Использование историй в психотерапии 26 страница
Наконец, мы прибыли в ресторан, который, как оказалось, был расположен в двенадцати кварталах от гостиницы. “Конечно, можно пообедать и на первом этаже, — заявил папаша. — Но я предпочитаю на галерее. Как бы нам закинуть туда ваш остов? Сами управитесь или помочь?” Я сказал, что управлюсь сам. Столик выбрал он сам.
Пока мы поджидали официантку, папаша сообщил: “Повара здесь изумительные. Мясное готовят — пальчики оближешь. А вот рыба у них — или гнилье, или недожареная, а в пюре одна вода и картошка недоваренная. А чай со льдом они из речки качают, а сверху ледок плавает. Кошмар!”
Подошла официантка, и папаша кивнул головой, показывая, чтобы я первый изучил меню. Я заказал жаркое из ребрышек, печеный картофель и горячий кофе. И еще что-то на десерт, я уж забыл. Официантка повернулась к папаше и подала ему меню, он тут же произнес: “Его заказ отменяется. Принеси ему рыбу с пюре и чай со льдом”. Себе он заказал то, что вначале заказал я: жаркое из ребрышек, печеную картошку, кофе и десерт. Официантка не сводила с меня вопросительных глаз, но я сидел с каменным лицом. Развлечение было что надо.
Наконец официантка вернулась с двумя подносами. Выражение лица у нее было несчастное и беспокойное. Я сказал: “Подайте рыбу с пюре этому джентльмену, как он и заказывал. А мне, пожалуйста, жаркое”. Она так и сделала и мгновенно улетучилась. Папаша посмотрел на меня и сказал: “Такого со мной еще никто не проделывал”. “Все когда-нибудь случается в первый раз”, — ответил я.
|
|
|
Он проглотил свою рыбу с пюре и выпил чай со льдом. Я наслаждался ребрышками.
Когда мы кончили обедать, он заявил: “Я привел вас в отличный ресторан. Почему бы вам не взять на себя расходы?” Я ответил: “Вы меня пригласили. Я ваш гость. Вам и платить”. “Может, хоть чаевые заплатите?” — сопротивлялся он. “Это дело хозяина”, — ответил я.
Наконец, на свет появился разбухший техасский бумажник, где желательно чтобы была хотя бы одна тысячедолларовая бумажка, несколько пятисотенных, сотенных, полусотенных и по мелочи: двадцатки, десятки, пятерки и однодолларовые купюры.
Извлек он этот пузатый бумажник, отсчитал какую-то сумму и полез в карман за мелочью. На чай он оставил 5 центов. Хорошо, что я тайком от папаши передал девушке хорошие чаевые. Бедняжка так изнервничалась, что ей такое успокоительное было как раз кстати. (Смех.) Мой “кормилец” предложил стащить мой остов с лестницы, на что я ответил, что на худой конец могу сам с нее скатиться, без его помощи. Когда мы вышли на улицу, он снова проявил ко мне внимание. “Дотянете до гостиницы, не развалитесь? Или такси брать?” “Думаю, дойду”, — ответил я. Мы возвращались под аккомпанемент весьма нелестных замечаний в мой адрес со стороны мистера Дина.
|
|
|
Когда мы пришли, я сказал: “Меня еще кое-что интересует о вашем сыне”. Мы поднялись в мой номер. Он тут же заявил, что чемодан у меня мог бы быть получше, а дешевле моего кейса он не встречал. Когда я стал записывать кое-что из того, что он говорил, он и тут не удержался: “Да что вы за человек, черт побери! Даже своей ручки нет! Пишете гостиничной ручкой на гостиничной бумаге”. “Расскажите мне подробнее о Роберте,” — перебил я. Он вспомнил еще какие-то моменты и спросил, возьмусь ли я лечить Роберта. Я попросил: “Передайте Роберту, чтобы он явился ко мне на прием в мой кабинет в Мичигане, ровно в 6 часов вечера.
Роберт явился в форме младшего лейтенанта флота. Заглянув в дверь из коридора, он сказал: “Так это вы та ученая шишка, что собирается меня лечить?” “Я психиатр, который собирается с вами работать”, — ответил я.
