотнее, чем в других; поэто­му наряду с неохотным отказом от любых статей привыч­ного потребления существуют определенные виды потреб­ления, от которых люди отказываются крайне, неохотно,

137

Н1ИЧИ I «И»;

Предметы н формы потребления, за которые наиболее крепко держится потребитель, — это обычно так называе­мые предметы первой жизненной необходимости, или ми­нимум средств к существованию. Минимум средств к существованию, конечно, не является твердо установлен­ным рационом, определенным и неизменным по количе­ству и виду товаров. Но при данном рассмотрении можно считать, что он состоит из некоторой более или менее оп­ределенной совокупности предметов потребления, необхо­димых для поддержания жизни. В случае все большего сокращения расходов от этого минимума, как можно пред-•положить, отказываются в последнюю очередь. Вообще говоря, самые древние и закоренелые из привычек, управ­ляющих жизнью отдельного человека, — те привычки, ко­торые затрагивают его существование как биологического организма, — являются наиболее живучими и властными. За ними — в несколько неупорядоченной и постоянно ме­няющейся градации—идут потребности более высокого по­рядка —• привычки, усваиваемые позже в жизни отдельного человека или народа. Некоторые из этих потребностей, например вошедшее в привычку потребление алкогольных напитков и наркотиков, потребность в спасении души (в эсхатологическом смысле) или в доброй репутации, могут в некоторых случаях предшествовать низшим, или более элементарным, потребностям. В общем, чем дольше скла­дывается привычка, тем она прочнее, и чем более она совпадает с предыдущими, усвоенными ранее формами общественной жизни, тем настойчивее данная привычка будет заявлять о себе. Привычка будет сильнее, если от­дельные свойства человеческой природы, затрагиваемые ее действием, или особые склонности, находящие в ней выражение, будут свойствами и склонностями, уже став­шими неотъемлемой частью существования или тесно свя­занными с историей отдельной этнической группы.

Разные люди с разной степенью легкости усваивают привычки и в разной мере способны от них отказываться; это говорит о том, что усвоение отдельных привычек за­висит не только от продолжительности привыкания. При решении вопроса о том, какая совокупность привычек станет господствовать в образе жизни индивида, такое же, как и продолжительность усвоения привычки, значе­ние имеют унаследованные склонности и свойства харак­тера. Преобладающий тип передаваемых по наследству склонностей, или, другими словами, тип темперамента,

присущий господствующему слою какой-лиоо этнической общности, в значительной мере предопределяет масштабы и характер жизнедеятельности. Насколько большое зна­чение имеют унаследованные индивидом особенности для быстрого и определенного усвоения привычки, показыва­ет то, с какой крайней легкостью усваивается порой все­властная привычка к алкоголю или как аналогичным об­разом усваивается неизменная привычка соблюдения обрядов благочестия у лиц, имеющих к тому особую склонность. Схожее значение имеет и та своеобразная лег­кость привыкания к конкретному человеческому окруя^е-нию, которая называется романтической любовью.

Люди отличаются друг от друга в отношении, у насле­дованных склонностей или в отношении того сравнитель­ного умения, с каким они разворачивают свою жизнедея­тельность в тех или иных областях. И привычки, которые переходят в сравнительно сильные склонности или совпа­дают с ними, проявляясь легче других привычек, стано­вятся очень важным фактором в материальном благопо­лучии человека. Роль, которую склонности играют в усво­ении ряда сравнительно устойчивых привычек, определя-юпшх уровень жизни, и объясняет тот факт, что люди крайне неохотно отказываются от привычных статей рас­ходов в процессе демонстративного потребления. Предрас­положенность, в которой нужно усматривать почву, для такого рода привычки, — это склонность к соперничеству; а склонность к соперничеству, к завистному сравнению — черта, имеющая глубокие корни, пронизывающая всю. человеческую природу. Она в любом новом обличий про­являет/ себя достаточно бурно и, укоренившись однажды в какой-нибудь форме выражения, заявляет о себе с боль­шой настойчивостью. Когда стремление проявить себя в какой-то статье престижных расходов становится привыч­кой, когда некий данный набор стимулов встречает при­вычный ответ в деятельности данного рода и направления, деятельности, движимой живой и глубоко проникающей предрасположенностью к соперничеству, •— от таких рас­ходов человек отказывается как раз с крайней неохотой. С другой стороны, как только наращение денежных сил позволяет развернуть деятельность в большом масштабе, с новым размахом, издавна присущие роду человеческо­му свойства дают о себе знать, устанавливая то, а не иное, новое направление, которое принимает общественная жизнь. И те наклонности, которые уже активно выража-.

ill

ются в каких-либо родственных формах, и те, которым приходит на помощь получивший в данное время общее признание образ жизни с его корректирующими указани­ями, и те, для проявления которых всегда имеются в на­личии^ материальные средства и предоставляется удобный случай, — все они будут играть особенно важную роль в выборе формы и направления, в которых заявит о себе новый прирост совокупной силы индивида. Таким обра­зом, говоря конкретно, в любом обществе, где демонстра­тивное потребление есть составная часть образа жизни, увеличение платежеспособности индивида с большой сте­пенью вероятности принимает форму расходов в какой-нибудь общепринятой сфере демонстративного потребле­ния.

За исключением инстинкта самосохраненрш, предрас­положенность к соперничеству является, вероятио, самым сильным, 'Живым и настоятельным из собственно эконо­мических мотивов. В индустриальном обществе эта пред­расположенность к соперничеству выражается, в денеж­ном соперничестве, а что касается цивилизованных запад­ноевропейских стран, то практически такая предрасполо­женность выражается в какой-либо форме демонстратив­ного расточительства. Потребность в демонстративном расточительстве, следовательно, всегда готова поглотить любое повышение эффективности производства или вы­пуска товаров, когда наиболее элементарные материаль­ные потребности удовлетворены. Там, где в современных условиях этого не происходит, причину расхождения сле­дует обычно искать в том, что темп увеличения состояния отдельных людей слишком быстр и привычный размер расходов, не успевает за ним или же данный индивид мо­жет откладывать заметное демонстративное потребление дохода на- более поздний срок, обычно намереваясь повы­сить, зрелищный эффект предполагаемого совокупного расхода. Когда возрастающая эффективность производства дает возможность обеспечить средства к существованию меньшими затратами труда, усилия участников производ­ства не ослабляются, а направляются на достижение бо­лее высоких результатов в демонстративном потреблении. С появлением вследствие увеличения эффективности про­изводства возможности сбавить темп напряженность тру­да не ослабевает, а прирост выработки обращается на удовлетворение потребности в демонстративном потребле­нии, которая может расти бесконечно, подобно тому как,

140

по экономической теории,: растут обычно высшие, или духовные, потребности. Главным образом именно благо­даря наличию элемента роста в уровне . жизни, Дж. С. Милль смог сказать, что «до сих пор представляет­ся сомнительным, чтобы все сделанные механические изо­бретения облегчали тяжелый труд хотя бы одного чело­века».

Уровень расходов, принятый в обществе или внутри того класса, к которому принадлежит человек, в значи­тельной мере определяет его жизненный уровень. Обще­принятый уровень расходов естественно осознается им как правильный и хороший, осознается через привычное созерцание и усвоение того образа жизни, к которому этот уровень относится. Но уровень расходов осознается и опо­средованно, через распространенное требование придер­живаться — из страха неуважения и остракизма — обще­принятого размаха расходов, считая это делом приличия. Принять модный жизненный уровень -и придерживаться его — до такой степени приятно и целесообразно, что это становится необходимым условием личного блага и жиз­ненного успеха. Уровень жизни любого класса — по край­ней мере когда речь идет о демонстративном расточитель­стве — будет обыкновенно настолько высок, насколько позволяет уровень доходов этого класса — при постоянной тенденции к повышению. Воздействовать на серьезную деятельность людей нужно, следовательно, имея в виду одну-единственную цель— направлять их на приобрете­ние как можно большего состояния и на неодобрение работы, которая не приносит никакой денежной прибыли. В то же время влиять на потребление— значит сосредо­точить его на тех направлениях, где оно наиболее хорошо видно со стороны тем людям, доброе мнение которых учи­тывается, тогда как те наклонности, следование которым не требует престижных затрат времени или средств, гро­зят оказаться пе у дел.

В результате того предпочтения, которое отдается де­монстративному потреблению, семейная жизнь многих классов сравнительно убога в контрасте с той блистатель­ной частью их жизни, которая проходит на виду. Как вто­ричное следствие того же предпочтения люди скрывают свою личную жизнь от чужих глаз. Когда дело доходит до той части потребления, которая может без осуждения оставаться в тайне, люди устраняются от всяких контак­тов с соседями. Отсюда обособленность, замкнутость

'••И

hi-,

пение о красоте и полезности и предметов обихода, и про­изведений искусства. Вещи пользуются предпочтением в употреблении до некоторой степени за счет того, что они демонстративно расточительны; их пригодность, как пред­ставляется, "где-то соразмерна тому, насколько они расто­чительны и насколько неприспособлены для употребления по их очевидному назначению.

Утилитарность предметов, ценимых за их красоту, на­ходится в тесной зависимости от дорогостоимости этих предметов. Эту зависимость выявит простой пример. Сере­бряная ложка ручной работы продажной стоимостью в. какие-нибудь десять-двадцать долларов обычно не более-полезна — в первом значении этого слова, — чем ложка из того же материала, изготовленная машинным способом. Она не может быть надежнее в пользовании, чём ложка машинного изготовления даже из такого «неблагородного»-металла, как алюминий, стоимость которой может быть не выше каких-нибудь десяти-двадцати центов^ В самом деле, первый из двух предметов обихода является обычно менее эффективным при использовании его по очевидно­му назначению, нежели второй. Конечно, тут же возника­ет возражение, что, принимая такую точку зрения, мы игнорируем одно из главных, если не главное употребление более дорогой ложки: ложка ручной работы удовлетворяет наше чувство вкуса, наше чувство прекрасного, в то вре­мя как та, что сделана механическим способом' из небла­городного металла, не имеет никакого иного полезного назначения, кроме грубой функциональности. Несомнен­но, факты именно таковы, однако по размышлений станет очевидным, что это состоятельное возражение не являет­ся решающим. Оказывается, (1) что, в то время как из двух различных материалов, из которых изготовлены одна и другая ложки, каждый обладает'красотой и может слу­жить прямому назначению, материал, из которого изготов­лена ложка ручной работы, раз в сто ценнее-неблагород­ного металла, не слишком-то превосходя его в присущей ему красоте фактуры или цвета и не будучи в ощутимой степени более надежным по физическим свойствам; (2) если же пристальный осмотр покажет, что лоЖКа ручной работы в действительности является лишь очень хитрой подделкой под изделие ручной работы, но подделкой, сработанной так искусно, что при всяком осмотре, кроме самого тщательного,⁵ профессионального, производит такое же впечатление формой и фактурой, тогда • полезность

•предмета,- включая сюда удовлетворение, получаемое по­требителем при созерцании его как произведения искус­ства, немедленно снизится процентов на восемьдесят-девяносто, а то и более; (3) если две ложки оказываются при достаточно пристальном осмотре настолько одинако­выми на вид, что подложный предмет выдает только его меньший вес, то такое сходство окраски и формы почти 'не прибавит ценности ложке фабричного изготовления и не доставит потребителю сколько-нибудь более ощутимо­го удовлетворения «чувства красоты» при ее созерцании, •если только более дешевая ложка не является новинкой -и ее можно купить за номинальную стоимость.

Случай с ложками характерен. Как правило, большая удовлетворенность от употребления и созерцания дорогих и, казалось бы, красивых предметов в значительной мере объясняется удовлетворением нашего вкуса к дорогостои­мости, которая скрывается под маской красоты. Мы го­раздо чаще высоко ценим те или иные вещи за их пре­стижный характер, чем просто за красоту. В наших .канонах вкуса требование демонстративной расточитель­ности обычно не присутствует на сознательном уровне, но тем не менее оно присутствует —.как господствующая •норма, отбором формирующая и поддерживающая наше представление о красоте и позволяющая нам различать, что может быть официально одобрено как красивое и что

не может.

Именно там, где сталкиваются и смешиваются попя- -тпя красоты и почета, в каждом конкретном случае труд-•нее всего провести разграничение между полезностью и •расточительностью. Нередко случается так, что предмет, который служит престижным целям демонстративного расточительства, является в то же время произведением искусства; и затраты труда, которым он обязан своей ути­литарностью в своем главном назначении, могут также придавать и зачастую придают предмету красоту формы п цвета. Вопрос еще более усложняется тем, что многие предметы, как, например, изделия из драгоценных камней и металлов, а также некоторых других материалов, ис­пользуемые в качестве украшений и в убранстве, служат целям демонстративного расточительства благодаря тому, •что прежде они находили употребление как произведения искусства. Очень красивым, на наш взгляд, является, на­пример, золото; внутренней красотой обладают — правда, здесь нередко требуется существенная оговорка — очень

К А

многие, если не большинство, из высоко ценимых произве­дений искусства, а также некоторые материалы, исполь­зуемые в одежде, отдельные элементы садово-парковой-архитектуры и в меньшей степени многое другое. Кроме как вследствие присущей им красоты, едва ли бы эти предметы в такой мере явились бы объектами домога­тельств или стали бы монополизированными предметами гордости их владельцев и пользователей. Однако обычно эти вещи обладают полезностью для их владельца не столько в силу их внутренней красоты, сколько благода­ря почету, к которому приводит владение ими и их по­требление, или тому, что этим предотвращается порица­ние в денежной неблагопристойности.

Независимо от пригодности к употреблению в других отношениях, эти предметы красивы и в силу их красоты обладают полезностью; на этом основании они представ­ляют собой ценность, если могут быть присвоены или монополизированы; они поэтому являются объектом домо­гательств в качестве ценного имущества, и то исключи­тельное наслаждение, которое они доставляют владельцу, связано с чувством денежного превосходства, в то время как их созерцание доставляет ему эстетическое наслаж­дение. Однако их красота в наивном смысле этого слова, не являясь мотивом для их монополизации или основани­ем их продажной стоимости, скорее случайна. «При всей чувственно воспринимаемой .красоте самоцветов, их ред­костность и цена придают им такой почет, которым бы они никогда не пользовались, будь они дешевыми». Действи­тельно, во всех обычных случаях такого рода мало что может служить таким стимулом к исключительности в» владении и пользовании этими красивыми предметами, кроме того, что они, составляя статью демонстративного расточительства, приносят почет. Большинство предметов этого обширного класса, частично за исключением пред­метов личного украшения, с тем же успехом могли бы использоваться не в целях приобретения почета, а в лю­бых других, независимо от того, обладает ими данное лицо или нет; и даже в отношении личных украшений следует добавить, что их главное назначение — придать блеск личности владельца (или того, кто их носит) в срав­нении с другими лицами, вынужденными обходиться без них. Эстетическая польза от предметов, представляющих собой произведения искусства, при обладании повышает­ся не сильно и не во всех случаях.

Вывод, который можно сделать на основании уже рас­смотренного, состоит в том, что всякий ценный предмет,' отвечающий нашему чувству прекрасного, должен сообра­зовываться и с требованием красоты, и с требованием дороговизны. Помимо этого, канон дорогостоимости влия­ет также на наши вкусы таким образом, что мы безнадеж­но смешиваем при восприятии предмета признаки дорого­визны с характерными признаками красоты, а суммарный эффект восприятия относим просто к красоте. Черты, по -которым обнаруживается цена дорогих предметов, начи­нают приниматься за признаки красоты. Эти черты при­ятны как признаки престижной дорогостоимости, и это доставляемое таким образом удовольствие смешивается с удовольствием от красивой формы предмета и его окрас­ки;, так, например, мы часто заявляем, что тот или иной предмет одеяния «совершенно прекрасен», тогда как на основании анализа его эстетической ценности нельзя ска­зать ничего, кроме того, что он денежно престижен.

В предметах одежды и в обстановке домов примеры такого смешения и путаницы элементов дорогостоимости и элементов красоты видны, наверно, лучше всего. Какие формы, материалы, окраски следует в данное время при­знавать подходящими для одежды человека и какое она должна производить общее впечатление, определяется кодексом престижности в этих вопросах, и отклонения от кодекса оскорбительны нашему вкусу как отход от эсте­тической истины. Одобрение, с которым мы смотрим на новый наряд, никоим образом не следует считать чистым притворством. Мы с готовностью, и по большей части со­вершенно искренне, находим эти модные вещи приятны­ми. Ворсистые материи и резко выраженные цветовые эффекты, например, оскорбляют нас тогда, когда модными являются вещи роскошной лоснящейся выделки и ней­тральных цветов. Модная шляпка модели этого года, гораздо убедительнее взывает сегодня к нашим чувствам, чем столь же модная шляпка модели прошлого года, хотя с точки зрения перспективы в четверть века было бы, я боюсь, делом крайне трудным присудить пальму первен­ства за присущую какой-то одной из этих конструкций красоту. Итак, опять же можно заметить, что с точки зре­ния просто зрительного впечатления благородному лоску мужской шляпы или туфлям из лакированной кожи при­суще не больше красоты, чем аналогично благородному лоску на поношенном рукаве; и тем не менее нет сомне-

ным. Часть: праздного класса, которая последовательно
•освобождалась ' от труда и денежных забот на протяже­
нии по крайней мере одного поколения, теперь является
достаточно большой, чтобы формировать и поддерживать
мнение в отношении вкусов. К факторам, которые облег­
чают достижение «социальной согласованности»^: внутри
•праздного класса, добавились возросшие возможности
передвижения. Внутри этого класса избранных необреме­
ненность бережливостью стала настолько само собой разу­
меющейся, что почти утратила свою утилитарность в
.-качестве основы денежной благопристойности. Поэтому
•сегодняшние каноны вкуса высших слоев общества не так
•последовательны в требовании неустанной демонстрации
•больших расходов, начисто исключающей даже видимость
-бережливости. Итак, на этих высших социальных и ин­
теллектуальных уровнях появляется пристрастие к про­
стому и «естественному» в устройстве парковых участков.
'Порождали, в значительной мере инстинктом мастерства,
ето пристрастие с переменным успехом приносит свои
•плоды. Оно редко проявляется в чистом виде и временами
-переходи^ в нечто не сильно отличающееся от той под­
делки под безыскусственность, которая была упомянута
-выше.         ^!

Слабость к приспособлениям, обнаруживающим" гру­бую функциональность, неизбежно наводящим на мысль ю их прямом и нерасточительном использовании, присут­ствует даже во вкусах средних слоев, однако там доста­точную власть над такой слабостью берет безраздельно ^господствующий канон почтенной бесполезности. Вслед­ствие этого такая слабость проявляется в разнообразной "по способам и средствам притворной полезности — в таких изобретениях, как литые ограды, мосты, беседки, павиль­оны и тому подобные декоративные детали. Такая при­творная полезность в том, что, может быть, является •самым сильным отклонением от начальных побуждений, .диктуемых чувством экономической красоты, находит свое •выражение в чугунных оградах и решетках грубого литья •или в окружных подъездных путях, проложенных по ров­ному участку.

