Дэниэл Вудрелл Ночной поединок 4 страница
Какие-то хулиганы продырявили камнем лобовое стекло со стороны шофера, открыв холоду и снегу прямой доступ в кабину. Отопитель не работал. Все трое прикрылись парой одеял, которые Кенни захватил с собой, и опустили на уши отвороты шапок. Таб пытался согреть руки, растирая их под одеялом, но Фрэнк потребовал, чтобы он перестал.
Они выехали из Спокана и углубились в сельскую местность. Вокруг тянулись бесконечные черные заборы. Снегопад утих, но там, где земля встречалась с небом, по-прежнему не было видно четкой границы. Засыпанные снегом поля лежали недвижно. Холод выбелил едущим лица и поднял торчком щетину на их подбородках и верхних губах. Прежде чем добраться до леса, который Кенни выбрал для охоты, они дважды останавливались выпить кофе.
Таб был за то, чтобы испытать какую-нибудь новую территорию: они ездили сюда уже два года кряду, и им ни разу ничего не попалось. Фрэнку было все равно, лишь бы вылезти наконец из этого чертова грузовика.
— Чуете? — спросил он, хлопнув дверцей. Он расставил ноги, закрыл глаза, закинул назад голову и глубоко вдохнул. — Заряжайтесь энергией.
— Еще один плюс, — сказал Кенни. — Тут охота не запрещена. А там вокруг сплошные таблички.
— Я замерз, — сказал Таб.
Фрэнк выдохнул.
— Кончай ныть, Таб. Лучше открой каналы.
— Я не ною.
— Каналы, — сказал Кенни. — Ну ты даешь, Фрэнк! Скоро нацепишь ночную рубашку и будешь в аэропорту цветы продавать.
|
|
— Что-то ты слишком много разговариваешь, — сказал Фрэнк.
— Ладно, — сказал Кенни. — Больше ни слова. Особенно насчет одной молодой нянечки.
— Какой нянечки? — спросил Таб.
— Это между нами, — сказал Фрэнк, глядя на Кенни. — Больше никого не касается. А ты помолчал бы, ясно?
Кенни засмеялся.
— Смотри, доиграешься, — сказал Фрэнк.
— До чего?
— Увидишь.
— Эй, — сказал Таб, — мы охотимся или что?
Они двинулись по полю. Таб с трудом перебирался через ограды. Фрэнк и Кенни могли бы ему помочь; они могли бы приподнять верхнюю проволоку и наступить на нижнюю, но не делали этого. Они просто стояли и смотрели. Оград было много, и когда они достигли опушки, Таб уже порядком запыхался.
Они ходили по лесу два часа и не видели ни оленей, ни их следов — ровным счетом ничего. Наконец они устроили привал у речки. Кенни съел несколько ломтей пиццы и пару сладких батончиков, Фрэнк — сандвич, яблоко, две морковки и плитку шоколада, Таб — одно крутое яйцо и черешок сельдерея.
— Если меня спросят, как бы я хотел сегодня умереть, — сказал Кенни, — я отвечу: сожгите меня на костре. — Он повернулся к Табу. — А ты все на своей диете? — Он подмигнул Фрэнку.
— А как по-твоему? По-твоему, я так люблю крутые яйца?
|
|
— Да нет, просто я в первый раз вижу диету, от которой жиреют.
— Кто сказал, что я жирею?
— Ох, извиняюсь. Беру свои слова назад. Ты так отощал, что смотреть страшно. Правда, Фрэнк?
Фрэнк растопырил пальцы, упершись ими в кору пня, на котором он разложил еду. Костяшки у него были волосатые. Кроме широкого обручального кольца на его правой руке, на мизинце, был еще золотой перстень с выгравированной в ромбике буквой «Ф». Он повертел этот перстень туда-сюда.
— Таб, — сказал он, — ты свои собственные яйца, наверно, уж лет десять не видел.
Кенни согнулся от смеха. Он снял шапку и хлопнул ею о колено.
— А что я могу поделать? — сказал Таб. — Если у меня такие гормоны.
