Уфимские мозаики Петра Храмова
Введение.
Петр Храмов родился в 1939 году в семье заслуженного художника РБ Алексея Храмова. Он не только получил художественное образование и продолжил дело отца, став художником-монументалистом (расписывал стены зданий, Уфимского железнодорожного вокзала, создавал мозаичные панно), но и с детства научился ценить литературу как средство познания мира. Знакомые Петра Храмова отмечают высокую эрудированность художника и знание литературы. Вероятнее всего, это и сыграло стимулирующую роль в написании книги об Уфе, о своей семье, о жизни.
Непросто сложилась судьба книги. Не дождался выхода в свет своего детища автор книги Петр Храмов.
«Инок» — единственная книга Петра Храмова. Прожив достаточно короткую, но яркую жизнь автор своим творчеством доказал, что был не только талантливым художником.
Роман требует неспешного, вдумчивого чтения. Это сравнительно небольшое по объему произведение, всего 256 страниц, но заключает в себе целый пласт жизни людей после войны.
Это роман – размышление, это роман - воспоминания о том, как взрослел мальчик и постигал жизнь, искал ответ на самый важный вопрос в жизни.
О первой редакции книги в журнале «Бельские просторы» рассказала Светлана Чураева, заместитель главного редактора журнала. Для журнала это стало лучшей публикацией года. Книгу можно сравнить с живым родником слова невиданной мощи и силы. Книга воплотила и гармонизировала три необходимые отправные точки прозаического памятника: место, время и личность. Уфа выступила как светлый храм на ладони Бога. Автор стал лирическим героем, ступившим на путь странствий от гордыни до христианского смирения. Книга полна точных примет времени и места.
Книга близка и понятна читателям. Издание книги доказывает существование литературы и сегодня.
|
|
|
Читатели узнают себя в героях книги, проводят параллель со своей жизнью. Язык повествования отличает самобытность и живость разговорного языка.
Роман «Инок» – явление российского масштаба.
Роман «Инок» – явление российского масштаба потому, что он талантливо, красиво и душевно показал и доказал факт существования совершенно иной реальности, которую, казалось бы, навсегда уничтожила, замуровала «савецка власть», реальности благородных и верных человеческих душ, реальности той живой, красивой, одухотворенной России, о которой мы уже и не мечтаем ныне.
Да, автор, конечно, живописует те свинцовые мерзости, которые ему пришлось пережить в детстве. И смерть его милого друга – щенка Лобика, распиленного бензопилой рабочими лесопилки ради потехи. И гибель тополя на берегу Белой, поверенного всех тайных мыслей и желаний мальчика, срубленного равнодушною рукой. И слом деревянного дома, где прошло детство героя, дома веселого, резного, расписного, как тульский пряник, сделанного с любовью и с душою на века… Но автор повествует обо всем без ожесточения, злобы и агрессии, с которой когда-то новая власть уничтожала «классового врага». Именно таким был дед героя романа, в прошлом, как бы сейчас сказали, «предприниматель», владевший в городе Ростове несколькими предприятиями. Долгое время он провел в лагерях, где его топтали коваными сапогами, ломая ребра и давя легкие. Полуживой, дедушка всё же вернулся домой, чтобы умереть. А внук понял, что он, как и дед, – «классовый враг» той самой «савецкой власти» и что всю жизнь ему придется жить двойною иноческой жизнью: одна настоящая, но тайная – жизнь души и благородных помыслов и чувств, а другая внешняя, подстроенная под идеологию, которая серой железобетонною плитой давила все яркое, истинное, непохожее на массовую серую убогость.
