Фаза III. В поисках своего прошлого. Романтизм и национализм ХIХ столетия.

Глава II.

Средневековье становится средневековьем.

На пути к предмодерным нациям в раннее новое время.

Средневековье становится средневековьем, прошедшей эпохой, которая воспринимается как особая эпоха, когда меняются признаки идентичности и самоидентичности, и формируется новое представление о времени.Для средневековьяглавнейшие определяющие критерии identity―подданство сюзерену и вероисповедание. На пути к новому времени они постепенно замещаются понятиями гражданства и национальной идентичности. Б. Андерсон, раскрывший суть этого процесса, связывал его со становлением наций и национализма[1].

Если мы обратимся к истории изучаемого региона, то почти одновременно во многих странах происходит уход с исторической арены старых средневековых династий. На Балканах местные правители лишились власти после турецкого завоевания в ХIV-ХV вв. В Центрально-Восточной Европе закончилась эпоха династии Ягелллонов. Чешским и венгерским престолами после 1526 г., гибели Людовика (Лайоша) Ягеллона в битве при Мохаче, окончательно завладели австрийские Габсбурги (начиная с Фердинанда I, 1526-1564). В Прибалтике в 1561 г. пал Немецкий орден, и после короткого польского владычества сюда распространяется власть шведский королей династии Ваза. В 1572 г.пресекается династия Ягеллонов в Речи Посполитой. В 1598 г. заканчивается династия Рюриковичей в России.

Примерно в это же время под влиянием Возрождения и Реформации происходят изменения в религиозной жизни. По Балканам уверенно продвигается ислам. В Прибалтике в середине ХVI в. побеждает Реформация. Она также проникает в Речь Посполитую, Чехию, Венгрию. Правда, с конца ХVI – начала ХVII в. из-за наступления иезуитов и благодаря поддержке австрийских Габсбургов протестантизм в ХVII в. отступает передкатолической Контрреформацией. В восточной Европе в 1596 г. Брестская уния разбивает мир православных русинов на православных и униатов, что приводит, по выражению М. В. Дмитриева, к религиозным войнам на востоке Речи Посполитой. В более-менее стабильном в вопросах веры Российском царстве в последней трети ХVII в. наступает церковный раскол, при котором старообрядцы выступают за старый, средневековый мир, гибнущий под натиском «дьявольских сил» нового века.

В результате этих перемен период IХ-ХV вв. стал восприниматься как прошлое. Изменился темпоральный режим: на смену средневековому сознанию, где все эпохи были сближены, а библейские события воспринимались как «бывшие вчера», постепенно приходило время модерна, основой которого была линейная схема: прошлое ― настоящее ― будущее. Средневековье заняло свое место в прошлом со всеми сопутствующими атрибутами.К немуотносили время origogentes ― эпоху появления легенд о происхождении народов, которые активно изобретаются именно в ХVI-ХVII вв.

Раннее Новое время. XVI–XVIII вв. «Социальное знание»/ «культурный габитус» италийских коммун эпохи Ренессанса приводит к формированию местными интеллектуалами протонационального дискурса. Прошлое конструируется в новых эпистемологических рамках, основанных на античных образцах, но фактически с использованием того же ограниченного круга источников (античная историография и Священное Писание). При этом апроприация итальянскими гуманистами римского прошлого стимулирует процесс открытия интеллектуалами «альтернативной древности» в заальпийской Европе, где политические элиты нуждались в партикулярных идентичностях, лежащих вне поля римского универсализма. В результате в 16 в. на этнических ментальных картах Европы повсеместно появляются тевтоны, сарматы, иллиры и т.п. Эти идентичности будут в ходу до 18-го, а кое-где и до начала 19 столетия.

---Денис Евгеньевич! Это Ваш кусок, из Вашего доклада. Пропишите его, пожалуйста. Как Вы думаете, я его определил в правильное место? Если да, распишите его немного ----

«Мы из древних народов»: поиск античных предков.

