Парадигма «догоняющего развития»
В современной отечественной научной литературе рассмотрение феномена культурной политики Российского государства, как правило, ограничивается историческими рамками недавней советской истории или сегодняшнего дня. Однако более плодотворным представляется сочетание диахронического и синхронического аспектов анализа процессов ее формирования. Диахронический подход помогает проследить историческую эволюцию отношений государства и культуры, синхронический — понять их взаимопроникновение. Сочетание этих подходов способствует осознанию феномена культурной политики в контексте парадигм историче-
92
ского развития общества. Для России одной из таковых была и остается парадигма «догоняющего развития».
Оценивая современное состояние отечественной культуры, многие исследователи ссылаются на хронически «плохое» отношение к ее проблемам со стороны государства. Действительно, в истории Российского государства последних трех столетий нетрудно обнаружить не только «остаточный подход» к культуре, но и враждебность к ее фундаментальным ценностям. Особенно это характерно для периодов преобразований, направленных на модернизацию государства. Примечательны в этом отношении петровские реформы, заложившие основы «догоняющего развития» в России.
Концепция «догоняющего развития» вот уже три столетия является идеологией усилий огромной державы, направленных на то, чтобы уподобить ее продвинутым во всех отношениях странам Запада. Однако Европа и Запад в целом так и не стали для России «общим домом», так как сама специфика геополитического положения страны, евразийский полиэтнизм ее культуры, особенности исторического и религиозного развития образовали отличный от западного тип цивилизации.
|
|
Сторонники концепции «догоняющего развития» рассматривают русскую культуру как самобытную версию византийской, а значит — европейской. Соответственно татаро-монгольское иго оценивается ими как период «торможения» культурного развития России. Такая точка зрения господствовала в науке еще со времен Н. М. Карамзина и характерна для официальной историографии советского периода. Она игнорирует то обстоятельство, что дохристианская восточнославянская культура синтезировала культуры неславянских и праславянских племен, проживавших некогда на этой территории, а также интенсивные культурные влияния «степи». Однако и после христианизации Руси ее культура формировалась под воздействием не только византийских, но и «туран-ских» влияний, в том числе в рамках сложных процессов взаимоотношений Орды и русских княжеств. Недооценивается и роль западноевропейских влияний на культурные процессы средневековой Руси. Между тем именно сложный и разнородный характер культурных скрещений обусловил самобытность, уникальность и мощь русской культуры. Ученые — от А. Тойнби до Э. Хантингтона — все увереннее говорят о русской (или славяно-православной) Цивилизации как одной из восьми самых значительных мировых Цивилизаций наряду с западной (евро-американской) и исламской.
|
|
93
Тем не менее, как полагает современный исследователь С. Я. Сущий, российская культура является «догоняющей» относительно европейской. Подобное суждение предполагает, что и советский период культурного развития страны был периодом европеизации российской культуры. Однако заметим, что нарастающие в российском обществе настроения против «вестернизации» культуры свидетельствуют о неидентичности советской и западной культур. Важно понять причины незавершенности культурных «поворотов» России к Европе, Западу в эпохи Ивана III, Петра I, капиталистического развития России, советской власти как некую закономерность развития отечественной культуры.
У России свой особый и естественный путь развития. Эффективность преобразований на этом пути определялась, как правило, не стремлением догнать или перегнать кого-то, а формированием своей цивилизационной модели, учитывающей достижения Запада, но при этом основывающейся на своей исторической и культурной традиции, т. е. на собственной социокультурной идентичности. Разумеется, речь не идет о том, чтобы Россия и ее народы самоизолировались от влияния извне и замкнулись лишь на достижениях культуры, унаследованных от прошлого. Напротив — процесс модернизации обретает смысл только тогда, когда он нацелен на создание новых пропорций между факторами перемен и требованиями преемственности и основан на принципе равного достоинства всех культур. Ничто, по сути, не должно мешать тому, чтобы влияние других культур стало одним из факторов утверждения и обновления культурной самобытности.
|
|
На каком-то этапе может быть и «догоняющее развитие», но оно не должно становиться самоцелью — только средством. Ни один проект развития, оправдывающий это название, не может игнорировать культурный аспект, особенности не только естественной, но и культурной среды, равно как и фундаментальные ценности народа. В то же время осуществление государством культурной политики всегда тесно связано с задачей «сознательно строить свою собственную судьбу, вместо того чтобы подчиняться спонтанным импульсам» [21, ТОТ]. Выявление тех или иных аспектов социокультурной динамики на различных этапах модернизации помогает понять смысл и эффективность происходящих преобразований. Проиллюстрируем этот тезис на примерах из истории России.
|
|
Опыт отечественного реформирования показывает, что успех модернизации во многом зависит не только от воли, решительнос-
94
ти и возможностей ее инициаторов, но и от внутренней готовности основной массы населения к предстоящим переменам, ее активного участия в преобразовательной деятельности. Только этот социокультурный фактор не всегда учитывался, и реформы, не получая широкой поддержки, тормозились. В. О. Ключевский, например, считал, что реформаторская деятельность Петра I «ограничивалась стремлением вооружить русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными», а потому и завершилась «борьбой деспотизма с народом, его косностью» [12, ?8]. То, с чем боролся Петр I, не всегда было косностью, безжалостно истреблялось и самобытно-духовное, не укладывавшееся в готовый западноевропейский шаблон. Более того, накапливаемый в процессе модернизации «культурный потенциал» оказался не только не освоенным, но даже и не был востребован основной массой населения, поскольку воспринимался им как глубоко чуждый. Налицо был явный «перепад» культур, отсутствие четкого, осознанного отношения к модернизации даже среди ее сторонников.
Решить сложившуюся проблемную ситуацию можно было только с помощью продуманной системы мер в виде государственной культурной политики. Опыт западных модернизаций показывает, что идеальный вариант их проведения возможен тогда, когда культурные революции предваряют социальные. М. Вебер в своей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» (1905) убедительно доказал, что капиталистические отношения смогли появиться благодаря возникновению нового культурного образца в протестантских общинах.
В России, как правило, культура становилась заложницей преобразований, поэтому так неизмеримо высока их цена. Во всех странах буржуазные революции завершались отделением церкви от государства, а у нас, наоборот, — поворот к модернизации XVIII в. сопровождался закрепощением церкви, превращением ее в еще одно бюрократическое ведомство. Возможно, это была реакция Петра на духовное, культурное противостояние его реформам, которое оказалось не менее действенным, чем политическое. Пришлось менять не только систему социальных институтов традиционного общества, но и философию их деятельности, уклад жизни, систему норм и ценностей.
