Характеристика приемов консультанта в директивной группе 11 страница

 

С. (терапевт) отметила, что, судя по описанию, которое мать — миссис Дж. — дала своей дочери Пэтти, у них, по-видимому, существуют какие-то проблемы. Миссис Дж. подтвердила это и сказала, что, как бы там ни было, нужно что-то предпринимать. С. согласилась, говоря: “Но, возмож­но, что в большей степени предпринимать что-то придется именно вам. Как вы обычно заставляете Пэтти, например, идти спать или делать что-нибудь еще?” Миссис Дж. сказа­ла, что обычно она подкупает ее, потому что никакие дру­гие средства не помогают. С. стала рассказывать ей, что дети и их матери приходят сюда, чтобы встретиться с терапевта­ми: ребенок — с одним, а родитель — с другим — и вместе поработать над общей проблемой, которую им не удалось решить в одиночку. И никогда не известно, что именно мо­жет быть сделано, поскольку существует множество вари­антов для каждого конкретного случая. Однако заранее мож­но определить, что значительная доля работы ляжет на пле­чи матери и будет связана с ее действиями по отношению к поведению ребенка в домашних условиях. Миссис Дж. со­гласилась с этим и сказала, что это именно то, чего она ожидала, она знала, что ей просто надо что-то предпринять. Она даже не может навестить своих родных, поскольку у нее та­кой плохой ребенок, и она не хотела бы, чтобы ее родствен­ники узнали об этом. Она засмеялась и добавила: “Немно­гие матери могут сказать такое, но я знаю, что у меня пло­хой ребенок”.

 

В этом кратком фрагменте все внимание в ходе помо­гающих отношений сосредоточено на том, что мать ре­бенка могла бы предпринять по отношению к девочке. И такое определение ситуации становится все более четким с течением времени, благодаря тому, что все высказыва­ния матери рассматриваются не с точки зрения ребенка, а с точки зрения тех сил, с которыми ей приходится стал­киваться при попытке изменения существующихмеждуними отношений.

 

Игровая терапия. По ряду причин игровая терапия мо­жет показаться чем-то совершенно отличным от консуль­тирования студентов, терапии родителей или взрослых людей. По структуре она довольно проста, и то, что мы сказали об определении терапевтических взаимоотноше­ний, в равной степени относится и к игровой терапии. Наиболее заметное отличие заключается в том, что в иг­ровой терапии взаимоотношения определяются большей частью через действия, нежели словами. Дружеский ин­терес терапевта и эмоциональное внимание к ребенку проявляются посредством множества малозаметных действий. Доверительные отношения устанавливаются посте­пенно, по мере того как ребенок пробует все более сме­лые и решительные действия и понимает, что они прини­маются. Часто после какого-то очередного агрессивного акта, такого, как разбрызгивание воды, громкий крик или “причинение боли” кукле, ребенок бросает виноватый взгляд, ожидая какого-то наказания или неодобрения. Когда ничего подобного не происходит, он постепенно привыкает к такому новому типу отношений, где многое позволяется и что совсем непохоже на его привычный жизненный опыт. Тот факт, что это его время, которое используется так, как он захочет, без принуждения, ука­заний или насилия, также усваивается им через опыт этой свободы, в отличие от вербального определения. Слова играют большую роль здесь только при установлении ог­раничений. Ребенок узнает, что существуют временные рамки для этого опыта, что существует некий предел эмо­циональной вовлеченности, поскольку терапевт видит и других детей в подобной ситуации, и что есть допустимые границы деструктивных действий. Поскольку в связи с проблемой установления определенных ограничений в терапевтической ситуации возникает ряд вопросов как в отношении ребенка, так и взрослых, мы обсудим это бо­лее подробно.

