Глава 11 о том, что случилось с Дон Кихотом и верным его оруженосцем на постоялом дворе, который рыцарь принял за замок
Хозяин постоялого двора, увидев Дон Кихота, лежащего поперек осла, спросил Санчо, что за беда случилась с этим беднягой. Санчо ответил, что он свалился со скалы и расшиб себе бока. Услышав это, хозяйка, женщина от природы сердобольная и сострадательная, поспешила на помощь Дон Кихоту и велела своей дочери, молоденькой и миловидной девушке, ухаживать за новым постояльцем. Вместе со служанкой, здоровой, рослой астурийкой с кривым глазом и плоским затылком, по имени Мариторнес, они приготовили для нашего рыцаря постель на чердаке, где еще раньше устроился на ночлег богатый погонщик мулов из Аревало. Постель эта была устроена из трех-четырех досок, кое-как укрепленных на двух скамейках разной вышины; на доски был положен тощий тюфяк; шерсть в этом тюфяке свалялась в твердые, словно булыжник, комья; две простыни, жесткие, как буйволовая кожа, да жалкое дырявое одеяло дополняли убранство этого дьявольского ложа.
Дон Кихота уложили на эту убогую постель, и хозяйка с дочкой тотчас принялись облеплять его пластырями. Во время этой операции хозяйка заметила на теле бедного идальго множество синяков и сказала, что эти синяки похожи скорее на следы доброй дубины, чем на ушибы от падения.
– Доброй дубины? – ответил Санчо. – Нет, просто скала была усеяна остриями и выступами, и каждый камень оставил по синяку.
При этом он добавил:
– Сделайте милость, хозяюшка, приберегите немного этого пластыря. Он еще кой-кому пригодится: у меня самого ломит поясницу.
|
|
|
– Вы, стало быть, тоже свалились? – спросила хозяйка.
– Я-то не падал, – ответил СанчоПанса, – но, когда мой господин упал, я так перепугался, что у меня все тело заныло, словно мне всыпали тысячу палок.
– Это бывает, – сказала хозяйкина дочка. – Мне самой часто случается видеть во сне, будто я падаю с башни и все не могу упасть. Проснувшись же, я чувствую себя такой разбитой, как будто и в самом деле упала.
– В том-то и дело, сеньора, – сказал Санчо, – что я вовсе не во сне, а наяву покрылся синяками, точь-в-точь как мой господин Дон Кихот.
– Как зовут этого кабальеро? – спросила служанка Мариторнес.
– Дон Кихот Ламанчский, – ответил СанчоПанса. – Он странствующий рыцарь, один из самых славных и могучих, каких только видывали на свете.
– А кто такие – странствующие рыцари? – опять спросила служанка.
– Вот простота! – воскликнул СанчоПанса. – Неужели же вы ничего не слышали о них? Так знайте же, сестрица, что странствующий рыцарь – самое занятное существо на свете. Сегодня он может быть избит до полусмерти, а завтра, глядишь, он уже император; сегодня он жалкий бедняк, а завтра у него три-четыре королевства на выбор для своего оруженосца.
|
|
|
– Как же это так? – спросила хозяйка. – Ведь если ваш господин такая важная особа, так почему же вы еще не обзавелись хотя бы каким-нибудь графством?
– Не так скоро это делается, – ответил Санчо. – Всего лишь месяц, как мы выехали на поиски приключений, и до сих пор еще не встретили ни одного стоящего. Бывает иной раз, что пошел за одним, а нашел совсем другое. Но говорю вам, если только господин мой, Дон Кихот, оправится от своих ран, то есть ушибов, да и я жив останусь, так на мою долю достанется кое-что получше первейшего княжества Испании.
