Творчество А. Платонова. Повесть «Котлован».

Лекция 8

Русская литература первой половины XX века

План лекции

Особенности развития литературы первой половины XX столетия

Творчество А. Платонова. Повесть «Котлован».

Творчество М.Булгакова. Повесть «Собачье сердце»

Особенности развития литературы первой половины XX столетия

Первая половина XX столетия, точнее – время после Октябрьской революции 1917 года – насыщено в истории России значительными историческими событиями. Это время индустриализации СССР, коллективизации, раскулачивания, голода 1932 – 1933 годов, большого террора, массовых репрессий против видных государственных, политических и военных деятелей Советского Союза и масс обычных людей в целом, создание системы лагерей ГУЛАГа, Второй мировой войны. Сложная внутриполитическая обстановка связана с установлением тоталитарного режима и культа личности И.В. Сталина, вокруг которого был создан ореол «великого вождя и учителя».

Характерной чертой этого времени является то, что оно отмечено административным вмешательством партии в сферу духовной культуры. Важнейшей особенностью советской культуры стал жесткий контроль за ней. Это вынудило ряд писателей покинуть Советскую Россию. Среди эмигрантов первой волны оказываются И.А. Бунин, Б. Зайцев, В. Набоков, А. Аверченко и др. Писатели, оставшиеся в России и принявшие новую власть, вынуждены были принять и ее идеологическую доктрину.

Достаточно выразительную характеристику этого периода дал М. Горький в своей книге «Несвоевременные мысли», которая более 70 находилась под строжайшим запретом. «Несвоевременные мысли» Горького –книга, содержащая его «заметки о революции и культуре 1917 – 1918 гг.».

В этой книге хорошо известный Горький предстает в обличие, совершенно не привычном для большинства читателей, – обличителя революции, советской власти, предсказателя грядущих народных бедствий: «Советская власть снова придушила несколько газет, враждебных ей. Бесполезно говорить, что такой прием борьбы с врагами – не честен, бесполезно напоминать, что при монархии порядочные люди единодушно считали закрытие газет делом подлым, бесполезно, ибо понятие о честности и нечестности, очевидно, вне компетенции и вне интересов власти, безумно уверенной, что она может создать новую государственность на основе старой – произволе и насилии.»

Чем отличается отношение Ленина к свободе слова от такого же отношения Столыпиных, Плеве и прочих полулюдей? Не так же и ленинская власть хватает и тащит в тюрьму всех несогласномыслящих, как это делала власть Романовых?»

Действительно, о свободе слова в Советской России не могло быть и речи. Уже в 1920-е годы были национализированы учреждения культуры, стала складываться система управления ею, которая просуществовала до 1990-х годов, то есть до периода перестройки. В 1922 – 1923-ем годах были созданы Главлит и Главрепертком, которые следили за соблюдением цензурных требований в прессе, за репертуаром театром и кинотеатров.

На протяжении 20 – 30-х годов возникали многочисленные писательские группировки («Кузница», «Октябрь», РАПП и т.п.); выясняя, какие позиции занимали их представители, можно судить о процессах, которые происходили в это время в литературе.

Первые культурно-просветительские организации и объединения писателей начали возникать уже после Февральской революции. Наиболее влиятельной среди них может считать Пролеткульт (создан в сентябре 1917 году).

Пролеткульт быстро вырос в массовую организацию, имевшую свои «филиалы» в ряде городов. По данным 1920-го рода в рядах организации было свыше 80 тысяч человек; издавалось около 20 журналов («Пролетарская культура», «Грядущее», «Горн» и др.). В 1920-ом году специальным постановлением ЦК РКП(б) Пролеткульт был официально подчинен Народному комиссариату просвещения.

В деятельности Пролеткульта, как в зеркале, отразились тенденции в целом характерные для развития послереволюционной культуры. Идеологами Пролеткульта являлись А.А. Богданов, А.К. Гастев, В.Ф. Плетнев. По мнению Богданова, любое произведение искусства отражает интересы и мировоззрение только одного класса и потому непригодно для другого. Гастев рассматривал пролетариат как класс, особенности  мировоззрения которого диктуются спецификой каждодневного механистического, стандартизированного труда. Новое искусство должно было раскрыть эти особенности. «Мы идем к невиданно объективной демонстрации вещей, механизированных толп и потрясающе открытой грандиозности, не знающей ничего интимного и лирического», – писал Гастев в работе «О тенденциях пролетарской культуры» (1919).

Одним из лозунгов Пролеткульта являлся следующий: «Искусство прошлого – на свалку!». Идеология Пролеткульта, отрицавшего культурное наследие,  нанесла серьезный ущерб художественному развитию страны. Пролеткультовцы стремились решить два задачи: разрушить старую, «дворянскую культуру» и создать новую, пролетарскую. Если задача разрушения в целом была решена, то вторая задача так и не вышла за рамки неудачного экспериментаторства.