 

 

Проблема ограничений

 

Может показаться, что дискуссия по поводу четко ус­тановленных ограничений в терапевтической ситуа­ции — это в чем-то искусственная и вовсе не обязатель­ная процедура. Но это весьма далеко от истины. В каж­дой терапевтической ситуации есть свои ограничения, и терапевт-любитель, к своему огорчению, может обна­ружить огромное их количество. Терапевт хочет быть источником помощи для ребенка в ситуации консуль­тирования, хочет каким-то образом проявить свой ин­терес к подростку. Если ребенок просит подарить ему что-то, должен ли консультант идти на это? В какой мо­мент он должен остановиться? Если ребенок хочет фи­зической нежности, следует ли терапевту проявить ее? Если да, то необходимы ли тут ограничения? Если ребе­нок хочет, чтобы консультант заступился за него перед родителями или учителями, должен ли он это делать? Как часто? Один трудный подросток захотел понаблюдатьзаконсультантом в туалете. Разрешить ли ему это? Други­ми словами, в любой терапевтической ситуации — будь то взрослый или ребенок — клиент высказывает свои просьбы, выражает ожидания, по отношению к которым консультант должен занять определенную позицию. Любитель или недостаточно опытный консультант, име­ющий вполне благие намерения, обеспокоенный тем, чтобы не обидеть клиента, склонен соглашаться со все­ми этими требованиями, делать практически все, что клиент будет воспринимать как помощь. Он идет на это до тех пор, пока запросы, касающиеся времени, внима­ния, любви или ответственности, не возрастут до такой степени, что консультант уже будет не в состоянии их выполнить. Тогда его внимание или желание помочь пе­реходит в отчуждение и антипатию. Он обвиняет своих клиентов и отвергает их. В результате клиент чувствует, что еще один человек предал его, что еще один человек, который выдавал себя за способного помочь, на самом деле не справился с этим. Клиент может ощутить ост­рую, иногда не проходящую обиду из-за этой неумелой попытки консультирования.

Поэтому любая терапевтическая ситуация имеет свои ограничения. Единственный вопрос — четко ли опреде­лены эти границы, понятны ли они клиенту и помогают ли они в работе? Или же клиент в момент острой нужды вдруг неожиданно обнаруживает эти ограничения и вос­принимает их как барьеры, воздвигнутые против него? Очевидно, что первый вариант предпочтительнее. Давайте рассмотрим, каковы самые общие формы подобных ог­раничений.

 

Ограничение ответственности. Одно из ограничений, которое консультант должен четко обозначить, — степень принимаемой на себя ответственности за проблемы и по­ведение клиента. В соответствии с гипотезой, выдвину­той в первой главе, ясно, что ответственность эффектив­нее всего оставлять за клиентом. Одна из самых распрос­траненных проблем психотерапии и один из наиболее важных моментов стимулирования роста, если действо­вать конструктивно, — это настойчивое желание клиен­та, заключающееся в том, чтобы консультант взял на себя его проблемы. Например, миссис Д. обратилась за помо­щью вместе со своей двенадцатилетней дочерью, которая не ладила со своей сестрой, плохо училась в школе, без­дельничала и проводила время в мечтаниях, и, что бы ни говорила ей мать, она ни на что не реагировала. После первой консультации, носившей диагностический харак­тер, миссис Д. решает прийти к терапевту вместе с доче­рью. Вот отрывок из ее первой беседы с терапевтом (фо­нограмма).

Женщина повторяет свои жалобы, подчеркивая, что Салли не думает о своих обязанностях. Она продолжает:

 

С. Другие девочки в семье просто замечательные, то есть я имею в виду — они вполне нормальные и приспособлен­ные. У них есть свои промахи и успехи, бывает подавленное состояние, но бывает и радостное — ну, вы понимаете, ни­чего экстраординарного, и с ними так легко ладить, они очень хорошо учатся в школе, просто прекрасные девочки. Но Салли...

К. Но Салли?..

С. Маленький дьяволенок! Она сводит меня с ума! Итак, если вы хотите о чем-то спросить у меня, я буду отвечать, стараясь изо всех сил.

К. Хорошо, миссис Д., почему бы вам не рассматривать эту встречу, так же как и последующие, как простую беседу, когда мы можем просто поговорить об этом, вместо того, чтобы мне задавать вам вопросы и выслушивать ваши отве­ты. Другими словами, вы, вероятно считаете, что рассказа­ли о Салли и о других детях все, но вряд ли это так; я хочу сказать, что здесь как раз то место, где вы и я можем просто поговорить о ваших проблемах.

