ГЁТЕ КАК МЫСЛИТЕЛЬ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬ

                          3.

  Если бы наши естествоиспытатели ещё и читали сочинения не состоящих в их гильдии людей, то проф. Оствальд не сделал бы подобного замечания. Ибо я уже в 1891 году в упомянутом введении в учение Гёте о цвете сказал, что мы, конечно же, можем иметь представление о таких "формах" и даже более чем таких и что задача будущего естествознания состоит в развитии основных стественнонаучных представлений Гёте.

Процессы физического мира "растворяются" в механике атома столь же мало, как и в энергетических отношениях. Такими методами ничего не достигают кроме того, что отвлекают внимание от содержания действительного чувственного мира и обращаются к скудному набору нереальных абстракций, свойства которых заимс-твуются из того же чувственного мира. Невозможно ряд свойств чувственного мира: свет, цвет, звук, обоняние, вкус, тепловые отношения и др., - объяснить их "растворением" в другой группе свойств того же самого чувственного мира: величине, форме, положении, числе, энергии и пр. Не "растворение" одного вида свойств в другом виде должно быть задачей науки, но поиски связей и отношений между воспринимаемыми свойствами чувственного мира. Тогда мы находим определённые условия, при которых одно чувственное восприятие с необходимостью влечёт за собой другое. Мы находим, что между определёнными явлениями возникает более внутренняя связь, чем между другими. В этом случае мы больше не связываем явления так, как они предлагаются случайному наблюдению. Ибо мы знаем, что определённая взаимосвязь явлений является необходимой. По отношению к ней другие связи случайны. Необходимую связь явлений Гёте назвал прафеноменом.

Проявление прафеномена состоит всегда в том, что об опре- делённом чувственном восприятии говорят, что оно с необходи-мостью вызывает другое. Именно это проявление называют законом природы. Когда говорят: при нагревании тело расширяется, то приводят к выражению необходимую связь явлений (тепло – расши-рение) чувственного мира. Прафеномен познают и выражают в форме закона природы. Прафеномены являются теми формами, которые ищет Оствальд для всеобщих отношений неорганической природы.

Законы математики и механики в такой же степени являются лишь выражением прафеноменов, как и законы, которые приводят к формуле другие чувственные связи. Когда Г. Киршоф говорит, что задача механики состоит в полном и наиболее простом описании происходящих в природе движений, то он заблуждается. Механика описывает происходящие в природе движения не только полностью и наиболее простым способом, но и ищет определённые необходимые  процессы движения, которые она выделяет из совокупности происходящих в природе движений и выражает эти необходимые процессы движения в виде основных законов механики. Когда положение Киршофа постоянно приводят как нечто особо значительное, не замечая, что оно противоречит наипростейшим, основным законам механики, то это следует назвать верхом недомыслия.

Прафеномен представляет необходимую связь элементов мира восприятий. Поэтому едва ли можно сказать нечто более курьёзное, чем Х. Гельмгольц в своей речи 11 июня 1892 в Веймаре на собрании, посвящённому Гёте: "Гёте, к сожалению, была неизвестна уже выдвинутая в то время теория света Гюйгенса; это предоставило бы в его распоряжение более верный и наглядный прафеномен, чем едва ли пригодный для этого и весьма запутанный процесс, который он избрал для этой надобности в мутной среде цвета."¹⁰⁴

Итак, невоспринимаемые волнообразные движения, мысленно до-бавленные к световым явлениям сторонниками современного воззре-ния на природу, должны предоставить в распоряжение Гёте боле верный и наглядный «прафеномен», чем ни в коей мере не запутанный, но разыгрывающийся перед нашим взором процесс, состоящий в том, что свет через тусклую среду видится жёлтым, а-тьма через осветлённую среду кажется голубой. "Растворение" чув-ственно воспринимаемых процессов в невоспринимаемых механичес-

^{---------------------------------------------------------}

¹⁰⁴ H.L.F. v. Helmholz. Goethes Vorahnungen kommender wissenschaft-licher Ideen usw.;Berlin 1892, S. 34.

ких движениях настолько вошло у современных физиков в привыч-ку, что у них даже не может возникнуть ни малейшего представле-ния о том, что они ставят на место действительности абстракции.  Такие высказывания, как у Гельмгольца, могут делаться и впредь, только если все положения Гёте, подобные следующему, исчезнут из мира: «Самое высокое - понять, что всё фактическое является уже теорией. Синева неба являет нам основной закон хроматики. "Ничего неищите за феноменами, они сами закон." ["Spruche in Prosa; Natw. Schr., 4. Bd.,2 Abt.,S.376"] Гёте остаётся в пределах мира явлений; современная физика выбирает некоторые фрагменты из мира явлений и переносит их за феномены, чтобы затем из этой гипотетической реальности вывести феномены реально восприни-маемого опыта.

                           4.

Некоторые молодые физики полагают, что не наделяют понятие подвижной материи никаким выходящим за пределы опыта смыслом. Один из них, способный к удивительным фокусам, является однов-ременно последователями механистического учения о природе и индийским мистиком. Антон Лампа (сравните его "Nachte des Suchenden», Braunschwieg 1893) в связи с размышлениями Оства-льда замечает, что тот "сражается, как безумный рыцарь в былое время с ветряными мельницами. Где же титаны научного (Оствальд имеет в виду естественнонаучный) материализма? Их нет и в поми-не. Некогда был так называемый естественнонаучный материализм господ Бюхнера, Фогта, Молешотта; его тоже нет, но нет его даже в естествознании, в естествознании он пришёлся не ко двору. Оствальд не заметил этого, иначе он сражался бы исключительно против механистического способа понимания, он сделал это только  в результате своего неверного понимания, но без этого неверного понимания, вероятно, не сделал бы этого вообще! Можно ли тогда считать, что исследование природы, которое шествует проторенной Киршофом дорогой, придаёт понятию материи тот же смысл, что и материализм? Это явное противоречие очевидно. Понятие материи, равно как и понятие силы, можно уточнить только согласно требованию наиболее простого описания, то есть, говоря языком Канта, оно имеет исключительно эмпирический смысл. И если какой-то естествоиспытатель связывает со словом материя выходящий за пределы этого смысл, то делает он это не как естествоиспытатель, но как материалистический философ". ("Die Zeit", Vien, Nr. 61, 30.10.1895)

А. Лампу, согласно вышесказанному, следует отнести к типу обычного современного естествоиспытателя. Тот обращается к механистическому объяснению природы, поскольку им удобно пользоваться. Но он уклоняется от размышлений об истинном характере этого объяснения природы, поскольку опасается запутаться в противоречиях, которые его мышлению не по плечу.