Разборчивый праздный класс перерос в своем разви­тии использование таких псевдополезных разновидностей •денежной красоты, по крайней мере в некоторых вопро­сах. Однако вкусы индивидов, составляющих более ран-аше пополнения собственно праздного класса, а также

вкусы средних и низших слоев все еще требуют вдобавок к эстетической красоте красоты денежной, даже в тех предметах, которые первоначально вызывали восхищение красотой, присущей им таким же естественным образом, как ветви дереву.

- Вкусы общества в этих вопросах следует усматривать в том, как высоко ценятся общепринятые клумбы на об­щественных парковых участках и искусство фигурной стрижки садовых деревьев. Быть может, самый что ни на есть удачный пример такого преобладания во вкусах сред­них слоев денежной красоты над красотой эстетической виден в переоборудовании участка, который до этого был занят под Колумбийскую выставку *. Это подходящий пример для иллюстрации того, что весьма сильное требо­вание почтенной дороговизны все еще присутствует даже там, где избегается всякая демонстрация показной расто­чительности. Художественный эффект, действительно получающийся при такой реконструкции, как-то сильно расходится с тем видом, который придал бы участку че­ловек, не руководствуйся он денежными канонами вкуса. Среди населения города даже класс «лучших» смотрит на продвижение работ с нескрываемым одобрением, наводя­щим на мысль, что в данном случае если и существует расхождение между вкусами высших и вкусами низших или средних слоев городского населения, то оно невелико. Чувство прекрасного у населения такого города, который является представительным в отношении развитой денеж­ной культуры, старается не допустить никакого отхода от великого принципа денежной цивилизации — демонстра­тивного расточительства.

Любовь к природе, сама, возможно, заимствованная у великосветского кодекса' вкусов, под руководством такого канона денежной красоты иногда выражается самым не­ожиданным образом, приводя к результатам, которые незадачливому зрителю могут показаться нелепыми. На­пример, общепринятый обычай сажать деревья в безлес­ных районах нашей страны был перенесен в качестве статьи почетного расходования в районы, густо поросшие лесом; так что для деревни или отдельного фермера в по-

- * Международная выставка-ярмарка, открывшаяся в Чикаго в 1893 г. Ее павильоны, построенные в псевдоклассическом стиле, об­разовали «белый город» рядом с университетом, где преподавал; автор. — Прим. перев.

161

Заказ № 1614

¹

ты, которые и стали служить составными элементами иде­ала женственности.

Указанная здесь связь между эстетической ценностью вещей и той оценкой, которую они получают в соперни­честве за денежную репутацию, естественно, отсутствует в сознании оценивающих. Если человек при формирова­нии своего эстетического суждения начинает задумывать­ся и размышлять над тем, что рассматриваемый предмет расточителен, престижен, а поэтому его можно по праву считать красивым, то такое суждение не может в полной • мере считаться bona - fide (добросовестным) эстетическим суждением и в связи с этим не включается в рассмотре-, ние. Связь, наличие которой здесь утверждается, между почтенностью и воспринимаемой красотой предметов за­ключается в действии, оказываемом обстоятельством почтенности на образ мышления оценивающего. Он при­вык складывать разного рода оценочные суждения — эко­номические, моральные, эстетические или суждения о поч­тенности — в отношении предметов, с которыми ему приходится иметь дело, и, когда ему случается оценивать предмет эстетически, его расположенность к данному предмету в силу каких-либо других мотивов будет влиять на степень его оценки. Это особенно справедливо, когда оценка производится в одинаково тесной связи как с эсте­тическими мотивами, так и с престижем. Не так легко отличить оценку в эстетических целях от намерения обо­значить степень почтенности. Возникновение путаницы между этими двумя видами оценок особенно вероятно, потому что ценность, которую представляют собой предме­ты для создания репутаций, обычно не выделяется в речи каким-либо специальным описательным термином. В ре­зультате для обозначения такого безымянного компонен­та денежного достоинства применяются обиходные слова, соответствующие категориям или элементам красоты, и вследствие- этого легко происходит смешение соответству­ющих понятий. Таким образом, в общем восприятии тре­бования почтенности срастаются с требованиями чувства прекрасного, и красота, которая не сопровождается обще­признанными знаками добропочтенности, не признается. Однако ни в какой сколь-нибудь ощутимой мере необхо­димые условия денежной почтенности и необходимые ус-, ловия красоты в наивном ее понимании не совпадают. Устранение из нашего окружения того, что не может слу­жить целям денежного соперничества, приводит, следова-

тельно, к более, или менее тщательному исключению це­лого ряда элементов красоты, которые оказываются несо­гласующимися с такими требованиями.

Лежащие в основе системы вкусов нормы получили свое развитие задолго до появления ииститутов денежной культуры, являющихся предметом нашего обсуждения. Следовательно, в силу избирательного усвоения людьми отдельных привычек мышления в прошлом оказывается, что необходимые условия красоты, просто красоты, наи­лучшим образом удовлетворяются в основном посредством недорогих приспособлений и устройств, прямо наводящих на мысль и о функции, которую они должны выполнять, и о способе, которым они служат своему назначению.

Может быть, уместно вспомнить позицию современной
психологии. Красота формы представляется зависящей от
способности восприятия. Пожалуй, можно бы с уверенно­
стью развернуть это утверждение. Если отвлечься от ас­
социаций, намеков и «выразительности», относимых к
элементам красоты, то красота всякого воспринимаемого
чувствами предмета означает, что ум с готовностью про­
являет свою апперцептивную активность в тех направле­
ниях, которые открываются ему при восприятии рассмат­
риваемого предмета. Однако направления свободного раз­
вертывания или проявления активности суть направле­
ния, к которым сделало склонным ум долгое и обстоятель­
ное привыкание. В том, что касается обязательных эле­
ментов красоты,- это привыкание столь обстоятельное и
долгое, что оно вызвало не только склонность к рассмат­
риваемой апперцептивной форме, но и адаптацию устрой­
ства физиологической системы, а также ее функциониро­
вания. В той мере, в какой в состав понятия красоты вхо- '
дит экономический интерес, он виден в пригодности пред­
мета для служения какому-то назначению, в очевидной и
однозначно понимаемой возможности его использования
в процессе жизни. Такому выражению во всяком предме­
те экономической пригодности или экономической полез­
ности — тому, что можно назвать экономической красотой
предмета, —• наилучшим образом служит точный и недву­
смысленный намек на его назначение и его действенность
в материальных сторонах жизни общества.                    .• • ,

На этом основании наилучшим в эстетическом отно­шении среди полезных объектов является простой, лишен­ный украшений предмет. Но так как недорогие предметы личного потребления отвергаются денежным каноном по»-

171

 

 

го книгу художника всецело по закону расточительства в его первозданном виде; этот канон до некоторой степени формируется в согласии с вторичным выражением хищни­ческого темперамента — благоговением перед архаичным или устаревшим, которое в одном из своих особенных про­явлений называется классицизмом.

В эстетике провести границу между каноном следова­ния классическим образцам, или почитанием архаичного, и каноном красоты было бы, вероятно, задачей крайне трудной, если не вовсе не осуществимой. В эстетических целях едва ли нужно проводить такое разграничение, в нем и в самом деле нет необходимости. Для теории вкуса выражение общепринятого идеала архаичности, на каком бы основании он ни был принят, лучше всего, наверное, считать элементом красоты: нет сомнений в его узаконен-ности. Но для нашей цели — чтобы определить, какие эко­номические мотивы присутствуют в общепринятых кано­нах вкуса и каково их значение для распределения и по­требления товаров, — это разграничение не является подобным образом разграничением по существу.

Положение, которое занимают в системе потребления цивилизованного общества продукты машинного произ­водства, служит разъяснению природы отношения, суще­ствующего между каноном демонстративного расточитель­ства и кодексом внешних приличий в потреблении. Ни в вопросах искусства и собственно художественного вкуса, ни в отношении ходячего представления о полезности то­варов этот канон не выступает в качестве причины ново­введения или начинания. Он не направлен в будущее как созидающий принцип; он не производит нововведений и не прибавляет новые статьи потребления и новые элемен­ты стоимости. Принцип, о котором идет речь, является в известном смысле негативным, а не позитивным: законом. Это скорее не созидающий, а регулирующий принцип. Он очень редко непосредственно порождает какую-либо при­вычку или дает начало какому-либо обычаю. Его действие исключительно отбирающее. Демонстративная расточи­тельность непосредственно не предоставляет почвы для изменчивости и развития, но сообразность с ее требовани­ями есть условие сохранения таких нововведений, кото­рые могут производиться на других основаниях. Каким бы образом ни возникали обычаи, привычки и способы • расходования, они все подвержены отбору под действием данной нормы почтенности; и степенью, в которой они со-

182

образуются с ее требованиями, поверяется их способность выживать в конкуренции с другими аналогичными при­вычками и обычаями. При прочих равных условиях, чем •более очевидным образом расточителен удерживающийся •обычай или способ потребления, тем больше вероятность «го сохранения в условиях действия этого закона. Зако­ном демонстративного расточительства не фиксируется источник изменений, а лишь объясняется устойчивость таких форм, которые в условиях его господства годны для выживания. Он действует, чтобы сохранять пригодное, не для того, чтобы порождать приемлемое. Его функция — все испытывать, крепко удерживая то, что для него це­лесообразно.

 

 

,

скорее архаичного, квазипромышленного типа, — а также среди нового пополнения состоятельных классов в более развитых промышленных общностях. Эти последние еще не успели отделаться от плебейских канонов вкуса и бла­гопристойности, сохранившихся от пх прежнего, низшего и менее богатого сословия. Так, корсет еще нередко оста­ется в употреблении среди представительниц высших социальных групп тех, к примеру, американских городов, которые быстро достигли расцвета за недавнее время. Корсет сохранялся на протяжении периода снобизма —-если этим словом пользоваться как специальным термп-.ном, то можно не бояться, что оно будет звучать одиоз­но, — временного интервала неопределенности и перехода от низшего уровня денежной культуры к более высокому. Иначе говоря, во всех странах, унаследовавших ношение корсета, оно сохраняется постольку, поскольку служит своему назначению в качестве знака почтенной праздно­сти, доказывая физическую нетрудоспособность той, кото­рая его носит. Разумеется, это же правило применимо и к другим уродливым уловкам, призванным умалить види­мую работоспособность индивида.

Нечто подобное должно быть справедливо и в отноше-нпи различных статей демонстративного потребления, и что-то в этом роде, по-видимому, действительно до какой-то степени справедливо в отношенпи самых различных деталей одежды, особенно если такие детали сопряжены с явно выраженным неудобством или видимостью неудобства для носящего. В теченпе последних ста лет наблюдается ощутимая тенденция, особенно в развитии мужской одеж­ды, к отказу от приемов расходования и от утомительной демонстрации знаков праздности, которые, возможно, в свое время п послужили разумному назначению, но сохра­нение которых в верхах в настоящее время было бы из­лишним рвением, как, например, ношение напудренных париков и золотых кружев, а также обычай постоянного бритья бороды и усов. В изысканном обществе наметился в последние годы некоторый незначительный возврат к бритью, по это, вероятно, является неразумным и прехо­дящим: подражательством внешнему виду, обязательному для личной прпслугп, п вполне можно ожидать, что его ждет .участь напудренных париков наших дедов.

На смену этим и другим способам, сходным с пими по той степени отчетливости, с которой они обращают вни­мание всякого наблюдателя на факт бесполезности, при-

вычной лицам, к этим способам прибегающим, пришли другие, более изящные приемы выражения того же самого факта, приемы, являющиеся для натренированного глаза представителей того меньшего, избранного круга, распо­ложения которого особенно добиваются, не менее очевид­ными. Прежний, более грубый способ саморекламы удер­живал свои позиции то время, когда публика, чье внима­ние нужно было привлечь, составляла значительную мас­су населения, неподготовленного для различения тонких видоизменений в материальных доказательствах богат­ства и праздности. Когда становится достаточно много­численным богатый слой общества, располагающий досу­гом для приобретения навыков в правильном истолкова­нии тонких признаков, указывающих на расходы, приемы рекламы становятся более утонченными. Людям со вку­сом «кричащая» одежда становится противна как вызы­вающая чрезмерное желание привлечь и поразить вооб­ражение простых людей с их не получившими специаль­ных навыков чувствами. Для личности знатного происхождения существенно важным является то более явное уважение, которое оказывают ей представители ее же собственного класса. Как только богатые слои празд­ного класса оказываются настолько велики н контакты принадлежащего к праздному классу индивида становят­ся так широки, что образуют достаточное для цели обре­тения почета социальное окружение, возникает тенденция не включать низшие социальные слои в число тех людей, унижения или одобрения со стороыы которых следует до­биваться. Результатом всего это является усовершенство­вание методов, обращение к более утонченному изобрета­тельству и одухотворение системы символики в одежде. Л поскольку богатые верхи праздного класса задают тон в вопросах приличия, результатом в отношении остально­го общества тоже является постепенное коренное улучше­ние системы одежды. По мере того как общество становит­ся богаче л культурнее, средства доказательства платеже­способности требуют от стороннего наблюдателя все бо­лее и более тонкого различения. Вот это более топкое различение средств рекламы является на самом деле очень важной составной частью денежной культуры на высшей ступени ее развития.

ГЛАВА VIII ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ПРОИЗВОДСТВА И КОНСЕРВАТИЗМ

 

Жизнь человека в обществе точно так же, как жизнь других видов, — это борьба за существование, а следова­тельно, это процесс отбора и приспособления. Эволюция общественного устройства явилась процессом естествен­ного отбора социальных институтов. Продолжающееся развитие институтов человеческого общества и природы человека, как и достигнутый в этом плане прогресс, мож-по в общих чертах свести к естественному отбору наибо­лее приспособленного образа мысли и процессу вынуж­денного приспособления индивидов к окружению, постепенно изменяющемуся с развитием общества и соци­альных институтов, в условиях которых протекает чело­веческая жизнь. Социальные институты не только сами есть результат процесса отбора и приспособления, форми­рующего преобладающие или господствующие типы отно­шений и духовную позицию; они в то же время являются особыми способами существования общества, которые образуют особую систему ' общественных отношений и, следовательно, в свою очередь выступают действенным фактором отбора. Так что изменение институтов ведет в свою очередь к дальнейшему отбору индивидов с наиболее приспособленным складом характера и к приспособлению привычек и темперамента отдельных людей к изменяюще­муся вследствие образования повых институтов окру-жепнго.

Силы, под действием которых происходит формирова­ние социального устройства, и развитие человеческого об­щества в конечном счете, безусловно, сводятся к взаимо­действию живого организма с окружающей средой, но непосредственно для данного рассмотрения эти силы наи­лучшим образом могут быть объяснены условиями окру­жающей среды, частично общественной, частично природ­ной, п самим человеком с его более или менее определен­ным физическим п духовным складом. Как правило, в совокупности своих черт такой человек не остается посто­янным, в основном, конечно, под действием принципа сохранения при отборе отдельных благоприятных измене-

ний. Отбором благоприятных изменений является, быть может, в значительной мере сохранение отдельных этни­ческих типов. В истории развития любого общества, где население представляет собой смесь разных этнических элементов, в любой данный момент времени тот или иной из нескольких распространенных и относительно стабиль­ных типов конституции и темперамента становится гос­подствующим. Такая ситуация, включающая в себя дейст­вующие в данное время социальные институты, будет благоприятствовать выживанию и господству того, а не иного типа характера; и тип человека, прошедшего такой отбор, для того чтобы далее развивать и продолжать уна­следованные от прошлого институты, будет в какой-то существенной мере формировать эти институты по своему собственному образу и подобию. Однако, кроме такого отбора, который имеет место среди достаточно устойчивых черт характера и образа мысли, одновременно с ним, ко­нечно, продолжается процесс отбора н приспособления образа мысли в пределах общей сферы склонности, харак­терных для господствующего этнического типа или ти­пов. Отбор среди относительно устойчивых типов может вносить изменения в основные свойства характера любого населения, но существует также изменчивость из-за приспособления внутри этнического типа и благода­ря отбору, происходящему среди конкретных, привычных взглядов относительно любого социального отношения или группы отношений.

Для нас, однако, вопрос о природе адаптивного процес­са — является ли он прежде всего отбором среди устойчи­вых типов характера и темперамента или главным обра­зом приспособлением образа мышления людей к изменяю­щимся обстоятельствам — оказывается менее важным, нежели тот факт, что так или иначе происходит измене­ние и развитие институтов. Институты должны меняться при изменении обстоятельств, так как но своей природе они представляют собой привычные способы реагирова­ния на стимулы, которые создаются этими изменяющими­ся обстоятельствами. Развитие институтов есть развитие общества. Институты — это, по сути дела, распространен­ный образ мысли в том, что касается отдельных отноше­ний между обществом и личностью и отдельных выпол­няемых ими функций; и система жизни общества, которая слагается из совокупности действующих в определенное время или в любой момент развития какого угодно обще-

201

ства, может с психологической стороны быть охарактери­зована в общих чертах как превалирующая духовная позиция или распространенное представление об образе жизни в обществе. Что касается ее общего для людей свойства, эта духовная позиция, или теория образа жизни, сводится в конечном счете к широко распространенному типу характера.

Сегодняшняя обстановка формирует институты зав­трашнего дня вследствие процесса принудительного отбо­ра, действуя на привычные взгляды людей на вещи и таким образом изменяя или укрепляя точку зрения или духов­ную позицию, унаследованную от прошлого. Институты— другими словами, привычный образ мысли, руководству­ясь которым живут люди, — наследуются, таким образом, от прежнего времени, времени более или менее далекого, но как бы то ни было они выработались в прошлом и уна­следованы от него. Институты — это результат процессов, происходивших в прошлом, они приспособлены к обстоя­тельствам прошлого и, следовательно, не находятся в полном согласии с требованиями настоящего времени. Та­кой процесс отбора и приспособления в силу его природы никогда не настигнет поступательно меняющуюся обста­новку, в которой в какое-либо данное время находится общество, ибо окружение, обстановка, потребности общест­венной жизни, под действием которых происходит приспо­собление и проводится отбор, изменяются изо дня в день, и каждое последующее состояние общества, едва успев установиться, уже обнаруживает тенденцию к устарева­нию. Когда общество делает шаг вперед в своем развитии, сам этот шаг представляет собой изменение ситуации, тре­бующее нового приспособления, он становится отправным моментом для нового шага в приспособлении, п так далее до бесконечности.

Следует отметить также, хотя, возможно, это будет скучной банальностью, что существующие в паши дни .институты — принятая в настоящее время система обще­ственной жизни —• не совсем подходят к сегодняшней ситуации. В то же время привычный образ мышления людей имеет тенденцию продлевать свое существование неопределенно долго, кроме тех случаев, когда к его пере­мене принуждают обстоятельства. Эти таким образом уна­следованные институты, этот образ мысли, точки зрения, настрой и способности ума, да и многое другое являются, следовательно, сами консервативным фактором. Это фак-

тор социальной инерции, психологической инерции, кон­сервативности.