|
|
|
В душах людей всегда, при любом самом жестоком и гнетущем строе, продолжала и продолжает существовать другая, иноческая жизнь, с другими ценностями и ориентирами, с естественной любовью ко всему живому, к миру, к природе. Недаром автор повествования говорил не раз о том, что его любимая девушка, по какой-то иронии судьбы получившая имя Маши Мироновой, героини пушкинской «Капитанской дочки», чем-то была похожа на староверку, стойкую и непоколебимую в своей силе духа. Мать же его, из дворянских кровей, как пишет автор, даже на линованном листке всегда писала поперек линеек. А бабушка, ростовская дворянка, и вовсе продолжала всю оставшуюся жизнь реально жить в той, утраченной и растоптанной России, напитывая внука своими понятиями о красоте, о доброте, о добре, вере и человечности…
|
|
|
Отец Петра Храмова, известный уфимский художник, конечно же, всегда, всю жизнь находился под идеологическим присмотром благодаря «подпорченной» женитьбой биографии. Но внутреннюю свободу обретал, работая над уральскими пейзажами, говоря языком живописи о вечной и неподвластной никакой идеологии красоте природы.
Алексей Храмов оставил целую галерею великолепных картин природы, написанных в реалистической манере.
По своей основной профессии Петр Храмов был художником-монументалистом, хотя, судя по высказываниям в его книге, работа эта радости особой ему не приносила и была нужна лишь для зарабатывания денег. Однако парадокс судьбы в том, что именно эта немилая и нелюбимая работа так же, как и его роман «Инок», вписала навеки имя Петра Храмова в историю Уфы, в культурно-исторический контекст города. Монументальные художественные работы Петра Храмова украшают Уфимский железнодорожный вокзал, Дворец культуры УЗЭМИК, здание архитектурного факультета УГНТУ. На стене детского сада Уфимского витаминного завода, что находится на перекрестке улиц Кирова и Цюрупы, Петр Храмов, как явствует из его книги, изобразил героиню своего романа, свою любимую женщину Марию Миронову.
|
|
|
Книга о детстве в Уфе в тяжёлые военные и послевоенные годы пронизана такой силой любви к окружающим людям, не броской, но такой узнаваемой и близкой природе, что становится новаторской на фоне холодного профессионализма, обличительного пафоса и «пофигизма» основного литературного потока. Публикация романа «Инок» в журнале «Бельские просторы» в 2008-2009 годах вполне сопоставима с легендарной публикацией романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в журнале «Москва» в 1966-1967 годах. И в том, и в другом романе вечные христианские ценности проверяются суровой советской действительностью. В одном случае Москвы 20-30-х годов, а в другом – Уфы военного и послевоенного времени. Оба романа рассказывают о печальных, но чистых и высоких судьбах инакомыслящих (отсюда и заглавие романа Храмова) в тоталитарные эпохи, освещённых трагической любовью. Но если Булгаков в своём произведении продолжает линии Гоголя и Гёте с их фантастическими столкновениями со всевозможной чертовщиной, то в романе Храмова развиваются традиции Аксакова, Пушкина и Л. Толстого. Особенно интересно в «Иноке» разработана тема пушкинской «Капитанской дочки». Маленькие герои Храмова словно сошли со страниц пушкинской повести и перенеслись через полтора века в послевоенную Уфу, чтобы на новом витке истории, в царстве победившего Пугачёва ещё раз испытать на себе не устаревающую правоту вечных истин, таких, как «Береги честь смолоду…».
Уфимские мозаики Петра Храмова
В «Истоков» было рассказано о наиболее ярких деталях уфимской архитектуры 1970-х годов – монументальных мозаичных панно.
Одним из самых талантливых художников-монументалистов этой эпохи, несомненно, был уфимский художник и писатель Петр Алексеевич Храмов.
Мозаики, во дворцах, главных зданиях предприятий наиболее идеологизированнымй вид советского искусства. Каждый из этих эскизов проходил череду утверждений в горкомах, райкомах и прочих не склонных к художественным вольностям организациях. Об этом Храмов несколько раз упоминает на страницах, сейчас ставшего уже легендарным, романа «Инок». Но, что удивительно, находясь в условиях творческой резервации, талантливый писатель и художник, в своих монументальных работах сумел передать свое видение мира следующим поколениям, тем, кто будет читать его роман «Инок».
