Простак. Значит, истина - меньше всего. 8 страница

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 15Следующая ⇒

Итак, роковой теоретизм - отвлечение от себя единственного - имеет место и в формальной этике, здесь ее мир практического разума есть на самом деле теоретический мир, а не тот мир, в котором действительно свершается поступок. Поступок, уже свершенный в чисто теоретическом мире, нуждающемся в только теоретическом же рассмотрении, мог бы быть,

и то только post factum, описан и понят с точки зрения формальной этики Канта и кантианцев. К живому поступку в реальном мире здесь нет подхода. Примат практического разума есть на самом деле примат одной теоретической области над всеми другими, и потому только, что это область самого пустого и непродуктивного общего. Закон законосообразия есть пустая формула чистой теоретичности. Менее всего подобный практический разум может обосновать первую философию. Принцип формальной этики вовсе не есть принцип поступка, а принцип возможного обобщения уже свершенных поступков в их теоретической транскрипции. Формальная этика сама не продуктивна и просто [1нрзб] область современной философии культуры. Другое дело, когда этика стремится быть логикой социальных наук. При такой постановке трансцендентальный метод может сделаться много продуктивнее. Но зачем тогда называть логику социальных наук этикой и говорить о примате практического разума? Конечно, не стоит спорить о словах: подобная нравственная философия может быть и должна быть создана, но можно и должно создать и другую, еще более заслуживающую этого названия, если не исключительно. (102)

Конечно не стоит спорить о словах, но возможна ли философия поступка, т.е. созерцание без рокового созерцательства, незаинтересованность и непрактичность без отвлечения от единственного себя, т.е. нетеоретическая теория, куда поступок входил бы во всей незавершенности протекающего события, бытия-события?:

Мне кажется, что такая философия, философия без любви к отстраненной мудрости невозможна по определению, как сказал бы Бахтин - contradictio in adjecto. Конечно, можно не спорить о словах и назвать философией поступка то, что не может быть

философией в традиционном понимании, но можно и должно назвать эту проповедь меня единственного риторикой поступка, потому что, хотя тут тоже вскоре возникнут дефинитивные парадоксы, риторика традиционно стоит в непосредственной близости к реальному становящемуся в человеческом общении событию-бытию. Что касается оксюморонности в словосочетании риторика поступка, то здесь парадокс носит продуктивный характер, ибо реальный человеческий поступок всегда есть говорящее бытие; событие общения, уяснение правды наших взаимоотношений не может произойти вне слова (подробнее Бахтин напишет об этом в статье "Слово в жизни и слово в поэзии" и чуть позже в "Марксизме и философии языка"). Причем такой подход ни в коей мере не делает Бахтина "пансловистом", как это привиделось Рыклину²⁶, Бахтин прекрасно понимает, что слово - это не все (между прочим и риторика это всегда понимала), но - ив этом суть бахтинской риторики ответственности - все не без слова.

Итак, нами признаны неосновательными и принципиально безнадежными все попытки ориентировать первую философию, философию единого и единственного бытия-события на содержательно-смысловой стороне, объективированном продукте, в отвлечении от единственного действительного акта-поступка и автора его, теоретически мыслящего, эстетически созерцающего, этически поступающего. Только изнутри действительного поступка, единственного, целостного и единого в своей ответственности есть подход к единому и единственному бытию в его конкретной действительности, только на нем может ориентироваться первая философия. (102)

Ergo, первая философия и есть риторика поступка, потому что автора его, теоретически мыслящего эстетически созерцающего, этически поступающего,

__________
²⁶ См. М.К.Рыклин. Сознание и речь в концепции М.М.Бахтина // Бахтин как философ. М., 1992. - С. 175-189.

нельзя отделить от слова, автор этот - человек говорящий, человек действующий словом и словом же объединенный в это самое единство действительной ответственности. Только на слове и может конкретно-исторически ориентироваться первая философия. Это справедливо и для первой философии Аристотеля, у которого кроме большого органона и даже до него следует вычленить малый, исходный, риторический органон - риторика-поэтика-топика - каковой, конечно, и является и логически, и онтологически самой первой философией.

До конца ответственно только слово. Любая мысль, любое чувство, любое действие вне слова пребывает и вне ответственности. Череда определенных ответственных обещаний человека перед жизнью никогда не кончается, даже после смерти продолжается его ответственность за сказанные слова, от которых, конечно, неотделим никакой пocтупок! Можно несомненно и пренебречь этой речевой ответственностью, но с ней теряется и твое единственное место под общим риторическим солнцем, ты отпадаешь в дурную бесконечную единичность!