Ренессанс открыл Европе античность как великую эпоху, наполненную выдающимися героями, учеными и художниками. На античность как образец стали ровняться. В интересующей нас сфере это вылилось в изобретении древних предков, попытках рифмовании своей истории и истории Древней Греции и Рима. В 1541 г. Вацлав Гайк на страницах «Чешской хроники» сообщил, что знаменитый завоеватель Александр Македонский, «повелитель мира от восхода и до захода Солнца», дал славянам привилегию на владение ими землями в Европе. В 1551 г. перевод грамоты был напечатан в «Хронике всего света» польского историка Мартина Бельского. В 1584 г. появился русский перевод, в 1596 г. – немецкий, а в 1601 г. – итальянский. Согласно тексту, славяне, как соратники Александра Македонского, получили свои территории «за верность и храбрость», за воинскую доблесть. В 1680 г. данное послание было включено в восточноевропейский «Синопсис», фактически являвшейся первой учебной книгой по истории в регионе. В том же XVIIстолетии рассказ о сотрудничестве Александра Македонского с славянорусскими князьями, Великосаном, Асаном и Авесхсаном, вошел в сказание «О истории еже о начале Руския земли и создании Новеграда и откудувлечашася род словенских князей». Согласно современным исследованиям, исходный текст на латыни был сочинен в XIVв. при чешском короле Карле IV(1346-1378) или в XVв. чехом Вавржинцем из Бржезова[2].

Появление грамоты и ее популяризация в XVI-XVIIвв. было не случайным. XIV-XVвв. – время расцвета в Центрально-Восточной Европе так называемой «монархии Ягеллонов», когда короли этой польской династии занимали престолы в Венгрии, Чехии, Польше, Великом княжестве Литовском. Возникал шанс создать огромную славянскую сверхдержаву в буквальном смысле «от моря и до моря», от Средиземноморья до Балтики. Но легитимность власти славян над этой территорией как раз в эти годы подвергается серьезным вызовам: турецкое нашествие на Балканы в XIVв., «гуситские войны» Чехии и Священной Римской империи 1419-1434 гг., Великая война Королевства Польского и Великого княжества Литовского с Немецким орденом 1409-1411 гг., Тринадцатилетняя война между ними 1454-1466 гг. и т.д. Катастрофа в битве при Мохаче в 1526 г., поражение от османов, всерьез пошатнула шансы центральноевропейских королевств на обладание своими землями. В этом контексте появление «документа» о древнем праве на данную территорию, «земли Богемии, Польши, Рутении и Балканского полуострова» было очень кстати. В XVI-XVIIвв. центростремительные тенденции в славянском мире смещаются северо-восточнее, в Речь Посполитую, ставшей крупнейшей славянской державой от Черного до Балтийского моря, а также в стан ее соперника – в Российское царство, стремительно выходящее на историческую арену в качестве молодой европейской континентальной империи. И здесь Александр Македонский, даровавший земли «от моря Варяжского и до моря Хвалынского», оказался очень востребован. Тем более что этот образ давал индульгенцию на завоевания. Славяне обретали собственную античность, становились полноправными членами Великой империи царя Александра. Это, как справедливо заметил А. С. Мыльников, делало их полноправными народами Европы[3].

Апелляция к античным предтечам получает распространение в Восточной Европе в XV-XVIвв. в виде династических легенд.