Роберт вошел в приемную и окинул изучающим взглядом почти двухметрового практиканта в военной форме. Призванным в армиию студентам-медикам разрешалось служить свой срок в медицинских учреждениях. “А что здесь делает эта здоровая бутыль ни с чем?” — поинтересовался Роберт. “Джерри — студент-медик и помогает мне”, — объяснил я. “Какой же вы великий специалист, если в помощниках студент?” — усмехнулся Роберт. “Весьма знающий специалист”, — ответил я.
|
|
|
Тут Роберт заметил в кабинете моего друга, профессора-искусствоведа из Мичиганского университета. “А этот хмырь с цедилкой для супа под носом что здесь ошивается?” — “Он профессор искусствоведения из Мичиганского университета. Он тоже будет помогать мне в твоем лечении”.
“А я думал, что медицинская консультация — дело приватное”, — сказал Роберт. “Это так. Именно для того, чтобы не было никакого разглашения медицинской тайны, мне нужно столько помощников. Входи и садись”.
Роберт сел. Джерри закрыл дверь. “Джерри, — приказал я, — войди в глубокий транс”. Джерри вошел, и я продемонстрировал ряд гипнотических явлений. Работать с Джерри было замечательно.
Я оставил Джерри в трансе и обратился к профессору: “Теперь ты войдешь в транс. Когда Джерри вошел в транс, он знал, что ты не спишь. Так вот, в состоянии транса сохраняй видимость бодрствования. Ты будешь разговаривать с Робертом и со мной, но не будешь ни видеть, ни слышать Джерри”. Профессор сразу же вошел в транс.
|
|
|
Я разбудил Джерри и затеял обычный разговор. По ходу беседы я спрашивал о чем-то профессора, тот отвечал. Затем профессор обратился к Роберту, а Джерри повернулся с каким-то вопросом к профессору. “Послушай, Роберт”, — профессор, не ответив, обратился к Роберту, затем ко мне. Джерри растерянно смотрел, озадаченный такой неучтивостью. Он еще раз попытался о чем-то спросить профессора, но тот, не обращая на него внимания, продолжал беседовать с Робертом. Тут глаза у Джерри расширились, он улыбнулся и обратился ко мне: “Вы ввели его в транс, пока я сам был в трансе?” “Верно”, — ответил я.
Затем я вновь вернул Джерри в состояние транса и разбудил профессора. Я разбудил Джерри, внушив ему амнезию в отношении второго транса, так что он пребывал в убеждении, что профессор все еще в трансе и поэтому очень удивился, когда тот к нему обратился.
Роберт совсем запутался, а я манипулировал с Джерри и профессором, демонстрируя все новые и новые явления гипноза. Все это чрезвычайно заинтересовало Роберта, и вся его враждебность ко мне улетучилась.
Наконец, я сказал: “Спокойной ночи, Роберт, увидимся завтра в 6 часов вечера”. Профессору я сказал, что ему больше не надо приходить. Он свое дело сделал. А Джерри я попросил являться каждый вечер.
Когда на следующий вечер Роберт пришел ко мне, я ему сказал: “Прошлым вечером я показал тебе, что такое гипноз. Сегодня я введу тебя в легкий транс. Транс может быть легким, средним и глубоким. Когда ты будешь в трансе, я попрошу тебя делать то же самое, что делали Джерри и профессор”. “Буду стараться изо всех сил”, — ответил Роберт.
Погрузив Роберта в транс, я напомнил ему, как вчера Джерри в состоянии транса автоматически рисовал, и писал, и выполнял различные постгипнотические внушения. “Когда ты проснешься, твоя правая рука потянется к письменному столу, сама возьмет карандаш и ты нарисуешь картинку. Ты этого даже не заметишь, поскольку будешь увлечен беседой с Джерри”.
Проснувшись, Роберт разговорился с Джерри. Они так увлеклись беседой, что Роберт не заметил, как его правая рука взяла карандаш и нарисовала человечка в лежавшем под рукой блокноте. Рисунок был детский: кружочек вместо головы, затем палочка-шея, прямая линия вместо туловища, прямые палочки для рук и ног, заканчивающиеся кружочками. А внизу написано: “Отец”. К моему удивлению, Роберт машинально вырвал листок из блокнота, смял его в комок и сунул с таким же отсутствующим видом в карман куртки. Мы с Джерри разговаривали, а сами тем временем наблюдали за происходившим периферическим зрением.
Роберт явился на следующий вечер, но, войдя в кабинет, покраснел. Мы с Джерри заметили это. “Как тебе спалось прошлой ночью, Роберт?” — спросил я. “Отлично. Хорошо спалось”, — ответил Роберт. “А ночью ничего неожиданного не произошло?” — спросил я.