Петр Алексеевич Храмов в соавторстве с другими уфимскими живописцами работал над многими уфимскими мозаиками, но существуют три мозаичных композиции, которые являются индивидуальными работами художника. Находятся они на зданиях: Дворца культуры и техники; Железнодорожного вокзала; Детского сада. И все три являются своеобразными иллюстрациями к «Иноку».
Панно на ДК РТИ было выполнено к 50-летию образования СССР. Можно предположить, что фигура молодой женщины, олицетворяет главную республику – РСФСР, или саму страну. Но людям читавшим «Инок» совершенно ясно, что это – Маша. Круглое лицо, огромные «желтенькие» глаза. И странное дело… Ответственные работники, утверждавшие эскиз в более чем благополучной середине 1970-х, как-то упустили или не заметили того, почему у женщины-олицетворения страны такое сурово-тревожное выражение лица?
Еще одной иллюстрацией к «Иноку» в этой мозаике являются школьники, сидящие за партой – это мальчик и Маша. А юноша-солдат, по словам близких художника, – это автопортрет самого Петра Храмова. Мозаика выполнена не из смальты, а из маленьких цветных керамических плиточек.
Другая замечательная, очень нежная и камерная, работа Петра Храмова из мелкой керамической плитки и ее осколков, находится на здании детского сада бывшей «Витаминки». На мозаике женщина с ребенком, – и это опять Маша. На панно напротив – мальчик.
В середине 1970-х Петр Храмов выполнил четыре мозаичных панно в строящемся здании нового Железнодорожного вокзала. На них нет человеческих фигур, но опять можно видеть многое, связанное с романом «Инок». Берег реки и холм – место очень похожее на берег реки Белой около Монумента Дружбы, где когда-то стоял чудесный дом-терем. На другом скачут уже навсегда свободные кони, и их гривы струятся, как волны. Еще несколько лет назад одно из четырех панно (на стене, выходящий на платформы) от сырости и вибрации начало разрушаться. Работники вокзала своими силами пытались его реставрировать. При начавшейся несколько лет назад реконструкции здания – оно было демонтировано.
Истоки творчества П. Храмова
Истоки творчества П. Храмова можно отыскать в судьбе его прадеда по отцовской линии – уфимского купца второй гильдии Михаила Андреевича Степанова-Зорина (1845 – 1921). В 1909 году он начал строить в Уфе храм Вознесения Господня. Деньги были собраны преимущественно среди уфимских купцов. Своё пожертвование в это строительство сделал император Николай II. В тяжелейших условиях мировой и Гражданской войн храм был построен. В 1919 году на пересечении улиц Чернышевского и Зенцова своих первых прихожан приняла новая Вознесенская церковь, купол которой украшал единственный в своём роде крест из горного хрусталя. Однако вскоре наступили такие времена, что церковь сначала закрыли, а потом разрушили и на этом месте построили типовую общеобразовательную школу. Можно представить, какой урок беспамятства и попрания веры даёт уже более полувека эта школа. Впрочем, по России количество таких школ и вузов исчисляется сотнями. Потому-то и «танцы на костях» в годы хрущёвской оттепели так возбуждали продвинутую молодёжь того времени, поскольку она была воспитана на неуважении к человеческой жизни и смерти. Дар купца Степанова-Зорина своей родине оказался невостребованным, а вскоре и сам он тихо скончался в полном забвении, избежав дальнейших мытарств и издевательств со стороны новых «хозяев жизни».
Но его дочери Прасковье Степановой и её мужу – белебеевскому купцу Василию Храмову – пришлось испить эту чашу до дна. В годы Гражданской войны в Белебее ослеплённой классовой ненавистью беднотой был расстрелян Василий Храмов. И только мудрость и самообладание Прасковьи Михайловны спасли от жестокой расправы победителей её сына Алексея. Впоследствии эта мужественная женщина сумела не только поднять всех четверых детей, но и воспитать их достойными людьми вопреки всевозможным препятствиям и невзгодам.