Дон Кихот очень внимательно прислушивался к этому разговору. Приподнявшись с трудом на своей постели, он взял хозяйку за руку и сказал:
– Поверьте, прекрасная сеньора, вы можете считать за счастье, что приютили в своем замке такую особу, как я. Сам я не стану рассказывать вам о себе, ибо хвалиться – значит унижать себя. Но мой оруженосец поведает вам, кто я. Скажу только, что в моей памяти навеки запечатлеется услуга, оказанная мне вами, и что всю жизнь я буду вам за нее благодарен. И если бы любовь уже не накинула на меня сети, подчинив власти волшебных глаз жестокой красавицы, имя которой я произношу не иначе, как шепотом, то глаза этой прекрасной девицы стали бы властителями моей свободы.
|
|
|
В смущении слушали хозяйка, дочь ее и добрая Мариторнес слова странствующего рыцаря, которые были так же мало понятны им, как если бы он говорил по-гречески. Правда, они догадывались, что рыцарь благодарит их в самых любезных выражениях, но решительно не знали, что отвечать ему, и только смотрели на него во все глаза. Поистине он им казался каким-то особым существом. Пожелав ему доброй ночи, хозяйка с дочерью покинули его, а служанка Мариторнес занялась Санчо, который нуждался в помощи не меньше своего господина. Покончив с этим делом, она также спустилась вниз, и наши путники остались одни.
Убогое и жесткое ложе Дон Кихота было первым от входа на чердак; Санчо расположился рядом с ним; постель погонщика стояла несколько поодаль. Проведав своих мулов и задав им на ночь корм, погонщик поднялся на чердак, улегся и тотчас же заснул. Санчо старался последовать его примеру, но сильная боль в боках мешала ему забыться.
Дон Кихот мучился от боли не меньше Санчо и лежал с открытыми, как у зайца, глазами, бесцельно вглядываясь в темноту. Вскоре весь дом погрузился в тишину, и все огни были погашены, кроме одной лампы, висевшей у входа.
|
|
|
Эта глубокая тишина, а также воспоминания о приключениях, которыми были полны его любимые романы, внушали нашему идальго одну из самых странных и нелепых мыслей, какие только можно вообразить. Ему представилось, что он попал в какой-то великолепный замок и что дочь хозяина, плененная его благородной внешностью, влюбилась в него и обещала прийти сегодня ночью к нему на свидание. Принимая весь этот бред за чистую правду, он стал тревожно размышлять о тех опасных искушениях, которым могла подвергнуться его добродетель. Он принял твердое решение не изменять своей даме, Дульсинее Тобосской, хотя бы даже сама королева Джиневра[32] призналась ему в своей любви.
На беду, Мариторнес понадобилось что-то на чердаке. Осторожно, стараясь не шуметь, она поднялась наверх. Но едва она переступила порог, как Дон Кихот, заслышав ее шаги, присел на кровати и стал ждать ее приближения. Пробираясь в темноте, астурийка действительно чуть не наткнулась на его кровать, и наш благородный кабальеро успел схватить ее за руку. Испуганная Мариторнес тщетно пыталась вырваться, но Дон Кихот усадил ее на край своей кровати и тихо и нежно произнес:
– О, как я желал бы, прекрасная и знатная сеньора, достойно отплатить за ту высокую милость, которую дарует мне одно лишь созерцание вашей небесной красоты! Но роковой судьбе было угодно уже давно поразить мое сердце любовью к другой прекрасной повелительнице. Я поклялся в вечной верности несравненной Дульсинее Тобосской, единственной владычице всех моих сокровенных помыслов. Не будь этого, я бы конечно, не преминул повергнуть к вашим стопам мое исполненное благодарности сердце.
Но растерявшаяся Мариторнес не слушала того, что говорил ей Дон Кихот, и старалась вырвать свою руку. В конце концов этот шум разбудил погонщика, который, надо сказать, был далеко не равнодушен к Мариторнес. Мучимый ревностью, он осторожно встал и подошел к постели Дон Кихота. Тут он разглядел, что Дон Кихот держит вырывающуюся Мариторнес за руку и тихо говорит ей что-то. Недолго думая, взбешенный погонщик размахнулся и так хватил по зубам красноречивого рыцаря, что у того рот наполнился кровью. Найдя, что этого мало, погонщик вскочил на грудь Дон Кихота и начал топтать его ногами. Убогая кровать не выдержала новой тяжести и рухнула с ужасным шумом. Встревоженный всей этой суматохой, хозяин схватил светильник и кинулся на чердак. Завидев его, Мариторнес еще больше испугалась и, бросившись бежать, споткнулась о постель мирно спавшего Санчо и упала на него. Спросонья Санчо вообразил, что его душит домовой, и пустил в ход кулаки. Мариторнес, забыв от боли о всякой осторожности, сама принялась тузить его, и между ними завязалась жаркая схватка. Увидев это, погонщик бросился на помощь Мариторнес, а прибежавший хозяин начал колотить кого попало. В довершение беды, светильник погас, и нещадные удары сыпались наугад.
