Что мы, русские, делали в своих лесах?

⇐ ПредыдущаяСтр 21 из 102Следующая ⇒

Почему на Русской равнине один народ? Как гунны шли с Тихого океана в Европу. Знакомство горцев с лесными жителями в Германии. Смешение наций на узких, длинных, лесных предгорных равнинах происходило быстро. Русская равнина в 1000–летней изоляции. Песня–танец «А мы просо сеяли…». Ибн–Фадлан, рабыни и боги типа: ты мне, я – тебе. Почему русские сжигали покойников в сообществе рабынь. Почему я не цитирую русских историков? Русские и славяне, – разные народы. Компиляция иностранных сведений русскими историками и мое восстановление их. Взгляд в 16 век.

Если открыть летописцев и почитать, сколько народов проживало во времена оно в наших лесах, оторопь берет (об этом я уже говорил выше). Леса наши я понимаю там, где они и сейчас есть: к северу от линии Брянск – Пенза. Южнее, где начинаются степи, вообще никого не было, я имею в виду постоянное место жительства. А оторопь берет потому, что столько народов тут сейчас вообще нет, тут один народ – русские. Как так вышло? Почему?

Если бы мы жили в условиях скученности, то и сегодня народов у нас было столько же, а может быть и раз в пять больше. Я отмечал уже, что на равнинах, в бассейнах великих рек сегодня образовались крупные государства, а в горно–предгорных районах – маленькие, но много. Возьмите Польшу, равнина и государство большое по европейским масштабам, Германия, в основном тоже равнина и государство большое, Франция – то же самое. Поэтому вывод напрашивается сам: равнины заселились людьми одновременно со всеми остальными людьми гор–предгорий, но жили там редко, рассеянно по лесам, и организовались в государства позже всех. Вначале люди скучивались в горах, а потом потянулись на равнины, когда в горах совсем негде стало жить, не на скалах же висеть наподобие альпинистов. И основная причина – можно надежно и быстро спрятаться, как в раковину, и выглядывать оттуда, посматривая по сторонам. Насчет еды в горах – не сахар. Террасы приходилось делать для земледелия, а иногда и землю туда корзинами нанашивать, как в Грузии или Армении. Горные пастбища – хорошее дело, но на всех, спрятавшихся в горах, не хватало мяса этого. Пример – сегодняшний день. В закавказских и предкавказских странах баранина очень дорогая штука, коров–то на равнинах развели, в горы их не потащишь. Вот говядины и стало много, на равнинных землях, а баранину из Австралии, да Новой Зеландии возят, танкер–гигант даже переделали в барановоз многоэтажный. В общем, в странах скученных народов было безопасно, но довольно голодно, а на голодный желудок голова очень хорошо соображает, особенно насчет еды.

Сильно ли отстали равнинные рассеянно–изолированные люди от людей скученных? Я думаю достаточно сильно. Но надо проверить. Для этого хорошо подойдут поляки приморские, пруссаки. С них можно «списывать» и русских, то есть наций под сотню. Германские племена, дикие совсем и не племя, а племена. Да ими же полна история. И вспомните, какие они дикие. Это же гунны таинственные, которые «пришли, аж с Тихого океана». Чего им на этом океане не сиделось? Да просто их не знали совсем скученные народы, ведь они только высовывались из своих предгорных пещер за дровами, набрал вязанку и назад – в пещеру. Поэтому и плели про них всякую чушь. Увидят, испугаются и бегут к себе наверх. Да и, правда, они были страшные, небритые, в шкурах, глаза горят от удивления, что увидели таких горных красавцев: в пенсне и шляпах тирольских, с перышком. В общем, боялись друг друга, не знали совсем ничего друг о друге, фантазировали.

Теперь «реконструируем» их переселение, о котором так много говорят нашим доверчивым детям в школе. Кто–нибудь знает, какие им реки надо было форсировать с грудными детьми и хоть какими–то пожитками? Ведь все реки текут в Ледовитый океан, а по пути им надо было форсировать рек с под сотню, в том числе великие, шириной в тех местах километров по несколько, а иногда и по двадцать–тридцать километров. Уверен, что Обь, Енисей и Лену они бы приняли, подойдя к ним, за океан, другого–то берега не видно. Да и европейские реки, впадающие в Белое море и Балтику, тоже не маленькие, другой берег тоже еле виден. А они идут и идут, как сумасшедшие, делать им больше нечего, лет сто, поди, шли. Вспомните военных. Как война, так больше и проблем нет, как реки форсировать. Даже последнюю войну вспомните. Форсирование Одера, Вислы, Днепра. Вся история войны – это история форсирований. И реки–то не слишком большие, так себе, речушки по сравнению с Северной Двиной хотя бы. У военных понтоны железные, саперы многоопытные, денег миллиарды, я уже не говорю о дизелях и пароходах. А тут гунны с детишками, баржи на себе по тундре тащат от реки к реке километров по пятьсот, а всего десять тысяч километров, если по прямой считать, а компаса–то у них еще не было чтобы попрямее идти. Шли, чтобы справа море было видно, а не то уйдешь в Сахару. А им–то надо в Европу, историков пугать своим видом. Так что не было никаких переселений народов, дурь это несусветная.

