Как естественнонаучной и гуманитарной дисциплины

Питер Феликс Келлерман

 

ПСИХОДРАМА

КРУПНЫМ ПЛАНОМ

 

Анализ терапевтических

Механизмов

 

 

Содержание

 

Санитарный день в “Волшебной лавке”. Предисловие

Е.Л. Михайловой

Предисловие Дж. Д. Морено

Введение

 

1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ

История

Тройственная система

Эклектизм

Применение

Структура

Теория

Исчерпывающее определение психодрамы

Время и частота сессий (“когда?”)

Пространственное окружение (“где?”)

Характеристики клиента (“для кого?”)

Характеристики терапевта (“кем?”)

Характеристики группы

и вспомогательных лиц (“с кем?”)

Результат психодрамы

Иллюстрация психодраматической сессии

Заключение

 

2. Теория

Метанаучная рамка рассмотрения

Терапевтическая практика

Теоретические посылки

Заключение

 

3. Психодраматист

Профессиональные роли психодраматиста

Заключение

 

4. ХАРИЗМАТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО

Личность харизматического лидера

Отдельные последователи

и идеализация ими лидеров

Группы с установкой на зависимость

Психодраматическая ситуация

Терапевтическая ценность

харизматического лидерства

Советы лидерам

 

5. Терапевтические аспекты

Терапевтические аспекты

Доверять или не доверять?

Заключение

 

6. Катарсис

Историческое развитие

Переживание катарсиса

Катарсис как лечение?

Роль катарсиса в психодраме

Заключение

 

7. Инсайт-в-действии

Инсайт-в-действии

Процесс достижения инсайта-в-действии

Достижение инсайта-в-действии

без помощи интерпретации

1. Обучение через непосредственный опыт

2. Обучение через действие

3. Некогнитивное научение

Заключение

 

8. “Теле”

Ментальные репрезентации

Перенос

Контрперенос

“Теле”

Реальные реакции против реакций переноса

Вспомогательное лицо

Прозрачность

Заключение

 

9. “Как будто”

“Как будто” в психодраме

Терапевтические методы,

основанные на использовании воображения

Терапевтическое значение “как будто” в психодраме

Сверхреальность

Процедуры взаимодействия с внешней реальностью

Ролевая игра и принятие роли

Принятие роли в театре

Ролевая игра и достоверность

Заключение

 

10. Отыгрывание в действии

Отыгрывание в действии

Отыгрывание в действии в психоанализе

Отыгрывание в действии в психодраме

“Игра вовне”

Терминология действия

Примеры

Заключение

 

11. Магия

Магия

Неспецифические факторы излечения

Лечебный контекст суггестии

Волшебная лавка

Ритуалы

Заключение

 

12. Сопротивление

Сопротивление

Проявления сопротивления

Функции сопротивления

Методы преодоления сопротивления

Анализ

Нейтрализация

Монолог

Дублирование

Зеркало

Обмен ролями

Максимизация

Конкретизация

Дополнительные техники

Терапевтическая стратегия

Заключение

 

13. Завершение

Понятие завершения

Терапевтические цели сцен завершения

Хэппи энд

Примеры завершающих сцен в психодраме

Заключение. Помимо завершения

 

14. Процессинг

Процедура процессинга

Трудные места в процессинге

Систематические методы процессинга

Заключение

 

Приложение

Опросник для процесс-анализа директора психодрамы

Литература

 

 

САНИТАРНЫЙ ДЕНЬ

В “ВОЛШЕБНОЙ ЛАВКЕ”

 

 

Привкус горечи в постоянной войне между белым клоуном

 и рыжим возникает не от музыки или чего-то в этом роде,

 а от сознания того очевидного для нас факта,

что мы не в состоянии примирить эти две фигуры.

Федерико Феллини “Делать фильм”

 

 

Одно из сильнейших театральных впечатлений — темная сцена и пустой зал, место действия без актеров и зрителей, где уже затихли отзвуки вчерашнего представления и еще не родились голоса и краски сегодняшнего. Рабочее место, лишенное эффектов и иллюзий и именно поэтому обладающее особой магией... На подмостках, влажных после уборки, — вон и сутулая фигура с ведром — меловая разметка мизансцен. Поворотный круг неподвижен, скупое репетиционное освещение делает тени густыми и глубокими; на столике в проходе — исчерканный режиссерский экземпляр пьесы; именно “здесь и теперь” только и можно увидеть, как это делается. Изнанка с ее “узлами” и прозой завораживает накрепко, некоторых — на всю жизнь: “ступайте в театр, живите и умрите в нем, если сможете”.

В этой книге, поначалу кажущейся суховатой и демонстративно рациональной, прячется похожая атмосфера, причем спрятана она умело. О любви автор лишь проговаривается, а главный его пафос состоит как раз в том, что предмет любви — психодрама — описывается как обычный, то есть серьезный метод психотерапии. Есть у нее и отчетливые механизмы, и ограничения, и противоречия, и своя мифологизированная “официальная версия” (с ней П.Ф. Келлерман полемизирует, но под видом академической беспристрастности; эта изысканная полемика составляет немалое обаяние книги, ее подтекст).

В общем, для страстно любящих ту же “прекрасную даму” излагается и аргументируется вполне кощунственная мысль: психодрама — метод как метод. Может отказаться от некоторых спецэффектов­, развеять ею же созданную волшебную атмосферу, не слышать восторженных голосов почитателей — и все равно не бояться пристального рассмотрения. Выдержит, сохраняя достоинство.

Есть в этом, конечно, изрядная доля суровости — как если бы какой-то средневековый барон, желая упрочить репутацию жены, учинил ей принародное испытание огнем: мол, ­чест­ная — ожогов не останется. Впрочем, от аналитического взгляда плавится только грим, автор же полностью уверен в необходимости испытания и его исходе. 

В этой книге читатель найдет самый полный — на сегодняшний день — анализ того, что именно может клиническая психодрама и как эти возможности оптимально реализуются. Нового же описания структуры профессиональной деятельности психодраматиста не появится еще долго: “умри — лучше не скажешь”. Кажется важным, что разговор с читателем ведется не на жаргоне подхода: “протагонист разогрелся на косвенном дублиро­вании, и тут мы вошли в раннюю сцену, разделили мать на ­части...” Язык книги подчеркнуто нейтрален, порой даже бесцветен — но лишь потому, что автор намеренно сохраняет такую позицию и работает с понятиями, одинаково доступными любому психотерапевту: научение, инсайт, катарсис, сопротивление...

Голос его теряет беспристрастную интонацию лишь несколько раз — например, когда речь заходит о пресловутой “психодраматической харизме”, легкомыслии и детской жажде славы и любви, столь заметных в творческом почерке стихийного “вакхического” психодраматиста, каким был Джей Эл Морено. (Читателю, особенно не чуждому психоаналитических выкладок, покажутся неслучайными и двойное посвящение “мамам” — настоящей и профессиональной, и появление на страницах этой книги “отцовских фигур” — Феллини и Бергмана...)

Важнее другое: даже занимая весьма критическую позицию по отношению к психодраматической “семье” с ее культом диони­сийского начала и нелюбовью к алгебре, автор отстаивает интересы этой самой “семьи” — что бы она по этому поводу ни ду­мала. Он просто жесткий реалист, понимающий, что профессиональные сообщества, слишком зависящие от “чуда, тайны и авторитета”, неизбежно становятся сектами, отталкивают серьезных и работоспособных учеников, сажают на психологическую “иглу” клиентов и разучиваются разговаривать с коллегами.

А если вспомнить о культурном контексте этой непростой и замечательной книги...

Похоже, что на пороге XXI века романтические противопоставления трезвости и вдохновения, возвышенного и земного больше не работают: вот уж и Сальери оправдан, и клоун Дарио “нобелевку получил”...

The show mast go on. Занавес!

 

Екатерина Михайлова

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Питер Феликс Келлерман предоставил мне необыкновенную возможность познакомить читателя со своей захватывающей работой, посвященной интеллектуальным достижениям моего отца, Дж. Л. Морено, доктора медицины. Этот систематический и дерзкий подход к терапии и теории психодрамы пробудил во мне воспоминание об одном наблюдении, сделанном великим американским философом Уильямом Джеймсом. Джеймс утверждал, что склонность к определенному мировоззрению, выбор из множества возможностей, которые встречаются человеку на протяжении всей его жизни, во многом определяются темпераментом. Он приводил такой пример: философы-эмпирики (Джон Локк и Дэвид Юм) склонны были любить факты, тогда как рационалисты (например, Гегель) предпочитали систему и порядок. Конечно, здесь Джеймс высказывается не как философ, а как психолог, так как эти рассуждения ad hominem не имеют отношения к вопросу о том, какое мировоззрение является истинным (даже если бы этот вопрос и был уместен).

Все же психологическое наблюдение Джеймса стоит упоминания в контексте грандиозной динамики психиатрии двадцатого столетия. Рассмотрим для примера, какие люди привлекают более Юнга, чем Фрейда в качестве студентов или пациентов. Еще поразительнее различия между теми, кто в большинстве своем склонен к психоанализу любого толка, и теми, кто выбирает более активные модальности, например, психодраму.

Я с уверенностью могу рассуждать на эту тему, так как с самого раннего возраста осознавал, что в своем доме я в некотором роде “белая ворона”. Часто окруженный по-своему яркими и блестящими последователями моего отца, я заметил, что эти люди, в общем, более “легкие” и, так сказать, более спонтанные, чем я сам. Обычно они больше интересовались действием, чем теоретизированием на тему действия. Мое собственное образование в практике психодрамы, хотя и начавшееся достаточно рано, никогда так естественно не входило в мою жизнь, как интерес к философии и теории.

Таким образом, я испытал большое воодушевление, когда обнаружил, роясь в библиотеке своего отца во время учебы в колледже, что существует немало людей, которые, подобно мне, интересуются разработкой теоретических аспектов психодрамы. Деятельность этих людей в основном пришлась на период, предшествующий моему рождению, — на середину ­30-х — середину 50-х годов, и в их число входили видные социологи и теологи. Из множества монографий на данную тему, опубликованных издательством “Beacon House” в этот период, книга “Психодрама”, том 2 является самым известным примером.

Нет необходимости рассуждать о том, почему в развитиии теории психодрамы на протяжении примерно тридцати лет царило относительное затишье. Говорю “относительное”, потому что совсем не хочу, чтобы читатель решил, что я недооцениваю труд нескольких (немногих) исследователей (и в особенности моей матери, Зерки Т. Морено), которые продолжали углублять наше понимание психодраматического процесса. Но, к сожалению, эти люди были, скорее, исключением и в психодраме все-таки существовал некоторый концептуальный застой.

Я прибегаю к примитивному психологизированию на тему ­интеллектуальных поисков, попутно радуясь тому, что Питер Феликс Келлерман опровергает меня, как опровергали работы представителей и более раннего поколения. Созрело новое поколение психодраматистов, готовое доказать несправедливость “очевидной” точки зрения, состоящей в том, что психодрама привлекает людей, которым не хватает терпения для часто совершаемых в одиночку академических трудов. И действительно, путешествуя повсюду последние десять лет, я был поражен, (особенно в Европе), как много молодых психологов и врачей занимаются обогащением теории психодрамы.

Это подводит меня к, возможно, наиболее важному уроку, содержащемуся в данной книге. Он является неотъемлемой частью проекта, который взялся осуществить Келлерман, а именно: показать, что психодрама содержит в себе богатый и уникальный теоретический аппарат. Часто это теоретическое богатство ос­тается незамеченным, и психодраматические техники перено­сятся в рамки иных концепций, в особенности в различные ветви психоанализа. Проблема подобных маневров состоит в том, что они создают неестественное разделение между теорией и методом. Иначе говоря, думать, что психодрама — это мешок плохо связанных друг с другом терапевтических фокусов, значит ошибочно полагать, что Дж. Л. Морено “изобрел” психодраму. Ведь даже поверхностного взгляда достаточно, чтобы понять, что психодрама все время развивалась, так же как постоянно развивались идеи моего отца. Хотя это не обязывает никого принимать теорию психодрамы, интеллектуальная честность требует, по крайней мере, не игнорировать ее.

Таким образом, Келлерман взял на себя огромный труд по систематизации и разъяснению фундаментальных теоретических и практических аспектов психодрамы. По ходу дела он развенчал некоторые старые мифы и расчистил от их обломков новый концептуальный фундамент. Он оказался способен на это благодаря потрясающему владению психотерапевтической литературой в целом, богатому опыту клинической практики, благородному философскому воображению и инстинкту первооткрывателя.

Невозможно переоценить важность такого рода работы. Чтобы психодрама окончательно не была разобрана по частям представителями различных теоретических течений и не вспоми­налась впоследствии просто как курьез в истории мысли, абсолютно необходимо доказать, что она продолжает оставаться ценностью, неиссякаемым источником новых идей и новых возможностей. Никакая философия или теория не может быть существенной частью культуры, если не окажется настолько богатой идеями, что станет возможным все более глубокое продвижение в ее понимании. Иначе она превратится в бескровный рудимент, ее постигнет участь птолемеевой космогонии меди­цины шуток или сотен других менее известных попыток понимания и управления.

Читатели, интересующиеся литературой по психодраме, уже четверть века знакомы с анализами теории психодрамы Келлермана. Сейчас его работа станет доступной и более широкой аудитории. С выходом настоящей книги его вдохно­венный и оригинальный труд не только продолжит созда­ние прочного концептуального базиса психодраматической терапии, но и поставит Келлермана в один ряд с “драгоценной горстью” значительных мыслителей в области психодрамы. Мое величайшее же­лание состоит в том, чтобы различные аспекты этой работы вызвали как можно больше продуктивных диалогов и споров, и чтобы это помогло разойтись во все стороны волнам творчества, благодаря которым психодрама вступит во второй век уникального содействия человеку на его жизненном пути.

 

Джонатан Д. Морено,

доктор философии

Посвящается моей матери,

Ливии Келлерман, чья любовь, поддержка

и материнская забота всегда были со мной.

Без нее не было бы ни меня, ни этой книги.

А также Зерке Морено с благодарностью

за посвящение в психодраму.

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

Театральное перевоплощение существует почти столько же, сколько и цивилизация. Исполнение роли, постановка пьесы и другие приемы, заимствованные повседневностью у театра, имеют те же цели в драматургии человеческих жизней. Неудивительно, что эти приемы были использованы при лечении и стали частью психотерапии. Дж. Л. Морено (1889-1974), пионер в использовании драматургических элементов в терапии, назвал открытый им метод психодрамой. Множество событий произошло со времен основания метода. Сейчас психодрама прочно занимает позицию жизнеспособной альтернативы другим терапевтическим подходам; она развилась в систематический метод с разработанными стратегиями и техниками во многом благодаря Зерке Т. Морено, чей вклад в эту область огромен.

Психодрама основана на допущении, что люди - это “актеры”, выходящие на различные подмостки в течение жизни.

 

Мир – театр, а люди в нем — актеры;

У каждого есть выходы, уходы,

И каждый не одну играет роль.

 

Эта цитата из комедии Шекспира “Как вам это понравится?” отражает сущность психодрамы. Недавно идея о ролях, которые играют люди, заинтересовала социальных, клинических и детских психологов, в результате сформулировавших обширные теории человеческого жизненного цикла и индивидуальных средств саморегуляции. Они пришли к заключению, что люди, идя сквозь время, восходят на новые ступени жизни, каждая из которых является переломным моментом, содержащим в себе либо возможности для роста, либо потенциальный личностный кризис. В любом случае сложности в жизни требуют от человека повышенной способности к адаптации и саморегуляции.

Участникам психодрамы предлагается снова сыграть значительные для себя роли, выразить свой внутренний мир с помощью группы. Каждый аспект жизни, начиная с детства и до старости — может быть сыгран вновь: рождение и смерть детей, плач ребенка, родительская ссора, свидание подростков, споры о женитьбе или разводе, смерть старика в больничной палате, мысли молодой женщины об аборте, автомобильная катастрофа, смерть на войне, насилие и жажда отмщения, разговор алкоголика с пустой бутылкой ликера. Психодраматические сцены изображают предсказуемое развитие событий или внезап­ные жизненные кризисы, внутренние конфликты или запутанные взаимоотношения. Постановки так же различны, как и судьбы людей, участвующих в них. Несмотря на все различия, во всех постановках существует один общий элемент, благодаря которому они становятся терапевтичными: выражение личной правды в защищенном мире воображения как средство в творческой и адаптивной манере овладевать стрессовой ситуацией, как попытка стать хозяином положения.

Часто люди пытаются справиться со стрессовой ситуацией очень однообразными способами. Каждый раз, встречаясь с трудностями, они взваливают на свои плечи новую ношу, как это описано в следующей сказке (адаптировано из Witzum, Hart & Friedman, 1988):

 

Жил-был путешественник. Однажды он отправился в путь, неся на плечах большой мешок. По мере того, как он продвигался вперед, мешок становился все тяжелее и тяжелее, потому что у путешественника была cтранная привычка подбирать сувенир на том месте, где с ним приключалось несчастье. Путь был далек, и с каждым шагом боль в плечах становилась все нестерпимее. Однажды на пересечении дорог путешественник увидел бродячих актеров, занятых театральной импровизацией. Он решил отдохнуть, наблюдая за действием. Один из актеров заметил человека с мешком и стал передразнивать его, насмехаясь над ним. Актер ходил вокруг и подбирал разные предметы, работая все усерднее. Ноша становилась все тяжелее, и, наконец, он упал без сил. Когда путешественник узнал себя в этом представлении, он посмотрел на мешок и тихонько за-плакал. К нему подошли бродячие актеры и спросили о причине его печали. Путешественник ответил, что давно несет тяжелый мешок и силы на исходе. Потом  путешественник достал из мешка один сувенир и поведал историю, связанную с ним. На актеров снизошло вдохновение, и они тут же представили эту историю в драматической манере. Вскоре путешественник сам включился в представление, играя самого себя в драме своей жизни. Когда все представления, свя­занные с каждым из сувениров, были разыграны, бродячие актеры предложили сложить из них монумент трудностям, встретившимся путешественнику в пути. Когда памятник был готов, путешественник понял, что может оставить его здесь как символ своей сво-боды. Поблагодарив актеров, путешественник продолжил свой путь, ощущая внутри себя какой-то осо­бенный свет, ибо он сбросил огромную ношу со своих плеч.

 

Когда я впервые несколько десятилетий назад участвовал в психодраматической сессии, то был потрясен внезапными изменениями — моментами волшебного исцеления, которым нельзя было подобрать никакого удовлетворительного объяснения. Многое из того, что происходит в психодраме, с трудом поддается схематизации, и это делает работу ускользающей и странной, но в то же время волнующей и близкой. С самого начала у меня возникло неистребимое желание понять, что же именно делает психодраму таким эффективным инструментом. Благодаря этому любопытству я начал наблюдать сессии систематически, интервьюировать буквально сотни участников, выясняя их точку зрения на процесс, тщательно изучать литературу, вникать в результаты эмпирических исследований, делать заключения из собственного опыта.

Уделяя внимание различным аспектам процесса, я опубликовал некоторые результаты этих исследований в статьях и в диссертации на степень доктора философии в Стокгольмском университете. Настоящая книга посвящена дальнейшему развитию и пересмотру ранних работ и представляет собой попытку представить систематический анализ существенных терапевтических составляющих психодрамы. Очерчивая варианты работы с этим методом и предлагая более универсальные определения некоторых центральных психодраматических концепций, я надеюсь улучшить общие стандарты практики и исследований и уменьшить некоторую путаницу, окружающую теорию психодраматической техники. Практическая сторона психодрамы была описана в деталях, но материалов о ее терапевтических факторах опубликовано сравнительно мало, и наше понимание того, что же именно в психодраматическом процессе является действи­тельно важным, остается весьма ограниченным. Я надеюсь, что данная книга станет шагом в сторону заполнения этого пробела.

Книга написана для студентов, изучающих психодраму, и профессионалов, которые хотели бы углубить свое понимание данного метода. Она может оказаться весьма полезной для индивидуальных, семейных и групповых терапевтов, использующих методы действия и применяющихся драма-терапию в своей практике, а также для специалистов-психологов вообще.