“Нет”, — ответил Роберт и снова покраснел. “Роберт, мне кажется, ты говоришь неправду. Вчера ночью произошло что-то необычное?” — повторил я. “Ну хорошо, — сдался Роберт, — вчера, когда я ложился спать, я обнаружил в кармане скомканный лист бумаги. Ума не приложу, как он туда попал, только не я его туда положил. Выкинул его в корзинку”. И снова покраснел. “Роберт, я полагаю, ты мне врешь. Что ты сделал с этим комком?” “Я расправил его”, — ответил Роберт. “И что ты там увидел?” — “Детский рисунок человечка, а внизу печатными буквами было выведено “Отец’”. Я снова спросил: “Что ты сделал с листком?” — “Бросил в корзинку”. Роберт опять покраснел. “Роберт, скажи мне правду”, — настаивал я. — Что ты сделал с этим листком бумаги?” Роберт решил больше не упираться. “Ладно, говорить, так говорить. Я бросил его в унитаз, помочился на него и спустил воду”. — “Спасибо тебе, Роберт, что сказал правду”. Джерри и Роберт хорошо поладили, и у них всегда находилось, о чем поговорить. Они поболтали и в этот вечер, затем я отпустил Роберта, а Джерри задержался, и я поделился с ним своими предположениями в отношении дальнейших событий.
Джерри был очень способный студент. На следующий вечер, поздоровавшись, они с Робертом тут же затеяли оживленную беседу. Говорили о чем угодно, кроме проблемы Роберта.
В первый же вечер Роберт рассказал мне о своей проблеме. Сколько он себя помнил, ему всегда приходилось искать укромное местечко, чтобы помочиться. Когда и почему это началось, он не знает. Учеба в училище была для него сущим адом. Ему всегда приходилось нарушать режим и искать уединения после отбоя, потому что днем он не мог пользоваться общей уборной из боязни, что кто-нибудь может войти. Он изучил все уборные в училище с точки зрения их занятости по времени и установил, что три из них бывают наверняка свободны в час, два и три часа ночи. Ему приходилось тайком выскальзывать из общей спальни и пробираться в один из этих туалетов и так же тайком возвращаться. К счастью, его ни разу не застукали.
“Была еще одна пытка во время учебы в училище. Для поддержания добрососедских отношений горожане по пятницам приглашали нас к себе домой на выходные. Обычно нас разбирали в пятницу вечером. Приедешь в дом, а хозяйка без конца потчует то кофе, то чаем с молоком, легкими напитками, вином и сидром. И все угощения на один лад, ничего другого ни одной в голову не приходит. Я человек вежливый, вот и пью. За завтраком опять стакан молока или сока. В воскресенье тоже только и делаю, что пью, пью и пью: откажусь — обижу хозяев. Мне приходилось терпеть до утра понедельника, когда мы возвращались в училище, и я мчался в одну из трех моих уборных. Какие муки я терпел с переполненным пузырем с вечера пятницы, всю субботу, воскресенье и до утра понедельника. Страшнее ничего не придумать.
Если я вдруг слышал звук шагов рядом с уборной, у меня в голове раздавался страшный раскат грома и я буквально цепенел. Иногда я не мог прийти в себя в течение часа и больше.
В училище мне приходилось очень тяжко. А куда денешься? Отец хотел, чтобы я стал морским офицером, и я должен был оправдать его ожидания. А когда я приезжал на каникулы, отец издевался надо мной за то, что я ходил мочиться в номер гостиницы. Когда я заканчивал школу, он и тогда просто зверел из-за этой гостиницы.
Я не люблю отца. Он каждый день пьет пиво, напивается каждую субботу и воскресенье. Обзывает мать занудой за то, что она ходит в церковь и принадлежит к Женскому христианскому союзу воздержания. Мне это не нравится. Не могу сказать, что мое детство было счастливым. Отец любит досуха выжимать своих клиентов, чем он успешно и занимается. Он дует свое пиво, а я его терпеть не могу. И еще он пилит меня за то, что я на стороне матери”.
Так мы беседовали в этот вечер, как вдруг Роберт взглянул на окно и сказал: “Вроде бы дождь пошел? Кажется, по стеклу скатилась капля?” В небе не было ни облачка и никакой влаги на стекле. Но реплика была символической. Я знал, что в ней скрывается какой-то глубокий смысл, но в голову пришла единственная аналогия: дождь — это падающая вода, и моча — тоже падающая вода. Роберт сказал мне это в символической форме.