Легендарная предыстория Руси, получившая в XVI–XVII вв. официальный статус, известна под названием Августианской легенды. В ней идет речь о происхождении династии Рюриковичей от Пруса, брата римского императора Октавиана Августа. Наиболее ранние тексты, содержащие изложение Августианской легенды – это Послание литовского митрополита Спиридона-Саввы о Мономаховом венце и Сказание о князьях владимирских. Оба произведения дошли в списках не ранее 20–30-х гг. XVI в. Наиболее аргументированной представляется точка зрения Р.П. Дмитриевой о первичности текста Послания относительно Сказания[4]. Датировка текста Послания представляет трудности, разрешить которые пока не представляется возможным. С одной стороны, можно довольно точно установить время кончины Спиридона-Саввы. В начале XVI в. он, будучи уже в преклонном возрасте, проживал в Ферапонтове монастыре. Там он в 1503 г. написал житие Зосимы и Савватия Соловецких. Новгородский архиепископ Геннадий, умерший в 1505 г., в одном из своих сочинений вспоминал Спиридона-Савву в прошедшем времени, говоря, что это был «столп церковный»[5]. Имя Спиридона-Саввы записано в синодике Кирилло-Белозерского монастыря, созданном на рубеже XV–XVI вв., причем эта запись относится не к основному тексту, а к припискам. Вслед за Спиридоном в той же приписке упомянута великая княгиня София Палеолог, умершая 7 апреля 1503 г.[6] По-видимому, около этого времени умер и Спиридон-Савва. В таком случае Послание о Мономаховом венце следует датировать временем не позднее 1503 г. Однако такая датировка невозможна. Как установил А.Л. Гольдберг, в Послании Спиридона-Саввы процитирован русско-тевтонский договор 1520 г., что как будто относит составление Послания к 20-м гг. XVI в. – времени появления его ранних списков[7]. И все же ранняя датировка Послания, на наш взгляд, более предпочтительна[8]. Кроме Августианской легенды Послание, как упоминалось выше, содержит легенду о царских регалиях, рассказывающую о передаче Владимиру Мономаху от византийского императора знаков царской власти. Среди этих регалий обращает внимание «сердоликовая крабица» – коробочка (шкатулка) из сердолика, со времени Ивана Калиты хранившаяся в великокняжеской казне. В 1498 г. после венчания на царство Иваном III своего внука Дмитрия на пиру внук получил от деда эту шкатулку в подарок. Очевидно, она каким-то образом связывалась в сознании современников с обрядом венчания. Ее дальнейшая судьба неизвестна. В 20-е гг. о сердоликовой шкатулке уже забыли, поэтому упоминание ее в тексте Послания в числе присланных из Византии царских регалий отсылает нас к событиям конца XV в.[9] Как же можно разрешить сложившееся противоречие? Р.П. Дмитриева обратила внимание на неуказанного адресата Послания Спиридона-Саввы. О нем автор пишет как о высокопоставленном лице, давшем поручение опальному митрополиту написать о родословии московских государей. В начале XV в. по соседству с Ферапонтовым монастрем, в Кирилло-Белозерском монастыре пребывал инок Вассиан – насильственно постриженный представитель знатного боярского рода князь Василий Иванович Патрикеев. Именно он, по весьма вероятному предположению Р.П. Дмитриевой, был заказчиком и адресатом Послания о Мономаховом венце[10]. Наиболее ранний вариант Сказания о князьях владимирских дошел в рукописном сборнике книгописца М.Я. Медоварцева, который входил в ближайшее окружение Васииана Патрикеева, ставшего в 20-е гг. XVI в. одним из самых влиятельных общественных деятелей[11]. Полагаем, что первоначальный вариант Послания был написан на рубеже XV–XVI вв. Спиридоном-Саввой, но позднее, в 20-е гг. Послание существенно отредактировали в окружении Вассиана Патрикеева, и в таком виде оно дошло до нашего времени. Есть все основания полагать, что Августианская легенда появилась при редактировании Послания, поэтому датировать ее следует 20-ми гг. XVI в.

В Августианской легенде происхождение династии московских князей оказывается вписано в контекст мировой истории. Вымышленное происхождение родоначальника династии Рюрика от брата римского императора Октавиана Августа служило, вероятно, утверждению идеи легитимности московских правителей. Не случайно Августианская легенда в XVI в. была включена в памятники официальной историографии Воскресенскую летопись и Степенную книгу, использовалась в дипломатической переписке.