Поступок не со стороны своего содержания, а в самом своем свершении как-то знает, как-то имеет единое и единственное бытие жизни, ориентируется в нем, причем весь - ив своей содержательной стороне, и в своей действительной единственной фактичности; изнутри поступок видит уже не только единый, но и единственный конкретный контекст, куда относит и свой смысл, и свой факт, где он пытается ответственно осуществить единственную правду и факта и смысла в их единстве конкретном. Для этого, конечно, необходимо взять поступок не как факт, извне созерцаемый или теоретически мыслимый, а изнутри, в его ответственности. Эта ответственность поступка есть учет в нем всех факторов: и смысловой значимости, и фактического свершения во всей его конкретной историчности и индивидуальности; ответственность поступка знает

единый план, единый контекст, где этот учет возможен, где и теоретическая значимость, и историческая фактичность, и эмоционально-волевой тон фигурируют как моменты единого решения, причем все эти разнозначные при отвлеченной точке зрения моменты не обедняются и берутся во всей полноте и всей своей правде; есть, следовательно, у поступка единый план и единый принцип, их объединяющий в его ответственности. (102-103)

Все это пока довольно загадочно и отвлеченно звучит, но уже вскоре этот единый план и единый принцип выяснятся, словесная сущность поступка станет очевидной уже в этом бахтинском тексте, не говоря уже о работах последующих, собственно развернувшихся из внутренней речи данного замысла-поступка в законченные и в этом смысле риторические произведения-поступки общего единого и единственного поступка жизни Автора.

Ответственный поступок один преодолевает всякую гипотетичность, ведь ответственный поступок есть осуществление решения - уже безысходно, непоправимо и невозвратно; поступок - последний итог, всесторонний окончательный вывод; поступок стягивает, соотносит и разрешает в едином и единственном и уже последнем контексте и смысл и факт, и общее и индивидуальное, и реальное и идеальное, ибо все входит в его ответственную мотивацию; в поступке выход из только возможности в единственность раз и навсегда. (103)

Изобретение происходит не от возможности выбора, а от невозможности невыбора! И это: и в традиции и вопреки классической риторике, которая изобретение понимает как выбор из возможного, общих, а значит, возможных для меня мест. Бахтин акцентирует другую сторону дела: невозможно не выбрать для себя одно-единственное место, незаменимое-мое, но и

незаместимое кем-то еще. Риторическая топика есть и преграда и условие изобретения. Можно, конечно, не изобретать, но тогда ты как бы обобщаешь себя, обобществляешь даже себя до общего, обычно предполагаемо-утопического, а в реальности тоталитарного топоса, города-солнца. Историческими реальностями навеяны слова уже безысходно, непоправимо и невозвратно - выбор общих мест на счастливой советской родине был, разумеется, невелик.

Менее всего можно опасаться, что философия поступка вернется к психологизму и субъективизму. Субъективизм, психологизм коррелятивны именно к объективизму (логическому) и [1нрзб] лишь при абстрактном разделении поступка на его объективный смысл и субъективный процесс свершения; изнутри самого поступка в его целостности нет ничего субъективного и психологического, в своей ответственности поступок задает себе свою правду как объединяющие оба эти момента, равно как и момент общего (общезначимого) и индивидуального (действительного). Эта единая и единственная правда поступка задана как синтетическая правда. (103)

Попытка преодолеть субъект-объектную парадигму характерна для диалогистов. Так О.Розеншток-Хюсси говорит еще о проекте и траекте, т.е. перекрывает дихотомию внешнего/внутреннего другой линейной оппозицией - прошлого/будущего, превращая линейную дихотомию классической философии в крест действительности²⁷, что внутренне близко бахтинской синтетической правде уже последнего контекста.

Не менее основательно и опасение, что эта единая и единственная синтетическая правда поступка иррациональна. Поступок в его целостности более

____________
²⁷ См.: О.Розеншток-Хюсси. Речь и действительность. М., 1994.

чем рационален - он ответственен. Рациональность только момент ответственности, [1 или 2 нрзб] свет, "как отблеск лампы перед солнцем" (Ницше). (103)

Опять вне риторического алгоритма это утверждение выглядит просто спекулятивным. Почему ответственность больше, чем рациональность, а не наоборот. Внутри чисто философской традиции это необъяснимо, зато все становится на свои места, когда это суждение укореняется в риторической парадигме, именно в центре риторики - в разделе изобретение. Изобретение есть ответственный поступок и рациональность познания только момент его: так Бахтин не только укореняется в богатейшей традиции, но и по-новому вырастает из нее, преодолевая риторическую доминанту познания (кстати философская рациональность является в свою очередь лишь поверхностным моментом этой доминанты).