Множество публикаций стало незаменимым фундаментом этой книги. Их обзор мог бы стать исчерпывающим комментарием к психодраматическому процессу и, возможно, одновременно сослужить плохую службу уже обновленным ради ясности концепциям. Можно перечислить наиболее важные из прекрасных вводных курсов и учебников, посвященных психодраме: Blatner (1973; 1988), Corsini (1967), Fox (1987), Goldman & Morrison (1984), Greenberg (1974), Haskell (1975), Holmes & Karp (1991), Kahn (1964), Kipper (1986), Leveton (1977), Leutz (1974), Petzold (1978), Schutzenberger (1970), Starr (1977), Warner (1975), Williams (1989), Yablonsky (1976). Вводное и глубокое изучение психодрамы должно также включать работы­ Дж. Л. и Зерки Т. Морено и основные статьи по этому вопросу, перечисленные в ссылках.

Глава 1 настоящей книги описывает некоторые сложности, связанные с определением классической психодрамы, и предлагает определение, применимое к работе большинства практиков, включая и тех, кто не является последователями Морено. Определение необходимо, так как оно позволяет охарактеризовать различные применения и стили психодрамы. Более того, дискутируются некоторые основные составляющие практики, в том числе и предложения, касающиеся оптимальных показателей времени, обстановки и частоты сессий, а также характеристик клиента, терапевта, группы и вспомогательных лиц в протагонист-ориентированной психодраме. С любезного разрешения директора Зерки Т. Морено и протагониста описана реальная психодраматическая сессия. Глава 1 представляет собой расширенную версию статьи “A Proposed Definition of Psychodrama” (“Предложение определения психодрамы”), которая была опубликована в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1987. Здесь она перепечатана с разрешения Helen Dwight Reid Educational Foundation (HELDREF), 1319 Eighteen Street, N.W., Washington, D.C 20036-1802, USA.

Глава 2 — это попытка разработать прочное основание, на котором могут быть должным образом выстроены психодраматические техники. Осуществляется оценка теорий Морено с метанаучной точки зрения и происходит рассмотрение главных допущений психодрамы с учетом развития гуманитарных и естественнонаучных дисциплин. Наличие интегративных решений в психодраме указывает на то, что эти две разные перспективы могут дополнять друг друга. Это — перепечатка статьи “An Essay on the Metascience of Psychodrama” (“Исследование метанауки психодрамы”), опубликованной в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1991, использовано здесь с разрешения HELDREF Publications.

Глава 3 описывает роли, которые может играть ведущий психодрамы, а также навыки, необходимые для каждой из них. Психодраматист как аналитик обязан проявлять эмпатическое понимание; как режиссер он обязан создавать эстетичные постановки; как терапевт — лечить душевные муки; и как лидер — управлять группой. И, наконец, как человек он обязан, работая с собственной индивидуальностью, уметь конструктивно влиять на психодраматический процесс.

В главе 4 обсуждается влияние харизматического лидерства и обаяния личности на психодраматический процесс. Предлагается­ следующий вывод: хотя харизматическое влияние неизбежно на начальных стадиях терапии, впоследствие оно оказывает разрушительное влияние на процесс независимого роста. Эта глава также содержит общие рекомендации для лидера в психодраме. Перепечатано из статьи “Charismatic Leadership in Psychodrama” (“Харизматическое лидерство в психодраме”), опубликованной в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1985. Печатается с разрешения HELDREF Publications.

Глава 5 представляет собой модель понимания терапевтических аспектов психодрамы и содержит реферат моей докторской диссертации, опубликованный в Стокгольмском университете в 1986 году. В ней подчеркивается, что любое понимание терапевтического эффекта психодрамы требует рассмотрения многофакторного поля, включающего в себя не только единичные аспекты, рассматриваемые в последующих главах, но и разные варианты совместного действия аспектов.

В главе 6 обсуждается терапевтическая ценность катарсиса и эмоционального отреагирования и делается вывод, что только повторения переживаний травматических событий прошлого и высвобождения подавленных эмоций недостаточно для терапевтического прогресса. Стадия когнитивной интеграции должна дополнять процесс эмоциональной разрядки. Глава представляет собой переработку статьи, озаглавленной “The Place of Catharsis in Psychodrama” (“Место катарсиса в психодраме”), опубликованной в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1984. Используется с разрешения HELDREF Publications.

Глава 7 исследует значение “сценического” инсайта в психодраме. Инсайт-в-действии имеет следствием такой тип интенсивной личностной “сборки”, который ведет к более глубокому обучающему опыту, чем простое умозрительное осознавание, и облегчает применение полученного понимания в обычном поведении вне терапевтической обстановки.

Глава 8 сфокусирована на межличностных взаимоотношениях, которые развиваются среди участников психодраматической группы. Эта глава исследует вопрос о возможности настоящих взаимоотношений, лишенных искажающего влияния переноса. Делается вывод, что привлечение терапевтических ассистентов (“вспомогательных лиц”) как объектов переноса облегчает развитие естественных “теле” взаимоотношений в группе. Глава является пересмотренной версией статьи, опубликованной в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1979. Используется здесь с разрешения HELDREF Publications.

Глава 9 уделяет внимание важному значению воображения и техники “как будто” в психодраме. Основная дискуссия в этой главе разворачивается вокруг вопроса аутентичности в рамках ролевой игры. Делается вывод, что психодрама позволяет людям использовать мир воображаемого так же, как дети используют игру – для преодоления в символической форме стрессовых ситуаций. Глава написана на основании статьи “Psychodrama eine “Als-Ob” Erfahrung”, опубликованной в Integrative Therapie, 1982 с разрешения Junfermann-Verlag, Paderborn.

Глава 10 исследует различные применения концепции отыгрывания в действии в психодраме и психоанализе. Хотя это понятие имеет положительное значение в психодраме и отрицательное в психоанализе, показано, что между этими подходами на самом деле противоречий не существует. Пересмотренная версия статьи “Acting Out in Psychodrama and in Psychoanalytic Group Psychotherapy”, опубликованной в Group Analysis, 1984.

Глава 11 представляет некоторые гипотезы о “магии” или неспецифических аспектах излечения в психодраме.

Глава 12 описывает антитерапевтические проявления сопротивления и некоторые из его обычных функций. Глава содержит описание широкого спектра методик, позволяющих преодолеть сопротивление, работающих посредством анализа или манипуляций. Это модифицированная версия статьи “Widerstand im Psychodrama”, впервые опубликованной в Petzold, h. (Ed.) Widerstand: Ein strittiges Konzept in der Psychotherapie. Paderborn: Junfermann-Verlag, 1981. Перевод на английский — Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1983. Печатается с разрешения предыдущих издателей.

Глава 13 обсуждает концепцию завершения в психодраме и приводит примеры работающих стратегий завершения. Глава ­написана на основе материалов статьи “Closure in Psychodrama”, опубликованой в Journal of Group Psychotherapy, Psychodrama & Sociometry, 1988. Помещено в данную книгу с разрешения HELDREF Publications.

Глава 14 описывает основную процедуру процесс-анализа в психодраме и обсуждает некоторые из его проблемных компонентов. В целях обучения анализ может концентрироваться на личных, профессиональных, социальных компонентах психодрамы. Если сложности в управлении психодрамой преодолены, анализ может стать глубоким обучающим опытом, который дает возможность понять сложные процессы, активизируемые психодрамой. В качестве систематической помощи в улучшении профессиональных навыков психодраматиста в конце книги приведен опросник.

1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ

 

 

Термин “психодрама” сложен и многогранен, и в литературе не существует единого мнения по поводу определения психодрамы. Термин свободно используется для обозначения, кроме всего прочего, клинических ролевых игр, моделирования поведения путем репетиций, анализа действия, креативной драматики, драматерапии, театра импровизаций и даже спонтанного хэппенинга. Простейшие определения психодрамы, такие, как “наука, исследующая “правду” драматургическим методом” (More-no, 1972) или “теория, философия и методология Дж. Л. Морено” (Fine, 1979), неадекватны. В то же время утверждение, что психодрама не может быть четко определена, так как основана на доверии к субъективному опыту, неприемлемо.

Краткое и точное определение психодрамы необходимо по нескольким причинам. Во-первых, проведение эмпирических исследований процесса и результата психодрамы требует точного определения, для того чтобы можно было отличать этот подход от других. Во-вторых, при представлении психодрамы в целом клиентам и обществу необходимо дать ее краткое определение, чтобы помочь им разобраться в том, что можно ожидать от подобного метода, а чего — нельзя. В-третьих, общепринятое определение может помочь проведению дискуссии между практиками с различными убеждениями.

К сожалению, психодрама сейчас подошла к такой стадии развития, когда не все из тех, кто называет себя психодраматистами, могут признать всех остальных, принявших этот “титул”. Здесь играют роль не только теоретические разногласия, но и глубокие различия в терапевтических целях и методах. Цель этой главы состоит в том, чтобы прояснить проблему определения, обсудить некоторые причины возникновения данной проблемы и предложить исчерпывающее определение, с которым могло бы согласиться большинство исследователей и практиков. Более того, далее будут предложены практические рекомендации, касающиеся того, когда, где, для кого, кем и с кем применима классическая психодрама.

Я думаю, что можно выделить шесть основных причин возникновения проблемы определения психодрамы. Они хорошо соответствуют следующим заголовкам: история, тройственная система, эклектизм, применение, структура и теория.

 

История

 

Проблема определения психодрамы возникла вместе с появлением терминологии Дж. Л. Морено. Оригинальные определения Морено часто непоследовательны и противоречивы, особенно когда идет речь о целях психодрамы. Например, ему принадлежат такие разные определения: теология с религиозными постулатами (Moreno, 1920), форма драматического искусства с эстетическими идеалами (Moreno, 1923), политическая система с общественными ценностями (Moreno, 1953), наука с исследовательскими претензиями (Moreno, 1953), психотерапевтический метод с целью излечения и философия жизни. Даже если брать во внимание только различные фазы раннего развития психодрамы, ничего похожего на последовательную парадигму не остается. Я полагаю, что психодрама должна быть определена не как теология, политическая система, наука или способ жить, но как специфический психотерапевтический метод, подход к решению психологических проблем.

 

Тройственная система

 

Второй источник путаницы с определением связан с часто цитируемой “тройственной системой” Морено, включающей в себя социометрию, групповую психотерапию и психодраму. Возникает вопрос: является ли социометрия и групповая психотерапия неотъемлемыми частями психодраматической системы или отдельными методами, которые могут применяться или не применяться в зависимости от ориентации практика. По-моему, несмотря на то, что социометрия и групповая терапия часто являются важными элементами психодраматической практики, они все же не представляют собой неотъемлемую часть психодрамы и должны быть концептуально отделены от нее.

 

 

Эклектизм

 

Третье препятствие возникает из-за эклектичного характера психодрамы и ее сходства с такими подходами, как терапия фиксированной роли (Kelly, 1955), обучение социальной модели (Bandura, 1971), гештальт-терапия (Perls, Hefferline & Good-man, 1973), группы встреч (Schutz, 1971), драматерапия (Jen-nings, 1986; Landy, 1986), и с другими методами, связанными с действием. Хотя эти методы могут содержать один или несколько элементов психодрамы, но, с моей точки зрения, ни один подход не включает в себя психодраматическую систему целиком и не может, таким образом, быть определен как психодрама.

 

 

Применение

 

В-четвертых, многие практики не могут различить терапевтические и нетерапевтические применения психодрамы. Как терапевтический подход психодраму применяют профессиональные психотерапевты, чтобы помочь более или менее сложным клиентам. В противоположность этому нетерапевтические применения включают в себя “экспериментальную” деятельность здоровых людей, которые участвуют в психодраме с целью личностного роста, развлечения, обучения или по каким-либо другим причинам. Хотя психотерапия может служить театральным развлечением, нельзя назвать психодраму просто театром. Как бы много применений игрового метода в различных обстоятельствах мы ни нашли, психодрама, несомненно, есть средство терапии. Таким образом, другие игровые методы, как бы они ни были полезны для участников — например, применение “методов действия” исключительно на производстве — должны быть строго отделены от классической психодрамы и названы по-другому, скажем, ролевым тренингом. Когда драма применяется для улучшения социальной атмосферы, она должна называться социодрамой или социальным театром. Наконец, когда драма используется в образовании, термин “творческая драматика” кажется вполне приемлемым.

 

 

Структура

 

Пятая причина сложностей определения психодрамы возникает в силу того, что для психодрамы спонтанный опыт, импровизационное действие и общее сходство с игрой имеет очень важное значение. Каждая психодраматическая сессия сильно отличается от любой другой, и это затрудняет попытки обобщения обычного протекания такого курса терапии. Для меня, однако, психодрама действительно имеет общность и структуру, определяющие ее особенности в терминах времени, пространства и содержания. Хотя протагонист и обладает оптимальной степенью свободы самовыражения в психодраме, он всегда следует некоему процессу с установленными стратегиями интервенций и фазами развития. Следовательно, игра как таковая, как бы она ни была эмоционально выигрышна, не может быть названа психодрамой, поскольку лишена необходимой структуры (которая описана ниже).

 

 

Теория

 

Тот факт, что большинство определений психодрамы содержат (немногочисленные) ссылки на теорию, является шестой и последней причиной разногласий. Терминология психодрамы остается неясной, и практики лишены общепринятой теории в своей борьбе за концептуальное сосуществование. По-моему, определение психодрамы не должно быть специфически ориентировано на какую-либо теорию. Такое определение не должно останавливаться на терапевтических целях или на их достижении, но, скорее, на описаниях тех процедур, которые совершаются на самом деле.

Подобные (“операционные”) определения, необходимые в эмпирических исследованиях, могут быть узкими или широкими (Кipper, 1978). Узкое определении психодрамы, например, требует постановки хотя бы одной сцены или использования хотя бы одной из техник психодраматического репертуара. Широкое определение требует постановки как минимум трех сцен и использования более чем одной техники. Такие операционные определения могут быть дополнены описанием психодраматического процесса. По-моему, определение психодрамы должно быть широким, требующим постановки некоторого количества сцен и использования нескольких техник в одной сессии.

 

 

 

Исчерпывающее определение психодрамы

 

Используя вышесказанное как точку отчета, в качестве исчерпывающего определения психодрамы я предлагаю следующее:

 

Психодрама — это метод психотерапии, в котором клиенты продолжают и завершают свои действия посредством театрализации, ролевой игры, драматического самовыражения. Используется как вербальная, так и невербальная коммуникация. Разыгрывается несколько сцен, изображающих, например, воспоми­нания о специфических событиях прошлого, неза­вершенные ситуации, внутренние драмы, фантазии, сны, подготовку к предстоящим ситуациям с возможным риском или непроизвольные проявления психи­ческих состояний “здесь и сейчас”. Эти сцены либо приближены к реальной жизненной ситуации, либо выводят наружу внутренние ментальные процессы. Если требуется, другие роли могут взять на себя члены группы или неодушевленные объекты. Используется множество техник — обмен ролями, дублирование, техника зеркала, конкретизация, максимизация и монолог. Обычно можно выделить следующие фазы психодрамы: разогрев, действие, проработка, завершение и шеринг.

 

Главное преимущество данного определения состоит в том, что оно оставляет открытой возможность четкого разделения различных применений и стилей терапевтической практики в соответствии со следующими факторами:

 

1. Контекст — человек, группа, семья, окружение.

2. Фокус — личность, группа или тема.

3. Локализация — in situ, сцена, школа, больница, клиника.

4. Школа (подход) — фрейдизм, моренианство, адлерианство, роджерианство и т.д.

5. Теоретическая ориентация — психодраматическая, психоаналитическая, бихевиористская, экзистенциальная, гуманистическая.

6. Терапевтическая цель — уменьшение симптома, кризисное вмешательство, разрешение конфликта, личностные изменения.

7. Терапевтическое вмешательство — директивное, поддерживающее, конфронтационное, реконструктивное, проявляющее, поясняющее.

8. Главные терапевтические факторы — высвобождение эмоций, когнитивный инсайт, межличностная обратная связь, поведенческое научение.

9. Время и частота сессий — периодические, продолжающиеся, одиночные сессии, марафон, сессии с ограничением времени.

10. Участники психодрамы — возраст, пол, диагноз.

Эти факторы, каждый в отдельности и все вместе, могут быть рассмотрены как переменные, имеющие большое влияние на процесс и результат психодрамы, они параллельны шести широко принятым требованиям к построению психотерапевтического исследования (Fiske, Luborsky, Parloff, Hunt, Orne, Reiser & Tuma, 1970).

Хотя и существует множество факторов, влияющих на пси­ходраму, можно выделить несколько общих черт практики классической, центрированной на протагонисте психодрамы в терминах наиболее подходящих времени и частоты сессий (“когда?”), пространственного окружения (“где?”), характеристик клиента (“для кого?”), характеристик терапевта (“кем?”), характеристик группы и вспомогательных лиц (“с кем?”). Несмотря на огромные различия, можно сделать некоторые обобщения и относительно результатов психо­драмы.

 

 

Время и частота сессий (“когда?”)

 

Одна сессия может продолжаться от одного до четырех часов, а среднее (и оптимальное) ее время — два с половиной часа.
Из них около получаса длится фаза разогрева, приблизительно полтора часа — психодраматическое действие, а оставшееся время — это фаза шеринга. Дополнительные полчаса иногда тре-бую­­тся для до- или послесессионного процесс-анализа или дискуссии в группе. Согласно моему опыту, если времени недостаточно, то многие начатые эмоциональные процессы могут остаться незавершенными. Длинные сессии без перерыва, напротив, утомляют и рассредоточивают участников.

Психодрама может проводиться раз в неделю с интенсивной работой в течение выходных или может быть организована в форме недельных семинаров с не более чем тремя сессиями в день. Большинство практиков согласны с тем, что интенсивный график работы ускоряет терапевтический процесс, поскольку увеличивает степень самораскрытия, эмоциональной заинтересованности и сплоченности группы. Сессии, происходящие раз в неделю, двигаются в более медленном темпе, но их продолжительность, постепенное разворачивание событий и повторяющаяся периодически проработка центральных вопросов может помочь участникам лучше интегрировать положительные результаты, достигнутые в психодраме, в обыденную жизнь.

Пытаясь найти наилучшую периодичность психодраматических сессий, Холл (Hall, 1977) работал со студентками школы медсестер, исследуя разницу в результативности между интенсивной работой во время выходных и сессиями, проводимыми раз в неделю. Было показано, что интенсивный график работы существенно снижает беспокойство, депрессию и стресс среди студенток, тогда как не было замечено никаких существенных эффектов в группах с недельным перерывом между сессиями.

В моей практике я обнаружил, что оптимальным вариантом работы является комбинация еженедельных сессий с интенсивными, проводимыми несколько раз в году. Опыт доказывает, что такой график сессий успешен не только потому, что вполне сочетается с недельным ритмом жизни участников, но еще и потому, что соединяет, согласно терминологии Малера (Mahler, 1968), преимущества еженедельного “непрерывного сближения” (rapprochement) и интенсивной и периодической “симбиотической регрессии”. Опыт подсказывает мне, что оба подхода продуктивны для развития индивидуализации в группе.

Большинство исследователей результативности психотерапии исходят из того, что время — это важный фактор. Недостаточная длительность воздействия часто является причиной негативных результатов. Однако опыт, подтверждаемый последними исследованиями короткой и ограниченной во времени психотерапии, показывает, что увеличение длительности погружения в психодраму сравнительно мало влияет на результат. Обзор исследований свидетельствует, что положительные результаты в психодраме могут быть достигнуты и при сравнительно коротком воздействии (Kellerman, 1987a).

Психодрама, таким образом, может быть охарактеризована как “быстрый” психотерапевтический метод, обладающий многими техническими характеристиками, свойственными кризисной интервенции, терапии, сфокусированной на задаче ограниченного объема, и терапии одной сессии, описанными Батчером и Коссом (Butcher & Coss, 1978). Психодрама одной сессии сравнительно непродолжительна, имеет ограниченные цели, действие в ней сосредоточено на специфической, основной конкретной теме. Множество исследований случаев лечения психодрамой, представленных в литературе, содержат описания психодрамы одной сессии. Говоря об этом, я согласен с Киппером (Kipper, 1983), что “такие описания случаев психодрамы одной сессии могут нечаянно внушить мысль о том, что `для достижения цели достаточно одной психодрамы. Важно иметь в виду возможность подобного прочтения и удостовериться в том, что читатель не придет к ошибочному пониманию”.

