СЕМЕЙНЫЕ ТРАДИЦИИ: ЧАЙ С РИСОМ 9 страница



ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ПОДСМАТРИВАЮЩЕГО

 

У Юити закончились экзамены. Уже началась весна согласно календарю. В один из дней после полудня, когда порывистый ветер ранней весны кружил пыль, а улицы окутывало желтоватым туманом, на обратном пути из университета Юити по распоряжению Нобутаки, которое он сделал накануне, заскочил домой к Кабураги.

Чтобы зайти в дом Кабураги, он вышел из электрички на ближайшей от университета станции. Это был его привычный маршрут. Сегодня госпожа Кабураги собиралась зайти в контору одного их «сердечного» зарубежного друга из руководящей верхушки для того, чтобы взять лицензионные документы на открытие нового предприятия в корпорации ее супруга, и спланировала свой день так, чтобы по возвращении домой, где ее ожидал бы Юити, отправиться вдвоем с ним в офис мужа. Благодаря старательным хлопотам госпожи Кабураги эти документы подоспели к сроку, правда, не определились со временем, когда она могла бы забрать их, поэтому Юити вынужден был поджидать госпожу на ее квартире.

Когда он пришел туда, госпожа Кабураги все еще находилась дома. Ее встреча была назначена на три часа после полудня. Был еще час дня.

Чета Кабураги жила в доме дворецкого при старинном графском особняке, уцелевшем после пожара. Немногие семейства высшего света владели в Токио традиционными особняками. Покойный достопочтимый отец нынешнего Кабураги заработал в эпоху Мэйдзи[51] хорошенький барыш на электрических предприятиях, приобрел одно из меньших строений даймё[52] и поселился в нем, создав тем самым единственный прецедент. После войны Нобутака распорядился этим домом, рассчитавшись им с налогами на имущество. Он выселил человека, который наследовал флигель дворецкого, и поселил его в арендованном жилище. После чего разбил живую изгородь из кустарников между своим домом и отданным в чужие руки особняком и проделал ворота в конце тропинки.

В главном особняке открыли гостиницу. Изредка Кабураги устраивали там частные музыкальные вечеринки. Через ворота, под которыми Нобутака проходил давным-давно, когда возвращался домой из школы в сопровождении домашнего репетитора с тяжелым ранцем в руках, теперь проезжали лимузины с гейшами из отдаленных мест, разворачивались и высаживали своих изысканных пассажирок у помпезного подъезда. Царапины на пилястрах, сделанные озорной рукой Нобутаки в его кабинете, уже затерли. Карта «острова сокровищ», которую он спрятал под камнем в саду тридцать лет назад и забыл о ней навсегда, вне сомнения, уже сгнила, поскольку была нарисована цветным карандашом на тонкой фанерке.

В доме дворецкого было семь комнат. Только комната над западным входом исчислялась восемью татами. Эта западная комната имела двоякое назначение: она служила кабинетом Нобутаки и приемной. Из окон этой комнаты были видны на задворках главного особняка окна второго этажа, где располагалось помещение для прислуги, вскоре перестроенное в гостиную, а на эти окна, выходившие прямиком на кабинет Нобутаки, навесили ставни.

Однажды, когда они переделывали комнату, он услышал, как отрывали посудные полки. В прежние времена в большом зале на втором этаже проходили пиршества, и эти черные сияющие полочки были обиходными. Позолоченные лакированные плошки и чашечки стояли рядами, туда и сюда сновали неряшливые служанки, волоча подолы своих кимоно. Треск отдираемых полок отзывался в нем эхом бесчисленных пиров. Казалось, что вместе с этими досками из него выдирают, будто глубоко вросшие коренные зубы, воспоминания.

Нобутака не имел ни грана сентиментальности; он развалился на стуле, закинул ноги на стол, мысленно подбадривая: «Давай! Взяли, раз-два!» Каждый уголок, каждый закоулок этого особняка терзал его в юности. При своем тайном мужелюбии тяжкое бремя этого высоконравственного дома было для него непереносимо. Он не знал, сколько раз желал смерти отцу с матерью и гибели их семейному гнезду от пожара, но сейчас Нобутака предпочел бы скорее видеть богохульное осквернение этого дома пьяными гейшами, распевающими популярные песенки в общем зале, где его покойный папаша сиживал обычно с угрюмым выражением лица, нежели присутствовать при воздушном налете и пожаре.