Новый этап развития концепций российской истории начался в конце XVI в., и связывать его следует с переводами западно и восточноевропейских исторических сочинений, предпринятыми во второй половине XVI в. Речь идет о переводах Хроник Мартина Бельского (фрагментарного для Хронографа западнорусской редакции и полного около 1584 г.) и Конрада Ликостена (1599 г.)[12]. Помимо появления отдельных списков русские тексты этих хроник оказались использованы при составлении Хронографа редакции 1617 г. – произведения, обладавшего редкой популярностью в XVII в. Именно через текст Хронографа идеи раннемодерной национальной истории проникали в русскую историографию.

Наиболее ярким в этом ряду следует считать Повесть о Словене и Русе – сочинение второй четверти XVII в., навеянное идеями и образами Хроники Бельского. Здесь встретим следование западнославянским энтогенетическим легендам, правда, в весьма переработанном виде. В Повести действуют легендарные славянские князья Словен и Рус, Великосан, Асан и Авесхасан, Лах и Лахерн. Приводится известная в чешской и польской историографии XVI в. грамота Александра Македонского славянам[13]. Последний сюжет Повести – изложение Августианской легенды. Наиболее вероятным представляется предположение А.В. Лаврентьева о составлении Повести новгородским митрополитом КиприаномСтарорусенковым, поскольку в ней присутствуют и легенда об основании Старой Русы (родины митрополита Киприана), и сибирские реалии (Киприан с 1621 по 1626 гг. был митрополитом Сибирским)[14]. В таком случае Повесть следует датировать временем между 1621 г. (прибытие Киприана в Сибирь) и 1636 г. (кончина Киприана). Представляется важным, что Повесть о Словене и Русе получила популярность. Так, ее включали в состав списков Степенной книги (например, РНБ, Погод. 1424, НСРК. F.321), Хронографа, Патриаршего летописного свода 1652 г., рукописных сборников различного состава. Исследователи не обращали внимание на переработку Повести о Словене и Русе, появившуюся в конце XVII в. в составе так называемого Летописца славянорусского (ранний список РНБ, F.IV.226). Здесь помимо Августианской легенды к тексту Повести присоединено заимствованное из Никоновской летописи также легендарное известие о восстании новгородца Вадима. Характерно, что в рассматриваемой редакции Повести о Словене и Русе рассказ Никоновской летописи распространен:

Никоновскаялетопись

Летописецславянороссийский (см. Антологию)

Того же лета оскорбишасяновгородци, глаголющее, яко «бытии нам рабом, и много зла всячески пострадати от Рюрика и от рода его». Того же лета уби Рюрик Вадима храбраго и иных многих избиновогородцев, съветников его[15].

Новогородцы же, видевшеРюриководоброродство и мужественное его остроумие, и яко пророчествоваху и глаголаху к себе: «Разумейте, братие, яко под единем игом державно обладаеми от сего Рюрика и от рода его, и не токмо упразднится ими самовластие наше, но и рабы им будем». Тогда Рюрик уби некоего храбра воина новогородца именем Водима и иных многих новогородцев, советников его. Аще тогда и нечестивибяхуновогородцы, но обаче по проречению их, паче же благоволением Божиим и доныне непременно царьствуют ими от Рюрикова семени благородное изращение в роды и роды.