Они вышли из леса и повернули вдоль речки. Фрэнк с Кенни двигались по одному берегу, а Таб — по другому, против течения. Снегопад почти прекратился, но сугробы намело глубокие, и идти было трудно. Куда бы Таб ни взглянул, везде его окружали гладкие, нетронутые поверхности, и вскоре он потерял интерес к охоте. Он бросил искать следы и старался только не отстать от Фрэнка с Кенни на другой стороне. Потом в какой-то момент он вдруг сообразил, что уже давно их не видел. Ветер дул от него к ним; когда он утихал, до Таба иногда доносился смех Кенни, но и только. Он ускорил шаг, вспахивая сугробы, борясь со снегом коленями и локтями. Он слышал, как бьется его сердце, и чувствовал на лице румянец, но не давал себе даже короткой передышки.
|
|
У излучины реки он нагнал Фрэнка и Кенни. Они стояли около бревна, перекинутого с одного берега на другой. Под бревном висела ледяная борода. Замерзшие камышины торчали вверх, слегка покачиваясь на ветру.
— Видел чего? — спросил Фрэнк.
Таб покачал головой.
Световой день близился к концу, и они решили, что пора возвращаться к дороге. Фрэнк с Кенни перешли речку по бревну, и все втроем направились вниз по течению, по тропинке, протоптанной Табом. Через несколько минут Кенни остановился.
— Гляньте-ка, — произнес он и показал на цепочку следов, ведущую от реки назад в лес. Следы Таба пересекали ее под прямым углом. А на берегу темнело несколько кучек, яснее ясного говоривших о недавнем присутствии оленя. — Что это по-твоему, а, Таб? — спросил Кенни. — Лесные орешки или мороженое с шоколадным сиропом?
— Наверно, я не заметил.
Кенни посмотрел на Фрэнка.
— Я вас потерял, — объяснил Таб.
— Он нас потерял. Бедняжка.
Они зашагали по следам к лесу. Олень перелез через ограду, почти заметенную снегом. К одному из столбов была приколочена табличка с запрещением на охоту. Фрэнк засмеялся и сказал, что этот сукин сын, похоже, умеет читать. Кенни хотел продолжать погоню, но Фрэнк заявил, что он категорически против: здешний народ шутить не любит. Может, фермер, хозяин земли, и разрешит им поохотиться, если его попросить. Но Кенни в этом сомневался. Да и все равно, сказал он, пока они доберутся до грузовика, проедут по дороге и вернутся, уже стемнеет.
|
|
— Не переживай, — ответил Фрэнк. — Природу не обманешь. Если нам суждено поймать этого оленя, мы его поймаем. А если нет, значит нет.
Они пошли к грузовику. Лес здесь был по большей части сосновый, и снег в тени покрылся настом. Кенни и Фрэнка он выдерживал, но Таб то и дело проваливался. Острая ледяная корка резала ему голени. Вскоре Кенни и Фрэнк опередили его настолько, что он не слышал даже их голосов. Он сел на пень и вытер лицо. Потом съел оба своих сандвича и половину печенья — не торопясь, с наслаждением. Вокруг стояла мертвая тишина. Когда Таб миновал последнюю ограду на пути к дороге, грузовик тронулся. Табу пришлось перейти на бег, и он еле успел схватиться за край кузова и вскочить туда. Он лежал на животе, пытаясь отдышаться. Кенни взглянул в зеркальце и ухмыльнулся. Таб подполз поближе к кабине, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. Он натянул шапку как можно ниже на уши и уткнулся подбородком в воротник куртки. В окошко постучали, но Таб не обернулся посмотреть, кто это.
Они с Фрэнком остались ждать во дворе, когда Кенни пошел в фермерский дом спрашивать разрешения. Дом был старый, с облупившейся по углам краской. Дымок из трубы тянулся на запад, расплываясь тонкой серой пеленой. Над холмистой грядой поднималась другая, из сизых облаков.
— Короткая у тебя память, — сказал Таб.
— Что? — спросил Фрэнк. Он смотрел куда-то вдаль.
— Я тебя всегда поддерживал.
— Ну ладно, ты меня всегда поддерживал. И что?
— Не надо было меня там бросать.
— Ты же взрослый, Таб. Авось не пропадешь. Между прочим, если ты думаешь, что ты здесь единственный, у кого проблемы, так ты ошибаешься.
— У тебя что-нибудь случилось?
Фрэнк пнул ногой торчащую из-под снега ветку.
— Неважно, — сказал он.
— Что там Кенни говорил насчет нянечки?
— Кенни слишком много болтает, — ответил Фрэнк. — А ты не суйся не в свое дело.
Кенни вышел из дому, показал рукой, что все в порядке, и они снова двинулись к лесу. Когда они проходили мимо сарая, оттуда выскочил большой черный пес с седой мордой и залаял на них. Каждый раз, гавкая, он чуть-чуть отъезжал назад, как пушка при стрельбе. Кенни стал на четвереньки, зарычал и залаял в ответ, и пес побрел обратно в сарай, оглядываясь и оставляя на снегу желтые следы мочи.