Леса Прибалтийские относительно узкие, не сравнить с Великой русской равниной. Там и лесов–то нынче нет совсем, так, перелески. В горах совсем нечего стало есть,– расплодились, пришлось спускаться в леса. Сначала робко, потом смелей. Познакомились с лесными людьми, от них пахнет дурно. Но делать нечего, меняться начали шкурками и медом с одной стороны, произведениями «искусников–мастеров – с другой, попросились поохотиться, те – разрешили, жалко, что ли, тайга большая. Не без драки, конечно, ругались, ссорились. Дикари они и есть дикари: сильные, выносливые, весь день на ногах, и питание неплохое, мясное. Поэтому воевать с ними – себе дороже. Мирно стали жить, дикари понятливые были, быстро все схватывали, и лет через двести их совсем уже нельзя было отличить от горцев, тоже при галстуках и с пером на шляпе. Руду совместно нашли в Руре, уголь каменный, печи поставили совместные и начали называться не гуннским, а уже германским народом, Но все равно во множественном числе – германские племена. Пока, правда, со многими князьями, потом убавят их количество до приемлемого уровня. Вот вам и вся история германского народа. На одной странице.

Забыл сказать про богов. У жителей лесов кой–какие и свои были, родные им. У скученных приальпийских – боги тоже были. Но население так перепуталось. Боги – тоже. Деметра с Персефоной там не появлялись, Кибела с папочкой Аттисом – тоже, они болтались где–то около Средиземного моря, где потеплее. Через Альпы, там, где Суворов Чертов мост брал, тоже не ходили, летом опасно, а зимой – холодно. Теперь объединенные германцы, вместе с австрияками, — тоже не ходили на юг, пока. А потом осмелели и первыми пошли: ба, а там Римская империя и Христос уже родился. А они и не знали. Посмотрели: виноград кругом растет, сладкий какой, и вино хорошее получается, весело от него. Не то, что от пива. И теплынь какая, январь, а у них все раздетые ходят, в сандалиях. Вернулись с разведки, мечи начали ковать, завоевывать собираться. Пошли завоевывать, вернулись с христианством. Официальные лица все поголовно христианами стали, а народ нет, лет пятьсот еще своим старым богам молился, табу все блюл, праздники языческие справлял, в приметы верил, заговаривал болезни и носил амулеты. Почитайте Фрэзера, он о германских языческих «остатках», современных ему, очень много пишет. У германцев, конечно, не так все перемешалось, как в Южной Америке, но и чистым христианством не назовешь. А графы и бароны германские потому быстро в христианство перешли, что там в ту пору очень интересная для них сексуальная жизнь обнаружилась, очень уж общественную напоминала, сплошные праздники и все с сексом общественным. Народ этого не знал, а когда узнал, было уже поздно, отменили это все. А то бы, и народ раньше перешел в христианство, потом долго жалели.

Я хочу сказать этим, что узкие длинные равнины, длинной стороной своей граничащие с предгорьями, более пронизывались с этой границы новыми веяниями. И той и этой стороне, нужен был контакт, он был взаимовыгоден для обеих сторон, поэтому и осуществился столь безболезненно. Не надо представлять этот контакт непрерывным фронтом. Это скорее две расчески соединились зубьями, и «проросли» друг в друга, и стали единым крепко сшитым организмом. Инженеры, когда хотят соединить что–нибудь тонкое покрепче, тоже делают зубчики на обоих полотнищах, входящие друг между друга. Шов получается длиннее и крепче. Надо принять во внимание и то обстоятельство, что между горами и лесом не было открытого пространства, как «следовой вспаханной полосы» на советских границах, леса непосредственно переходили в горы. Это облегчало контакт. Ни та, ни эта стороны не переходили эту опасную контрольно–следовую полосу. Поэтому скученные и рассеянно–изолированные народы Западной Европы объединились намного ранее, чем народы Восточной Европы, и уже через 100 лет были едины, создали единую промышленно–торговую систему, выгодную для всех. Прогресс пошел еще веселее, ведь рассеянно–изолированные народы юга Балтики не были глупей, они просто не знали, что можно жить лучше, приложив некоторые усилия. А теплый ватерклозет лучше выгребной ямы с надписью М и Ж.

В корне отличалась обстановка в лесах Великой русской равнины, раскинувшейся от Карпат до Урала, от условной линии Брянск – Пенза до Балтики и Белого моря. Здесь через каждые 50 километров в шахматном порядке сидели в лесах народы, далеко не полный список которых представлен в летописях, ибо сами летописи эти написаны в начале 18 века, а не около 1000–го года, как про них историки врут. И в этом вопросе я полностью согласен с авторами «Новохрона–2». Но, об этом я уже писал. В этническом отношении эти народы были почти идентичны между собой и почти идентичны с лесными пруссаками будущих Германии и Польши, «советской» Прибалтики. Одним словом – европеоиды. Они были точно на такой же стадии развития, как и германские племена перед объединением со своими предгорными соседями. Но у них была только одна страшная особенность, они были напрочь отрезаны от всего остального мира, сперва естественными границами, затем тысячу лет – искусственными, с «контрольной следовой полосой» и вышками с пулеметами. Я не оговорился, поэтому и выделил этот срок. Тот узкий перешеек, соединявший их с Западной Европой около Балтики, был ареной тысячелетней борьбы, притом, кого с кем – неизвестно. Всех со всеми. Недаром в этом месте столько образовалось государств–мелочевок, и сегодня препятствующих общению крупных этносов. Это стратегический пункт, очень выгодный пункт и здесь дрались точно так, как дрались за пещеры предгорий скученные народы. Только один пример. Прибалтика, не имеющая ни одного килограмма природных запасов цветных и редких металлов, вышла к концу 20 века, чуть ли не на первое место в мире по торговле ими, снимая «пенку» толще самого молока. Поэтому они очень быстро «преодолеют кризис развала СССР», если уже не «преодолели» когда я это пишу в мае 2000 года. И никоим образом это не надо ставить им в заслугу. Это бог им послал за что–то. А они пользуются этим, думая, что такие умные. Обольщаются. Им надо быть скромнее, а к себе относиться по заслугам своим, ибо одна половина их сотрудничала с Гитлером, а вторая со Сталиным, «равноценными» убийцами.