Кто любит ясность мышления, как может связывать он с понятием материя какой-либо смысл, не поднимаясь над миром опыта? В мире опыта существуют тела определённой величины и положения, существуют движения и силы, а ещё феномены света, цвета, тепла, электричества, жизни и т. п. Опыт не говорит о том, что величина, тепло, цвет и так далее связаны с материей. Материю невозможно отыскать в мире опыта. Кто желает мыслить материю, тот вынужден мысленнодобавлять её к опыту.

Подобное мысленное добавление материи к явлениям мира опы-та можно отметить в физических и физиологических размышлениях, которые под влиянием Канта и Иоханна Мюллера прижились в современном учении о природе. Эти размышления ведут к утвержде-нию, что внешние процессы, которые позволяют возникнуть звуку в органе слуха, свету в органе зрения, теплу в органе теплового чувства и пр., не имеют ничего общего с ощущением звука, света, ощущением тепла и прочее. Более того, эти внешние процессы долж-ны быть движением материи. В этом случае естествоиспытатель ис-следует, какой род внешних процессов позволяет возникнуть в человеческой душе звуку, свету, цвету и так далее. Он приходит к выводу, что вне человеческого организма во всем мировом про-странстве не найти ни красного, ни жёлтого, ни синего, но существует лишь волнообразное движение тонкой, эластичной мате-рии, эфира, которая, если она ощущается органом зрения, представляется то красной, то жёлтой, то голубой. Современное учение о природе утверждает, что если бы не было воспринимающего глаза, то не было бы никакого цвета, но лишь подвижный эфир. Эфир якобы объективен, а цвет лишь субъективный образ в чело-веческом теле. Поэтому профессор из Лейпцига Вундт, которого время от времени превозглашают величайшим современным философом, считает материю неким субстратом, "который нигде не является нам сам, но всегда лишь в своих действиях". И он считает, что "непротиворечивое объяснение явлений достигается лишь при допу-щении такого субстрата» ("Logik"[Bd. II, Abt. 1, Aufl. 2] S. 445). Декартовский бред из ясных и запутанных представлений стал основополагающим способом представлений физики.*

                           5.

Чьи представления не искажены окончательно Декартом, Локком, Кантом и современной физиологией, тому ни за что не понять, как свет, цвет, звук, тепло и так далее могут считаться субъективными состояниями человеческого организма и, тем не менее, подтверждать вне этого организма наличие области объективных процессов. Кто считает человеческий организм производителем звука, тепла, цвета и так далее, тот должен считать его также производителем протяженности, величины, положения, движения, сил и прочее. Ибо в действительности эти математические и механические свойства неразрывно связаны с прочим содержанием опыта. Отделение отношений пространства, числа и движения, равно как и выражение силы, от тепловых, звуковых, цветовых и других чувственных свойств является лишь функцией абстрактного мышления. Законы математики и механики касаются абстрактных объектов и процессов, они извлекаются из мира опыта, и поэтому могут найти применение только в пределах этого мира. Но если математические и механические формы и отношения будут рассматриваться лишь как субъективные состояния, то не останется ничего другого, что могло бы служить понятию в качестве содержания объективных вещей и процессов. А из пустого понятия невозможно вывести никаких явлений.

Пока современное учение о природе и его последователи, сов-ременные философы, считают чувственные восприятия лишь субъек-тивными состояниями, которые вызываются объективными процессами, здоровое мышление будет им постоянно возражать, что они играют или с пустыми понятиями, или приписывают обьективному некое содержание, заимствованное ими из субъективно объясняемого мира опыта. В ряде работ я указал на бессмысленность утверждений о субъективности чувственных ощущений.¹⁰⁵

Однако я не буду принимать во внимание, приписывают ли про цессам движения и вызывающим их силам, к которым современная физика сводит все явления природы, иную форму реальности, чем чувственное восприятие, или это не так. Я хочу пока только спро-сить, что может дать механико-математическое воззрение на приро-ду? Антон Лампа считает ("Nacht des Suchenden" S. 92): "Мате-матический метод и математика не идентичны, ибо математический метод используется и без применения математики. Классическим примером этого факта в физике может быть экспериментальное исследование электричества Фарадеем, который едва мог возвести в квадрат бином. Математика - это не более чем способ сокращения логических операций, поэтому она используется в весьма запу-танных случаях, где обычное логическое мышление подводит нас. Но одновременно она даёт гораздо больше: она, выражая каждой формулой имплицитно процесс своего развития, наводит живые мосты к тем элементарным явлениям, которые служат исходным пунктом исследования. Но метод, которым не может пользоваться матема-тика, - что имеет место всегда, когда подлежащие исследованию величины неизмеримы – применяют для того, чтобы прийти к подобию математического метода и проявить не только безупречную логику, но и уделить особое внимание процедуре сведения к основным явлениям, так как при отсутствии математической поддержки именно здесь легко оступаются; но если это выполняют, то на титуле по праву заявляют о претензии на математику, поскольку этим бывает выражена степень точности".