Структура общества изменяется, развивается, приспо­сабливается к изменяющейся обстановке лишь вследствие перемены в образе мысли некоторых социальных групп, или в конечном счете по причине изменения, происходя­щего в привычном образе мысли составляющих общность личностей. Эволюция общества является по существу процессом адаптации, происходящим под давлением об­стоятельств в умах отдельных людей, уже больше не тер­пящих привычного образа мысли, сложившегося в про­шлом при другом стечении обстоятельств и с ними сообразующегося. В данный момент нам не нужно при­давать большого значения вопросу о том, является ли этот адаптивный процесс процессом отбора и выживания ста­бильных этнических типов или же процессом приспособ­ления индивидов и передачей приобретенных черт по на­следству.

Движение общества вперед состоит, главным образом с точки зрения экономической теории, в продолжающемся поступательном приближении к почти что точному «уста­новлению внутренних отношений в соответствии с отно­шениями внешними»; однако такое соответствие, никогда точно не устанавливается, так как «внешние отношения» подвержены постоянному изменению вследствие все про­должающихся изменений во «внутренних отношениях». Тем не менее степень приближения может быть большей или меньшей в зависимости от того, насколько гибко ме­няются «внутренние отношения». Перестройка образа мысли, подчиняясь острой необходимости, диктуемой из­мененной ситуацией, всякий раз производится людь­ми с опозданием п неохотно и лишь тогда, когда к тому принуждает ситуация, сделавшая принятые взгляды непригодными. Реорганизация институтов и привычных взглядов согласно изменившемуся окружению произво­дится в ответ на давление извне, она по своему характеру является реакцией па побуждение к переменам. Гибкая и свободная реорганизация, т. е. способность социальной структуры развиваться, зависит, следовательно, в значи­тельной мере от степени свободы, которую дает отдельно­му члену общества обстановка в какой-либо данный мо­мент времени, — от степени подверженности отдельных членов общества действию принудительных сил со сторо­ны окружения. Если какая-то часть общества или какая-

203

нибудъ социальная группа в каком-либо существенном отношении не подвержена действию окружения, то взгля­ды и образ жизни этой части общества или этой социаль­ной группы будут с большим опозданием приспосабли­ваться к изменению общей ситуации; до какого-то време­ни эта часть общества будет задерживать процесс его пре­образования. В таком привилегированном положении в отношении экономических сил, направленных на измене­ние и реорганизацию, находится богатый праздный класс. И можно сказать, что силы, воздействующие на реорга­низацию социальных институтов, -особенно в современном • промышленном обществе, являются в конечном счете по­чти всецело экономическими по своей природе.

Всякую социальную общность можно рассматривать как производственный или экономический механизм, структура которого складывается из того, что называется социально-экономическими институтами. Такими институ­тами являются привычные способы осуществления про­цесса общественной жизни в ее связи с материальным окружением, в котором живет общество. Когда в данной окружающей среде разработаны определенные способы развития человеческой деятельности, жизнь общества будет довольно легко находить свое выражение в этих при­вычных направлениях. Общество извлечет выгоду и попользует¹ в своих интересах силы окружающей среды согласно способам, которым оно научилось в прошлом п которые воплощены в его институтах. Однако, когда уве­личивается численность населения и расширяются позна­ния людей и их умение управлять силами природы, при­вычные средства установления отношений между членами социальной группы, а также привычный способ осущест­вления жизнедеятельности группы людей как целого не дают больше того же результата, что и прежде; а в ре­зультате различия в общественном положении членов общества изменяются или градация по общественному по­ложению уже не имеет того значения, которое она пмела раньше. Если система развития общественной жизни лю­дей в прежних условиях давала — при определенных об­стоятельствах — почти наивысший доступный результат в смысле эффективности и легкости осуществления жизне­деятельности группы, то при изменившихся условиях тот же не претерпевший изменений образ жизни не будет давать самого высокого результата, который может быть достигнут в этом отношении. При изменении численности

204

населения, уровня навыков и знаний общественная жизнь, осуществляясь согласно традиционной схеме, может раз­виваться с не меньшей легкостью, чем прп прежних состояниях общества, однако всегда существует вероят­ность, что она будет встречать больше препятствий, чем могла бы, если бы в эту схему были внесены изменения в соответствии с изменившимися условиями.

Группа складывается из индивидов, а жизнь группы— это жизнь индивидов, осуществляемая, по крайней мере внешне, каждым в отдельности. Принятый в группе образ жизни — это единодушие взглядов, которых придержива­ется основная' масса индивидов, в отношении того, что такое хорошо, правильно, надлежаще и красиво в образе жизни людей. В результате перераспределения положения -людей в обществе, происходящего от изменившегося спо­соба обращения с явлениями окружающей среды, жизнь не становится одинаково более легкой для всех членов группы. Изменившиеся условия могут облегчить жизнь группе в целом, но перераспределение условий жизни бу­дет приводить обычно к оскудению или усложнению жиз­ни отдельных членов группы. Прогресс в способах произ­водства, увеличение населения или улучшение организа­ции промышленного производства будут требовать, по крайней мере от отдельных членов общества, изменения их привычного образа жизни, для того чтобы они могли стать частью измененной системы производства, и, изме­няя свой привычный образ жизни, они будут не в состоя­нии жить на уровне общепринятых понятий о том, что такое правильный и красивый образ жизни.

Всякий человек, от которого требуется изменить образ жизни и привычные отношения с окружающими его людь­ми, будет ощущать расхождение между тем способом жизни, который диктуется ему вновь возникшими потреб­ностями, и традиционным, к которому он привык. Именно оказавшиеся в таком положении люди обладают самым живым стимулом к перестройке общепринятого образа жизни и с готовностью принимают новые жизненные стан­дарты; а в таком положении люди оказываются вследст­вие потребности в средствах к существованию. Давление, которое испытывает группа со стороны внешнего окруже­ния, и стремление к перестройке образа жизни внутри группы возникает у ее членов в результате потребности в деньгах; и именно благодаря этому обстоятельству — тому, что внешние факторы большей частью переводятся.

205

в форму денежных или экономических потребностей, —^: именно благодаря этому обстоятельству мы можем ска-зать, что силы, которые имеют значение для реорганиза­ции институтов в любой современной производственной общности, являются главным образом экономическими си­лами нлп, в более точной формулировке, эти силы прини­мают форму денежных затруднений. Реорганизация, подобная той, что здесь рассматривается, является по су­ществу измененном во взглядах людей на все, что хорошо-и правильно, а средства, которыми производится измене­ние в представлении о том, что хорошо и правильно, — это в значительной мере давление денежных потребно­стей.

Всякое изменение во взглядах людей на то, что хорошо и правильно в жизни человека, расчищает себе дорогу в лучшем случае лпшь с опозданием. Особенно это справед­ливо в отношении всяких так называемых прогрессивных изменений, т. е. в направлении отклонения от архаичного-состояния — состояния, которое можно считать отправным пунктом на любой ступени в социальном развитии общ­ности. Регресс во взглядах, возвращение к той позиции, которая была в течение долгого времени привычной роду человеческому в прошлом, происходит легче. Это особен­но справедливо в том случае, когда возникновение новой позиции происходило главным образом не из-за того, что-этнический тип, замещая другой, покидает прежнюю позицию, чуждую его темпераменту.

Стадия развития культуры, которая непосредственно-предшествует настоящему моменту истории западноевро­пейской цивилизации, — это то, что нами было названо квазымиролгобивой стадией. На этой квазимпролгобиеой стадии господствующей чертой образа жизни является закон социального статуса. Нет необходимости разъяс­нять, сколь склонны современные люди вновь обращать­ся к духовной позиции господства л личного подчинения, которой эта стадия характеризуется. Скорее можно ска­зать, что закон статуса находится в неопределенном со­стоянии при современных экономических потребностях, а не был окончательно вытеснен образом мысли, полностью согласующимся с этими недавно выросшими потребно­стями. В истории жизни всех главных этнических групп, входящих в состав населения стран западноевропейской культуры, хищническая и квазимиролюбивая стадии эко­номического развития длились, видимо, долго. Поэтому

темперамент и наклонности, свойственные этим стадиям развития, достигли такого постоянства, что сделали неиз­бежным возвращение к общим чертам соответствующего психологического склада любой социальной группы или общности, которая не попадает под действие спл, направ­ленных на поддержание недавно сложившегося образа мысли.

Общеизвестен факт: когда отдельные личности или же ' большие группы людей отделяются от высокоразвитого промышленного общества и попадают в окружение, нахо­дящееся на более низком уровне развития, или помеща­ются в более примитивные по своему характеру экономи­ческие условия, то становится очевидным их быстрый воз­врат к тому духовному облику, которым отличается хищ­нический тип человека; и представляется вероятным, что европеец типа долихоблонда обладает большей способно­стью к такому возврату к варварству, чем другие взаимо­действующие с ним в рамках западноевропейской куль­туры этнические элементы. История не столь давних пере­селений и колонизации изобилует примерами такого воз­врата в небольших масштабах. Если бы не боязнь оскор­бить тот шовинистический; патриотизм, который столь характерен для хищнической культуры и наличие кото­рого в современных общностях является нередко самым ярким показателем регресса, то в качестве примера такого возврата в исключительно крупном масштабе можно бы­ло бы привести американские колонии, даже если его проявления и не были всеобъемлющими.

Праздный класс в значительной мере находится в вы­годном положении, не испытывая на себе давления тех экономических потребностей, которые господствуют в лю­бом современном обществе с его высокоорганизованным промышленным производством. Потребности, выдвигаемые борьбой за средства к существованию, являются менее настоятельными для этого класса, чем для любого друго­го; и в качестве следствия такого привилегированного положения праздного класса мы вправе ожидать, что оп окажется одним из наименее податливых тем требовани­ям по дальнейшему развитию и реорганизации институ­тов, которые выдвигаются изменившейся производствен­ной ситуацией. Праздный класс — это консервативный класс. Острые требования, выдвигаемые общей экономи­ческой ситуацией, сложившейся в обществе, не касаются

его представителей. Для удовлетворения требований изме-яившейся производственной технологии они не должны под страхом лишений изменять свой образ жизни или свои теоретические воззрения на окружающий мир, так как они не являются в полном смысле органической частью-производственной общности. Поэтому эти потребности не вызывают у представителей праздного класса той степе­ни беспокойства по поводу существующего порядка, кото­рое одно может заставить какую-либо группу людей от­казаться от взглядов и способа существования, ставших для них привычными. Функция праздного класса в раз-, витии общества — препятствовать движению, сохраняя то, что устарело. Это суждение отнюдь не ново, оно давно-уже повторяется общественным мнением как избитое ут¹ верждение.

Широко распространенное мнение, что класс богатых по природе консервативен, стало общепринятым без ма­лейшего содействия со стороны какой-либо теории, рас­сматривающей место и отношения этого класса в разви­тии общества. Когда дается толкование его консерватив­ности, то обычно предлагается завистническое толкова­ние: богатый класс противится нововведениям потому, дескать, что у него есть закрепленное законом право на собственность — недостойная материальная заинтересо­ванность в сохранении существующих условий. Толкова­ние, выдвигаемое здесь, не приписывает праздному клас­су никаких неподобающих мотивов. Сопротивление переме­нам в системе развития общества является инстинктив­ным и не основывается прежде всего на корыстном под­счете материальных выгод; это инстинктивное отвраще­ние, возникающее при любом отходе от общепринятого способа обращения с вещами и общепринятого взгляда на вещи, — отвращение, знакомое всем людям и преодоле­ваемое лишь под нажимом обстоятельств. Всякая переме-па в образе жизни и образе мыслей вызывает раздраже­ние. Разница, существующая в этом вопросе между бога­тыми и простыми представителями рода человеческого, заключается не столько в этом побуждающем к консер­вативности мотиве, сколько в степени подверженности действию экономических сил, вызывающих перемену. Представители богатого класса не так легко подчиняются-требованию нововведения, как другие люди, потому что* их нпчто к этому не принуждает.

Такая консервативность столь явная черта праздного

20S

'*.

класса, что она даже стала считаться признаком почтен­ности. Поскольку консервативность является характер­ным признаком более богатой, а следовательно, почтенной части общества, она приобрела известную украшающую-и наделяющую почетом значимость. Она стала до такой степени обязательной, что приверженность консерватив­ным взглядам принимается при наших понятиях о почтен­ности как нечто само собой разумеющееся; и она становит­ся долгом всех, кто хотел бы, чтобы его жизнь была безу­пречной в глазах общества. Консервативность как харак­терная черта высших слоев соответствует внешним при­личиям, а новаторство, наоборот, вульгарно, будучи явле­нием, присущим низам. Первым и крайне бездумным ощущением при том порицании и инстинктивном отвра­щении, с которым мы отворачиваемся от всяких преобра­зователей социального порядка, является именно это ощу­щение присущей делу вульгарности. Поэтому даже в тех случаях, когда признаются существенные достоинства того, за что выступает новатор, — а такое случается, если пороки, которые он хочет излечить, достаточно далеки в. плане времени, пространства или личного контакта, — человек сохраняет неизменное ощущение того, что нова­тор является лицом, связывать себя с которым по крайней мере некрасиво и от социального контакта с которым, нужно устраняться. Новаторство—дурной тон.

То, что обычаи, действия и взгляды зажиточного празд­ного класса приобретают характер предписывающего ка-нопа поведения для остальной части общества, прпдает консервативному влиянию этого класса еще большую зна­чимость и размах. Следовать им — обязанность, ложащая­ся на плечи всех почтенных людей. В результате богатые слои, занимающие высокое положение в обществе, являясь самим воплощением добропорядочности, оказывают на развитие тормозящее действие, сильно превосходящее то влияние, которое определялось бы просто численностью класса. Предписывающий пример праздного класса спо­собствует значительному усилению сопротивления всех других слоев общества, которое оказывается всякому нововведению, и закреплению привязанности людей к доб­рым, унаследованным от прошлого поколения институ­там.

В том, что касается .препятствий к усвоению общест­вом- образа жизни,, оказавшегося в большем согласии с потребностями времени, существует другой способ, кото-

209.

Заказ № 1614

 

 

рым праздный класс оказывает свое влияние. Этот второй способ направляющего действия со стороны верхов нельзя строго последовательно подвести под ту же категорию, что и инстинктивная. консервативность и отвращение, питае­мое к новому образу мысли, о которых только что говори­лось; однако его вполне можно здесь рассматривать, так как у него есть с консервативным образом мысли то об­щее, что он стремится задержать введение нового и разви­тие социальной системы. Кодекс внешних приличий, условностей и обычаев, популярный в какой-то определен­ный момент времепи среди определенного народа, в из­вестной степени представляет собой органическое целое по своему характеру, так что любое ощутимое изменение в одном пункте системы влечет за собой если не пере­стройку всей системы во всех отношениях, то некоторое изменение или реорганизацию в других вопросах. Когда в системе производится перемена, касающаяся отдельного мелкого момента, то расстройство системы условностей, являющееся результатом этой перемены, может быть не­заметным, но даже в таком случае можно с уверенностью сказать, что какое-то нарушение системы в целом, имею­щее более или менее далеко идущие последствия, насту­пит. С другой сторопы, если предпринимаемое преобразо­вание требует упразднения или изменения в целом суще­ствующего института, имеющего в традиционной системе первостепенное значение, то сначала кажется, что в ре­зультате этого преобразования произойдет серьезное рас­стройство всей системы; становится ясным, что переуст­ройство общества по новому образцу, принятому на вооружение в одном из главных элементов системы, было бы если и возможным, то, во всяком случае, трудным и мучительным процессом.

Чтобы понять трудности, связанные с такой коренной переменой в каком-либо одном признаке традиционного образа жизни, нужно только представить упразднение в любой стране с западноевропейской культурой института моногамного брака или системы установления родства по мужской линии, института частной собственности или теистической веры; или же предположить упразднение поклонения предкам в Китае, систему каст в Индии, раб­ство в Африке; или же в странах ислама — установление равенства между полами. Нет необходимости в каких-либо доводах, показывающих, что в любом из этих слу­чаев расстройство системы принятых в обществе условно-

210

стей было бы очень значительным. Чтобы произвести такого рода нововведение, требуются весьма глубокие-изменения в других элементах системы, отличных от тех_г на которые непосредственно распространяется нововведе­ние. Отвращение, испытываемое при любом подобного-рода нововведении, выливается, но существу, в непрпятие-чуждого образа жизни. Знакомым из повседневного опыта, фактом является отвращение, испытываемое добропоря­дочными людьми при всяком отходе от общепринятых способов существования. Нередко можно слышать, как люди, раздающие в обществе полезные советы и указания,, подчеркивают те далеко идущие пагубные последствия,, от которых пострадало бы общество при таких сравни­тельно малых переменах, как отделение от государства англиканской церкви, облегчение бракоразводного процес­са, предоставление женщинам избирательных прав, за­прещение производства и продажи алкогольных напитков,, отмена или ограничение наследственных прав и т. д. Введение всякого такого новшества, говорят нам, «до-основания потрясло бы общественное здание», «повергло-бы общество в хаос», «подорвало бы основы моралн»_г «сделало бы жизпь невыносимой», «разрушило бы уста­новленный природой порядок» и т. д. Эти различные вы­ражения .гиперболичны, конечно, по своему характеру,, однако они в то же время являются, как всякие преувс-. личенпя, свидетельством того, сколь сильно ощущается серьезность тех последствий, которые они прпзваны опи­сать. Действие этих и им подобных нововведений по рас­стройству общепринятого образа жизни воспринимается как имеющее гораздо более серьезное значение, чем просто изменение отдельно взятого элемента из ряда всякого рода социальных устройств, производимых в интересах людей,, живущих в обществе. То, что с такой очевидностью спра­ведливо в отношении нововведений первостепенной важ­ности, в меньшей степени справедливо и в отношении пе­ремен, имеющих не столь непосредственное значение для общества. Отвращение к переменам есть по большей час­ти отвращение к хлопотам по перестройке, необходимость которой вызовет любое конкретное изменение; и вот такая сплоченность системы институтов любой данной культуры или любого народа усиливает инстинктивное сопротивле­ние, оказываемое всякой перемене в привычном образе мышления людей, даже в тех вопросах, которые сами по-себе не имеют большого значения.

И'                                    211

Вследствие такого усиленного нежелания перемен, а также в результате сплоченности социальных институтов каждое нововведение, прокладывая себе путь, требует больших затрат нервной энергии, чем было бы необходи­мо в противном случае. Дело не только в том, что пере­мены в установившемся образе мысли внушают непри­язнь. Процесс перестройки общепринятого представления о жизни требует известных умственных усилий — усилий более или менее длительных, — чтобы сориентироваться и не растеряться в изменившихся обстоятельствах. Этот процесс делает необходимым определенный расход сил и • предполагает для его успешного осуществления приложе­ние дополнительных усилий сверх тех, что поглощаются в ежедневной борьбе за средства существования. Отсюда следует, что педоеданпе п чрезмерно тяжелая физическая работа мешают прогрессу ничуть не меньшим образом, чем роскошная жизнь, которая исключает всякое недовольст­во уже тем, что не дает к нему ни малейшего повода. Люди нищенски бедные и те, чьи силы поглощает повсе­дневная борьба за пропитание, консервативны потому, что не могут позволить себе позаботиться о послезавтраш­нем дне; точно так же, как очень богатые люди консер­вативны потому, что у них мало оснований быть недоволь­ными той ситуацией, какая имеется на сегодняшний день.