 

Пространственное окружение (“где?”)

 

Психодрама может быть организована в любом месте, позволяющем физические перемещения и обеспечивающем приватную обстановку без внешнего вмешательства. Использование моренианской классической круглой сцены с высокой платформой и балконом редко в наши дни. Сейчас чаще всего работают в комнате среднего размера, с коврами, покрывающими весь пол, несколькими матрасами, подушками, удобными креслами и подвижным освещением.

Успех психологического вмешательства сильно зависит от обстановки, в которой оно производится. Согласно Дж. Л. Морено и З.Т. Морено (Moreno & Moreno, 1969), “конфигурация пространства как часть терапевтического процесса имеет чрезвычайно важное значение”. Атмосфера, созданная любой данной обстановкой, будет влиять на эмоциональное состояние группы. Например, большая и просторная комната может пробудить чувства свободы, оптимизма и радости, тогда как маленькая комната без окон у некоторых людей вызвает ощущение тюремной камеры. Много лет подряд я работал в муниципальном бомбоубежище в Иерусалиме, которое порождало парадоксальную смесь ощущений тесноты, удушья и угнетенности, с одной стороны, и безопасности и свободы самовыражения — с другой. Напротив, работая на курорте в Норвегии, я чувствовал себя буквально “на горной вершине”, вдохновленным сказочными видами могущественной природы. Тогда как бомбоубежище вызывало фантазии о разрушении и защите, горный курорт пробуждал у меня и у других участников способность наблюдать перспективу и внутренний рост.

 

Характеристики клиента (“для кого?”)

 

Психодрама не нацелена на какую-либо определенную группу людей. Хотя большинство участников — это люди в возрасте между 20-ю и 50-ю годами, однако встречаются и те, кто моложе или старше. С последними обычно работают в однородных возрастных группах — детских, подростковых и группах для людей пожилого возраста. Участники могут быть любого пола, хотя в психодраме, как и в других психотерапевтических методах, наблюдается, по-видимому, интернациональный феномен: большинство участников — женщины. Причины подобного явления до сих пор не ясны, но это влияет на нормы и состояние метода в целом; и я согласен с Дэвисом (Davies, 1976), что “психодрама естественно привлекает экстравертов”. Что касается интеллектуальности, психодрама может применяться не только к умным и образованным участникам, но и к малообразованным и даже умственно отсталым людям, которые используют широкий спектр невербальных техник психодрамы как прекрасный инструмент общения. Согласно Кипперу (Kipper, 1978), нет ничего общего между пригодностью к участию в психодраме и этническим или социально-экономическим статусом. То же, по-видимому, можно сказать и о религиозной принадлежности, которая, согласно моему опыту, является несущественным критерием для выбора клиентов психодрамы.

Мы ответили, таким образом, на вопрос: “Кто может участвовать в психодраме?” Труднее ответить на вопрос: “Для кого психодрама является предпочтительным методом?” С одной точки зрения, психодрама может быть полезна всем в различные периоды жизни, особенно во время различных эмоциональных трудностей. Согласно другой точке зрения, существует особая категория людей, для которых психодрама — предпочтительный метод, но до сих пор не существует способа идентифицировать данную категорию людей. Невозможно сделать это с позиции симптомов, синдромов или диагностических категорий. Полезными признаками могут служить адаптивность и сила “я”. Однако в этой области не много согласия. Голдман и Моррисон (Goldman & Morrison, 1984) рекомендуют психодраму пациентам с любыми типами диагнозов: ситуативной депрессией, серьезными нарушениями поведения, химическими зависимостями, шизофренией, маниакально-депрессивными нарушениями, расстройствами личности, нарушениями пищевого поведения. “Мы можем увидеть в психодраме буквально все, о чем можно прочесть в DSM-III[1].

Утверждение (подразумеваемое также Дж Л. Морено), что психодрама — это предпочтительный метод для страдающих любыми ментальными расстройствами, сильно преувеличено. Согласно моему опыту, психодрама может быть полезна самым разнообразным людям, но некоторые просто не подходят либо для самой психодрамы, либо для обстановки, в которой она проводится. Таким людям, тем не менее, отлично помогают индивидуальная, групповая, семейная терапии или фармакологическое воздействие. Эта точка зрения перекликается с мнением Полански и Харкинса (Polansky & Harkins, 1969), утверждающих, что психодраму стоит воспринимать “не как панацею, не как бесполезный метод, но как способ воздействия, который может быть полезен значительной части пациентов в течение большей части времени — и это почти все, что можно сказать о любом психотерапевтическом методе”.

Действительно, психодрама может оказаться полезной только тем, кто способен и достаточно мотивирован для того, чтобы принимать участие в довольно сложном психическом ритуале, характерном для данного подхода. Например, способность играть роль и одновременно не терять контакта с внешней реальностью кажется минимальным требованием для участников. Более того, участники должны обладать умением испытывать взрывы эмоций без потери самообладания, должны испытывать хотя бы небольшую склонность к общению и установлению межличностных взаимоотношений, минимальную толерантность к грусти и фрустрации (сильное “я”), отчасти обладать психологическим мышлением и способностью к адаптивной регрессии в интересах “я”. “Можно, по всей видимости, составить длинный список так называемых “неподходящих” пациентов, поскольку соответствующие качества не совпадают с какими-либо специфическими диагностическими категориями, хотя и диагноз отчасти имеет значение, но главным является все же способность пациента с пользой для себя участвовать в психодраме в качестве “актера” или члена группы, не нарушая процедуры”.

Существуют люди, для которых психодрама не является подходящим методом. Хронические пациенты с неупорядоченным поведением, нуждающиеся в постоянной реабилитации, непредставимы в психодраме. Для них могут быть полезны структурированные методы действия, упражнения по ролевому тренингу и группы эмоциональной поддержки (Ossorio & Fine, 1959), но они обычно не способны воспринять коррективный эмоциональный опыт классической психодрамы. Более того, согласно литературе по психодраме и групповой психотерапии, страдающие острым психозом, паранойей, суицидальными наклонностями, маниями, повреждениями мозга, социопатические и депрессивные пациенты являются плохими кандидатами для участия в психодраматической групповой терапии (Gonen, 1971; Wolson, 1974; Petzold, 1979; Yalom, 1975). Хотя воздействие психодрамы на истерические, нарциссические и на другие, сходные с этими расстройства личности может иметь успех, для этого необходимы специальные условия и особым образом подготовленный штат вспомогательных лиц. Согласно Саксу (Sacks, 1976а), кандидаты с физиологическими нарушениями (сердечно-сосудистой системы, например, что делает опасными эмоциональные всплески и напряжения) должны автоматически исключаться из числа участников психодрамы. Сакс утверждал также, что паци­енты, испытывающие нарциссические расстройства настолько, что не могут дождаться своей очереди в классической психодраме, будут лучше работать в группе свободного взаимодействия.

Психодраматическое воздействие было успешным для многих типов людей, включая заключенных, алкоголиков, наркоманов, страдающих заиканием, детей с психическими травмами, семей и людей, пребывающих в кризисном состоянии. Успешное использование психодрамы в работе с подростками, аутичными детьми, закоренелыми преступниками, анорексиками, лицами, подвергшимися сексуальному насилию, алкоголиками и онкологическими больными описано Холмсом и Карп (Holmes & Karp, 1991). Согласно Лейтц (Leutz, 1985a), психодрама является методом для работы с межличностными проблемами более или менее нормальных людей, а также невротиков, психотиков, нарциссических пациентов и людей со сходными расстройствами. “Психодрама помогает здоровому клиенту разрешить актуальные проблемы, невротику — раскрыть детские конфликты, психотику — вновь обрести реальность посредством осмысления конкретных действий, а нарциссическим пациентам — посредством сепарации и индивидуации”. Более того, был описан положительный эффект психодрамы в лечении некоторых психосоматических заболеваний (Leutz, 1985a).

По-моему, люди со сравнительно сильным “я”, неадаптивно реагирующие на внешний стресс, лучше всего поддаются воздействию психодрамы. Однако, так как большинство публикаций, касающихся успехов или неудач психодрамы, носят скорее анекдотический, чем научный характер, эмпирические исследования остаются далеко не полными. Мои исследования относительно 23 результатов психодрамы с контролируемым исходом, опубликованные между 1952 и 1985 годами, столь ограничены в объеме, что любые обобщения, сделанные на их основе, будут явной натяжкой. Мой обзор делает ясным то обстоятельство, что психодрама является жизнеспособной альтернативой другим психотерапевтическим методам, особенно в достижении более адаптивного поведенческого стиля, в изменении антисоциального и других типов нежелательного поведения (Kellermann, 1987a).

Суммируя вышесказанное, отметим: психодрама может быть полезна большому разнообразию типов людей, при различных диагностических категориях, в индивидуальных и социальных проблемных областях, в широком спектре поведенческих нарушений.

 

Характеристики терапевта (“кем?”)

 

Влиянию характеристик терапевта на терапевтический процесс в литературе традиционно уделяется немного внимания, исключая лишь замечание о том, что терапевт должен быть опытен, компетентен и хорошо обучен. Психоаналитики, уделяя большое внимание нежелательному воздействию контрпереноса, почти физически удаляют из процесса личность терапевта и предоставляют ему место вне сферы действия пациента. Позже, однако, было показано, что различные характеристики терапевта значительно влияют на терапевтический процесс.

Что это за характеристики? Области, в пределах которых свойства терапевта могут варьировать, включают в себя предпочтение персональной дистанции, активность, гибкость, склонность к терапии ограниченной цели (Wogan & Norcross, 1983), стиль лидерства (Scheidlinger, 1982), самораскрытие (Dies, 1977; Cur-tis, 1982), тип взаимоотношений с клиентами. Исследовались также эффекты, оказываемые на терапевтический процесс чувствами, интересами, предубеждениями, ожиданиями, напористым поведением терапевта (Janzen & Myers, 1981). Эти исследования показывают, что личные характеристики, клинический опыт и профессиональная активность терапевта глубоко влияют на его технику и достижения, на процесс и результат терапии.

Профессиональные роли психодраматиста рассматриваются как c самого начала определяющие для психодраматического процесса (см. главу 3), а значительное влияние личности терапевта на терапию очевидно (см. главу 4). Любое исследование процесса и результата психодрамы, не включающее множественные характеристики личности терапевта, не может быть исчерпывающим.

 

Характеристики группы

и вспомогательных лиц (“с кем?”)

 

Согласно Морено, каждый участник психодрамы является потенциальным терапевтическим агентом для остальных. Группа становится социальным микрокосмом, который создает условия для появления новых межличностных отношений. Следова­тельно, абсолютно необходимо организовать такую психодраматическую группу, в которой может развиться терапевтическая ­атмосфера. Некоторые принципы организации групповой пси­хотерапии, предложенные Яломом (Yalom, 1975) и другими психотерапевтами-исследователями, также применимы в пси­ходраме.

Критерий отбора в группу, учитывающий потенциальную групповую сплоченность как главный фактор — это сила “я”. Если участники схожи по этому параметру, они обычно развивают положительную межличностную “химию”, или “общий язык”, который существенно улучшает результат психодрамы. Такое взаимопонимание, или “теле”, по словам Морено (Moreno, 1953), является “фактором, ответственным за возрастающую скорость взаимодействия между членами группы”. Другие критерии — пол, возраст, род занятий — могут варьировать довольно широко, поскольку в группе, состоящей из людей разного возраста и пола, достигается более экстенсивный и реалистичный тип межличностного шеринга и обучения, чем в однородной группе. В идеале члены группы должны быть подобраны так, чтобы представлять различные стадии жизни и личностные характеристики, соответствовать необходимому разнообразию ролей, обеспечивать понимание в дублировании и многогранный шеринг после завершения психодрамы.

Размер группы в психодраме существенно варьирует. В ней может быть от пяти до более ста участников, хотя большинство практиков считают, что 10—15 участников — это оптимальный размер группы. Такая группа достаточно велика, чтобы обеспечить разнообразие ролей, и достаточно мала, чтобы предоставить психодраматисту возможность обращать внимание на межличностные взаимодействия. В больших группах снижена активность участников и возникают сложности с достижением групповой сплоченности.

Участие в больших группах и открытых демонстрациях для некоторых людей действительно может оказаться чрезвычайно полезным. Присутствие большой аудитории вызывает в них ощущение бытия “на миру” (Sacks, 1976a). Это придает важность всему происходящему на сцене, а многим протагонистам подобное самовыражение “на публике” очень эффективно помогает в преодолении чувства вины и стыда. Для участников с более серьезными расстройствами рекомендуются меньшие по составу и более “интимные” группы.

 

Результат психодрамы

 

Некоторые профессионалы, которые никогда не использовали психодраму в течение сколько-нибудь существенного периода времени, боятся психодрамы как терапевтического метода. Многие склонны слишком драматизировать процесс и уделяют особое внимание возможным опасностям. Другие преуве­личивают ее преимущества в наивной, поверхностной манере, что противоречит простейшим правилам социальной психологии. И те, и другие оставляют без внимания сранительно недавние попытки научного изучения терапевтического потенциала психодрамы (Kipper, 1978; 1989; Schramski & Feldman, 1984; Kellerman, 1987; D’Amato & Dean, 1988; Schneider-Duker, 1991). Эти исследования показали, что психодрама, используемая достаточно опытными профессионалами, осознающими ее ограничения, может быть полезна как сама по себе, так и вместе с многочисленными методами психотерапии, будь то поведенческая, психоаналитическая или экзистенциально-гуманистическая психотерапия.

Из-за технических трудностей научного изучения результативности психодрамы слишком много переменных величин вовлечено в процесс, и все их невозможно контролировать: многие мнения, касающиеся эффективности психодрамы, “квази­натуралистичны” или анекдотичны. Выводы, сделанные на основе этих исследований, так же как и оценки участников психодрамы, в основном положительны. В худшем случае, негативные оценки характеризуют психодраму как скучную процедуру, бесполе­­зную трату времени или как слишком короткий процесс. Почти никаких публикаций, касающихся отрицательных эффектов психодрамы, не существует.

Следующая волна публикаций, будучи очень небольшой, не может ясно показать, насколько участники способны применить изменения, возникшие в процессе интенсивных психодраматических сеансов, в своей жизни вне группы. Тем не менее, мой опыт доказывает, что иногда эффекты психодрамы могут сказаться по прошествии длительного времени после завершения терапии. Это находится в согласии с выводом Поланского и Харкинса (Polansky & Harkins, 1969): “Психодраматическая ситуация может быть использована для того, чтобы ввести в игру большие внутрипсихические силы. Если они задействованы, некоторые пациенты достигают потрясающих результатов на пути к окончательному выздоровлению”.

 

Иллюстрация психодраматической сессии

 

Нижеследующая иллюстрация основана на сессии, проведенной Зеркой Т. Морено с группой студентов из 50 человек на семинаре по психодраме. Сессия, снятая на видеопленку, длится около полутора часов. То, что последует далее, представляет собой отредактированную версию описания сессии протагонистом, который просмотрел ее по видео.

 

Кто поведет мой зеленый автомобиль?

 

Билл, протагонист, 29 лет, был выбран Зеркой Морено из семи членов группы, изъяви­вших желание работать. Билл был хорошо разогрет и представил свою тему следующим образом: “ Внутри меня находится маленький мальчик, который водит мой автомобиль. Я не хочу, чтобы и дальше так продолжалось. Я хочу встретиться с той своей частью, которая разрешает малень­кому мальчику управлять автомобилем. Я сам хочу вести машину”.

Зерка расспрашивает Билла о его автомобиле: “Как он выглядит? Какой он марки? Кто ведет его?” Билл разъясняет, что автомобиль зеленого цвета, с четырьмя сиденьями: “В машине двое. Один сидит за рулем, а другой — на заднем сиденье, это две части меня: Маленький Билл и Большой Билл. Мале­нький Билл ведет машину в то время, как Большой Билл сидит на заднем сиденье”.

Зерка: Посмотрим-ка на это!

 

Сцена 1. ЗЕЛЕНАЯ МАШИНА

 

На сцене — четыре кресла, изображающие сиденья автомобиля: два спереди и два сзади. Помощник (вспомогательное лицо)[2] был выбран для разыгрывания роли Маленького Билла, усевшегося на переднем сиденье, тогда как сам Билл сел на заднее.

Билл ввел помощника в курс дела, показав, как именно нужно играть роль Маленького Билла. После этого Билл (как Большой Билл) сел на заднее сиденье и выразил желание повести автомобиль. Но Маленький Билл отказывает ему, говоря, что не позволит Большому Биллу сесть за руль.

Несмотря на отчаянные попытки заставить Маленького Билла уступить место, решимость Большого Билла ослабевает.

Зерка подбадривает Большого Билла, и вся группа побуждает его постоять за себя и занять свое место за рулем, но Билл застыл и, кажется, переполнен и парализован страхом, он не способен никуда двинуться.

Зерка предлагает поменяться ролями Большому и Маленькому Биллу, для того чтобы Маленький Билл показал, как можно занять водительское кресло. Зерка: “Ты сильный, тебе известна отцовская любовь. Ты — тот, кто помнит и знает”. Но в роли Маленького Билла, стоя на коленях перед вспомогательным лицом, играющим Большого Билла, Билл все еще не способен понять и остается неподвижным и молчаливым.

 

 

Зерка: Кого ты хочешь еще встретить в связи со всем этим?

Билл: Моего отца.

Зерка: Хорошо, давайте узнаем, что Маленький Билл недополучил в детстве.

 

 

Сцена 2. МАЛЕНЬКИЙ БИЛЛ В СПАЛЬНЕ

 

Во второй сцене протагонист — сейчас в возрасте восьми
лет — лежит осенним вечером на кровати в своей спальне и ­тихонько плачет. Он не может заснуть, чувс­­­­твуя себя одиноким и испуганным, раздраженный шумом, доносящимся из гостиной, где в разгаре вечеринка.

 

 

Зерка: Почему ты плачешь?

Билл: Я боюсь темноты.

Зерка: Кто может быть там, в темноте?

Билл: Мой дядя Вальтер.

Зерка: Давай-ка встретимся с дядей Вальтером.

 

 

Тот же человек, что играл Маленького Билла в первой сцене, выбран для того, чтобы играть Вальтера, и был введен в роль Биллом. Билл (как Вальтер) объясняет, что тот был эдаким “праотцом” всего семейства, огромным мужчиной с сильным голосом, в негнущихся ботинках и со стекля­­нным гла­зом, который особенно пугал Билла.

 

Билл (как Вальтер): Хотя мой голос звучит так, словно я сердит, это не всегда так. Я кое-что понял, глядя на тебя, Билл: я никогда не был способен позаботиться о себе.

Зерка: Вальтер, что ты хочешь сказать Биллу?

Билл (как Вальтер): Позаботься о себе. У тебя есть возможности, которых у меня не было.

Зерка: Сейчас посмотрим на испуганного Билла, лежащего в кровати.

Обмен ролями.

 

Билл: Ты — злой, дядя Вальтер.

Зерка: Ты не должен бояться его, даже если у него стеклянный глаз...

Вальтер: Ты не должен бояться меня. Я знаю, что урод­лив, но ведь ты не урод. Твой папа мне рассказывал, какой ты хороший мальчик. Я хочу быть похожим на тебя, Билл.

Билл: Я, возможно, тоже мог бы использовать кое-что из твоих качеств.

Вальтер: Ты знаешь, Билл, насчет моего глаза... Это был несчастный случай... Мне в глаз попал рыболовный крючок.

Билл: Папа знает, что ты здесь?

Вальтер: Нет. Хочешь, я пойду на кухню и скажу ему?

Билл: Нет, я сам могу пойти на кухню!

Зерка: Мама и папа не знают, что ребенок имеет право бояться. Скажи Вальтеру “до свидания”, мы переходим к следую­­щей сцене.

Они прощаются друг с другом, и Вальтер уходит.

 

 

Сцена 3. Билл С ОТЦОМ

 

Сначала Билл инструктирует помощника, как нужно играть отца Билла. Билл (как отец) идет на кухню, чтобы выпить вина, пока помощник (как Билл) дрожит, сидя напротив печки.­

 

Помощник (как Билл): Вальтер был здесь. Я испугался и не могу заснуть.

Билл (как отец): Да, ты испугался, Билл. Я не знаю, чем бы помочь тебе. Позвать маму?