— Вот старикан, — сказал Фрэнк. — Совсем дряхлый. Лет пятнадцать, не меньше.
— Зажился, — сказал Кенни.
Обогнув сарай, они пошли напрямик через поле. Оград здесь не было, снег покрылся толстым настом, и они быстро добрались до опушки. Затем повернули вдоль нее, отыскали олений след и зашагали по нему в лес, за которым маячили холмы. Деревья уже начали сливаться с тенями, и поднявшийся ветер колол им щеки мелкими льдинками, сдувая их с наста. Наконец они потеряли след.
Кенни выругался и швырнул шапку наземь.
— Черт! Худшей охоты у меня никогда не было. — Он поднял шапку и отряхнул ее от снега. — С тех пор как мне исполнилось пятнадцать, это первый сезон, когда я остаюсь без оленя.
— Да зачем он нужен, — сказал Фрэнк. — Главное — процесс. Тебя окружают стихии, и тебе просто надо слиться с ними.
— Ну и сливайся, — сказал Кенни. — Лично я приехал за оленем, а не за тем, чтобы слушать всякую кришнаитскую дребедень. И я бы его получил, если бы некоторые не мечтали о розовенькой...
— Умолкни, — сказал Фрэнк.
— Тебе же оленя под нос подсунь, и то не заметишь. Только и думаешь что о своей малолетке.
— Последний раз говорю, заткнись,— сказал Фрэнк и отвернулся.
Кенни и Таб пошли за ним через поле. Когда они поравнялись с сараем, Кенни остановился и поглядел в сторону.
— Меня достал этот столб, — сказал он. Потом поднял ружье и выстрелил. Звук был такой, будто отломилась сухая ветка. Столб треснул с правой стороны, до самой верхушки. — Готов, — сказал Кенни.
— Прекрати, — сказал Фрэнк, не сбавляя шага.
Кенни посмотрел на Таба и улыбнулся.
— Меня достало это дерево, — сказал он и выстрелил снова. Таб поспешно догнал Фрэнка. Он хотел было что-то сказать, но как раз в этот момент из сарая выбежал пес и залаял на них.
— Тихо, дружище, — сказал Фрэнк.
— Меня достала эта собака. — Кенни был у них за спиной.
— Ну хватит, — сказал Фрэнк. — Убери ружье.
Кенни выстрелил. Пуля угодила псу прямо в лоб. Он осел в снег, распластав ноги, устремив на них неподвижный взгляд своих желтых глаз. Если бы не кровь, его можно было бы принять за декоративную медвежью шкуру. Кровь сбегала по его морде в снег.
Все трое остановились, глядя на лежащего пса.
— Что он тебе сделал? — спросил Таб. — Он просто лаял.
Кенни повернулся к Табу.
— Ты меня достал.
Таб выстрелил от пояса. Кенни отшатнулся, наткнувшись спиной на забор, и упал на колени. Он схватился руками за живот.
— Ой, — сказал он. Его руки были в крови. В сумерках она казалась не красной, а синей. Она была сродни теням и вовсе не выглядела неуместной. Кенни медленно повалился на спину и несколько раз глубоко вздохнул.
— Ты меня застрелил, — сказал он.
— А что мне было делать? — спросил Таб. Он опустился на колени рядом с Кенни. — О господи, — сказал он. — Фрэнк, Фрэнк!
Фрэнк стоял неподвижно с тех пор, как Кенни убил собаку.
— Фрэнк! — снова окликнул Таб.
— Я просто шутил, — сказал Кенни. — Это была шутка. Ай! — внезапно воскликнул он и выгнулся дугой. — Ай! — Он уперся пятками в снег и, отталкиваясь ими, проехал на затылке несколько футов. Потом остановился, раскачиваясь на пятках и голове, как борец, выполняющий разминочные упражнения.
Фрэнк наконец очнулся.
— Кенни, — сказал он. Наклонившись, он положил руку в перчатке ему на лоб. — Ты его застрелил, — сказал он Табу.
— Он меня вынудил, — ответил Таб.
— Нет-нет-нет, — пробормотал Кенни.
У Таба текло из глаз и из носа. Все лицо у него было мокрое. Фрэнк закрыл глаза, потом снова посмотрел вниз, на Кенни.
— Где болит?
— Везде, — сказал Кенни. — Черт, везде.
— О господи, — повторил Таб.
— Я спрашиваю, куда тебе попало? — сказал Фрэнк.
— Сюда, — Кенни показал на живот. Было видно, как из раны медленно сочится кровь.