Из этого утверждения очевидно, что институт празд­ного класса способствует тому, чтобы низы стали консер­вативными, лишая их, насколько возможно, средств к су­ществованию п уменьшая таким образом их потребление, а следовательно, и потенциальную энергию до такой сте-пеип, что они становятся неспособными к напряжению, требующемуся, чтобы научиться новому образу мысли и усвоить его как привычку. Скопление богатства на верх-нпх ступенях социально-денежной лестницы предполага­ет лишения на более низких ступенях. Хотя это утвержде­ние банально, но значительные лишения среди массы народа, где бы это ни имело место, являются серьезным препятствием нововведению.

212

Такое тормозящее действие неравного распределения богатства подкрепляется косвенным действием, стремя­щимся к тому же результату. Как мы уже видели, пред­писывающий пример, который подается праздным клас­сом в укреплении канонов почтености, питает обычай демонстративного потребления. Широкое распространение

демонстративного потребления в качестве одного из эле­ментов нормы приличия среди всех слоев общества нель­зя, конечно, всецело усматривать в примере, который подает праздный класс. Требования благопристойности в этом вопросе очень существенны и настоятельны, так что даже среди классов, чье денежное положение достаточно крепко, чтобы допустить значительное потребление това­ров сверх прожиточного минимума, остаток средств, имею­щийся в распоряжении после удовлетворения наиболее настоятельных материальных потребностей, весьма часто отвлекается на демонстративное потребление, а не па до­полнительные материальные или духовные блага. Более того, имеющиеся в наличии излишки энергии также, ско­рее всего, тратятся, па приобретение товаров для демон-стративпого потребления или демонстративного' накопле­ния. В итоге требования денежной почтенности имеют ' тенденцию (1) оставить лишь скудный прожиточный минимум для сферы недемонстративного потребления п (2) поглотить всякий избыток энергии, которая может иметься в распоряжении после обеспечения чисто физиче­ских жизненных нужд. В результате укрепляется общая консервативная позиция. Институт праздного класса за­держивает развитие общества непосредственно (1) по инерции, свойственной самому классу; (2) собственным примером давая установку на демонстративное расточе­ние и консервативность; а также косвенно (3) через по­средство той системы неравного распределения благосо­стояния и средств к существованию, на которой покоится сам институт.

К этому следует добавить, что у праздного класса есть и материальная заинтересованность в том, чтобы все оставалось так, как есть. При обстоятельствах, получаю­щих широкое распространение в какой-либо конкретный момент времени, этот класс оказывается в привилегиро­ванном положении, и при всяком отходе от существующе­го порядка можно ожидать нанесения ущерба именно ему, а не наоборот. Позицию праздного класса как просто выражающую влияние его классового интереса поэтому вполне нужно было бы оставить в покое. Корыстный мо­тив, заключающийся в материальной заинтересованности, занимает свое место в качестве дополнения сильных ин­стинктивных пристрастий класса, таким образом делая его влияние еще более консервативным, чем это могло бы быть в противном случае.

'It

 

 

Все это, конечно, не суть восхваления ели осуждения функции праздного класса как экспоненты, как носителя консервативности или регресса в социальном устройстве. Его тормозящее действие может быть благотворным или наоборот. Является ли оно благотворным или неблаготвор­ным в каждом конкретном случае — это вопрос казуисти­ки, а не общей теории. Может быть, и есть доля истины в позиции (как вопросе политики), так часто выражаемой представителями консервативного слоя, считающими, что без такого существенного и последовательного противле­ния введению нового, какое оказывают консервативные зажиточные классы, социальное новаторство и экспери­мент быстро привели бы общество в неприемлемое и не­выносимое состояние, единственным возможным исходом которого была бы реакция недовольства, грозящая ката­строфой. Тем не менее все это не имеет прямого отноше­ния к предмету обсуждения.

Однако — оставляя в стороне всякое осуждение и во­прос относительно необходимости такого сдерживания безрассудных социальных нововведений — праздный класс неизбежно и последовательно тормозит процесс приспо­собления к окружающей среде, который называется про­движением общества или социальным развитием. Пози­цию, характерную для праздного класса, можно кратко выразить в афоризме: «Все, что ни есть, все правильно», тогда как закон естественного отбора в приложении к со­циальным институтам подводит к аксиоме: «Все, что ни есть, все неправильно». Не то чтобы современные инсти­туты были совершенно неподходящи для современного общества, но они всегда и неизбежно в той или иной сте­пени не соответствуют ему по своему назначению. Они являются результатом до некоторой степени неполного приспособления системы общественной жизни к экономи­ческой ситуации, существовавшей в какой-то момент раз­вития в прошлом; и поэтому погрешность в степени их приспособленности несколько больше того промежутка, который отделяет настоящую ситуацию от прошлой. «Правильно» и «неправильно» употребляются здесь, не выражая, конечно, никаких соображений по поводу того, чему должно или чему не должно быть. Эти слова употреб­ляются просто с эволюционной (нейтральной по отноше­нию к морали) точки зрения с намерением обозначить совместимость или несовместимость с результативным эволюционным процессом. Институт праздного класса в

силу классового интереса, инстинкта, а также наставле­нием и личным примером стремптся увековечить сущест­вующее несоответствие социальных институтов и даже благоприятствует возврату к несколько более архаичному образу жизни общества, к системе, которая находилась бы в еще большем несоответствии с потребностями общества в существующей ситуации, нежели общепризнанная уста­ревшая система, унаследованная от недавнего прошлого. Однако теперь, когда все сказано по части сохранения старых добрых порядков, вернемся к тому остающемуся справедливым факту, что институты изменяются и раз­виваются. Происходит совокупное развитие обычаев и об­раза мысли, приспособление и отбор принимаемых обще­ством условностей и способов существования. Кое-что следует сказать о функции праздного класса в деле на­правления этого развития, а также в его торможении, од­нако здесь мало что можно добавить о его связи с разви­тием институтов, кроме как то, что касается институтов, являющихся непосредственно экономическими и прежде всего экономическими по своему характеру. Эти ипститу- -ты — экономическую структуру общества — можно грубо обособить в два класса, или категории, согласно тому, кайой из двух различных целей экономического развития /общества они служат.

⁷ Следуя классической терминологии, можно сказать, что это либо институты приобретения, либо институты производства; или, возвращаясь вновь к терминам, упо­треблявшимся в различной связи в начальных главах, это институты финансовые либо производственные; или же еще в других терминах они являются институтами, отве­чающими либо завистническому, либо независтническому интересу. Одна категория имеет отношение к «бизнесу», другая — к промышленности, понимая это слово в его тех­ническом смысле *. Последняя категория не воспринима­ется иногда в качестве институтов, большей частью по той причине, что они не касаются непосредственно правя­щего класса, а поэтому редко являются предметом зако­нодательства или зрелого общественного договора. Когда же им уделяется внимание, то подход к ним осуществля­ется с финансовой стороны, или с позиции бизнеса, причем в наше время это та сторона или тот аспект эко-

* Уточнение автора вызвано полисемией английского слова industry, имеющего значение «трудолюбие». — Прим. перев.

номической жизни, которая главным .образом и занимаег умы людей, в особенности являясь предметом размыш­лений верхних слоев. В делах экономических эти слои ма­ло заинтересованы в чем-либо, кроме бизнеса, v-тогда как на них главным образом и возлагается обязанность обду­мывать положение дел в обществе.

Отношение праздного (т. е. имущего непроизводствен­ного) класса к экономическому процессу является денеж­ным отношением — отношением стяжательства, а не про­изводства, эксплуатации, а не полезности. Косвенным об­разом его экономическая функция может, конечно, иметь крайне важное значение для процесса экономической жизни общества, и мы отнюдь не намерены приуменьшать-экономическую роль имущего класса или «капитанов индустрии». Наша цель просто разъяснить, какова приро­да отношения, в котором находятся эти классы к процессу производства и экономическим институтам. Их функция является по своему характеру паразитической, а их инте­рес заключается в том, чтобы обращать все, что только можно, себе на пользу, удерживая все, что попадается под руку. Обычаи мира бизнеса сложились под направляющим п избирательным действием законов хищничества или паразитизма. Это обычаи собственничества, производные,, более или менее отдаленные, от древней хищнической культуры. Однако современной экономической ситуации эти финансовые институты никак не соответствуют, пбо-они сложились в экономических условиях прошлого, усло­виях, несколько отличающихся от настоящего момента. Они не соответствуют своему назначению, как могли бы соответствовать, даже по своей эффективности в денеж­ном плане. Изменение производственных условий требу­ет измененной системы приобретения; и финансовые слои имеют известную заинтересованность в приспособлении финансовых институтов к тому, чтобы те давали наилуч­ший результат в приобретении ими частной прибыли, спо­собствующей продолжению производственного процесса, в. ходе которого эта прибыль возникает. Отсюда более или менее последовательное стремление праздного класса на­правлять развитие институтов по тому пути, который бы отвечал денежным целям, формирующим экономическую-жизнь праздного класса.

Влияние денежного интереса и привычной денежной психологии на развитие институтов видно в тех законо­дательных актах п принятых в обществе соглашениях,

 

i •?' . _ 1.

которые направлены на защиту собственности, приведе­ние в исполнение договоров, удобство осуществления фи- _ нансовых операций, закрепление имущественных прав. •Сюда относятся перемены в законодательстве, касающие­ся банкротства и ликвидации имущества, ограниченной •ответственности, банковских и валютных операций, коа­лиций рабочих или работодателей, трестов и картелей. Оснащение общества такого рода институтами имеет огромное непосредственное значение только для имущих классов и находится в прямой зависимости от размера •собственности; иначе говоря, в прямой зависимости от того, насколько эти слои общества вписываются в катего­рию праздного класса. Однако косвенно эти соглашения -в сфере бизнеса имеют самое серьезное значение для про­цесса производства и для образа жизни общества. И фи­нансовые слои, направляя в этом отношении развитие институтов, служат какому-то назначению, имеющему для •общества самое важное значение не только в сохранении принятой системы общественной жизни, но также прида­вая определенную форму собственно производственному процессу.

Ближайшей целью такой финансово-институциональ­ной системы и ее улучшения является усиление возмож­ности мирной и организованной эксплуатации, но ее дей­ствие в отдаленной перспективе распространяется гораздо дальше этой непосредственной цели. Мало того, что тре­бующее меньших усилий руководство бизнесом предостав­ляет возможность для более спокойного течения производ­ства и внепроизводственной жизни; устранение в резуль­тате этого беспорядков и осложнений, требующих проявле­ния проницательности и умения разбираться в повседнев­ных делах, способствует тому, что участие самого денеж­ного класса становится излишним. Без «капитана» можно •обойтись, коль скоро денежные сделки сводятся к фор­мальности. Такой итог, безусловно, возможен пока лишь в неопределенном будущем. Сложившиеся в современных -институтах усовершенствования, выгодные для денежно-то интереса, имеют тенденцию к замене еще в одной обла­сти «капитана» на «бездушную» акционерную корпора­цию и таким образом способствуют тому, чтобы без важ-.нейшей функции праздного класса, функции обладания собственностью, можно было обойтись. Косвенным обра­зом, следовательно, то направление, которое придает раз­витию экономических институтов влияние праздного класса, имеет очень большое производственное значение.

ГЛАВА IX

СОХРАНЕНИЕ АРХАИЧЕСКИХ ЧЕРТ

Институт праздного класса оказывает свое действие но только на строение общества, ио также па характер отдельного его члена. Как только проявление какой-то 'конкретной склонности или выражение определенной точ­ки зрения получает признание, становясь официальной нормой или образцом в общественной жизни, эта точка зрения начинает влиять на характер членов общества, принявшего ее в качестве нормы. Она будет до некоторой степени формировать их образ мысли, подчиняя себе раз­витие человеческих способностей и наклонностей и вы­ступая фактором отбора. Частично такое влияние проис­ходит из-за вынужденной адаптации при воспитании и обучении, частично — путем устранения в процессе отбо­ра неприспособленных индивидов и генеалогических ли­ний. Тот человеческий материал, который не годится для существования по тем способам, которые навязываются общепринятой системой жизни, подвергается как подав­лению, так и до некоторой степени элиминации *. Прин­ципы денежного соперничества и освобождения от произ­водства, таким образом, возводятся в каноны жизпи об­щества и становятся достаточно важными факторами при­нуждения в той ситуации, к которой людям приходится приспосабливаться.

Два общих принципа, принцип демонстративного рас­точения и принцип освобождения от производства, воздей­ствуют на развитие общества и тем, что направляют образ мысли, определяя таким образом развитие институтов, и

* Под термином «элиминация)) вслед за К. Л. Тимирязевым и Л. Морганом: (L. Morgan) следует понимать ту сторону дарвинов­ской борьбы за существование, которая заключается в действии вредных влияний окружения на добывание средств к существова­нию и на размножение, что приводдт к известному угнетению нн--дивида (или нескольких поколений, т. е. генеалогической линии), к повышенной смертности. В широком смысле слова «элимина­ция» — устранение от яшзня. —Прим. перев.

тем, что сохраняют при отборе отдельные свойства чело­веческой натуры, способствующие ведению жизни по за­мыслу праздного класса, определяя таким путем реальный характер общества. Непосредственная тенденция воздей­ствия института праздного класса на формирование чело­веческого характера направлена на сохранение пережит­ков и обращение вспять духовного развития. Это воздей­ствие на характер общества является по своей природе закрепощением духовного развития. В современной куль­туре особенно институт праздного класса обладает, в об­щем и целом, тенденцией к консервативности. Сущность этого утверждения достаточно знакома, однако многим оно может показаться чем-то новым в его настоящем прило­жении. Поэтому даже с риском скучного повторения и изложения банальностей, возможно, не будет неуместным краткое рассмотрение его логических оснований.

Социальная эволюция — это процесс отбора и приспо­собления темперамента и образа мышления, происходя­щий под нажимом обстоятельств, складывающихся при жизни в сообществе. Приспособление образа мышления людей—это развитие социальных институтов. Но наряду с развитием институтов происходила более существенная по своему характеру перемена. При изменившихся по­требностях, диктуемых складывавшейся ситуацией, изме­нялись не только сами привычки людей — эти изменив­шиеся обстоятельства вызывали соответствующую пере­мену в человеческой природе. При изменении условий жизни изменяется человеческий материал, из которого •состоит общество. Такое изменение человеческой природы считается современными этнологами процессом отбора среди нескольких относительно стабильных и распростра­ненных этнических типов или этнических элементов. Люди имеют тенденцию более илп менее точно воссозда­вать или воспроизводить в потомстве тот или иной из по­стоянных типов человеческой прпроды, закрепленных в чертах их характера; такое воспроизведение происходит в близком соответствии с ситуацией в прошлом, которая отличается от сегодняшней. Существует несколько таких относительно стабильных этнических типов, входящих в состав населения в странах западноевропейской культуры. При воспроизведении наций эти этнические типы сохра­няются сегодня не в твердых и неизменных формах еди­ного, точного и им только присущего образца, но в виде большего или меньшего    числа вариантов. Известная

выступают некоторые другие, имеющие в процессе кол­лективной жизни ценность в том смысле, что они способ-! ствуют облегчению жизни в группе. Этими чертами явля­ются правдивость, миролюбие, добрая воля и несоперни­ческая, незавпстническая заинтересованность в людях и вещах.

Когда общество вступает в хищническую стадию, для достижения успеха становятся необходимыми другие свойства человеческого характера. Новый строй общест­венных отношений выдвигает новые требования, с кото­рыми люди должны сообразовывать свой образ жизни. Теперь нужно, чтобы та энергия, которая ранее реализо­вывалась в указанных чертах дикарского образа жизни,, находила бы выход в новой линии поведения, в новом на­боре привычных реакций на изменившиеся стимулы. Система, которая с точки зрения создания благоприятных для жизни условий при прежних обстоятельствах была в известной мере подходящей, уже не отвечает новым тре­бованиям. Прежняя ситуация характеризовалась сравни­тельно малым наличием антагонизма пли расхождения интересов, а ситуация, сложившаяся позже, — соперниче­ством, постоянно сопровождающимся возрастанием по силе и сужением по сфере своего действия. Черты, харак-терпзующие хищническую и последующие стадии разви­тия культуры и служащие признаками тех типов челове­ка, которые лучше всего пригодны для выживания при режиме статуса,—это (в их первичном выражении) жесто­кость, эгоизм, приверженность к своему клану, небесхит­ростность, агрессивность и коварство — свободное обраще­ние к силе и обману.

В условиях сурового н продолжительного режима со­перничества эти личные качества приобрели достаточно выраженное господство в результате лучшего выживания этнических элементов, наделенных ими наиболее щедро. В то же время приобретенные ранее, в большей степени присущие всей человеческой расе правы всегда были так илп иначе полезны для жизни коллектива и неизменно находили то или иное выражение.

Стоит, может быть, обратить внимание читателя на тот факт, что «долнхоблондпческий» тип европейца, види­мо, обязан своим господствующим положением в совре­менном обществе именно тем качествам, которые были характерны .для человека на хищнической стадии и кото­рыми он обладает в изрядной степени. Эти духовные чер-

ты вместе с наделенностью большой физической энерги­ей — которая, вероятно, сама является результатом отбора среди групп и генеалогических линий — главным обра­зом и способствуют приведению любого этнического эле­мента в положение праздного класса или класса-хозяина, особенно на ранних фазах развития института праздного класса. Это не обязательно означает, что точно такой же набор способностей у всякого отдельного человека всегда гарантировал бы ему выдающийся личный успех. В усло­виях соперничества для достижения успеха отдельным человеком не обязательно требуются те же условия, что и для преуспевания социальной группы. Успех социаль­ной группы или партии предполагает наличие сильной приверженпости своей группе или партии, преданности вождю или верности догмату, тогда как соперничающий индивид скорее достигнет своей цели, если в нем будут сочетаться энергия, инициатива, эгоизм, коварство и агрес­сивность варвара с отсутствием лояльности или привер­женности своему клану, которое свойственно дикарю. Можно попутно отметить, что люди, добившиеся блиста­тельного (бонапартского) успеха на основании беспре­дельного эгоизма и отсутствия сомнений в своих действи­ях, обычно обнаруживали больше физических черт, ти­пичных для темного брахицефала, чем для долихоблонда, однако большая часть индивидов, добившихся — эгоисти­ческим путем — умеренного преуспевания в жизни, при­надлежит, видимо, по внешности к последнему из назван­ных этнических элементов.

