Семнадцать пунктов Асакуры Тосикагэ. 1 страница

Об этой книге

Весной 1592 года войска некогда могущественного клана Такэда были почти полностью уничтожены. Армия противника в десять раз превосходила силы клана. Предводитель клана сбежал, а его войска были обращены в бегство. Бывший долгое время и немилости воин Цутия Содзо¹ со словами: «Где же теперь те, кто ежедневно произносили храбрые речи?» одни вышел на поле боя и погиб в сражении, исход которого был очевиден.

В 1944 году, поздней осенью, лейтенант воен­но-морских сил Японии Тэси Харуо находился на небольшом острове в Тихом океане. Однажды его гарнизон получил по радио сообщение о том, что крупное американское соединение движется к Филиппинам, уничтожая по пути все японские гарнизоны. Возможность бегства даже не обсуждалась. Лейтенант проверил, безупречно ли вы­глядит его форма, и приготовился встретить смерть.

*

Эти два события случились в эпохи, очень далекие друг от друга, но имеют одно объяснение — оба японских воина, средневековый и современ­ный, поступали в соответствии с бусидо — непи­саным кодексом поведения воина в обществе, сводом правил и норм «истинного», «идеального» воина, философией, корни которой уходят далеко вглубь истории.

Слово бусидо состоит из трех иероглифов, первые два составляют слово буси — единствен­ное слово из нескольких имеющихся в японском языке для обозначения понятия, наиболее точно передающего сущность воина.

В первом иероглифе «бу» ключом является иероглиф со значением «останавливать».

А второй частью знака — сокращенный вари­ант идеограммы, обозначающей «копье».

Древний китайский словарь Шу Вэнь дает следующее пояснение: «Бу заключается в способности подчинить себе оружие и, следова­тельно, остановить копье». В другом древне­китайском источнике (книге Цзы Чуань) мы находим более подробное толкование, в котором говорится, что бу включает в себя бун, то есть литературу, каллиграфию и в более широ­ком смысле все невоенные искусства.

Бу запрещает насилие и подчиняет оружие — «останавливает копье».

Иероглиф «си» в современном японском языке имеет значение «военный», «воин», «мужчина» и даже «благо­родный человек». А первоначально, в Китае, этим словом определялись люди, которые обла­дали мастерством в определенной сфере и зани­мали свое положение в обществе благодаря учености, однако готовы были взять в руки оружие, когда это необходимо.

Таким образом, буси — это человек, способ­ный сохранять мир как с помощью искусства, так и военными средствами.

Третий иероглиф — «до» — обозначает Путь — важнейшее для большинства восточных философий понятие, в данном случае объединяющее эти на первый взгляд несовмести­мых качества — бун и бу, в образе жизни «идеального» человека.

*

Общество японского средневековья было феодальным, в нем каждый имел своего господина и обязан был ему служить. Поэтому «идеальному» человеку в жизни надлежало выполнять именно функции слуги, или самурая.

Начиная с середины периода Хэян² самураи (буквально это слово означает — «тот, кто при­служивает знатному человеку») стали охранять высшую знать и поэтому всегда были вооружены. Поскольку слуг все чаще набирали из сословия воинов, термин самурай к концу 12 века стал пол­ным синонимом слова буси. В дальнейшем поня­тие самурая ассоциировалось лишь со слугами

крупных феодалов, происходившими из высшего и среднего эшелонов военного сословия, име­вшими отношение к управлению государством или кланом.