К 1920-ым годам относятся первые попытки создать всероссийскую организацию писателей. В 1920-ом году по инициативе группы «Кузница» был созван Всероссийский съезд писателей и организован Всероссийский союз (просуществовал достаточно недолго).

Необходимо отметить, что представители различных писательских группировок нередко активно противостояли друг другу. При этом их разногласия нередко были связаны с различным отношением к официальной политике. В частности, члены «Кузницы» (московского литературного объединения, существовавшего в 1920 – 1932-ом годах) в своих манифестах объявляли примат классовой, пролетарской литературы, отход в поэзии от «буржуазного» содержания, сжатого формальными рамками стиха. Риторика выступлений членов «Кузницы» (С. Обрадовича, М. Герасимова, Г. Санникова и др.) была весьма идеологизированной. Но при этом писатели не признавали руководство развитием культуры со стороны партии. «Октябрь» – группа писателей-коммунистов, существовавшая в 1922 – 1925-ом годах в Москве (Г. Лелевич, С. Родов, И. Вардин и др.) – резко противопоставлял себя «Кузнице», настаивая на безоговорочной поддержке текущей партийной линии. «Октябрь» проводил чрезвычайно и самоуверенную политику в литературе, претендуя на роль единственного защитника истинно коммунистической идеологии. Литература была для членов этой группировки средством большевистской пропаганды на темы, обусловленные требованиями эпохи. После постановления Политбюро ЦК РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» от 18 июня 1925-го года внутри группы возникли серьезные разногласия, а в конце 1925-го года «Октябрь» распался. Многие деятели этой группы продолжили свою воинственную политику уже в рамках РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей).

Еще одна писательская группировка – ЛЕФ (Левый фронт искусств) – существовала в 1922 – 1928-ом годах в Москве, Одессе и других городах СССР. Ядро ЛЕФа составляли бывшие футуристы: В. Маяковский (лидер объединения), Н.Н. Асеев, О.М. Брик и др. В деятельности ЛЕФа принимали участие литераторы (Б.Л. Пастернак, С.И. Кирсанов, И.Э. Бабель), художники (АМ. Родченко, В.Ф. Степанова) и др.

Представителями группировки выпускались журналы «ЛЕФ» (1923 – 1925) и «Новый ЛЕФ» (1927 – 1928). Основные принципы деятельности лефовцев состояли в том, что они выступали за искусство факта (пропаганда отмены вымысла в пользу документальности), производственное искусство, социальный заказ.

После того, как в сентябре 1928-го года из ЛЕФа вышли Маяковский и Брик, он распался. Попытка Маяковского создать РЕФ (Революционный фронт искусств) в 1929-ом году провалилась, и в 1930-ом году Маяковский и Асеев вошли в РАПП.

ВАПП (Всероссийская ассоциация пролетарских писателей) была основана в октябре 1920-го года на одной из конференций, созданной литературным объединением «Кузница»; в 1921-ом году утверждена Наркоматом просвещения в качестве головной литературной организации. Руководство осуществлял В. Кириллов, перешедший в ВАПП из Пролеткульта. С апреля 1924-го года ВАПП, которая вплоть до 1928-го года являлась ведущей литературной организацией Советского Союза, попала под исключительное влияние партийных догматиков группы «Октябрь» (журнал – «На посту»).

Партия всецело поддерживала пролетарские литературные организации, поэтому их число постоянно росло. В январе 1925-го года на 1-ой Всесоюзной конференции пролетарских писателей было положено начало РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), которая оформляется как основной отряд ВАПП. В 1928-ом году ВАПП полностью вливается в РАПП.

РАПП становится наиболее массовой из литературных организаций второй половины 1920-х годов. В состав этой организации входило более 4 тысяч человек, в том числе: Л.Л. Авербах (генеральный секретарь РАПП), Д.А. Фурманов, А.А. Фадеев, Ю.Н. Либединский (главные активисты и идеологи).

Идеология РАПП отражалась в журнале «На литературном посту» (1925 – 1932), продолжавшем традиции журнала «На посту» (1923 – 1925), ранее выпускавшимся группой «Октябрь» (позже – ВАПП).

Резолюцию РКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» от 18 июня 1925-го года РАПП приняла как программный документ. Было осуждено нигилистическое отношение к культурному наследию; лозунг «пролетарской культуры» был заменен на лозунг «учебы у классиков». В журнале выдвигалась концепция развития литературы «союзник или враг», говорилось о необходимости отталкивания писателей-«попутчиков», звучало требование: «призыв ударников в литературу».