В Карпатах сидели скученные народы, как сельди в бочке, и никого не пускали, ни с той, ни с этой стороны. Не потому, что не знали, что такое пошлина, а потому, что сами всех боялись. Думали, что к ним идут соседи с целью воткнуться между ними, а им там самим уже жить негде, как аисты – на шесте. На Урале и в Зауралье жили точно такие же, лесные, рассеянные, изолированные народы, только глаза чуток уже, и то, не у всех. На севере – Ледовитый океан, само название говорит, что дальше ничего нет, конец мира. На юге граница была вообще самая страшная, шириной почти в 1000 километров и ни одного дерева, от дождя хотя бы укрыться. В степях бродили совершенно разные, но как бы люди. Как высунешься из леса, – прощай, пойдешь пешком, далеко, на берег моря, а потом поплывешь в рабство. Целые народы промышляли этим «бизнесом», до сих пор отвыкнуть не могут. Потому, как очень маленькие «издержки производства», почти вся цена – прибыль. Да и представьте, как чувствует себя человек, хоть и «разумный», «хомо сапиенс» по–иностранному, когда всю жизнь, просидевши в лесу, окажется вдруг на бывшем Калининском проспекте, в бывшем знаменитом двухэтажном гастрономе, где только за одной колбасой стоит человек триста, не считая десятков наименований других очередей? Оробеет ведь? Так и лесной житель на равнине, в точности, даже еще страшней. Поэтому в леса никто не ходил, и из леса не показывались. Граница на замке, как говаривали гордо советские руководители, считая, что это хорошо, дебилы. Впрочем, и «царские сатрапы», начиная с самого Рюрика, думали точно так же, но я это еще должен доказать. Но не сейчас, ниже. В итоге будущий центр России навсегда отделился от мира прочнее, чем все остальные равнины мира от своих предгорий, лучше, чем Австралия океанами.

Об этой истории России неизвестно ничего. У самих азбуки не было как в Австралии, другие, как в Австралию, к нам не ездили. Те несколько строк про скифов, какие нам оставили древние писатели, к нам никакого отношения не имеют, древние писатели писали про участок «главного проходного двора», проходящий в Причерноморье, но нас–то там никогда не было, как я и показал только что. Поэтому мне ясно, что потребуется «реконструкция», которой я подверг Австралию. Беда моя, правда, в том, что про Австралию написано много, все их табу, вся их магия, все приметы и все «вырывания зубов», «заточения молодых девушек» и так далее – наперечет. Они сопоставлены, проанализированы многочисленными авторами. Я же с древними русскими остался один на один, без свидетелей. Поэтому, с одной стороны, могу писать про них, что хочу, с другой стороны, этому можно не верить. Моя же цель, чтобы мне поверили, не на все сто процентов, конечно, но и не на ноль процентов. Про айнов у Куросавы есть знаменитый фильм. Почти весь земной шар его видел. Думаю, что элементы их жизни, присущие даже австралийским аборигенам, могут быть использованы и для реконструкции жизни на Великой русской равнине, правда, без гор, по которым лазят айны. И у нас значительно холоднее. У айнов попадает немного мокрый снег и тут же растает, а у нас он, лежит, чуть ли не полгода. Поэтому и у эскимосов есть что взять. У австралийцев можно взять, конечно, не их жару, но относительную сытость их позаимствовать можно. Доказательство? Нате: в России всегда продукты питания, как и в Австралии, стоили очень дешево, помните об этом. Дешевизна просто так не бывает, как и в Австралии.

К этим данным нужно прибавить древний русский фольклор. Любви, на которой я много сделал обобщений по австралийцам, в ее полном развитии, у нас, по–моему, не было. Если была бы, то – отразилась соответственно, в более высоких чувствах. Что у нас о любви есть? «Ванька Таньку полюбил» есть, но какая–то она пренебрежительная, не яркая, не всепоглощающая, как некоторые примеры на Западе. Она скорее констатирует факт совокупления, нежели любви. Примерно, так как это произошло под деревом с молодыми айнами ранней весной из фильма Куросавы. Старинные казацкие песни о любви, о любви «русского ямщика» и тому подобное, я в расчет принимать не буду. Это было все уже в 19 веке, в самом крайнем случае, в 18–м, а мы рассматриваем приблизительно 9 — 11 века, может быть чуток раньше, например, 3 век, ровесник Диоклетиана, но не римского, а константинопольского («новохрон–1»).

Песня–танец «А мы просо сеяли, сеяли, а мы его – вытопчем, вытопчем» — мне подходит по следующим причинам. Во–первых, она очень древняя, про те времена, когда и ржи еще на Руси не было, не говоря уже о пшенице. Историки подтверждают, что первым на Руси появилось просо, из которого делают пшенную кашу, единственную нашу кашу тех времен, да и многих последующих, вплоть до сегодняшнего времени. Не знаю точно, но на Западе вроде кашу такую не едят, а просом цыплят маленьких выкармливают, зерно очень мелкое, удобное для них. Во–вторых, песня эта очень информативна, даже в том до минимума сокращенном виде, в котором она мной воспроизведена. В молодости я ее знал поподробнее. Дело в том, что ее поют две шеренги, стоящие друг против друга, одна женская, вторая – мужская. Женская шеренга наступает на мужскую и поет, что они просо сеяли, и останавливаются. Мужская шеренга наступает на женскую, тесня ее назад, и поет, что вытопчет посевы женщин. И вот так то, наступая, то, отступая, поют до конца, попеременно. Жалко, слова остальные забыл, а найти – ноги собьешь. Но, для моих выводов и этого достаточно. Итак, выводы.