Свойства темперамента, вызванного к жизни хищни­ческим образом существования, направлены на выжива­ние и полноту жизни индивида в условиях соперничест­ва; в тс же самое время, если жизнь данной группы как коллектива является жизнью во враждебном состязании с другими группами, то этот темперамент также способ­ствует выживанию и преуспеванию группы. Однако разви­тие экономики в странах с более зрелой системой промыш­ленного производства начало принимать такой оборот, что интересы общества больше уже пе совпадают с соперни­ческими интересами индивида. При их способностях к корпорации эти развитые промышленные страны переста­ют быть соперниками из-за средств к жизни или права на жизнь — за тем исключением, когда хищническими склон­ностями их правящих классов поддерживается традиция войны и грабежа. Эти страны уже пе настроены друг про-

I ll

тив друга в силу и по причинам, отличным от традиции и темперамента. Их материальные интересы — кроме, воз­можно, стремления к коллективной славе — не только уже больше не являются несовместимыми, по успехи лю­бой из стран несомненно способствуют проявлению жизни во всякой другой стране как сегодня, так и в любой не­предсказуемый момент времени в будущем. То же самое нельзя сказать об индивидах и их отношениях между собой.

Коллективные интересы любой современной общности сосредоточиваются па производственной эффективности. Отдельный человек, занятый производительным трудом, полезен для общества где-то пропорционально его произ­водительности. Этому коллективному интересу наилуч­шим образом отвечают честность, усердие, миролюбие, добрая воля и отсутствие эгоизма, а также привычное распознавание причин и предвидение следствий в пх свя-зп, без иримелшвання анимистической веры п без ощуще-ипя зависимости от каких-либо сверхъестественных вме­шательств в ход событий. Не нужно много говорить о красоте, моральной высоте пли общем достоинстве и досто-почтенности человека с таким «прозаическим» характе­ром, какой предполагается наличием подобных черт; и лгало оснований для проявления энтузиазма но поводу того способа коллективной жизни, к которому привело бы широкое распространение и безраздельное господство этих черт. Однако это не имеет прямого отношения к вопросу. Успешная работа современной производственной общно­сти обеспечивается наилучшим образом там, где эти чер­ты выступают в своей совокупности, и достигается она в той мере, в какой для людей, составляющих эту общность, характерно обладание ими. Их наличие в какой-то мере необходимо для того, чтобы достичь удовлетворительного приспособления к условиям современной производствен­ной ситуации. Сложный, всеобъемлющий, в основном ми­ролюбивый и высокоорганизованный механизм современ­ной производственной общности работает с наибольшей выгодой при максимально возможном проявлении боль­шинства из них. В человеке с хищническим типом харак­тера эти черты присутствуют в явно меньшей степени, чем это полезно для целей современной коллективной жизни.

С другой стороны, в условиях соперничества непосред­ственным интересам индивида лучше всего служат хит-

рость и беззастенчивая практичность. Характерные черты,
служащие, как сказано выше, интересам общества, ско­
рее бесполезны для индивида, чем полезны. Они отвле­
кают его от стремления к денежной прибыли, но и в поис­
ках доходов они заставляют его искать доходы косвен­
ными, неэффективными способами, обращаясь в качестве
источника к производству, а не к уверенной карьере
мошенничества. Трудолюбие довольно последовательным
образом оказывается помехой для индивида. В условиях
соперничества члены современной производственной об­
щности являются соперниками, каждый из которых, ско­
рее всего, достигает своей личной п непосредственной
выгоды,, еслп, менее других обремененный совестью, он
будет в состоянии спокойно перехитрить своих товарищей,
нанеся им ущерб, когда для этого предоставится удобный
случай.                                                                ;> ^/-^: '• -" '

Уже отмечалось, что современные экономические ин­ституты грубо разделяются па две категории — финансо­вые и производственные. Подобное справедливо в отноше­нии занятий. В первую категорию попадают занятия, ко­торые связаны с обладанием собственностью или с приоб­ретением собственности; во вторую — те, которые имеют отношение к мастерству или производству. Заключения, к которым мы пришли, когда речь шла о развитии инсти­тутов, правильны и в отношении занятий. Экономические интересы праздного класса лежат в сфере денежных заня­тий; экономические интересы работающих классов заклю­чаются и в той, и в другой, но главным образом — в про­изводственной сфере. Доступ в праздный класс осущест­вляется через занятия в финансовой сфере.

Эти две категории занятий существенно отличаются в отношении требующихся способностей; и воспитание, которое дается этими занятиями, подобным образом сле­дует двум различным направлениям. Школа денежных занятий направлена на сохранение и развитие определен­ных хищнических способностей и духа хищничества. Она сохраняет и развивает эти качества как тем, что воспиты­вает тех индивидов и те социальные группы, которые за­няты в этой сфере, так и тем, что избирательным образом подавляет, подвергает элиминации тех индивидов и те гене­алогические линии, которые оказываются в этом отноше­нии неприспособленными. Поскольку образ мышления людей формируется процессом конкуренции в приобрете­нии и в обладании собственностью, поскольку их эконо-

мические функции включаются в сферу владения богат­ством, понимаемым в терминах меновой стоимости, а так­же в управление этой сферой и производство финансовых махинаций, — постольку их опыт экономической жизни благоприятствует сохранению и подчеркиванию хищниче­ского темперамента и хищнического образа мысли. При современной, миролюбивой системе деятельность в сфере приобретения благоприятствует главным образом, конеч­но, квазнмпролюбивым хищническим способностям и при­вычкам. Другими словами, занятия в финансовой сфере' дают специализацию в той общей области практической деятельности, которая и составляет' мошенничество, а не в сфере занятий, относящихся к более архаичному сред­ству — насильственному захвату.

Этими занятиями в финансовой сфере, обладающими тенденцией к сохранению хищнического темперамента, являются занятия, которые связаны с владением собст­венностью — непосредственной функцией праздного клас­са, — а также с побочными функциями приобретения и накопления. Ими охватывается тот класс лиц и тот ряд функций в экономическом процессе, которые имеют отношение к деятельности, связанной с производственной конкуренцией. Главным образом это основные области управления экономикой, которые относятся к категории финансовых операций. К ним можно добавить большую часть коммерческих занятий. Из этих занятий в их наи­более выраженной форме складывается экономическая функция «капитана индустрии». Капитан индустрии — это человек скорее хитрый, чем изобретательный, а его капитанство носит более финансовый, чем производствен­ный характер. Такое управление промышленностью, ка­кое он осуществляет, является обычно разрешающим, а не предписывающим. Функции, связанные с частными техническими моментами производственного процесса и 'его организации, передаются подчиненным лицам, имею­щим менее «практический» склад ума, — людям, которые обладают скорее талантом мастерства, чем склонностью к управлению. В том, что касается тенденции формировать характер человека воспитанием и отбором, эти занятия следует поставить рядом с занятиями в финансовой сфере^ Таковыми являются политика, а также занятия, относя­щиеся к церкви и военному делу.

Финансовые занятия в гораздо большей степени, чем "производственные, наделяют человека почетом. В этом

232

плане критерии доброй репутации, установленные празд­ным классом, поддерживают престижность способностей, которые служат завистническим намерениям; и образ внешне благопристойного существования праздного клас­са тоже, следовательно, способствует сохранению и вос­питанию хищнических черт. Из собственно экономиче­ских занятий наиболее почетными являются те, что име­ют непосредственное отношение к обладанию собствен­ностью в крупном масштабе. Вслед за ними в отношении доброй репутации идут те занятия, которые непрсредст-венно подчинены собственности и финансированию, та-' кие, как банковское дело и право. Банковские службы связаны преимущественно с крупной собственностью, и данный факт несомненно повышает престиж этого дела. Профессия юриста не предполагает владения крупной собственностью, но так как в ремесле адвоката нет и на­мека на полезность в какой-либо другой области, кроме соперничества, то эта профессия по традиции пользуется большим почетом. Юрист занимается исключительно частными моментами хищнического мошенничества, либо в устройстве махинаций, либо в расстройстве махинаций других, и поэтому преуспевание в этом роде занятий вос­принимается как признак большой одаренности тем ко­варством, которое обычно для общества на стадии варвар­ства и всегда вызывало у людей уважение и страх. Заня­тия торговлей почетны только наполовину, т. е. если они связаны с крупной собственностью п содержат лишь ма­лый элемент полезности. Они занимают высокое положе­ние или низкое где-то в прямой зависимости от того, слу* жат ли они высшим или низшим потребностям, так что розничная торговля заурядными предметами первой необ­ходимости приравнивается к ремеслам и фабрично-завод­скому труду. Ручной же труд или даже работа по управ­лению механическими процессами имеют, конечно, мало основании считаться почетными.

Необходимо сделать уточнение относительно той вы­учки, которую дают занятия в финансовой сфере. Когда увеличиваются масштабы промышленного предпринима­тельства, финансовое управление в отдельных моментах несколько утрачивает характер махинаций и грубой кон­куренции. Другими словами, для все увеличивающегося числа лиц, соприкасающихся с этой стороной экономиче­ской жизни, бизнес превращается в установившуюся прак­тику, содержащую меньше следов обмана конкурента или

233

использования его в своих интересах. Происходящее вследствие этого освобождение от хищнических привычен распространяется главным образом на подчиненных лиц, занятых в бизнесе. На лиц, в чьи функции входит владе­ние собственностью и управление, это уточнение практи­чески не распространяется.

Иначе обстоит дело с теми индивидами или социаль­ными группами, которые непосредственно заняты ручны­ми- и механизированными производственными операция­ми. Их повседневная жизнь не превращается в такой же степени в процесс усвоения сопернических и завистниче-ских мотивов поведения и маневров в финансовой сфере промышленного производства. Они заняты распознанием и координированием физических явлений и их следствий, их распознанием и использованием в интересах жизни общества. В том, что касается этой части населения, вос­питательное п избирательное действие производственного процесса, с которым эти люди непосредственно имеют дело, направлено на приспособление их образа мысли к независтническим интересам коллективной жизни. Следо­вательно, производственный процесс ускоряет отмирание явно хищнических способностей и склонностей, перене­сенных наследственностью п традицией из прошлого, ког­да человечество находилось на стадии варварства.

Воспитывающее воздействие экономической жизни об­щности людей не является, следовательно, однородным во всех его проявлениях. Экономическая деятельность, в той сфере, которая связана с денежным соперничеством, обла­дает тенденцией к сохранению определенных хищниче­ских черт; в то время как те виды занятий, которые имеют непосредственное отношение к материальному производ­ству, обладают в основном противоположной тенденцией. Однако в качестве оговорки следует заметить, что почти все лица, занятые в производстве, до некоторой степени тоже совлечены в денежное соперничество (например, в борьбе за твердую заработную плату рабочих и служа­щих, при покупке потребительских товаров и т. д.). По­этому проводимое здесь различие между категориями за­нятий никоим образом не является строго установленным разгранпчештсм между категориями лиц.

Занятия праздных слоев в современном промышлен­ном производстве таковы, что не дают угаснуть ряду хищ­нических привычек и склонностей. Поскольку представи­тели этих слоев принимают участие в производственном

процессе, их выучка имеет тенденцию сохранять у них темперамент варвара. Однако кое-что следует сказать и о другом аспекте. Индивиды, от которых не требуется на­пряжение своих сил* способны выживать и передавать по наследству характерные черты, даже если сильно отли­чаются от среднего представителя человеческого рода и по физическому, и по духовному складу. Такая вероят­ность выживания и передачи атавистических черт больше всего в тех социальных группах, которые находятся в выгодном положении, менее всего испытывая на себе дав­ление обстоятельств. В известной мере в привилегирован­ном положении находится праздный класс, не испытывая на себе давления обстоятельств, связанных с производст­вом, е он должен бы, следовательно, предоставлять самое большое число случаев возврата к миролюбивому, дикар­скому темпераменту. Индивидам с подобными аберрант­ными или атавистическими признаками можно было бы развивать склонности, характерные для дохищнического периода, не испытывая на себе такого незамедлительного подавления или не подвергаясь такой элиминации, как низшие слои общества.

Что-то в этом роде, видимо, и происходит на самом деле. Существует, например, большое число представите­лей высших слоев, наклонности которых приводят их к филантропической деятельности: У .значительной массы этой социальной категории наблюдаются настроения в пользу реформ и улучшений. А кроме того, немалая часть филантропических и реформаторских усилий отмечена той дружелюбной «хитростью» и непоследовательностью, ко­торая является характерным признаком первобытного дикаря. Однако может оставаться неясным, доказывают ли эти явления, что больше случаев возврата наблюдается в высших слоях, чем в низших. Если бы те же наклонно­сти и присутствовали в нуждающихся слоях, это не на­шло бы в этих слоях столь легкого выражения, .поскольку они лишены и средств, и времени, и сил, чтобы привести в действие такого рода наклонности. Prima facie свиде­тельства этих явлении нельзя не подвергнуть сомнению.

Далее следует сделать еще одно уточнение, отметив, что в наши дни праздный класс пополняется пз числа тех, кто преуспел в денежном плане и кто поэтому, как предт полагается, наделен неординарным набором хищнических черт. Доступ в праздный класс открывается из сферы де­нежных занятий, а эти занятия отбором и адаптацией

человек, занятый в производстве, похож па добродушного беспомощного иждивенца. Идеальный денежный человек похож на идеального преступника в его беззастенчивом обращении материальных ценностей и людей на свои собственные цели п в бессердечном игнорировании чувств и желаний других людей, а также отдаленных последст­вий своих действий; но он не похож на него тем, что обла­дает более острым чувством статуса и тем, что прокла­дывает себе дорогу к далекой цели более последователь­ным и дальновидным образом. Родство этих типов темпе­рамента обнаруживается, далее, в склонности к «спорту» и азартным играм и в пристрастии к бесцельному сопер­ничеству. Идеальный денежный человек обнаруживает также любопытное сходство с преступником в одной из сопутствующих вариаций характера хищника. Очень час­то- преступник склонен к предрассудкам, он очень верпт в удачу, судьбу, заклинания, предсказания, а также . в предзнаменования и церемонию шаманства. Там, где складываются благоприятные обстоятельства, эта склон­ность, вероятно, будет выражаться в известном раболеп-' но-набожпом рвении и щепетильной до мелочей заботе о соблюдении обрядов благочестия; наверное, она может быть лучше охарактеризована  как .благочестивость, чем как религиозность. В этом вопросе темперамент преступ­ника имеет больше общего с денежными, праздными сло­ями, чем с темпераментом человека, занятого в производ­стве, или с категорией беспомощных иждивенцев.

Жизнь в современной производственной общностн, или, другими словами, жизнь в условиях денежной культуры, содействует развитию п сохранению в процессе отбора определенного набора способностей и склонностей. Тен­денция этого процесса отбора в настоящее время заклю­чается не просто в возврате к фиксированному, неизмен­ному этническому типу. Скорее это тенденция к видоиз­менению свойств человеческого характера, приводящему в некоторых отношениях к отличному от тех типов или вариантов типов, переданных по наследству из прошлого, результату. Конечная цель этого развития—не единствен­ная цель. Темперамент, который в эволюционном процессе устанавливается как нормальный, отличается от любого темперамента хищнических вариантов человеческого ха­рактера своей большей целеустремленностью — более однозначной целенаправленностью и большей настойчи­востью в работе. С точки зрения экономической теории

процесс отбора имеет перед собой единственную цель, хотя и существуют очень важные мелкие тенденции, расходя­щиеся с этим направлением развития. Но пе считая этого общего направления, линия развития не является един­ственной. С точки зрения экономической теории развитие в других отношениях протекает по двум различным направлениям. В отношении отбора и сохранения в людях отдельных способностей и склонностей эти два направле­ния можно назвать финансовым и производственным. В отношении сохранения наклонностей, духовной позиции и степени сохранения анимистического духа враждебно­сти одно и второе направления можно назвать завистни-ческим, или эгоистическим, и пезавистническпм, или эко­номическим. В отношении когнитивного, познавательного' аспекта этих двух направлений развития первое можно охарактеризовать как личную позицию, как направление, выражающее способность к волевому началу, как качест­венное отношение, отношение статуса или достоинства; второе — как безличную позицию, направление подчине­ния порядку.вещей, выражающее количественное соотно­шение, физически производительное или полезное.

Денежные виды занятий требуют проявления в дейст­вии главным образом первого из этих двух направлений способностей и склонностей и, выступая фактором отбора, содействуют их сохранению в населении. Производствен­ные виды занятий, с другой стороны, проявляют способно­сти и склонности последнего направления, и их действие направлено на сохранение этих способностей. Исчерпы­вающий психологический анализ покажет, что каждое дз этих двух направлений способностей и склонностей явля­ется лишь многообразным выражением конкретной, свой­ственной данному темпераменту наклонности. В силу един­ства, или целостности, индивида, способности, дух враж­дебности и интересы, собранные в первом из названных направлений, относятся целиком к выражениям конкрет­ного варианта человеческой природы. Аналогичное справед­ливо и в отношении второго направления. Оба эти направ­ления можно понимать как альтернативные направления развития человеческого общества, таким образом, что дан­ный индивид склоняется более или менее последователь­но к тому или другому. Тенденцией денежного образа' жизни является, в общем, сохранение темперамента вар­вара, но с заменой той предрасположенности к нанесению материального ущерба, которая характеризует представи-

теля начальной ступени варварства, на мошенничество и

расчетливость, или управленческое дарование. Трудно, сказать, насколько распространена эта подстановка махи­наций вместо грабежа других. Действие отбора в этом направлении в сфере денежных видов занятий протекает довольно последовательно, но школа денежной жизни не всегда приводит вне сферы соперничества за прибыль к тому же результату. Современный образ жизни в плане потребления времени н товаров не обязательно способст­вует устранению аристократических достоинств или раз­витию достоинств буржуазных. Образ существования, при­знанный обществом приличным, требует значительного проявления черт представителя раннего варварства. Неко­торые имеющие отношение к данному вопросу элементы традиционного образа жизни уже отмечались там, где речь шла о праздности, а другие будут появляться в по­следующих главах.

Из сказаниого ясно, что жизнь праздного класса, его образ жизни должны способствовать дальнейшему сохра­нению темперамента варвара, главным образом в его квазимиро дюбнвом, или буржуазном, варианте, но в из­вестной мере — и в хищническом варианте тоже. При отсутствии мешающих факторов, следовательно, можно было бы проследить изменчивость темперамента среди различных слоев общества. Аристократические и буржуаз­ные достоинства, т. е- другими словами, черты разруши­тельные и денежные, должны обнаруживаться главным образом среди верхних слоев, а производственные досто­инства, т. е. черты миролюбивые, — главным образом сре­ди классов, занятых собственно производством.