“Есть какие-нибудь конкретные планы на выходные?” — спросил я у Джерри. “Если вы меня отпустите, я хотел бы спуститься на байдарке в низовья реки Осейбе в Северном Мичигане. Эта речка для байдарочного похода то, что надо. Я уже по ней ходил. Там такие быстрины — дух захватывает!”
Повернувшись к Роберту, я спросил: “А ты куда собираешься на выходные?” “Пожалуй, я съезжу домой, повидать маму”, — ответил он. “А заниматься чем будешь?” — “Если не будет дождя, выкошу лужайку”.
Мне показалось очень символическим намерение выкосить лужайку, если не будет дождя, со стороны человека, которому предстоит отправиться на войну, в действующую армию.
“Хорошо, — сказал я. — Жду тебя в понедельник в шесть часов вечера”. Я спросил, каким поездом он поедет домой в Сиракузы и предупредил: “Смотри, не опоздай на поезд”.
Я позвонил отцу Роберта, мистеру Дину, и сказал, каким поездом ему следует приехать в Детройт повидаться со мной. Я настоятельно просил его приехать именно этим поездом. Он недовольно пробурчал что-то, но согласился. Я не хотел, чтобы они с Робертом встретились у него дома.
Заявившись ко мне на следующий день после прибытия, папаша взглянул на мою секретаршу и процедил: “А эта серая мышь что здесь делает?” — “Мисс Х. мой секретарь. Она работает в свой выходной день, чтобы помочь мне в работе с вашим сыном. В данный момент она стенографирует все, что говорите вы, что говорю я и что надумает сказать любой из присутствующих”, — объяснил я. “А нельзя эту старую перечницу выставить отсюда?” — поинтересовался папаша. “Нет, она должна вести запись всех разговоров”.
“А эта водонапорная башня что здесь околачивается?” — спросил он, глядя на Джерри. “Он — студент-медик. Помогает мне в работе с вашим сыном, участвует в процессе лечения”, — ответил я. “Тоже мне мудрец, без какого-то студента не может обойтись”, — бросил презрительно папаша. “Очень способного студента”, — добавил я.
Тут мистер Дин заметил профессора и сказал: “Еще этого хмыря здесь недоставало, зачем он тут?” — “Это профессор искусствоведения из Мичиганского университета. Он тоже помогает мне в лечении вашего сына”.
“О Господи! Я-то думал, что медицинское обследование — дело конфиденциальное”. — “Да, мы все храним медицинскую тайну, надеюсь, и вы не проболтаетесь”.
“А нельзя это старое чучело вытурить?” — опять спросил мистер Дин. “Она не старая, просто преждевременно поседела, она работает в свой выходной день и не прекратит работу, пока ей не заплатят”, — заявил я. “С чего это я буду ей платить? Она же ваша секретарша”, — возмутился он. “Но она занята в лечении вашего сына. Платить будете вы”, — возразил я. “Но секретарша-то она ваша”, — не сдавался мистер Дин. “Она работает ради вашего сына. Заплатите ей”, — не отступал я. “Так я должен?” — “Конечно, вы”, — заключил я.
Мистер Дин извлек из кармана уже знакомый мне бумажник и спросил: “Доллара достаточно?” — “Не делайте из себя посмешище”, — сказал я. “Вы хотите сказать, что я должен заплатить этой серой мыши пять долларов?” — возмутился он. “Конечно, нет. Повторяю, не будьте посмешищем”. — “Десять долларов?” “Вы только слегка приблизились к необходимой сумме”, — заметил я. “Неужто 15 долларов?” — “Вы почти угадали, 30 долларов”, — твердо сказал я. “Вы рехнулись”, — констатировал мистер Дин. “Отнюдь нет, просто я хочу, чтобы людям платили по заслугам”. Он отсчитал 30 долларов и отдал секретарше. Та написала расписку, поблагодарила его и откланялась.
Тут мистер Дин огляделся вокруг и спросил: “А эти хмыри чего ожидают? Им тоже надо платить?” “Разумеется”, — ответил я. “Долларов 30?” — спросил он. “Не смешите людей. По 75 каждому”, — потребовал я. “Да, у вас стоит поучиться, как выжать из клиента последний цент”, — пробурчал папаша. “Платите, платите”, — повторил я. Оба моих помощника получили по 75 долларов, написали расписки и, попрощавшись, ушли.