Культурная политика государства строилась в тот момент не на преемственности, а на насильственном вытеснении культурных образцов традиционного общества новыми, привнесенными
95
извне, а потому чуждыми. Так, в области образования произошли изменения, приведшие не только к появлению новых типов учебных заведений на европейский манер и «обмирщению» духовных школ, но и к кардинальному изменению содержания образования. Ведь основное внимание педагогики Древней Руси, по меткому замечанию В. О. Ключевского, было обращено на привитие житейских правил, а не научных знаний. Изменение системы образования сопровождалось рождением новых социокультурных институтов — Академии наук, Кунсткамеры, библиотеки, печатной газеты, типографии и т. д. Все это ускорило процесс утверждения новой светской культуры, ее отделение от старой, развивающейся под контролем церкви. С тех пор основным субъектом культурной политики в России становится государство.
В период просвещенного абсолютизма Екатерины II такая политика стала обретать еще более отчетливые черты и системный характер. Государство упрочило свое влияние на духовную жизнь общества, распространив его не только на сферу образования, но и на все стадии социализации личности, дерзнув заявить о необходимости создания «новой породы людей». В этом плане огромное значение имело освобождение дворян от обязательной службы, которое, по меткому определению американского историка Р. Пайпса, открыло для них «шлюзы умственной деятельности».
«Расцвет русской литературы в XIX веке, — пишет Пайпс, — был невозможен без закона 1776 года и чувства личной безопасности, обретенного высшим дворянским слоем в благодатное царствование Екатерины». Именно с тех пор «русское общество наконец-то принялось отстаивать свое право на независимое существование» [24,71].
Уделяя большое внимание проблемам образования, Екатерина 11 подходила к их решению удивительно мудро, делая акцент на воспитании и подготовке учащихся к гражданскому общежитию. Это воспитание, по определению В. О. Ключевского, должно быть сосредоточено на разработке нравственного чувства. Это дело должно взять в свои руки само государство [10, 95].
Реформы Екатерины II, ее культурная политика, несомненно, способствовали пробуждению общественного самосознания и активности дворян, но в значительно меньшей степени влияли на аналогичные процессы среди основной части населения России, которое по-прежнему было лишено элементарных гражданских свобод. Результат преобразований оказался противоположен тому, на что надеялась императрица. На месте монолитного традиционного общества возникло новое, заключавшее в себе массу проти-
96
воречий. Все это не могло не привести к растущему отчуждению государства от общества, питавшего оппозиционное движение русской интеллигенции в XIX столетии.
Отчуждение государства от общества возникло в результате не только половинчатого характера реформ, их непоследовательности, но и слабого социокультурного обеспечения. Отсюда нереализован-ность социальных ожиданий у одних и апатия ко всему происходящему у других. Резкий перепад культур, увеличивающаяся разница «культурных потенциалов» в социально-классовой структуре объясняются главным образом особенностями проводимой государством культурной политики.
В связи с тем что эта политика не имела широкой социальной базы и в основном распространялась на привилегированную часть общества, в стране возникло культурное расслоение, которое в переходный период не менее значимо для успехов модернизации. Образовались как бы две разные культуры: дворянская (господская) и народная. Духовная жизнь народа развивалась по-прежнему в контексте норм и образцов допетровского традиционного общества, ему были чужды новые прозападные ценности. Возникла ситуация трагического для всего последующего исторического развития России разрыва культур — народной и культуры образованного класса. «Народ, принадлежавший к иному типу культуры, увидел в университетской интеллигенции что-то ложное, нечто себе чуждое и даже враждебное», — так характеризовал Д. С. Лихачев противостояние культур уже на рубеже XIX—XX вв. [17].
Для понимания подобного «различения между ученой, или официальной культурой», с одной стороны, и культурой народной, неофициальной — с другой, по мнению А. Я. Гуревича, необходимо ставить вопрос о разных ментальностях «элиты» и «простого народа» — о различиях в образе их мыслей и чувств, о различии точек зрения на мир и человека, присущих «как низшим прослойкам имущих, так и социальным маргиналам» [4,25]. Перед историками культуры, полагает он, «вырисовываются очертания во многом еще не открытого и не познанного материка — культуры "безмолвствующего большинства", тех широких слоев, которые были оттеснены от книги и письменной фиксации своих идей, "побуждений и чувств"» [А, 35-36].
Нельзя сказать, что российские крестьяне сплошь были темны и безграмотны. Чаще всего элементарной грамоте до появления земских школ многих крестьянских детей обучали священники или другие лица причта. И хотя в 1786 г. был принят Устав народных училищ в Российской империи», предусматривавший созда-
97
ние сети средних учебных заведений в губерниях и уездах России, эта сеть росла медленно и плохо. К концу столетия малые народные училища были открыты далеко не во всех даже уездных городах, а организацию школ на селе, где проживала основная часть населения, Устав 1786 г. вообще не предусматривал. Не способствовал развитию просвещения и культуры и указ Екатерины (1786) о запрещении «вольных типографий» и введение более жесткой цензуры. В последнее десятилетие ее царствования в стране неуклонно снижалось количество издаваемых книг: в 1788 г. было отпечатано 439 наименований книг различного содержания; в 1789 — 339; в 1790-263.
Таким образом, государственная культурная политика периода реформ Екатерины носила в основном сословный характер: с одной стороны, она была более открыта для общества, с другой — ее отличало усиление нормативного начала, ориентация на политику и эстетику абсолютизма. Искусство, как вершина культуры, превратилось в инструмент власти: достаточно вспомнить верноподданнические оды, творчество придворных и крепостных архитекторов, скульпторов. Крепостной театр на рубеже XVIII — XIX вв. стал символом взаимоотношений государства и культуры. Именно в это время в основание культурной политики «на века» закладывается ее краеугольный камень — всесильная цензура, просуществовавшая в России «от неолита до Главлита»,
Правда, в начале XIX в., после восшествия на престол Александра I, появилось либеральное цензурное законодательство (1804). Благодаря полученным свободам в области книгоиздания в культурной жизни России произошел переворот — профессионализация литературной деятельности. Стремительный рост читателей и покупателей книг, периодических изданий превращает литературную деятельность в доходную. «Литература оживилась и приняла обыкновенное свое направление, т. е. торговое», — писал А. С. Пушкин, который всегда был горячим сторонником профессионализации писательского труда.
До Пушкина в русском обществе безраздельно господствовал инструментальный подход к культуре, в соответствии с которым она была неким приложением к жизни, политике, досугу и т. д. Культурная политика выступала соответственно функцией политических, сословных, правительственных и иных структур, но только не самой культуры. В творческой же практике Пушкина подобная модель взаимоотношений культуры и общества — не единственно возможная и не абсолютно безупречная. Поэт ре-
98
шительно уклонялся от любого «социального заказа», даже если это исходило от друзей-единомышленников.
