ЭЛИТАРИЗМ: ПОСТУЛАТЫ, АРГУ- МЕНТЫ И ПСЕВДОАРГУМЕНТЫ 9 страница
За лицемерной риторикой «в защиту прав человека» скрываются усилия по отстаиванию привилегий монополистической элиты, узурпировавшей ключевые позиции в экономической, политической, культурной жизни капиталистического общества — общества всевластия элиты и бесправия масс.
Фундаментальным правом человека является право на труд — именно в труде реализуется его творческая сущность, это, наконец, условие его физического существования. Но такого права капиталистическое общество с его хронической безработицей не может предоставить своим гражданам; достаточно заметить, что в настоящее время в развитых капиталистических странах насчитывается свыше 35 млн. полностью и миллионы частично безработных.
Светлой мечтой человечества является право на свободу от эксплуатации, право трудящегося на продукты своей деятельности. Эти права попираются капитализмом — строем частной собственности на средства производства, строем эксплуатации и угнетения трудящихся масс. Социальные права, предоставляемые гражданам социалистических стран, такие как право на бесплатное образование, на оплаченный отпуск, на бесплатную медицинскую помощь, на социальное обеспечение, в капиталистических государствах либо отсутствуют, либо существуют в сильно урезанном виде. Человеку в капиталистическом мире неведомо такое право, как право на жилище, гарантированное Конституцией СССР.
|
|
|
Обычно мнимые радетели «прав человека» сводят эти права лишь к политическим, понимая их при этом весьма ограниченно и формально, отождествляя, как правило, демократию с многопартийностью. Отсюда следует, что в США права человека якобы обеспечены, ибо трудящийся человек может раз в четыре года «решать», какая из партий монополистической буржуазии — республиканская или демократическая — будет «представлять»
его в конгрессе (и одновременно подавлять). Глубина демократии измеряется не числом партий, а тем, чьи интересы выражает правительство — трудящихся классов или привилегированного меньшинства. Нет прав человека вообще, это не «внеисторическая», как склонны доказывать буржуазные идеологи, а, напротив, конкретно-историческая категория. Права каких классов? В интересах каких классов? В интересах элиты или трудящихся масс? Сравнения по этим показателям доказывают огромные преимущества социализма.
Попытки совместить элитаризм с буржуазной демократией и выработать иные, чем народовластие, критерии демократии связаны с широко распространенными в буржуазной социологии концепциями «открытого» и «закрытого» общества. «Закрытым»
именуется общество, в котором существует жесткая иерархическая структура, переход из одной «страты» в другую либо невозможен, либо крайне затрудней (египетский и индийский кастовый строй, феодальное общество с его сословными перегородками). Элита этого общества, как правило, наследственная, формируется вне связи со способностями человека (впрочем, в древнекитайской империи претенденты на административные посты держали экзамен, который должен был выявить уровень их образования и определенных способностей, в частности к стихосложению). Иными словами, в этом обществе отсутствует вертикальная социальная мобильность.
|
|
|
«Открытое» общество также имеет иерархическую структуру (мы помним постулат элитаризма о неизбежности деления общества на элиту и массу), но предполагается, что в нем одна «страта» не отгорожена от другой непроходимой стеной, то есть это общество с относительно высоким уровнем социальной мобильности. Элита не является замкнутой кастой, напротив, она постоянно пополняется выходцами из низших страт. Более или менее открытый доступ в элиту — важнейший, хотя и не единственный признак «открытого» общества. Для К. Поппера, автора классического для буржуазной социологии труда, посвященного этой проблеме20, «закрытое общество» — это тоталитарное общество, лозунг которого — все для государства, которое игнорирует личность и является по существу возрождением трайбализма, родоплеменных отношений. Напротив, «открытым» признается общество, которое освободилось от трайбалистской структуры и идеологии, которое признает ценность личности, ориентируется на индивидуальные достижения; «закрытое» общество делает людей рабами коллектива, в «открытом» — личность суверенна.