Билл: Нет, я хочу, чтобы ты был здесь!

Билл (как отец): Но у нас гости, и... ты не можешь просто сидеть здесь!

Папа несет Билла в спальню.

Зерка (отцу): У Вас никогда ничего не выйдет с Вашим сыном, если Вы будете так с ним обращаться. Билл, выйди из роли отца и покажи нам, будучи собой, в каком отце ты нуждаешься. По крайней мере, ты сможешь сделать отца таким, каким ты хочешь, чтобы он был. Но помни, Маленький Билл внутри тебя — это человек со своими мыслями, идеями и чувствами. Он имеет право быть услышанным.

 

 

Повторяется сцена на кухне, но на этот раз в ее идеа­­ль­ной версии. Дав помощнику инструкции о том, как играть “идеального отца”, Билл становится семилетним мальчиком, а помощник играет роль “идеального отца”.­­

 

 

Отец: Билл, что ты делаешь на кухне?

Билл: Я так испугался. Вальтер был здесь.

Отец: Ты испугался? (Отец обнимает сына, и Билл плачет на папиных руках.)

Билл: Я боялся, что ты будешь сердиться на меня!

Отец: Мы будем теперь вместе. Хочешь, мы пойдем в твою комнату и там немного поговорим?

Отец (сидя на кровати): У тебя такая маленькая кровать, Билл, а у меня такой большой живот.(Вместе устраиваются на кровати, некоторое время шутливо разговаривая. Билл счастлив и доволен, он засыпает на руках отца).

Зерка: Сейчас у нас есть две возможности: ты можешь показать, как ты заботишься о маленьком мальчике, находящемся внутри тебя, или показать, как ты заботишься о своем маленьком сыне. Я предлагаю сыграть первую сцену еще раз.

 

Сцена 4. ВОЗВРАЩЕНИЕ К НАЧАЛУ

 

“Декорации” такие же, как и в начале. Маленький Билл и Большой Билл сидят в машине.

 

Зерка: Покажи, как ты хочешь повести вместе с собой ­­по жизни Маленького Билла в тебе. (Обращаясь к Большому Биллу.) Ты должен показать, как Маленький Билл поможет тебе вести плодотворную жизнь.

Билл (отчасти к группе, отчасти к Маленькому Биллу): Он мой лучший товарищ по играм, правда. Но ты еще и умный. А сейчас, значит, я решил прокатиться. Я поведу машину, но позволю тебе поехать со мной и буду делать это всегда, когда ты только захочешь!

 

Билл меняется местами с Маленьким Биллом и показывает группе, как он ведет автомобиль с Маленьким Биллом на заднем сиденье.

Сессия завершается шерингом.

 

 

Обсуждение

 

Очевидно, что в этой сессии велась работа с догматизмом во взаимоотношениях с внутренними и внешними авторитетами. Для протагониста вести автомобиль самому означало нести ответственность за свою жизнь и умение постоять за себя. Зеленый цвет автомобиля символизирует рост, что особенно важно, поскольку его развитие было остановлено. Но сессия была одновременно посвящена конфликту между слабой и сильной частями протагониста и необходимости найти между ними приемлемый внутрипсихический баланс.

Билл рос младшим ребенком в семье и обычно ему отводилась роль “маленького”, которому полагается сидеть на заднем сиденье. Эта роль усиливалась страхом перед дядей, “отцом семейства”, а также отсутствием поддержки со стороны отца. Таким образом, в определенном смысле Билл все еще чувствовал себя ребенком, испуганным внутренними авторитетными фигурами. И хотя Билл вырос и стал “Большим Биллом”, “Маленький Билл” все еще вел его по жизни. Билл был оставлен “на заднем сиденье” вместе со своими страхами.

В этой психодраме Биллу помогли сразиться с пугающими фигурами его детства и поменяться с ними ролями. Это позволило ему понять, что мешало ему расти как мужчине, и в свете такого понимания он сделал шаг к тому, чтобы стать авторитетом для самого себя.

Это “воображаемая”, или “фигуративная” психодрама (см. главу 9), которая позволяет протагонисту представить свой внутренний мир в защищенной атмосфере воображаемого, чтобы выразить подавленные чувства страха и отвергнутости и достичь существенного инсайта-в-действии. Самой значительной частью психодрамы для протагониста явилось получение поддержки от отца и интернализация более положительной отцовской фигуры. Вот собственные слова Билла: “Для меня это было самим существом психодрамы. Для маленького сына отец так же близок, как может быть близок Бог. Бог должен осознавать свою роль, должен желать идти по дороге вместе со своим сыном: будучи Богом, он должен стать учителем, будучи учителем — самим собой, будучи собой — другом. Но когда папа не здесь, сын остается наедине с негативной ролевой моделью и слабым мужским воспитанием. Отец в таком случае — слабая роль. Так и было в моей психодраме. Никто не учил меня, как вести машину. Увидев это, я начал медленно изменяться; стал учиться тому, как водить машину самому и как стать человеком, обладающим своими правами. Это позволило Маленькому и Большому Биллу поменяться местами в последней сцене драмы”.

 

 

Заключение

 

В данной главе я дал определение психодраме как особому типу психотерапии: это лечебный метод, использующий техники действия. Эта схема, однако, не означает, что психодрама может быть использована только для устранения симптомов и “поврежденных” моделей поведения. Как проиллюстрировано в приведенном выше примере, психодрама — это метод, используемый также для ускорения личностного роста и развития; ее эффекты простираются от помощи в управлении симптомом до высвобождения богатых потенциалов внутреннего роста и творчества. Она открывает новое или, по крайней мере, более широкое измерение пространства психотерапии; измерение, которое, с одной стороны, работает с проблемами ограниченного поведения так называемых “нормальных” людей, а с другой стороны, — с незрелостью, связанной с задержкой развития. В последнем случае психодрама имеет целью проработку “блокировок” в психосоциальном развитии, чтобы человек мог достичь более полного и спонтанного самовыражения, более высоких жизненных успехов и более гармоничных взаимоотношений с другими.

2. Теория

 

 

Известность психодрамы, по-видимому, обусловлена в большей степени ее практическими возможностями, чем теориями. Если судить по обзорам литературы, относительно мало людей занимается разработкой теории психодрамы, и не так много нового возникает в систематических исследованиях. Существует множество практиков, которые применяют техники психодрамы, не имея твердого теоретического базиса. Фарсон (Farson, 1978) отмечал, что большинство психологов гуманистической ориентации антитеоретичны. Это, я полагаю, справедливо в целом и по отношению к психодраматистам. Мне кажется, что психодраматисты оказывают предпочтение спонтанному действию, эмоциональным переживаниям и свободному выходу чувств в ущерб здоровому скептицизму, критическому осмыслению и серьезным исследованиям. Теории, лежащие в основе психодрамы, в результате не были в достаточной мере развиты, пересмотрены и опробованы и остаются пестрой смесью отдельных идей, не связанных никакой системой.

В предыдущей главе я предложил не связанное теорией процедурное определение психодрамы. Я не считаю, что обзор психодрамы должен быть построен как прагматический сборник несистематизированных терапевтических подходов. Мне хотелось объединить достижения практиков различных убеждений внутри общих рамок. Предполагалось, что эти рамки смогут вместить весь спектр теоретических воззрений на психодраму. Отзыв Киппера (Kipper, 1988) о том, что “каждая процедура (метод) требует своего собственного объяснения, модели или теоретического обоснования”, принят без обсуждения. Но, насколько я могу заметить, такое теоретическое обоснование до сих пор не было выдвинуто. Я согласен с Бориа (Boria, 1989), утверждавшим, что “теоретическая структура психодрамы — не более чем набросок или “скелет” того тела, которое еще должно возникнуть”. В этом, согласно Полански и Харкинсу (Polansky & Harkins, 1969), стоит одна из причин, ограничивающих популярность психодрамы: “Большинство терапевтов предпочитают такие методы лечения, которые основаны на достаточно хорошо развитой общей теории личности, такой, например, как психоаналитическая”.

Если мы хотим, чтобы психодрама развивалась и дальше, мы должны серьезно заняться теорией. Теория психодрамы должна обеспечивать практикующего системой для анализа личности протагониста и обоснованием каждого терапевтического воздействия. Такая теория должна постоянно подвергаться оценке и обновляться в соответствии с новыми наблюдениями.

Многие терапевты находят обоснование практики в теориях, построенных на основе психоанализа, социальной психологии, гештальт-психологии, трансактного анализа, эго-психологии, поведенческого подхода, эклектического подхода, экзистенциальной философии, межличностного подхода или гуманистической психологии. Но когда их просят дать обоснование своей работе, большинство психодраматистов все еще обращаются к классическим формулировкам Дж.Л. Морено. “Научные корни психодрамы кроются глубоко в философских воззрениях Морено, касающихся спонтанности, креативности, момента, в его теориях роли и взаимодействия” (Yablonsky & Enneis, 1956). По моему, хотя теории Морено хорошо объясняют многие клинические ситуации, они не содержат достаточно однородной и понятной теоретической структуры психодраматической терапии. Морено был по-своему творческим изобретателем, но он никогда не заботился о последовательной оценке своей системы. В отчаянном стремлении создать единую теорию Вселенной, он пытался воссоединить взаимоисключающие точки зрения, часто основанные на противоположных посылках.

Цель этой главы состоит в изучении теории Морено с метанаучной точки зрения путем анализа основных положений психодрамы с позиции естественных и гуманитарных наук и в рассмотрении возможности интегративных решений.

 

 

Метанаучная рамка рассмотрения

 

Многие ученые, связанные или не связанные с психологией, изучали судьбы теорий в науке (Kuhn, 1970; Radnitzky, 1970; Hempel, 1965; Lesche, 1962). Настоящее исследование основано на предложениях тех из них, кто использовал “метанауку”, или “философию науки”, для понимания и структурирования теорий и рассмотрения их на метауровне. Уровни рассмотрения проиллюстрированы в таблице 2.1 примерами из психодрамы.

 

Таблица 2.1. Метанаучная рамка рассмотрения

 

Метатеория   Теория Практика

Метанаука     Теория личности, Теория психотерапии   Терапевтическая практика

гуманитарные/ естественные науки   теория спонтанности теория катарсиса   ролевая игра

 

Согласно разделению, предложенному Дилти (Dilthey, 1944), существует две влиятельные “школы” в области метанауки, следующие традициям естественных и гуманитарных наук, каждая из которых отражает уникальную перспективу развития общества. Характер естественнонаучного подхода — эмпирический, позитивистский, редукционистский, объективный, аналитический, количественный, детерминистский, стремящийся к предсказанию и, в большинстве случаев, оперирующий предположениями независимого наблюдателя. Гуманитарный подход работает со смыслами, описаниями, качественными различиями, процессом познания, исследует идеи в их взаимодействии, пытается объяснить феномен человеческого сознания и поведения в контексте концепции природы, исследует прежде всего мир живых форм, подчеркивает важность взаимоотношений и степень вовлеченности ученого в процесс исследования.

В соответствии с двумя традициями метанауки, метатеория психодрамы будет поделена на естественнонаучную и гуманитарную части, причем естественнонаучный подход будет проиллюстрирован “поведенческой”, а гуманитарный — “экзистенциальной”, или феноменологической, психодрамой. Смысл этого разделения состоит не в том, чтобы создать две отдельные системы, а в том, чтобы определить отправные точки и руководящие мотивы, направляющие мысль в каждой из этих традиций научной практики.

Кто-то может возразить, что невозможно разделить психодраму таким дуалистическим образом и что подобное разделение приведет к искусственному, ненужному и, возможно, разрушительному расколу, который может исказить целостную систему психодрамы. Я согласен с тем, что интеграция желательна — это можно понять из описания “интегральной психодрамы”, — но в то же время настаиваю на временном разделениии из эвристических соображений.

Обзор руководящих факторов в современной психодраме представлен в таблице 2.2.

 

Таблица 2.2. Направляющие факторы психодрамы

как естественнонаучной и гуманитарной дисциплины

 

Метанаука   Терапевтическая практика   Нормы:   Ценности:   Цели:     Диагноз:   Адресат воздействия:   Вмешательство:   Теоретические посылки   Область интересов     Образ личности:     Идеал человека:   Идеал науки:   Идеал знания:     Онтология:     Эпистемология:   Направляющие исследование интересы   Статус объектов в исследовании

Психодрама как естественнонаучная дисциплина     Поведенческая психодрама   душевное здоровье   нормальное поведение   избавление от симптомов спонтанность   адекватен     пациенты   терапевтическое   открытое поведение исполнителя роли   биологический организм     механическое существо   приспособленный   “квази-естественная”   необихевиоризм   причинные объяснения   описание закономерностей   материалистический монизм   детерминизм   логический эмпиризм       субъект-объект

Психодрама как гуманитарная дисциплина       Экзистенциальная психодрама   осознание существования   освобождение, переживание   приспособление самоактуализация   неадекватен     индивидуумы   самовыражение в действии     скрытое поведение актера-соучастника   личность, обладающая намерением   спонтанное существо   подлинный   гуманитарная   позиция намерения   понимание действий   историческая биография     идеалистический монизм     индетерминизм   герменевтико- диалектические     субъект-субъект

 

 

Терапевтическая практика

 

Поведенческая психодрама (Strum, 1965), основанная на медицинском мышлении, ставит целью излечение недуга, исчезновение симптомов, изменение поведения или достижение социальной адаптации. Душевное здоровье ассоциируется с “нормальным” поведением, диагноз необходим и имеет значение. Основная задача психодраматиста состоит в том, чтобы прописать пациенту определенное техническое воздействие для достижения поставленной цели. Подтверждения этого стиля мышления можно найти в записях Морено: “Психодрама выводит пациента на сцену, где он прорабатывает свои проблемы с помощью нескольких актеров-терапевтов. Это может служить методом как диагностики, так и лечения” (Moreno 1937/1972). Все же, несмотря на полумедицинский язык, для изменения личности психодрама часто применяет более гуманитарный подход.

В экзистенциальной психодраме не существует концепций здоровья, нормы или патологии, и поэтому диагноз не имеет ­отношения к делу и просто не нужен. Психодрама — не “терапия” в медицинском смысле слова, а эмоциональный опыт в рамках межличностного взаимодействия со своей собственной духовной ценностью. Возможно, что подобный опыт поможет участникам лучше узнать себя или стать более уравновешенными, а возможно, и нет. В любом случае, цель психодрамы состоит не в том, чтобы дать “исцеление”, а в том, чтобы просто сделать личность настолько спонтанной и творческой, насколько это возможно в рамках индивидуальности каждого из участников. Но чтобы отделить такой род активности от театральных развлечений и от спонтанных игр в целом, я все же предпочитаю определять экзистенциальную психодраму как вид психотерапии.

Интегральная психодрама может быть достигнута путем подстройки целей техник к нуждам респондентов. Таким образом, конфликт ценностей между здоровьем в поведенческой и осознанием в экзистенциальной психодраме может быть разрешен с помощью иерархической системы ценностей Маслоу. Для пациентов, нуждающихся в удовлетворении “прямых” запросов, таких как исчезновение симптомов, можно применять поведен­­ческую психодраму. Экзистенциальная психодрама подходит каждому, кто хочет освободиться от ложных “я”-концепций или концепций восприятия других. Такие протагонисты уже удовлет­­­­­ворили свои основные запросы и теперь стремятся к большей самоактуализации и спонтанности.

 

 

Теоретические посылки

 

Область интересов

 

Предметом исследования поведенческой психодрамы является открытое поведение-действие играющего роль. При этом не за­трагиваются феномены внутренней душевной жизни. Примеры поведенческого мышления Морено говорят о его интересе к теории действия, языку действия, явлениям движения в психодраме, а также к “поведенческой психодраме” (Moreno, 1963) и содержат опровержения психоаналитической теории бессознательного вообще.

Но Морено никогда не принимал крайнюю, чисто поведенческую теорию мира. На самом деле Морено также изучал скрытые процессы сознания, субъективный опыт, импульсы и психическую энергию в более экзистенциальном ключе.

Субъективное, скрытое сознание личности с ее побуждениями, составляет предмет исследования экзистенциальной психодрамы. В своей статье в Existentialism, Daseinanalyse, and Psycho-drama Дж.Л. Морено и З.Т. Морено (Moreno & Moreno, 1959) утверждали, что “полное вовлечение в действо — это обычная процедура, и наше внимание постоянно сосредоточено на предельно субъективной рамке восприятия человека”. В соответствии с этим направлением мысли, Джонатан Морено (Moreno, J.D., 1974) охарактеризовал психодраму как форму феноменологической психотерапии.

Стоит упомянуть, что психодрама исследует не только открытое поведение и скрытое сознание индивидуума, но и целый мир межличностных отношений. Согласно Мариню (Marineau, 1989), территорией психодрамы, как следует из книги Морено “Слова Отца” (The Words of Father, 1920), является “семья, группа, мир, Вселенная — то место, где личность проявляет себя в данный момент”.

 Дж.Л. Морено и З.Т. Морено (Moreno & Moreno, 1959) указывали на два противоположных принципа, действующих в терапевтическом исследовании: “Один — крайне субъективное и сущностное состояние субъекта, и другой — объективные требования научного метода. Задача состоит в том, чтобы примирить эти противоположные позиции”.

Фундаментальный раскол между теми, кто подчеркивает важность субъективного внутреннего опыта, и теми, кто настаивает на объективности и рационализме, может быть преодолен путем синтеза двух точек зрения. Интегративная психодрама делает попытку осуществить подобный синтез.

Лучше всего интегративная психодрама осмыслена в рамках ролевой теории Морено, принимающей во внимание как от­крытые, так и скрытые явления. Согласно Морено (Moreno, 1937/1972), роль — это “единица синтетического опыта, куда вкраплены частные, социальные и культурные элементы”. Создание психодраматической ролевой теории вдохновили функционализм Уильяма Джеймса и Джона Дьюи и социальную психологию Мида (Mead, 1934), который писал: “В социальной психологии мы вовлекаемся в социальный процесс как снаружи, так и изнутри. Социальная психология является поведенческой в том смысле, что ее отправной точкой служит наблюдаемое поведение — динамический текущий социальный процесс, и его составные элементы представляют собой социальные акты. Но в смысле пренебрежения внутренним опытом индивидуума она поведенческой не является”.

 

 

Образ и идеал личности

 

Обсуждая идеал личности в теории Морено, я буду пользоваться основной концепцией спонтанности. Спонтанность была определена Морено как “ответ различной степени аде­кватности на ситуацию различной степени новизны” (Moreno, 1953). Это определение открыто бихевиористское и подчеркивает нормальное, адекватное и оптимально адаптивное поведение.

Тем не менее, определение спонтанности, данное Морено, часто подвергалось критике за непоследовательность, например, Аулицино (Aulicino, 1954).

Насколько я могу судить в согласии с работами Бергсона (Bergson, 1928) и Пирса (Peirce, 1931), которые Морено часто цитирует в своих трудах, концепция спонтанности — это экзистенциальный феномен. В экзистенциальной психодраме спонтанность определена как свободный немедленный первый ответ, который не может быть измерен или оценен количественно. В сответствии с этим толкованием, идеальная личность в психодраме будет определенно гуманной, рассматривающей человеческие существа вместе с их намерением, и естественной, стремящейся к искреннему самовыражению. Человек должен рассматриваться как единое целое, как живой и смертный, в мире и вне его, в той или иной ситуации и в столкновении с другими, важными в его жизни людьми.

Но Морено (Moreno, 1965) не принял позиции “или-или”, потому что чувствовал, что “человек — это нечто большее, чем просто физиологический, социальный или биологический организм”. Подобная точка зрения привела Бишофа (Bischof, 1964) к классификации теории личности Морено как теории биосоциального взаимодействия. По этой теории, человеческие существа обладают развивающимися функциями, обретающими форму под воздействием постоянного взаимодействия между биологическим организмом и социальной средой, и все аспекты этого двойственного комплекса находятся в постоянном дви­жении.

Образ и идеал личности в интегральной психодраме является определенно холистическим, старающимся получить как можно более полное понимание человека. Согласно Фарсону (Farson, 1978), холизм “рассматривает человека как комплексную, динамическую систему во взаимодействии с постоянно расширяющимся физическим, социальным и временным контекстом”.