Николай I, в отличие от своих венценосных предшественников, которые неугодивших им авторов ссылали, избрал в начале своего правления более тонкую политику «приручения» наиболее талантливых из них. Пушкин, как никто другой, мог влиять на общественное мнение. И царь это знал; во время высочайшей аудиенции он объявил поэту, что отныне сам будет его цензором.
Именно в правление Николая I утверждается российская, а затем и советская традиция культурной политики — бесцеремонное вмешательство в художественную жизнь и даже в сам творческий процесс. Царь не только стал личным цензором первого поэта России, он назначал президентов Академии художеств исключительно из числа членов императорской фамилии. Николай I лично уволил из Академии художеств знаменитого живописца А. И. Иванова, скульптора С. С. Пименова, архитектора А. А. Михайлова; художник А. Е. Егоров за не понравившиеся царю образа был уволен с выговором и даже со взысканием денег.
Ужесточение цензуры, наступление реакции табуировали для культуры ряд областей общественной жизни; она как бы ушла в себя, подчинив свои цели задачам «чистого» искусства, науки и просвещения. И при этом, как ни парадоксально, культура не перестала быть мощным двигателем общественной жизни. Деятели культуры становились властителями дум. Наступила новая эпоха духовной жизни России, впоследствии названная И. С. Тургеневым «эпохой политической». Отсутствие гражданских свобод породило в России феномен интеллигенции как духовной оппозиции власти, которая возникла из невостребованного государством интеллектуального, культурного потенциала наиболее образованной и граждански активной части. Эти люди стали «лишними» — так назовет их современное им общество; но их деятельность подготовила общественное мнение к восприятию реформ Александра II. Отсутствие консолидированной буржуазии, малочисленность среднего слоя обрекли на неудачу и эти попытки буржуазного реформизма. Прозападные ценности так и не стали близки ни основной части народа, ни интеллигенции, которая по своей духовной сути всегда была антибуржуазной. Таким образом, очередная модернизация не стала достаточно эффективной опять-таки из-за того, что не была дополнена политическими и социокультурными элементами с учетом специфики цивилизационного развитии России. Правда, отношения государства и культуры характеризовались
99
значительно большей свободой. Стала либеральнее цензура, в общественном лексиконе впервые появились понятия «оттепель», «гласность». Окончательно утвердилась власть общественного мнения. В условиях пореформенной России это обусловило новый виток политизации культурной жизни.
Достаточно вспомнить революционно-демократическую публицистику, произведения А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского, творчество художников-передвижников и т.д. Политизированность предполагала консолидацию творческих работников — так возникли первые творческие объединения и союзы: «Могучая кучка», передвижники, объединения писателей при журналах «Современник», «Русское слово», «Отечественные записки» и др. В 1870 г. было создано Общество русских драматических писателей во главе с А. Н. Островским. В 1884 г. к нему присоединились оперные композиторы.
В царской России не было специального ведомства, в исключительном ведении которого находились вопросы культуры и искусства. Департамент по делам цензуры и Министерство просвещения осуществляли в основном идеологический надзор, олицетворяя собой государственную культурную политику в рамках знаменитой триады: «Самодержавие, православие, народность». Прямо противоположную, демократичную политику проводили общественные организации и фонды, помогавшие художникам и содействовавшие развитию национального искусства. Эти объединения не стремились управлять или контролировать, их задача была в том, чтобы всячески поощрять и пестовать дарования. Именно благодаря возникшему в 1820 г. Обществу поощрения художников, переименованному впоследствии в Общество поощрения художеств, стали возможны командировки «пенсионеров» — способных молодых художников — за границу. Это общество просуществовало до революции и превратилось в один из самых крупных демократических центров художественной жизни России.
Под стать ему было и Московское общество любителей художеств, основанное в 1860 г. и действовавшее до 1917 г. Это был своего рода клуб, принимавший от художников в виде членского взноса их произведения. Благодаря этим вкладам формировались постоянные экспозиции, имевшие большое значение в культурной жизни Москвы. По инициативе общества после передачи городу Третьяковской галереи в Москве был созван I съезд художников (23 апреля — 1 мая 1894 г.). Его организаторы, среди которых были В. Д. Поленов, В. Е. Маковский, К. А. Савицкий, видели задачу
100
съезда в том, чтобы напомнить обществу о необходимости поддерживать искусство. Об этом говорил в своей речи Н. Н. Ге. Кроме того, участники съезда доказывали необходимость расширения эстетических элементов в общем образовании. Был поставлен вопрос об охране законом гибнущих памятников древнерусского художественного творчества.
К концу XIX в. по мере развития демократии, капиталистических отношений в России явной стала тенденция снижения государственного влияния на духовную жизнь общества. Власть вынуждена была уступить общественным движениям, в том числе порождаемым и поддерживаемым молодым русским капитализмом. Всевозможные общественные объединения, меценатство стали полноправными субъектами культурной политики. По сути, это была уже совсем другая политика: опираясь на самоцелевой подход, она выступала как функция самой культуры. Появились принципиально иные организационные формы: художник на равноправных началах принимался в товарищество или артель, а не нанимался на службу. На таких принципах формировался Московский Художественный театр, основанный на средства Филармонического общества и капиталы Морозовых, а затем (не без помощи меценатов) перешедший в руки актерского товарищества.
Союз, товарищество, содружество — сами названия предполагали совсем иной тип отношений в среде творческой интеллигенции, чем в государственных учреждениях культуры. Созданные на началах самоуправления, эти объединения естественным образом сменяли друг друга, подчиняясь логике саморазвития различных направлений художественных школ и методов. Это вовсе не значит, что между ними не было конкуренции и даже борьбы, но соперничество, по мере снижения их политизированности (которой, например, очень отличались поздние передвижники), все больше носило характер творческого самоутверждения.
Именно по такому принципу, например, стали организовывать свои выставки объединения «Мир искусства» и «Союз русских художников», противопоставляя их одряхлевшим и развалившимся передвижникам. «Мир искусства», по мнению П.П.Лапшиной, в огромной степени способствовал поднятию общей художественной культуры во всех областях творчества. Парадоксальным плодом этого было то, что «мирискусников» как художников начали быстро обгонять «новые силы» [15,295].
Бурное развитие художественной жизни в России в начале XX в. Породило и новый стиль в архитектуре (модерн), и новый русский
101
театр (Московский Художественный), и новые формы содружества, предполагавшие синтез различных искусств (Дягилевские сезоны в Париже), и нового русского читателя (заметно вырос уровень грамотности, прежде всего городского населения), и огромные тиражи печатных изданий. По свидетельству книговеда, библиографа и писателя Н. А. Рубакина, благодаря ослаблению цензуры уже к 1905 г. страну охватило «настоящее книжное наводнение».