Отец будущего писателя – художник Алексей Васильевич Храмов (1909-1978) – прожил нелёгкую даже по меркам своего времени, но красивую и творчески наполненную жизнь. За ним, как шлейф, тянулось обвинение в буржуазном происхождении. Как вспоминает племянница художника Надежда Никитична Шамро, «его не приняли учиться в Академию художеств, ему не разрешали продавать свои картины. Он месяцами не получал денег. Жили на более чем скромную зарплату жены, учительницы» (1, 8). В 30-е годы после окончания Уфимского художественного техникума он заявил о себе как перспективный, реалистически мыслящий художник. Но тут началась Великая Отечественная война, и Алексей Храмов все пять лет провёл на передовой, находился в окружении, умирал от голода и ран, участвовал в обороне Ленинграда, форсировании Днепра, штурме Кёнигсберга. Домой вернулся после победы над Японией. Он выжил в невыносимых условиях и после войны нашёл в себе силы вернуться к живописи. На этом поприще он не снискал громких званий и наград. Однако его картины знают и высоко ценят искусствоведы и любители живописи во всём мире. В своих уральских пейзажах Алексей Храмов выразил суровую силу и красоту не только родных мест, но и народного характера. Особенно глубоким философским смыслом обладает знаменитый храмовский снег: от жизнеутверждающей «Зимки» до белого погребального савана первого снега, накрывшего ещё зелёные деревья в его последней работе. Не случайно этот дар сдержанного и лаконичного иносказания так высоко ценили японцы, специально приезжавшие в Уфу ради его картин. Главное же, чему научил своих сыновей художник Храмов, – это умению видеть. В воспоминаниях Н. Шамро есть такая запись: «Как-то старший сын художника рассказал, что подростком в пылу споров бросил в лицо отцу: «Что ты дал нам?». Его ответ запомнился сыну на всю жизнь: «Я дал вам честное имя!»».
Пётр Храмов пошёл по пути отца, окончил Строгановский художественно-промышленный университет в Москве и стал художником-монументалистом. Его мозаики, росписи и рельефы украшают стены Дворца культуры УЗЭМИК, строительного факультета нефтяного университета, Уфимского железнодорожного вокзала, дворцов культуры, институтов и детских садов Салавата, Благовещенска, Мелеузовского района. О его личной и творческой жизни на сегодняшний день известно очень мало. После смерти родителей он вместе с младшим братом Андреем жил в Уфе. О его литературном творчестве знали, вероятно, лишь самые близкие люди. Последние годы он подрабатывал сторожем в детском саду. Умер он в нищете и забвении в 1995 году, как нередко завершали свой тернистый путь русские художники, как когда-то ушёл из жизни и его прадед. И так же, как у прадеда, его литературные произведения и картины оказались невостребованными. Будучи по своей внутренней сути христианским художником, он не стремился прославиться и увековечить своё имя. Поражает, что даже в семейных архивах его близких родственников нет ни одной его фотографии. Но в его романе с большой теплотой и талантом запечатлена военная и послевоенная Уфа с её маленькими деревянными домиками на высоком берегу Белой, с многоязычным населением коммуналок и тёплой семейной атмосферой городских дворов.
С истинным христианским смирением П. Храмов рисует в своём романе не ужасы сталинизма, а веру людей, помогавшую выжить в нечеловеческих условиях. В отличие от многих современных писателей он чётко фиксирует борьбу Добра со Злом в окружающем мире и душах своих героев. Невозможно забыть сцену жестокого избиения лошади, возившей брёвна с берега Белой на лесопилку. Но насилие и жестокость в романе преодолеваются силой деятельной любви. И это обстоятельство роднит произведение уфимского писателя с шедеврами его любимых мастеров слова: Пушкина, Чехова, Л. Толстого.