Случилось так, что на том же дворе ночевал стрелок Толедской Санта Эрмандад. Заслышав необычайный шум сражения, он схватил свой жезл и, поднявшись на чердак, закричал:
– Остановитесь во имя правосудия! Остановитесь во имя бога и Санта Эрмандад! Приказываю вам это!
Первый, на кого он наткнулся, был Дон Кихот, лежавший без чувства на своей рухнувшей постели. Схватив его за бороду, стрелок закричал: «На помощь правосудию!» Но, видя, что пойманный им человек не двигается и не шевелится, он вообразил, что тот убит, и потому громко крикнул:
– Заприте ворота! Не выпускайте никого, здесь произошло убийство!
Крик этот перепугал всех, и битва прекратилась в одно мгновение. Хозяин торопливо вернулся в свою комнату, погонщик – к своим попонам, служанка – в свою клетушку; и только несчастные Дон Кихот и Санчо не могли двинуться с места. Тогда стрелок, выпустив из рук бороду Дон Кихота, пошел искать огня, чтобы изловить и арестовать преступников. Но долгое время он не мог ничего найти, потому что хозяин нарочно погасил лампу у входа; стрелку пришлось отправиться к очагу, где после больших трудов и усилий ему удалось, наконец, зажечь светильник.
Глава 12, в которой описываются дальнейшие бесчисленные невзгоды, испытанные храбрым Дон Кихотом и его верным оруженосцем на постоялом дворе, который рыцарь, на свою беду, принял за замок
Тем временем Дон Кихот успел прийти в себя и жалобным голосом окликнул своего оруженосца:
– Санчо, друг мой, ты спишь? Спишь, друг мой Санчо?
– Какой тут, к черту, сон, – откликнулся Санчо голосом, полным тоски и злости, – кажется, все дьяволы натешились надо мной в эту ночь!
– Вполне готов этому поверить, – ответил Дон Кихот, – потому что либо я ничего не понимаю, либо замок этот очарован. Ибо знай… впрочем, сперва ты должен мне поклясться, что все то, что я тебе расскажу, ты сохранишь в тайне и при моей жизни, и после того, как я умру.
– Клянусь, – сказал Санчо.
– Говорю я это потому, – сказал Дон Кихот, – что совесть не позволяет мне оскорблять чью-либо честь.
– Говорю вам, – ответил Санчо, – что клянусь молчать об этом до того самого дня, когда ваша милость отдаст богу душу, и дай, господи, чтобы мне удалось разболтать все завтра же.
– Разве я так плохо обращаюсь с тобой, Санчо, – спросил Дон Кихот, – что ты желаешь мне скорой смерти?
– Дело совсем не в этом, – ответил Санчо, – а просто сил у меня нет долго хранить тайну. И тяжело и противно.
– Ну, хорошо, – сказал Дон Кихот, – я полагаюсь на твою любовь ко мне и благородство. Знай же, что этой ночью со мной случилось одно из самых удивительных приключений, какими я могу похвалиться. Короче говоря, ко мне только что приходила дочь владельца этого замка, самая очаровательная девица в целом свете. Как описать тебе ее наряд, или остроту ее ума, или другие прелести, о которых мне повелевает умолчать верность госпоже моей Дульсинее Тобосской? Скажу лишь одно: либо небо позавидовало моему счастью, либо, что, пожалуй, будет вернее, этот замок очарован. Ибо, в то время как я вел с ней нежнейшую беседу, невидимая рука какого-то чудовищного великана размахнулась и нанесла мне такой удар по челюсти, что у меня и посейчас весь рот в крови, а после так избила меня, что мне теперь куда хуже, чем было вчера, после дубин погонщиков. Все это наводит меня на мысль, что красоту этой девушки охраняет какой-нибудь очарованный мавр и что она создана не для меня.