После того как супруги перебрались в дом дворецкого, они перестроили весь дом на западный лад. В токонома соорудили книжные полки; убрали фусумаё и вместо них повесили плотные шелковые шторы. Из главного особняка перетащили всю европейскую мебель и расставили стулья и столы в стиле рококо на расстеленном поверх татами персидском ковре. После этих изменений дом стал походить на консульство эпохи Эдо[53] или апартаменты наложницы какого-нибудь иноземца.

Когда Юити пришел, госпожа Кабураги сидела у печи в нижней гостиной, в слаксах, кофточке цвета лимона и черном кардигане, накинутом сверху. Ее руки с красными ногтями тасовали венские карты. Король выпал с литерой D, а валет — с литерой В.

О прибытии Юити доложила служанка. Пальцы госпожи Кабураги занемели. Карты тасовались с трудом, слипались. Более того, она была не в состоянии подняться и поприветствовать Юити, когда он вошел. И она повернулась к нему спиной. Он обошел кругом, встал перед ней, и только тогда наконец-то она нашла в себе мужество вскинуть на него взгляд. Юити встретился с ее сонными глазами без намека на желание. Юноша то и дело удерживал себя от того, чтобы не спросить ее ненароком: «Не захворала ли мадам?»

— У меня встреча в три часа. У нас уйма времени. Ты пообедал? — спросила она.

Юити сказался неголодным. Они помолчали. Стеклянная дверь на веранде надоедливо подрагивала от ветра. Темнела пыль, скопившаяся на среднике. Даже полоска солнечного света поперек веранды казалась пыльной.

— В такой день никуда не хочется выходить. По возвращении придется мыть волосы.

Вдруг она запустила пальцы в его волосы.

— Какие пыльные! Это оттого, что ты напомадил их сверх меры.

Юити сконфузился, уловив в ее голосе нотки придирчивости. Каждый раз, когда она смотрела на него, ей хотелось сбежать. Она почти не чувствовала радости от встречи с ним. И не могла представить, что удерживает их порознь; что мешает им быть вместе. Целомудрие? Не смеши меня! Женская чистота? Делай паузы между шутками! Невинность Юити? Так ведь он женат уже…

Как ни старалась госпожа Кабураги, но она не могла принять разумом всю горькую правду собственного положения при всех своих женских ухищрениях. Конечно, она любила Юити неустанной любовью не потому, что он был красавцем, а потому, что он вовсе не был влюблен в нее. Не иначе как!

Мужчины, которых госпожа Кабураги отвергала на неделю, потом любили ее неистово или телом, или душой, если не и так и так. При всем разнообразии дарований они были похожи друг на друга. Только в Юити, этом абстрактном любовнике, она не могла найти ни одного качества, подмеченного у кого-либо прежде. Ей ничего не оставалось, как шарить на ощупь в темноте. Когда ей казалось, что она поймала его, он был далече; а когда думала, что он далеко, он был рядышком. Она словно гналась за эхом, словно пыталась прикоснуться к луне, отраженной в воде.

Дело не в том, что в тех неожиданных обстоятельствах у нее недоставало времени поразмыслить над тем, любит ли ее Юити или не любит, а в том, что это было время, когда ее сердце переполнялось так называемым блаженным чувством, но тогда она знала, что вовсе не ищет какого-то там счастья-фортуны.

Даже идиотский фарс той ночью в гостинице «Ракуё» ей было бы легче перенести, если бы оказалось, что Юити действовал заодно с Сюнсукэ при его подстрекательстве, нежели принять запоздалое объяснение Юити, что старик обошелся с ней таким образом якобы из ревности. Сердце ее, запуганное счастьем, стало склоняться к тому, что влюбленность эта имеет дурное предзнаменование. Всякий раз, встречаясь с Юити, она молила о том, чтобы глаза его наполнились отвращением, или презрением, или грубостью, однако вместо этого она с разочарованием обнаруживала в них прежнюю незамутненную ясность.