К началу 13 века можно отнести возникнове­ние буси как класса. Любопытно, что образ аристократа-воителя, типичный для древних хроник, отвечает действительности не целиком, поскольку ряды самурайского сословия укреплялись за счет представителей низших классов — пеших воинов асигару. Они не были так образованны, как имевшие аристократическое или даже император­ское происхождение предводители военного сословия, и не имели тех средств, которыми рас­полагали их вышестоящие соратники. Тем не ме­нее, многим из асигару удавалось подняться по социальной лестнице и войти в верхнюю прослойку класса буси лишь благодаря выдающимся способ­ностям воина. Это явление было особенно харак­терным для Периода Сражающихся Царств (Сэнгоку дзидай) — внутренней войны, которая длилась с 1467 по 1568 гг. В течение этого вре­мени практически непрерывно на территории Японии возникали вооруженные конфликты между землевладельцами, каждый из которых стремился установить полный контроль над своей террито­рией. В 1568 г. Ода Нобунага, сын одного из даймё³, сделал успешную попытку положить на­чало воссоединению страны. После его смерти Тоётоми Хидэёси завершил этот процесс. Тоётоми Хидэёси, выходец из низкого сословия, сумел достичь выдающихся успехов, более того — стать самым влиятельным правителем в стране. По иронии судьбы, именно он указом от 1591 года запретил переходы из одного сословия в другое, и ограничил все японское общество рамками четырех классов — воинов, землевладельцев, ремесленников и торговцев.

*

Тексты, вошедшие в эту книгу, написаны представителями сословия воинов, и адресованы они также воинам. Здесь самураи рассказывают об идеалах своего сословия, но преследуют они при этом и вполне реальную цель — обеспечить стабильность и дальнейшее существование клана. Поэтому эти наставления старших молодым так искренни и полны жизненной энергии. Они были написаны ие для того, чтобы приятно проводить время за их чтением, а прежде всего — чтобы ими пользоваться. Однако, это вовсе не наборы

сухих инструкций, и литературная ценность этих текстов несомненна.

Проблема важности литературной подготовки для воина затронута во многих произведениях, вошедших в эту книгу. Сиба Есимаса (1350— 1410) в вопросах, связанных с культурой воина, был, пожалуй, наиболее красноречив и убедите­лен. Всю свою жизнь Сиба активно участвовал в военной и политической борьбе, но все же всегда находил время для занятий каллиграфией и изу­чения поэзии. В своем наиболее известном произ­ведении «Тикубасё», которое он написал в изящ­ном классическом стиле, Сиба Есимаса убеждает своего читателя, что стремление быть образован­ным не утратило актуальности для сам баллады («гунки моногатари»)урая со времен написания Хэйкэ Моногатари (около 1200 г.), эпической военной, прославлявшей идеал высокооб­разованного воина, способного достигнуть совер­шенства как в литературе и искусстве, так и в во­енном мастерстве.

Несколько отличается взгляд на этот вопрос, например, у Като Киёмасы (1562—1611). В ин­струкциях для своих самураев «независимо от звания» он поощряет учение, однако предельно четко ограничивает рамки того, что следует изу­чать. В его посланиях говорится, что необходимо читать книги по военному делу, особое внимание уделять таким добродетелям, как преданность хо­зяину и почитание родителей. Зато занятия поэзией запрещаются: «Мужчина неизбежно уподобится женщине, если откроет сердце для подобной утонченной изысканности. Если ты во­ин, ты должен стремиться крепко держать в ру­ках длинный и короткий мечи и умереть». Также Като запрещает самураям заниматься танцами Но⁴; поскольку танцы не имеют отношения к во­енному искусству — воин, который занимается танцами, роняет свое достоинство, а значит обя­зан совершить сэппуку, то есть убить себя.

Однако несмотря на такое различие взглядов касательно образования, никто не ставил под со­мнение тот факт, что одного военного мастерства недостаточно для полной гармонии воина.

*

Сэппуку — ритуальное самоубийство — занимает особое место в мировоззрении самураев. Особенно ярко это видно из Хагакурэ, сочинения Ямамото Цунэтомо.

Европейцам этот ритуал лучше известен под названием харакири. Оба слова записываются одними и теми же иероглифами —

Разное их прочтение обусловлено тем, что в одном случае иероглифы произносятся согласно китайскому чтению (сэппуку), а в другом — со­гласно японскому (харакири). Первое в Японии используется гораздо чаще, чем имеющее оттенок просторечия второе.