 

 

Идеалы науки и знания

 

С одной стороны, Морено видел идеал иследования в естественной науке с логико-дедуктивным мышлением, экспериментированием и объективностью, воспринимая ее как цель, к которой нужно стремиться. С другой стороны, Морено был экзистенциалистом, глубоко вовлеченным в феноменологическую философию и метафизические рассуждения и преследующим идеалы субъективности.

Пример естественнонаучного идеала Морено можно обнаружить в работе, где он защищает социометрическое эмпирическое исследование спонтанности: “Социометрия заимствовала концепцию спонтанности у метафизического и философского уровня­ и перенесла ее на эмпирический для проверки” (Moreno, 1953). Эта позиция несовместима с чисто гуманитарным идеалом науки. Однако исследования Морено никогда не носили и чисто естественнонаучный характер. “Эмпирическая проверка”, о которой говорил Морено, не соответствует общим требованиям экспериментального или квази-экспериментального исследования.

И действительно, гуманитарный уклон Морено просвечивает в большинстве его работ, например, в работах, посвященных “встрече”[3].

С точки зрения Морено (Moreno, 1960b), “терапевтическая “встреча” представляет собой первичный метод изучения личности другого человека, и данные, полученные из этого источника, содержат критерии, согласно которым следует оценивать все прочие возможные данные”. Гуманитарные исследования Морено подчеркивают существование скрытых духовных измерений реальности и таинственных интуитивных источников правды, которые не могут быть исследованы экспериментально. Морено (Moreno, 1953) ощущал, что научно-технологическая цивилизация очернила гуманистические ценности и угрожает выживанию человечества и что объективные методы исследования пренебрегают творческими аспектами опыта.

Сам Морено утверждал, что ни субъективность, ни объективность не являются его идеалами, он за “квази-объективность” (Moreno & Moreno, 1959). Он полагал, что наилучшее взаимопонимание между феноменологами, экзистенциалистами и эмпирическими исследователями достигается в социометрической теории, согласно которой можно было бы показать, что “объективная” и “субъективная” оценки не исключают одна другую, а построены как континуум.

Если рассмотреть историческую перспективу, мы увидим, что Морено испытывал влиянием экзистенциальной философии до 1925 года, когда перебрался из Европы в Соединенные Штаты. В то время он сделал наблюдение, что “философия действия более сродни американцам” (Moreno, 1972), принял прагматизм С.С. Пирса, У. Джеймса, Дж. Дьюи и эмпирический бихевиоризм, который тогда был в большом почете среди научного сообщества Америки, но никогда не становился на пози­цию­­ “или-или”.

Интегративный подход к исследованию в психодраме предполагает наличие принципа, согласно которому никакая прочная наука не может быть построена до тех пор, пока мы не проанализируем “чистые”, свободные от предварительных гипотез феноменальные данные. Так, в попытке разрешить дихотомии субъективного-объективного и внешнего-внутреннего, мы должны учитывать оба источника знания: внутреннее, интроспекцию и участие субъекта и субъективного опыта, которые являются рабочим материалом гуманитария, и внешнее, эмпирические данные, полученные через органы чувств, представляющие собой материал натуралиста.

 

Онтология

 

Я хотел бы предположить, что большинство психодраматистов согласятся с онтологической посылкой, подсказанной здравым смыслом, а именно: разум и тело взаимодействуют; как поведенческие, так и экзистенциальные события должны в пси­ходраме подчеркиваться. Однако, кажется, что одни психодраматисты предпочитают поведенческий аспект, исповедуя мате­риалистический монизм (существует только тело), тогда как другие — экзистенциальный аспект, что соответствует идеалистическому монизму (существует только сознание).

Вышесказанное относится не только к теории. Потому что, если верить, что все, что мы представляем собой — это только тело, можно усилить физическую сторону психотерапии, конкретизируя чувства и используя биоэнергетические техники. Если же мы верим только в сознание, можно сделать ставку на воображение и когнитивный инсайт[4].

Ни одна из этих онтологических позиций не отражает так хорошо точку зрения Морено, как плюралистское решение, предложенное Уильямом Джеймсом (James, 1909). Оно предполагает, что “тело и мозг — не более чем только два из множества аспектов реальности; возможно, существует континуум космического сознания вне материального мира” (Knight, 1950).

Интегральной психодраме, возможно, более всего подходит двойственная монистическая точка зрения Спинозы, который утверждал, что тело и сознание — два аспекта единственной, лежащей за ними реальности. То, что в одной перспективе кажется телом, будет сознанием в другой. Можно проиллюстрировать это положение использованием психодраматических техник, основанных на действии, где важным моментом является самовыражение всей личности (и тела, и сознания).

 

 

Эпистемология

 

Эпистемология занимается проблемами происхождения знания, аспектами взаимоотношений тела и сознания, появлением причин и следствий, а также детерминизмом. Методологическая дихотомия, предложенная Дилти (Dilthey, 1944), считает, что естественные науки заняты объяснением, тогда как гуманитарные — пониманием.

Поведенческая психодрама основана на детерминизме и требует научного объяснения явлений поведения в терминах независимых переменных. Аналогичным образом, и психоаналитическая психодрама основана на детерминизме, коль скоро она делает попытки объяснить поведение человека на основе прошлых событий.

Экзистенциальная психодрама является недетерминистской, так как пытается понять человеческие мотивы и намерения. Экзистенциальные психодраматисты предпочитают поставить вопрос в описательной манере: как человек действует, а не почему он ведет себя тем или иным образом. Так как реалии существования скорее вероятны, чем абсолютны, экзистенциальная психодрама не может ответить на вопрос “почему?”, требующий наличия несомненных и абсолютных причин, например, таких, что лежат в основе психоанализа.

Морено критиковал Фрейда за то, что тот слишком полагался на психический детерминизм, не оставляя достаточного шанса спонтанности. Он критиковал Бергсона за склонность к другой крайности. В своей теории спонтанности Морено пытался создать функциональный, рабочий детерминизм, где “в развитии личности возможны оригинальные, по-настоящему творческие моменты принятия важных решений, лишенные тех ужасающих пустот, которые представляют собой страх, что за этими моментами не существует никакого уютного прошлого, откуда они могли бы возникнуть” (Moreno, 1972). Эти моменты, согласно Морено (Moreno, 1951), “действуют в совершенно ином измерении, чем континуум прошлого-настоящего-будущего, и стоят вне подчинения причинности и детерминизму”.

Интегративная психодрама пытается объединить эти позиции. С одной стороны, воспоминания о прошлых событиях присутствуют в психодраме как источник понимания того, каким образом эти события сформировали поведение в настоящий момент. С другой стороны, прошлый (и будущий) опыт экстернализуется, чтобы дать возможность более полно почувствовать существование здесь и сейчас.

 

 

Интересы, управляющие исследованием

 

Если главная цель исследования состоит в том чтобы собрать информацию об объективном процессе, нужно использовать логико-эмпирический подход к психодраме. Если цель представляет собой освобождение и понимание себя, следует использовать описательный, феноменологический или ориентированный на процесс (герменевтико-диалектический) подход.

Поведенческая психодрама ориентирована на четкие факты, количественные исследования и эксперименты с контролируемым исходом. Экзистенциальная психодрама ориентирована на качественные исследования, изучение процесса, рассмотрение единичных случаев. Интегральная психодрама ставит задачей объединение количественных и качественных методов в каждом единичном случае.

Сам Морено признавал сложность, изначально заложенную в оценке исследования психодрамы (Bischof, 1964): “Вопрос, касающийся значимости психодрамы, вызывал значительные разногласия в течение долгого времени. Существовало два мнения. Одни утверждали, что обычные стандарты надежности и значимости не представляются подходящими для психодрамы. Если каждый играет свою жизнь честно, данные в высшей мере надежны и значимы. Согласно второму мнению, современные методы оценки значимости вполне применимы. Эти два мнения не исключают одно другое. Два метода оценки (“экзистенциальный” и “научный”) можно сочетать” (Moreno, 1968).

 

 

Статус объектов исследования

 

Если использовать в исследовании психодрамы естественнонаучную модель, следует подходить к объекту исследования с “нейтральной” позиции, чтобы наблюдения носили “объективный” характер. Но при всей своей “объективности” естественные науки не могут предоставить контекст, внутри которого люди и их взаимодействия “имеют смысл”.

В отношении объектов исследования Морено (Moreno, 1953) избрал решительно противоположную, субъективную, гуманистическую позицию, подобно последователям традиции Малиновски в антропологии, полевым социологам, символическим интеракционистам и, позднее, этнометодологам в социологии: “Общественные науки, такие как психология, социология и антропология, требуют, чтобы их объектам был присвоен “статус исследования” и некоторая доля научного авторитета, чтобы с уровня псевдообъективных дисциплин перейти на уровень наук, действующих в наивысших сферах своей материальной динамики. Эта цель достигается тем, что объекты исследования рассматриваются не только как объекты, но и как действующие лица исследования, не только как предметы наблюдения и манипуляции, но и как сотрудники и копродюсеры того экспериментального замысла, который должен быть осуществлен”.

Стартовая точка изучения социального мира состоит в том, чтобы понять ситуацию, стоя на позициях ее участников. Чтобы понять мир, исследователь должен выйти в него, жить среди людей так, как живут они, изучить их язык и участвовать в ритуалах и повседневности. Основывая свое исследование на принципе обмена ролями, ученый должен стать частью рассматриваемого явления и в то же время находиться отдельно от него. Интегративная психодрама делает попытку включить в себя близость и дистанцию, работу в лаборатории и в поле, и действие, и наблюдение, и участие, пассивное интерпретирование и активное вовлечение.

 

 

Интеграция

 

Я обсудил здесь некоторые естественнонаучные и гуманитарные аспекты психодрамы, упоминаемые в работах Морено, и обрисовал основные контуры интегральной психодрамы. Но можно ли проверить такой интегративный подход?

Согласно Джорджи (Giorgi, 1970), попытка интегрировать “скорее является признаком желания, чем действительной интеграцией воззрений, а синтез — это скорее простое расположение противоположностей рядом, чем интегральный научный подход. Фундаментальные воззрения в естественных науках противоречат воззрениям в гуманитарных науках. Это делает трудным, если не невозможным, проверку их комбинации. Не замечать противоречий, для того чтобы облегчить интеграцию, — это, конечно же, неверная позиция”.

Морено не отрицал, что противоречия существуют, но вместо того, чтобы мыслить в “черно-белых” дихотомиях, настаивал на своем желании отыскать интегральные решения. Признавая парадоксальную природу человеческого опыта, Морено считал, что антиномии сосуществуют и действительно определяют друг друга. Ни одна из сторон не дает полной картины, а взятые вместе, они более полны, чем каждая в отдельности. Джонатан Морено (J.D. Moreno, 1974), Лейтц (Leutz, 1976; 1977), Петцольд (Petzold, 1980), Буэр (Buer, 1989), и Мариню (Marineau, 1989), рассматривали работу Морено как успешный синтез противоположных воззрений.

Морено отказывался разделять реальность, стремился достичь целостности любой ценой. Он предпочитал соединять противоречия воедино и стремился отыскать черты сходства, а не различия в противоположных концепциях: “Я предпринял попытку синтеза не только ради науки, но и ради того, чтобы сохранить свое собственное умственное равновесие” (Moreno, 1951).

Интегративным усилиям Морено предшествовали работы Стерна (Stern, 1938), который чувствовал, что психология должна сохранять связь между частью и целым, постройкой и ее основанием, анализом и целостностью, методами объяснения и методами понимания. Как и Морено, Стерн критиковал односторонние подходы, отвергая бихевиоризм за то, что тот исключал из рассмотрения интроспекцию, оспаривая психоанализ за то, что он исключал изучение феноменов поведения, и отворачиваясь от экспериментальной психологии за то, что она исключала данные человеческого опыта.

У нас существует тенденция строить концепции в дуалистической манере, поэтому многие теории описываются в форме дихотомий и противодействий. Маслоу (Maslow, 1968) подчеркивает, что необходимо оставить такую привычку. “Как бы это ни было сложно, мы должны научиться мыслить скорее холистически, нежели атомистически. Все эти “противоположности” на самом деле иерархически интегрированы, в особенности у здоровых людей, и одной из насущных задач терапии является осуществление сдвига от раздвоения и расщепления к интеграции на первый взгляд несочетаемых противоположностей”.

Я настаиваю на том, что психодрама должна стремиться к подобной интеграции. В процессе достижения этой цели психодрама не должна представлять собой интеграцию или разделение. Я бы скорее рассматривал это как происходящее развитие, где естественные и гуманитарные аспекты постоянно дифференцируются и разделяются по мере созревания теории. Таким образом, объединенная теория психодрамы, возможно, будет развиваться, напоминая процесс сепарации-индивидуации человеческого “я”. В диалектической традиции Гегеля это движение можно описать как предложение тезиса, опровергание его антитезисом и, в конце концов, как достижение синтеза. Согласно теории сдвигов парадигм Куна (Kuhn, 1970), интегральная психодрама будет развиваться как маятник, качающийся из стороны в сторону — от качественных исследований к количественным, от субъективного к объективному, от разума к телу и от теологии к науке, — маятник, неспособный сместиться слишком сильно в какую-либо сторону. Средняя линия смешения разных аспектов обоих подходов будет представлять собой оптимальную позицию.

 

Заключение

 

Хотя психодраматисты обычно концентрировали свое внимание почти исключительно на технических проблемах, пришло время направить наш интерес также и к теории. Еще многое предстоит сделать для ее построения: впереди изучение таких центральных психических феноменов, как сны, конфликт, стресс, регрессия, фиксация, развитие человека, научение, память, восприятие, познание, мышление, эмоции, мотивация и психопатология. Кроме того, важно пересмотреть теории Морено о ролевых играх и принятии ролей, теории спонтанности-креативности, социометрии и социатрии, теории “космического” человека, социального атома и сети, а также обсудить политическую уместность его книги “Кто выживет?” Надеюсь, эта глава хоть немного поможет сделать будущую работу более цело­стной.

3. Психодраматист

 

Занятия психодрамой — во многом требовательная профессия. Для овладевания ею необходимы сложные навыки и личные качества, которыми большинство людей не обладает. Одно только введение нужных вспомогательных ролей в психодраме — уже монументальная задача. Далее, ведущий должен постоянно сдвигать фокус от сочувствия к постановке, к разрешению проблемы, к руководству группой, давая ясно почувствовать свою личную вовлеченность. Вейнер (Weiner, 1967) подчеркивает, что психодраматист должен быть знающим и умелым профессионалом в таких областях, как психиатрия, социология, медицина, биология, антропология, педагогика и психология групп. Чтобы практиковать психодраму, нужно овладеть некоторыми сложнейшими навыками индивидульного психотерапевта, психоаналитика, группового психотерапевта, поведенческого терапевта и театрального актера. Так как естественное совпадение этих талантов в одном человеке встречается редко, психодраматист по призванию будет добиваться того, чтобы в совершенстве овладеть ими всеми.

Работа психодраматиста не получила достаточного обсуждения в литературе, и поэтому целью данной главы стало составление краткого описания основных профессиональных умений, требуемых от психодраматиста. Такое описание представляется важным по нескольким причинам. Очевидно, оно необходимо как основа для планирования, проведения и оценки программ по обучению психодраме, как руководство для проверки работы студентов и в особенности как пособие для разработки стандартов сертификации. Необходимо также учитывать вариации, связанные с личностью терапевта при проведении эмпирических исследований (Orlinsky & Howard, 1978; Lieberman, Yalom & Miles, 1973), то есть учитывать тип и профессионализм поведения терапевта при оценке результатов психодрамы (Schaffer, 1983). Наконец, такое описание может предоставить директорам психодрамы новые идеи относительно того, как повысить компетентность в своей области.

Человек, несущий ответственность за психодраматический процесс, называется по-разному: директор психодрамы, психодраматический терапевт, ведущий психодраму или практикующий психодраму. В последующей диcкуссии будет использоваться нейтральный и общепринятый термин “психодраматист”.

 

 

Профессиональные роли психодраматиста

 

Все психодраматисты играют несколько специфических и иногда перекрывающихся ролей. Морено (Moreno, 1972) назвал их ролями режиссера, терапевта-консультанта и аналитика. Я пересмотрел смысл этих ролей и добавил к ним четвертую, по моему мнению, неотделимую от психодрамы — роль группового лидера. Роли и их функции, требования необходимых навыков и идеалы, вместе составляющие обязательный профессиональный багаж психодраматиста, представлены в табл. 3.1.

Таблица 3.1. Профессиональные роли психодраматиста

 

Роли   Аналитик Режиссер Терапевт Ведущий группу

Функции   Эмпатик Постановка Перемены Управление

Навыки   Понимание Режиссура Влияние Лидерство

Идеал    Герменевтический  Эстетический  Исцеляющий  Социальный

Психодраматисты выполняют четыре взаимосвязанные и очень сложные задачи. Во-первых, как аналитики они ответственны за обладание полной и подробной информацией о состоянии протагониста. Это включает понимание как личностных, так и межличностных феноменов, необходимое для того, чтобы уловить смысл опыта и углубить самопознание. Во-вторых, как режиссеры психодраматисты превращают полученный материал в действо, которое должно быть стимулирующим эмоционально и приятным эстетически. В-третьих, как терапевты они вызывают перемены, воздействуя на протагонистов таким образом, чтобы облегчить исцеление. В-четвертых, как ведущие группу они заботятся о конструктивном рабочем климате в группе, который помогал бы развитию поддерживающего социального окружения. Переплетение и взаимодействие этих разных ролей образует профессиональный образ психодраматиста.

Основываясь на собственном опыте и наблюдениях за другими психодраматистами, я опишу сп­­особы активности и профессиональные навыки, характеризующие четыре роли, а также некоторые противоречия, которые несет в себе их исполнение, представив, таким образом, модель, к которой может стремиться каждый психодраматист.

 

1. Аналитик

 

Как аналитик психодраматист — это сочувствующий слушатель, стремящийся понять личностные и межличностные явления. Первичная задача данной роли состоит в том, чтобы овладеть детальным пониманием чувств, мыслей, поведения и отношения участников с генетической, топографической, динамической, экономической, структурной, адаптивной и психологической точек зрения (Rapaport, 1960). Согласно Мо­ре­но (More-no, 1937/1972), “директор — это лидер исследования. Под его новой маской, маской директора, старые маски (наблюдателя, аналитика, участвующего члена группы и актера) спрятаны, но еще работают”.

Для аналитической деятельности в психодраме скорее подходит термин “анализ действия”, чем “психоанализ” или “социо­анализ” (Haskell, 1975). Такой анализ охватывает не только внутренние психические или внешние социальные явления, но и полный спектр коммуникативных действий целой личности. Как аналитик действия психодраматист пытается объяснить поведение в настоящий момент, либо в свете прошлого опыта (повторяющееся действие), либо в свете противодействия, разрядки или коммуникативного действия (см. главу 10).

Умение эмпатически сопереживать — необходимое условие для исполнения роли аналитика в психодраме. Согласно Роджерсу (Rogers, 1957), это также одно из необходимых и достато­­-чных условий для осуществления изменения личности. Умение сопереживать включает в себя способность точного пости­­­­­­­жения сложности механизмов возникновения человеческих эмоций. Это умение можно развить, приобретая теоретические знания и жизненный опыт, а также участвуя в психодраме как протагонист и в психоанализе — как анализируемый. Кроме того, профессиональное руководство может пролить свет на возможные “слепые пятна” контрпереноса, которые могут исказить или нарушить сопереживание, эмпатию.

 

Пять стадий анализа действия

 

Я думаю, что можно выделить пять стадий действий в процессе получения психодраматистом знаний о протагонисте.

(1) Во-первых, психодраматист улавливает ту информацию, которую протагонист сообщает ему как вербально, так и невербально (объектное восприятие). Это действие предполагает наличие способности к восприятию сенсорного (слухового и визуального) материала, поступающего в данный момент времени. Некоторые психодраматисты на данном этапе становятся “дублями” протагониста — процесс, называемый в НЛП “следованием” (Buchanan & Little, 1983). Во время “следования” психодраматист старается совпасть с протагонистом в его вербальном и невербальном поведении, уделяя особое внимание движению глаз, дыханию, позе, изменениям в напряжениях мускулов лица и цвету кожи. Критерий хорошего восприятия объекта заключается в ощущении ясности и точности, результатом его является объективное знание протагониста. Хотя это звучит просто, опыт показывает, что наше внимание устроено селективно, и часто мы воспринимаем только то, что нам хочется воспринять.