Этот критерий оказывается, вообще говоря, справедли­вым, но его не так легко применить, и результат его ис­пользования не так убедителен, как хотелось бы. Есть несколько причин, которым можно приписать его частич­ную несостоятельность. В денежной борьбе участвуют в какой-то мере все слои общества, и во всех слоях облада­ние денежными чертами принимается в расчет для успеха и выживания индивида. Где бы ни находила свое широкое распространение денежная культура, процесс отбора, формирующий образ мышления людей и определяющий выживание соперничающих генеалогических линий, про­исходит непосредственно на основании приспособленно­сти к приобретению. Следовательно, если бы не тот факт, что денежная деловитость в целом не совместима с про-

240

изводственной эффективностью, то отбор, действующий среди всех видов занятий, имел бы тенденцию установить неослабленное господство денежного темперамента. В ре­зультате произошло бы становление того типа, который стал когда-то называться «человеком экономическим», как нормального и определяющего типа человеческого характера. Но «экономический человек», чьим единствен­ным интересом является свой собственный, а единствен­ной человеческой чертой — расчетливость, для современно­го производства бесполезен.

Современное промышленное производство требует без­личной, независтнической заинтересованности в выпол­нении данной работы. Без этого сложный процесс произ­водства' был бы невозможен и, надо признать, немыслим. Эта заинтересованность в труде отличает рабочего от пре­ступника, с одной стороны, и от «капитана индустрии» — с другой. Так как работа должна выполняться для того, чтобы жизнь общества продолжалась, в ряде занятий в определенных областях происходит в узком смысле сло­ва отбор в пользу духовной склонности к труду. Нужно, однако, согласиться по меньшей мере с тем, что в произ­водственных занятиях процесс исключения отдельных де­нежных черт является неопределенным и что, следова­тельно, даже в этих профессиях встречаются ощутимые-пережитки темперамента варвара, В настоящий момент не существует никакого общего различия в этом отноше­нии между характером праздного класса и характером.

рядового населения.

Вопрос в целом, касающийся классовых различии в отношении духовного склада, также затемняется наличи­ем во всех слоях общества обязательного тщательного подражания чертам наследуемого образа жпзпп, который в то же время содействует развитию в самой массе населе­ния черт, которым оно подражает. Эти обязательные усваиваемые привычки пли предполагаемые черты харак­тера являются чаще всего чертами аристократического типа. Положение праздного класса, которое предписывает ему служить примером почтенности, навязало низам обще­ства многие черты, свойственные праздносветскому пред­ставлению о жизни; в результате этого всегда и везде в обществе происходит более или менее настойчивое культи­вирование аристократических черт.

По этой причине такие черты также имеют большую вероятность сохраниться среди массы парода, чем это

16 Заказ К* J614

могло бы быть, если бы не наставления и пример праздно­го класса. В качестве одного канала, и капала важного, по которому происходит такое «переливание» аристокра­тических взглядов на жизнь, а следовательно, до некото­рой степени архаичных черт характера, можно упомянуть класс домашней прислуги. У пее понятия о том, что хоро­шо и красиво, сформировались в контакте с классом хозя­ев, и она, таким образом, приносит их в среду своих пиз-корождепных собратьев, распространяя таким путем высокие идеалы по всему обществу без той потери време­ни, которую в противном случае могло бы потребовать это распространение. Смысл поговорки «Каков хозяин, таков слуга» имеет большее значение для скорого принятия мас­сами целого ряда элементов культуры верхов, чем это обыкновенно принимается во внимание.

Есть и еще одна область явлений, уменьшающих раз­личия между классами в отношении сохранения денеж­ных достоинств, Денежная борьба порождает «класс не­доедающих», имеющий значительные размеры. Недопо­требление заключается в нехватке необходимого для существования иди для приличного расходования. В обоих случаях результатом является острая вынужденная борьба за средства для покрытия повседневных потребностей, будь это потребности физические или высшие. Напряжен­ное самоутверждение на фоне неравенства отнимает все силы индивида; он направляет все свои усилия на дости­жение исключительно одних только своих- завистнических целей и постепенно становится все более эгоистичным. Черты трудолюбия, оказавшись, таким образом, без при­менения, имеют тенденцию к устареванию. Косвенным образом, следовательно, навязывая низам систему денеж­ной благопристойности и лишая их, насколько только можно, средств к жизни, институт праздного класса ак­тивно содействует сохранению денежных черт характера в массе населения. Результатом этого является ассимиля­ция нижележащих сдоев общества с тем типом человече­ской природы, который первоначально свойствен только верхам.

Поэтому кажется, что нет большой разницы в темпе­раменте между верхними и нижними слоями общества, но представляется также, что такое различие отсутствует большей частью благодаря предписывающему примеру праздного класса и всеобщему принятию тех же общих иринндпов демонстративного расточительства и денежно-

го соперничества, на которых основывается институт праздного класса. Этот институт способствует снижению эффективности общественного производства и препятству­ет приспособлению человеческого характера к требовани­ям, выдвигаемым современным производством. Он в кон­сервативном плане воздействует на получающие широкое распространение или дающие положительные результаты свойства человеческого характера (1) непосредственной передачей архаичных черт через наследование внутри класса и всякий раз, когда кровь праздного класса слива­ется с неблагородной кровью, и (2) сохраняя и укрепляя традиции архаичной системы и таким образом предостав­ляя большую возможность для выживания варварских черт также п за пределами кровных связей праздного

класса.

Если и были предприняты какие-то усшшя, то весьма незначительные в направлении сбора и обработки данных, имеющих особое значение для решения вопроса о том, ка­кие черты среди населения современных стран сохраня­ются, а какие подвергаются элиминации. Поэтому мало существенных факторов можно предложить читателю в поддержку принятой здесь позиции, помимо беглого обзора тех явлений повседневной жизни, что лея^ат на поверхно­сти: Такое перечисление фактов едва ли может не оказать­ся банальным и утомительным, но, несмотря па все это, даже в том скудном очерке, в виде которого здесь пред­принимается попытка изложения нашей позиции, оно представляется необходимым для полноты этого изложе­ния. Можно поэтому заранее просить читателя о снисхо­дительном отношении к последующим главам, в которых предлагаются фрагменты такого рода перечисления.

t- f

хищнического инстинкта, чтобы находить какое-то отвра­щение в созерцании спортивных состязаний, но у рядовых людей пз производственных социальных групп наклон­ность к занятиям спортом не заявляет о себе в такой сте­пени, чтобы составлять то, что можно справедливо назвать «спортивной привычкой». У этих социальных групп спор­тивные состязания и охота являются скорее развлечениями от случая к случаю, чем серьезной чертой образа жизни. Поэтому нельзя сказать, что в этой массе простого народа пристрастие к спорту получает свое развитие; хотя ни у их большинства, ни даже у сколв-ныбудь значительного чи­сла индивидов оно не является отжившим, тем не менее . предрасположенность к спорту в среде рядовых представи­телей трудящихся классов носит характер воспоминания прошлого опыта человечества, проявляющегося скорее в качестве редкого, случайного интереса, нежели интереса живого и постоянного — в качестве господствующего фак­тора при формировании образа мысли в его органическом единстве.

Может показаться, что эта наклонность, судя по тому,, как она проявляется в увлечении спортом в наши дни, и» является экономическим фактором, имеющим важные по­следствия- В том непосредственном воздействии, которое эта наклонность, взятая просто сама по себе, оказывает на производственную эффективность или на потребление лю­бого конкретного индивида, она не слишком принимается в расчет; однако преобладание и распространение того ва­рианта человеческого характера, типичной чертой которого она выступает, — дело немаловажное. Эта склонность влияет на экономическую жизпь коллектива, сказываясь и на темпах экономического развития, и на характере дости­гаемых результатов. Плохо это или хорошо, но тот факт, что такой тип личности в какой бы то ни было степени го­сподствует над образом мысли населения, не может не ока­зать значительного влияния на всю сферу коллективной экономической жизни, ее направление, нормы и идеалы.

Нечто приводящее к подобным выводам нужно сказать о других чертах, составляющих характер варвара. С точки зрения стоящих перед экономической теорией целей эта дальнейшие черты можно рассматривать как сопутствую­щие варианты того хищнического нрава, одним из выра­жений которого оказывается доблесть. В значительной ме­ре они по своему характеру не являются прежде всего экономическими и не имеют большого непосредственного

значения для экономики. Они указывают, какой стадии экономического развития соответствует обладающий ими индивид. Онп важны, следовательно, как внешние кри­терии степени приспособления личности к современным экономическим потребностям; до некоторой степени они важны и как способности, которые сами ведут к повыше­нию или снижению экономической полезности инди­вида.

Доблесть, как она выражается в жизни варвара, про- -является в двух, основных направлениях — в силе и в об­мане. В различной степени эти две формы выражения оди­наково присутствуют в современном военном деде, в заня­тиях финансовой сферы, а также в охоте и спортивных играх. И та и другая категории способностей воспитыва- ' ются и укрепляются занятиями спортом, равно как и более серьезными видами сопернической деятельности. Хитрость, или коварство, является элементом, неизменно присутст­вующим в спортивных состязаниях, как и в военном деле, и в охоте. Во всех этих занятиях хитрость имеет тенденцию к перерастанию в тонкую дипломатию и мошенничество. Мошенничество, вероломство, запугивание занимают на­дежное место в способе проведения любых атлетических соревнований и вообще в спортивных играх и состязаниях. Привычное введение судьи, а также подробнейшие специ­альные правила, устанавливающие границы и отдельные моменты допустимого обмана и использования стратегиче­ского преимущества, вполне подтверждают тот факт, что мошеннические козни и старания перехитрить своих про­тивников не являются случайными чертами состязания. Приобретение привычки к занятиям спортом по самой сво­ей прпроде должно содействовать более полному развитию способности к обману; и распространение в общности того хищнического темперамента, который склоняет людей к спорту, означает одновременно распространение мошенни­чества и бессердечного равнодушия к интересам других, либо отдельных лиц, либо всего коллектива. Обращение к обману в любом обличий и при любой узаконенности пра­вом или обычаем является выражением чисто эгоистичес­кого склада ума. Нет необходимости сколь-нибудь подробно останавливаться на экономическом значении этой особен­ности спортивного склада характера.

Нужно заметить в этой связи, что наиболее яркой чер­той характера, которая свойственна людям, занимающимся атлетическими и прочими видами спорта, является крайняя

Заказ .V» 1614

265

 

хитрость. Дарования и подвиги Улисса не уступают дарен ваниям и подвигам Ахилла ни в их фактическом способст­вовании развитию спортивных состязаний, ни в том блеске, который они придают коварным спортсменам на фоне их товарищей. Хитрость в мимике является первым шагом в уподоблении профессиональному спортсмену, которое про­исходит у молодого человека после зачисления в какую-ли­бо престижную школу для получения какого бы то ни было, среднего или высшего, образования. И этот облик хитрого малого, в котором хитрость является чертой укра­шающей, всегда заботливо поддерживается людьми, чей серьезный интерес заключается в спортивных состязаниях, бегах или других соревнованиях, носящих такой же сопер­нический характер. В качестве еще одного указания на духовное родство двух крайних социальных групп можно заметить, что преступники, члены низшей социальной группы, обычно в значительной степени обнаруживают этот облик хитрого малого и что они очень часто обнару­живают такое же театральное преувеличение этого облика, какое часто наблюдается у юных соискателей спортивных почестей. Это, между прочим, самый четкий признак того, что в обиходе называется твердостью в юных претендентах на дурную репутацию.

Хитрый человек, можно заметить, не представляет для общностп никакой экономической ценности — разве что при достижении мошеннических целей в сношении с дру­гими общностями. Он не имеет своей целью содействие жизненному процессу всей общности. В лучшем случае его функцией в ее прямом экономическом значении является превращение экономической сущности коллектива в про­дукт, чуждый процессу коллективной жизни, — почтп по аналогии с тем, что в медицине было бы названо доброка­чественной опухолью, но при этом с некоторой тенденцией к переходу той неопределенной границы, которая отделяет доброкачественные опухоли от злокачественных.

Хищнический нрав или хищническая духовная позиция включает в себя две варварские черты: злобность ц ковар­ство. Они являются выражениями чисто эгоистического склада ума. Они обе чрезвычайно полезны в целях получе­ния личных выгод в жизни индивидом, заботящимся о до­стижении завпстнического успеха. И та и: другая обладают также большой «эстетической ценностью». И та и другая воспитаны денежной культурой. Но для коллективной жиз­ни с ее задачами пи та пи другая не представляют собой никакой пользы.

ГЛАВА XI

ВЕРА В УДАЧУ

Еще одна побочная черта темперамента варвара — * склонность к азартным играм. Она представляет собой со­путствующую особенность, находя почти повсеместное ра­спространение среди людей, увлекающихся спортом, и ^; людей, предающихся воинственным и соперническим заня­тиям вообще. Эта черта также имеет непосредственное экономическое значение. Она оказывается препятствием для повышения эффективности производства в целом — во всяком обществе,'где она находит заметное распростра- -

^:"непие.

Пристрастие к азартным играм едва ли нужно отно­сить к разряду черт, свойственных исключительно хищ­ническому типу человеческой природы. Главный фактор азартного нрава — вера в удачу; а эта вера, по-видимому, берет свое начало, по крайней мере в слагающих ее элемен­тах, на той ступени эволюции человека, которая намного предшествует во времени хищнической культуре. Вполне возможно, что именно в условиях хищничества вера в уда­чу приобрела форму пристрастия к азартным играм, став таким образом главным элементом темперамента спортив­ного склада. Той особенной формой, в которой она встре­чается в современном обществе, эта вера обязана, вероятно, сохраняющимся хищническим порядкам. Но по существу, она сложилась задолго до хищнической стадии развития культуры. Вера в удачу — одна из форм анимистического восприятия действительности. Такое восприятие было ха­рактерно в основном на ранних этапах культуры, на протя­жении какого-то времени оно претерпевало соответствую­щие изменения и уже на более поздней стадии было уна­следовано обществом в особой форме, продиктованной хищническим укладом жизни. Во всяком случае, веру в удачу нужно рассматривать как архаическую черту, унас­ледованную от прошлого, более или менее отдаленного, и ве соответствующую в той или иной мере нуждам совре­менного производства, в какой-то степени препятствующую достижению максимальной эффективности в коллективной экономической жизни.

 

 

-и*

Уже было замечено в связи с вопросами, рассмотрен­ными ранее, что для наибольшей пригодности индивида к работе по осуществлению сложных технологических про­цессов в современном промышленном производстве он дол­жен быть наделен способностью и навыком легко схваты­вать и увязывать между собой события с точки зрения их причинно-следственной связи. Как в целом, так и в отдель­ных моментах промышленное производство представляет собой процесс, характеризующийся количественно измери­мой причинностью. «Умственные способности», требующи­еся от рабочего, как и от управляющего производственным процессом, есть не что иное, как известная степень легко­сти восприятия количественно определенной причинно-следственной связи и приспособление к ней. Эта легкость восприятия и приспособления — то, чего недостает бестол­ковым рабочим, — и развитие этой способности являют­ся целью, преследуемой при их обучении, поскольку обу­чение служит повышению их производственной «эффек­тивности».

В той мере, в какой унаследованные способности или подготовка заставляют индивида считаться с фактами и их последствиями с точки зрения, отличной'от понимания ре­альной действительности, эти унаследованные способности снижают его производительность пли полезность в произ­водстве. Снижение профессиональной пригодности вслед­ствие склонности к анимистическим способам восприятия фактов особенно очевидно, когда оно берется в целом — т. е. конкретная народность с анимистическим складом рассматривается как целое. Препятствия, создаваемые ани­мизмом, в экономическом развитии при современной систе­ме крупного промышленного производства заметнее, чем при любой другой, и имеют более далеко идущие последст­вия. В современных производственных общностях про­мышленное производство все в большей степени превраща­ется в сложную систему взаимозависимых органов и функ­ций, а поэтому свобода от предубеждений в понимании того, что выступает причиной тех или иных явлений, стано­вится все более необходимой для работоспособности людей, участвующих в производстве. При системе ручного труда подобная предвзятость в образе мышления рабочих может, и в очень значительной мере, компенсироваться ловкостью, усердием, физической силой или выносливостью.

Аналогично обстоит дело в сельскохозяйственном про­изводстве традиционного тина, имеющем близкое сходство

272

>с'ремесленным трудом по характеру предъявляемых к ра-^ботнику требований. В обоих случаях работник сам явля-^^:ется исходной движущей силой, от которой все главным ^образом и зависит, а силы природы, вовлеченные в его $ производственный процесс, воспринимаются большей :^: частью как загадочные и случайные факторы, действие ко-' :торых не может происходить ни по усмотрению работника, ни под его- контролем. По общему представлению, относи­тельно малая часть производственного процесса в этих видах производства остается предоставленной неизбежному _f чередованию всеобъемлющей механической последователь­ности событий, которая должна пониматься с точки зрения причинности и к которой должны быть приспособлены про­изводственные операции и действия работника. С развити­ем промышленной системы производства достоинства ре­месленника все меньше и меньше идут в расчет в качестве компенсации скудных умственных способностей или неуве­ренного понимания причин и следствий. Строение промыш­ленного производства все больше и больше напоминает по> • своему характеру механизм, в котором умение выделять ie отбирать из природных сил такие, которые будут своим-действием служить людям, становится обязанностью чело­века. Роль работника в промышленном производстве меня­ется, превращаясь из обладания исходной движущей силой в распознавание и оценку поддающихся количественному выражению физических явлений и пх последствий. Спо­собность быстрого понимания и непредвзятой оценки явле­ний в окружающей его среде приобретает сравнительно большое экономическое значение, и любой элемент из со­вокупности мыслительных привычек работника, вторгаю­щийся в его образ мыслей и затрудняющий понимание ре­альной последовательности событий, пропорционально этому приобретает все большее значение как помеха, дей­ствие которой спижает полезность индивида для произ­водства. Вследствие совокупного влияния на формирова­ние у людей привычных взглядов и представлений даже незначительное или незаметное пристрастие к обращению-за объяснением повседневных явлений к основаниям, от­личным от поддающейся количественному выражению-, причинности, моясет производить существенное снижение эффективности коллективного труда общности. .

Анимистический склад ума может встречаться в на­чальной, недифференцированной форме' рудиментарной веры или на более поздней и более целостной стадии, когда

273

 

действие зависит от того, является сверхъестественный/ .агент или «предрасположение», в которое верит индивид,: высшей или низшей формой антропоморфизма. Это сира--ведливо в отношении представления варвара и человека; спортивного темперамента об удаче, а также в отношения " несколько более развитой веры в антропоморфическое бо­жество, такой, которой обычно обладает та же категория людей. Это также нужно считать справедливым — хотя • трудно сказать, с какой относительной степенью неопро- ' •вержимости, — в отношении антропоморфических культов, • получивших наиболее адекватное развитие, тех, что привле-•кают благочестивого культурного человека. Неспособность -к производственному труду вследствие распространенной -приверженности к одному из высших антропоморфических культов является, может быть, относительно незначитель­ной, однако ее нельзя не принимать во внимание. И даже великосветские культы западноевропейской культуры не -представляют собой самой дифференцированной стадии развития человеческого представления о внепричинной •предрасположенности явлений. То же анимистическое .представление обнаруживается н в таких ослабленных формах антропоморфизма, как находивший отклик в XVIII в. призыв к природному порядку и естественным правам .человека, а такя^е в представляющей эти формы •сегодня, явно постдарвиновской концепции о тенденции к лучшему в процессе эволюции. Это анимистическое толко­вание явлений является разновидностью ошибки логиче­ского вывода, известной логикам под именем ignava ratio . С точки зрения науки и производства это толкование озна­чает грубую ошибку в понимании и оценке событий.