|
|
|
Поппер неисторично трактует трайбализм, выводя его далеко за рамки первобытнообщинного строя; при этом он фальсифицирует марксизм, приписывая ему фатализм, нигилистическое отношение к личности. В традициях элитаризма, во многом следуя за Маннгеймом, оказавшим на него значительное влияние, Поппер отказывается от понимания демократии как народоправия (это «неадекватный», по его мнению, признак демократии, ибо масса не может управлять). «Открытое общество» он связывает с возможностью для масс «свободно» избирать правящую элиту, сменять правительство. При этом Поппер старательно избегает ставить вопрос о том, что смена кабинета не затрагивает существа капиталистического строя, что народные массы не имеют фактически контроля над буржуазным государством, несмотря на то, что им предоставляется право периодически голосовать за ту или иную партию.
|
|
|
«Открытое общество» объявляется буржуазными социологами лучшей формой социально-политической системы.
Но при этом у теоретиков «открытого общества» обнаруживаются неувязки. Прежде всего эта концепция антиисторична, а типология — вневременная; теория исходит из вечности деления общества на элиту и массу, что закрывает перспективу уничтожения отношений господства и подчинения, обнаруживая классовую ограниченность концепции. Но наиболее курьезно другое: авторы ее потому так славословят «открытое общество», что считают примером его современные капиталистические страны. Но даже если исходить из критериев, выработанных самими буржуазными теоретиками, страны монополистического капитализма отнюдь не подходят под категорию «открытого общества». Г. Лассуэлл исходит из того, что в «открытом обществе» монополия на власть «не сосредоточена в руках господствующей касты» и все общество является той почвой, на которой вырастает элита. Но исследования самих буржуазных социологов со всей очевидностью показали, что элита современного капиталистического общества рекрутируется не из всех классов, а из эксплуататорских, что эта элита более похожа именно на замкнутую касту, в основном наследственную, причем приток в нее из других классов и слоев общества незначителен. По свидетельству американского социолога Дж. Каля, утверждения, будто американское общество является более открытым, чем другие, не подтверждается фактами. Недаром Ф. Ландберг признавал, что владельцы крупных состояний в Америке организованы в защитные фаланги, напоминающие иерархию династий в феодальную эпоху.
«Открытое общество» характеризуется западными социологами как общество высокой социальной мобильности; открытый доступ в элиту — сердцевина этой мобильности. «В открыто-массовой системе движение из более низкого класса в более высокий может происходить свободно»,— пишет американский социолог Дж. Герцер, пытаясь создать впечатление, что современная американская социальная система подходит под это понятие. Он отмечает, что в «относительно закрытой системе»
позиции, занимаемые членами определенного класса, остаются закрепленными за ними пожизненно. Это означает, что вертикальная социальная мобильность практически отсутствует:
«Классы немобильны, присущие людям достоинства не принимаются в расчет». Напротив, в открытой системе страты мобильны, «позиция членов данной страты или класса может быть сдвинута вверх или вниз в течение жизни в соответствии с их достижениями»21.
Справедливы ли утверждения о высокой мобильности американского общества, о том, что его элита открыта для всех талантливых людей? Этот вопрос основательно исследовал Р.