(2) Во-вторых, психодраматист эмоционально “сливается” с протагонистом, одновременно оставаясь самим собой. Для этого психодраматист должен овладеть отточенной интуицией и умением быть одновременно близким и отстраненным. Критерии хорошей эмпатической индукции — “резонанс” обратной связи и чувствительность, в результате достигается субъективное осознавание того, что происходит с протагонистом.

(3) В-третьих, психодраматист расшифровывает неявные сообщения и скрытые смыслы в том, что открыто выражается протагонистом. Это не требует необычайных способностей к восприятию, скорее следует вслушиваться с “равномерно распределенным вниманием” в “тайную мелодию” подсознания. По словам Палмера (Palmer, 1969), “нужно быть великим слушателем, чтобы слышать то, что говорится на самом деле, но еще более великим, чтобы слышать то, что не сказано, но выходит на свет при разговоре. Сфокусироваться только на позитивной части того, что открыто выражает текст, значит совершить несправедливость по отношению к выполнению герменевтической задачи. Необходимо читать между строк, чтобы понять, о чем текст не сказал или не мог сказать”.

(4) В-четвертых, психодраматист информативно сообщает протагонисту, что было им понято. Это требует умения точно определять наступление подходящего момента, для того чтобы вербализовать понимание или предложить интервенцию в соответствии с этим пониманием. Большая чуткость и разумный выбор времени необходимы для того, чтобы не торопиться делать незрелые выводы о протагонисте.

(5) В-пятых, психодраматист старается получить от протагониста подтверждение своему пониманию, и, если в понимании допущена ошибка, психодраматист должен быть готов исправить ее. Несмотря на то, что известные теоретические построения дают психодра­матисту концепции и модели, в соответствии с которыми он строит свое понимание, заготовленное за­ранее знание может быть подавляющим, если оно используется как универсальная истина, которую протагониста убеждают принять. По мнению Сингера (Singer, 1970), “в то время как клиенты, по всей видимости, весьма охотно готовы признать, что мы в лучшем случае знаем немного, они с полным сознанием своего права не желают прощать нас за то, что мы стремимся заставить их быть подтверждением наших теоретических предпо­сылок”.

 

Чтобы этого не произошло, необходимо приближаться к протагонисту в “сократическом неведении”. Подобное философское отношение основано на скептическом исследовании и критическом опросе, что позволяет свести к минимуму “известные заранее” ответы и разбить претензии и предположения. Когда психодраматист вступает во внутренний мир протагониста с таким намерением, он становится подобен иностранцу, оказавшемуся в данной стране впервые, иностранцу, который должен расспрашивать обо всем, что замечает.

 

2. Постановщик

 

Как постановщик психодраматист создает красивый театр, придавая сессии эстетическую ценность. Согласно Морено (Moreno, 1972), психодраматисты — инженеры координации и постановки, они должны быть постоянно готовы к тому, чтобы использовать каждый ключ, предоставленный протагонистом, для создания драматического действа.

Задача психодраматиста как режиссера состоит в том, чтобы активизировать стимулирующее действие театра. Эта работа требует от психодраматиста специальных режиссерских навыков. Он должен помочь протагонисту организовать сцену, следить за расположением “актеров” на сцене, проверить правильность персонификации вспомогательных лиц, руководить разогревом, следить за ритмом и временной протяженностью сцены, подобрать правильное освещение и декорации и создать подходящую атмосферу. Кроме того, он должен уметь предложить возможные способы конкретизации при представлении ситуации в символическом виде. Далее, предполагается, что психодраматист индуцироует спонтанность на сессии собственным энтузиазмом, воображением и желанием представить каждую сессию как новое приключение. Согласно Карп (Karp, 1988), “директор должен обладать истинным ощущением игры, веселья и свежести и воплощать как юмор жизни, так и ее пафос”. “Как драматург психодраматист направляет диалоги, создает и разрешает конфликт. Как скульптор — лепит пространство. Как дирижер оркестра — смешивает материал из многих источников” (Riebel, 1990). Практикуя творческую драму, драматерапию, ролевую игру, импровизацию и другие формы методов действия, основанные на драме, можно приобрести опыт.

Роль режиссера позволяет психодраматисту творчески использовать большое количество психодраматических техник, и не только традиционным способом, но и упрощая их и находя им новые применения. Подобно художникам, скульпторам, музыкантам, писателям, танцорам, актерам, поэтам и другим людям искусства, использующим техники как локомотивы экспрессии и выводящие их за пределы традиционных рамок, творческие психодраматисты стараются раскрыть новые способы использования своих инструментов. Организуя постановку скорее интуитивно, чем следуя предопределенным правилам, психодраматисты часто не осознают, как и почему они делают что-либо, используя то, что артисты называют “тайными источниками вдохновения”, — род творческой активности, который не поддается словесному выражению. Подобная отточенность специфических навыков требует от психодраматиста знания классического театрального мастерства (как режиссуры, так и актерского мастерства). Согласно терминологии, принятой в театре, психодраматист должен уметь сочетать метод Станиславского (эмоциональная вовлеченность и вхождение в образ) с брехтовским соблюдением дистанции и отстранением. Эти две позиции отражают две задачи психодраматиста как постановщика — переживание и наблюдение. Хотя каждый практик из двух крайних точек склоняется к какой-то одной, важны обе позиции, и необходимо найти правильный баланс между ними. Подходящей иллюстрацией к образу психодраматического постановщика может служить знаменитый шведский режиссер Ингмар Бергман. Вселенная Бергмана управляется двумя родственными силами — плодотворным любопытством и творческой энергией. Его искусство скреплено способностью устанавливать близкий и творческий личный контакт с его актерами. Эта способность происходит из убеждения, что именно актер и только актер будет тем, кто в конечном счете даст тексту жизнь в сердцах зрителей. Наблюдая Бергмана за работой, нельзя остаться равнодушным, видя, с какой интенсивностью он следит за каждым словом, за каждым движением с неусыпным, почти детским воодушевлением. Кажется, что, совершая работу режиссера, он совершенно забывает себя и сливается с другим человеком. Его великий талант состоит в том, что он слышит ремарки, которые не слышны другим, даже самим актерам, и может подсказать, как воплотить эти ремарки. Обходясь без длинных инструкций, он может создать такую атмосферу, которая наполняет актеров силой и выявляет все лучшее, что в них есть (Marker & Marker, 1982).

Другая иллюстрация — мастер воплощения иллюзий Федерико Феллини. Феллини — эксперт по улавливанию вибраций мечты, фантазии или еще чего-то, что существует в ином измерении. Точно так же умелые постановщики могут превратить психодраматическое пространство в место, где все что угодно, включая и невозможное, может произойти. Они страстно романтичны и почти физически не переносят реализм, потому что реализм игнорирует душу человека и не предоставляет доступа к сакральным, ритуальным, трансцендентным и космическим измерениям опыта. Сцепляя факт и выдумку, они создают тот род эстетической правды, в котором растворены универсалии времени и пространства. Трюки, обманывающие смерть, инструменты для предсказания будущего, устройства для вспоминания прошлого и волшебные лавки — вот лишь некоторые из техник, помогающих психодраматистам создать театральное действо. Каждый знает, что скульптуры не могут говорить, что Бог не заключает сделок, что пустые стулья не отвечают и что стены между людьми невидимы. Но умелый психодраматист может провести протагониста за границу, отделяющую внешний реальный мир от фантастического мира воображения. До того, как у них возникнут вполне естественные подозрения, протагонисты обнаружат себя в безграничном мире сверхреальности и на короткое мгновение станут кем-то большим, чем просто смертными. Показывая таким образом живой дух неодушевленных объектов, психодраматисты вызывают непредсказуемые моменты изменений, которые не могут в достаточной мере объяснить традиционные теории. В такие моменты психодраматисты выглядят как волшебники, имеющие в своем распоряжении свехъестественные и поразительные силы (см. главу 11).

 

 

3. Терапевт

 

Как терапевты психодраматисты служат проводниками перемен, влияющими на протагонистов способами, облегчающими излечение. Согласно Морено (1972), конечная ответственность за психотерапевтическую ценность всего происходящего лежит на плечах психодраматиста. В качестве терапевтов психодраматисты проводят многочисленные интервенции, призванные облегчить страдания и продвинуть протагонистов еще на один шаг вперед в их терапевтическом путешествии. Эта работа требует от психодраматистов обширных знаний в области нормальной и патологической психологии, психиатрии и психотерапии, умения применить психодраматический метод к разнообразным типам протагонистов, нуждающимся в уменьшении симптомов, кризисной интервенции, разрешении конфликта и изменении личности. Кроме того, необходимо обладать способностью использовать различные терапевтические факторы, такие как высвобождение эмоций, когнитивное понимание, межличностная обратная связь и поведенческое научение. Психодраматисты должны грамотно использовать свои профессиональные техники и запускать психодраматические процессы. Они должны облегчать воспоминание сцен прошлого и сопровождающих их аффектов, справляться с многочисленными сопротивлениями, постоянно возникающими в ходе психодраматического “исследования” (см. главу 12), и уметь выбрать из разнообразных терапевтических интервенций те, что соответствуют требованиям специфической ситуации. Наконец, предполагается, что они должны подтвердить свою практику последовательной теорией, которая может обосновать, почему они, к примеру, решают работать с одними ключами и оставляют в покое другие.

Репертуар психодраматиста включает в себя вербальные и невербальные терапевтические интервенции. Терапевтические интервенции — это сознательные акты влияния, рассчитанные на то, чтобы вызвать терапевтический (предупреждающий, стабилизирующий, восстанавливающий, развивающий, поддерживающий) импульс; они являются возможными ответами на то, что протагонист делает или говорит. Таким образом, терапевтические интервенции предоставляют рамку коммуникации для оказания помощи в психодраме.

Такая коммуникация может принимать многие формы. Невербальные интервенции включают, к примеру, терапевтическое использование физической дистанции, голоса, контакта глаз, позы и намеренного молчания с целью стимулирования работы воображения. Какое бы значение мы ни придавали невербальным интервенциям, они являются мощным орудием и, следовательно, должны использоваться обдуманно и с большой осторожностью. Одной из самых сильных невербальных интервенций в психодраме является физическое прикосновение. Для разных протагонистов оно имеет разный смысл. Некоторые могут воспринять прикосновение как приглашение регрессировать в состояние ребенка, получающего от родителей заботу и питание. Иногда такой контакт может вызвать к жизни таинственный вид целительной энергии, которая сама по себе помогает протагонисту вновь обрести эмоциональный баланс. Другие протагонисты ощущают физический контакт как вторжение в их личное пространство или как сексуальное приставание. Одна из труднейших задач, стоящих перед психодраматистом, состоит в том, чтобы найти оптимальную для прогресса протагониста физическую дистанцию. Невербальные аспекты психодрамы более подробно обсуждаются в работе Файна (Fine, 1959).

Как невербальные, так и вербальные интервенции должны быть тщательно отмерены. Ниже будут описаны следующие вербальные интервенции, часто используемые в психодраме: конфронтация, прояснение, интерпретация, катарсис, принятие, суггестия, совет, обучение и самораскрытие (Bibring, 1954; Greenson, 1967; Goodman & Dooley, 1976).

 

Конфронтация относится к утверждениям, фокусирующим внимание на очевидных, центральных или важных моментах, которые должны подвергнуться дальнейшему исследованию. Например, входя в конфронтацию с каким-либо чувством протагониста, психодраматист приковывает внимание к этому чувству и прокладывает путь дальнейшему анализу данного чувства. Конфронтацию можно также рассматривать как интервенцию, не позволяющую пациенту избежать неприятных тем и удерживающую его “на месте”. Согласно Морено (Moreno, 1972), атаковать и шокировать клиентов иногда так же позволительно, как и смеяться и шутить с ними. Но конфронтацию можно использовать только в рамках безопасных и поддерживающих взаимоотношений, когда ощущение надежности усиливает способность протагониста переживать болезненные эмоции. Идеал смешения поддержки и конфронтации может быть проиллюстрирован образом психодраматиста, который одной рукой обнимает протагониста, а другой держит перед ним зеркало.

 

Прояснение относится к уточняющим вопросам о том, что только что было сообщено, для составления более детального описания ситуации.

 

Интерпретации — это вербальные объяснения, раскрывающие источник, историю или причину переживания, объяснения, призванные создать для него когнитивную рамку. Тем не менее следует подчеркнуть, что “интерпретация и подведение к инсайту в психодраме имеют другую природу, чем в вербальных видах психотерапии” (Z. Moreno, 1965). В противоположность классическому психоанализу, который дает словесные интерпретации, психодрама вводит новые инсайты посредством дублирования, обмена ролями или других методов действия, таким образом подчеркивая постепенный процесс эволюции инсайта-в-действии (который более подробно рассмотрен в главе 7).

 

Катарсис связан с усилиями психодраматиста, направленными на то, чтобы вызвать высвобождение сдерживаемых чувств.Специфика функции катарсиса в психодраме состоит в том, что он служит не только для облегчения эмоционального отреагирования, но и для интеграции выражаемых чувств (более детально катарсис обсуждается в главе 6).

 

Принятие состоит в том, что психодраматист независимо ни от каких обстоятельств проявляет к протагонисту во время сессии положительное отношение. Это создает необходимую свободную обстановку, в которой протагонист может выразить себя, не боясь критики и осуждения. Терапевт сообщает пациенту: “Я верю в Вас, в Ваши способности и присущую Вам правду. Я принимаю Вас таким, какой Вы есть, в Вас нет ничего, о чем Вы не могли бы сказать. Я нахожусь здесь для Вас и не нуждаюсь в благодарности, и не требую, чтобы Вы любили меня, уважали или восхищались мною”.

 

Суггестия — это наведение у протагониста измененного состояния сознания; суггестия может вызвать род транса, похожий на тот, который возникает при гипнозе. Суггестия используется для пробуждения воспоминаний, фантазий, мечтаний или как приглашение к регрессии в более раннее состояние. Суггестии могут вызывать столь живые образы, что появляются все виды безумных идей. Протагонист ориентируется в реальности, но до конца не осознает, что действительно происходит.

 

Совет и обучение включают в себя дидактические инструкции, дающие протагонисту информацию или руководство. Хотя многие протагонисты не любят, когда их учат жить, некоторые находят конкретные советы весьма полезными. Стараясь усилить желательное поведение и ослабить нежелательное, психодраматисты используют скорее похвалу и ободрение, чем негативную критику и осуждение.

 

Самораскрытие происходит, когда психодраматист делится своими переживаниями, которые он испытывает в данный момент времени, или прошлым опытом, чувствами и мыслями. Позиция “прозрачности”[5],  занимаемая многими психодраматистами, оттеняет как реальные, так и связанные с переносом аспекты взаимодействия клиента и терапевта.

 

Одна из трудностей, которая относится к терапевтической функции психодраматиста, касается правомерности использования манипуляции. Слово “манипуляция” имеет два значения. С одной стороны, оно означает “умелое обращение с чем-либо” — например, умелое направление эмоциональных, интеллектуальных и адаптивных ресурсов протагониста в разумном благоприятном направлении. В таком виде манипуляция представляет собой необходимое воздействие в психодраме. Но если под манипуляцией понимать авторитарное принуждение, которое происходит, когда протагониста заставляют делать что-либо против его воли в отсутствии истинного взаимопонимания, тогда такое воздействие неправомерно и вредно для любой разумной терапии: оно может оказывать разрушительное долгосрочное влияние на автономию и независимость протагониста.

 

 

4. Ведущий группу

 

В качестве лидера группы психодраматист управляет груп­повыми процессами с целью создания конструктивного рабо-чего климата (Bion, 1961) и структуры социальной поддержки в группе. Согласно Морено, “директор — это воплощенный символ сбалансированного действия, оркестровки, интегриро­вания, синтеза, единения всех участников в группе” (Moreno, 1937/1972).

Выполняя функцию ведущего группу, психодраматист имеет дело с межличностными отношениями и исходит из предположения, что наилучшим образом проблемы разрешаются в социальном контексте, а не в приватной обстановке. Психодраматист должен уметь: (1) организовать груповую структуру (время, состав, место встречи и процедуру оплаты); (2) установить групповые нормы относительно, например, конфиденциальности, принятия решений, физического контакта, социального взаимодействия вне группы и межличностной ответственности; (3) создать групповую сплоченность, регулировать уровень напряжения и поддерживать интерес к целям группы; (4) поощрять всех членов группы к активному участию, облегчать взаимодействие и коммуникацию между ними, прояснять возникающие отношения путем использования методов действия или вербальных интерпретаций. Наконец, психодраматист должен уметь (5) устранять препятствия в развитии групповой атмосферы сотрудничества, (например, справляться с конкуренцией в группе таким образом, чтобы для членов группы это было корректирующим обучением).

Справиться с ролью группового лидера психодраматисту помогает знание социальной психологии, групповой динамики, композиции групп, групповых процессов, стадий развития групп, терапевтических факторов в групповой психотерапии, включая психоаналитическую, гуманистическо-экзистенциальную и психотерапию, ориентированную на задачу. Умение использовать различные методы общего наблюдения группы и интерпретации, таких как социометрия (Moreno, 1953), теория фокального конфликта (Whitaker & Lieberman, 1964), FIRO: трехмерная теория межличностного поведения (Schutz, 1966), SYMLOG: система многоуровневого наблюдения группы (Bales & Cohen, 1979), а также умение различать стадии развития группы (Lacoursiere, 1980) повышают компетентность психодраматиста как группового лидера.

Каков идеальный тип ведущего группы в психодраме? Либерман и др. (Lieberman, et.al., 1973) перечисляют четыре функции лидерства: эмоциональная стимуляция, забота, придание смысла и исполнительная деятельность[6].

Из этих четырех аспектов можно вывести несколько типов стилей психодраматического лидерства: Источник энергии, Источник благ, Социальный инженер, Непредвзятый, Попуститель и Менеджер. Один из распространенных типов психодраматиста может быть назван “Агрессивным источником энергии” (очень рьяный, эксцентричный, харизматичный, эмоционально подстегивающий, поддерживающий и атакующий). Другое исследование личности психодраматиста принадлежит Боконону и Тэйлору (Buchanan & Taylor, 1986), которые установили, что большинство психодраматистов — это интуитивные экстраверты, чутко воспринимающие эмоции. Вопреки этим предварительным заключениям, у меня сложилось впечатление, что стиль лидерства в психодраме варьирует в зависимости от личностной ориентации и индивидуальных особенностей практикующего. Идеальный тип группового лидера в психодраме — это человек, нашедший оптимальное равновесие между четырьмя ролями психодраматиста и собственной личностью, человек, который, кроме того, способен менять стиль лидерства в зависимости от требований конкретной ситуации.

Психодраматисты не пришли к согласию в вопросе о том, насколько сильно нужно контролировать протагонистов и группы. Некоторые лидеры осуществляют руководство с безжалостной авторитарностью, иногда беря действие под прямо-таки деспотический контроль, в то время как другие столь тактичны, что делают свое руководство едва заметным. Ведущие психодраму иногда должны взять на себя ответственность за сессию и действовать в соответствии со своими представлениями о том, что нужно группе, а не спрашивать разрешения, извиняться за то, что берут инициативу; они должны задавать “демократические вопросы” или принимать за дело первостепенной важности те желания, о которых, возможно, могут заявить участники. Психодраматист, как танцор, или “ведет” протагониста, или следует за ним. Ведя, психодраматист начинает действие с уверенностью, направляет его с сознанием цели и назначения. Следуя, психодраматист внимателен к протагонисту и позволяет ему принимать решения и направлять процесс. Есть, однако, еще и третья, идеальная позиция лидерства в психодраме, когда психодраматист и протагонист работают вместе как настоящая команда, с равным статусом, вместе принимая решения и вступая во взаимоотношения “беру и отдаю”. С точки зрения этой идеальной позиции, психодраматисты должны быть внимательны к чувствам протагонистов, время от времени твердо и положительно настаивая на критически важных моментах. По выражению Лейтц (Leutz, 1974), “психодрама действительно оказывает терапевтическое действие только тогда, когда директор “качается на одних качелях” с протагонистом”.

 

 

Заключение

 

В этой главе я описал четыре профессиональные роли и те типичные виды поведения, которые составляют профессию психодраматиста.