Песню–танец надо понимать как групповое заигрывание. Ибо «топтать просо» никто не собирается, разве что в переносном смысле. Но, все–таки, групповое, которое ближе к тому, естественному, что имелось в наличии. Пусть будущие историки здесь «видят» нечто более им приемлемое, «высоко моральное», но я вижу здесь именно то, что сказал. Может быть, это «воспоминание» всего лишь о групповом браке, о половой несдержанности, «праздник инцеста», наконец. Но «вспоминать» будут все равно то, что было. Это косвенно подтверждает мое предположение о недавнем отсутствии парной любви. А из парной любви вы видели, что можно вывести, в том числе и табу на братско–сестринский инцест в тотеме. К этому можно добавить, что слово «топтать» выражало не только топтать просо, но и курицу петухом, и женщину мужчиной, да и сегодня еще так говорят, особенно, когда хотят передать слушателям–мужчинам свою хвастливую лихость.

Приведу слова Ибн–Фадлана про нас (10 век, если не врут): «Они приходят из своей страны и бросают якорь в Итиль (нынче Волга), которая есть большая река, и строят на ее берегу большие деревянные дома; в одном же доме собирается их десять, двадцать, также менее или более. У каждого из них есть стул, на котором он сидит (под вид трона, что ли?) вместе с красивыми его девушками для торга; иной сочетается со своей девушкой, а его товарищ смотрит на него; часто же собираются многие из них в таком положении, одни в виду других. Иногда приходит к ним купец покупать у одного из них девушку, застает его сочетающимся с нею, и тот не оставляет ее, пока не кончит соития своего».

Видите какая «простота» нравов? Как в стаде животных. Отметим здесь еще, что широко продают рабынь, где, интересно, их взяли, в какой войне, с кем? Или вырастили их на своем «огороде»? И, заметьте, продают женщин, про мужчин не говорят. Но мы знаем уже, что в те времена был жуткий дефицит женщин на земле, везде, кроме Австралии. Там дефицит был, но поменьше, не жуткий. Пока у меня больше вопросов, чем ответов на них. Подождем.

Если кто–то хочет сказать, что Ибн–Фадлан «нагло врет, стараясь опорочить», тогда я спрошу: а зачем ему это? Ведь он партнер торговый, а не официальный враг государства Российского. Если Ибн–Фадлан написал это позже, чем в 10 веке, что вполне вероятно, судя по нескольким версиям «новой хронологии», то и это не имеет особого значения. Ибо видно, что описывается древняя история, не 16 века даже, так как в 16 веке порядки были совсем иные, и я об этом уже сообщал во вводных главах.

Вместе с тем не надо забывать и то, что я уже упоминал в том же месте вверху, что женщина на Руси, по мнению других авторов, живших несколько ранее Ибн–Фадлана, была в несравненно более высоком статусе, практически равном мужскому. (Имела собственную дружину, в частности), но там речь шла исключительно о княгинях, к мнению которых мужья–князья очень даже прислушивались. Так что, с рабынями на продажу прошу их не путать. И еще одно. Продавцы рабынь, русские, могли быть родом из мест, где–то около Ярославля, Ивановской области, будущего Нижнего Новгорода, Чувашии, Татарстана или с бассейна реки Оки. Ибо как бы они оказались на Волге, ближе к ее низовьям, к рынку, не из Белгородской же или даже Смоленской области, оттуда в те поры на Волгу было не попасть ни при каких обстоятельствах. Большая русская равнина, недаром она же Великая. Вы видите, я и чувашей, и татар к русским причислил. А куда мне их причислить, если они живут средь русских, многие века, притом вперемешку? Насчет татарского ига я скажу то же, что и авторы «новохрона–2», что не было его, а подробности об этом ниже, ибо они у меня несколько не совпадают с новохроновскими.

Насчет религии русских в те поры Ибн–Фадлан тоже сообщает кое–что: «Во время прибытия их судов к якорному месту каждый из них выходит, имея с собою хлеб, мясо, молоко, лук и горячий напиток, подходит к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, а кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы. Он же подходит к большому изображению, простирается перед ним и говорит: о господине! Я пришел издалека, со мной девушек – столько и столько–то голов, соболей столько и столько–то шкур, пока не упоминает все, что он привез с собой из своего товара. Затем говорит: этот подарок принес я тебе, и оставляет принесенное им пред столбом, говоря: желаю, чтоб ты мне доставил купца с динарами и дирхемами, которые купил бы у меня все, что желаю [продать] и не прекословил бы мне во всем, что я ему ни скажу; после он удаляется. Если продажа становится затруднительной, и время ее продолжается долго, то он возвращается с другим подарком во второй и третий раз, и если желаемое им все еще промедляется, то он приносит одному из тех малых изображений подарок и просит его о ходатайстве, говоря: эти суть жены господина нашего и его дочери, и он не пропускает ни одного изображения, которого не просил бы, и не молил бы о ходатайстве, и не кланялся бы ему униженно. Часто же продажа бывает ему легка, и когда он продает, говорит: господин мой исполнил мое желание, должно вознаградить его за это. И берет он известное число рогатого скота и овец, убивает их, часть мяса раздает бедным, остальное же приносит и бросает пред большим столбом и малыми, его окружающими, и вешает головы рогатого скота и овец на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят собаки и съедают это, тогда этот, который это сделал, говорит: мой господин соблаговолил ко мне и съел мой подарок».