Привычка анимистического восприятия действительно­сти, не говоря уже о ее прямых производственных послед­ствиях, имеет определенное значение для экономической .теории по другим основаниям. (1) Она является достаточ--но достоверным указанием па то, что в характере человека присутствуют и даже обладают известной силой другие, •сопровождающие эту привычку существенно важные в экономическом отношении архаические черты; и (2) суще­ственные последствия того кодекса благочестивых прили­чий, которому при развитии какого-либо антропоморфиче­ского культа дает начало .привычка анимистического восприятия, состоят: (а) в воздействии на систему мате-..риального потребления и на господствующие в общности ;каноны. вкуса, что предполагалось в одной из предыдущих

^глав, и (6) в стимулировании и сохранении известной при-
шычки признавать подчиненное к вышестоящему лицу по-
]Дожение — в укреплении существующих представлений о
^статусе и вассальной зависимости.                                      '

:у Сумма привычек мышления, указанных в последнем

- пункте (б), входит в характер любого индивида н в изве-

- стном смысле составляет одно целое. Заметная изменчн-
чивость, отмечающаяся в каком-либо одном моменте пз
этого органического целого, влечет за собой сопутствующие
изменения в привычном выражении жизни в других обла­
стях или в других сферах деятельности. Такая изменчи­
вость в привычных выражениях образа мысли наблюдается

на протяжении жизни отдельного индивида; привычка, сформировавшаяся под воздействием определенного стиму­ла, неизбежно будет влиять на характер ответной реакции на другие стимулы. Модификация природы человека в ка­ком-то одном моменте представляет собой видоизменение природы человека как единого целого. На этом основании •и, может-быть, в еще большей степени в силу других при­чин, которые не являются столь заметными и не могут здесь обсуждаться, эти сопутствующие видоизменения вы­ражаются в развитии черт человеческого характера. Так, например, варварские народности с хорошо развитым хищ­ническим укладом жизни обладают такяш сильным, преоб­ладающим над другими привычками анимистическим восприятием, имеют сложившийся антропоморфический культ и живое представление о статусе. С другой; стороны, на предшествующих варварской культуре ступенях, как и •на более поздних, следующих за ней стадиях развития, ан­тропоморфизм и сильные анимистические представления о .материальной действительности не так бросаются в глаза. .Также более слабым оказывается в целом чувство статуса е миролюбивых общностях. Нужно заметить, что на дохищ-нической стадии развития культуры у большинства, если ,ее у всех народностей, должна была обнаруживаться жи--вая, но несколько специфическая анимистическая вера. Первобытным дикарем его анимизм воспринимается менее .серьезно, чем варваром или тем же дикарем на более позд­них этапах его эволюции. Примитивный анимизм разре­шается причудливым мифотворчеством, а не вынужденным .суеверием. «Инстинкт спортивного мастерства», отношения -статуса и антропоморфизм обнаруживаются позже, в куяъ-₍ туре варварства. И в наши дни в темпераментах отдельных людей цивилизованного общества наблюдаются сопутству-

 

**.

ющие модификации того же набора психологических черт.' .f

В современных условиях хищнический темперамент вар­
вара представлен в тех индивидах, которые занимаются и ";'
увлекаются спортом, охотой; им свойственно верить в уда-;!
чу, у них имеется сильное ощущение присущей-де вещам. /
анимистической предрасположенности — на этом основа- ^;
нпи они предаются азартным занятиям. То же можно ска­
зать об антропоморфической вере у этой категории лиц. Те-
из них, кто по собственной воле поклоняется какому-то ,
культу, выбирает обычно одно из наивных ц последова- •'-
тельно антропоморфических верований; мало кто из людей '
со спортивным темпераментом стремится найти утешение \
в таких менее антропоморфических культах, как унитарна •
или универсалисты *.                                                           ,

С таким соотношением антропоморфизма и доблестной ' деятельности тесно связан тот факт, что антропоморфичес- _: кие культы содействуют сохранению, если не зарождению, ; склада ума, благотворно сказывающегося на развитии раз- • личий в статусе, благоприятствующего сохранению соответ­ствующих режимов. Правда, здесь совершенно невозможно сказать, где заканчивается такое дисциплинирующее влия­ние культа и где начинается очевидное проявление сопут­ствующих изменений в наследственных чертах. В их наи­более развернутом виде и хищнический темперамент, и чувство статуса, и антропоморфический культ — все вместе принадлежат культуре варварства; между этими тремя яв­лениями, когда они возникают в обществе на этом куль­турном уровне, существует некоторая взаимозависимость» Того, насколько они оказываются взаимосвязанными друг с другом в привычках и способностях индивидов и соци­альных групп в наши дни, более чем достаточно, чтобы признать наличие схожей причинной или органической связи между этими психологическими явлениями, рассмат­риваемыми как характерные черты или привычки индиви­да. Из предшествующих моментов обсуждения явствует, что различия в статусе как характерная особенность соци­ального устройства явились следствием хищнического об­раза жизни. По своему происхождению отношение статуса представляет собой не что иное, как сильно выраженную хищническую позицию. С другой стороны, антропоморфи­ческий культ стал подробным кодексом различий в статусе, перенесенных на понятие о сверхъестественной, загадоч-

* Сторонники христианского учения^ отрицающие- догмат о триединстве божества.—Прим. перев.

_;ной предрасположенности, приписываемой предметам ма-;териалъного мира. Таким образом, и этот культ по внешним .факторам его происхождения можно рассматривать как ^продукт всепроникающего анимистического представления ^!-''варвара. Это представление определялось хищническим об-_:разом жизни, претерпевало известные изменения, в резуль-;Ттате чего сложилась вера в олицетворенную сверхъестест­венную силу, наделенную полным набором привычек, от-^ражающих характерный для человека хищнической кулъ-\-'туры образ мысли.

Следует принять во внимание наиболее выраженные .(психологические черты, которые в данном случае имеют I непосредственное значение для экономической теории: (а) ; хищипческнй, сопернический склад ума, названный здесь (• доблестью — как явствует из соответствующей главы, — i выступает в эпоху варварства лишь вариантом общечело-'; веческого инстинкта мастерства, принявшего такую вот особенную форму под направляющим действием привычки завистнического сопоставления людей; (б) отношение ста­туса — официальное выражение завистнического сопостав­ления, подведенного под известный шаблон и расписанного по утвержденной схеме; (в) антропоморфический культ, по крайней мере в начальный период его расцвета, — инсти­тут, характерным элементом которого является отношение статуса, существующее между человеком как подчинен­ным субъектом и вышестоящей олицетворенной сверхъес­тественной сплои. Если помнить об этом, то не должно быть никаких затруднений в признании тесной связи между этими тремя явлениями, касающимися природы человека, и жизнью общества; в некоторых ее существенных элемен­тах эта связь равносильна тождеству. С другой стороны, система, основанная на отношении статуса и хищническом образе жизни, — это выражение инстинкта мастерства в том его виде, который он принимает в силу обычая завист­нического сравнения; вместе с тем антропоморфический культ и обычай соблюдения обрядов благочестия — это вы­ражение анимистического представления людей о наличия в предметах материального мира некоей предрасположен­ности — представления, выработавшегося под влиянием, по Существу, той же самой привычки завистннческого сравне­ния.

мической теории, отношение вассальной зависимости, будь то от материальной или внематериальной личности, нужно рассматривать как ту или иную разновидность личного подчинения, которое составляет столь значительную долю в хищническом или квазимиролюбивом жизненном укладе.

Имеющееся у варвара представление о божестве как о воинственном предводителе, склонном к властной манере правления, сильно смягчилось вследствие тех более крот­ких манер и того более умеренного образа жизни, которые характеризуют этапы развития общества, лежащие между стадией раннего хищничества и настоящим временем. Од­нако даже после такого укрощения благочестивого вооб­ражения и последующего затухания тех более грубых черт поведения и черт характера, которые принято приписы­вать божеству, в общем понимании божественной натуры и темперамента все еще остается очень существенный след представлений варвара. В результате получается, что при характеристике божества и его отношений с процессом жизни человеческого общества выступающие и пишущие все еще в состоянии эффективно воспользоваться образ­ными сравнениями, заимствованными из военной лексика или из лексики хищнического образа жизни, так же и вы­ражениями, которые содержат в себе элементы завистни-ческого сопоставления. Образные средства такого рода прекрасно достигают своей цели даже в наши дни при об­ращении к наименее воинственной аудитории, состоящей из приверженцев веры в ее наиболее мягких вариантах. Такое эффективное употребление варварских эпитетов в оснований образного сравнения людьми, выступающими перед народом, говорит в пользу того факта, что современ­ное поколение сохранило живое восприятие чувства соб­ственного достоинства, черт и качеств варвара; оно гово­рит также о том, что между благочестивой позицией и хищническим складом ума существует некоторое соответ-, ствие. Если благочестивое воображение молящихся и за­ставляет их испытывать отвращение, когда объекту их ? поклонения приписываются свирепые эмоции и карающие _А действия, то лишь по зрелом размышлении. Обычному на- У блюдению доступен тот факт, что кровожадные эпитеты,. $ применяемые при описании божества, в общем понимании обладают большой ценностью по красоте и почетности. -Другими словами, намеки, содержащиеся в этих эпитетах, * вполне приемлемы для нашего бездумного восприятия. . * -

4.

288                                                            ^

Моим глазам открылось в сиянии явление

господне

Величественный он топчет гроздья гнева

Свет молний роковых рождает взмах его

ужасного меча

И шествует по свету дальше истина его¹.

Направляющий образ мысли благочестивого лица раз- / вивается на уровне архаичного жизненного уклада, прак­тически пережившего период своей эффективности для удовлетворения экономических потребностей современной коллективной жизни. В той мере, в какой организация эко­номики соответствует потребностям современной коллек­тивной жизни, она пережила режим статуса, и отношение личного рабского подчинения является в ней бесполезным я неуместным. В том, что касается экономической эффек­тивности общности, чувство личной вассальной зависимо­сти и тот общий склад ума, который в этом чувстве выра­жается, являются пережитками, не дающими развиваться новому и препятствующими достаточному приспособле­нию социальных институтов к существующей ситуации. Прозаический склад ума, который больше всего годится для целей миролюбивой, производственной общности, — это тот, при котором материальные явления расценива­ются просто как элементы механической последователь­ности, не скрывающей ничего другого. Это — тот умствен­ный настрой, который не приписывает инстинктивно ве­щам какого-то анимистического предрасположения и не обращается к сверхъестественному вмешательству как к объяснению* приводящих в недоумение явлений, а также не полагается на то, что невидимая десница придаст со­бытиям полезный для человека ход. Чтобы это в современ­ных условиях соответствовало требованиям наивысшей в вопросе экономической эффективности, «мировой про­цесс» должен привычным образом пониматься с точки зре­ния поддающихся количественной оценке бесстрастных сил и последовательности событий.

С точки зрения современных экономических потребно­стей благочестивость во всех, пожалуй, случаях нужно рассматривать как явление, сохранившееся от более ран­ней стадии жизни в сообществе, т. е. как признак задер-

¹ Первые строчки старинного религиозного гимна, популярно­
го в США.                                     ,                                                    _ ,

289

. « *

* i

5> i

В начальный период становления американского общест-. ва господствующие вероисповедания начинали с ритуала, и его атрибутов, которые были аскетически просты; одна- < ко каждый знает, что с течением времени эти вероиспове- '. дания в различной степени усвоили почти все те зрелищ* ные элементы, от которых они в свое время отказались, i В широком плане это усвоение шло рука об руку с ростом богатства и облегчением жизни паствы, достигнув своего i' наиболее полного выражения в тех классах, которые зани­мают наивысшую ступень богатства и почета.

Причины, объясняющие эти денежные градации благо- • честивости, уже указывались в широком плане, когда речь шла о различиях между классами в образе мысли. Разли- Y чия между классами в отношении благочестивости являют- * ся лишь выражением общего факта. Слабая поддержка • церкви со стороны нижнего слоя «среднего класса» или *, то, что можно в широком смысле назвать недостаточным J сыновним почитанием среди этого класса, ощутимы глав- * i ным образом среди групп городского населения, занимаю- _;' щихся в технических отраслях промышленного произвол- -; ства. Вообще говоря, в настоящее время никто не ожидает |И безупречного сыновнего почитания среди тех социальных;; групп, которые по роду их занятий соответствуют инжене-; I рам и техническим специалистам. Эти технические виды"! занятий — явление в какой-то степени новое. Ремесленни-; I ки прежних времен, работа которых отвечала произведет-; венным целям того же характера, что и те, которым отве-J чает теперь работа технических специалистов, не были так^? -невосприимчивы к благочестивым традициям. Привычная деятельность людей, занимающихся в этих отраслях про-* изводства, сильно изменилась в том, что касается умствен-^ ной дисциплины этой деятельности, так как в моду вошли? \ новые технологические процессы; умственные навыки,*^ которые приобретает в своем повседневном занятии,, | рабочий, обслуживающий машинную технику, оказывают^ \ влияние на его суждения о том, что лежит за пределами J его обычной работы. Близкое знакомство с сегодняшними'I высокоорганизованными и крайне обезличенными пропан £ водственно-технологическими процессами содействует paa^JR рушению анимистического образа мысли. Функцией работ чего все больше становится исключительно функция на* блюдения за механическими процессами и понимания причинности в последовательности событий. Пока индивид остается главным и характерным источником энергии^

308

этом процессе, пока бросающейся в глаза характерной особенностью производственного процесса является физи­ческое мастерство и сила отдельного рабочего, до той поры привычка истолковывать факты с точки зрения чьих-то личных мотивов и склонностей не претерпевает такого значительного и последовательного разрушения, которое приводило бы к ее устранению. Однако при производствен­но-технологических процессах, получивших позже свое развитие, когда исходные причины и те приспособления, посредством которых они приводятся в действие, носят обезличенный характер, привычным основанием для со­знательных выводов рабочего, а также той точкой зрения, с которой он обычно схватывает суть происходящего, яв-ляется вынужденное понимание фактической, соответст­вующей действительности последовательности событий, В результате у рабочего наблюдается тенденция к небла­гочестивому скептицизму по отношению к религии.

Ясно, далее, что благочестивый склад ума достигает своего наилучшего развития при относительно архаичес­кой культуре; при этом термин «благочестивый» употреб­ляется здесь, конечно, просто в его антропологическом смысле, а не как означающий что-то еще в отношении та­ким образом описываемой духовной позиции, помимо фак­та склонности к соблюдению обрядов благочестия. Ясно также, что благочестивая позиция знаменует тип челове­ческой природы, более согласующийся с хищнической культурой, чем с получившим свое недавнее развитие об­разом жизни общества, последовательнее и органичнее связанным о производством. Она в значительной мере яв­ляется выражением привычного архаического представле­ния о личном статусе — об отношении подчинения и гос­подства — и поэтому вполне вписывается в схему произ­водственной жизни хищнического и квазимиролюбивого общества, но не укладывается в сегодняшнюю систему производственной жизни. Ясно также, что в современных общностях благочестие наиболее крепко удерживает свои позиции среди тех классов, повседневная жизнь которых удалена от производственно-технологических процессов и которые в других отношениях тоже являются наиболее консервативными; в то время как люди, которые находятся в привычном и непосредственном контакте с современны­ми производственными процессами и у которых образ мы­сли подвержен сильному воздействию технологических

309

ГЛАВА XIII СЛУЧАИ СОХРАНЕНИЯ НЕЗАВИСТНИЧЕСКОГО ИНТЕРЕСА

потребностей, отходят от анимистического истолкования явлений и того уважения к личностям, на котором строит­ся соблюдение обрядов благочестия. Ясен также и тот имеющий особенное отношение к настоящему обсуждению факт, что в современных общностях благочестивые обычаи до известной степени все более укореняются и развивают­ся среди тех классов, у которых в явном избытке и богат­ство, и досуг. В этом отношении, как и в других, институт праздного класса содействует сохранению и даже восста­новлению того архаического типа человеческого характера и тех элементов архаической культуры, которые устраня­ются в процессе промышленного развития общества на бо­лее поздних стадиях.

С течением времени антропоморфический культ с его кодексом соблюдения обрядов благочестия, находясь под давлением экономических потребностей и в результате разрушения системы статуса, сам испытывает постепенный и все больший распад. По мере того как происходит этот распад, с благочестивой позицией начинают смешиваться, ассоциируясь с ней, некоторые другие мотивы и побужде­ния, не всегда имеющие антропоморфическую природу и не обязательно объясняющиеся привычкой к личному под­чинению. Не все из этих дополнительных побуждений, привносимых в религиозные обычаи современной жизнью, всецело согласуются с благочестивой позицией или с ан­тропоморфическим пониманием последовательности собы­тий. Поскольку происхождение этих побуждений неодина­ково, их влияние на систему религиозной жизни также происходит в различных направлениях. Во многих отно­шениях они идут вразрез с лежащей в их основе нормой подчинения или подставной жизни, нормой, к которой как к реальному основанию нужно сводить весь кодекс соблю­дения обрядов благочестия, а также институты церкви и духовенства. Вследствие наличия чуждых мотивов посте­пенно разрешается режим статуса в обществе и производ­стве и канон личного подчинения теряет ту опору, кото­рую он находил в нерушимой традиции, В занятую этим каноном сферу деятельности вторгаются чуждые ему при­вычки и тенденции, и вскоре система церкви и духовенст­ва частично обращается на другие цели, противоречащие в известной мере назначению системы благочестия, какой она была во времена наиболее сильного и характерного развития священства.

Среди этих противоречащих мотивов, которые оказы­вают свое влияние на систему благочестия в ее последую­щем развитии, можно упомянуть мотивы благотворитель­ности, а также товарищеского общения и развлечения в обществе, или, более широко, различные проявления чув­ства человеческой солидарности и сочувствия. К этому

311

i. »I

f _tef-.