Небывалое напряжение писательской и издательской работы с октября 1905 г. поставило Россию по числу названий и экземпляров книг на «первое место на всем земном шаре». Создававшаяся в это время народная (т. е. популярная) литература по общественным вопросам была в тот период одной из богатейших народных литератур в Европе.
Складывается такое впечатление, что Серебряный век нашей культуры смог состояться исключительно благодаря общественной инициативе, на которую были так бескорыстно изобретательны отечественные меценаты. Это была их культурная политика, своего рода «программа вызова» крепко ставшей на ноги национальной буржуазии одряхлевшему строю. Иногда этот вызов принимался. Известно, например, что Александр III покупал картины русских художников, вступая в конкуренцию с П. М. Третьяковым, поскольку тоже имел благородный замысел создания национального музея русской живописи. Да и открытие Русского музея в Петербурге в 1898 г. было ускорено самим фактом передачи Третьяковской галереи Москве.
Правительственная же реакция на культуру всегда была неизменно чиновной. Даже отец российской модернизации, мудрейший С. Ю. Витте, когда к нему обратился вице-президент Академии художеств И. И. Толстой с просьбой увеличить ассигнования, удостоил того ответом вполне в духе современных реформаторов: «Россия еще не нуждается в искусстве, нужды Академии не так важны и можно с ними подождать, есть более важные вопросы».
Наступивший XX век был ознаменован удивительным взлетом русской культуры, блистательно представшей практически во всех областях человеческой деятельности. Это безусловное свидетельство успешности процессов модернизации, их высокого «человеческого измерения».
Блага культуры и образования становятся все более доступны для самых широких слоев населения. Например, если в 1902/03 учебном году половину студентов всех российских университетов составляли дети дворян и чиновников, то уже в 1906 и 1914 гг. мы
102
видим постепенную убыль из университетов потомственных дворян, личных дворян и чиновников, увеличение в 2,5 раза числа детей крестьян. В целом 38,9% студентов составляли дети мещан и цеховых, казаков и крестьян [16,23—24].
Сложившаяся в стране общественно-государственная модель культурной политики помогала преодолевать социокультурное расслоение* внутри общества, приобщать представителей всех сословий к образованию и профессиональной художественной культуре. Это, в свою очередь, способствовало решению как общеци-вилизационных задач, так и проблем ускорения модернизации. Приведем мнение авторов книги «Вехи Российской истории»:
«...При "догоняющем" типе развития России и ориентации ее правящих верхов и интеллигенции на западноевропейские образцы модернизация по своей сущности должна была носить буржуазный характер, устранить остатки крепостничества, снять преграды для развития предпринимательства и утвердить политические свободы. Она диктовалась необходимостью решения общецивилизационных задач, в том числе и преодоления социокультурного разрыва внутри общества, приобщения трудящихся к образованию и профессиональной художественной культуре» [3,77].
После 1917 г. с изменением социально-политической системы в стране сохраняется идеология «догоняющего развития», но в принципиально иной интерпретации. Провозглашаются альтернативные западным цели развития и в то же время признается, что достижение этих целей возможно только при условии применения богатого опыта экономически развитых стран, т. е. на путях «догоняющего развития».
Тем не менее масштабность преобразований, вера народов в реальность поставленных целей (не только догнать, но и перегнать!) вызвали прилив огромной социальной энергии. Интенсивность модернизационных процессов была обусловлена возрастающей ролью как экономических, так и социокультурных факторов развития.
Благодаря мощным государственным механизмам регулирования социальных и экономических целей в стране удалось добиться признанных мировым сообществом достижений в уменьшении
* Имеется в виду расслоение по социокультурным отношениям, которые в общественной науке квалифицируются такими понятиями, как «образ жизни», «стиль жизни», «социальная идентичность», «позиция», «статус».
103
различий в образовательном и культурном уровне разных социально-демографических и национальных групп населения.
Практика решения задач культурного строительства порой приобретала не «догоняющий», а альтернативный характер. Достаточно вспомнить впечатляющие примеры из области науки, образования, художественного творчества и т. д. В нашей стране и за рубежом появились теоретические работы, обосновывающие оценку советской культуры как «специфической цивилизации» или, во всяком случае, феномена мировой исторической значимости. В области общего и специального образования, книгоиздания, культурной активности населения в 1960-е годы СССР вышел на ведущие позиции в мире.
Но уже с начала 1970-х годов все более ощутимо стало проявляться противоречие между потребностями развития производительных сил и уровнем развития человека. Научно-технические и экономические достижения, постепенное повышение уровня жизни не трансформировались в ожидаемый новый тип личности, который декларировался как основная цель социализма. Это противоречие проявилось прежде всего в отчуждении личности в процессах производства и распределения, духовной сфере, в росте индивидуализма и эгоизма, потребительства. Постепенно развитие личности переставало осознаваться советскими людьми как самоценность. Потребление становилось главным мотивом их трудовой, общественной и иных видов деятельности.
Примечательно, что именно на рубеже 1950—1960-х годов на Западе была разработана теория конвергенции, суть которой в том, чтобы совместить достижения в развитии производительных сил в западных странах с успехами в развитии личности в условиях социализма. Но интерес к этой теории стал угасать в связи со все более полным проявлением вышеназванных противоречий советской системы.
Мировым сообществом признано, что культура — это основополагающий элемент жизни каждого человека и каждого общества. На этом основании сделан вывод о том, что понятие «развитие» имеет смысл лишь в контексте культурной самобытности людей и народов, их взглядов на мир. Поэтому непременным условием осуществления национальных и международных стратегий развития является выработка соответствующей культурной политики как отражения интеграции культуры в сферу государственной деятельности — наряду с деятельностью неправительственных ассоциаций, различных объединений и отдельных граждан.
104
Анализируя опыт отечественной модернизации в свете вышеназванных требований, нетрудно убедиться в том, что эти процессы в России стали приобретать системный и последовательный характер лишь в конце XIX — начале XX в. по мере ослабления жесткого государственного контроля и расширения необходимого инновационного пространства. Все предшествующие модели развития, как мы уже отметили, носили непоследовательный и явно противоречивый характер: с одной стороны, результатом «европеизации» России стала ее богатейшая дворянская культура, но, с другой стороны, это же обстоятельство не уменьшало, а лишь увеличивало степень отчужденности от нее народа, духовную пропасть между «верхами» и «низами».