Тут оказалась не только религия, но и нравы, в полном комплекте. Начну с религии. Как мне кажется, судя по религии, время это несколько позднее, чем я описываю. Тут уже существует общество, притом хорошо уже организованное. Со временами образования тотема и табу его не сравнишь, но христианства еще явно нет. Эту религию я охарактеризовал бы краткой формулой: «ты – мне, я – тебе». Но по этой формуле мы и сегодня живем. Истинная наша религия именно эта, а не та, которая «считается». Значит: родились с ней, христианство пережили, коммунистов перетерпели, в возрождении христианства оказались, при «новом» капитализме формула не исчезла. Это значит: с ней и помрем. Это очень важный вывод, несмотря на то, что здесь описаны хоть так называемые великороссы, хоть чуваши, хоть татары. Из текста так и прет взяточничеством. Или вы не поняли и мне надо объяснять?

На сегодня, чтобы было понятнее, эта религия выглядит так. Приходишь в контору с подарком в виде «добрый день», маленьком, и говоришь: мне надо «купца с динарами», новую квартиру, место в детском садике, справку о состоянии моего здоровья, желательно все вместе и сразу. Вас прогоняют с порога. Тогда вы приносите шоколадку, например, вечному мэру Москвы или очередному председателю российского правительства. Можно брать ранги помельче, например, начальников, тоже вечных, ЖЭКа, СОБеса, здравотдела и прочих. Вас прогоняют второй раз. И – третий. Тогда вы разыскиваете «одно из малых изображений», окружающих «большой столб с лицом похожим на человеческое» и вручаете отвергнутую «большим столбом» шоколадку этому «малому столбу» с просьбой о «ходатайстве». Если и это не приносит желаемого результата, то вы «не пропускаете ни одного изображения», обходите все «малые столбы с человеческими лицами и кланяетесь униженно». Дошло, наконец?

Кто эту религию изобрел, «снизу» всенародно возникла она или «сверху» идет, не знаю пока. Знаю точно, что это было до «татаро–монгольского ига», не «испорченная» им «религия». Значит, религия наша, родная, великорусская, во всех лесах от Ярославля до Нижнего Новгорода распространенная, с древнего мира и до сегодняшнего дня мая 2000 года. Надо узнать, конечно, истоки этой религии, но у меня пока мало информации для этого. Если вспомнить шеренги сеющих и топчущих, то, может быть, и всенародная религия, но это пока строго предварительный вывод, малообоснованный. Но другой вывод, обоснованный на все сто, всеми прошедшими столетиями, в том числе и заканчивающимся, не покажется вам, уважаемые сограждане, приятным. А для меня он просто огорчительный. Дело вот в чем.

Ладно, все эти прошедшие века мне с вами не давали возможности «реформироваться» на западноевропейский лад различные «обстоятельства», например, татаро–монгольское иго, которого фактически не было, ладно. Но сегодня–то нам кто мешает? Все–таки у нас с вами сегодня демократия, хоть и куцая, тоже по формуле: «ты – мне, только тогда, я – тебе». Но, менять–то, хотя бы эту формулу, можно? А вы все голосуете за эту же формулу, даже студенты. Но даже в Африке уже, в самой дикой Африке, студенты уже не такие как вы. Они уже «передовые». А вы все ходите: с дискотеки на «балдеж», с балдежа – опять на дискотеку. И вам совершенно нет никакого дела до «формулы любви». И на которую надо менять нашу столь осточертевшую веками формулу. А, за Явлинского, который хотя бы пока на словах, хочет сменить нашу формулу взяточников и взяткодателей на более приемлемую формулу, вы не голосуете, вы не голосуете вообще, вам некогда. И вы даже не обижаетесь, когда Высоцкий говорит про нас: «Траву кушаем, век – на щавеле, скисли душами, опрыщавели». Я иногда пессимистически думаю, что это уже конец нации.

Вы хоть понимаете, что религия наша, «возникшая» не позднее 10 века, до христианства, и в христианстве современном такая же осталась. Церковь беспошлинно «ввозит» нам водку и сигареты, а продает втридорога, как будто пошлину платила, и ввозит не ладан, не просфорки для нас, а отраву для нас. А ради чего? Для чего? Для своего, а не нашего с вами, «величия», заключающегося для нее, «православной», в золоте, в этом дьявольском металле. А для отвода глаз заповеди: не убий, да не укради, слушай родителей». Осталось «ввести» в наших «храмах» и женских монастырях проституцию «валютную». Известная древняя богиня, не христианская, правда, языческая, Кибела, говорит, что выгодное это дело. Наверное, мы не исправимся. И еще раз простите за «не относящиеся к делу» отступления.

Ибн–Фадлан упоминает также о том, что русские сжигают своих покойников. Он этим несколько удивлен, все остальные закапывают в землю. А ему, дескать, объяснили русские, что закапывать нехорошо, черви едят покойников и их душам неприятно поэтому. А с дымом они сразу улетают туда, куда следует. Тут видна изворотливость русской мысли, как у новых эмигрантов, последних, четвертой или пятой «волны», подливающих воду в бензин на американских бензоколонках. А их предки далекие, «подлили воды» Ибн–Фадлану. Им надо было сказать ему честно. Мол, зимой у нас холодно, земля промерзает на полтора метра, иногда даже больше, а люди мрут в основном зимой, когда просо съели, охота не ладится. Не в снег же их закапывать, да и лопат, мол, у нас нет, вообще железа нет в этих краях, едва на топоры хватает. А деревянными лопатами, которые у нас в ходу, мерзлоту не возьмешь. Зато дров много, в лесу живем. Вот мы и сжигаем, чтобы не пахло. Надо полагать, что христианство изменило этот порядок со сжиганием покойников, а может, и железа больше стало, на ломы и кувалды стало хватать.