^{------------------------------------------------}

¹⁰⁵ "Очерк теории познания Гётевского мировоззрения,составленный, принимая во вниание Шиллера"(1886). «Паосифаль», Москва 1993. "Истина и наука. Пролог к "Философии свободы"(1892), Москва, 1992. "Философия свободы. Очерк одного современного мировоззрения", (1894). Ереван «Ной», 1993.

Я не уделял бы такого внимания Антону Лампе, если бы он в силу некоторых обстоятельств не был наиболее удачным примером современного естествоиспытателя. Свои философские потребности он удовлетворяет индийской мистикой и поэтому, в отличие от других, профанирует механистическое воззрение на природу не различными около-философскими представлениями. Учение о природе, которое он имеет в виду, есть, если так можно выразиться, химически чистое современное воззрение на природу. Я нахожу, что Лампа совершенно не принимает во внимание главный отличительный признак математики. Всякая математическая формула, пожалуй, наводит "живые мосты" к элементарным явлениям, которые служит исходным пунктом исследований. Но эти элементарные явления суть того же рода, как и явления неэлементарные, от которых наводятся мосты. Математик сводит свойства более сложных числовых и прос-транственных образ, равно как их взаимные отношения, к свойствам и отношениям более простых числовых и пространственных образов. То же самое делает механик в своей области. Он приводит сложные процессы движения и воздействия сил к простым, легко обозримым движениям и воздействиям сил. При этом он использует математические законы, поскольку движение и проявление сил выражаются через пространственные образы (Raumgebilde) и числа. В математических формулах, выражающих законы механики, отдельные члены больше не означают чисто математических произведений, но силы и движения. Отношение, в которых эти члены находятся друг к другу, определяются не чисто математической закономерностью, но свойствами сил и движений. Как только не принимают во внимание этого особого содержания формул механики, то имеют дело уже не с механистческой, но только с математической закономерностью. Как механика относится к чистой математике, так и физика относится к механике. Задача физика состоит в сведении сложных процессов в области явлений цвета, звука, тепла, электричества, магнетизма и так далее к простым событиям в той же самой сфере. Он, например, сводит сложные цветовые явления к наиболее простым. При этом он использует механистическую и математическую закономерности, поскольку процессы цвета разыгрываются в обусловленных пространством и числом формах. Физической области математического метода соответствует не сведение цветовых, звуковых и прочих процессов к явленииям движения и отношения сил в пределах бесцветной и беззвучной материи, но поиски связей в пределах цветовых, звуковых и прочих явлений.

Современная физика перескакивает через звуковые, цветовые и прочие явления, как таковые, и рассматривает лишь неизменяемые силы притяжения и отталкивания и движение в пространстве. Под влиянием этого рода представлений физика уже стала сегодня прикладной математикой и механикой, а прочие области естествознания движутся в том же направлении.*

Невозможно навести "живые мосты" от факта: в этом месте пространства существуют определённые процессы движения бесцвет-ной материи, - к другому факту: человек видит здесь красное. Из движения можно вывести опять же лишь движение. А из факта, что движение действует на чувственный орган и благодаря этому и на мозг, следует - согласно математическому и механистческому методам - лишь то, что мозг побуждается определёнными процессами движения внешнего мира, но не то, что он воспринимает конкретные звуки, цвета, тепловые явления и прочее. Это признаёт даже Дю- буа-Раймон. Прочтите стр. 35 его "Grenzen des  Naturerkennens"(5 Aufl.): "Какая мыслимая связь существует между определёнными движениями определённых атомов в моём мозгу с одной стороны, а с другой - изначальными, не определяемыми далее и бесспорными для меня фактами: я чувствую радость, чувствую боль, чувствую сладкое, обоняю запах розы, слышу звуки органа, вижу красное"... И стр.. 34: "Движение может производить лишь движение" Поэтому Дюбуа-Раймон придерживается мнения, что здесь следует уста-новить границы познания природы.

По моему мнению, можно легко указать на причину, по которой факт: я вижу красное, - не может быть выведен из определённого процесса движения. Качество "красного" и определённый процесс движения в действительности являются нерасторжимом единством. Разделение обоих явлений может происходить лишь понятийно, в рассудке. Соответствующий "красному" процесс движения сам по себе не обладает никакой действительностью; он суть абстракция. Стремление вывести из процесса движения факт: «я вижу красное», - настолько же абсурдно, как и выведение из математического куба действительных свойств кристаллизованной в виде куба соли. И не потому, что границы познания не позволяют вывести нам из движения никаких других чувственных качеств, но потому - что такого рода требования ни имеют никакого смысла.

                             6.

Стремление перескочить через цвет, звук, явления тепла, как таковые, и рассматривать лишь соответствующие им механические процессы может проистекать лишь из допущения, что простые законы математики и механики соответствуют более высокой степени поня-тийности, чем свойства и взаимоотношения прочих образов мира во-сприятий. Но это совсем не так. Простейшие свойства и отношения пространственных и временных образов называются понятийными про-сто потому, что они легко и полностью могут обозреваться. Всякое математическое и механистическое познание есть сведение к простым, очевидным для непосредственного понимания фактам. Положение, что две величины, которые равны третей, равны и между собой, познаётся с помощью непосредственного понимания относящихся к делу фактов, которые оно выражает. В таком же смысле при непосредственном созерцании познаются также и простые явления мира звука и цвета и прочие чувственные впечатления.

Лишь потому, что современные физики поддаются соблазну предубеждения, что простые математические или механистические факты понятнее, чем элементарные события звуковых или цветовых явлений, как таковых, они исключают специфику звука или цвета из явлений и рассматривают лишь процессы движения, которые соответ-ствуют чувственным восприятиям. А поскольку движение они не мо-гут мыслить без того, что движется, то принимают в качестве носителя движения лишённую всех чувственных свойств материю. Кто не пленён этим предубеждением физики, тот должен понять, что процесссы движения являются состояниями, связанными с чувственно воспринимаемыми качествами. Содержанием волнообразных движений, соответствующим звуковым явлениям, являются свойства самого звука. То же самое действительно для прочих чувственных свойств. Мы познаём содержание колебательных движений мира явлений бла-годаря непосредственному пониманию, а не мысленному добавлению абстрактной материи к явлениям.

