ПИСЬМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГО ТЕКСТА

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ. Философский текст и его жанровое многообразие. . . . .	4
Часть I.АНАЛИЗ И ИНТЕПРЕТАЦИЯ ПИСЬМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГОТЕКСТА. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	13
Раздел 1. Работа с текстом философских определений глоссария и словарных статей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	13
1.1 Таблицы терминологического соответствия . . . . . . . . . . . .	14
1.2. Тестовый анализ словарных определений . . . . . . . . . . . . .	16
1.3. Авторский анализ словарных определений . . . . . . . . . . . .	18
Раздел 2. Работа с текстом учебников и хрестоматий по философии	23
2.1. Таблицы соответствия персоналий и философских направлений . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	23
2.2. Анализ фрагментов текста учебников . . . . . . . . . . . . . . . . .	25
2.3. Анализ фрагментов текста хрестоматий. . . . . . . . . . . . . . .	30
Раздел 3. Работа с текстом первоисточников	35
3.1.Философское вопрошание в интерпретации перво-источника . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	35
3.2.Выявление и анализ структуры философской статьи	62
3.3.Использование ключевых идей статьи в осмыслении философского текста . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	63
Часть II. СОЗДАНИЕ ПИСЬМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГО ТЕКСТА	88
Раздел 1. Работа над текстом реферата. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	88
1.1.Реферирование философской тематики как форма организации текста . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	88
1.2. Виды рефератов	89
1.3.Алгоритм организации реферата. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	89
Раздел 2. Работа над научной статьей . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	94
2.1. Научная публикация как жанр . . . . . . . .	95
2.2. Алгоритм структурирования материала. . . . . . . . . . .	86
2.3. Образец оформления научного текста . . . . . . . . . . . . . . . . .	100
Раздел 3. Философское эссе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	106
3.1. Эссизм как форма рефлексии. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	106
3.2. Алгоритм написания эссе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	101
3.3. Примеры эссе. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	101
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	115
ГЛОССАРИЙ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	145
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .	146

ВВЕДЕНИЕ

Философский текст и его жанровое многообразие

Текст есть ткань из молчания и слова.

…Выбор между ловким и неловким словом

не первый и не главный в так называемой работе с текстом.

Более важный выбор проходит между молчанием и словом,

т.е. риском, так или иначе, задеть истину.

Владимир Бибихин. Молчание // Язык философии

Текст, представляя собой систему знаков, обладающих структурным, семантическим и функциональным единством является целостным образованием[1]. Однако философский текст в отличие от любого другого текста и текста вообще, имеет особую природу.

Современные исследователи, раскрывая понятие «философский текст», приводят следующие его характеристики: «философский текст существует лишь постольку, поскольку он имеет некоторую регулярность и правилосообразность… постольку, поскольку там есть терминология, которая и фиксирует эту регулярность»; философский текст «возникает как результат особого «вживания» в текст, то есть постановки себя в каком-то смысле на место автора»; философский текст можно рассматривать «как знаковую форму коммуникативной репрезентации философского осмысления бытия»; это некий механизм, который «перераспределяет порядок языка», трансформирует представленную в тексте реальность, порождая новые смыслы[2].

В отношении философского текста в научном мире используется также понятие «идеальный философский текст»[3], или «текст-инвариант». Здесь имеется в виду то, что функционирование текста в разные исторические эпохи порождает его разделение на варианты. Философский текст раскладывается на подтексты (античный, средневековый и т.п.), из которых каждый делится на подтексты определенных философский направлений (стоики, схоласты и т.п.) и авторские подтексты (философский текст Аристотеля, философский текст Гегеля и т.п.), в силу чего и может рассматриваться как самостоятельно организованный. Структурирующей характеристикой текста в этом случае становятся определенные отношения между уровнями. По мнению Лотмана, именно внутри- и междууровневые устойчивые связи придают тексту характер инварианта[4]. Именно текст-инвариант и называют «идеальным текстом» который определяется пониманием сущности философии в каждую эпоху. А сущность философии, в свою очередь, определяется предметом философии и методом философии.