Ибн–Фадлан говорит, что лично присутствовал на похоронах русского. Вот как он это описывает: «Мне говорили, что они делают со своими главами (? – мой) при смерти их такие вещи, из которых малейшая (?) есть сожжение; посему я весьма желал присутствовать при этом, как я узнал про смерть знатного у них человека. Они положили его в могилу и накрыли крышкой, в продолжение десяти дней, пока не кончили кроения и шитья одежды его. Это делается так: бедному человеку делают у них небольшое судно (он же не знал, что это гроб; у них хоронят без гробов, дерева нет), кладут его туда и сжигают его. У богатого же они собирают его имущество и разделяют его на три части: треть дают семье, за треть кроят ему одежду, и за треть покупают горячий напиток, который они пьют в тот день, когда девушка убивает себя и сжигается вместе со своим хозяином. Они же преданы вину, пьют его днем и ночью, так что иногда умирает один из них с кружкою в руке. Когда же умирает у них глава, то семья говорит девушкам и мальчикам: кто из вас умрет с ним? И кто–нибудь из них говорит: я! Когда он так сказал, то это уже обязательно для него, ему никак не позволительно обратиться вспять, и если б он даже желал, это не допускается; большею частью делают это девушки».

Что из этой цитаты можно извлечь для нас полезного? Слово «глава» не совсем понятное, но явно это не отец. Может быть хозяин, владелец, мелкий вождь, глава тотема, или что–то другое в этом роде. Но не отец. Слово «малейшее» надо вероятно понимать как «самое малое» – есть сожжение. Что такое самое большое, что можно сделать с дорогим покойником, тоже не понятно. Может мавзолей как у Ленина? Любопытно, что одежду ему шьют 10 дней, и на это дело требуется треть имения богатого покойного. Не простой, видать, саван. Из того, что только треть дают «семье», следует, что эта «семья» не очень–то правомочна, скорее это просто дворня с наложницами, одна из которых разделяет участь покойного хозяина. И почему мальчики и девочки, а не дочери и сыновья?

Очень заинтересовала меня невидимая простым глазом связь. Вот она: угощают горячим напитком, спрашивают желающих, один говорит да, отказываться уже нельзя – сжигают с хозяином. Притом к умершему хозяину всегда присовокупляется именно девушка, то есть очень молодая особа, но не жена и не дочь. Ибн–Фадлан все время говорит «девушка». А вот Маврикия Стратега просто–напросто обманули, как Ибн–Фадлана по поводу причины сжигания, ибо он пишет: «Скромность их женщин превышает всякую человеческую природу, так что большинство их считают смерть своего мужа своей смертью, и добровольно удушают себя, не считая пребывание во вдовстве за жизнь» (6–7 века). Во–первых, собственно жен и не было, как ясно дает понять нам Ибн–Фадлан. Во–вторых, что это за женщины у русских, которые все подряд «превышают всякую природу человеческую»? Сплошные александры матросовы, закрывающие своим телом вражеские амбразуры. А Ибн–Фадлан, хотя и не говорит прямо, но из контекста видно. Напоили с «горя» бабу до беспамятства «горячим напитком» и говорят ласково: «мы тебя сейчас с ним положим. Нет, больно не будет». Недаром все подряд иностранцы, как сговорились, отмечают полное «равенство» русских мужчин и женщин в употреблении спиртного.

Скажу, пока не позабыл, почему я не цитирую русских историков. Во–первых, им неоткуда взять свои знания о тех временах, кроме источников, которыми и я пользуюсь. Во–вторых, они их немного подправляют, а мне этого не надо. Вот один пример. Л. Лебедев: «Во всем присутствует представление о чистоте совести, которая настолько превыше всего, что никакие земные блага, соблазны или сама смерть не должны заставить человека изменить ей. Здесь приходится вспомнить то, с чего мы начали, — отсутствие чрезмерной привязанности русских людей к земному благополучию и комфорту. Земные блага и ценности отступают на второй план именно потому, что важнее их, превыше, ценность духовная – совесть».

Это он так «реконструирует» Прокопия Кессарийского, который сообщает: «Образ жизни у них, как и у массагетов, грубый, безо всяких удобств, вечно они покрыты грязью, но по существу они неплохие люди и совсем не злобные, но во всей чистоте сохраняют гуннские нравы». А «ценность духовная» уже изложена мной в цитатах из Ибн–Фадлана и Маврикия Стратега. Таких маленьких «неточностей» у русских историков на каждой их странице навалом. А мне–то от этих «времен» надо вернуться еще назад, в более ранние времена. Как же я вернусь в них на такой «основе», фундаменте, который мне соорудили Лебедев, Карамзин и другие, из всех сил своих старающиеся «приукрасить» русских.

Еще интересно, как русские приручили диких собак. Так и во всем мире сделали. Ибн–Фадлан о приношении жертв «столбам с человеческим лицом»: «…часть мяса … бросает пред большим столбом и малыми, его окружающими, и вешает головы рогатого скота на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят собаки и съедают это». Моих комментариев, я думаю, не требуется.