В истории литературы ассоциация знаменита прежде всего нападками на литераторов, не соответствовавших, в точки зрения рапповцев, критериям настоящих советских писателей. Под лозунгом «партийности литературы» давление оказывалось на таких писателей как М. Горький, М.А. Булгаков, В.В. Маяковский, А.К. Толстой.

К 1930-му году писательские группировки были практически разгромлены, и РАПП усилил директивный тон. Например, резолюция от 4 мая 1931-го года призывала всех пролетарских писателей «заняться художественным показом героев пятилетки» и доложить об исполнении этого призыва-распоряжения в течение двух недель.

Руководство страны стремилось держать писателей под постоянным контролем. С этой целью неоднократно созывались различные собрания, конференции и т.п. В 1928-ом году состоялся I Всесоюзный съезд пролетарский писателей, который принял решение о создании ВОАПП (Всесоюзного объединения Ассоциаций пролетарских писателей).

Ряд писательских организаций (РАПП, ВОАПП, Пролеткульт и т.п.) Пролеткульт был расформирован постановлением ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932-го года, в котором говорилось о необходимости создания единой организации – Союза писателей СССР. Высокие посту в руководстве заняли представители РАПП, продолжившие свою политику.

Союз писателей СССР был создан в 1934-го году (в соответствии с постановлением 1932-го года) и заменил все существовавшие до этого времени писательские организации, руководившие деятельностью литераторов. 

В Уставе указывалось, что «Союз советских писателей ставит генеральной целью создание произведений высокого художественного значения, насыщенный героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии». Тут же формулировались принципы социалистического реализма. Эстетическое понятие «реализм» было соединено с политическим определением «социалистический», что на деле означало подчинение искусства требованиям политики и идеологии. В Уставе указывалось, что соцреализм «требует от художника правдивого исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии, которое должно сочетаться с задачей идейно переделки и воспитания трудящихся в духе социализма».

По отношению к культурному наследию прошлого был провозглашен принцип его переоценки под углом зрения классовых интересов пролетариата. Всю предшествующую культуру разделили на прогрессивную и реакционную, которую можно и нужно отбросить. В результате для целого ряда поколений советских людей многие достижения предшественником остались неизвестными.

Далеко не всегда доходили до читателей и современные произведения, которые должны были проходить жесткую цензурную проверку. Ведущим литературным направлением был объявлен социалистический реализм, его родоначальником – М. Горький. В качестве своеобразного ориентира для писателей был должен выступать роман «Мать».

Одной из главных задач советского искусства стало создание образа положительного героя, активного преобразователя жизни, беззаветно преданного делу партии. На такого героя должны были равняться все советские люди, особенно – молодежь. Отличительной чертой искусства должен был стать социальный оптимизм. В качестве примера художественных текстов, в которых реализованы принципы социалистического реализма, могут быть названы произведения М. Шолохова («Поднятая целина»), Н., Островского («Как закалялась сталь») и др.

Наиболее талантливые произведения тех лет отразили сохранившуюся инерцию революционного подъема, романтическое видение событий революции и гражданской войны, энтузиазм создателей нового общества, искренне верящих в возможность осуществления своей мечты.

Главным критерием оценки произведений культуры в 1930-е годы являлось их соответствие официальной идеологии. С деятелями культуры, произведения которых не соответствовали жестким требованиям «социалистического реализма», велась непримиримая борьба. Так, во второй половине 30-х годов была проведена кампания за преодоление в искусстве «натурализма» и «формализма». В формализме обвинялись писатели Н. Заболоцкий, И. Бабель, композитор Д. Шостакович, режиссер С. Эйзенштейн и др.

Судьбы многих писателей, которые проявили свободомыслие или хотя бы были заподозрены в нем, складываются в первой половине XX столетия трагически. Преждевременно умер А. Блок; обвинен в участии в контрреволюционном заговоре и расстрелян Н. Гумилев. Особенно много писателей погибает в годы сталинского режима. В 1938-ом году осужден Военной коллегией Верховного суда СССР по сфабрикованному обвинению в государственном преступлении (шпионажу в пользу Японии) и приговорен к смертной казни Борис Для руководства деятельностью литераторов был создан Союз писателей. В Уставе этого Союза, созданного в 1934 году, формулировались принципы социалистического реализма, указывалось, что он «требует от художника правдивого исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии, которое должно сочетаться с задачей идейно переделки и воспитания трудящихся в духе социализма».