В зависимости от понимания философии в каждую эпоху существует свой инвариант, свое понимание «идеального философского текста», где при построении философского текста автор берет за основание какую-либо философскую дисциплину. Поэтому основанием «идеального философского текста» будет общее основание философских текстов того или иного периода. Дополнительные же дисциплины «идеального философского текста» могут быть представлены в разном соотношении у разных философов.

Так если проблемой, решаемой древнегреческой философией, является по преимуществу проблема устройства мира, то основанием античного «идеального философского текста» выступает онтология. Если главным свойством средневековой философии становится разум, подчиненный вере, а абсолютная истина содержится только в догматах церкви, то средневековый «идеальный философский текст» строится на теологии. Эпоха Возрождения возвращает философии интерес к человеку в его отношениях с миром и богом. По сути ренессансный «идеальный философский текст» содержит в себе две широкие проблемы: что такое мир и что такое человек. Центральной проблемой философии Нового времени является проблема познаваемости мира (в том числе и бога). Этой проблеме подчиняются все остальные вопросы. Однако онтологические проблемы философии Нового времени непосредственно подчинены гносеологическим: развитие техники приводит к возвышению человека над миром природы, миром бытия, что и задает специфику «идеального философского текста» этого периода и т.д[5].

«Идеальный философский текст» определяется также пониманием философии, задает философу метод и способ философствования. То есть соответствие «идеальному философскому тексту» для философа есть средство обоснования мыслей. Но при этом авторская система смыслов также представляет собой «идеальный философский текст», только в более узком смысле. Таким образом, способ философствования определяется как минимум двумя «идеальными философскими текстами»: «текстом» эпохи и личным «текстом».

Кроме того, философы, в частности, представители герменевтики, обозначают еще и абсолютную модель «идеального философского текста», своего рода «инвариант инвариантов всех текстов». Это становится возможным в силу того, что с точки зрения герменевтики, текст обладает рядом свойств: во-первых, структурностью, где структура текста может быть каждый раз организована различными способами и задает подвижность всех элементов текста, и, во-вторых, нелинейностью, где все элементы текста соединяются не последовательно, а по принципу гипертекста. Поэтому герменевты полагают, что «часть смысла текста всегда ускользает от понимания», и читатель воспринимает всегда только часть смыслов, заложенных автором, т.к. восприятие читателя ограничено социально-историческим контекстом (уровнем образования, эпохой и т.д.)[6]. Кроме того, сам текст способен накапливать смыслы, в силу чего реципиент понимает больше смыслов, чем изначально было заложено автором.

Итак, в «идеальном тексте» представлены все возможные элементы текста. Если в лингвистике элементом текста выступает любой его фрагмент (слово, знак препинания, фраза, грамматическая форма), оказывающий значимое влияние на восприятие текста, то элементами философского текста будут выступать определенные смыслы различных философских дисциплин, а точнее – понятия, категории, концепты, конструкты, принципы и экзистенциалы. При таком подходе можно дать следующее определение термину «философский текст»: это система вариантов, объединенная одним инвариантом – «идеальным философским текстом».

«Идеальный философский текст» обладает некоторыми свойствами, отличными от свойств конкретного философского текста. То есть вариантами «идеального философского текста» будут его конкретные реализации, а именно минимальным вариантом минимального «идеального философского текста» будет конкретный текст конкретного автора. При этом главной характеристикой «идеального текста» является его открытость для разных трактовок и способность к постоянному трансформированию. Таким образом, философ, имея инвариант как основу своего текста, реализует варианты этого текста – варианты «идеального философского текста». Из всех возможных философских дисциплин и смыслов в тексте оказываются актуализированы только те, которые отвечают прагматической цели философа или эпохи. Автор не просто репрезентирует действительность по принципу «что вижу, то пою», а создает возможную ее модель. Поэтому философский текст представляет собой не модель действительности, а сознательно конструируемую возможную модель действительности.

Философский текст может быть также рассмотрен как дискурсивная практика, т.к. он разбивается на множество языков. С этой точки зрения особенности языка философского текста, его структура и философские категории предполагают рассматривать философский текст как процесс конструирования философской коммуникации[7].