По западным критериям «догоняющего развития» России навсегда уготована участь отсталой державы хотя бы потому, что уже само положение «догоняющей» страны заранее обрекает ее на неудачу: Запад ведь тоже стоять на месте не будет. Да и в гонке ли дело? В конце концов есть и пределы роста — экономические, экологические и т. д. Так стоит ли стремиться к тому, от чего в развитых странах начинают отказываться? Как справедливо отметил еще в 1990 г. литературовед Ю. Архипов, догоняя Запад в его достижениях цивилизации и демократии, мы имеем редкостную историческую возможность заодно избежать западных бед. К ним он относил диктат примитивного потребителя в области культуры и диктат интеллектуальной моды в среде «высоколобия» — террора этой среды [1]. Действительно, универсализация способов производства, чрезмерное потребление, стандартизация образа жизни и вкуса, поглощение традиционных культур привнесенными извне культурными моделями ныне осознаются мировым сообществом как угроза самой основе самоидентификации народов, а в международном масштабе — как угроза мировой цивилизации, выживаемость которой базируется на многообразии культур и вариативности их развития.
В результате градостроительства, индустриализации, загрязнения окружающей среды, вооруженных конфликтов, неразумного массового туризма, насаждения нигилистических идеологий и национального эгоизма, наконец, нерегулируемой коммерциализации культурной сферы достопримечательности культуры все больше подвергаются опасности разрушения. Отечественный исторический опыт, особенно XX в., свидетельствует о том, что эта опасность не ограничивается безвозвратной утратой памятников архитектуры, произведений искусства, уникальных рукописей, ра-
105
ритетов, обеднением национальных языков и сокращением сферы их функционирования и т. п. Она воплощается в утрате национального самосознания и в развитии психологии национальной ущербности, что в конечном счете подрывает духовный потенциал народа и государства.
Разумеется, культурное достояние народов России не ограничивается лишь самобытными ценностями и культурным наследием. Это и современная культура, начиная от новых продуктов духовной деятельности и кончая изменениями в быту, образе питания, одежде и т. д. Сегодня в России сфера культуры и массовых коммуникаций охватывает 3 млн человек, 200 тыс. учреждений, из них 150 тыс. бюджетных и 50 тыс. частных. Это 10 тыс. издательств, 25 тыс. газет и журналов, 100 творческих союзов и ассоциаций. Это еще и особого рода индустрия — от империй телерадиовещания до маленьких сельских библиотек и клубов.
Развитие современной культуры связано со стимулированием творческой деятельности, положением дел в области образования, коммуникации, науки и техники и т. д. Участие населения в культурной жизни — показатель их включенности в общественную жизнь и процесс развития общества. Поэтому без эффективного осуществления прав на доступ к культурным ценностям и культурной деятельности, в сущности, невозможна не только подлинная культурная демократия, но и реальная политическая демократия.
Для иллюстрации этого утверждения достаточно напомнить, что низкий и падающий уровень образованности молодого поколения в современной России и снижающаяся включенность этого поколения в систему национальных культурных ценностей увеличивают долю электората, ориентирующегося на экстремистские политические доктрины, а недостаточная — и более того, сокращающаяся на наших глазах — диверсификация коммуникационных структур выключает все большую часть населения из общественного диалога. Таковы реалии современной политической жизни в зеркале культурной политики.
Подведем итог. Анализ концепции интеграции культуры России в мировую «глобальную культуру» на основе ее «догоняющего развития», «коммерческой саморегуляции» свидетельствует о неперспективности этой модели культурной политики в сравнении, например, с политикой «культурного консерватизма», направленной на развитие культурной самобытности и культурной идентичности России, ограждение ее от экспансии «глобальной культуры» и осуществляющей патернализм в отношении локальных культур.
106
Отчуждение культуры
Характер воздействия культуры на личность обусловлен углубляющимся разделением труда. Происходит разрыв между узконаправленной деятельностью человека и общим продуктом, суммирующим усилия многих людей, который отчуждается от конкретной личности. Так проявляется феномен отчуждения, свойственный культуре, под воздействием которого меняются жизненные ориентиры личности, доминанта ее развития. Рассмотрим действие этого феномена на примере недалекого прошлого.
Начавшаяся в СССР в середине 1980-х годов перестройка вызвала прилив огромной социальной энергии. Жажда реформ овладела советскими людьми, а в еще большей степени — стремление узнать наконец-то правду о том обществе, в котором они живут. В печати стали появляться публикации, раскрывающие истинное положение дел в различных сферах народного хозяйства, науки, культуры, образования и т.д. Опубликованные данные явно не соответствовали тому, о чем говорилось с трибун партийных съездов. Например, по данным ЮНЕСКО, СССР в середине 1980-х годов находился лишь на 25-м месте в мире по некоторым показателям в сфере образования и культурной активности населения, 29-е место занимал по количеству музеев, 47-е — по производству бумаги. Выяснилось, что симфонических оркестров в СССР в 20 раз меньше, чем, к примеру, в США, театры и музеи посещает менее 10% населения страны, концерты симфонической и камерной музыки — 1%. Быть может, это происходило потому, что в стране практически отсутствовало музыкальное образование: примерно на 130 тыс. общеобразовательных школ приходилось 50 тыс. учителей музыки, имевших в большинстве своем лишь начальное музыкальное образование.
Кинотеатры уже тогда превратились в коммерческие предприятия, деформирующие духовный мир миллионов людей, так как преподносили зрителю, как правило, поделки, далекие от настоящего искусства. При этом 76% доходов кинопроката давали нелучшие зарубежные фильмы. Массовое общественное сознание было поражено безразличием к культурному наследию. Рушились тысячи памятников культуры и истории, горели и гибли уникальные фонды библиотек. СССР не имел ничего, сравнимого с грандиозными культурными центрами Кеннеди в США или Помпиду в Париже, с Библиотекой американского Конгресса. Поражала несопоставимость масштабов музейной сети в СССР и, например, во
107
Франции и Англии. Кроме того, если американцы тогда тратили на образование 12% национального дохода, мы — в пересчете на конвертируемую валюту — 1%. Библиотеки страны оказались заполнены миллионами томов литературы низкого художественного качества. Более 2 млрд книг библиотечного фонда ни разу не были востребованы читателями. Многократным было отставание СССР и в области видеотехники.
С середины 1920-х годов почти прервалась связь с мировой интеллектуальной культурой, так как практически не издавались труды таких выдающихся таких мыслителей XX в., как Н. А. Бердяев, П.А.Флоренский, И.А.Ильин, Г.П.Федотов, не переводились Э. Гуссерль, Г. Марсель, М. Хайдеггер, М. Вебер, X. Ортега-и-Гасет и многие другие.