                            7.

Я знаю, что этим воззрением высказал нечто, что звучит совершенно неприемлимо для слуха современного физика. Но я не могу разделить точку зрения Вундта, который в "Logik" (Bd. 2, Abt 1, Aufl. 2, 1894) выдаёт привычки мышления современных есте-ствоиспытателей за обязательные логические нормы. Отсутствие мысли, которым он при этом грешит, становится особенно заметно там, где он обсуждает попытку Оствальда поставить на место под-вижной материи находящуюся в колебательном движении энергию. Вундт говорит следующее: "Из наличия явления интерференции сле-дуeт необходимость предпосылки какого-либо колебательного движе-ния. Но так как движение немыслимо без субстрата, который дви-жется, то из этого неизбежно следует требование выведения свето-вых явлений из механистческого процесса. Оствальд, разумеется, пытается избежать последнего допущения, сводя "энергию излу-чения" не к колебаниям материальной среды, но определяя как энергию, которая находится в колебательном движении. Но именно это двойное понятие, составленное из наглядной и чисто понятий-ной частей, представляется мне убедительным доказательством того, что само понятие энергии требует разложения, ведущего к элементу созерцания. Реальное движение может быть определено лишь как изменение места находящимся в пространстве реальным субстратом. Для нас этот реальный субстрат может проявиться только через действие сил, которые от него исходят, или через функцию сил, носителем которых мы его считаем. Но что такие, устанавливаемые только понятийно функции сил приводятся в движение сами - представляется мне требованием, которое не может быть выполнено без мысленного добавления какого-либо субстра-та".[a.a. О., S. 410]

Понятие энергии Оствальда находится гораздо ближе к дейст-вительности, чем предполагаемый "реальный" субстрат Вундта. Явления мира восприятий – свет, тепло, электричество, магнетизм и прочее - подводятся под общее понятие показателя силы, то есть энергии. Если свет, тепло и так далее вызывают изменения в теле, то это является показателем силы. Если свет, тепло и так далее называют энергией, то не принимают во внимание отдель-ные чувственные свойства специфически собственного, но рассмат-ривают отвлечённое, соответствующее им общее свойство.

Хотя это свойство и не исчерпывает всей действительности, свойственной данной вещи, но оно является её реальным свойством. Что касается понятия свойств, которыми должна обладать гипо-тетически принятая физиками и их философскими сторонниками мате-рия, то оно не имеет смысла. Эти свойства заимствуются из чувственного мира и должны, тем не менее, относится к некоему субстрату, который чувственному миру не принадлежит.

Непостижимо, как Вундт может утверждать, что понятие "лу-чащийся материи" невозможно якобы потому, что оно содержит наг-лядную и понятийную составные части. Философу Вундту, стало быть, неизвестно, что всякое понятие, относящееся к вещам чувственной действительности, с необходимостью должно содержать наглядную и понятийную составные части. Понятие "кристалличес-кой соли" имеет наглядную составную часть чувственновос-принимаемой каменной соли и другую, чисто понятийную составную часть, которая определяется стереометрией.

                       8.

Развитие естествознания в последние столетия привело к разрушению всех представлений, благодаря которым наука могла быть удовлетворяющим высшие человеческие потребности органом постижения мира. Это развитие привело к тому, что "современные" научные умы считают абсурдом любое высказывание о том, что понятия и идеи принадлежать к действительности точно так же, как действующии в пространстве силы и наполняющая пространство мате-рия. Понятия и идеи для этих умов не более чем продукт чело-веческого мозга. Схоластики ещё знали, как обстоит с этим дело. Но современная наука презирает схоластиков. Но презирает, ничего не зная о них. Прежде всего она не знает того, что в схоластике здорово, а что нет. Здорово в ней то, что понятия и идеи были для неё не только призраками мозга, которые измышляет чело-веческий дух, чтобы понять действительность, но они имели для неё гораздо большее отношение к вещам, чем материя и сила. Это здоровое чувство перешло к схоластике по наследству от великих мировоззренческих систем Платона и Аристотеля. Нездорово в схо-ластике смешение этого чувства с представлениями, которые были внесены в средневековое развитие христианства. Это развитие находит источник всего духовного, следовательно, также понятий и идей, в непознаваемом, внемировом Боге. Вере необходимо нечто такое, что не от мира сего. Но здоровое человеческое мышление относится к этому миру. Его совсем не заботит никакой другой мир. Но в то же время оно одухотворяет этот мир. В понятиях и идеях видят действительность этого мира точно так же, как и в воспринимаемых органами чувств вещах и явлениях. Греческая философия - результат этого здорового мышления. Но схоластика стремилась истолковать это предчувствие в смысле свойственной христианству вере в потустороннее. Не понятия и идеи должны быть тем глубочайшим, что человек созерцает в процессах этого мира, но Бог, потусторонее. Кто постиг идею какой-либо вещи, того ничего не принуждает к дальнейшим поискам "начала" вещей. Он достиг того, что удовлетворяет потребность человеческого познания. Но заботила ли схоластиков потребность человеческого познания? Они хотели спасти то, что считали христианским представлением о Боге. Они хотели найти в потустороннем Боге начало мира, несмотря на то, что в своих поисках внутренней сути вещей они находили лишь понятия и идеи.*

                             9.