Эта особенность связана с тем, что между универсумом повседневного мышления и языка, с одной стороны, и универсумом философского мышления и языка, с другой стороны, существует неустранимое различие. В нормальных обстоятельствах обыденный язык – это, прежде всего, язык поведения, практический инструмент, в то время как в философском тексте или дискурсе понятия «субстанция», «идея», «человек», «отчуждение», не подразумевают никакой трансформации значения в поведенческую реакцию. Слово остается как бы неосуществленным, оно остается только в мышлении, где оно может лишь дать толчок другим мыслям, суждение может войти в практику, формируя и направляя ее, только через длинный ряд опосредований внутри исторического континуума (Маркузе)[8].

Анализируя слова обыденного языка, философский язык становится «метаязыком». Переводя установившийся опытный контекст значения в контекст его действительности он абстрагируется от непосредственной конкретности ради того, чтобы достичь истинной конкретности. Таким образом, язык философии – это процесс преобразования культуры при помощи создания философских произведений (систем категорий), а также их воспроизводства в форме философских текстов.

Согласно В. Библеру, основой онтологии культуры, является произведение, которое воплощает собственное бытие человека[9]. В силу этого особенность философского произведения заключается в том, что оно моделирует ситуацию общения автора и читателя, которая воплощается в тексте. Философское произведение выступает определенным результатом философского творчества, которое предстает в виде системы философских категорий.

Помысли М. Хайдеггера, изначальный греческий смысл слова «категория» был связан с практикой публичного собрания людей, в отличие от закрытого собрания. Поэтому «категория» означала то, что «открывание, обнаружение совершается через слово, поскольку это последнее ославляет некоторую вещь – вообще нечто сущее в том, что она (оно) есть, именуя ее как такую-то и так-то существующую»[10]. Таким образом, категории фиксируя особенность языка философии, указывают на предмет философского мышления. Сущность философских рассуждений составляет то, о чем умалчивает обыденная речь, но что зафиксировано в категориях как основополагающих философских понятиях.

Именно категории, согласно Хайдеггеру, определяют способ понимания, который в контексте европейского рационализма оформляется в виде «высказывания» или «суждения». Философские категории формируют философскую проблематику в виде вопрошания о «бытии и мышлении» или о «существовании и мышлении». Философские категории, пишет М. Хайдеггер, совсем не то, что можно было бы выучить, повторить за учителем или человеком, именующим себя философом, и применить на практике. Философские категории фиксируют предельные смыслы, они являются вбирающими понятиями, охватывающими целое[11].

Поэтому философская коммуникация находит выражение в систематизации философских категорий, в отношении философа к проблеме формирования языка философии и стиля философского произведения, а также в выборе жанра. В данном случае философская культура выступает совокупностью условий формирования философского произведения как текста. Существует ряд особенностей, характеризующих философский текст в качестве элемента философской культуры. Понятие «язык философского текста» характеризует его коммуникативную направленность, способность к адекватному воспроизведению смысла философских категорий. При формировании философского произведения язык философии предстает как некоторая целостность, тогда как в процессе воспроизводства он расщепляется на множество языков[12]:

1. На язык, на котором создано данное произведение - имеется в виду язык определенной культурной общности, который используется в ней для письма и чтения. Это может быть как национальный язык, так и специально заимствованные языки, очерчивающие круг коммуникации образованных людей определенной эпохи (например: латынь в средневековой Европе, французский язык русского дворянства и т. д.).

2. На язык перевода, дающий определенное представление о содержании первоисточника, способный более или менее адекватно передать основной смысл. Философский текст практически невозможен без цитат и ссылок на тексты, которые переведены с других языков.

3. На язык автора, отражающий специфические стилистические особенности его индивидуальности (например: «язык Мамардашвили», «язык Хайдеггера», «язык Сартра» и т. д.).

4. На языки сфер культуры, которые отражают систему символов, принятых в науке, религии, мифах и т. д., которые рассматриваются как предметы рефлексии.

5. На язык философии, в узком смысле слова, свойственный определенной сфере духовной культуры, который применяется для постановки и осмысления философских проблем.