— Тебе повезло, — сказал Фрэнк. — Слева — значит, не в аппендикс. Если бы попало в аппендикс, тогда, считай, до свиданья. — Он отвернулся, и его вырвало в снег. При этом он держался за бока, точно стараясь сохранить тепло.
— Как ты? — спросил Таб.
— В машине есть аспирин, — сказал Кенни.
— Я нормально, — сказал Фрэнк.
— Надо вызвать скорую, — предложил Таб.
— Ага, — откликнулся Фрэнк. — И что мы им скажем?
— Скажем все как было, — ответил Таб. — Что он хотел в меня стрелять, но я выстрелил первый.
— Нет уж! — вмешался Кенни. — Я не хотел.
Фрэнк похлопал его по плечу.
— Спокойно, старик. — Он распрямился. — Пошли.
Когда они двинулись к фермерскому дому, Таб поднял ружье Кенни.
— Лучше не оставлять, — пояснил он. — А то мало ли что ему в голову взбредет.
— Я тебе одно скажу, — отозвался Фрэнк. — Ну ты даешь, брат. Отколол так отколол.
Им пришлось постучаться дважды, и только после этого дверь открыл худой человек с жидкими прямыми волосами. Комната за его спиной была полна дыма. Он прищурился на них.
— Поймали кого-нибудь? — спросил он.
— Нет, — ответил Фрэнк.
— Так я и знал. Так и сказал вашему другу.
— У нас несчастный случай.
Фермер вгляделся в сумрак за Фрэнком и Табом.
— Товарища подстрелили, что ли?
Фрэнк кивнул.
— Это я, — сказал Таб.
— Наверно, хотите позвонить.
— Если можно.
Фермер оглянулся, потом отступил назад. Фрэнк с Табом вошли в дом. У печки посреди комнаты сидела женщина. Печь нещадно дымила. Хозяйка подняла взгляд, потом снова опустила его на ребенка, спящего у нее на коленях. Ее лицо было бледным и влажным, ко лбу прилипли пряди волос. Фрэнк пошел на кухню звонить, а Таб пока стал греть у печи руки. Впустивший их фермер стоял у окна, засунув руки в карманы.
— Наш друг застрелил вашу собаку, — сказал Таб.
Хозяин кивнул, не оборачиваясь.
— Надо было самому это сделать. Я просто не мог.
— Он так его любил, — сказала женщина. Ребенок зашевелился, и она принялась его укачивать.
— Вы его попросили? — сказал Таб. — Попросили застрелить вашего пса?
— Он был старый и больной. Зубы все выпали. Я бы сам это сделал, но у меня нет ружья.
— Тебе все равно нельзя, — сказала женщина. — И слава богу.
Хозяин пожал плечами.
Фрэнк вернулся из кухни.
— Придется везти его самим. Ближайшая больница в пятидесяти милях отсюда, и свободных машин у них все равно нет.
Хозяйка знала самый короткий путь, но он был сложный, и Табу пришлось записать инструкции на бумажке. Хозяин сказал им, где можно взять пару досок, чтобы донести Кенни до грузовика. Фонаря у него не было, но он обещал не выключать свет на крыльце.
Снаружи уже совсем стемнело. Небо затянули плотные тяжелые облака, ветер дул резкими порывами. Где-то на доме отвалилась панель и хлопала медленно, а потом, когда ветер усиливался, быстро. Они слышали это хлопанье всю дорогу, пока шли к сараю. Фрэнк завернул туда за досками, а Таб стал искать Кенни, которого не было там, где они его оставили. Таб нашел его у той же тропинки, но немного дальше; теперь Кенни лежал на животе.
— Ну как? — спросил Таб.
— Болит.
— Фрэнк сказал, в аппендикс не попало.
— Аппендикс мне давно удалили.
— Вот, — сказал Фрэнк, подходя к ним. — Ты у нас чихнуть не успеешь, как очутишься в уютной теплой постельке. — Он положил у правого бока Кенни две доски.
— Мне главное сестричку посимпатичней, — сказал Кенни.
— Ха-ха, — откликнулся Фрэнк. — Это по-нашему. Ну, раз, два, взяли! — и он перекатил Кенни на доски. Кенни закричал и задрыгал ногами. Когда он успокоился, Фрэнк с Табом взялись за доски и понесли его по тропинке. Табу достался задний край, и из-за летящего в лицо снега он плохо видел, куда идет. Вдобавок он устал, а фермер забыл включить на крыльце обещанный свет. Когда они миновали дом, Таб поскользнулся и взмахнул руками, чтобы удержаться. Доски упали вместе с Кенни, и он докатился до самого конца тропинки, крича без умолку. Он остановился, только уткнувшись в переднее колесо грузовика.