Такова была картина духовной жизни страны, выявленная в результате анализа сложившейся к началу перестройки социокультурной ситуации. Разумеется, столь трагическое состояние культуры складывалось в течение многих десятилетий и имело глубокие причины внутреннего и внешнего характера, связанные с особенностями текущего столетия.
История России в XX в. оказалась перенасыщена, как никогда прежде, войнами, революциями, социальными и природными катаклизмами. Стремительные изменения в социально-экономических укладах привели к агрессивным формам столкновения разных культур. Проходившее с конца XIX в. в несколько этапов переселение огромных масс народа из деревни в город означало не просто смену жительства, а переход миллионов людей из одной сложной системы культуры в другую. В результате оказался обедненным духовный мир как городского, так и сельского населения. Все это усугубилось особенностями общего развития культуры — преобладанием технократического типа мышления над гуманистическим. Достижения научно-технической революции часто были не только вне поля духовных ценностей, но даже становились порой агрессивными по отношению к человеку.
Одну из самых глубоких внутренних, сущностных причин создавшегося положения в области культуры следует, на наш взгляд, искать в таком сложном социально-философском феномене, как отчуждение. В культуре это и сегодня одна из наиболее острых проблем российского общества. От степени ее объективного научно-социального осознания зависит эффективность культурной политики государства, которая уже по своему определению должна
108
быть направлена на снятие отчуждения во всех сферах жизнедеятельности человека.
Отчуждение есть результат углубляющегося разделения труда, по мере усиления которого увеличивается разрыв между деятельностью человека и продуктами этой деятельности. Ощущения дискомфорта и отстраненности в труде усугубляются разрывом традиционных форм социальности, основанных на патриархальных связях, сложившихся ценностных ориентациях.
Отчуждение в труде порождает изменение в жизненных мотивациях личности: они теряют социально-творческий характер, доминантой их развития становятся жажда потребительства, приспособления и агрессивная пассивность в форме иждивенчества.
«Источник отчуждения, — пишет Б. Ерасов, — внешние человеку силы и обстоятельства, блокирующие осуществление его намерений и подрывающие его внутренние оценки внешнего мира и самого себя. Таким источником могут оказаться рынок и капитал, государство, бюрократический режим, а то и общество в целом как воплощение чуждых человеку норм поведения и образа мышления, сталкиваясь с которыми человек оказывается малозначительным "винтиком", целиком подчиненным общему механизму» [5, 149].
В социокультурном плане источником отчуждения является утрата идентификации личности, проявляемая, по наблюдениям Л. Ионина, как потеря способности вести себя так, чтобы реакции внешнего мира соответствовали намерениям и ожиданиям. Человек видит, что мир перестает реагировать на его действия адекватным образом, как бы перестает отражаться в зеркале социального мира. В результате он становится неузнаваемым для самого себя [7,3-4].
В условиях переходного периода россиянин порой перестает узнавать себя в зеркале той социально-политической реальности, которая его окружает, — настолько она ему чужда и непонятна. И лишь в культуре, в ее народном и классическом варианте он еще находит источник своей национальной самоидентификации.
Традиционно в течение десятилетий советские ученые писали об отчуждении применительно к культуре капитализма. Между тем набирал темпы и остроту проявления процесс отчуждения культуры при социализме. В чем это выражалось?
Во-первых, в отчуждении культуры от труда: культура стала существовать как бы сама по себе и для себя, а работники материального производства постепенно стали относиться к культуре безразлично, как к чуждому, далеко не всегда понятному
109
явлению. Для них была организована особая отрасль духовного производства — культурно-просветительская работа, представляющая собой в большей степени сферу агитационно-пропагандистской деятельности, нежели культуру. Эта работа имитировала культурную деятельность, была скорее «социальной педагогикой», призванной заполнить досуг трудящихся набором квазикультурных мероприятий. Усиливался процесс расслоения культуры по социально-классовому признаку. Трудящиеся довольствовались массовой, «развлекательно-коммерческой» культурой, а интеллигенция — высокопрофессиональной, классической, «элитарной».
Во-вторых, в появлении и бурном развитии «альтернативной» культуры, которая существовала помимо и вне государственных и профсоюзных учреждений. Примером тому может служить развитие жанра авторской песни, возникновение студий, рок-ансамблей и т. п.
В-третьих, развитие административно-командной, бюрократической системы привело в определенной степени к стагнации культуры, ее застою, развитию так называемого соцреалистиче-ского искусства, предназначенного для воспроизводства механизмов тоталитарного этатизма*. На уровне обыденного сознания, в выступлениях публицистов и отдельных ученых отчуждение понималось как наличие в обществе чего-то чуждого, враждебного. И, дескать, стоит только уничтожить эту «аномалию», как сразу же совершится поворот к нормальному, естественному, «правильному» ходу дел. Ведь еще задолго до капитализма, о чем свидетельствуют факты истории, существовали, сменяя друг друга, социальные формы отчуждения, обусловленные конкретными экономическими и духовными предпосылками.
Отчуждение культуры — исторический процесс, включающий в себя разъединение, разрыв некогда единой, целостной синкретической культуры эпохи первобытности и варварства. Расслоение культуры было следствием развития и углубления социальной формы отчуждения, появления частной формы собственности, роста классовых антагонизмов.
Каждый конкретный этап человеческой истории имеет свою форму социально-экономического и духовного отчуждения. Особая форма отчуждения культуры присуща и социализму. Отчуждение при социализме так же неизбежно, как и при капитализме. Это
* Этатизм — направление политической мысли, рассматривающее государство как высший результат и цель общественного развития.
ПО
не аномалия, а естественный процесс, свойственный достигнутому уровню развития общества, и охватывает он не только сферу экономики, но и сферу духовности, культуры. В условиях реального социализма сохранялось отчуждение труда, поскольку трудящиеся массы были отделены от средств производства. Они ни юридически, ни фактически не являлись собственниками. Конечный результат их трудовой деятельности отчуждался от них в пользу различных министерств и ведомств, которые являлись распорядителями условий труда, монопольными владельцами практически всех природных ресурсов и производственного оборудования. Возникло и развилось отчуждение человека и от природы. Таким образом, нарушились связи в единой системе производительных сил: между трудящимися и средствами производства, с одной стороны, и между человеком и природой — с другой.
Отчуждение охватывало и процессы потребления. Оно фактически потеряло свою самостоятельность, автономию и превратилось в придаток производства, так как потребитель лишился возможности выбора, превращался в просителя, заложника производства. А официальная мораль, политика, пропаганда при этом навязывали обществу мнение об иждивенческой функции потребителя, который должен довольствоваться тем, что есть.