Миллс. На огромном фактическом материале он блестяще опроверг миф о широких возможностях проникновения в американскую элиту. Миллс проанализировал данные о трех поколениях мультимиллионеров США. Этот анализ показал, что родители подавляющего большинства этих людей были крупными капиталистами, в основном миллионерами. Доступ в элиту финансовой олигархии всегда был незначителен, причем от поколения 1900 к поколению 1950 года он не только не увеличился, но, напротив, еще более сократился. Среди мультимиллионеров поколения 1950 года люди, вышедшие из «низших» слоев общества, составляют всего 9%. Семеро из каждых десяти крупнейших, богачей США — дети также крупнейших богачей. Подавляющее большинство американских мультимиллионеров вышло из четырехсот «избранных», проще говоря, старинных богатейших семейств США, это — белые, коренные американцы, преимущественно из восточных штатов, протестанты. Крупнейшие богачи, «знать» США образуют замкнутую группу, отгороженную от остального мира стенами своих имений, замков, фешенебельных клубов, закрытых для «низов». Дети этих богачей получают образование и воспитание не такое, как «обыкновенные» дети. Они поступают в дорогостоящие закрытые школы (Сент-Марк, Сент-Пол, Сент-Джордж, Гротон), затем — в один из престижных университетов так называемой «лиги плюща» (прежде всего Гарвардский, Принстонский, Йельский), в которых являются членами закрытых аристократических клубов, куда допускается только «избранная знать». Не так уж важно, что ты учился в Гарварде, вся суть в том, в каком именно Гарварде ты учился, пишет Миллс. Под «настоящим» Гарвардом подразумеваются «Порселайн», «Флай», «А. Д.»; под «настоящим» Йелем — «Дзета пси»
или «Фене» (аристократические клубы) 22.
Прислушаемся к крупному авторитету по вопросам американского правящего класса Ф. Ландбергу. Полпроцента населения США владеет почти третью всего национального богатства и большей частью всех акций. Каким же образом удалось до такой степени ограбить большинство населения? Кто эти люди?
И Ландберг отвечает: «...В Соединенных Штатах огромное богатство теперь приобретается, как правило, уже не в результате приложения определенных усилий, законных или противозаконных, направленных на пользу или во зло, а достается по наследству. Из верхних 0,5% собственников почти все получили свое состояние таким путем».
И далее:
«Сколько бы ни было в прошлом «делателей денег», прошедших путь от голодранца до богача, в настоящее время эта фигура приобретателя почти исчезла. Владельцами собственности являются теперь наследники»23. Элита США отличается сложным переплетением родственных связей, наподобие тех, замечает Ландберг, которые связывали старинные аристократические семьи Европы. Не случайно в США издается «светский регистр», где перечислены «избранные».
Как пишет американский социолог Э. Баббие, сложилась специфическая «элитарная субкультура»24, формируемая фамильными связями, закрытыми школами, клубами, корпорациями. Эта субкультура неплохо описана Ф. Ландбергом и У. Домхоффом. Особую роль для сплочения и обособления американской элиты играют закрытые клубы, заимствованные у английской аристократии и ставшие местом обмена информацией, формирования взглядов монополистической верхушки. Если в рамках корпораций решения принимаются советом директоров, то межкорпоративные контакты основываются обычно на принадлежности директоров, президентов к одним и тем же аристократическим клубам. Эти клубы обеспечивают контакты финансовой олигархии с ведущими политическими и военными деятелями, являясь местом, где подготавливаются и обсуждаются важнейшие политические решения. Тот, кто заслужил право быть членом клубов «Линкс», «Никкербокер», «Метрополитен», «Брукс», имеет контакт с самыми влиятельными членами американской элиты, там нет места чужакам.
Не следует думать, пишет Ландберг, что аристократические клубы являются всего лишь местом встречи богачей, где приятно проводят время (кстати, подобное изображение клубов — хорошая ширма для весьма серьезных дел, которые вершатся в них).
Принадлежность к этим клубам показывает, кто и на какой ступени иерархической лестницы находится в американском истэблишменте, кто входит в элиту. Клубы являются местом, где заключаются или по крайней мере намечаются крупнейшие сделки капиталистического мира. В них определяются позиции финансовой олигархии по отношению к важнейшим внутриполитическим и внешнеполитическим процессам, а также происходит ознакомление с этими позициями крупнейших государственных чиновников. В них осуществляется непосредственная связь между финансовой олигархией и политическими лидерами, верхушкой военщины и владельцами средств массовой информации.