-l^

'>

движения на американской почве недавно было так резю-.
мировано одним популярным обозревателем обществен-.
ных явлений: «Она обласкана мужем, самым преданным и_
самым работящим мужем на свете... Она превосходит его ,
в образованности, а также почти во всех других отношени­
ях. Она окружена и нежнейшей заботой. И все-таки она
неудовлетворена... Англосаксонское движение «за совре­
менную женщину» — самый смехотворный из плодов со­
временности, и ему суждено потерпеть страшнейший про­
вал». Это описание, кроме содержащегося в нем осужде­
ния — возможно, вполне уместного, — не прибавляет к
«женскому вопросу» ничего, кроме неясности. То, что в
этой типичной характеристике названного движения вы­
двигается в качестве субъективных соображений, объяс­
няющих, почему, дескать, женщине следует быть доволь-
ной, как раз и вызывает обиду современниц. Женщину
балуют: ей позволяется или даже требуется от нее тратить
щедро и демонстративно — за ее мужа или другого есте-
ственного опекуна, т. е. подставным образом; она освобож-
дается от грубой полезной работы или не допускается к j
таковой — чтобы вести праздный образ жизни ради доб-
рой репутации ее естественного (финансового) опекуна, '1
Подобные обязанности являются традиционными призна- 3
ками личной зависимости, а порыв к целенаправленной ^в;
деятельности с ними просто несовместим. Есть основание
полагать, однако, что женщина тоже наделена — в боль-
шей мере, чем мужчина, — инстинктом мастерства, кото-
рый рождает чувство отвращения к бесполезному сущест-
вованию или пустым расходам. Чтобы удовлетворить ин-
стинкт мастерства, женщина должна разворачивать свою
жизнедеятельность в ответ на прямые, неопосредованные
стимулы экономического окружения. Видимо, у женщин ^
сильнее, чем у мужчин, желание жить своей собственной
жизнью, принимая более непосредственное участие в про- J
цессе общественного производства.                              ..?•

Пока женщина все время находилась в положении г «бурлака», она в большинстве случаев вполне довольство- ? валась своим жребием. Кроме того, что у нее имелось ося- ; заемое и целенаправленное занятие, у нее не было лиш-* него времени для бунтарского утверждения унаследован^ ных склонностей к самостоятельности, да и возможностей подумать о таковом. А после того, как был пройден этап! повсеместного женского «бурлачества» и общеприняты!*!' занятием женщин из состоятельных классов стала под-1

ззо

ставная праздность без усердного приложения сил, то те­перь предписывающая сила канона денежной благопри­стойности, требующего от женщин ритуальной бесполез­ности, будет долго предотвращать всякие сентиментальные стремления благородных женщин к самостоятельности в к «сфере полезности». Это особенно справедливо на ран­них этапах денежной культуры, когда праздность приви­легированного класса — это все еще в значительной мере хищническая деятельность, активное утверждение господ­ства, в котором присутствует достаточно осязаемое стрем­ление к завистническому отличию, что и позволяет всерь­ез рассматривать праздность как занятие, за которое мож­но браться без стыда. В ряде общностей такое положение дел сохраняется до настоящего времени. В различной сте­пени проявляется чувство статуса у разных индивидов, и в неодинаковой мере подавляется в них инстинкт мастер­ства. Там же, где экономическая система переросла к на-стоящему времени систему общественного устройства, ос­нованную на статусе, и отношение личного подчинения уже больше не ощущается как «естественное» отношение между людьми, — там древняя привычка к целенаправлен­ной деятельности начинает утверждаться в наименее по­слушных индивидах, выделяясь на фоне не столь давних, относительно поверхностных, сравнительно эфемерных привычек и взглядов, которые денежная культура привне­сла в нашу жизнь. Как только склад ума и взгляды на жизнь перестают благодаря школе хищничества и квази­миролюбивой культуры тесно согласовываться с новой экономической ситуацией, эти привычки и взгляды начи­нают терять власть над социальной группой или общно­стью. Это видно на примере трудолюбивых слоев в совре­менных общностях; праздносветский образ жизни потерял .для них почти всю его принудительную силу, в частности, в отношении поддержания различий в статусе. Правда, похожая картина наблюдается и в верхних слоях, но это другой вопрос.

Унаследованные от хищнической и квазимиролюбивой лультуры привычки являются сравнительно недолговечны­ми вариантами известных склонностей и характерных пси­хических черт, лежащих в основе человеческой природы; эти черты обозначились в процессе длительной эволюции, происходившей на более раннем, протоантропоидном эта­пе мирной, сравнительно мало дифференцированной эко­номической жизни при контакте с относительно простым

331

и постоянным физическим окружением. Когда привычки, привнесенные соперничеством, перестали подкрепляться экономическими потребностями, начался процесс их раз-, рушения, и хищнический образ мысли, получивший не столь давнее развитие и не успевший приобрести всеоб­щий характер, стал в известной мере отступать перед бо­лее древними и всеобщими психологическими особенно­стями человеческого рода.

Стало быть, в некотором смысле движение за эманси­
пированную женщину отмечает собой возврат к более об­
щечеловеческому типу характера или к менее дифферен­
цированному выражению человеческой природы. Этот тип
человеческой природы следует характеризовать как прото-
антропоидный; если не по форме преобладающих в нем
черт, то, во всяком случае, по их содержанию он принад­
лежит той ступени развития, которую можно, видимо, от­
нести к дообщественному уровню. Такая характеристика
относится как к отдельному моменту развития или отдель­
ной эволюционной черте, которая здесь рассматривается,
так, конечно, и ко всем чертам в более позднем развитии
общества, если они свидетельствуют о возврате к той ду- j
ховной позгции, которая соответствует начальной недиф­
ференцированной стадии экономической жизни. Наше
доказательство существования общей тенденции к возвра- ;
ту от господства завистнических интересов вспять не будет
ни бесспорным, ни достаточно убедительным, но тем не
менее его можно считать достаточным. Существование та­
кой тенденции в какой-то мере подтверждается разложени­
ем чувства статуса в современных производственных общ­
ностях; косвенным свидетельством _f может служить и
заметный возврат к неодобрению бесполезного существо­
вания и той деятельности, которая направлена на приобре­
тение частной выгоды за счет коллектива или других со­
циальных групп. Наблюдается частое порицание причине- •
ния боли, а также   дискредитация всэх мародерских
предприятий даже там, где проявление завистнического ^
интереса не наносит материального ущерба своей общно- я
сти или самому индивиду. Можно даже сказать, что в соч|
временных производственных общностях беспристрастное!
представление большинства заключается в том, что:/
идеалом человека является стремление к миру, доброй-:¹
воле и экономической эффективности, а не к корыстному,:;;*
насильническому, мошенническому и господственному об-:-
разу жизни.                                                                     -d£

332                                         I

Влияние со стороны праздного класса не направлено последовательным образом ни против восстановления в правах протоантропоидного характера, ни в его поддерж­ку. Что касается способности выживания индивидов, на­деленных названными чертами, составляющими этот ха­рактер, то даже при избытке этих черт выживанию будет благоприятствовать привилегированное положение празд­ного класса, но косвенно, в результате действия праздно-светских канонов демонстративного расточительства средств и сил, институт праздного класса будет уменьшать вероятность выживания таких индивидов в массе населе­ния. Изрядные требования расточительства поглощают излишек энергии, всецело направляя его на завистничес-кую борьбу и не оставляя никакой альтернативы незави-стнического выражения жизни. Более отдаленные, менее осязаемые, духовные следствия канонов денежных прили­чий дают тот же результат, возможно еще более действен­ный. Каноны благопристойного образа жизни являются разработкой принципа завистнического сравнения, и соот­ветствующим образом они последовательно содействуют подавлению всякого независтнического усилия и насаж­дению эгоистической позиции.

ния о чести, достоинстве, заслугах, статусе и обо всем, что*
с ним связано.                                                                  -

Причинно-следственные связи, составляющие предмет исследования всякой науки, ускользают из поля зрения при таком подходе. К тому же познание явлении, являю-щихся грубо полезными, не приносит доброй славы. От-сюда вполне понятно, что интересы праздного класса должны были устремляться на завистническое сравнение' по денежным или иным заслугам в ущерб знаниям. Там, где познавательный интерес заявлял о себе, его следовало, по обыкновению, направить на почетные и бесполезные области размышлений или исследований, а не на поиски научного знания. Такой на самом деле была история ду­ховного и праздносветского образования, дтеа it аканр.ын-ческие предметы не вмешались систематизированные знания в большом объеме, имевшие внеакадемический ис­точник. Но поскольку отношение господства и подчинения перестает быть доминирующим и формирующим фактором в процессе жизни общности, ученых заставляют обращать на себя внимание другие черты жизненного процесса и другие точки зрения.

Праздный господин, получивший хорошее воспитание, должен видеть мир и видит его с точки зрения личных от-ношений; и познавательный интерес, насколько он заяв-ляет в нем о себе, должен стремиться систематизировать явления на этом основании. Так действительно и обстоит дело с господином старой школы, в ком праздносветские идеалы не претерпели никакого разрушения; и такова' позиция его современного потомка в той мере, в какой он стал наследником полного набора сэетских достоинств. Но пути наследования извилисты, и сын не всякого господина рожден, чтобы жить в замке. Передача образа мысли, ха­рактерного для хозяина-хищника, является при этом не-сколько ненадежной, особенно в случае родословной, в которой через школу праздного класса прошло лишь одно-два последних поколения. Большие врожденные задатки: или приобретенная склонность к развитию познавательных способностей будут, по-видимому, с большей вероятностью обнаруживаться у тех представителей праздного класса, которые имеют предшественников из низших или средних' слоев, т. е. тех, кто унаследовал набор способностей, свой-' ственных трудолюбивым слоям, и обязан своим местом в праздном классе обладанию этими качествами, которые больше идут в расчет сегодня, чем во времена, когда

350

5ft?

дывалась система жизни праздного класса. Но даже поми­мо такого сравнительно недавнего пополнения, в праздном классе есть значительное число индивидов, у которых за-вистнический интерес не является достаточно преобладаю­щим и перестает оказывать решительное влияние на их теоретические воззрения, а склонность к теоретической деятельности достаточно сильна и приводит к научным по­искам.

Высшее образование обязано вторжением науки в его сферу отчасти этим нетипичным . отпрыскам праздного класса, которые попали под господствующее влияние со­временного обычая безличного отношения и унаследовали набор человеческих способностей, отличающийся по ряду ярких признаков от темперамента, которым характеризу­ется режим, основанный на статусе. Однако отчасти, и в большей степени, наука обязана расширением объема на­учных знаний также и представителям трудолюбивых слоев, которым хватило достатка, чтобы обратить свое вни­мание на интересы, отличные от ежедневных поисков средств к существованию, и унаследованные способности которых отходят от режима статуса в том смысле, что над их интеллектуальными процессами не господствует зави-стническая и антропоморфическая точка зрения. В основ­ном две названные категории лиц и составляют действен­ную силу научного прогресса, но наибольший вклад в него внесла именно последняя. И видимо, справедливо в отно­шении их обеих, что они представляют собой не столько источник, сколько средство выражения и распространения научной мысли или в лучшем случае некий преобразова­тель знаний, в котором образ мысли, выработанный в общ­ности — через контакты, обусловленные потребностями современной жизни в сообществе и нуждами технических отраслей промышленного производства,— с пользой обоб­щается в теоретическом знании.

Наука в смысле четкого распознания причинно-следст­венной связи в явлениях, физических и социальных, слу­жит характерной чертой западной культуры только с той поры, когда производственный процесс в этих странах^ стал, в сущности, связан с техническими приспособления­ми, в котором функцией человека является различение и оценка материальных сил. Наука расцветала в той же сте­пени, в какой производственная жизнь следовала этой мо­дели и в какой в обществе преобладали производственные интересы. И наука, и научная теория, в частности, дости-

35!

i !

гали успехов в отдельных областях человеческой жизни н * знания по мере того, как каждая из этих отдельных обла-% стей постепенно вступала в более тесную связь с процес-" сом производства и экономическими интересами, или, что будет вернее, по мере того, как каждая из них постепенно * освобождалась от господства представлений о личном от­ношении статуса и от производных от него канонов антро-> поморфической уместности и достопочтенности.

Лишь когда потребности современной производствен- , ной жизни принудили к распознанию причинно-следствен­ной связи при практическом столкновении человека с при­родным окружением, только тогда люди стали упорядочи­вать явления окружающей среды и факты их собственного взаимодействия с ней с точки зрения причинно-следствен­ной связи, В то время как высшая ученость в начале своего расцвета, являясь венцом схоластики и классицизма, была побочным продуктом деятельности духовенства и праздно­го образа жизни, современная наука является, мож­но сказать, побочным продуктом производственного про­цесса. Большинство исследователей, крупных ученых,, естествоиспытателей, мыслителей проделывали наиболее ; значимую часть своей работы за стенами учебных заведе­ний; через них образ мысли, который диктовался совре­менной производственной жизнью, находил свое связное-выражение и развитие в качестве основного содержания теоретической науки — познания причинно-следственной связи явлений. И время от времени изменения в методах и целях познания переносились из этой внеакадемической области научных размышлений в академические дисцип­лины.

В этой связи нужно заметить, что существует весьма ощутимое различие между содержанием и целями обуче­ния в начальных и средних школах, с одной стороны, и в высших учебных заведениях — с другой. Может быть, и имеют какое-то значение различия в непосредственной ч утилитарности сообщаемых сведений и в приобретаемом I опыте, и, может быть, эти различия заслуживают того внимания, которое им время от времени уделяется, однако более существенно разнятся те умственные и духовные склонности, развитию которых содействует одна школа и другая. Это расхождение тенденций в высшем и низшем i образовании особенно заметно в начальной школе в его _t самом недавнем прошлом в передовых производственных общностях. Здесь обучение направлено главным образом _,

352                                                          *'

на приобретение опыта или навыков, интеллектуальных и физических, на понимание и использование явлений в их причинно-обусловленной связи. Правда, в прежние времена, когда среднее образование было также преимуще­ственно праздносветским занятием, в качестве стимула к прилежанию в большинстве школ все еще обращались к соревнованию, но в общностях, где начальное и среднее образование не находится под властью церковных или во­енных традиций, к такой форме соперничества как к сред­ству достижения цели на начальных уровнях обучения прибегать стали реже. Все это остается в высшей степени справедливым, в частности, в духовном аспекте, в отноше­нии тех звеньев системы образования, которые были непо­средственно затронуты методами и идеалами дошкольного обучения.

Специфическое независтпическое направление до­школьного обучения и такой же характер влияния этого обучения на начальное образование уже за пределами собственно дошкольного учреждения следует рассматри­вать в связи с той своеобразной духовной позицией, кото­рую в условиях современной экономической ситуации,, как уже говорилось, занимают женщины праздного класса. В наилучшем состоянии, т. е. в наименьшей связи со ста­ринными, патриархальными педагогическими идеалами,, дошкольное обучение находится в передовых производст­венных общностях, где есть значительная масса умных и неработающих женщин и где система статуса под разру­шающим влиянием со стороны производственной жизни и при отсутствии последовательной системы военных и цер­ковных традиций несколько умерила свою строгость. Именно от этих женщин, находящихся в благоприятных условиях, дошкольное обучение получает свою моральную поддержку. Цели и методы дошкольного обучения соответ­ствуют интересам той социальной группы женщин, кото­рые испытывают неловкость, живя согласно кодексу де­нежной репутации. Детские сады и все, на что влияет дух дошкольного воспитания в современном образовании, нуж­но, следовательно, вместе с движением за эмансипацию , женщин относить на счет того отвращения к бесполезно­сти и завистническому сравнению, которое вызывает образ жизни праздного класса у женщин, вынужденных строго придерживаться его правилам в современных условиях. Таким образом, становится ясно, что здесь косвенно ин­ститут праздного класса опять же благоприятствует рас-

353

23 Заказ № 1614

щ

ш

•i^

№

Уже вера, и мир, и почет     .               -

( и старинное понятие чести, и пренебреженная доблесть вернутся) дерзают.

Благодаря тому обстоятельству, что в нашей системе¹ образования эти знания стали частью элементарных тре­бований, способность изъясняться на известных мертвых^: языках южной Европы и понимать речи древних не толь­ко является лестным для лица, находящего случай проде­монстрировать свою образованность в этом плане, наличие таких знаний служит в то же время рекомендацией всяко­го ученого мужа для его аудитории как неподготовленной, так и ученой. По общему мнению предполагается, что на приобретение этих по существу бесполезных сведений нужно будет потратить сколько-то лет, и отсутствие этих сведений создает заведомое предположение как о спешном и поверхностном учении, так и о грубой практичности, ко­торая столь же противна общепринятым нормам серьез­ной учености и интеллектуального престижа.

i Это явление похоже на то, что происходит при покупке любого предмета потребления покупателем, не являю­щимся искушенным ценителем материалов или мастерства обработки. Он производит оценку стоимости предмета главным образом на основании дороговизны, видной в от-' делке тех декоративных частей и деталей, которые не имеют прямого отношения к внутренней полезности пред­мета; при этом предполагается, что существует какая-то не поддающаяся определению прямая зависимость между внутренней ценностью предмета и стоимостью украшений, добавленных для того, чтобы этот предмет продать. Пред­положение, что обычно не может быть серьезной учености там, где отсутствует знание классической филологии и гуманитарных наук, приводит к демонстративному расто­чению студентами времени и сил, затрачиваемых на при­обретение таких знаний. Традиционное настаивание на' толике демонстративного расточительства как требование, предъявляемое всякому престижному образованию, ока­зало влияние на наши каноны вкуса и полезности в во­просах эрудиции, подобно тому как тот же самый принцип повлиял на наше суждение о полезности производимых' :

'товаров.                                                                                  i

Правда, демонстративное потребление в качестве сред-' i

ства достижения почета все больше и больше вытесняло ^

358                                           1

демонстративную праздность, и освоение мертвых языков уже больше не является таким властным требованием, ка­ким оно было когда-то, а вместе с этим ослабла его талис-манная сила как ручательства учености. Это так, но справедливо также и другое: классические языки не по­теряли своей ценности в качестве ручательства в акаде­мической почтенности, поскольку для достижения этой цели необходимо лишь, чтобы ученый был в состоянии представить в доказательство какие-то знания, которые традиционно признаются свидетельством расточения вре­мени, а классические языки очень подходят для этого. В самом деле, почти не возникает сомнения, что именно их полезность в качестве доказательства растраченных сил и времени, а следовательно, денежной силы, необхо­димой для того, чтобы позволить себе эту расточитель­ность, обеспечила классической филологии ее привилеги­рованное положение в системе высшего образования и привела к тому, что она является самым почитаемым из всех видов учености. Лучше любой другой суммы знаний она служит декоративным целям праздносветского образо­вания и является, следовательно, действенным средством приобретения почета.

В этом отношении до недавнего времени у классичес­кой филологии не было соперников. На Европейском кон­тиненте опасного соперника у нее нет и сейчас, но в об­разовании праздного класса в американских и английских учебных заведениях соперником классической филологии в борьбе за первенство стала университетская атлетика — если атлетику можно безоговорочно относить к сфере обра­зования,,— завоевав себе признанное положение как пол­номочная область достижений в учении. В свете тех празд-носветских целей, которые стоят перед образованием, атлетика обладает очевидным преимуществом перед клас­сической филологией, так как успех студента как спорт­смена предполагает не только расточение времени, но и расточение денег, а также обладание определенными в высшей степени непроизводственными архаическими чер­тами характера и темперамента. В немецких университе­тах атлетику и «греческие братства» в качестве академи­ческих занятий праздного класса в какой-то мере заменили искусное и различающееся по степеням пьянство и фор­мальное дуэлянтство.

Введение классической филологии в систему высшего образования едва ли могло быть связано с праздным клас-

359

---

Дата добавления: 2018-09-22; просмотров: 350; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!