Медицинские услуги из Ибн–Фадлана: «Когда один из них заболевает, то они разбивают ему палатку вдали от них, бросают его туда и кладут с ним кое–что из хлеба и воды, но не приближаются к нему, не говорят с ним, даже не посещают его во время болезни, особенно когда он бедный или невольник. Если он выздоравливает и встает, то возвращается к ним; если же умирает, то они его сжигают, а если он раб, то оставляют его в том положении, пока его не съедают собаки и хищные птицы». К медицинскому карантину эти правила не имеют никакого отношения, как можно подумать. Тогда бы сжигали всех умерших, в том числе и рабов, а не распространяли бы заразу с «помощью» собак. Это скорее можно отнести к мнению, что «на все воля божья». Проглядывает и сострадание, правда, смешанное с выгодой: вдруг оклемается и «на работу выйдет»? Поэтому оставляют хлеба и воды. А не ходят к больным, исключая богатых, тоже ясно почему, «общество» уже сильно расслоено. Если бы они поступали, как большинство животных, то есть бросали бы всех больных, без исключений, то у них была бы «первобытная орда». А тут дело пахнет почти государством, с кремлевской больницей. Черствость народного характера тоже видна. Что, у больных и родственников никаких нет? Есть, конечно, иначе и относить больных в уединение некому бы было, государственных похоронных команд, я думаю, еще не создали? А, заразы, как я показал, не боялись. Больной — «отрезанный ломоть», иначе я назвать это правило не могу. Присовокуплю сюда очень распространенный обычай у северных народов «оставлять стариков у костра с некоторым запасом дров» и уходить от этого костра на долгие годы. Но они–то кочевники им надо «кочевать» туда, куда кочуют якобы их олени. А нам–то, зачем это, оттащил метров на 200, чтобы не пахло, и стонов не было слышно, и считай, что «откочевал». «С глаз долой, из сердца – вон», гласит русская поговорка, а вышеупомянутый Лебедев втолковывает нам про «ценности».

Специальный абзац выделяю. Его надо было предпослать всему разделу об иностранных мнениях о нас, но и тут можно. Главное, обратить внимание. Что иностранцу больше всех бросается в глаза? То, чего у него на родине нет, например деревянные ложки, берестяные туески и матрешки, которые везут от нас нынешние иностранные туристы. В те времена «матрешками» были наши особенные от них нравы. Это и «преданность наших жен», и способы похорон, и «медицинское обслуживание», и многое другое. Поэтому о рабах они говорят деловым тоном, а о «похоронах» с изрядной долей удивления, коллекционируют. Поэтому я вряд — ли найду у них отражение многих черт русских, свойственных им самим. Они эти черты просто не замечают, как вдыхаемый воздух.

Женский вопрос. Хлебников: «Низкое, подневольное положение женщины объясняет тот факт, что их судьбой распоряжались произвольно, на общей сходке рода племени, как это видно из народных песен». С. Соловьев: «Многоженство у всех племен славянских есть явление несомненное; наш летописец говорит о восточных славянах, что они брали по две и по три жены; обычай многоженства сохранился и долго после введения христианства». Д. Иловайский: «Рай они воображали себе каким–то цветущим, зеленым садом; но он принадлежит собственно людям свободным; а женщины и рабы должны там по–прежнему служить своим господам». Про многоженство запомните, потом я найду ему причину.

Русские и славяне, по мнению Ибн–Даста – разные народы. «Что касается Руси, то находится она на острове, окруженном озером. Остров этот, на котором живут они, занимает пространство трех дней пути; покрыт он лесами и болотами; нездоров и сыр до того, что стоит наступить ногою на землю, и она уже трясется по причине обилия в ней воды. Они имеют царя, который зовется Хакан–Рус. Они производят набеги на Славян, подъезжают к ним на кораблях , высадятся, забирают их в плен, отвозят в Хазран и Булгар и продают там. Пашен они не имеют, а питаются лишь тем, что привозят из земли Славян. Они не имеют ни недвижимого имущества,ни городов, ни пашен; единственный промысел их – торговля соболями, беличьими и другими мехами, которые и продают они желающим. Одеваются они неопрятно; мужчины у них носят золотые браслеты. С рабами обращаются хорошо и заботятся об их одежде, потому что занимают их при торговле. Городов у них большое число (выделено мной), и живут на просторе… Мечи у них сулаймановы.… Между ними нет розни.… Есть у них знахари, из коих иные повелевают царю, как будто они начальники их.… Приносят в жертву: женщин, мужчин и лошадей… Шаровары носят они широкие: сто локтей материи идет на каждые». Под этой цитатой подпись: «Абу–Али Ахмед ибн–Даста (ибн–Руста). Книга драгоценных сокровищ. Ок. 930 // Гаркави А..Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870. с. 267 – 269.

«Страна славян – страна ровная и лесистая; в лесах они и живут. Они не имеют ни виноградников, ни пашен. Из дерева выделывают они род кувшинов, в которых находятся у них и улья для пчел, и мед пчелиный сберегается. Это называется у них сидж, и один кувшин заключает в себе около десяти кружек его. Они пасут свиней наподобие овец». Под цитатой этой подпись та же, с. 264 – 267. Обе цитаты разнесены страниц на 30 в «цитатнике»: Размышления о России и русских. 1–17 вв. М., «Правда Интернэшнл», 1996.

Наша знаменитая русская баня по весьма обоснованному мнению Ибн–Дасты это не что иное, как жилой дом: «Холод в их стране бывает до того силен, что каждый из них выкапывает себе в земле род погреба, к которому приделывает деревянную остроконечную крышу, наподобие христианской церкви, и на крышу накладывает земли. В такие погреба переселяются со всем семейством и, взяв несколько дров и камней, зажигают огонь, и раскаляют камни на огне докрасна. Когда же раскалятся камни до высшей степени, наливают их водой, отчего распространяется пар, нагревающий жилье до того, что снимают уже одежду. В таком жилье остаются до весны». Похоже на славянскую хату, когда она чуть–чуть «вылезла» из земли, приблизительно на две трети. Одна треть оставалась в земле, две трети, «вылезшие» из земли стали плетнем, обмазанным глиной и побеленным, с окошечками, затянутыми бычьим пузырем. Крыша осталась прежней, но вместо земли покрыли ее соломой. А то земля тяжелая. Почему так строили? А потому, что леса не было у славян, только тальники или вербы по речкам. Потому и храмы строить начали из камня, как в Италии или Малой Азии. Пол и сегодня в таких хатах земляной, шелухой от семечек, вдавленных в землю, отшлифованный. На болотах такой «дом» или баню не сделаешь, поднимать из земли–то надо повыше, чтобы было посуше. И лесу много, чего здесь его жалеть?