– Да уж, конечно, и не для меня, – ответил Санчо, – потому что более четырехсот мавров прогулялось по моей спине, так что в сравнении с этим вчерашние дубины – нежные поцелуи. Но скажите, сеньор, как вы можете называть удивительным это приключение? Ведь мы едва живы остались, а пользы от него ни на волос. Вашей милости удалось хоть за руку подержать какую-то несравненную красавицу, ну, а на мою долю достались только колотушки. Несчастный я человек! На горе родила меня мать! Ведь я совсем не странствующий рыцарь, а почему-то на мою голову все шишки валятся!
– Как, неужели и тебя поколотили? – спросил Дон Кихот.
– А то как же, будь прокляты мои родители! – отвечал Санчо. – О чем же я и говорю?
– Не печалься, друг мой, – сказал Дон Кихот. – Сейчас я приготовлю драгоценный бальзам, который мигом нас исцелит.
В эту минуту стрелок, которому удалось, наконец, зажечь светильник, вошел, чтобы взглянуть на мнимого мертвеца. В суматохе он не успел одеться и теперь, при мерцающем свете ночника, выглядел в своей белой рубашке и с белым платком на голове весьма зловеще.
– Сеньор, уж не это ли очарованный мавр, вернувшийся, чтобы прикончить нас?
– Нет, это не он, – ответил Дон Кихот, – потому что очарованных нельзя видеть.
– Если их нельзя видеть, то уж чувствовать, наверное, можно, – ответил Санчо. – Об этом могут порассказать мои бока.
– Да и мои тоже, – сказал Дон Кихот. – Но все же я не думаю, что человек, которого мы видим, очарованный мавр.
Стрелок весьма удивился, застав их мирно беседующими. Он подошел к Дон Кихоту и спросил:
– Ну, как дела, милейший?
– На вашем месте, – ответил Дон Кихот, – я был бы повежливее. Или в ваших краях принято так разговаривать со странствующими рыцарями, невежа?
Услышав такой ответ, стрелок взбесился, размахнулся светильником, полным масла, и запустил его в голову Дон Кихота, так что едва не раскроил ему череп. Комната погрузилась во мрак, а стрелок выбежал вон.
– Несомненно, сеньор, – сказал СанчоПанса, – это очарованный мавр. Он, наверное, бережет для других свое сокровище, а для нас приберегает только удары кулаками да светильниками.
– По-видимому, ты прав, Санчо, – ответил Дон Кихот, – и нечего даже и пытаться вступать в бой с таким волшебником. Бесполезно также сердиться или жаловаться. Ведь это невидимые и призрачные силы, и мы не можем им отомстить. Но об этом после. А теперь, Санчо, встань да позови коменданта этой крепости. Постарайся достать у него немного масла, вина, соли и розмарина, чтобы я мог приготовить целебный бальзам. По правде сказать, я очень в нем нуждаюсь, так как у меня сильно идет кровь из раны, которую нанес мне этот призрак.
Кряхтя от боли, Санчо поднялся и побрел к хозяину. Наткнувшись по дороге на стрелка, он сказал ему:
– Кто бы вы ни были, сеньор, окажите нам великую милость: дайте немного розмарина, масла, соли и вина, чтобы изготовить лекарство для одного из лучших странствующих рыцарей, который лежит на своем ложе, тяжело раненный рукой очарованного мавра, поселившегося на этом дворе.
Услышав это, стрелок решил, что перед ним сумасшедший. Он открыл входную дверь, позвал хозяина и передал ему просьбу бедняги Санчо.
Хозяин вручил Санчо все нужное, и тот отнес это Дон Кихоту.