В ХVI в. в русском нарративе появляется легендарный Гостомысл ― мифический князь ильменскихсловен, призвавший на русь Рюрика. Он встречается в Новгородской первой, Софийской первой и Новгородской четвёртой летописях как первый известный средневековым хронистам «старейшина» Новгорода. В ХVI в. Воскресенская летопись делает его инициатором призвания Рюрика: «И в то время в Новеграденекыйбе старейшина именем Гостомысл, скончавает житие, и созвавладалца сущая с ним Новаграда, и рече: «Совет даю вам, да послете в Прускую землю мудрыя мужи и призовете князя от тамо сущих родов»[16]. Тогда же Гостомысл оказывается в этой же роли на страницах «Сказания о князьях Владимирских»: «И в то врѣмя некий воевода новгородьцкий именем Гостомысл скончевает свое житье и созва вся владелцаНовагорода и рече им: «О мужиеновгородьстии, совѣт даю вам аз, яко да пошлете в Прусьскую землю мужа мудры и призовите от тамо сущих родов к себѣвладелца». Они же шедше в Прусьскую землю и обрѣтошатамонѣкоего князя именем Рюрика, суща от рода римъскаго Августа царя. И молиша князя Рюрика посланьницы от всех новгородцов, дабы шел к ним княжити. Князь же Рюрик прииде в Новъгород, имѣя с собою два брата: единому имя Трувор, а второму Синеус, а третий племенник его именемъ Олег. И оттолѣнареченъбысть Великий Новград; и начякняз великий Рюрик первый княжити в нем»[17].

По мнению И. И. Срезневского, легендарный персонаж новгородской истории был заимствован из истории западных славян, у которых известен князь по имени Gestimus, Gestimulus, Gostomuizli (Ксантенские и Фульдские анналы). Он погиб в в 844 году при нападении на ободритов короля Людовика II Немецкого. Помимо упоминания в летописях, легенда о могиле Гостомысла фиксируется в ХVII в., причем местная новгородская традиция помещает ее на Волотовом поле, среди мифических захоронений «волотов» - великанов[18].

В ХVIII в. В. Н. Татищевым опубликованы отрывки из так называемой Иоакимоской летописи. Это спорный и легендарный источник, в котором одни ученые видят отражение древнего восточнославянского эпоса, следы реальных летописных записей, другие ― позднюю подделку, к созданию которой мог приложить руку сам Татищев[19]. В опубликованном историком тексте говорится: «"Гостомысл имел четыре сына и три дсчере. Сынове его ово на войнах избиени, ово в дому изомроша, и не остася ни единому им сына, а дсчери выданы бышасуседним князем в жены. И бысть Гостомыслу и людем о сем печаль тяжка, идеГостомысд в Колмогардвопросити боги о наследии, и, возшед на высокая, принесе жертвы многи и весчуныугобьзи. Весчуны же отвесчаша ему, яко боги обесчаютдати ему наследие от ложесн его. Но Гостомысл не ят сему веры, зане стар бе и жены его не раждаху, посла паки в Зимеголы к весчунамвопросити, и тиреша, яко иматьнаследовати от своих ему. Он же ни сему веры не ят, пребываше в печали. Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дсчери его Умилыпроизрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий, от плод же его насысчахусялюдие всея земли. Востав же от сна, призвавесчуны. да изложат ему сон сей. Они же реша: "От сынов еяиматьнаследити ему, и земля угобзится княжением его", и всирадовахуся о сем, еже не иматьнаследити сын большиядсчере, зане негож бе. Гостомысл же, видя конец живота своего, созва вся старейшины земли от славян, руси, чуди, веси, мери, кривич и дрягович, яви им сновидение и посла избраннейшия в варяги просити князя. И приидоша, по смерти Гостомысла Рюрик со двемабраты и роды ею"»[20].

Здесь очевидны отголоски античных легенд о «сне царя Кира», записанных Геродотом. Тем самым русская история обрела легенду о происхождении, созвучную мировому культурному наследию. Рассказ об Умиле и Гостомысле приобрел популярность. Скульптуру Гостомысла изваял Н. С. Пименов (1812 – 1864). Имя Гостомысла как первого персонажа русской истории использовал Алексей Константинович Толстой в поэме: «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» (1868). В советское и постсоветское время имя Гостомысла вызывало интерес у литераторов почвеннического, славянофильского направления: о нем писал В. Чивилихин в романе «Память», в 2011 г. вышел роман А. Майбороды «Гостомысл».