 

Из этого отрывка мы видим, что женщина явно пыта­ется передать инициативу и, по мере вовлечения в свою проблему, ответственность в руки консультанта. Она бу­дет отвечать на вопросы, пока он будет решать проблему. Однако краткого объяснения специфики их взаимоотно­шений вполне достаточно, чтобы начать конструктивное обсуждение проблем поведения Салли и ее собственных установок по этому поводу. Тем не менее к концу беседы вопрос ответственности возникает снова. Мать постоян­но подчеркивала то, что Салли никогда не удастся чего-то достичь, если она не закончит среднюю школу. Про­должение записи:

 

К. Вы считаете, что будущее Салли не так уж безоблач­но? (Пауза.)

С. Да, но она могла бы попытаться измениться, чтобы избежать подобных неприятностей.

К. А вы одна из тех, кто сомневается в этом, не так ли?

С. Нет, я не сомневаюсь, но — но дело в том, что хочет­ся, чтобы твои дети добились чего-то большего, чем просто плыли по течению.

К. Да, вы хотите, чтобы это случилось с Салли, но не ве­рите, что это возможно?

С. Нет, я верю, но если бы вы только смогли найти то, что заставит ее осознать, что ей следует обращать внимание на некоторые вещи...

К. Вы думаете, мы смогли бы это сделать?

С. Э... ох, я не могу этого сделать. Я пыталась годами, и учителя в школе — тоже, и помощь ваших коллег нам пред­лагали, и мы думали, вот — вы изучили предмет и должны были... если я правильно понимаю цель нашей беседы, вы должны найти то, что нужно. Я немного изучала психоло­гию и понимаю, что это то, к чему люди должны прислушиваться, но я не могу представить себе, как достучаться до нее, и учителя в школе тоже не могут.

К. И вы, видимо, думаете, что вы уже перепробовали все возможное?

С. Да.

К. То есть все зависит от нас...

С. Да, м-м. Я хотела бы отдать все в ваши руки, потому что... ну... если вы не сможете обнаружить то, что беспокоит ее, какую-то скрытую причину или что-то в этом роде, тог­да нам просто придется оставить все как есть — пусть делает все, как хочет.

К. И если мы не найдем чего-то, что сможет помочь, то...

С. Тогда будем делать то возможное, что в наших силах.

К. Тогда вернемся к тому, с чего мы начали.

С. Да.

К. Вот Салли, и для нее ничего нельзя сделать...

С. Ну, я не знаю, я бы не сказала — вам нравится все пре­увеличивать (смех), все представлять в черном цвете.Нет, я бы не сказала, что все так плохо, как, похоже, вам представ­ляется.

 

Перед нами прекрасный пример настойчивости, ко­торую демонстрирует клиент, пытаясь все-таки перело­жить решение проблемы на плечи консультанта. Однако в конце эпизода консультант, будучи недостаточно опыт­ным терапевтом, ведет себя весьма неудачно. Вместо того чтобы помочь матери осознать, что она не может оставить решение проблемы консультанту, как бы ей ни хотелось этого, и что консультант не будет брать на себя такую от­ветственность, как бы он ни стремился помочь ей, он сво­дит весь разговор к обсуждению возможных причин по­ведения Салли. Соответственно, терапевтический процесс временно теряет направление. Если бы он исполь­зовал момент для того, чтобы дать понять женщине, что помощь, которую он может предложить ей, заключается в том, чтобы способствовать ее осмыслению собственно­го отношения к проблемам Салли, а также, чтобы найти способы, позволяющие матери управлять своим отноше­нием наиболее конструктивно, то был бы затронут весь­ма плодотворный в терапевтическом смысле вопрос. Жен­щина смогла бы осознать, что данная терапевтическая ситуация служит только для получения ею необходимой помощи для установления контакта с Салли, подобно тому, как согласно ее ожиданиям Салли должна вынести нечто подобное из терапевтического контакта с другим консультантом. Тогда бы она могла именно так воспри­нимать терапию и пойти дальше в осознании собствен­ной роли в данной ситуации. (Или она могла бы отказать­ся от подобной терапии, что было бы вовсе нежелатель­но, но все же конструктивно, чем ее дальнейшее движе­ние по ложному пути.)