В ходе столетий христианские представления стали более действенными, чем неясные чувства, которые были унаследованы от греческой традиции. Чувство действительности понятий и идей было утеряно. Но тем самым была утеряна также и вера в самого Бога. Началось поклонение исключительно материальному: в есте-ствознании наступила эпоха Ньютона. Теперь не могло быть и речи о лежащем в основе многообразия единстве. Всякое единство теперь отрицалось. Единство низвелось до "человеческого" представления. В природе видели лишь множество, многообразие. Согласно этому основному общему представлению, которым соблазнил Ньютон, в све-те видели не изначальное единство, но комбинацию. В "Материалах к истории учения о цвете" Гёте излагает этап развития естест-веннонаучных представлений. Из его изложения можно понять, что новое естествознание в силу общих представлений, которые оно использовало для постижения природы, достигло в учение о цвете нездорового воззрения. Эта наука утеряла понимание того, что свет принадлежит к ряду природных качеств. Поэтому она также не знает, как при определённых условиях свет видится окрашенным, как возникает цвет в царстве света.

ХVII

    МИРОВОЗЗРЕНИЕ ГЁТЕ В ЕГО "ИЗРЕЧЕНИЯХ В ПРОЗЕ"

Человек не удовлетворяется тем, что природа по доброй воле предлагает его наблюдающему духу. Он чувствует, что она, произ-водя многообразие своих творений, использует движущие силы, ко-торые сначала скрывает от наблюдателя. Своё последнее слово природа не высказывает сама. Наш опыт показывает, что природа может творить, но она не говорит нам, как происходит это творение. Открыть движущие силы природы – надлежит самому духу. Из человеческого духа поднимаются идеи, дающие объяснение тому, как природа создаёт свои творения. Во внутреннем мире человека становится явным то, что скрывают явления внешнего мира. Что дух человека думает о законах природы - это не домысливается к природе, это её собственная сущность, а дух лишь арена, на которой природа позволяет стать явными тайнам своих деяний. Что мы наблюдаем в вещах - это лишь часть вещей. А что возникает в нашем духе, когда он противостоит вещам, - это другая часть. К нам обращаются извне и говорят в нас те же самые вещи. Только когда язык внешнего мира мы соединяем с языком нашего внутрен-него существа, мы получаем полную действительность. К чему стремились истинные философы всех времён? Ни к чему иному, как только к возвещению сути вещей, которую последние высказывают сами, когда дух предоставляет им в качестве органа речи себя.

Когда человек позволяет своему внутреннему существу высказываться о природе, он познаёт, что природа оставляет ему то, что она могла бы произвести своими движущими силами. Дух видит содержание опыта в более совершенном виде. Он находит, что в своих творениях природа не достигает своих целей. Он чувствует призванным себя исполнить эти намерения в более совершенной форме. Он творит образы, в которых показывает: природа поволила это, но могла осуществить лишь до определённой степени. Эти образы суть произведения природы. В них человек творит более совершенным образом то, что явила природа в образе несовершенном.

У философа и художника одна и та же цель. Они стремятся выразить в соответствующей форме то совершенство, которое созерцает их дух, когда они позволяют действовать на себя природе. Но для достижения этой цели в их распоряжении различные средства. У философа вспыхивают мысли, идеи, когда он противостоит природным процессам. Он высказывает их. У художника возникает образ этих процессов, который с большим совершенством являет то, что наблюдает он во внешнем мире. Философ и художник развивают наблюдение дальше в различных направлениях. Художнику не нужно познавать движущие силы природы в той форме, в которой они открываются философу. Когда он воспринимает вещь или процесс, непосредственно в его духе возникает образ, в котором законы природы выражены в более совершенной форме, чем в соответствующих вещах или процессах внешнего мира. Этим законам не нужно вступать в его дух в форме мыслей. Но познание и искусство внутренне родственны. Они показывают намерения природы, которые не достигли полного развития в только внешней природе.

Если же в духе истинного художника наряду с совершенным образом вещи выскажутся в форме мыслей ещё и движущие силы природы, то нашему взору особенно ясно явится общий источник философии и искусства. Гёте и есть такой художник. Он показывает нам одни и те же тайны в форме своих произведений искусства и в форме мыслей. Что он создал в поэзии - это он высказал в форме мыслей в своих естественнонаучных работах,  статьях об искусстве и в "Изречениях в прозе". Чувство глубокого удовлетворения,  возникающее от его статьей и изречений, вызвано тем,  что в его личности видят воплощение гармонии искусства и познания. Это чувство, возникающее при каждой мысли Гёте, имеет нечто возвышающее: здесь обращаются к каждому, кто одновременно может созерцать совершенство, которое он выразил в идее и созерцал в образе. Воздействие таких мыслей возрастает благодаря этому чувству. Что произрастает из высочайших потребностей одной индивидуальности - это должно составлять единое целое. Мудрое учение Гёте отвечает на вопрос: что для философа соответствует истинному искусству? Я попытаюсь из духа истинного художника и прирожденного философа представить это во взаимосвязи.

                        * * *

Мыслительным содержанием, возникающим из человеческого ду-ха, когда он противостоит внешнему миру, является истина. Чело-век не может достигнуть никакого другого познания, кроме того, что он производит сам. Кто ищет позади вещей ещё нечто, должное означать их подлинную сущность, тот не понимает, что все вопросы о сущности вещи проистекают лишь из человеческой потребности: пронизать мыслями то, что воспринимается. Когда мы наблюдаем вещи, они обращается к нам, и наше внутреннее существо отвечает. Эти две голоса звучат от одной и той же прасущности, и человек призван способствовать их взаимопониманию. В этом и состоит то, что называют познанием. Только этого и ничего другого ищет тот, кто понимает потребности человеческой природы. Кто не достиг такого понимания, тому остаются чуждыми вещи внешнего мира. Его внутренний мир не слышит обращенного к нему голоса сущности вещей. Поэтому он считает, что эта сущность скрыта позади вещей. Он полагает, что позади мира восприятий есть ещё один внешний мир. Но вещи до тех пор остаются внешними, пока их только наблюдают. Когда о них размышляют, они перестают быть для нас внешними. Тогда соединяются с их внутренней сутью. Для человека объективное внешнее восприятие и субъективный внутренний мир мыслей остаются противоположными лишь до тех пор, пока он не познает единство этих миров. Человеческий внутренний мир есть внутреннее природы.