Самурай должен был совершить сэппуку, ког­да осознавал, что, согласно бусидо, его душа больше не может оставаться в теле. А согласно учению Дзэн основным жизненным центром чело­века считается не сердце, а брюшная полость. Та­ким образом, разрезая себе живот, воин выпускал душу из тела. Совершалось это всегда по требованию чести. Причиной могло быть оскорб­ленное достоинство воина, необходимость сохра­нения тайны или честного имени (своего и особен­но господина), приказ господина совершить этот ритуал (в наказание или по любой другой причине), смерть господина, нежелание быть взя­тым в плен, лишение возможности применения своих профессиональных навыков воина.

Как разновидность сэппуку долгое время су­ществовало явление дзюнси или цуйфуку — «са­моубийство вослед»: когда добровольно уходил из жизни господин, самурай спрашивал позволе­ния совершить сэппуку вместе с ним. Отказ хозя­ина в этой ситуации обрекал слуіу и всех его по­томков на бесчестье. Сэппуку совершалось также в знак протеста против какой-либо несправедли­вости для сохранения чести самурая либо как жертва во имя идеи.

В период Эдо (1603—1807), когда обряд сформировался окончательно, основанием для со­вершения сэппуку мог также служить официаль­ный приговор суда.

Сэппуку совершалось особым кинжалом — кусунгобу, имевшим длину около 25 см, или вакидзаси — малым самурайским мечом. В слу­чае крайней необходимости самурай мог восполь­зоваться и большим мечом, взяв его за обернутое в ткань лезвие.

Рядом с самураем, совершающим сэппуку, обязательно должен был присутствовать кайсяку.

роль которого мог взять на себя лучший друг, ученик или родственник. После того как самурай вонзал кинжал в живот, кайсяку должен был од­ним взмахом меча отрубить голову воину, чтобы прекратить его мучения. Приемы сэппуку были канонизированы и преподавались с детства.

Такие представления о самоубийстве способны привести в ужас современного европейца, при­выкшего к мысли о том, что жизнь человеку дается всего один раз. Однако здесь необходимо помнить, что древние японцы верили в много­кратное перерождение, и достойный уход из жиз­ни считали важным основанием для нового лучшего рождения.

*

Настоящее издание состоит из двух частей.

В первой публикуются фрагменты глав вышедшей в 1716 году книги в одиннадцати томах Хагакурэ, название которой можно перевести как «Сокры­тое в листве». Автором этого произведения, ставшего своего рода «священным писанием» для японских воинов, был Ямамото Цунэтомо — монах, в прошлом самурай, который, прослужив своему хозяину — даймё Набэсима Наосигэ, десять лет, после его смерти стал буддийским священником.

Тексты, которые вошли во вторую часть этого издания, представляют собой какун и юикаи — соответственно внутренние правила самурайских кланов и адресованные потомкам наставления, написанные главами династий самураев.

Сочинения, вошедшие в нашу книгу, можно воспринимать по-разному. С одной стороны, это исторические памятники — документальные свидетельства умонастроений далекой эпохи.

С другой, можно отнестись к ним как к литера­турным произведениям, дающим возможность ближе познакомиться с одними из наиболее выда­ющихся и интересных людей в истории Японии.

А можно искать в них одну из духовных основ современной японской культуры или пытаться с их помощью по-новому взглянуть на наши собственные ценности. Одно бесспорно: написанные в далеком прошлом, писания японских самураев полны столь могучей энергии, что даже в наш век информационной пресыщенности невозможно не поддаться воздействию этих простых, но удивительно ярких произведений.

Тарас Улищенко

Примечания

¹ Во всей книге соблюдается традиционный порядок на­писания японских имен, согласно которому фамилия нахо­дится на первом месте.