…В маленьком садике, состоящем только из сосны, саговой пальмы и камней, взвился беременный пылью ветер и вновь затряс стеклянную дверь. Госпожа Кабураги пристально посмотрела сквозь звенящее стекло, глаза ее воспалились жаром.

— Небо пожелтело, не правда ли? — вымолвил Юити.

— Не переношу этот ветер ранней весной, — сказала женщина голосом, в котором послышались пронзительные нотки. — Ничего не разглядеть.

Служанка внесла десерт, собственноручно приготовленный госпожой для Юити. Он проглотил теплый сливовый пудинг в ее присутствии; созерцание его мальчишеской непосредственности, кажется, было спасительным для ее души. Эта непринужденность желторотого птенчика, склевавшего корм из ее рук! Какая сладостная боль от его жесткого маленького клювика! Как хорошо было бы, если бы то, что она скормила ему, было плотью ее бедер!

— Объедение! — выпалил Юити.

Он знал, что откровенное простодушие наделяет его очарованием. Он взял игриво обе руки ее и принялся целовать их — не иначе как в знак выражения благодарности за угощение.

Она зажмурилась, страшно сморщив лицо. Тело ее занемело и задрожало.

— Нет, нет! Мне больно! Нет! — выдавила она из себя.

Если бы госпожа Кабураги десятилетней давности увидела себя нынешнюю в этих игриво-ребяческих телодвижениях, то она разразилась бы по своей вульгарной привычке резким суховатым смехом. Она никогда не мечтала о том, чтобы один поцелуй мог снабдить ее пищей для стольких эмоций; чтобы он наполнил ее такой смертельной отравой, что она почти инстинктивно отпрянула от него. Притом что этот хладнокровный любовник не спускал глаз с серьезного лица этой распутной женщины, отчаянно отбивающейся от пошлых поцелуев, как если бы он смотрел сквозь стекло на смехотворную агонию женщины, тонущей в резервуаре с водой.

Юити не мог не чувствовать удовлетворения перед очевидным проявлением собственной силы. Скорее всего, он ревновал к пьянящему страху, который испытывала женщина. Этот Нарцисс был недоволен тем, что госпожа Кабураги, в отличие от ее умелого супруга, не способна была сделать так, чтобы он опьянел от своей собственной красоты. «Почему, — занервничал Юити, — почему она не позволит, чтобы я забылся от своей красоты, как желал бы я сам? Или она собирается оставить меня навеки при моем постылом одиночестве?»

Госпожа Кабураги пересела на стул поодаль и закрыла глаза. Лимонно-желтая кофточка на ее груди вздымалась волнами. Стеклянная дверь продолжала дребезжать. Казалось, что звуки эти болезненно царапали ее виски. Юити заметил, что женщина вдруг постарела года на три или четыре.

Пребывая в этом мечтательном состоянии, госпожа Кабураги ума не могла приложить, как скоротать оставшийся час назначенного свидания. Что-то должно произойти. Великое землетрясение, или взрыв, какая-нибудь катастрофа должна случиться и разнести их обоих вдребезги. Если не так, то она предпочла бы превратиться в каменного истукана за время этого мучительного свидания.

Юити напряг слух. У него был вид молодого животного, которое навострило уши, заслышав отдаленные звуки.

— Что такое? — спросила госпожа Кабураги.

Юити не отвечал.

— Что ты там услышал?

— Тише! Кажется, я слышу что-то…

— Противный! Ты просто дурачишься от скуки.

— Вот, я снова слышу! Это сирена пожарной машины. Нынче часто случаются пожары.

— И вправду… Они так гудят, будто проносятся мимо нашего дома. Интересно знать, где загорелось на сей раз?

Они посмотрели на небо. Все, что они увидели, был второй этаж главного особняка, теперь уже ветхой гостиницы, возвышающейся по ту сторону ограды садика.

Сирены приближались шумно; хаотичные завывающие звуки бились на ветру, переплетались с ветром и тотчас отступали. И только стеклянные двери продолжали дрожать.

Госпожа Кабураги встала, чтобы переодеться. Юити лениво подошел к печи и разворошил кочергой тлеющие угли. Раздались потрескивающие звуки, будто встряхнули кости. Огонь набросился на угли.