Творчество даже самых великих художников является лишь каплей в океане народной культуры. И тут важен не столько размер или оригинальная форма этой «капли», а её химический состав, соответствующий или не соответствующий миллионам других. В случае с Петром Храмовым решающую роль играет не поверхностное сходство, а глубинное соответствие его произведения религиозно-нравственным традициям русской культуры. В его романе-воспоминании органично сочетаются три основные линии, плавно и незаметно переходящие одна в другую. Это собственно воспоминания о детстве и отрочестве автора в военные и послевоенные годы, перетекающие в мудрый и любящий взгляд художника, оценивающего эти события из нынешнего времени. Если бы не было этого взгляда, события того времени приняли бы мрачный и даже зловещий оттенок. Автору романа, как и его земляку С. Т. Аксакову, удалось сохранить чистый детский взгляд на мир в сочетании с мудростью много пережившего человека и глубоким знанием отечественной культуры. Вот как он воспринимал своё военное детство: «…мне казалось в те военные времена, что совсем разные вещи – и дожди, и туманы, и даже розовые солнечные снега, и задумавшиеся люди, и озябшие старушки, и важничающие щенки, и вербочки, и осиротевшие книги – всё важное и значительное, что меня волновало, было освещено (или подсвечено) неярким светом плакучей свечечки, которая, погибая и возрождаясь, светила нам всю войну в медном, стареньком <…> бабушкином подсвечнике. Словно бы та, ушедшая из этой жизни Россия, зная о нас и о войне, посылала нам молчаливый, неяркий и, как выяснилось позднее, никогда не гасимый свет». Этот «неяркий, негасимый свет» святой Руси незримо присутствует на каждой странице романа, освещая самые тёмные закоулки жизни его героев.
А события этой жизни далеки от сусального благополучия иных псевдоисторических произведений. Один дед маленького героя расстрелян в Гражданскую войну, другой, вернувшийся после десяти лет лагерей, умирает от туберкулёза. Мальчик живёт с бабушкой и мамой в маленькой комнатке коммунальной квартиры в исторической части Уфы, недалеко от Сергиевской церкви. Он любуется старинным деревянным домом, стремившимся в небеса и походившим на остановившееся пламя. Его манит тихая река Белая. В мире природы у него есть друзья: одинокий тополь и уличная собачонка Лобик. Семья ждёт с фронта отца маленького героя. А пока бабушка учит его самостоятельно читать, попутно знакомя с личностью последнего русского царя. Жизнь уцелевших представителей старого мира в новом советском обществе полна каждодневных испытаний: они не только лишены своих былых привилегий и материального благополучия, но и подвергаются нападкам окружающих за своё происхождение и сохраняемую в душах веру. И в этом чуждом и враждебном им мире семья маленького героя романа становится оплотом, сохраняющим честь и традиции утраченного прошлого. В ответ на оскорбления пьяного соседа-коммуниста бабушка не опускается до его уровня, а лишь смотрит на него. «Взгляд был очень светлый, и в выражении его коммунист, очевидно, увидел что-то такое, отчего истошный его хрип перешёл в неясное бормотание, закончившееся икотой и рвотой уже во дворе. Бабушка стояла чрезвычайно прямо, вроде ещё и ещё выпрямляясь, стояла спокойно, но смотреть на неё было тяжело и страшно». Однако такое непреклонное отстаивание своих нравственных и религиозных ценностей не мешает той же бабушке посильно участвовать в защите общего с коммунистами отечества и крестить от пуль звёздочки на солдатских шапках, которые она стирала и чинила для фронта.
Когда взрослые приставали к маленькому герою романа с вопросами о будущем его поприще, он, вычитав в бабушкином словаре множество диковинных профессий, объявлял, что хочет стать «камергером», «архивариусом», «фельдмаршалом» или «демагогом». «А по национальности ты будешь матросом», – смеялся друг отца (3, 27). В этом вроде бы шутливом разговоре проговаривались варианты будущей судьбы автора романа. Он мог бы стать карьеристом, кабинетным учёным, лизоблюдом или просто интеллигентным болтуном без роду, без племени, но он выбрал тяжкий крест русского писателя и пронёс эту ношу до конца.