Пильняк. По обвинению в «антисоветской заговорщицкой террористической деятельности» и шпионаже арестован и расстрелян в 1940-ом году И.Э. Бабель. В 1938-ом году умер от тифа в пересыльном лагере во Владивостоке И.Э. Мандельштам. В числе погибших могут быть названы: поэты П. Васильев, Н. Клюев (Сергей Есенин считал его своим учителем), С. Клычков и др.

Годы Великой Отечественной войны – особый период в развитии русской культуры. Чувство ответственности рождало чувство собственной значимости, достоинства, а значит – ощущение свободы. По словам Б.Л. Пастернака, «трагический, тяжелый период войны был живым периодом и, в этом отношении, вольным, радостным возвращением чувства общности со всеми». Поэтому, несмотря на все тяготы и лишения годы войны  стали для многих писателей (А.К. Толстого, М. Шолохова и др.) наиболее плодотворными годами их творческого пути.

22 июня 1941-го года началась Отечественная война, а уже 27 июня в «Правде» появилась первая военная статья А.К. Толстого «Что мы защищаем». За годы войны Толстым было написано более шестидесяти статей («Родина», «Разгневанная Россия», «Несокрушимая крепость» и др.).

Достоинство публицистики Толстого – ее оптимизм. В самые отчаянные дни писатель не терял веры в конечную победу и внушал эту веру своим читателям: «Враг многочисленный, опасный, сильный, но он должен быть и будет разгромлен...». В октябре 1942 года, накануне решающей битвы на Волге, в статье «Четверть века» Толстой писал: «Мы победим, хотя мне хочется сказать – мы уже победили».

В годы войны большой известностью пользовался сборник писателя «Рассказы Ивана Сударева». Лучший из этих рассказов – «Русский характер». Трагическая история обгоревшего танкиста Егора Дремова под пером Толстого превратилась в подлинный гимн людям, их мужеству, их нравственной чистоте, в гимн всепобеждающему чувству любви: «Да, вот они русские характеры. Кажется, прост человек, а придет суровая пора... и поднимется в нем великая сила – человеческая красота».

 

Творчество А. Платонова. Повесть «Котлован».

Андрей Платонов (Андрей Платонович Климентов) (1899 – 1951) являл собой особый тип русского человека, кото­рый стремился соединить мечту и дело, утопию и реальность, «вечные» вопросы с их немедленной практической реализацией. В этом отношении он был подобен «русским мальчикам» Ф.М. Достоевского, которые непременно хотят решить все мировые вопросы – и прежде всего «есть ли Бог, есть ли бессмертие». Родина русских мальчиков – российская провинция, и то, что Платонов родился в Ямской слободе на окраине Воронежа, очень значимо для понимания его как писателя.

В духовном становлении Платонова значительную роль сыграла учеба в церковно-приходской школе. В 1922 году он с огромной теплотой вспоминал свою первую учительницу, от которой узнал «пропетую сердцем сказку про Человека, родимого «всякому дыханию», траве и зверю», то есть об Иисусе Христе как высшем типе личности. Идеалы справедливости, добра, праведничества – все это было заронено в душу Платонова с самого начала.

Другая часть его души была отдана идее технического усовершенствования жизни. Здесь сказалось и то, что он родился в семье железнодорожного слесаря, и то, что получил образование в политех­никуме. В том же 1922 году Платонов писал о народе, который «выводится из одной страны – очарованной просторной России, родины стран­ников и богородицы», и вводится «в другую Россию – страну мысли и металла, страну коммунистической революции, в страну энергии и электричества».

Первая книга Андрея Платонова, вышедшая в Воронеже в 1921 году, называлась «Электрофикация», и в ней формулировалась мечта об изменении сущности человека посредством технической революции. В известном смысле слова русская революция и носила для него прежде всего «технологический» характер, ибо была неотделима от проблем изменения вселенной и человека. «Человек – художник, а глина для его творчества –  вселенная», – заявлял Платонов в статье «Интерна­ционал технического творчества» (1922).

Платонов не только декларирует, но и стремится к осуществлению своих деклараций. Из анкет, заполнявшихся им в разное время, можно узнать о его профессиях: электротехник – с 1917, мелиоратор – с конца 1921, зав. мелиоративными работами в губернии – с 1922. В 1922 – 1926 годах под его наблюдением выкопано 763 пруда, 332 колодца, построено 800 плотин и 3 электростанции. Он – автор мно­гочисленных технических изобретений. При этом Платонов не был бы Платоновым, если не попытался осуществить неосуществимое – про­ект вечного двигателя.

Как и любимый им Маяковский, Платонов воспринимал жизнь как штуку «малооборудованную». В автобиографии он писал: «Засуха 1921 г. произвела на меня чрезвычайно сильное впечатление, и, будучи
техником, я не мог уже заниматься созерцательным делом – литера­турой». Однако именно литература стала делом всей его жизни. В 1922 году он выпускает книгу стихов «Голубая глубина», но призванием
его стала не поэзия, а проза, в которой, впрочем, всегда оставалось неистребимое поэтическое начало.