Обсуждения, происходящие в клубах, играют важную роль в неофициальном осуществлении власти в США, гораздо более важную, чем, например, политические съезды, которые лишь фиксируют решения, предварительно выработанные в клубах. «В отличие от конгресса, — отмечает Ландберг, — члены которого должны возвращаться в родные места, чтобы обеспечить себе избрание на новых выборах, клубы работают постоянно, без каких бы то ни было помех в виде, например, парламентской процедуры; кроме того, члены клуба могут не опасаться, что их место займет кто-то другой. Конгрессмены и президенты приходят и уходят. Члены клуба остаются постоянными и помешать их участию может только смерть или немощь» 25.
Закрытые клубы — типично элитарный институт. У. Домхофф справедливо считает, что они представляют большой интерес для социологов, ибо выполняют важные социальные функции — «укрепляют социальную сплоченность правителей Америки»26, обеспечивая неформальное обсуждение проблем политики и бизнеса. Их членами являются представители всех структурных элементов правящей элиты, причем ведущая роль финансовой олигархии здесь особенно заметна.
В Англии элитарные институты имеют еще более давние традиции. Там существует негласное правило, что обучение в аристократических учебных заведениях — частных школах (Итон, Харроу, Винчестер), а впоследствии в университетах (Оксфорд и Кембридж) — открывает путь к высоким должностям в государственном аппарате. Английский социолог X. Томас подсчитал, что практически все члены Верховного суда (кроме одного), епископы (кроме одного), консервативные члены парламента и многие парламентарии-лейбористы являются выпускниками привилегированных частных школ, в которых обучаются дети состоятельных родителей. Хотя лишь 4% детей обучаются в частных школах, их выпускники составляют примерно половину студентов университетов, в том числе большинство студентов Оксфорда и Кембриджа. Не случайно прогрессивные силы Великобритании выступают с требованием отмены системы частных школ: хотя эти школы дают лучшее образование, это образование явно классовое, направленное на воспитание элиты *. Английские социологи вынуждены признать, что шансы на получение высшего образования в стране уменьшаются по мере движения вниз по социальной лестнице.
Теоретики «открытого общества» пытаются доказать, что капиталистическая элита не является замкнутой, что она пополняется наиболее мобильными элементами из «низов». Но они умалчивают о том, что это дорогостоящее образование, сориентированное, как отмечал Миллс, на выходцев из «обеспеченных классов».
Но и образование само по себе еще не вводит в элиту:
нужны связи, протекция, иначе человек застрянет на уровне «среднего звена» («кадров», по терминологии французских социологов), а это — лишь исполнители приказов действительной элиты. Таковы «равные возможности», которыми восторгаются теоретики «открытого общества». Те же Уорнер и Эблеген вынуждены признать: «Каковы бы ни были наши национальные идеалы, руководители деловой Америки являются группой избранных, происходящих в большинстве своем из высших слоев общества». Еще более определенно пишет Ф. Ландберг, считающий, что «американские состояния достигли периода стабильности и их обладатели рождаются в мантиях, подобно лордам, герцогам, графам». А Дж. Рамни и Дж. Мейер мрачно шутят: «Лучший совет молодому человеку, стремящемуся подняться вверх по иерархической лестнице, заключается в том, чтобы эта лестница принадлежала его отцу». Они замечают, что, даже если кому-то повезет и он достигнет высокого положения, это не изменит классовую структуру общества.
Большинство американских социологов весьма пессимистически оценивают возможности для человека из «низов»
пробиться в элиту. Рамни и Мейер отмечают, что мобильность американского общества уменьшилась. М. Лернер считает, что мобильность не только очень слаба, но и осуществляется в весьма ограниченных пределах, главным образом у основания социальной пирамиды, далеко от недоступной элиты. Эта мобильность выражается, например, в превращении рабочих в продавцов, клерков, мастеров и обратно. Мечты пробиться в элиту утопичны, хотя они усиленно насаждаются американской пропагандистской машиной, пытающейся внушить, что рядовой чеДиректор одной из таких частных школ, «Чартенхауз», заявил, что школа готовит будущих лидеров, которые должны научиться принимать на себя руководство людьми, причем лидеров авторитарного плана: «Слюнтяи, мягкотелые гуманисты не нужны, они могут выпустить вожжи управления».