Минимальный уровень мастерства исполнения каждой из четырех ролей — обязательное начальное условие для работы в психодраме и, по-моему, разумный критерий сертификации. Однако, хотя психодраматисты по призванию стараются достичь высокой степени совершенства в каждой роли, некоторые, по всей вероятности, более талантливы в той или иной роли, чем другие. Например, можно быть более одаренным постановщиком, чем аналитиком. Кроме того, “только человек, страдающий манией величия, может предполагать, что все нити индивидуальных и групповых процессов находятся у него под наблюдением, тем более под точным контролем” (Polansky & Harkins, 1969). В подобных случаях психодраматистам полезно поработать совместно с другими практиками, имеющими разнообразные таланты и дополняющими и обогащающими друг друга.

Хотя мы располагаем немногими отчетами о систематических исследованиях, исполнения этих ролей психодраматистами, я полагаю, что время от времени практикующие сталкиваются с трудностями при выполнении требуемых функций. С точки зрения ролевой теории, такие сложности могут быть охарактеризованы как (1) внутриролевые конфликты; (2) межролевые конфликты; (3) внутриличностные ролевые конфликты; (4) межличностные ролевые конфликты.

 

(1) Внутриролевой конфликт — это расхождение между ролью и личностью, между требованиями роли и системой внутренних ценностей личности. Так, робкий человек будет испытывать сложности, приняв на себя роль лидера группы.

 

(2) Межролевой конфликт — это оппозиция между двумя и более ролями одной личности. Каждая из представленных психодраматических ролей может находиться в конфликте с другими ролями, которые должен играть психодраматист. Например, роль альтруиста-терапевта трудно сочетается с эгоистической ролью постановщика, которая требует некоторых театральных (и, возможно, эксгибиционистских) навыков.

 

(3) Внутриличностный ролевой конфликт заключается в противоречии между определением роли, которое делается личностью, и ожиданиями других. Например, терапевт-бихевиорист может играть роль аналитика в манере, неприемлемой для коллег, воспитанных в психоаналитической традиции.

 

(4) Межличностный ролевой конфликт — это разногласие между практиками, играющими разные роли. Например, психодраматист, чувствующий себя комфортно в роли рационального аналитика, столкивается с трудностями при работе с более иррациональными и импульсивными психодраматистами, акцентирующими творческое начало постановщика.

 

Во время обучения и в течение всей своей профессиональной карьеры психодраматист старается преодолеть эти конфликты. Но было бы неправильно говорить о психодраматисте только с точки зрения исполнения ролей и владения навыками. Значимо не только то, что он выполняет как профессионал, но и то, что он делает как человек. Профессиональные навыки тесно связаны с личностью, и, как писали Дж.Л. Морено и З.Т. Морено (Moreno & Moreno, 1959), “крайне трудно, если не невозможно, отделить навык от личности терапевта. Здесь умение и личность, по крайней мере во время представления, представляют собой неразрывное целое. Можно сказать прямо: личность терапевта — это навык”. Следовательно, недостаточно только выполнять профессиональные задачи: сочувствовать, оказывать влияние, ставить постановку и руководить группой. Психодраматист должен быть также “значимым” другим”, который встречается с протагонистом как человек с человеком. Через вклад собственной личности психодраматисты должны конструктивно влиять на психодраматический процесс[7].

 

В заключение скажем: психодраматист обязан не только найти оптимальную пропорцию, в которой он смешивает четыре роли (аналитика, постановщика, терапевта и группового лидера), но и исполнять эти роли таким образом, чтобы они гармонировали с его собственной личностью. Если психодраматист выполняет свои обязанности с должным уважением к другим людям, если он способен услышать и понять подспудные сообщения протагониста, если может вдохновить эмоциональное вовлечение и спонтанность и помочь протагонисту избавиться от каких-либо препятствий на пути к личностным изменениям, если он может облегчить развитие конструктивных отношений в группе и сочетать все названные требования со своими личными ограничениями... если он сможет проделать все это, он выполнит свою работу настолько хорошо, насколько это вообще можно было бы ожидать.

 

Упражнение для оценки исполнения роли

 

На сцене стоят четыре пустых стула. Каждому приписывается значение одной из вышеперечисленных ролей. Участникам предлагается произнести короткий монолог об их ощущении от ролей, находясь в каждом из этих кресел. Это дает возможность исследовать, как студенты-психодраматисты (а также дипломированные практики и преподаватели) относятся к разным ро­лям — где они чувствуют себя более или менее комфортно, где проявляются их сильные и слабые стороны, что требует большей тренировки или личностного роста и где для них находятся области потенциального конфликта между ролями.

Например, один обучающийся директор описал свою работу следующим образом. Как аналитик он чувствовал, что находится на вершине горы, желая лучше видеть все вокруг; или будто бы он — сова, которой требуется больше знаний, но трудно интегрировать тело и голову. Как постановщик он чувствовал себя подобно крану, который можно открыть или закрыть, или подобно бурлящему потоку, который натыкается на блоки, сдерживающие его творческое начало. Как терапевт он стоял на тропинке, не зная, где та кончается; как родитель он рассуждал о том, сколько можно дать, не ожидая получить ничего взамен от детей. Наконец, как лидер группы он беспокоился о том, что в огромном лесу не различает деревьев. Этот человек также чувствовал себя капитаном корабля, матросы которого грозят взбунтоваться в любую секунду.

Это упражнение с огромным успехом я использовал в Норвежской школе психодрамы (директоры тренинга — Эва Рен и Моника Вестберг). Оно было воспринято участниками как конструктивная помощь в обучении и многообещающий инстру­мент оценки качества работы директора. Далее, эти четыре роли продемонстрировали свою высокую наполненность содержанием и конструктивную значимость. Неожиданным стало совпадение мнений протагонистов на представлении, показывающем исполнение каждой из ролей, и студентов и преподавателей во время самооценки студентов. Упражнение завершилось конкретными рекомендациями, данными каждому студенту и освещающими те области, которые нуждались в дополнительной проработке.

4. ХАРИЗМАТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО

 

 

Рабби из Коцка молился Богу: “Владыка Вселенной,

пошли нам Мессию, ибо нет у нас сил больше страдать.

Дай мне знак, о Господи. Иначе... иначе... я восстану против тебя.

Если Ты не соблюдаешь завет, данный Тобою, то и я не исполню обетов.

Все кончено, мы больше не будем твоим избранным народом,

твоим особым сокровищем”.

 

В тяжелые времена люди нуждаются в Мессии или в каком-либо другом всемогущем авторитете, который дал бы им поддержку и руководство. Сегодня авторитет Мессии наследуют в нашей культуре священник, врач или психотерапевт, которым мы приписываем магические способности и несомненную богоподобность. Одним представителям этих профессий, наделе­нным силой и обаянием, чаще других приписывают роль Мессии. Большинство авторитетов в психотерапии видят в идеализации их образа пациентом не более чем перенос, но некоторые и в самом деле используют силу своей личности, чтобы влиять на пациента, играя при этом роль идеального авторитета не самым позитивным образом.

Авторитетом последнего типа был Дж.Л. Морено, который, подобно гуру, любил обогащать “волшебные” возможности психодрамы очарованием собственной личности. Иногда он намеренно играл роль любящего отца, чтобы усилить или ослабить родительский образ или представить себя как идеальное его замещение. Целое поколение терапевтов продолжило эту традицию, используя Морено как ролевую модель. Некоторые зашли настолько далеко, что стали утверждать: “Хороший ведущий психодрамы должен, подобно Морено, обладать некоторыми харизматическими качествами” (Greenberg, 1974), и “образ ясновидящего и всезнающего является частью роли ведущего психодраму” (Yablonsky, 1976). В настоящей главе содержится попытка дать оценку подобным рекомендациям. Лидерство будет рассмотрено со следующих позиций: (1) личность харизматического лидера; (2) отдельные последователи и идеализация ими лидера; (3) зависимые группы; (4) психодраматическая ситуация; (5) терапевческая ценность харизматического лидерства.

 

 

Личность харизматического лидера

 

Согласно определению, харизма — это качество, которое придает индивидууму способность вызывать всеобщую поддерж-ку своему лидерству. Хотя многие качества (красота, шарм, блеск, остроумие, альтруизм) могут также вызывать любовь и восхищение, харизма специфически связана с присутствием духовной власти, личной силы, мощного характера и способностью возбуждать, стимулировать, влиять, убеждать, очаровывать, воодушевлять и гипнотизировать других. По словам Залезника (Zaleznik, 1974), все харизматические личности “обладают способностью прикреплять к себе эмоциональные связи других людей”.

Харизма может проявляться в особенностях речи лидера (искусство демагогии), в мимике (“гипнотический” взгляд) или во внешнем облике в целом (самоуверенная настойчивость). Лучшие харизматические лидеры действуют так, словно они хорошо знают, что делают. Они строго придерживаются определенной системы убеждений, часто видят себя призванными исполнить некую историческую миссию. “Без стыда и колебаний они ставят себя на место пастырей, лидеров, богов для тех, кто нуждается в советах, руководстве или объекте обожествления” (Kohut, 1978).

В групповой психотерапии и психодраме харизматическое лидерство имеет бесчисленные степени и оттенки. Так как статус (и, хочется верить, компетентность) лидеров неизбежно ставит их в позицию авторитета (Singer, 1970), лидеров можно характеризовать по наличию у них в большей или меньшей степени демократических, авторитарных, нарциссических и эмпатических качеств. По сравнению с демократическими, харизматические лидеры ориентированы больше на идеологию, чем на реальность, опираются больше на личную власть, чем на проработку решений путем достижения консенсуса, требуют приспособления к себе и не склонны рассматривать различные мнения; скорее сами добиваются установления своего влияния, нежели бывают избраны, скорее канализируют, чем координируют власть (Scheidlinger, 1982). Но по сравнению с авторитарной личностью, описанной Адорно, Френкель-Брунсвиком, Левинсоном и Станфордом (Adorno, Frenkel-Brunswik, Levinson, & Sanford, 1950), они могут быть более чуждыми условностей, непредвзятыми, терпимыми и не имеющими желания подчинять и контролировать жизни других людей. Либерман, Ялом и Майлс (Liberman, Yalom, & Miles, 1973) охарактеризовали одного из таких харизматических лидеров как человека, “излучающего большую теплоту, приятие, искренность и заботу о других человеческих существах”.

Многих харизматических лидеров можно рассматривать как нарциссические личности, обладающие чрезвычайно высоким эмоциональным вкладом в самих себя. Часто они одержимы фантазиями о безграничном успехе, власти или обаянии и ощущениями собственного величия и значимости. Некоторые из них склонны к эксгибиционизму, и их отношение к людям колеблется между крайностями сверхидеализации и уничижения других (Kohut, 1978).

Хотя многие харизматические лидеры мало интересуются внутренней жизнью других, некоторые из них демонстрируют искреннюю заботу о благополучии своих последователей. Возможно, именно последних имел в виду Фрейд, когда писал (Freud, 1961/1931): “Люди этого типа производят на других впечатление “личностей”, они особенно подходят к тому, чтобы служить поддержкой остальным, брать на себя роль лидеров и давать свежий стимул культурному развитию”.

Хотя источник харизмы лежит в необычайных способностях харизматического лидера, было бы ошибкой предполагать, что она может существовать без хотя бы минимального добровольного подчинения со стороны последователей. Эта особая взаимозависимость между ведущим и ведомым исследовалась и обсуждалась в социологии (Weber, 1953; Parsons, 1967), социальной психологии (Hollander, 1967), социометрии (Jennings, 1950), групповой динамике (Lippit & White, 1958), групповой психотерапии (Scheidlinger, 1982; Berman, 1982), исследовании малых групп (Hare, 1976), психиатрии (Rioch, 1971; Deutch, 1980) и психоанализе (Fromm,1941; Schiffer, 1973).

 

 

Отдельные последователи и идеализация ими лидеров

 

Существует много причин, почему люди идеализируют авторитеты. Например, те, кто испытывает стресс, будут идеализировать любого психотерапевта, который даст им основания верить, что он сможет облегчить их страдания. Одинокие, угнетенные, тоскующие и неуверенные индивидуумы склонны регрессировать в детское состояние зависимости и беспомощности, как только встречают людей, пытающихся им помочь. Каждый почувствует облегчение, найдя кого-то более сильного и надежного, к кому можно обратиться за поддержкой и утешением.

Идеализация — это в значительной степени пережиток детских фантазий, берущих начало в волшебных силах, которыми ребенок наделяет своих родителей. Например, мечты о спасении могут относиться к матери, а чувство защищенности — к отцу. Следовательно, терапевт, воспринимаемый как всепонимающая и всепрощающая родительская фигура, служит объектом идентификации и идеалом “я” таким же образом и по тем же причинам, как было когда-то с родителями.

 

 

Группы с установкой на зависимость

 

Не только отдельные индивидуумы, но и группы любой величины представляют собой прекрасную почву для идеализации лидера и инфантилизации остальных членов группы.

Принадлежность к группе, по-видимому, стимулирует людей к отказу от личной ответственности и к передаче ее лидеру. Согласно Фрейду (Freud, 1955/1921), “группа — это послушное стадо, которое никогда не могло бы существовать без хозяина. У нее такая жажда послушания, что она инстинктивно подчиняется каждому, кто поставит себя на его место”.

Одна из причин такого явления состоит в том, что группа предлагает отождествление с коллективом, ясную идеологию, солидарность, взаимосвязанность и некую форму мессианской надежды, которая так привлекает людей. Кроме того, у группы появляется возможность удовлетворить межличностные потребности: желание быть вовлеченным (“я принадлежу”), зависимым (“я доверяю”) и привязанным (“я люблю”) (Schutz, 1966). Последняя потребность — потребность любить особо подчеркивается Ньюменом (Newman, 1983), который описывает эффект “суперзвездной” харизмы, приводя аналогию с Крысоловом:

 

“Когда харизматический лидер играет на своей дудочке, чувство, которое в нас возникает, намного превосходит только внимание и согласие. Оно перерастает в обожание. Я слышал, как люди говорили: “Я никогда не слушаю того, что он говорит, я просто восхищаюсь”. Это чувство часто ассоциируется с томящимися от любви подростками. В мое время это называлось “зарубиться” на ком-либо. Иными словами, в буквальном смысле — быть слепым, не поддаваться никаким уговорам, ставить кого-либо вне обсуждения”.

 

В группе потребность любить часто сопровождается потребностью зависеть. Группы, ведущие себя так, словно сами по себе они полностью беспомощны, описываются Бионом (Bion, 1961) как “группы с базовой установкой на зависимость”. Основная цель таких групп — добиться того, чтобы один индивидуум обеспечил безопасность и защиту для всех. Предполагается, что именно для этого группа и собралась. Члены группы ведут себя так, словно они ничего не знают, словно они неадекватные и незрелые создания. Их поведение предполагает, что лидер, напротив, всезнающ и всемогущ (Rioch, 1970).

Подобные группы напоминают религиозные секты и группы политических экстремистов стремлением избежать личной свободы и ответственности (Fromm, 1965/1941).

В заключение заметим: нравится нам это или нет, стараемся ли мы предотвратить это или поощряем, но время от времени индивидуумы и группы, по-видимому, нуждаются в том, чтобы вместе восхищаться своим терапевтом и преклоняться ­перед ним.

 

 

Психодраматическая ситуация

 

В психодраме существует много стилей лидерства, но классический стиль имеет несколько харизматических черт. Он требует, чтобы директор обладал способностью председательствовать на сессии в истинно богоподобной манере. Согласно Полански и Харкинсу (Polansky & Harkins, 1969), постановщики должны отлично владеть межличностной энергией, ежесекундной изобретательностью и управлять вспышками своей яркой театральности, доступной далеко не каждому. Лидеров учат действовать в рамках разнообразных ролей, включая роли родителя, мудреца, героя и бога. Для некоторых таких лидеров “психодрама представляет собой соблазнительный искус власти и нарциссического самовозвеличивания” (Sacks, 1976).

Для некоторых харизматических директоров использование психодраматических техник и процедур становится менее важным, чем применение качеств своей личности, для того чтобы активизировать, стимулировать и зарядить энергией протагонистов. Харизма таких лидеров может стать мощнейшим инструментом для разогрева и подготовки протагониста и членов группы к спонтанному действию. Зная о наклонности протагонистов к регрессивному поведению, такие директоры вызывают доверие к себе, используя похожее на гипноз состояние суггестии в целях быстрого установления тесных рабочих взаимоотношений. За удивительно короткое время взаимоотношения с протагонистом так перерождаются, что директор становится лицом, наделенным необычайной властью, а участники — его восхищенными последователями. Если такое положение установилось, директор старается предложить некий сорт повторного опыта отношений с родителями, воплощая их заместительный идеальный образ.

В области психодрамы можно найти богатую почву для таких ситуаций. Через введение техник “как будто” (“волшебная лавка” и “вспомогательный мир”), через максимизацию воображения постоянно предпринимаются сознательные усилия заменить опыт повседневнй реальности на грезоподобное состояние воображаемой сверхреальности (см. главу 9). Несмотря на то, что протагонистов убеждают избегать переноса чувств по отношению к директору (обнаруженные переносы удаляются и разряжаются на вспомогательные “я”), несмотря на усилия установить свободные от переносов (“теле”) отношения (см. главу 8), некоторые директоры все-таки становятся объектами идеализации, может быть, благодаря совпадению стремления собственной воли и воли участников группы. Поскольку такие техники, как обмен ролями, шеринг, социометрия действия, процесс-анализ и “прямая встреча” работают на нейтрализацию переноса, протагонисты будут оставаться зависимыми так долго, как долго директор будет играть божество.

Наиболее выдающимся примером харизматического лидера в психодраме, как можно судить из литературных источников, служит Дж.Л. Морено. Яблонски (Yablonsky, 1976) рассказывал: “Все внимание было приковано к доктору Морено, который появился из-за кулис внезапно, как фокусник. Несколько минут он спокойно стоял в центре сцены, просто разглядывая группу. На его сияющем лице было выражение счастливого всемогущества. Две-три минуты он молча стоял на сцене, и его присутствие, казалось, вызывало волны эмоций”.

По отзыву Коблера (Kobler, 1974/1962), “личность Морено сочетает в себе живость и огонь мастера действа, которым он является, с плутовским шармом венского бонвивана, каким он когда-то был. Массивный и широкобровый, он носит свою щегольскую шляпу в стиле богемного художника сдвинутой на ухо — по отошедшей моде. Голубые глаза с тяжелыми веками придают ему выражение одновременно сонливости и наблюдательности. Его речь, окрашенная певучим австрийским акцентом, блистает остроумием, поэтичностью, парадоксальностью”.

Блатнер (Blatner, 1966) отмечает, что Морено обладал удивительным “целебым прикосновением”: “Мне доводилось слышать термин “харизматический” в применении к доктору Морено, и временами я чувствую, что это совпадает с моим восприятием этой личности, особенно когда он работал с группами”.

И действительно, люди по-разному реагировали на доктора Морено, и не всякий бывал зачарован его личностью. Однако, коль скоро многие считают его харизматичным, он является подходящей иллюстрацией к нашему обсуждению. Как идеализированный лидер Морено послужил ролевой моделью для поколений психодраматистов и до сих пор много значит для развития психодраматического сообщества. Подобно шаману, Морено являлся типичным аутсайдером, создавшим себе статус в особой, ритуальной реальности для компенсации своего исключения из верхушки психиатрического сообщества. Его жена, Зерка Т. Морено, писала: “Для психиатрического братства он был проблемой, его взгляды на человека и межличностные и внутригрупповые отношения были перчаткой, брошенной в лицо всему тому, чему тогда учили. Он был просто слишком большим спорщиком, слишком не простым в общении человеком, одиночкой, отщепенцем, нарциссическим лидером, очаровательным, но отчужденным, сверхобщительным, но разборчивым, приятным, но эксцентричным, не вызывающим любви, но притягательным”.