Вся современная философия вышла из рационализма и насквозь пропитана предрассудком рационализма, - даже там, где старается сознательно освободиться от него, - что только логическое ясно и рационально, между тем как оно стихийно и темно вне ответственного сознания, как и всякое в себе бытие. Логическая ясность и необходимая последовательность, оторванные от единого и единственного центра ответственного сознания, - темные и стихийные силы именно вследствие присущего логическому закона имманентной необходимости. Та же ошибка рационализма отражается и в противопоставлении объективного как рационального субъективному, индивидуальному, единичному как иррациональному и случайному. Здесь объективному, абстрактно отделенному от поступка, придана вся рациональность поступка (правда, неизбежно обедненная), а все

остальное²⁸ за вычетом этого объявлено [?] как субъективный процесс. Между тем как все трансцендентальное [?] единство объективной культуры на самом деле темно и стихийно, сплошь оторвано от единого и единственного центра ответственного сознания: конечно, сплошной отрыв в действительности невозможен и, поскольку мы его действительно мыслим, оно сияет заемным светом нашей ответственности. Только поступок, взятый извне как физиологический, биологический и психологический факт, может представиться стихийным и темным как всякое отвлеченное бытие, но изнутри поступка сам ответственно поступающий знает ясный и отчетливый свет, в котором и ориентируется. Событие может быть ясно и отчетливо для участного в его поступке во всех своих моментах. Значит ли это, что он его логически понимает? То есть что ему ясны только общие. транскрибированные в понятия моменты и отношения? Нет, он ясно видит и этих индивидуальных единственных людей, которых он любит, и небо, и землю, и эти деревья, [9нрзб], и время, вместе с тем ему дана и ценность, конкретно, действительно утвержденная ценность этих людей, этих предметов. он интуирует и их внутренние жизни и желания, ему ясен и действительный и должный смысл взаимоотношений между ним и этими людьми и предметами - правда данного обстояния - и его долженствование поступочное, не отвлеченный закон поступка, а действительное конкретное долженствование, обусловленное его единственным местом в данном контексте события, - и все эти моменты, составляющие событие в его целом, даны и заданы

___________
²⁸ В цитируемом источнике - "основное".

ему в едином свете, едином и единственном ответственном сознании, и осуществляются в едином и единственном ответственном поступке. И это событие в целом не может быть транскрибировано в теоретических терминах, чтобы не потерять самого смысла своей событийности, того именно, что ответственно знает и на чем ориентируется поступок. Неправильно будет полагать, что эта конкретная правда события, которую и видит, и слышит, и переживает, и понимает поступающий в едином акте ответственного поступка, несказанно, что ее можно только пережить в момент поступления, но нельзя отчетливо и ясно высказать. Я полагаю, что язык гораздо более приспособлен высказывать именно ее, а не отвлеченный логический момент в его чистоте. Отвлеченное в своей чистоте действительно несказуемо, всякое выражение для чистого смысла слишком конкретно, искажает и замутняет его смысловую в себе значимость и чистоту. Поэтому мы никогда не берем выражение во всей его полноте при абстрактном мышлении. (104-105)

Вот и ответ: конкретная правда события сказуема, принципиально выразима, проясняется ответственно в этой выраженности, а познавательная абстракция в ее чисто логической отвлеченности темна в своей несказанности. Вообще весь этот абзац - очень и очень существенный шаг в проработке риторического изобретения. Правда данного обстояния: когда ясен и действительный и должный смысл взаимоотношений между мной и этими людьми и предметами - рождает событие, единый и единственный поступок как мой ход в со-бытии. Только от такой жизненной конкретики можно изобретать, только в такой живой становящейся среде изобретение слова как поступка может стать необходимым. Остальное - важные, значимые, но уже технические (в классическом, аристотелевском смысле этого слова) подробности, вне ключевого отношения к реальным жизненным

обстоятельствам (несколькими годами позже Бахтин назовет их ситуацией общения) едва ли стоящие внимания.

Язык исторически вырастал в услужении участного мышления и поступка, и абстрактному мышлению он начинает служить лишь в сегодняшний день своей истории. Для выражения поступка изнутри" и единственного бытия-события, в котором свершается поступок, нужна вся полнота слова: и его содержательно-смысловая сторона (слово-понятие), и наглядно-выразительная (слово-образ), и эмоционально-волевая (интонация слова) в их единстве. И во всех этих моментах единое полное слово может быть ответственно-значимым - правдой, а не субъективно-случайным. Не следует, конечно, преувеличивать силу языка: единое и единственное бытие-событие и поступок, ему причастный, принципиально выразимы, но фактически это очень трудная задача, и полная адекватность недостижима, но всегда задана. (105)