Юити, открыв дверь, подставил ветру голову. «На самом деле, что за прелесть! — подумалось ему. — Этот ветер вышибает из головы все мысли».

Вновь появилась госпожа Кабураги в слаксах и юбке. В полумраке коридора обновленная помада на ее губах проступала ярким художественным мазком. Завидев Юити с высунутой наружу головой, она ничего не сказала. Прихорошившаяся наскоро в последний момент, с перекинутым через руку весенним пальто и бесхитростным жестом, приглашающим на выход, она будто бы свидетельствовала всем своим обликом, что уже год как сожительствует с этим молодым человеком. Юити показалось, что этим притворством она намекала на что-то.

Он вышел проводить женщину до ворот — по ходу тропинки, которая пролегала от веранды до шоссе, имелась еще одна маленькая калитка из прутьев в живой изгороди, возвышавшейся в человеческий рост с левой и правой сторон. Из-за пыли зелень на изгороди потускнела, казалась безжизненной.

Цок-цок-цок — послышались по другую сторону калитки по мощеной тропинке звуки от высоких каблучков госпожи Кабураги. Юити следовал за ней, обутый в сандалии, что стояли на веранде, пока не натолкнулся на запертую калитку. Решив, что она заигрывает с ним, Юити с силой толкнул дверцу. Не пожалев своей желтой кофточки, она напирала с обратной стороны всем телом на плетеную бамбуковую калитку. В ее упорстве чувствовалась некоторая злонамеренная серьезность. Юити отпрянул.

— Что случилось? — спросил он.

— Довольно! Дальше не надо. Если пойдешь дальше провожать меня, тогда я не в силах буду расстаться с тобой.

Она прошла параллельно изгороди и остановилась. Изгородь заслоняла ее по самые глаза. Волосы ее — она была без шляпы — разметал ветер, обвивая их вокруг листиков подстриженного кустарника. Взметнулась вверх ее беленькая ручка с изящными змеевидными золотыми часиками на запястье и поправила волосы.

Юити стоял напротив госпожи Кабураги, их разделяла изгородь. Выше ее ростом, он легонечко облокотился поверх изгороди, уткнулся в нее лицом, посмотрел на женщину. Были видны только его глаза и брови. Вновь пробежался вдоль пыльной дорожки ветерок. Волосы ее перепутались и рассыпались по лицу. Юити опустил глаза от пыли.

«Ну что за досада! — подумала госпожа Кабураги. — Что-нибудь да помешает нам обменяться взглядами даже в такие редкие мгновения!»

Ветер унялся. Они поглядывали друг на друга. Госпожа Кабураги терялась в догадках, уже не знала, какое чувство хотелось бы ей прочитать в глазах Юити. «Я люблю нечто такое, о чем не имею ни малейшего понятия, что-то мрачное, — размышляла она. — Что-то чистое, прозрачное, темное…»

Самого Юити тем временем снедала тревога, что все непостижимое его умом зависело в это мгновение от малейшего проявления его чувственности и что прочие соглядатаи не перестанут выискивать в нем что-то сверх того, что сам рассудок его мог уразуметь; и эти мысли непрестанно кружились в его голове, словно он думал о ком-то постороннем.

Наконец госпожа Кабураги прыснула со смеху. Это был натужный смех, сопроводивший их расставание.

Юити подумал, что эта разлука, хоть и на два часа до ее возвращения, была подобна репетиции окончательного разрыва между ними. Он вспомнил множество торжественных строевых репетиций для военных инспекций и выпускных церемоний в годы учебы в средней школе. Один представитель от класса брал пустой — без диплома — лакированный поднос и почтительно возвращался от кресла директора школы.

Проводив госпожу Кабураги, он вернулся в комнату, примостился вблизи печи и стал перелистывать американский журнал о моде. Тотчас раздался телефонный звонок от Нобутаки. Юити сообщил, что его жена уже вышла в город. Воспользовавшись тем обстоятельством, что рядом с ним не было никого, Нобутака пустился безо всяких опасений в приватные разговоры, дотошно расспрашивая шутовским ласково-кошачьим голосом:

— А что это за молодой человек прогуливался на пару с тобой давеча по Гиндзе?

Это была его извечная манера допытываться по телефону. Юити набычился, будто тот сидел напротив него.