² То есть с начала 11 в. Период Хэян длился с 794 по 1185 гг.

³ Дайме (букв, «великий землевладелец») — феодаль­ный владыка.

⁴ Таней Но — часть традиционного японского театра Но, исполняется в масках исключительно мужчинами.

Из 240 существующих пьес 100 были иаписаны Дзэами (1363—1441), к периоду жизни которого приписывают и возникновение театра Но. Одиой из эстетических осиов Но является учение Дзэн, однако многие пьесы строятся иа сюжетах из древней японской мифологии.

Хотя само собой разумеется, что самурай должен помнить о Пути самурая, похоже, все мы нерадивы. И поэтому, если бы кого-нибудь спросили: «В чем истинный смысл Пути самурая?», мало кто смог бы сразу ответить на этот вопрос. Причина в том, что нет гото­вого заранее ответа. Отсюда можно судить о том, что человек не помнит о Пути самурая.

Ямамото Цунэтомо.

Хагакурэ. Сокрытое в листве.

Из первой главы.

Нерадивость непростительна.

*

Путь самурая обретается в смерти. Когда для выбора имеются два пути, существует лишь быстрый и единственный выход — смерть. Это не особенно трудно. Будь тверд в своей решимости и иди вперед. Рассужде­ния о том, что умереть, не достигнув своей цели, значит умереть собачьей смертью,— это досужая болтовня себялюбивых людей. Когда ты стоишь перед необходимостью вы­брать жизнь или смерть, то достигнешь ты своей цели или нет, уже не важно.

Каждый из нас хочет жить. И по большей части мы строим свои рассуждения в соответ­ствии с нашими предпочтениями. Но не до­биться своей цели и продолжать жить — это трусость. Здесь нельзя ошибиться. Умереть, не достигнув цели, — это действительно собачья смерть и фанатизм. Но в этом нет бесчестья. В этом суть Пути самурая. Если, укрепляя свое сердце решимостью каждое ут­ро и каждый вечер, человек сможет жить так, словно тело его уже умерло, путь будет для него свободен. Вся его жизнь будет безупреч­на, и он добьется успеха на своем поприще.

*

Хороший слуга, прежде всего, думает о своем господине. Это высшая категория слуг. Если человек принадлежит к известно­му роду, история которого насчитывает не одно поколение, важно, чтобы он глубоко осознал долг перед своими предками, отдал своему господину тело и душу и искренне по­читал его. Еще большая удача, если, ко всему прочему, человек обладает мудростью и та­лантом и умеет ими правильно пользоваться. Но даже человек, ни на что не пригодный и чрезвычайно неловкий, будет надежным слугой, если только в нем есть решимость ис­кренне заботиться о своем господине. Само по себе наличие мудрости и таланта принесет лишь самую малую пользу.

*

В соответствии со своей природой люди делятся на тех, чей разум быстр, и на тех, ко­му нужно время на то, чтобы собраться с мыслями и подумать. Если человек подхо­дит к рассмотрению вопроса серьезно, не ду­мает о своей выгоде и выполняет четыре обе­та самураев клана Набэсима¹, его посетит удивительная мудрость, независимо от досто­инств или недостатков, которыми он наделен от природы.

Люди полагают, что могут разобраться в глубоких материях, если хорошенько над ними подумают, но они мыслят неправильно

и ничего не добиваются, потому что размыш­ления эти касаются лишь их собственных интересов.

Привычки глупца трудно превратить в само­отверженность. Однако когда возникает за­дача и нужно ее решить, то, если на время забыть о ней, укрепить в своем сердце реши­мость выполнить четыре обета и приложить усилия, не слишком отклонишься от своей цели.