Среди историков ХХ в. история Гостомысла вызывала «конспирологиченский соблазн» ― попытку вывести древнерусскую историю из поморских славян-ободритов, тем самым изгнав из нее «немца-Рюрика». Рбрик при этом, естественно, также становился славянином. В наиболее ярковыраженном виде э\та версия представлена в трудах С. Н. Азбелева, который пробовал доказать, что новгородский Гостомысл и есть тот самый князь-ободрит Гостомысл, который не погиб в битве с королем Людовиком в 844 г., а ушел на восток и осел со своей дружиной в Новгороде, тем самым начав все сначала[21]. Основателем Руси, таким образщом, выступает Русь Прибалтийская – пришедшие с Гостомыслом славяне-ободриты. Этот сюжет использовал в своем романе уже упоминавшийся писатель А. Майборода. «Славяно-балтийская версия» широкого резонанса не получила, но пользуется большим концептуальным доверием в прославянском культурном движении.

Знакомство с раннемодерным историческим повествованием на примере, прежде всего, Хроники Бельского приводило русских книжников к мысли о возможности прибегать к историческому вымыслу, к произвольному обращению с историческими реалиями. В качестве дальнейшего повествования в Летописце славянороссийского помещен еще один псевдоисторический текст – предание об основании Москвы князем Олегом[22].

Особенно ярко эта особенность отразилась в различных вариантах так называемых повестей о начале Москвы. В сущности, эти повести являются осуществленной в середине – второй половине XVII в. переделкой статьи «А се князи русстии», о которой шла речь выше. Сюжет, с которого начинается статья «А се князи русстии», основание столицы – города Владимира на Клязьме, в Повести о начале Москвы заменен на легенду об основании Москвы. Далее оба произведения рассказывают об Андрее Боголюбском и его убийстве. Здесь сообщаются уникальные, отсутствующие в других источниках, сведения о казни убийц князя. Композиция статьи «А се князи русстии» в Повестях о начале Москвы сохранена, но вместо краткого известия об основании Владимира помещена пространная и явно недостоверная легенда об основании Москвы. Причем в разных вариантах повести встречаются и разные варианты этой легенды. В одном из них, например, упомянут Мосох как давший Москве свое имя (эта традиция восходит к украинским книжникам XVII в. и прежде всего, как представляется, к Сильвестру Косову). Подчеркнем, что концептуальной новизны в этих легендах не содержится. Они отличаются от произведений предшествующей эпохи, прежде всего, более вольным обращением с историческими реалиями.

Во-вторых…

Перспективы роста национального самосознания в славянском мире теперь прочно связываются с Россией и ее влиянием, и, несмотря на некоторые реверансы в сторону немецкого мира(австрославизм), в конце XVIII– XIXв. мы видим бурный рост славянского самосознания, которое нуждается в поисках исторических корней.

Фаза III. В поисках своего прошлого. Романтизм и национализм ХIХ столетия.

В XIXв. идет интенсивное нациестроительство. Для славян эпоха средневековья была воплощением и-деи свободы ― ведь тогда они имели собственные независимые королевства! На свои страны они экстраполировали красивые идеалы европейского средневековья: рыцарство, борьбу с мусульманским миром. Получают развитие истории о культурных героях, о славянских средневековых полководцах, об их выдающихся победах. Идет мемориализация средневекового прошлого, воплощенная в коммеморациях, памятниках, картинах, литературных произведениях, символах и наградах.

Это время больших исторических нарративов. Общую историю славянства, в которой они предстают древнейшим народом Европы, ее первыми насельниками, прямыми конкурентами германцев, пишут Л. Нидерле и П. Шафарик.

Развиваются национальные нарративы, от Карамзина до Ключевского (Россия), Нарбут, Лелевель (Польша), Палацкий (Чехия), Дринов (Болгария), Костомаров. Грушевский (Украина), прибалты (остзейцы) – Арбузов.