Обратившись ко мне, мистер Дин произнес: “Полагаю, и вы хотите получить свою долю. Думаю, 100 долларов хватит”. “От такой суммы даже куры рассмеются”, — ответил я. “Уж не собираетесь ли вы содрать с меня 500 долларов?” — ахнул мистер Дин. “Ну, что вы, — ответил я. — Пока я с вас возьму 1.500 наличными”. “Да, у вас можно поучиться, как стричь клиента догола”, — заключил папаша и, отсчитав три пятисотдолларовые бумажки, вручил их мне, получив взамен расписку.
“Что у вас еще на уме? Выкладывайте”, — предложил мистер Дин. “Есть кое-что”, — ответил я. “Вы любите пиво, а ваша жена любит ходить в церковь. Она член Женского христианского союза воздержания. Ей не нравится, что вы напиваетесь по выходным и что от вас разит пивным перегаром каждый божий день. Так вот, я сделаю так, что вы будете выпивать не более четырех стаканов пива”. “Так еще жить можно, черт побери”, — обрадовался папаша Дин. “Вы не совсем то подумали, — заметил я. — Я имел в виду двухсотграммовые стаканы, а не бадьи, на которые вы рассчитывали. Пишите на мое имя долговое обязательство на получение 1000 долларов по первому требованию. В тот же день, когда вы напьетесь, я предъявлю его к оплате. Что касается пива, можете позволить себе четыре двухсотграммовых стакана в день и не больше”.
Мистер Дин написал обязательство и добавил: “Знаю теперь, у кого учиться, как вымогать деньги”. “Вот и прекрасно, — ответил я. — Роберт сейчас уехал домой повидаться с матерью. Не хочу, чтобы вы с ним встретились. Вы вернетесь в Сиракузы таким-то поездом”. И я назвал время отправления поезда.
Роберт возвратился в понедельник утром. Войдя в кабинет, он покраснел. “Как отдыхалось, Роберт?” “Отлично”, — ответил он. “А что ты делал?” — “Я скосил траву на лужайке. Дождя не было”. Сказав это, он еще гуще залился краской.
Еще раньше я попросил Джерри научить меня воинским командам. Роберт стоял лицом ко мне. Я приказал: “Смирно! Сомкнуть ряды. Кругом. Марш. Налево. Марш. Стой. Напиться у питьевого фонтана, марш в уборную и помочиться. Кругом. Марш. У фонтана стой! Напиться, оправиться. Марш. Направо. В кабинет войти. Смирно!” Джерри вскочил и сомкнул ряды с Робертом, который уже стоял по стойке смирно. Все мои команды они выполняли вместе.
“Теперь, Роберт, вольно! — приказал я. — Помнишь, как на той неделе ты сказал: “Вроде дождь пошел? Кажется, по стеклу скатилась капля”. В этом был скрыт символический смысл. Я сделал единственное заключение, что дождь — это падающая вода, и льющаяся моча — тоже падающая вода. Ты съездил домой, скосил траву на лужайке, и сказал: “Дождя не было”. А теперь, Роберт, я хочу чтобы ты сказал мне всю правду.
“Все это довольно странно, — ответил Роберт. — Я выкосил лужайку, сам не знаю зачем. Потом я поставил косилку обратно в гараж. Дверь в гараже у нас открывается вверх. Так что, когда дверь открыта, с противоположной стороны улицы видно все, что происходит в гараже. Поставив косилку в гараж, я помочился на нее. И все вспомнил!
Я был еще совсем маленький, когда, забежав как-то в гараж, увидел новенькую косилку. Тут я взял и написал на нее. Я не слышал, как в гараж вошла мать. Обеими ладонями она с силой ударила меня по ушам, потом зажала мне рот рукой и притащила в дом. Там она долго и страшно меня отчитывала. Ужасная была лекция.
После этого я мог пользоваться туалетом дома, только если мать была занята на кухне, а отец был на работе. В школе или в летнем лагере мне приходилось далеко убегать в поисках укромного местечка, чтобы пописать. При малейшем шорохе в голове раздавался раскат грома. Я не воспринимал это как звук оплеух”.
“Так вот в чем твоя проблема, Роберт, — заключил я. — Смирно. Сомкнуть ряды. Кругом. Марш. Кругом. Стой. Напиться как следует. Марш. Пописать. Кругом. Марш. Остановиться у фонтана. Напиться и марш в кабинет. Вольно, джентльмены!” Я спросил: “Как ты думаешь, Роберт, с тобой теперь все будет в порядке?” Роберт рассмеялся и ответил: “Так точно!”
Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 215; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!