Эти мысли не опровергаются фактом, что разные люди имеют различные представления о вещах. И даже не опровергаются тем, что организации людей различны, поэтому неизвестно, видят ли разные люди один и тот же цвет совершенно одинаковым образом. Ибо дело не в том, образуют ли они об одной и той же вещи одинаковые суждения, но в том - будет ли речь, которой высказывается внутреннее существо человека, именно той речью, которая выражает сущность вещи. Отдельные суждения различаются сообразно организации человека и той точки зрения, с которой он рассматривает вещи; но все суждения происходят от равных элементов и ведут к сущности вещи. Они могут выражать различные оттенки мысли, но именно поэтому они и относятся к сущности вещи.

Человек - это орган, через который природа открывает свои тайны. В субъективной личности проявляется глубочайшее содер-жание мира. "Когда здоровая природа человека действует как целое, когда человек ощущает себя в мире как в некоем великом, замечательном, прекрасном и достойном целом, когда наслаждение гармонией вызывает у него чистое и свободное восхищение, тогда вселенная, если бы только она могла увидеть себя у достигнутой цели, вскрикнула бы, ликуя, и преклонилась перед вершиной своегостановления и существования." (Гёте, «Винкельман и его время». Собр. соч., Т.10 стр. 160) Не в том, что сообщает внешний мир, заключается цель Вселенной и сущность бытия, но в том, что живёт в человеческом духе и проистекает из него. Поэтому Гёте считал заблуждением стремление естествоиспытателя проникнуть во внут-реннее природы с помощью инструментов и объективного исследова-ния, ибо "человек сам по себе, поскольку он пользуется всеми своими здоровыми органами чувств, является самым совершенным и точным физическим прибором, какой только может быть создан, и величайшее несчастье современной физики состоит именно в том, что эксперимент как бы отделили от человека и познают природу только по показаниям искусственных инструментов, и этим хотят ограничить и доказать то, что она может произвести". "Но зато человек находится настолько высоко, что в нём представляется обычно непредставимое. Чем же тогда является струна и вся её механическая градуировка относительно слуха музыканта? Да и чем являются элементарные явления самой природы относительно человека, который должен сначала все их связать и модифицировать, чтобы затем их до некоторой степени усвоить?" (Срв, Natw. Schr., Bd.4 S. 351)

Человек должен позволить говорить духу вещей из своего духа, если желает познать их сущность. Всё, что он может сказать об этой сущности, принесено духовным переживанием его внутреннего существа. Только из себя может выносить человек суждения о мире. Он должен мыслить антропоморфно. В простейшие явления, например, в столкновение двух тел, вносят антропоморфизм, когда высказываются об этом. Суждение: одно тело ударяется о другое, - уже антропоморфно. Если хотят подняться над простым наблюдением процесса, то следует перенести на него то переживание, которое имеет наше тело, когда оно приводит в движение некое тело внешнего мира. Во всех физических обьяснениях скрыт антропоморфизм. Когда объясняют природу, её очеловечивают, внося в неё внутренние переживания человека. Но эти субъективные переживания есть внутренняя сущность вещей. Поэтому нельзя утверждать, что человек не познаёт объективной истины, «сущности» вещи, ибо может составить о ней лишь субъективное представление.¹⁰⁶ О любой другой истине, кроме субъективной чело-   ---------------------------

¹⁰⁶ Мировоззрение Гёте находится в острейшем противоречии с философией Канта. Последняя придерживается мнения, что мир представлений подвластен законам человеческого духа, а потому всё, что к нему под-ступает извне, может быть в нём лишь субъективным отраженим. Человек воспринимает не «сущность» вещи, но явления, возникающие благодаря тому, что вещи аффицируют его и он связывает эти раздражения согласно законам своего рассудка и разума. Что через этот разум высказывается сущность вещи - об этом Кант и кантианцы не имеют ни малейшего пред-ставления. Поэтому философия Канта не имела для Гёте никакого значе-ния. Если он и усвоил отдельные её положения, то придал им совершенно другой смысл, чем имели они в учении её создателя. Из одной заметки, ставшей известной лишь после открытия архива Гёте в Веймаре, следует, что Гёте очень хорошо сознавал противоположность своего постижения мира кантовскому. Для него основная ошибка Канта в том, что тот "рас-сматривал субъективную возможность познания лишь как сам объект, а также хотя и чётко, но совсем неверно выделил пункт, где встречались субъективное и объективное». Субъективное и объективное совпадают, когда человек связывает в единую сущность вещи то, что высказывает внешний мир, и то, что может услышать его внутреннее. Тогда проти-воположность субъективного и объективного полностью снимается; она растворяется в единой действительности. Я уже говорил об этом здесь на стр. 218. Но К. Форляндер в 1-ом выпуске «Kantstudien» полемизирует с моими рассуждениями. Мой взгляд на противоположность гётевского и каннтовского понимания мира он находит "по меньшей мере, весьма одно-сторонним и противоречащим ясному свидетельству самого Гёте", а в моём объяснении Канта видит "полное непонимание трансцендентального мето-да". Форляндер не имеет ни малейшего представления о том воззрении на мир, котором жил Гёте. Мне совсем не следовало бы полемизировать с ним, ибо мы говорим на разных языках. Степень ясности его мышления проявляется в непонимании им того, что подразумевается под моими поло-жениями. Я, например, делаю примечание к словам Гёте: "Как только человек замечает вокруг себя предметы, он их рассматривает в их отношении к себе самому; и он прав: потому что вся его судьба зависит от того, нравятся ли они ему или нет, привлекают ли его или отталкивают, приносят ли ему пользу или вред. Этот, вполне естественный, способ смотреть на вещи и судить о них кажется столь же лёгким, как и необходимым… Гораздо более тяжёлый труд берут на себя те, которых к познанию побуждает живое стремление наблюдать вещи, каковы они сами по себе и в их взаимоотношениях, и исследовать то, что есть, а не то, что нравиться». Моё примечание гласит: "Это свидетельствует о том, насколько мировоззрение Гёте диаметрально противоположно кантовскому. У Канта вообще отсутствует воззрение на