Первый период творчества Платонова –  утопия и фантастика. Речь идет о произведениях, представляющих собой своего рода цикл с единым метасюжетом и общей проблематикой – «Маркун» (1921), «Потомки солнца» (1922), «Лунная бомба» (1926) и «Эфирный тракт» (1927). Кроме того, они объединены и типом героя –одиночки-изо­бретателя, работающего над переустройством вселенной.

Так, Маркун мечтает овладеть электромагнитным полем, чтобы заставить работать на человека свет. В повести «Потомки солнца» инженер Вогулов ставит себе задачей подчинение материи, и для него это связано с «вопросом дальнейшего роста человечества»: «Земля с развитием человечества становилась все более неудобна и безумна. Землю надо переделать руками человека, как нужно человеку». Инже­нер Петер Крейцкопф из «Лунной бомбы» мечтает о космическом расселении человечества и хочет открыть на других планетах источники питания для земной жизни.

Все герои фантастических повестей Платонова глубоко несчастные люди. Переделывая мир, они оказываются далеки от проникновения в самые сокровенные его тайны – тайны любви и смерти. Более того, любовь и смерть как иррациональные величины определяют род избранной ими деятельности. Например, одержимость инженера Вогулова возникает из того, что некогда он любил девушку, которая .скоропостижно умерла. Сила несчастной любви хлынула в его мозг и превратилась в мысль. С тех пор мысль и работа стали для Вогулова единственной ценностью.

Вогулов считает, что для покорения вселенной нужна свирепая, скрипящая, прокаленная мысль, тверже и материальнее материи, чтобы постигнуть в мир, спуститься в самые бездны его, не испугаться ничего, пройти весь ад знания и работы до конца и пересоздать вселенную. Но все это не дает ему самого главного – счастья, ибо единственное, что нужно человеку, как сказано об этом в «Потомках солнца», – это «душа другого человека». Невозможно победить мир с помощью насилия, без любви к нему: «Только любящий знает о невозможном, и только он смертельно хочет этого невозможного».

Безлюбость героев Платонова опасна. Инженер Матиссен из пове­сти «Эфирный тракт» способен практически реализовать разрушитель­ные потенции мысли, превратив ее в бомбу, способную уничтожить мир. Но неожиданно он видит во сне свою умершую мать: «[...] Из глаз ее лилась кровь, и она жаловалась сыну на свое мучение». Мука умершей матери неподвластна Матиссену, умеющему лишь разрушать.

 Создавая свои произведения,  Платонов подчеркивает, что техноло­гический подход к миру опасен, если не одухотворен любовью. В идее переделки мироздания обнаруживается, таким образом, коренной изъ­ян – она построена на силовом усилии и голом технологическом расчете. Платонов ставит вопрос о синтезе инженерной идеи с любов­ным и трепетным отношением к объекту переделки. Гениальность без любви – безусловное зло.

Отношение к любви как универсальному чувству пришло к Плато­нову из христианства, которое он понимал довольно своеобразно. В неопубликованном трактате «О любви» он предупреждал: «Если мы хотим разрушить религию и сознаем, что это надо сделать непременно, т.к. коммунизм и религия несовместимы, то народу надо дать вместо религии не меньше, а больше, чем религия. У нас многие думают, что веру можно отнять, а лучшего ничего не дать. Душа нынешнего человека так сорганизована, так устроена, что вынь из нее веру, она вся опрокинется, и народ выйдет из пространств с вилами и топорами и уничтожит, истребит пустые города, отнявшие у народа его утешение, бессмысленное и ложное, но единственное утешение».

Для понимания фантастических повестей Платонова важна еще одна цитата из статьи 1920 года «Христос и мы»: «Забыт главный завет Христа: царство Божие усилием берется. [...]. Не покорность, не мечтательная радость и молитва упования изменят мир, приблизят царство Христово, а пламенный гнев, восстания, горящая тоска и невозможность любви. Тут зло, но это зло так велико, что оно выходит из своих пределов и переходит в свою любовь – ту любовь, о которой всю жизнь говорил Христос и за которую пошел на крест. [...] Он давно мертв, но мы делаем его дело, и он жив в нас». Герои Платонова начинают с «пламенного гнева», но не достигают любви. В этом их личная драма, обусловленная односторонностью безлюбого техноло­гического подхода к миру.

К 1926 году заканчивается утопический, фантастический период его творчества и начинается, условно говоря, период «реалистический». Это – повести «Город Градов», «Епифанские шлюзы», «Ямская сло­бода». 