В то же время трудящиеся отчуждались и от своих трудовых коллективов, и от занятых в других сферах производства, от которых зависела их постоянная ритмичная производительная деятельность. Поэтому «часть» своего «недовольства», «враждебности» они переносили на работников транспорта, связи, снабжения, от кого непосредственно зависели их труд, условия жизни. Тем самым одни трудовые коллективы ставились по отношению к другим в положение просителей-потребителей, а потому весь производственный процесс превращался в «надэкономический» цикл, где все было построено не на деловых технологических отношениях, а на отношениях просьб, мольбы и заклинаний. Так, экономические отношения подменялись личными, деляческими, облеченными в форму соответствующей «деловой» нравственности.
В докладах и выступлениях, прозвучавших на I и II съездах народных депутатов СССР, неоднократно звучала здравая мысль. Суть ее в том, что для углубления процессов революционного преобразования общества необходимо преодолеть отчуждение трудящихся: крестьян — от земли, рабочих — от средств производства. Для этого следовало осуществить радикальную социально-экономическую реформу, превратить трудящихся в подлинных хозяев,
ill
коллективных собственников промышленных и сельскохозяйственных предприятий.
Дело в том, что в 1920-е и особенно интенсивно в 1930-е годы происходило не преодоление отчуждения крестьян от земли, а рабочих от средств производства, а его трансформация в новые формы. Конечно, тому имелись как социально-экономические, материально-технические, так и социально-культурные, духовные, идеологические основания. Низкий уровень развития производительных сил, доставшийся в наследство, полукрепостнические условия труда в сельском хозяйстве и некоторых отраслях промышленности способствовали сохранению отчуждения.
Революция, по сути своей, должна была ликвидировать старые, крайне обременительные для большинства населения царской России формы отчуждения труда. Однако печально знаменитая в первые послереволюционные годы продразверстка фактически стала новой и тоже весьма обременительной формой отчуждения. Она имела место не только в сельском хозяйстве, но и в промышленности, где особенно заметно дала о себе знать в 1930-е годы. Но все-таки не это самое главное. Отчуждение при социализме не только сохранялось, но и развивалось. Низкий уровень духовности подавляющего большинства масс в сочетании с бурными, организованными и четко направляемыми кампаниями политической активности, ориентированными на разжигание классовой ненависти ко всему «чуждому», «буржуазному», «интеллигентскому», привели к тому, что трудящиеся даже не заметили, как стали отчуждены от «своих» же промышленных и сельскохозяйственных предприятий, от «своей» же «народной» собственности и власти, как произошло полное и окончательное огосударствление всех сфер жизни общества, включая духовную.
Отчуждение труда при социализме было неизбежно. Это результат не только экономического, доставшегося в наследство от капитализма отчуждения, но и итог культурного оскудения. На наш взгляд, именно низкая культура привела к тому, что человек труда даже не заметил отчуждения, не понял того, что с ним произошло, как и когда это случилось. Он стал жертвой той формы идеологического воздействия, появление которой в конце жизни заметил В. И. Ленин и об опасности последствий которой своевременно предупредил партию и народ. Это идеология «пролеткульта», предназначенная для того, чтобы отделить широкие народные массы от интеллигенции — от мировой и отечественной. Классовая борьба, разжигаемая идеологами «пролеткульта» в об-
112
ществе, была направлена не только против культуры, но и против самого пролетариата, так как одурманивала его сознание слепой ненавистью ко всему «не нашему», «не пролетарскому» по своему происхождению, порождала в его сознании несуществующий образ врага, идеологического диверсанта.
В 1920—1930-е годы были созданы культурно-просветительные учреждения, которые превратили творческую деятельность в «культурно-просветителную работу», призванную повышать уровень духовного «обслуживания» населения, т. е. заполнять досуг культурными поделками, называемыми результатами «народного творчества». Произошла дифференциация, точнее — «элитариза-ция»: для одних по-прежнему были доступны театры, концерты, для других — клуб на долгие годы стал единственным «очагом культуры», если учесть, что он «культурно» обслуживал преимущественно тех, кто постоянно проживал в общежитиях, т. е. в антисоциальных и антикультурных условиях.
Трагические последствия для экономики и особенно для культуры имели постоянно нарастающие, практически никем не регулируемые и никак не сдерживаемые лавинообразные потоки миграции миллионов людей из деревень и небольших поселений в большие города. Это неизбежно вело к утрате старой традиционной культуры, ломке привычного образа жизни и хозяйственного уклада, к волюнтаристскому насаждению новой городской, индустриальной культуры. Люди из деревни, вырванные из социального и культурного контекста привычных для них, веками складывавшихся отношений, связей, традиций, теряя старую культуру, не приобретали новую. Приобщение к городу носило формальный, внешний, приспособительский характер, так как переезжали они в город в поисках работы и хлеба, а не в поисках культуры. И без того малообразованная, малокультурная городская среда постоянно пополнялась многочисленными выходцами из деревни, быстро утрачивавшими в новых условиях традиционные стереотипы психологии и идеологии деревенского образа жизни и столь же быстро усваивавшими новые псевдогородские.
Следствием отчуждения культуры в духовной сфере общества стало то, что «китч» как никогда поразил профессиональное искусство, порождая в нем разнообразнейшие «узаконенные» формы. Он широко и, кажется, прочно завладел сферой досуга, включая в свою орбиту даже интеллигенцию.
Отчуждение культуры особенно ярко проявляется в судьбах фольклора. Из естественного состояния крестьянской культуры он
113
превращается в искусственное, заново созданное на профессиональной основе состояние. Почему? Потому что произошло отчуждение труда в результате насильственной индустриализации деревни, ее разрушительной коллективизации. Ликвидация патриархальных форм жизни и творчества в деревне привела к уничтожению фольклора, несмотря на все попытки реанимировать его — законсервировать народные промыслы, возродить фольклорные танцевальные ансамбли и хоровые коллективы.
Таким образом, отчуждение современной культуры, обусловленное углубляющимся и обостряющимся процессом ее расслоения, расчленения на высшую — элитарную, и низшую — массовую, было исторически, социально-экономически и психологически запрограммировано.
Почва промежуточной массовой культуры, во многом ориентированной на примитив и «китч», в том, что она представляет миросозерцание людей, остро ощущающих свою общественную ненужность, культурную неполноценность, психологическую и экономическую неустроенность. Как правило, это люди, оторванные от своей малой родины, ушедшие в большие города в поисках материального благополучия, во имя которого готовы поступиться своим прошлым. Окружающую городскую культуру они боятся, а порой и ненавидят, относятся к ней как к чуждой (в социальном и психологическом отношениях) «интеллигентской» культуре, к которой им не примкнуть и которая их постоянно отторгает. Эти люди социально и экономически не устроены, психологически не защищены и, как следствие этого, агрессивны и нетерпимы. Они чаще всего становятся желанными адептами «китча», «массовой культуры», «примитива».