веческой не может быть и речи. Ибо истина - это привнесение субъективных переживаний в объективную связь явлений. Эти субъективные переживания могут принять даже совершенно индивидуальный характер. Однако они будут выражением внутренней сути вещей. В вещь могут привнести лишь то, что пережили в себе. Поэтому каждый человек, согласно своим индивидуальным переживаниям, будет в определённом смысле привносить в вещь нечто другое. Как я объясняю себе определённые процессы природы - будет не совсем понятно тому, кто не пережил того же самого внутренне. Но речь идёт не о том, чтобы все люди думали о вещах одинаково, но лишь о том, чтобы они, размышляя о вещах, жили в элементе истины. Поэтому не следует рассматривать мысли другого как таковые, принимая или отвергая их, но желательно принимать их как вестников его индивидуальности. "Те, кто противоречит и спорит, должны иной раз подумать, что не всякая речь понятна каждому". (Natw. Schr., 4. Bd., 2 Abt., S. 355) Философия никогда не сможет дать общезначимой истины, но лишь описать внутреннее переживание философа, посредством которых он толкует внешние явления.

                  * * *

Когда вещь высказывает свою сущность через орган челове-ческого духа, то полная действительность возникает лишь через слияние внешне объективного и внутренне субъективного. Человек познаёт истину не посредством одностороннего рассмотерния и одностороннего размышления. Она не находится в объективном мире как нечто готовое, но производится только связью человека --------------------------------------------

вещи, каковы они сами по себе, но только, как они нам являются. Это воззрение Гёте считал лишь подчинённым способом отношения к вещам». Об этом Форляндер говорит: «Это (слова Гёте) будет не более чем вводным рассмотрением тривиального различия между приятным и истиной. Иссле-дователю следует стремиться к тому, что есть, а не что нравится. Кто, подобно Штайнеру, вышеупомянутым, конечно же, более подчинённым спосо-бом, чем отважился описать это Кант, относится к вещам, тому можно посоветовать, чтобы он прежде усвоил основные понятия кантовского учения, например, различие субъективного и объективного ощущения, нечто из $ 3 "Критики способности суждения". Но я совсем не утверждал, как это ясно следует из моего положения, что этот способ отношения к вещам является кантовским, но что Гёте не находит в кантовском по-нимании отношения между субъектом и объектом надлежащего отношения, в котором человек находится к вещам, когда хочет познать, каковы они сами по себе. Гёте полагает, что определение Канта соответствует не человеческому познанию, но лишь тому отношению, в котором человек находится к вещам, рассматривая их в отношении своего удовольствия и неудовольствия. Кто какой-либо текст понимает так же неправильно, как Форляндер, тому следовало бы избегать давать другим советы относительно их философского образования, а лучше сначала усвоить способность научиться правильно его читать. Отыскать цитаты Гёте и исторически сопоставить их может каждый, объяснить же их в смысле гётевского мировоззрения дано не каждому, во всяком случае - не Форляндеру.

с вещами. Объективные вещи лишь часть действительности. Кто превозносит лишь чувственный опыт, тому следует вслед за Гёте возразить: "что опыт - это лишь половина опыта" (Natw. Schr., 4 Bd., 2 Abt., S. 503) "Любой факт есть уже теория", то есть - в человеческом духе при рассмотрении действительности открывается идеальное. Это постижение мира, которое познаёт в идее сущность вещи и понимает познание как вживание в сущность вещи, не относится к мистике. Но общим у такого постижения мира с мистикой будет то, что оно рассматривает объективную истину не как нечто находящееся во внешнем мире, но как то, что можно действительно постигнуть во внутреннем человека. Противоположное мировоззрение переносит основу вещей за явления, в потустороннюю человеческому опыту область. Оно может или предаваться слепой вере в те основы, которые получают своё содержание от позитивных религий откровения, или выдвигать рассудочные гипотезы и теории о том, как создана эта действительность в потусторонней области. Не только мистик, но и последователь мировоззрения Гёте отрицает как веру в потустороннее, так и гипотезы о таковой, и придерживается духовной действительности, которая высказывается в самом человеке. Гёте пишет [Ф.Х.] Якоби: "Бог тебя наказал метафизикой и поразил твою плоть стрелой, меня же, напротив, благословил физикой. ... Я всё твёрже и твёрже придерживаюсь почитания Бога этим атеистом (Спиноза)... и оставляю вам всё, что Вы назвали и называете религией... Если ты говоришь, что в Бога можно только верить..., то я говорю тебе, что больше придерживаюсь созерцания. [WA 7, 214] Что хочет созерцать Гёте, - так это выражающуюся в его мире идей сущность вещи. Мистик тоже стремится познать сущность вещи посредством погружения в своё внутреннее; но он как раз и отрицает ясный и прозрачный в себе мир идей, как непригодный для достижения высшего познания. Он не полагается на возможность своих идей, но должен развивать другие силы своего внутреннего, чтобы созерцать праоснову вещей. Ощущения и чувства, которыми мистик надеется постигнуть суть вещей, обычно остаются неясными. Но чувства и ощущения принадлежать лишь субъективному существу человека. Вещи в них не высказываются. Сама вещь высказывается только в идее. Мистика - это поверхностное мировоззрение, хотя мистик и отдаёт должное «глубине» человеческого разума. Она ничего не знает о природе чувства, иначе не принимала бы их за выражение сущности мира; она ничего не знает о природе идей, иначе не считала бы их плоскими и рациональными. Она не подозревает, что человек, действительно имеющий идеи, живёт в них. Но для многих идеи просто слова. Они не в состоянии усвоить бесконечную полноту их содержания. Не удивительно, что свою лишённую идей словесную шелуху они ощущают как пустоту.