Как и многие его современники, Платонов пережил и увлечение революцией, и разочарование в ней. О том, что писатель начинает постепенно открывать для себя негативные стороны нового общественного строя, свидетельствует роман «Чевенгур» (1926 – 1929). В этом произведении автор изображает коммуну, организованную жителями уездного  города Чевенгура. Вся вторая половина романа посвящена описанию места, где люди «доехали в коммунизм жизни».

Чевенгурцы перестали работать, потому что «труд раз навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сла­дострастием». В Чевенгуре за всех трудится солнце, отпускающее «людям на жизнь вполне достаточные нормальные пайки». Что касается коммунаров, то они «отдыхали от веков угнетения и не могли отдох­нуть». Основная профессия чевенгурцев – душа, «а продукт ее – дружба и товарищество».

Но товарищество в Чевенгуре начинается с ожесточенного иско­ренения местных буржуев. Платонов описывает равенство людей в страдании и смерти как высшую и неоспоримую реальность, начисто игнорируемую в ожесто­чении классовой борьбы. Противоестественность чевенгурской ком­муны окончательно выявляется смертью ребенка, с которым на руках приходит нищенка. Эта смерть заставляет одного из главных героев – Копенкина – задавать вопро­сы, на которые он не получает ответа: «Какой же это коммунизм? От него ребенок ни разу не мог вздохнуть, при нем человек явился и умер. Тут зараза, а не коммунизм».

Все дело в том, что в Чевенгуре коммунизм «действует отдельно от людей». Врагом чевенгурского коммунизма оказывается природа, ко­торая не считается с официально объявленным царством будущего. Неразрешимую внутренне ситуацию разрешает внешняя при­чина – вторжение врагов, уничтожающих коммуну

Герои «Чевенгура» упираются в трагический тупик. Это не только их личная драма, но и трагедия страны, идущей в никуда. Платонов заставляет Чевенгур погибнуть в борьбе с некоей мощной внешней силой, потому что слишком хорошо чувствует его внутреннюю обре­ченность. 

В связи с этим возникает резонный вопрос: с кем сражаются чевенгурцы? Ведь гражданская война кончилась и белых уже нет. Один из зарубежных исследователей Платонова полагает, что речь идет о ликвидации сталинским режимом самодеятельных народных коммунн: «Сошедшиеся в смертельном бою у ворот Чевенгура противники были с обеих сторон коммунистами: одни защищали апостольский период, веру и надежду, связанные с ним, другие – начавшийся церковный период».

  Окончание романа совпало с началом нового периода в жизни страны – индустриализации и коллективизации. 1929 год был объявлен «годом великого перелома», и социализм из фазы самодея­тельного массового творчества вступил в фазу государственного плана.

Не удивительно, что вслед за «Чевенгуром» Платонов без передыш­ки начинает исследование фазы государственного строительства ком­мунизма в отдельно взятой стране. В 1930 году он пишет повесть «Котлован», которая, как и «Чевенгур», при его жизни осталась нена­печатанной (в СССР «Котлован» был опубликован в 1987 году, а «Чевен­гур» – в 1988-м).

Внешне «Котлован» носил все черты «производственной прозы» – замена фабулы изображением трудового процесса как главного «собы­тия». Но производственная жизнь 30-х годов становилась у Платонова материалом для философской притчи и трамплином для грандиозного обобщения отнюдь не в духе нарождающегося «социалистического реализма».

Рабочие роют котлован под фундамент огромного дома, куда поселится местный пролетариат. Философское содержание «Котлова­на» перекликается с некоторыми мотивами лирики В. Маяковского – в частности, с мотивом «построенного в боях социализма», который станет для самих строителей «общим памятником». Речь шла о насто­ящем, принесенном будущему в жертву. Повесть была закончена в апреле 1930 года, то есть совпала по времени с самоубийством Маяков­ского.

Некоторые исследователи указывали на перекличку «Котлована» с библейским сюжетом о строительстве вавилонской башни. В самом деле, инженер Прушевский думает о том, что «через десять или двадцать лет другой инженер построит в середине мира башню, куда войдут на вечное, счастливое поселение трудящиеся всей земли». Однако и в этом пассаже звучат зловещие кладбищенские обертоны, особенно в слово­сочетании «вечное поселение». 