Если при выявлении сущности философского произведения речь идет о философских категориях как основных элементах языка философии, то при определении специфики философского текста необходимо анализировать особенности таких видов философской деятельности, как «письмо», «чтение», «перевод». Философский текст обеспечивает особенности воспроизводства системы философских категорий в определенных социокультурных условиях, которые предполагают анализ других структурных элементов философской культуры, составляющих ее «сферу».

Таким образом, язык философии разбивается на множество языков и может рассматриваться как особая дискурсивная практика. Именно в новых условиях современной реальности в центре внимания мыслителей оказалась предметом анализа философов становится идея неоднородности и раздробленности языка и бытия. Образы языка или сознания, имеющие моделью единый язык, единое сознание, все более заменяются образами и моделями, где они признаются неоднородными и лишенными единства. В языке, таким образом, проявляется неоднородность бытия, в силу чего язык представляет собой множество несводимых друг другу дискурсов, каждый из которых имеет свою логику, свои законы. В соответствии с этим появляется проблема изучения жанрового многообразия философских текстов, исследования «локальных» дискусов, границ между ними, а также возможностей взаимосвязи. Логическим следствием этих непростых инноваций стали идеи «бесплодности», «конца» и даже «смерти» философии[13].

Итак, философские тексты и особенности их интерпретации анализируются во многих направлениях современной философии. Тексты при этом рассматриваются как отображение определенного типа культуры, либо как дискурсивная форма, фиксирующая особенности языка, определяющая границы между культурами, либо как предмет гуманитарных исследований, целью которых является выявление специфики мышления во взаимосвязи с языком и т.д., философский текст анализируется также в аспекте реализации авторского замысла (т.е. как исток или результат работы философа), при этом последующие интерпретации также соотносятся с авторским текстом.

Язык философии, в отличие от научного или поэтического языков, имеет более узкую сферу применения. Этот язык понятен кругу людей, которые занимаются написанием, переводом или чтением особых текстов. Как ни парадоксально, сами философы довольно редко задумываются над спецификой профессионального языка и результатами своей работы, представленными в форме философских текстов, возможно потому что они заняты другим предметом исследования – мышлением. Философский язык рассматривается в данном случае не более как средство коммуникации.

Однако читатели философских текстов нередко испытывают «дискомфорт», сталкиваясь с трудностями понимания философского языка. Шлегель подчеркивает «инструментальное» предназначение философского языка по отношению к задачам постановки философских проблем, а также отмечает, что трудности в его понимании могут быть преодолены при следующих условиях. Во-первых, философский язык становится понятным тому, кто сам философствует; во-вторых, понимание философии зависит от уровня овладения языком, которым пользуются философы. В-третьих, основой для изучения философского языка являются научные познания. В-четвертых, подобным условием выступает ознакомление с принципами и мнениями каждого философа, т.е. создание истории духа каждой философии в его развитии, происхождении, формировании идей и мнений. Таким образом, данные условия могут быть выполнимы, если изучающий философию располагает всей полнотой философских произведений, дающих системное представление о предмете.

М. Хайдеггер, размышляя о философском языке, говорил, что философия призвана «делать вещи еще более тяжелыми (трудными)»[14]. Это парадоксальное заявление хорошо проясняет М.К. Мамардашвили, объясняя предназначение «трудности философского языка» необходимостью деавтоматизации стереотипного мышления, активизации некой «нулевой точки понимания», от которой станет возможно постижение глубокий смыслов в философского тексте[15], трансцендирование к интеллигибельным сущностям.

А согласно Л. Витгенштейну, философы вообще формулируют и применяют так называемые бессмысленные утверждения, хотя при этом нужно правильно понимать, о какой именно «бессмысленности» здесь идет речь[16].

Дело в том, что философские фразы, – полагает Витгенштейн, – не несут информации о конкретных ситуациях в мире, для них немыслимы процедуры эмпирической проверки, они не являются ни истинными, ни ложными, и именно поэтому могут быть приравнены к бессмысленным. Так называемые «бессмысленные» философские высказывания лишь выглядят как предложения, то есть как высказывания, однако, в силу того, что они не наполнены познавательно-информативным, содержательным смыслом, их было бы правильнее называть невысказывания или псевдовысказывании.