*

По большей части мы действуем, полага­ясь лишь на нашу собственную прозорли­вость, и вследствие этого мы стремимся к собственной выгоде, отворачиваемся от здравого смысла, и все идет не так, как сле­дует. С точки зрения сторонних людей такой подход свидетельствует о своекорыстии, ма­лодушии, узости мышления и приносит мало пользы. Когда человек не способен на истинное понимание, хорошо посоветоваться с кем-нибудь, кто обладает здравым смыслом. Совет­чик поступит так, как требует Путь, приняв решение после искренних и бескорыстных раздумий, поскольку лично его самого это не касается. Другие люди посчитают, что такой подход к решению вопросов имеет сильные корни. Решение, принятое с помощью дру­гих, можно уподобить большому дереву, ко­торое имеет множество корней. Разум одного человека подобен дереву, которое просто во­ткнули и землю.

*

Мы узнаём о словах и деяниях людей бы­лых времен для того, чтобы довериться их мудрости и не поддаться своекорыстию. Ког­да мы отказываемся от собственной предвзя­тости, следуем наставлениям древних и сове­туемся с другими людьми, все идет хорошо и удачно. Господин Кацусигэ почерпнул муд­рость у господина Наосигэ. Об этом упомя­нуто в Оханасикикигаки. Мы должны быть благодарны ему за его заботу.

Был один человек, который взял к себе в услужение своих младших братьев, и когда он посещал Эдо или район Камигата, то брал их с собой. Поскольку он ежедневно совето­вался с ними как по личным, так и общест­венным делам, то, как рассказывают, он ни разу не потерпел неудачи.

*

Сагара Кюма полностью отдался служе­нию своему господину и служил ему так, словно его собственное тело уже было мерт­во. Таких найдется один человек на тысячу.

Однажды в поместье Мидзугаэ господина Сакё проходила важная встреча, и Кюме бы­ло приказано совершить сэппуку. В то время в Осаке на третьем этаже загородной рези­денции господина Таку Нуи располагалась чайная комната. Кюма снял это помещение и, собрав простолюдинов, устроил кукольное представление. При этом он сам управлял одной из кукол и вместе с остальными пил и веселился день и ночь напролет. Поскольку окна выходили на поместье господина Сакё, своими действиями Кюма причинил большие неудобства. Задумав это и приводя свою за­тею в исполнение, он благородно думал лишь о своем хозяине и был полон решимости совершить сэппуку².

*

Быть слугой — это не что иное, как сле­довать за своим господином, доверяя ему ре­шать, что хорошо и что плохо, и отрекаясь от

собственных интересов. Если найдется всего два или три человека подобного рода, владе­нию господина ничто не грозит.

Если посмотреть на мир, когда все идет так, как следует, то можно увидеть много лю­дей, которые оказываются полезными своей мудростью, интуицией и ловкостью. Однако, если господин удалится от дел или предпо­чтет жизнь в уединении, найдется много лю­дей, которые быстро отвернутся от него и по­спешат втереться в доверие к тому, кто в этот момент находится на вершине славы. О та­ком даже неприятно думать. И люди высоко­го звания, и те, кто занимает низкое положе­ние, умудренные и опытные, полагают, что именно они работают так, как это надлежит делать; но, когда доходит до того, чтобы от­дать свою жизнь за своего господина, у всех начинают дрожать колени. Это довольно стыдно. Тот факт, что в такие времена беспо­лезный человек часто становится воином, ко­торому нет равных, объясняется тем, что он уже давно отдал свою жизнь своему господи­ну и стал с ним единым целым. Пример тому был, когда умер Мицусигэ. Я оказался его единственным преданным слугой. Остальные не последовали моему примеру. Надменные, самоуверенные аристократы всегда отворачи­ваются от человека, как только смерть за­крывает его глаза. Говорят, что в отношениях между господином и слугою, связанных обя­зательством, важна преданность. Хотя может показаться, что сохранить предан­ность — это недостижимая вещь, на самом деле она перед глазами. Осознав это однаж­ды, в тот же миг станешь отличным слугой.

Мы поможем в написании ваших работ!