В институте его имени Морено называли просто “Доктор”, приписывая ему тем самым волшебные целительные возможности. Вместо того, чтобы развеивать эти фантазии, Морено подчеркивал элемент воображения и тем самым (может быть, ненамеренно) побуждал всех возводить его на пьедестал всеобщего восхищения. Возможно, Морено удовлетворял таким образом свое нарциссическое стремление играть Бога. Изучение работ Морено побуждает нас задать следующий вопрос: были ли его занятия психодрамой, социометрией, групповой психотерапией, а также теософией, проблемами общения, вдохновения, ролевыми играми и т.д. скорее проявлением его индивидуальности и результатом самоанализа, чем проработкой профессионального опыта? Мне кажется, что нарциссическая тема, будучи, однако, весьма продуктивной, проходит красной нитью через его теоретические работы. Как и Фрейд, Морено предпочитал быть окруженным учениками, а не товарищами. Но он был для своих студентов больше, чем учителем — он был отцовской фигурой, этаким “крестным отцом”; на него надо было смотреть снизу вверх, любить его, он говорил со студентами так, словно они были его детьми. Хотя некоторые отвергли подобный тон обращения с ними и отказались видеть в нем родительскую фигуру, остальные предпочли быть усыновленными. У Морено не было никаких профессиональных границ в общении с пациентами, зато на друзей, родственников, служащих он воздействовал, как на пациентов в психодраме. Все вместе они были собраны в сплоченную, психологически замкнутую группу, лидером которой он являлся. Привязанность учеников к Морено и его собственная преданность коллективной “цели” почти привели к развитию психотерапевтического культа. Однако “как только его последователи становились мужчинами и женщинами, обладающими собственными силами, Морено часто изгонял их или они сами покидали его” (Fine, 1979).

 

 

Терапевтическая ценность

харизматического лидерства

 

Наблюдая впечатляющую способность харизматических психодраматистов достигать терапевтических изменений у пациентов, можно предположить, что развитие соответствующих качеств будет полезным для всех практикующих. С другой стороны, если изменения являются только результатом внушения, возможно, что вместо этого директор психодрамы должен сконцентрироваться на том, чтобы научиться избегать применения харизмы в профессиональной деятельности. Использование харизматических качеств для осуществления влияния на пациента поднимает не только методологические (как наиболее эффективно сделать это?), но и глубокие этические вопросы. Большинство из нас имеет строгое предубеждение против тех харизматических лидеров, которые используют свою власть, чтобы управлять людьми, хотя, возможно, мы по-иному относимся к тем, кто старается таким образом улучшить положение этих людей.

Харизматические элементы можно обнаружить во многих психотерапевтических подходах, например, в поддерживающем, огра­ниченном во времени, в различных видах групповой психотерапии, а также в тех подходах, которые строятся на надеждах и ожиданиях пациента (Frank, 1973). Ценность этих подходов, однако, трудно определить, так как в работу вовлечено слишком много переменных: внушаемость, эффект плацебо, убеждение, спонтанная ремиссия, излечение верой, ожидание чуда, отношения между врачом и пациентом, слава и популярность терапевта. Кроме того, существует множество разновидностей харизмы (например, харизмы, построенные на демагогии, внешнем обаянии, доверительности, честности).

Защитники использования харизмы заявляют, что немедленное облегчение, испытываемое пациентом от воздействия сильной личности, служит достаточным аргументом в пользу ценности харизмы. Критики же заявляют, что любое улучшение, достигнутое под таким влиянием, носит временный характер, и как только поддержка исчезает и харизматическое влияние выветривается, проблемы обычно возвращаются. Исцеления этого типа часто характеризуются как исцеления, связанные с переносом, так как считается, что пациенты, вылеченные подобным образом, лишь отвечают сильному и защищающему (родительскому) авторитету. Согласно Берману (Berman, 1982), “такие излечения... могут окончиться когда-нибудь горьким разочарованием, ощущением предательства со стороны “развенчанного кумира”.

Либерман и др. (Lieberman, et al, 1973) представили, возможно, самые систематические данные о влиянии на группу харизматического лидера. Их работа показывает, что харизматические лидеры имеют большое влияние на группу и способны вызывать изменения, но также допускают и наибольшее количество осечек, если говорить о количестве покинувших группу. Обсуждая влияние личности терапевта на процесс излечения, Вольберг (Wolberg, 1977) сделал такой вывод: “Во время ранних стадий терапии часто наблюдается немедленное и драматическое исчезновение симптомов, вызванное такими положительными факторами, как воздействие плацебо, эмоциональный катарсис, идеализированные взаимоотношения, внушение и динамика группы. Хотя в поведении и достигаются некоторые изменения, они малы и не связаны с перестройкой личности”.

Таким образом, харизматическое лидерство в психодраме кажется полезным на стадии разогрева и в начале стадии зависимости, когда установление связей в группе является первостепенной задачей и участникам психодрамы необходим лидер как Ideal-ego и объект идентификации. После чего лидер должен суметь (и захотеть) направить движение членов группы к самостоятельности (Rutan & Rice, 1982). Если этого не происходит, нарушается способность пациента воспринимать реальность и наносится вред терапевтическому процессу. Обучение тому, как понимать, что такое терапевт на самом деле, — это один из неизбежных шагов на пути пациента к обретению больших возможностей понимания реальности и к достижению автономии. Искажение реальности, лежащее в основе идеализации, оставляет пациента ребенком, неспособным повзрослеть. Рано или поздно пациенты осознают, что были обмануты лидером, который не стал развенчивать их лестные для него идеализации. Когда это происходит, обманутые чувствуют праведный гнев и разочарование (Greben, 1983).

Харизматическое воздействие в течение долгого времени является разрушительным для процесса независимого роста. Так, харизматический директор психодрамы, предлагающий себя в качестве заместителя “хороших” родителей, на самом деле препятствует достижению зрелости тем, что поощряет мессианские ожидания. Психодраматисты, полагающиеся на магическое исцеление верой и обещающие чудеса в случае, если последователи­ подчинятся их власти, “определенно антитерапевтичны” (Liff, 1975).

Нужно отметить, что харизматическая ситуация может принести вред и самим лидерам, а не только их пациентам. Харизматический лидер подвержен опасности начать активно и настойчиво культивировать роль волшебника (см. главу 11). И, будучи однажды вовлеченным в соответствие чьим-то идеальным ожиданиям, он с большим трудом может впоследствии изменить свою роль.

В дополнение к этой опасности, в такой ситуации существуют еще и безграничные и весьма деликатные возможности для контрпереноса. Самая очевидная опасность в этой области состоит в том, что лидер перестает осознавать, что идеализация — это перенос, и начинает воспринимать ее как реальность. Такие лидеры “дают пищу своему самомнению за счет пациента... и так как грань между “исцеляющим” и “разрушающим” очень тонка... они становятся просто “плохими” нарциссическими терапевтами” (Volkan, 1980). Наконец, такая терапия может перерасти в “сумасшествие вдвоем”, когда и лидер, и пациент пойманы в ловушку замкнутой системы, которая поощряет их взаимную эксплуатацию и разрушение. Именно в подобных случаях психотерапия используется для создания культа. Согласно Темерлин и Темерлину (Temerlin & Temerlin, 1982), этот культ можно наблюдать во многих психотерапевтических подходах — гуманистическом, опытном, психоаналитическом, где “лидер не рассматривает идеализацию себя пациентом как перенос, который может быть истолкован как часть лечения, а, напротив, использует ее, чтобы вызвать подчинение, послушание и обожание. Пациенты становятся истинными верующими с целостными структурами сознания, повышенной зависимостью и паранойей”. Хотя психодрама никогда не становилась культом в подобном смысле — несмотря на влияние таких харизматиков, как Морено, — Гонен (Gonen, 1971) отмечал некоторые “культовые аспекты”, которые, как он полагал, задержали вхождение психодрамы в основной поток психиатрии.

 

 

Советы лидерам

 

В заключение хочу предложить следующие принципы, применимые ко всем типам лидерства в психодраме:

 

1. Лидерство должно быть основано не только на иррациональных личностных свойствах (таких, как демагогические способности), но и на рациональной (профессиональной) компетентности.

2. Лидеры должны стремиться к уменьшению неравенства между ними и клиентом и не усиливать своей ­влас­ти.

3. Лидерство должно регулярно подвергаться оценке и критике.

4. Лидеры должны уважать временную потребность своих последователей идеализировать и быть зависи­мыми.

5. Лидеры должны преодолевать чувство разачарования, возникающее у индивидуумов и групп, когда их потребность в зависимости не получает удовлетворения.

6. Лидеры должны иметь силы адекватно оценивать свои достоинства и недостатки и не обольщаться властью, приписываемой им.

 

Директор психодрамы — это обыкновенный человек, выполняющий необыкновенную и ответственную работу. Он не волшебник, а разумно спонтанный и творческий человек, как правило, представляющий собой более целостную личность, чем средний индивидуум. Кажется очевидным, что главное его достоинство состоит в том, чтобы оставаться самим собой, со своей человеческой ограниченностью, набором ролей и аутентичностью. Только так возможно, не играя всемогущего, быть директором психодрамы.

5. Терапевтические аспекты

 

Что же полезного, или терапевтического, содержится в психодраме? Отвечая на этот вопрос, одна из участниц подчеркнула, что ее принимали такой, какая она есть на самом деле. Другая говорила о полном понимании того, “как это все началось” и о том, что это самоосознание позволило ей развить некую свободу, изменившую ее способность выбирать свой жизненный путь. Несмотря на этот и другие восторженные отзывы, о терапевтических аспектах психодрамы было написано относительно немного. Наше понимание того, что же в психодраматическом процессе на самом деле является полезным, до настоящего времени остается достаточно ограниченным. Несмотря на это, исцеляющим аспектам психодрамы нет нужды оставаться в тени.

 

 

Терапевтические аспекты

 

Терапевтический аспект (или фактор) можно определить как элемент, вызывающий терапевтический эффект. Таким образом, терапевтические аспекты и представляют собой те самые “проводники перемен”, “исцеляющие факторы” или “механизмы роста”, которые вносят позитивный вклад в психотерапию. Конечно, эти аспекты тесно связаны как с процессами, происходящими внутри пациента, так и с интервенциями терапевта. Таким образом, перед нами — целый ворох данных, где, предположительно, мы найдем различные элементы, влияющие на исход терапии как по отдельности, так и совместно.

Несмотря на эту сложность, психотерапевты различных школ отмечают те “основные” факторы, которые, как они полагают, наиболее эффективны в практикуемом ими определенном виде терапии. Например, психоаналитики подчеркивают важное значение реконструирующего самопонимания, или “инсайта”, для появления долгосрочных изменений личности. С точки зрения теории социального научения, изменения происходят посредством действия когнитивных процессов или схем (Bandura, 1967). Личностно-ориентированные практики полагают, что первостепенное значение имеют качества терапевта, в особенности позитивное отношение, точно рассчитанная эмпатия и конгруэнтность. Терапевты-бихевиористы отстаивают убеждение, согласно которому терапевтическое изменение может быть понято только в концептуальных рамках обучения путем поощрения и наказания. С позиции некоторых гипнотерапевтов, ни один из вышеперечисленных факторов не может соперничать по важности с терапевтическими парадоксами, которые вводит терапевт для достижения изменения второй ступени (Watzlawik, Weakland & Fish, 1974). Наконец, многие авторы отмечают влияние “неспецифических”, или “экстратерапевтических”, целебных сил, которые действуют не только в психотерапии, но и в непрофессиональных отношениях, “сами по себе”, таких, например, как эффект плацебо.

Хотя названные школы психотерапии подчеркивают один специфический терапевтический аспект, некоторые авторы попытались представить целый список важных для психотерапевтического лечения аспектов, которые можно концептуализировать как “общие знаменатели” различных психотерапевтических подходов. Например, Франк (Frank, 1961) предположил, что психотерапия предоставляет новые возможности для переживания и когнитивного обучения, вселяет надежду на облегчение, позволяет почувствовать успех, помогает преодолеть отчуждение от себе подобных, возбуждает эмоции и предоставляет новую информацию об источнике проблемы и дает свежие решения. По мнению Бандуры (Bandura, 1977), все эффективные психологические воздействия изменяют определенный компонент “я-схемы”, а именно — субъективную личностную эффективность. Бандура выделил четыре источника информации, несущие возможность перемены разной степени: словесное убеждение, возбуждение эмоций, замещающие переживания, успешное выполнение задач. Сандберг и Тайлер (Sundberg & Tyler, 1962) предположили, что психотерапия укрепляет мотивацию пациента совершать то, что правильно, ослабляет эмоциональное давление путем облегчения катарсиса, высвобождает потенциал для роста, изменяет привычки, модифицирует когнитивную структуру, углубляет самопознание и облегчает межличностные отношения. Мармор (Marmor, 1962) предположил, что психотерапия уменьшает напряжение посредством катарсиса, дает когнитивное научение, оперантное обусловливание и возможности идентификации с терапевтом, а также предоставляет возможность повторять испытания реальности. Наконец, Лазарус (Lazarus, 1973) в своей мультимодальной системе “базового Id” предложил семь интерактивных модальностей, влияющих на перемену: поведение, аффект, ощущение, воображение, познание, межличностные отношения и медикаменты.

Психодрама использует множество факторов исцеления, и высказывание Блатнера (Blatner, 1973), что “самый реалистичный взгляд на психодраму состоит в том, что она функционирует в рамках эклектического подхода к отношениям между тем, кто помогает, и тем, кто нуждается в помощи”, кажется очень взвешенным. В лечении индивидуальных протагонистов можно гибко применять разные аспекты для разных терапевтических целей, таких как тренировка в роли, уменьшение симптома, кризисная интервенция, общее познание себя, разрешение конфликта или изменение личности. По словам Файна (Fine, 1979), “если простых методов поведенческого обучения недостаточно для достижения целей пациента, нужна более глубокая психодраматическая или психосоциальная терапия”.

Большое количество литературы посвящено терапевтическим факторам в групповой терапии (например, Bloch & Crouch, 1985). До середины 50-х годов литература состояла по большей части из “импрессионистских” отчетов терапевтов о том, что, по их мнению, было самым главным в их практике. Корзини и Розенберг (Corsini & Rosenberg, 1955) попытались составить общую классификацию таких отчетов на основе анализа 300 статей по групповой психотерапии. Они обнаружили девять основных классов терапевтических факторов, которые можно объединить в три более широкие категории: (1) эмоциональная: приятие, альтруизм и перенос; (2) когнитивные: терапия “зрительского места”, универсализация и интеллектуализация; (3) действенные: опробование реальности, вентиляция и взаимодействие.

В 1960-х годах началось систематическое исследование этой области. Самым обычным методологическим подходом был тогда опрос членов психотерпевтических групп о том, какие аспекты в их групповом опыте оказались наиболее полезными (Dickoff & Lakin, 1963; Butler & Fuhriman, 1983). Из этой литературы Ялом выделил двенадцать лечебных факторов, которые обозначил так: понимание себя (инсайт), межличностное обучение, универсальность, надежда, альтруизм, символическое воссоздание первичной семейной группы (повторение семьи), катарсис, сплоченность, идентификация, руководство и экзистенциальные проблемы. В исследовании, предпринятом Яломом, Тинкленберг и Джилула (Yalom, 1975) на основе относительно небольшой выборки, было установлено, что межличностное обучение, катарсис, взаимосвязанность, сплоченность и инсайт были факторами, наиболее высоко оцененными субъектами. Огромное число подобных исследований с разного типа группами и участниками было проведено и в последующие годы. Эти исследования дали очень похожий результат, что показывает: участники групповой терапии, по-видимому, сходятся в высокой оценке этих базовых аспектов процесса.

Я предпринял два исследования в попытке выяснить, считают ли участники психодрамы эти факторы полезными (Keller-mann, 1985b, 1987c). С этой целью я распространил различные вопросники среди достаточно большой выборки бывших протагонистов психодрамы. Исследования показали, что наиболее полезными аспектами терапевтического процесса снова были названы эмоциональное отреагирование, когнитивный инсайт и межличностные отношения. Несмотря на то, что из самоотчетов можно получить лишь ограниченную информацию, последовательность результатов этих исследований достоверно показывает, что, с точки зрения членов группы, катарсис, инсайт и межличностные отношения являются центральными терапевтическими факторами психодраматической групповой психотерапии.

Из-за спорной природы самооценок результаты подобных исследований не позволяют делать какие-либо выводы, если их не сопровождают теоретические замечания опытных практиков психодрамы, которые могут нарисовать более правдоподобную картину. Если позволено будет заметить, я считаю, что Дж.Л. Морено упомянул бы некоторые (или все) первичные концепции своей теории личности — социальный атом, “теле”, разогрев, ролевая игра, спонтанность, креативность и культурные консервы (Bischof, 1964) — как объяснения терапевтических возможностей психодрамы. В личной беседе Зерка Морено в ответ на тот же вопрос упомянула следующие терапевтические аспекты психодрамы: фактор “реальных” взаимоотношений (“теле”), самораскрытие и искренность терапевта, познание себя в благорасположенной группе (экзистенциальная значимость), катарсис интеграции и инсайт в действии. Зерка Морено называла психодраму просто “лабораторией без наказаний для обучения тому, как надо жить” (из личной беседы). Когда Лейтц (Leutz, 1985b) попыталась ответить на вопрос, чем же эффективна психодрама, она сосредоточила свое внимание на специальной обстановке (сцена), действии спонтанной игры, функции вспомогательных лиц и на психодраматических техниках (дубль, зеркало, обмен ролями), которые, по ее мнению, теоретически выведены из анализа условий раннего развития человека. Она добавила, что “если сделать конфликт осязаемым, конкретным и видимым, он становится необязательным, и человек может измениться”. (Le-utz, 1985b).

Блатнер и Блатнер (Blatner & Blatner, 1988) обобщенно сформулировали психологические основания психодрамы: “Использование врожденной тенденции к игре можно распространить за пределы терапии с детьми и применять в лечении подростков и взрослых. Использование техник, добавляющих живости переживаниям, и активность позволяют укрепить силы пациента. Включение ориентации на выработку навыка затрагивает более глубинные слои, в то же время поддерживая когнитивные элементы терапевтического альянса. Развитие каналов самовыражения помогает появлению здоровых сублимаций для ранее подавлявшихся эмоциональных потребностей. Другим важным аспектом терапии является концентрация на будущем и применение “техник для развития способности создавать более живое “идеальное я”. Используя все это, психотерапевт помогает пациентам построить более функциональные мостики между их субъективными переживаниями и объективными требованиями реальности”. Согласно этим отчетам, терапевтический процесс психодрамы затрагивает широкий спектр человеческого опыта, включая его эмоциональную, когнитивную, межличностную составляющие и поведенческое научение.

Приведенное выше перечисление терапевтичеких аспектов представляет собой итог усилий, предпринятых, чтобы “прорваться” сквозь разнообразие терапевтического опыта и выработать концептуальные рамки для объяснения того, почему же психодрама приводит к изменениям. Однако, в целях упрощения, я не включил в эти списки некоторые важнейшие аспекты, такие, как таинственные или магические “неспецифические целительные силы”. Если мы все же хотим полностью понять природу и функцию психодраматической терапии, не следует пренебрегать никакими целительными силами, будь они естественной или сверхъестественной природы.

Несмотря на то, что терапевтические факторы сложны и многогранны, я полагаю, что можно, не прибегая к излишнему упро­щению, разделить их на семь больших категорий:

 

1. Искусство терапевта (компетентность, личность).

2. Эмоциональное отреагирование (катарсис, высвобождение сдерживаемого аффекта).

3. Когнитивный инсайт (самопонимание, знание себя, интеграция, реконструкция восприятия).

4. Межличностные отношения (встреча, “теле” и исследование переносов и контрпереносов).

5. Поведенческое обучение и обучение действием (научение новому поведению посредством использования награды и наказания, отыгрывание в действии).

6. Имитационное моделирование воображаемого (поведение “как будто”, игра, символические представления, иллюзии).

7. Неспецифические целебные влияния (глобальные вторичные факторы).

 

Предположим, что эти категории представляют собой короткое и ясное обобщение основных терапевтических факторов. Теперь наша задача состоит в том, чтобы выделить проявление их действия в процессе психодраматической терапии. Сумма этих факторов подсказывает нам модель для понимания комплексного терапевтического процесса в психодраме.

На рис. 5.1 изображены аспекты психодрамы, облегчающие терапевтический прогресс (его развитие происходит слева направо), и сопротивление, оказывающее противодействие прогрессу. Соответствующие психодраматические концепции будут обсуждаться в следующих главах (номера глав указаны в скобках).

 

 

---

Дата добавления: 2018-04-15; просмотров: 134; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!