Развитие образа средневекового прошлого в истории

- живопись

- музыка

- архитектурное воплощение

- школьные программы

«Привесть в известность»: поиск своей истории.

- памятники истории, их открытие и моделирование

- первые раскопки (Спицын, Ходаковский)

- музеи

- открытие эпоса (обретение своего фольклора)

[1] Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001. С. 33-67.

[2][2]Мыльников А. С. Картина славянского мира: Взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезыXVI – начала XVIIIвека. СПб., 1996. С. 45-94.

[3]Мыльников А. С. Картина славянского мира… С. 86.

[4] См. об этом: Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV–XVI вв.). М., 1998. С. 193–210.

[5] Алексеев А.И. «Спиридон рекомый, Савва глаголемый» (заметки о сочинениях киевского митрополита Спиридона) // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2010. №3(41). С. 6.

[6] Павлов С.Н. Иван Иванович Бриллиантов – историк Ферапонтова // Ферапонтовский сборник. М., 1985. Вып. 1. С. 30–31.

[7] Гольдберг А.Л. К истории рассказа о потомках Августа и о дарах Мономаха // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30. С. 208.

[8] К концу XV в. Послание о Мономаховом венце вперые отнес А.А. Зимин (Зимин А.А. Античные мотивы в русской публицистике конца XV в. // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 129–133). В.И. Ульяновский предлагает иной взгляд на биографию Спиридона-Саввы и не признает его авторство относительно Послания о Мономаховом венце (Ульяновський В.I. Митрополит Киiвський Спиридон. Киiв, 2004. С. 30–35).

[9] Сиренов А.В. Сердоликовая крабица московских князей XIV–XVI вв. как царская инсигния // StudiaSlavicaetBalcanicaPetropolitana. 2014. №2(16). С. 57–66.

[10] Дмитриева Р.П. Сказание о князьях владимирских. М.; Л., 1955. С. 84.

[11] Синицына Н.В. Третий Рим… С. 200–210.

[12] Казакова Н.А. Полные списки русского перевода «Хроники всего света» Марцина Бельского // Археографический ежегодник за 1980 год. М., 1981. С. 93; Творогов О.В. Хроника Мартина Бельского // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2. Ч. 2. С. 497; Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV–XVII веков: Библиографические материалы. СПб., 1908. С. 103.

[13] Мыльников А.С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII в. СПб., 1999. С. 45–94; Бойцов М.А. Как Александр Македонский по пути из Чехии поддержал московитов // Polystoria: Цари, святые, мифотворцы в средневековой Европе. М., 2016. С. 292–300.

[14] Лаврентьев А.В., Турилов А.А. «Повесть о Словене и Русе» («Сказание о Великом Словенске») о происхождении и ранней истории славян и руси // Славяне и их соседи: Миф и история. Происхождение и ранняя история история славян в общественном сознании позднего Средневековья и раннего Нового времени: Тезисы докладов. М., 1996. С. 19–25.

[15] ПСРЛ. Т. 9. С. 9.

[16] ПСРЛ. Т. 7. С. 268.

[17] Сказание о князьях владимирских // БЛДР. Т. 9. М., 2000. С. …

[18] Торопова Е. В. Начальный период археологического изучения древностей Новгородской земли (30-е гг. XVIII в. - 40-е гг. XIX в.) // История и археология Новгорода. Вып. 21, 2007. С. 598-618.

[19] Толочко А. П. «История Российская» Василия Татищева: Источники и известия. М., Киев, 2005. С. 196-245.

[20] Татищев В. Н. История Российская. М.;Л., 1962. Т. 1. C. 110

[21]Азбелев С.Н. Гостомысл // Варяго-русский вопрос в историографии. М., 2010. С. 598-618.

[22]Повести о начале Москвы / Исследование и подготовка текстом М.А. Салминой. М.; Л., 1964 С. 253–259.

Дата добавления: 2018-06-01; просмотров: 114; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

Мы поможем в написании ваших работ!