Весьма кстати проиллюстрировать на другом примере последствия неудачной попытки установить границы от­ветственности в терапевтической ситуации. Высокоода­ренный первокурсник, двадцати одного года, привлек к себе внимание своего преподавателя, так как опаздывал на занятия, пропускал уроки, плохо учился, несмотря на прекрасные способности. Преподаватель напоминал ему несколько раз о его учебных обязанностях, которыми юноша пренебрегает, и в конце концов назначил ему встречу для беседы с консультантом. Дик пришел на се­анс не в назначенное время, и, когда консультант обра­тил его внимание на это, Дик попросил организовать бе­седу прямо сейчас. Просьба была принята, и он проговорил о своих проблемах целых три часа. После этой беседы Дик опять пропустил занятия и под предлогом обычного визита с целью возвращения книг опять остался погово­рить. Перед нами отчет консультанта.

 

Поговорив немного о каких-то пустяках, Дик опять погру­зился в свои проблемы, связанные с медлительностью, рас­сеянностью и т. д. Когда я спросил, что он собирается пред­принять в связи с этим, он объявил, что это моя работа, и что я, наверное, и до него проделывал то же самое со мно­гими людьми, и что мне, вероятно, будет приятно наблю­дать, как кто-то еще успешно выйдет из такого беспорядоч­ного состояния, в котором он находится. Когда я возразил, он сказал, что, конечно, мне не стоит беспокоиться, если я не хочу. Но он надеется, что я именно это имел в виду, когда говорил, что я здесь для того, чтобы помогать, где бы по­мощь ни потребовалась. Когда я мягко намекнул ему, что я не могу думать за него, что ему следует это делать самостоя­тельно, он напомнил мне, что ему не удавалось самому пе­ределать себя все эти годы, что он надеется, что мне будет интересно и т. д. Дебаты закончились вничью.

 

Ясно, что это случай весьма посредственного консуль­тирования. Как консультант мог допустить ситуацию, в которой возможны такие разговоры? Ответ, главным об­разом, нужно искать в полном отсутствии всяких попы­ток определить либо словами, либо действиями круг обя­занностей консультанта. Терапевт взял на себя ответствен­ность за учебные обязательства студента, за его пропуск назначенного сеанса и согласился помочь в любых ситуа­циях, когда ему потребуется помощь. Студент усвоилэто, полностью завладел ситуацией, определив время для се­ансов и их продолжительность, и в довершение всего еще и потребовал, чтобы консультант решил все его пробле­мы. Консультант вынужден был защищаться, не желая признавать того, что Дик зашел слишком далеко, поэто­му принялся дискутировать о том, какую именно ответ­ственность должен принять на себя студент, вместо того чтобы помочь юноше осознать свое желание быть полно­стью зависимым, паттерн, который уже проявился в его реакции на учебные ситуации. Неудивительно, что при следующей встрече юноша захотел, чтобы консультант действовал как его секретарь.

 

Он вошел крайне возбужденный и спросил меня — не могу ли я найти кого-то, кто смог бы стенографировать за ним все его мысли и потом восстановить все для завтрашней га­зеты? Не мог бы я это сделать? Нет? Тогда не мог бы я по­слушать его, пока он будет излагать свои идеи?..

 

Теперь уже студент чувствует, что он полностью управ­ляет ситуацией. Но это уже ни в коем случае не терапия. Ситуация стала очередной ареной, где он может реализо­вывать свои привычные паттерны. Если бы были установ­лены соответствующие ограничения, то могла бы возник­нуть ситуация, при которой Дик пытался бы пустить в ход свои обычные модели поведения, но ему помогли начать осознавать их, а не поощряли бы его стремления к зави­симости и господству.

 