В ответ Юити сказал:

— Просто друг! Он попросил меня посмотреть вместе с ним ткань для костюма, вот я и пошел с ним.

— Что ж ты ходишь с этим «просто другом», держась мизинцами?

— Ну, раз нет особых поручений, то я кладу трубку.

— Подожди, не клади! Ютян, прости меня, пожалуйста! Когда слышу твой голос, то не могу сдержаться. Я сейчас же возьму машину и встречусь с тобой. Ладно? Никуда не уходи, прошу!

— …

— Что не отвечаешь?

— Хорошо, я буду вас ждать, господин директор.

Нобутака примчался через тридцать минут. В машине, вспоминая Юити за последние несколько месяцев их знакомства, он не мог припомнить ни одной грубости, ни одной оплошности с его стороны. Никакая роскошь, никакое великолепие не вызывали у него удивления. Притом в нем не наблюдалось и жалкого тщеславия, которое, вероятно, отнюдь не было бы из ряда вон выходящим. Он ничего не хотел, однако получал все — и всегда без ответного выражения благодарности. Если его выводили в общество «длинных рукавов»[54], то при полном отсутствии претенциозности и хорошем воспитании достоинства этого красивого молодого человека непомерно переоценивались людьми. Вдобавок ко всему Юити выказывал душевную жестокость. Все это являлось причиной излишнего возбуждения фантазии Нобутаки. Будучи склонным к скрытности, он преуспел в своем умении не оказаться пойманным с поличным, несмотря на ежедневное общение с женушкой, но как человек, который любит позлорадствовать над другими, порой терял благоразумие.

Кабураги Нобутака без церемоний, прямо в пальто поднялся в комнату своей жены, где его ждал Юити. Служанка с озадаченным видом стояла за спиной хозяина, который не спешил снимать пальто.

— Что ты разглядываешь тут? — раздраженно выпалил он.

— Ваше пальто, хозяин! — нерешительно сказала она.

Он скинул с себя пальто, швырнул его в руки служанки и приказал громогласно:

— Ступай вниз! Если что понадобится, то я позову!

Он подтолкнул Юити под локоть, отвел его за шторы и поцеловал. Всякий раз, когда он касался округлой нижней губы Юити, у него мутилось в голове. Золотистые пуговицы на груди униформы Юити и зажим на галстуке Нобутаки, столкнувшись, издали звук, похожий на клацанье зубов.

— Идем на второй этаж! — сказал Нобутака.

Выскользнув из его объятий, Юити пристально посмотрел на него.

— Похоже, что вам не терпится от желания! — рассмеялся Юити ему в лицо.

Через пять минут, однако, они уже были в кабинете Нобутаки на «совещании» за закрытыми дверями.

Следует заметить — это была чистая случайность, что госпожа Кабураги вернулась домой раньше времени. Желая снова поскорее увидеться с Юити, она мигом поймала такси. Когда она приехала в контору, то быстро уладила все дела. В довершение всего их «сердечный» иностранный друг предложил по случаю подбросить ее на автомобиле до дому. Машина примчалась быстро. Выйдя у ворот, она пригласила его в дом, но иностранный друг сказался занятым неотложным делом, обещал навестить в следующий раз и уехал.

Движимая внезапным импульсом (что не было диковинным для нее), она вошла в сад и через веранду поднялась в общую комнату. Она хотела удивить Юити, который должен был бы находиться здесь.

Навстречу ей вышла служанка. Она доложила, что граф и Юити совещаются в кабинете на втором этаже. Госпоже вдруг захотелось посмотреть на Юити во время этого серьезного делового совещания. Она решила понаблюдать за его вовлеченностью в процесс, чтобы при этом по возможности он ни чем не догадывался.

От переизбытка влюбленности эта женщина, в воображении которой рисовались фантастические сцены прелюбодеяния исключительно в тех обстоятельствах, где она не присутствовала, к которым она не была причастна, возжелала подглядеть украдкой за Юити, чей извечный образ и чье счастливое видение доподлинно сохранялись только тогда, когда она не показывалась, и тотчас разрушались, когда она представала перед юношей.


Дата добавления: 2018-02-28; просмотров: 305; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!