Дон Кихот тотчас же взял эти снадобья, тщательно смешал их, прокипятил в принесенном Мариторнес кухонном горшке, и целебный бальзам был готов. Затем он попросил дать ему какую-нибудь склянку, чтобы перелить в нее смесь, но так как склянки в доме не оказалось, то он удовольствовался жестянкой из-под оливкового масла. После этого он прочитал над жестянкой раз восемьдесят «Отче наш» и множество других молитв, сопровождая каждое свое слово крестным знамением. СанчоПанса, хозяин и стрелок молчаливо наблюдали за всеми приготовлениями Дон Кихота. Окончив молитвы, наш рыцарь захотел немедленно испробовать на себе силу целительного бальзама и сразу проглотил изрядную порцию из того, что оставалось еще в горшке. Но едва он успел допить лекарство, как его начало отчаянно рвать. От корчей, вызванных рвотой, у него выступил обильный пот; он попросил, чтобы его потеплее укрыли и оставили в покое. Проспав добрых три часа, Дон Кихот проснулся бодрым и свежим; даже ломота от побоев почти прошла. Он счел себя совсем здоровым и окончательно убедился, что изготовил настоящий бальзам Фьерабраса и что благодаря этому снадобью ему не страшны отныне никакие стычки, побоища и потасовки.
Исцеление господина показалось СанчоПансе настоящим чудом, и он тотчас же попросил Дон Кихота дать ему волшебного бальзама. Дон Кихот охотно протянул ему горшок. Санчо, ухватившись за него обеими руками, с глубокой верой в волшебную силу снадобья перелил себе в глотку немногим меньше, чем его господин. Однако желудок у Санчо был не столь чувствителен, как у его господина. Беднягу не вырвало сразу, и он испытывал такую резь в животе, что весь покрылся холодным потом, и решил, что пришел его последний час.
Корчась от боли, он принялся проклинать и бальзам и злодея, угостившего его. Глядя, как он мучается, Дон Кихот сказал:
– Я полагаю, Санчо, что вся беда постигла тебя оттого, что ты не настоящий рыцарь, ибо я думаю, этот бальзам приносит пользу только рыцарям.
– Но если ваша милость знали это, – воскликнул Санчо, – так зачем же – пропади я со всей моей родней! – вы не сказали мне об этом прежде?
В эту минуту напиток оказал, наконец, свое действие. Обливаясь холодным потом, Санчо корчился в таких страшных судорогах, что не только он сам, но и все присутствующие думали, что ему пришел конец. Мучения Санчо длились около двух часов, и он настолько ослабел, что едва мог держаться на ногах.
А между тем Дон Кихот пожелал немедленно отправиться на поиски приключений, ибо каждый лишний час, проведенный в бездействии, казался ему потерей для всех обездоленных, нуждающихся в его защите и покровительстве. Он собственноручно оседлал Росинанта и навьючил осла своего оруженосца, а затем помог Санчо одеться и взобраться на седло.
Все многочисленные обитатели постоялого двора собрались посмотреть на отъезд Дон Кихота. Была тут и дочка хозяина, с которой наш кабальеро не спускал глаз. Временами у него из груди вырывались тяжкие, глубокие вздохи. Присутствующие решили, что он вздыхает от боли в боках, так, по крайней мере, думали все те, кто накануне вечером видел его синяки и ссадины.
На прощанье Дон Кихот подъехал к хозяину и торжественным голосом сказал:
– Велики и многочисленны милости, оказанные мне в вашем замке, владетельный сеньор, и я считаю себя обязанным до конца дней моих питать к вам благодарность. О, если бы я мог отплатить вам, наказав какого-нибудь наглеца, причинившего вам обиду! Ибо знайте, что мое назначение – помогать слабым, заступаться за угнетаемых и карать злодеев. Припомните хорошенько и скажите прямо, не нуждаетесь ли вы в моей защите. Клянусь вам честью рыцаря, что всякое ваше справедливое желание будет тотчас и полностью удовлетворено.
На это хозяин ему ответил с таким же достоинством:
– Сеньор кабальеро, мне нет никакой надобности, чтобы ваша милость мстила за нанесенные мне обиды, потому что я сумею, при случае, и сам расправиться со своими обидчиками. Я хотел бы только, чтобы ваша милость уплатила мне за ночлег в моей гостинице, за ужин и две постели, а также и за солому и корм для ваших двух животных.
– Значит, это постоялый двор? – спросил Дон Кихот.
– Да, и притом пользующийся лучшей славой, – ответил хозяин.