В первом классе герой романа обнаружил свою полную неспособность к абстрактному мышлению. Видя затруднения ребёнка в постижении арифметики, учительница попыталась раскрыть ему красоту логики и здравого смысла. В ходе беседы мальчик попытался объяснить своё детское понимание единства всего живого, которое невозможно разложить на части и считать. Анна Дмитриевна поняла «правила его любви» и сказала: «А ты очень интересный мальчик, прямо-таки инок». – «Инок – это священник?» – спросил я. «Нет, – отвечала она, – не обязательно. Инок – это просто другой, иной человек – и-ной», – сказала она с улыбкой». И герой через много лет произносит слова благодарности своей учительнице, сумевшей в суете нелёгкой послевоенной жизни разглядеть в нём особенную душу и помочь ей развиться.
Жизнь в романе наполнена любовью. И хотя к середине ХХ века православие уже было вытеснено из советской жизни, многие люди всё ещё жили по заповедям христианской морали. Вот маленький герой-первоклассник пришёл к дочери погибшего на войне солдата – Маше Мироновой – подтягивать её по чистописанию. При некотором внешнем сходстве этой истории с изображением школьной жизни в годы позднего сталинизма (вспомним хотя бы книгу и фильм «Первоклассница») вся она пронизана христианскими мотивами кротости, взаимной любви и сострадания. Характерен эпизод, когда Маша торжественно вносит тарелочку с одним-единственным пирожком. «Вот это я сама испекла и лепила, – и тихо добавила: – Это тебе, – и чуть погромче: – Горячий». А сзади неё, за окном, две высокие снежные шапки на заборе, казалось, склонились друг к другу и к каждому её плечику. Множество раз вспоминал я впоследствии эту картину, и постепенно, сквозь этот уже сон бытия, стали просвечивать реалии рублёвской «Троицы». Эти же мотивы характерны для сцены возвращения деда героя-рассказчика из сталинских лагерей. Дед уже прошёл испытания историей, потерял многое, в том числе здоровье, а вскоре и жизнь, но сохранил веру и честь своего дворянского рода. На вопрос деда о вере в Бога внук просто и легко даёт положительный ответ. Первая часть романа заканчивается «как начало и конец простой русской притчи». Стоя на берегу реки Белой, дед и внук чувствуют свою духовную связь: «С необычайной, но тихой силой я чувствовал, что мы находимся с дедушкой в одном состоянии и созерцаем в нашей общей сейчас душе явление невидимого, но сущего. Того, кто теплится в нас правдой, любовью и совестью. Того, кто ведёт нас по этой неяркой и простой земле».
Во второй части романа П. Храмова продолжается развитие трёх основных линий. Во внешней, семейно-бытовой истории рассказывается о поездке к деду в Турбаслы, событиях в семье, в школе и во дворе. В этой части воспоминаний герой переживает немало первых утрат: умирает от туберкулёза дед, пьяницы с лесопилки жестоко убивают верного пса Лобика, спиливают одинокий тополь и, наконец, главное событие второй части романа – траур по случаю смерти товарища Сталина. Во внутренней жизни героя дружба с Машей Мироновой постепенно перерастает в любовь. Вместе с крепнущей верой героя происходит конфликт между его нравственными идеалами и творчеством. Упорный двадцатилетний труд над картиной ребёнка в концлагере закончился поражением художника. Третьей линией развития романа стали явные и скрытые переклички с повестью А. Пушкина «Капитанская дочка». Это произведение было выбрано П. Храмовым не случайно. Как пишет современный исследователь творчества Пушкина философ В. Катасонов, «По степени авторской сознательности в изображении темы милосердия повесть «Капитанская дочка» является одним из самых христианских произведений в мировой литературе. Именно от «Капитанской дочки» <…> идёт в русской литературе традиция проникновенных диалогов «святых и преступников», стоящих «в беспредельности» – перед лицом Бога» (Катасонов, В. Н. Тема чести и милосердия в повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» : (религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А. С. Пушкина) // Лит. в шк. – 1991. - № 6. – с. 6).
Дата добавления: 2018-05-12; просмотров: 350; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!