Витгенштейн разъясняет, что подобные высказывания не являются эмпирическими. Выражение «не может» подразумевает в них не физическую, техническую, психологическую или какую-то иную невыполнимость или отсутствие реальных условий для того или иного действия, состояния. Невозможность, фиксированная в таких фразах, носит куда более сильный характер – логической невозможности. Иначе говоря, это – формальные (концептуальные) фразы, определяющие все наше разумение. В них фиксируются логико-грамматические принципы, нормы, принятые способы употребления языка – его логико-философская «грамматика». Разрешая одни и запрещая другие способы выражения, правила философской грамматики регулируют концептуальную корректность рассуждений, задают поле «ходов», возможных в разных «играх» (практиках) языка. По существу, это – правила применения базовых понятий (категорий) и подвижных, динамичных категориальных комплексов. Будучи освоены, они, подобно любым правилам (орфографии, юриспруденции, шахматной игры, уличного движения и др.), становятся само собой разумеющимися, делаются навыком, привычкой, действуют почти естественно, «бесшумно». Изрекать такие правила в форме глубокомысленных заявлений в самом деле нелепо. Ведь не станешь ни с того ни с сего декларировать нормы правописания или правила умножения. Смысл правил – не в их провозглашении, а в соблюдении: они призваны регулировать действия. Превращать их в самостоятельные высказывания неуместно.

Но это справедливо лишь до тех пор, пока все идет по привычным, наработанным схемам, нормально, без сбоев, или – пока принципиально не изменятся условия их применения, «правила игры». Правда, и в определенные моменты любого рассуждения или практического действия возникает потребность напомнить (кому-то или самому себе) о каких-то концептуальных истинах, сложившихся нормах применения формальных понятий (скажем, причинного, модального или иного ряда). Это бывает тогда, когда нам требуется « ступенька» для следующего мысленного хода или реального действия. Правила и служат такими ступеньками: важно в нужный момент вспомнить нужное правило и «опереться » на него. Необходимость обращения к концептуальным правилам, схеме рассуждения остро ощутима тогда, когда мы попадаем в ту или иную ловушку, запутываемся в нами же (людьми) установленных правилах, или хотя бы на момент задумываемся о концептуальной схеме рассуждения или практического действия.

Ясность ума, – подчеркивает Л. Витгенштейн, – это еще не все, ибо более важным является Дух, Высокое, то, что и является порой «невысказываемым», то, что может быть лишь только «показано», например, опыт «молчания», ценностей и «чуда» этического[17].

Таким образом, если уж, согласно Витгенштейну, «все, что может быть высказано, может быть высказано ясно», а что «не может быть высказано, о том следует молчать», то постижение сути «невысказываемого» и «бессмысленного» философского знания у Л. Витгенштейна глубинно, «грамматически» фундирующего все знание «высказываемого» обречено на провал, если в этой предпринятой практике понимания преподаватель не даст возможность и самим студентам участвовать в диалоге буквально в форме «не-высказываний», в режиме, называемым Мамардашвили «монологом, внешне выглядящим как молчание», или в режиме самого Витгенштейна: «Понимайте меня медленно!».

В заключении в замечательной мысли М.К. Мамардашвили хотелось бы привести еще важный момент, связанный с освоением философских текстов через опыт личного переживания философского материала: Говоря о специфике освоения философских текстов-первоисточников, он указывает на «упакованность в них структур сознания, которые распаковываются, если я прихожу в точку, где проделываю опыт сознания. Тогда они распаковываются через возможности моего мышления и понимания, что я не смог бы сделать простым продолжением своих естественных дарований. Своих логических способностей. Их проекцией я ничего этого не достигну… А когда это распаковывается через меня, то тогда я что-то увижу, пойму» [18].

Часть I

АНАЛИЗ И ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

ПИСЬМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГО ТЕКСТА

Раздел 1. Работа с текстом

Дата добавления: 2018-08-06; просмотров: 555; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!