Герои Платонова, роющие котлован, сознательно отказываются от своего настоящего ради будущего. «Мы ведь не животные, – говорит один из землекопов Сафонов, – мы можем жить ради энтузиазма». Инвалид Жачев видит в своей жизни «уродство капитализма» и мечтает о том, что «убьет когда-нибудь вскоре всю их (врагов социализма) массу, оставив в живых лишь пролетарское младенчество и чистое сиротство». Новая жизнь для них начинается с абсолютного нуля, да они и самих себя согласны считать нулями, но только такими нулями, из которых родится вселенское будущее: «Пусть сейчас жизнь уходит, как теченье дыханья, но зато посредством устройства дома ее можно организовать впрок – для будущего счастья и для детства».

Один из героев повести Платонова по фамилии Вощев приходит на котлован в поисках истины, поскольку ему «без истины стыдно жить». Однако он смутно ощущает в рытье котлована какое-то большое «не то». Он видит прежде всего несоответствие тяжести земляных работ захлебывающемуся от энтузиазма репродуктору. Ему «становилось беспричинно стыдно от долгих речей по радио», которые он воспри­нимает как «личный позор». Но и землекопы чувствуют такую же неловкость. Перед их выходом на работу профсоюз организует музы­кальный ансамбль. «Землекоп Чиклин глядел с удивлением и ожида­нием – он не чувствовал своих заслуг...» Там, где производственная проза 30-х годов изображала радость творческого труда, Платонов рисует этот труд нечеловечески тяжелым, одуряющим, не приносящим радости и не содержащим вдохновения. А раз в нем нет чувства счастья, то и наличие истины проблематично. Землекопы сами, впрочем, не заняты поиском истины, скорее наоборот. Не случайно Сафронов подозрительно относится к ищущему истину Вощеву, потому что, возможно, «истина лишь классовый враг». Они озабочены не истиной, а социальной справедливостью и с удовольствием принимают участие в раскулачивании.

Платонов уравнивает кулаков и землекопов по степени взаимного ожесточения. Рытье котлована требует социальной ненависти не мень­ше, чем сопротивление раскулачиванию. Зажиточные мужики переста­ют кормить скотину. Один из них приходит в стойло к своей лошади и спрашивает: « – Значит, ты не умерла? Ну ничего, я тоже скоро помру, нам будет тихо». Страдания животного изображаются Платоновым с пронзительной силой. Голодная собака выдирает кусок мяса из задней ноги голодной лошади, стоящей в оцепенении. Боль на минуту воз­вращает лошадь к жизни, а две собаки тем временем с новой силой отъедают у нее заднюю ногу. В этой бесчеловечности по отношению к живой жизни повинны все: и те, кого раскулачивают, и те, кто раскулачивает.

Ликвидация людей происходит до ужаса просто. Кулаков сажают на огромный плот, чтобы пустить по предзимней реке на верную смерть. Крестьянин, вышвырнутый на снег из родной избы, грозится: «Ликвидировали? Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек!» Взаим­ное ожесточение обеих сторон ликвидирует какой-либо вопрос об истине, которую пытается найти Вощев.

Безусловным критерием истины для Платонова всегда была любовь. Герои «Котлована» испытывают нехватку любви, ибо жизнь не может строиться только на ненависти к врагам и жертве во имя абстрактного будущего. Про одного из героев повести Платонов пишет: «Прушев­ский не видел, кому бы он настолько требовался, чтоб непременно поддерживать себя до еще далекой смерти». Он признается Чиклину, как однажды в юности увидел проходящую мимо женщину, и с тех пор чувствует по ней тоску. Он ощущает в этой женщине пропущенную возможность счастья и хочет «еще раз посмотреть на нее».

Чиклин знает эту женщину, дочь бывшего хозяина кафельно-изразцового завода, и обещает привести ее к Прушевскому. Женщина, о которой говорит Прушевский, умирает на соломе в лохмотьях, оставив после себя дочку Настю. Девочку удочеряют землекопы, и для них она становится тем живым конкретным смыслом, ради которого роется котлован.

Настя хорошо усвоила, что ее мать была «буржуйкой», поскольку «буржуйки теперь все умирают». В ее детском умишке противоестест­венно сочетаются любовь к матери и ненависть к сволочам - «буржуям»: «Моя мама себя тоже сволочью называла, что жила, а теперь умерла и хорошая стала». Тоска по умершей матери не дает Насте жить спокойно: «Я опять к маме хочу». И когда ей объясняют, что от мамы остались одни кости, она заявляет: «Неси мне мамины кости, я хочу их!» Ребенок не в состоянии жить в атмосфере ненависти и сиротства. Умершую Настю землекопы хоронят в котловане. «Вощев стоял в недоумении над этим утихшим ребенком, он уже не знал, где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет в детском чувстве и в убежденном впечатлении? Зачем теперь ему нужен смысл жизни и истина всемир­ного происхождения, если нет маленького верного человека, в котором истина стала бы радостью и движеньем?» Будущее, ради которого жертвовали собой землекопы, погублено котлованом.