— Ты жирный дурак, — сказал Фрэнк. — Ни черта не можешь.
Таб схватил Фрэнка за грудки и навалился на него, прижав спиной к забору. Фрэнк хотел высвободиться, но Таб тряс его изо всех сил. Голова Фрэнка моталась взад и вперед, и он наконец сдался.
— Много ты знаешь про жирных, — повторял Таб. — Много ты знаешь про гормоны. — Он все продолжал трясти Фрэнка. — Много ты знаешь про меня.
— Ну хватит, — сказал Фрэнк.
— Молчи, понял? — сказал Таб.
— Хватит.
— Больше не говори со мной так, понял? Никаких улыбочек. Никаких смешочков.
— Да ладно, Таб. Обещаю.
Таб отпустил Фрэнка и уткнулся лбом в забор. Его руки висели по бокам, как плети.
— Извини меня, Таб. — Фрэнк тронул его за плечо. — Я буду там, у машины.
Таб постоял немного у забора, потом принес с крыльца ружья. Фрэнк уже перекатил Кенни обратно на доски, и они подняли его в кузов. Фрэнк укрыл его одеялами из кабины.
— Так тепло? — спросил он.
Кенни кивнул.
— Хорошо. Теперь скажи, как у тебя задний ход включается?
— Налево до упора и вперед. — Когда Фрэнк уже пошел к кабине, Кенни приподнялся. — Фрэнк!
— Что?
— Если заест, не дави.
Грузовик завелся с первой попытки.
— Да, — сказал Фрэнк. — Надо отдать японцам должное. Очень древняя, очень утонченная культура, и при этом машины делают как никто. — Он покосился на Таба. — Слушай, ты извини. Я не знал, что ты так к этому относишься, честное слово, не знал. Надо было что-нибудь сказать.
— Я говорил.
— Когда? Назови хоть раз.
— Пару часов назад.
— Наверно, я не заметил.
— Это точно, Фрэнк, — сказал Таб. — Ты и правда мало что замечаешь.
— Таб, — сказал Фрэнк, — насчет того, что случилось... мне надо было проявить больше сочувствия. Я понимаю. Ты в такой переплет угодил, что мало не покажется. Я просто хочу, чтобы ты знал: это не твоя вина. Он сам напросился.
— Ты так думаешь?
— Сто процентов. А куда было деваться — либо ты, либо он. На твоем месте я сделал бы то же самое, без вопроса.
Ветер дул им в лица. Снег стоял перед фарами вихрящейся белой стеной; он влетал в кабину сквозь дырку в стекле и оседал на них. Таб хлопал в ладони и ерзал, чтобы не замерзнуть, но это не помогало.
— Придется передохнуть, — сказал Фрэнк. — Я уже пальцев не чувствую.
Впереди, у обочины, замаячили какие-то огоньки. Это была закусочная. Перед ней, на стоянке, выстроилось несколько джипов и грузовиков. У двух-трех были привязаны сзади оленьи туши. Фрэнк остановил машину, и они вдвоем подошли к Кенни.
— Ну как, дружище? — спросил Франк.
— Холодно.
— Да брось ты, герой-одиночка. Там внутри еще хуже, можешь мне поверить. Стекло-то давно бы уж починил.
— Смотри, — сказал Таб, — он все одеяла скинул.
Одеяла лежали кучей у заднего борта.
— Ну вот что, Кенни, — сказал Фрэнк, — нечего жаловаться на холод, если ты сам не стараешься, чтобы тебе было тепло. Надо же немножко напрячься. — Он снова укрыл Кенни одеялами, расправил их и подоткнул по бокам.
— Их сдуло.
— А руки у тебя на что?
— Зачем мы остановились, Фрэнк?
— Затем, что если мы с Табом чуток не согреемся, то превратимся в снеговиков, и где ты тогда будешь? — Он легонько ткнул Кенни в ногу. — Так что придержи лошадей.
В зале было полно народу в разноцветных куртках, по большей части оранжевых. Официантка принесла кофе.
— То, что доктор прописал, — сказал Фрэнк, баюкая в руках дымящуюся чашку. Кожа на них была синюшно-белая. — Таб, я тут подумал. Ты сказал, я мало что замечаю, — так вот, ты прав.
— Ладно тебе.
— Нет, честно. Я сам виноват. Знаешь, слишком уж волнуюсь о себе, любимом. Столько всего в голове крутится. Это, конечно, не извинение.
Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 198; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!