Ограничение времени. Отдельного упоминания заслу­живает вопрос временных ограничений. Временные рам­ки обсуждались различными авторами так, будто они име­ют какой-то мистический смысл. Конец сеанса рассмат­ривался как разлука, приобретающая символический смысл травмы разлучения при рождении. Несмотря на то, что подобные взгляды могут содержать в себе элемент истины, маловероятно, что такие умозрительные заклю­чения могут принести реальную пользу. Временные огра­ничения для терапевтической ситуации, как и любые другие ограничения, нужны для того, чтобы снабдить ситуа­цию консультирования всеми разнообразными аспекта­ми жизненной ситуации. Временные рамки задают произвольные человеческие ограничения, к которым клиент должен научиться приспосабливаться. Несмотря на то, что это, возможно, микроскопически ничтожный вопрос по сравнению с проблемами реальной жизни, все равно от­ношение к временным ограничениям позволяет про­явиться всем тем чувствам и поведенческим стереотипам, посредством которых индивид реагирует на более важные проблемы. Клиент может оказывать сопротивление по отношению к этим рамкам и самому терапевту. Он может обижаться, рассматривать эти ограничения как очевид­ное неприятие его со стороны терапевта. Он может пы­таться, как в только что описанном случае, отбросить любые рамки и управлять ситуацией. Он может отомстить за это, опоздав на следующий сеанс или вообще не прий­ти на него. Несмотря на то, что он может реагировать на это разными способами, которые вполне естественны для его личностной манеры поведения в реальной жизни, есть одно большое отличие. В терапевтической ситуации те­рапевт не обсуждает этот вопрос и не реагирует на такое поведение клиента эмоционально. Он просто пытается прояснить чувства индивида, скрывающиеся за таким его поведением. Более подробно мы рассмотрим это в следу­ющей главе.

Опыт показывает, что терапия гораздо успешнее про­двигается вперед, если временные ограничения приняты и их придерживаются обе стороны. Но это не означает, что им следуют с жесткой неизбежностью. Консультиро­вание — это человеческое взаимодействие, а не механи­ческий процесс. Было бы лучше сказать, что эти ограни­чения сохраняются с полным пониманием того, что кли­енту хотелось бы их нарушить.

Типичный пример детской реакции на временные ог­раничения в терапевтической ситуации представляетсобой случай с Тэдди, семилетним мальчиком. Его привели в исследовательское учреждение для наблюдения по просьбе отдела работы с несовершеннолетними при суде по причине его неуправляемости, вспышек гнева и раз­дражительности. Его мать вынуждена была обратиться в суд, так как не могла с ним справиться. Ниже приводятся отрывки из второй и третьей терапевтической беседы, хотя у психолога было еще несколько контактов с ним в изо­ляторе. Он играет в игру, где требует, чтобы психолог счи­тала, сколько раз он нажмет на курок игрушечного пис­толета. Когда он замечает, что она делает пометки, он тре­бует, чтобы она считала все время:

 

К. Ты хочешь, чтобы я все свое внимание обратила на тебя, не так ли?

С. Да. (Продолжает свою игру.) К. Я не могу считать в то время, когда пишу.

С. А зачем это тебе?

К. Тебя злит, когда я это делаю?

С. Нет, не злит. (Пауза.) Сколько времени?

К. Десять минут прошло. У тебя есть еще десять минут. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь, даже если полчаса еще не пройдут.

С. (Очень решительно.) Нет! (Начинает стрелять по двум солдатам, которых положил на пол.) Время закончилось?

К. Нет, у тебя есть еще десять минут.

 

Хотя трудно сказать что-то позитивное относительно такого короткого отрывка, все далее сказанное представ­ляется довольно существенным. Первоначально Тэдди настроен положительно, демонстрируя свое желание зав­ладеть полностью вниманием терапевта. Когда он видит, что ее заинтересованность в нем все же не позволяет ему управлять ею, он начинает злиться. Он не осмеливается открыто выражать свой гнев, даже когда ему предостав­ляется такая возможность. Именно поэтому в этом месте он думает о том, чтобы уйти, что является косвенным выражением враждебности. Консультант не прогоняет его, но и не уговаривает остаться. Это время принадле­жит ему, и он может использовать его по своему усмотре­нию. Вот именно такой способ предоставления свободы внутри определенных рамок становится помогающим. Справившись с этим маленьким инцидентом, Тэдди бо­лее адекватно воспринимает тот факт, что потребность во внимании и негодование по отношению к объекту его привязанности, желание уйти и желание остаться — все это части его самого, и он должен управлять ими сам. Его стрельба по солдатам — это выход его чувств. Он продол­жает вести себя агрессивно, переспрашивая, который час. Когда консультант сообщает ему наконец, что время ис­текло, Тэдди отвечает: “Нет, не истекло”, но откладывает игрушки и уходит, говоря в ответ, что ему хотелось бы прийти на следующий день.

---

Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 251; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!