                      * * *

Кто ищет сущностное содержание объективного мира в своём внутреннем, тот и сущность нравственного миропорядкадка может относить лишь к самой человеческой природе. Кто надеется найти потустороннюю действительность вне человеческой, тому приходится в ней искать и источник нравственности. Ибо нравственное, в более высоком смысле, может проистекать лишь из сущности вещей. Поэтому вера в потустороннее предполагает нравственную заповедь, которой человеку следует подчиняться. Эта заповедь достигает его либо на пути откровения, либо она вступает, как таковая, в его сознание, подобно кантовскому категорическому императиву. Каким образом из потустороннего в наше сознание вступает эта вещь "сама по себе" - об этом не спрашивают. Она просто существует, и ей надлежит подчиняться. Философ опыта, ожидающий от исключительно чувственного наблюдения всяческих благ, видит в нравственности лишь действие человеческих побуждений и инстинктов. Из их изучения выводятся нормы, которые должны служить мерилом нравственных поступков.

Гёте позволял возникнуть нравственности из мира идей человека. Не объективные нормы и даже не область влечений направляют нравственные поступки, но ясные сами по себе идеи, посредством которых человек сам даёт себе направление. Он следует им не из долга, как должен следовать объективно-нравственным нормам. А также не по принуждению, как следует своим влечениям и инстинктам. Но он служит им из любви. Он любит их, как любят ребёнка. Он желает их осуществления и защищает их, поскольку они часть его собственного существа. В гётевской этике идея – это путеводная нить, а любовь - движущая сила. Долг для него, "когда любят то, что предписывают себе сами" (Natw. Schr., 4 Bd., 2. Abt. S. 460)

В смысле гётевской этики поступок - это свободное деяние. Ибо человек ни от чего не зависит, кроме собственных идей. И он ни перед кем не ответственнен, кроме как перед собой. В моей "Философии свободы" я уже опровергнул ничего не стоящее возражение, что результат нравственного миропорядка, при котором каждый слушается лишь самого себя, должен вызвать всеобщий беспорядок и дисгармонию человеческих поступков. Кто выдвигает это возражение, тот упускает из виду, что люди, как принадлежащие к одному роду существа, никогда не произведут нравственных идей, которые в силу их существенного различия вызовут дисгармонию. ¹⁰⁸

^{-----------------------------------------------------------------}

¹⁰⁸ Насколько мало понимают современные профессиональные философы как этическое воззрение, так и этику свободы и индивидуализма, показывает следующий факт. В 1892 в статье 5-го номера "Zukunft" я высказал в резкой для меня форме индивидуалистическое понимание морали (теперь в «Gesammelte Aufsatze zur Kultur- und Zeitgeschichte 1887–1901») На эту статью ответил Фердинанд Тоннис (Tonnies) из Киля: [«Ethische Kultur» und ihr Geleite. Nietzsche-Narren в «Zukunft» и в «Gegenwart» (Berlin 1893)]. Он нечего не привёл, кроме основного положения, выражающее в философской форме филистерскую мораль. Но обо мне он сказал, что на пути в Мекку я не встретил худшего Гермеса, кроме Фридриха Нитше. Меня действительно рассмешило, что Тоннис, порицая меня, ссылается на некоторые из "Изречений в прозе" Гёте. Он не подозревает, что Гермесом для меня был бы Гёте, а не Нитше. Связь этики свободы с этикой Гёте я изложил уже на стр. 195 этой книги. Я не упомянул бы этой, ничего не стоящей брошюре, если бы она не была симптоматична для господствующего в философских кругах непонимания мировоззрения Гёте.

                         * * *

Если бы человек не обладал способностью создавать творения, которые производятся в совершенно том же смысле, что и творения природы, и созерцал бы более совершенным образом тот же самый смысл, что доступен и природе, то не было бы никакого искусства в смысле Гёте. То, что творит художник, суть объекты природы на более высокой ступени совершенства. Искусство - это продолжение природы, ибо «человек, поставленный на вершину природы. В свою очередь, начинает смотреть на себя как на природу в целом, которая сызнова, уже в своих пределах, должна создать вершину. С этой целью он возвышает себя, проникаясь всеми совершенствами и добродетелями, взывает к избранному, к порядку, к гармонии, к значительному и поднимается, наконец, до создания произведений искусства". (Гёте, С.С. , Т. 10, «Винкельман и его время», стр. 164) После знакомства в Италии с греческими произведениями искусства Гёте пишет: "Эти высокие произведения искусства созданы чело-веком одновременно и как высочайшие произведения природы согла-сно истинным и естественным законам". По сравнению с исключи-тельно чувственно-воспринимаемым опытом действительности эти произведения искусства являются прекрасной видимостью; для тех же, кто в состоянии созерцать глубже, они - "манифестация тайных законов природы, которых без них никогда бы не открылись" [сво-бодное воспроизведение] (срв. Natw. Schr., 4 Bd. 6 2 Abt., S. 494).

Произведение искусства создаётся ни субстанцией, которую художник заимствует из природы, но исключительно тем, что он воплотил в творение из своего внутреннего существа. Высочайшее произведение искусства суть то, которое заставляет забыть о лежащей в его основе естественной субстанции; оно вызывает наш интерес исключительно благодаря тому, что создал из этой субстанции художник. Художник творит естественно, но не как сама природа. В этих положениях, я полагаю, высказаны основные мысли, которые изложил Гёте в своих афоризмах об искусстве.

Мы поможем в написании ваших работ!