Факты свидетельствуют, что процесс освоения культуры личностью всегда носил в России фрагментарный, ситуативный характер, что привело в конечном счете к дефициту духовности, породило пассивное потребительское отношение к культуре и к жизни. Люди в большинстве своем не подготовлены к восприятию художественных произведений, тяготеют к примитивным ценностям, «культурным» шлягерам.
Низкий уровень культурных притязаний, тяга определенной части взрослых и молодых людей к развлекательной, точнее, просто примитивной культуре, уход от подлинной культуры к «потребительской» — свидетельства отчуждения культуры в наши дни. Это проявляется и в «разъединении» культуры и образования: на протяжении многих десятилетий она методично изгонялась из
1 14
средней и высшей школы, практически из всех детских дошкольных и школьных учреждений. Образование, лишенное культуры, перестает, как об этом говорит опыт человеческой цивилизации, им быть, становится чуждым личности и обществу, превращается в «ремесло», в систему средневекового натаскивания, в которой учитель выполняет функции мастера, а ученик — подмастерья: один «вдалбливает» знания, другой их механически штудирует. Это ведет к тому, что и человек, и общество перестают испытывать потребность в образовании, основанном на подлинной духовности.
В этом феномене отчуждения личности от «высокой» культуры проявляется одна из характерологических особенностей и современной социокультурной ситуации в российском обществе: очевиден явный приоритет коммуникации над культурой, когда происходит замещение культурных норм (как результата воспитания и образования) формами коммерциализованной стихии массовой культуры. Отсюда и определение потребителя такой культуры — «массовый коммуникант».
«Задача полного "снятия" отчуждения, — писал выдающийся советский ученый Э. Ильенков, — совпадает с задачей создания таких условий непосредственного труда и образования, внутри которых каждый индивидуум — а не только некоторые — достигал бы подлинно современных высот духовно-теоретической технической и нравственной культуры. Ибо только в этом случае он становится подлинным, а не формальным хозяином всего созданного в рамках "отчужденного" мира культуры» [6, 83].
Реализация вышеназванных условий на государственном уровне и есть подлинно демократическая культурная политика, так как лучший метод управления культурой — не прямой, а опосредованный через создание необходимых социально-экономических и политических условий для самораскрытия сущностных сил человека.
■ ВЫВОДЫ
Уровень культуры — показатель развития общества, всех его сфер — политической, социально-экономической и др. Состояние культуры в значительной степени зависит от культурной политики государства.
Как вид социального управления культурная политика представляет собой деятельность субъектов управления по определению и реализации направлений и способов регулирования финансовых, правовых, социокультурных, организационно-управленче-
115
ских и иных процессов функционирования и развития культурной сферы государства в соответствии со стратегически значимыми, универсальными для данной политической системы ценностными ориентациями (идеологическими, политическими, духовно-нравственными, эстетическими и др.). Существуют различные модели культурной политики. Чтобы выбрать наиболее подходящую для определенного этапа развития конкретного общества, необходимо понимать сущность культуры, ее назначение и функции.
Культурная политика призвана обеспечить законодательно фиксированную ответственность государства за охрану культурно-исторического наследия, создания условий для культурной деятельности, а также ограничение его вмешательства в творческий процесс, распространение культурных ценностей и деятельность негосударственных организаций культуры.
Использованная литература
1. Архипов Ю. Разное и вселенское: Письмо немецким друзьям // Литературная газета. 1990. № 42.
2. Бердяев Н. Судьба России. М., 1990.
3. Вехи российской истории / В. В. Привалов, М. И. Барышников, Г. Г. Фруменкова и др. М, 1994.
4. Гуревич А. Я. Социальная история и историческая наука// Вопросы философии. 1994. № 4.
5. Ерасов Б. Социальная культурология: Пособие для студентов: В 2 ч. М., 1994. 4.2.
6. Ильенков Э. Философия и культура. М., 1979.
7. Ионин Л. Идентификация и инсценировка // Социологические исследования. 1995. № 4.
8. Каменец А. В. Культурная политика и современная культурная ситуация. Методологические основы системы управления на федеральном и региональном уровне в сфере культуры // Ориентиры культурной политики. М., 1994.
9. Киященко Н. Н. Политические аспекты самоорганизации в культуре // Теоретические основания культурной политики: Сб. науч. тр. Российск. ин-та культуры. М., 1993.
10. Ключевский В. О. Два воспитания // Ключевский В. О. О нравственности и русской культуре / Сост. Р. А. Киреева. 2-е изд., испр. и доп. М., 2006.
11. Ключевский В. О. Значение Преподобного Сергия для русского народа и государства // Там же.
12. Ключевский В. О. Курс русской истории // Соч.: В 8 т. М., 1958. Т. 4.
116
13. Культурная политика западноевропейских стран и проблемы социального развития // Общие проблемы культуры: Обзорная информация / ГБЛ НИО «Информкультура». М., 1987. Вып. 3.
14. Кухтерин С. Европейская культурам мировое развитие. М., 1987.
15. Лапшина П. Мир искусства: Очерки истории и творческой практики. М., 1977.
16. Лейкина-Свирская В. Русская интеллигенция в 1900—1917 гг. М., 1981.
17. Литературная газета. 1991. 18сент.
18. Лихачев Д. С. Декларация прав культуры. СПб., 1996.
19. Лихачев Д. С. Заметки о русском // Советская культура. 1988. 27 авг.
20. Лоусон Дж. Культурная политика в Голландии // Театр. 1990. № 6.
21. Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973.
22. Морен Э. Что может интеллигенция // Литературная газета. 1989. 2 авг.
23. Моруа А. Шестьдесят лет моей литературной жизни: Сб. статей. М., 1977.
24. Паипс Р. Россия при старом режиме. Нью-Йорк, 1974.
25. Розин В., Жешко И. Культура и культурная политика//Теоретические основания культурной политики. М., 1993.
26. Столяров И. А. Комплексные решения в управлении культурой // Вопросы социального функционирования художественной культуры. М, 1984.
27. Чурбанов В. Б. Культура и формирование личности в социалистическом обществе. М., 1981.
28. Чурбанов В. Б. Новая культурная политика или новая «культурная революция»? М., 1993.
29. Girant A. Cultural development: Experiences and Policies. P., 1983.
30. Canovas F. Sociedad, mecenaz go у cultural // Leviatan. 1990. № 39.
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 294; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!