Платонов с любовью относится к своим героям, он видит бескорыстие их устремле­ний, но понимает всю опасность самообмана, в который они ввергли себя. Самообман заключается в идее, согласно которой в жертву будущему необходимо принести настоящее. Однако Платонов видит большее – на энтузиазме и самообмане этих людей паразитирует стоящее во главе их меньшинство.

Уже в «Чевенгуре» выведен Прошка Дванов, который наживается на коммуне. Его жена потихоньку копит деньги и прячет их у тетки в городе – создает «фонды». Прошка имеет на этот счет свою филосо­фию: «Где организация, там всегда думает не более одного человека». В «Котловане» таким думающим одиночкой является инженер Паш­кин, который «стоял в авангарде, накопил уже достаточно достижений и потому научно хранил свое тело – не только для личной радости существования, но и для ближних рабочих масс». Эти люди устраива­ются в настоящем, не дожидаясь будущего. Они достигают коммунизма лично, строя свое благополучие на обмане людей, копошащихся в «котлованах». Так конкретизируется догадка о том «главном человеке», который один придет в коммунизм.

В 1929 году в журнале «Октябрь» был опубликован рассказ Платонова «Усомнившийся Макар». Его герой Макар Ганушкин приезжает в Москву, чтобы увидеть «центр государства». Там ему снится гора, на которой стоит «научный человек», думающий «лишь о целостном масштабе, но не о частном Макаре»: «Лицо ученейшего человека было освещено заревом дальней массовой жизни, что расстилалась под ним вдалеке, а глаза были страшны и мертвы от нахождения на высоте и слишком далекого взора. [...] Миллионы живых жизней отражались в его мертвых очах».

Макар видит на московских улицах «сплошных научно-грамотных личностей», в чем-то неуловимо похожих на того, кто ему приснился, и ему делается «жутко во внутреннем чувстве». Макар понимает, что в будущем ему нет места по одной простой причине – он обречен на жертву в настоящем. Платонов ставил в центр массового человека, который задумался о цели и смысле движения к будущему и о своем месте в этом движении. Это было опасно, тем более, что платоновский Макар догадывался и о том, кто обрек его на то, чтобы стать строи­тельным мусором истории. На фоне отмечавшегося в 1929 году 50-летнего юбилея Сталина притча о Макаре и «научном человеке» прочитывалась однозначно.

Идеи, которые нашли отражение к произведениях Платонова 20 – 30-х годов, были более, чем рискованными. «Усомнившийся Макар» был подвергнут жесточайшей критике, которая совпала по времени с началом работы над «Котлованом». В дальнейшем для Платонова был просто закрыт путь к читателям. В 1937 году в журнале «Красная новь» (№ 10) была опубликована погромная статья критика А. Гурвича «Андрей Плато­нов», которая положила начало новой травле писателя. В 1938 году был арестован его сын (он вернется из лагеря в 1941 году больным и умрет от туберкулеза в 1943-м). В 1941 году перед самой войной Платонов пишет рассказ «В прекрасном и яростном мире», где точно отражена трагическая ситуация, в которой он оказался.

Герой рассказа машинист Мальцев, гений своего дела, слепнет от внезапного удара молнии во время поездки. По ходу сюжета выясня­ется, что в природе существует «тайный неуловимый расчет» роковых сил, губящих людей этого типа: «[...] Эти гибельные силы сокрушают избранных, возвышенных людей». Рассказчик ставит эксперимент: берет с собой Мальцева в поездку и, намеренно не сбавляя скорости, ведет паровоз на желтый свет (желтый светофор означает, что свободен только один перегон и машинист должен снизить скорость, чтобы не столкнуться с идущим впереди поездом). Происходит чудо – слепой машинист чутьем угадывает ситуацию.

«– Закрой пар! – сказал мне Мальцев.

Я промолчал, волнуясь всем сердцем.

Тогда Мальцев встал с места, протянул руку к регулятору и закрыл пар.— Я вижу желтый свет, – сказал он и повел рукоятку тормоза на себя».

Мальцева спасает то, что должно было погубить. За этим встает вера самого Платонова в спасительную силу собственного таланта. В самых неблагоприятных, роковых для себя ситуациях Платонов про­должал работать, потому что видел путь, по которому следует идти.

Платонов начал свой путь с провозглашения утопии и прошел через беспощадный анализ, разрушивший эту утопию. Он пришел к выводу, что ценность организационной идеи не может быть сравнима с ценностью жизни самой по себе. Отношение Платонову к миру хорошо поясняет одно из писем к жене, в котором он писал: «Мое спасение – в переходе моей любви в религию. И всех людей в этом спасение».

---

Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 436; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!