Начну анализировать цитаты для того, чтобы вы не верили им, когда будете читать их сами, в других «изданиях». Во–первых, Ибн–Даста не такой дурак, чтобы ровно через две строчки противоречить самому себе. Сперва сказать, что «они не имеют городов», и тут же поправить себя: «городов у них большое число». Цитату я не прерывал. Живут на болотном острове и плавают на кораблях. Это куда же они «плавают» по болотам, окружившим их озеро, с острова на этом озере? Дальше берега этого озера не только на корабле, на лодке не поплывешь. Оказывается, они плывут в Хазран, я думаю, в Хазарию, что на устье Волги, или в Черное море через Азовское и Дон, или прямо по Днепру, к болгарам. И, оказывается, что они по пути рабов назавоевывали, и везут их продавать. А сами, «новгородские», оказались в казацких штанах, какие только турки носят, но значительно уже. Бедный Ибн–Даста, ты попался в руки к компиляторам цитат, из которых они сделали твое «произведение» заново, в своих целях, притом, выставив тебя совершенным дураком.

Я бы мог, конечно, добраться до самого Ибн–Дасты, перевести его на русский и посмотреть, что говорит он сам обо всем этом. Но на одно это надо положить полжизни, а у меня времени нет. На это и рассчитывали его «переводчики» и «дергатели» цитат, представляя мне «независимое мнение о русских» в «удобном для моего чтения виде». Я просто отредактирую их текст так, как его писал первичный автор. И разделю его по народам, которые он описал.

Во–первых, он описал казаков на знаменитом острове средь Дона, штаны которых компиляторы отделили от самих казаков. Домов, конечно, они не строили, плавали по Дону, а не по мифическому озеру и хватали по берегам тех, кто попадется, независимо от национальности и вероисповедания. Потом плыли к устью Дона и продавали. Этим и жили, зачем им пашни? Торговлю соболями я бы пока у них отнял и положил в копилку. Мечи сулаймановы, то есть турецкие, я им оставлю, так как они честно их заработали на работорговле. Неопрятную их одежду, оставляю на них, все равно женщин у них нет, постирать. Они гомосексуалисты, поэтому между ними и нет и розни. Золотые браслеты я оставлю тоже на них, но не на всех, ибо это и отличает у них «мужчину» от «женщины». То, что они едят только то, что привозят от славян, которые тоже не пашут и не сеют, а только держат улья, я оставлю на совести «компиляторов». Прибавлю только от себя к Ибн–Дасте: недаром у нас все песни и сказки про соловьев, да казаков–разбойников и игры у детей в них же. Только недавно заменились на «наших–немцев» и «красных–синих».

Пойдем дальше. Следующий народ – это новгородцы, настоящие русь. Из копилки им вручаю соболей и белок для торговли, но не всех, только половину. Торгуют они с западом. Болота оставляю с ними. Половина городов – тоже у них. Царя им не оставляю, беру его пока в копилку, ибо у них подобие демократии, взятой, правда, по–обезьяньи и с издержками, на западе. На юг и восток они не ходят. Там сплошные болота, можно только зимой, как их и завоевывали потом русские же, но уже цари. Рабов я тоже заберу от них, от греха подальше.

Третий народ – это где–то Ярославль, Владимир, в верховьях Волги. Им отдаю половину соболей, половину городов, всех рабов, царя с патриархом, простите, с главным колдуном, не в христианстве ведь еще. Признаю, что царь иногда бывает ниже колдуна, у них разделение властей, к чему мы сегодня, в 2000 году, тоже стремимся, но нынешний царь пока всю власть перехватывает, вместе с генпрокурорскими правами, но без его обязанностей. Рабов они содержат хорошо, ибо это их собственные граждане, слегка задолжавшие: брали взаймы на постройку дома и пропились на «горячем напитке». Залог пропал, самих взяли в гребцы, потому и кормят хорошо. Плавают по Волге, вниз – хорошо, обратно – вся надежда на гребцов. Этот рассказ продолжает тоже Ибн, но уже Фадлан. В Новгород не ходят, да и не знают про него ничего.

Теперь видите, что русских не только писателей, но и «цитатокомпиляторов» тоже нельзя читать. Собьют с панталыку. Но и без них в некоторых случаях нельзя, хоть что–то можно и у них выведать, но читать их надо с предельной осторожностью.

Прежде, чем переместиться в более ранние времена из нынешнего 10 века, заглянем в 16 век одним лишь глазком с целью узнать, как там идут дела с работорговлей? Из В. Ключевского, целиком и полностью обвиняющего крымских татар: «В начале 16 века южная степь, лежавшая между Московским государством и Крымом, начиналась скоро за Старой Рязанью на Оке и за Ельцом на Быстрой Сосне, притоке Дона… Пленные приливали в Крым в таком количестве, что один еврей–меняла, по рассказу Михалона, сидя у единственных ворот Перекопии, которые вели в Крым, и, видя нескончаемые вереницы пленных, туда приводимых из Польши, Литвы и Московии, спрашивал у Михалона, есть ли еще люди в тех странах или уже не осталось никого». Только прошу вас, Польшу и Литву вычеркните сразу, а Московию оставьте одну, ибо зачем «татарам» ходить сквозь Московию, полную людей, вполне годных в рабы. Это же абсолютно глупо. Это если бы мы в 1986 году, например, пошли «помогать» Афганистану, через Китай.

Дата добавления: 2018-05-31; просмотров: 248; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 16 17 18 19 202122 23 24 25 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!