Еще один принципиальный шаг риторики поступка: шаг к ответственной деспонтанизации жизни. Хоть жизнь постоянно течет и становится и пусть события принципиально выразимы в слове, но язык сам по себе не говорит за нас, мы должны приложить немалые усилия, фактически это очень трудная задача ответственно выразить бытие-событие. Поэтому-то и нужна специальная учеба, тренинг, нацеленная внутренняя подготовка не в школярском смысле, но в смысле школы ответственного изобретения. Старая риторика потеряла компонент ответственности в расколе поступка: безответственные речи и бессмысленные, спонтанные, неизобретенные действия - вот результат

__________
²⁹Тут в цитируемом источнике явно неотмеченный пропуск. Скорее всего пропущено одно слово - "единого".

вырождения старой традиции вместо произрождения³⁰из нее новой.

Отсюда ясно, что первая философия, пытающаяся вскрыть бытие-событие, как его знает ответственный поступок, не мир, создаваемый поступком, а тот, в котором он ответственно себя осознает и свершается, не может строить общих понятий, положений и законов об этом мире (теоретически-абстрактная чистота поступка), но может быть только описанием, феноменологией этого мира поступка. Событие может быть только участно описано. Но этот мир-событие не есть мир бытия только, данности, ни один предмет, ни одно отношение не дано здесь как просто данное, просто сплошь наличное, но всегда дана связанная с ним заданность: должно, желательно. Предмет, абсолютно индифферентный, сплошь готовый, не может действительно осознаваться, переживаться: переживая предмет, я тем самым что-то выполняю по отношению к нему, он вступает в отношение с заданностью, растет в ней в моем отношении к нему. Переживать чистую данность нельзя. Поскольку я действительно переживаю предмет, хотя бы переживаю-мыслю, он становится меняющимся моментом свершающегося события переживания-мышления его, т.е. обретает заданность, точнее, дан в некотором событийном единстве, где неразделимы моменты заданности и данности, бытия и долженствования, бытия и ценности. Все эти отвлеченные категории являются здесь моментами некоего живого, конкретного, наглядного единственного целого - события. Так и живое слово, полное слово не знает сплошь данного предмета, уже тем, что

___________
³⁰ Термин К-П.Зеленецкого. См. В.М-Барановская. Рыцарь риторики // Риторика. ј3. - С.96.

я заговорил о нем, я стал к нему в некоторое неиндифферентное, а заинтересованно-действенное отношение, поэтому-то слово не только обозначает предмет как некоторую наличность, но своей интонацией (действительно произнесенное слово не может не интонироваться, интонация вытекает из самого факта его произнесения) выражает и мое ценностное отношение к предмету, желательное и нежелательное в нем и этим приводит его в движение по направлению заданности его, делает моментом живой событийности. Все действительно переживаемое переживается как данность-заданность, интонируется, имеет эмоционально-волевой тон, вступает в действенное отношение ко мне в единстве объемлющей нас событийности. Эмоционально-волевой тон - неотъемлемый момент поступка, даже самой абстрактной мысли, поскольку я ее действительно мыслю, т.е. поскольку она действительно осуществляется в бытии, приобщается к событию. Все, с чем я имею дело, дано мне в эмоционально-волевом тоне, ибо все дано мне как момент события, в котором я участен. Поскольку я помыслил предмет, я вступил с ним в событийное отношение. Предмет неотделим от своей функции в событии в его соотнесении со мной. Но эта функция предмета в единстве нас объемлющего действительного события - есть его действительная, утверждающая ценность, т.е. эмоционально-волевой тон его. (105-106)

И это тоже очевидное отталкивание от риторической традиции, но столь же очевидное продолжение ее. Центральный пункт изобретения: данность предмета речи в старой риторике, по крайней мере в общедидактическом-общеметодологическом изводе ее. Школярство и догматизм риторической культуры в Целом именно в этом и заключается: предмет речи всегда дан, творчество состоит в умении наиболее

гармонично выбрать из другой данности - общих мест, приложимых к каждому предмету. Эта идея выбора из готовых структурных элементов, дожила до XX века, когда уже вне риторической этики, сдерживающей возможную бессмысленность этого структурного перебора, проявила себя во всей оторванной от гуманитарной традиции красе. Бахтин называет это разнузданной игрой чистых смыслов и роковым теоретизмом и здесь предлагает выход в радикальном переосмыслении творческого процесса. Изобретается прежде всего предмет сам по себе в его новом качестве отношения ко мне и к текущему бытию-событию, и до этого изобретения нечего делать ни с логическим понятием, ни с эстетическим завершением, не о чем говорить. Поступок может быть только тогда, когда есть о чем говорить, он рождается вместе с рождением предмета речи.

Дата добавления: 2018-09-20; просмотров: 172; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!