ловек «еще может стать королем», если не нефтяным, то хотя бы колбасным. «Самое трудное — движение на вершину пирамиды»,— отмечает Лернер. Он различает две тенденции: одна — «продолжение класса», когда сыновья капиталистов наследуют отцовские капиталы и посты; другая — попытка людей из «второго эшелона» войти в правящую элиту. Однако тут возможности мизерны: большая часть менеджеров — выходцы из крупной буржуазии. Все это обеспечивает закрытый характер капиталистической элиты, приводя к тому, что, как признают Рамни и Мейер, «высшие слои пополняются за счет самих себя». Как видим, даже данные буржуазных социологов и статистиков не оставляют сомнений в том, что круг монополистической элиты становится все более замкнутым и недоступным. Таким образом, миф об «открытом обществе» грозит обернуться против его авторов, против оправдываемого ими социального строя, ибо оказывается, что монополистическая буржуазия представляет собой, пользуясь их собственной терминологией, пример закрытой элиты с крайне низким уровнем социальной мобильности.
Лозунг «равных возможностей» человека в капиталистическом обществе продвинуться вверх по иерархической лестнице вплоть до проникновения в элиту оказывается демагогией;
лелея индивидуалистические мечты, назойливо навязываемые «массовой культурой», буржуазная личность не может их реализовать27. Поскольку победителей в гонке буржуазного мира за богатством, властью, престижем — ничтожное меньшинство (к тому же получающее свои привилегии большей частью по наследству), а потерпевших поражение — огромное большинство, растет число душевных расстройств, социальных болезней личности. Фактическая невозможность реализовать прокламируемые средствами массовой информации возможности «пробиться наверх» ощущается буржуазной личностью как личная неспособность, как жизненная катастрофа; она утрачивает смысл жизни, самоуважение. Таким образом, культура буржуазного общества втягивает человека в конкурентную гонку без всяких шансов на успех. Вся концепция «открытого общества», предполагающая высокую социальную мобильность буржуазного общества, оказывается построенной на песке.
Теории «открытого» и «закрытого» обществ имеют явно выраженную антикоммунистическую направленность, поскольку авторы всячески пытаются зачислить СССР и другие социалистические страны в число последних. Но факты и тут бьют по апологетам капиталистической политической системы, ибо к социалистическому обществу, в котором государственные и партийные руководители вышли из народа, из рядов рабочего класса, крестьянства, трудовой интеллигенции, никак не применимо определение «закрытое». Если при капитализме общественными делами вершит ничтожное меньшинство — представители имущих классов, то при социализме высшие посты в государстве занимают представители трудящихся.
Сравним социальный состав конгресса США и Верховного Совета СССР. Как заметила американский конгрессмен Б. Абцуг, если бы конгресс был действительно представительным, если бы он был зеркалом американского общества, трудящиеся составляли бы большинство его членов, причем женщины — половину, негры — 11%- Однако люди, составляющие большинство американского общества, лишены своего представительства в конгрессе28. Примерно две трети конгрессменов — юристы и высшие чиновники, около четверти — крупные собственники. Среди сенаторов собственников и высших чиновников — 24, юристов — 57, представителей свободных профессий — 12, прочих (фермеров, низших чиновников и т. д.) — 729. Среди них нет ни одного представителя рабочего класса, ни одного негра. Какой разительный контраст с этой антинародной парламентской машиной представляет социальный состав высшего органа государственной власти СССР! Более половины депутатов Верховного Совета СССР являются или начинали свою трудовую деятельность рабочими и колхозниками, остальные — представители трудовой интеллигенции, служащие.
Дата добавления: 2018-05-30; просмотров: 257; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!