– До этой минуты я заблуждался, – сказал Дон Кихот, – ибо, по правде сказать, воображал, что это замок. Но раз это не замок, а постоялый двор, мне остается только просить вас избавить меня от платы. Ибо я не могу нарушить устав странствующих рыцарей, согласно которому, – как это мне хорошо известно, – они никогда не расплачивались в гостиницах, где останавливались. По древнему обычаю, им всюду обязаны оказывать наилучший прием; это лишь справедливая награда за все тяжкие лишения, которые они претерпевают, проводя дни и ночи в поисках приключений, терпя голод и жажду, зной и стужу и подвергая себя всем превратностям изменчивой судьбы.
– В этих вещах я мало смыслю, – заявил хозяин. – Заплатите мне что следует, а до разных рыцарских правил мне нет никакого дела.
– Вы грубиян и невежа! – воскликнул Дон Кихот. И, пришпорив Росинанта, он выехал из ворот и поскакал, не заботясь о том, едет ли за ним его оруженосец или нет. Видя, что гость уехал не расплатившись, хозяин обратился со своим счетом к СанчоПансе; однако Санчо наотрез отказался платить.
– Оруженосец странствующего рыцаря, – заявил Санчо, – обязан подчиняться тому же уставу, что и его господин.
Хозяин не на шутку рассердился и пригрозил, что если Санчо не заплатит, то он с ним разделается по-своему. Но Санчо на это ответил, что пусть лучше его убьют, а платить он не станет. Он ни за что не согласится нарушить прекрасный и древний обычай странствующих рыцарей. В противном случае он рискует навлечь на себя укоры других оруженосцев за несоблюдение столь справедливого закона.
На беду несчастного Санчо, на постоялом дворе ночевало четверо сукновалов из Сеговии, трое торговцев из Кордовы да еще двое проходимцев из Ярмарочного околотка в Севилье. Все они были веселые, разудалые ребята и большие шутники. Они слышали слова Санчо и решили расправиться с ним по-свойски. Мигом обступили они несчастного оруженосца и стащили его с седла. Один из них сбегал за хозяйским одеялом; парни положили беднягу на это одеяло и принялись подбрасывать его высоко в воздух.
Крики страдальца были так пронзительны, что достигли слуха его господина. Сначала Дон Кихот решил, что ему подвернулось какое-то новое приключение, но вскоре узнал голос своего оруженосца. Он повернул коня и поскакал обратно к постоялому двору. Подъехав ближе, Дон Кихот увидел веселую игру, затеянную с его оруженосцем. Санчо так забавно кувыркался в воздухе, что сам Дон Кихот, наверное, расхохотался бы, если б не был так разгневан. Он бросился на выручку несчастному, однако ворота были заперты; тогда он решил перелезть через забор, но у него не хватило сил даже на то, чтобы соскочить с коня.
Поэтому ему ничего не оставалось иного, как, стоя за оградой, осыпать проказников градом проклятий и ругательств.
Но шутники не обращали на это никакого внимания и продолжали весело трудиться, а порхавший в воздухе Санчо пронзительно кричал. Наконец они устали и бросили свою потеху. Привели осла, усадили Санчо в седло, набросили ему на плечи плащ и отпустили на все четыре стороны. Сердобольная Мариторнес, видя, как он измучен, подумала, что кружка воды не будет для него лишней. Санчо взял кружку и уже поднес ее к губам, как вдруг остановился, услышав голос своего господина:
– Санчо, сынок, не пей воды! Не пей ее, сынок, если не хочешь умереть. Смотри, вот чудодейственный бальзам, который сразу исцелит тебя.
Но в ответ на это Санчо хмуро взглянул на своего господина и крикнул:
– Или ваша милость уже забыли, что я – не рыцарь? Приберегите ваш напиток для себя – тысяча дьяволов! – а меня оставьте в покое!
Последние слова он произнес, уткнувшись носом в кружку. Но, заметив после первого же глотка, что это всего-навсего вода, он сделал гримасу и попросил Мариторнес принести ему вина. Мариторнес с большой охотой исполнила его просьбу, заплатив за вино из собственного кармана. Выпив вино, Санчо ударил своего осла пятками и, широко распахнув ворота, выехал со двора, довольный тем, что настоял на своем и не уплатил ни гроша за ночлег, хотя и не без ущерба для своих боков.
Правда, хозяин оставил у себя его дорожную сумку, но Санчо впопыхах не заметил этого.
Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 306; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!