Лаптева Мария Петровна 14 страница
Не все случающееся – исторично, и хотя все относится к истории, но не все явления становятся предметом исследования исторической науки. Подобно физику, формулирующему законы движения ансамбля электронов, но не описывающему траекторию движения каждого отдельного электрона, историк не стремится к фактографическому изображению прошлого: он ищет общее и всеобщее, определяет тенденции, выявляет смыслы. В этой работе рядовые факты истории все же отличаются от исторических фактов большой значимости.
Историческая наука проделала сложную эволюцию в своем отношении к факту. Долгое время историков мало интересовали философские размышления о природе исторического факта. Постепенно выявлялось противоречие между фактом и его интерпретацией. Одни исследователи настаивали на представлении об инвариантности исторического факта, доказывали, что инвариантность факта обрекает на научную беспомощность любую его фальсификацию. Другие возражали, подчеркивая, что научный факт можно изолировать только в воображении, а в действительности инвариантность факта постоянно разрушается оценкой, интерпретацией и общей системой знания. Особенно очевидна зависимость фактов от теорий, когда исследуются явления социально-экономической сферы. Эти факты не лежат на поверхности общественной жизни, подобно многим фактам политической истории. Сам поиск их требует определенных логических и теоретических операций. Сословную дифференциацию, рост городов, концентрацию земельной собственности и многое другое невозможно представить в виде единичных событий. Их описание предполагает использование определенных теоретических методов и процедур. Факт как объект исторического исследования не существует сам по себе, без всякой оценки. Пока не установлены реальные связи, не объяснены причины появления факта и его последствия, факт случаен, необъясним, изолирован и непонятен. Уже черновая работа по установлению исторических фактов не только требует затраты времени, но и представляет собой определенный методологический процесс, способствующий пониманию неизбежности данного факта в конкретном месте и в конкретное время.
|
|
|
В основе современных споров о фактах и фикциях лежит некое влияние естественных наук. А постмодернисты полагают, что историк противостоит реальности «уже свершившегося события», но не может адекватно познать эту действительность[286]. Истина истории не сводится к фиксации факта, его описанию и хронологическому определению. История как наука начинается тогда, когда осуществляется переход от простого коллекционирования фактов истории к обнаружению и истолкованию их внутренних связей. Одновременно происходит переоценка простоты или сложности фактов. Элементарно простые факты могут оказаться весьма сложными в их исторической перспективе и наоборот. Не менее противоречив характер причинно-следственных связей между фактами. Например, в дискуссиях о причинах гибели Римской империи высказывались прямо противоположные суждения. Одни апеллировали к фактам роста налогов в III – IV веках, видя в них причину финансового краха, запустения земель и упадка сельского хозяйства. Другие, напротив, факт упадка сельского хозяйства называли причиной непомерного усиления налогового бремени. Третьи видели главную причину падения Римской империи в упадке ее обороноспособности. А для четвертых ухудшение боевых качеств армии – это не причина, а следствие разложения государства.
|
|
|
Несмотря на все попытки написания несобытийной (структурной или процессуальной) истории, событие было и остается основой и исходным пунктом историографии. В отличие от происшествия или случая событие – категория исторического анализа. В цепи событий, характеризующих макрособытия, нередко выделяется событие-символ, например, похищение Елены, бостонское чаепитие, взятие Бастилии, выстрел в Сараеве, поджог Рейхстага и многое другое. Число фактов-событий в истории необычайно велико, но еще более велико число фактов-граней, обозначающих связи между событиями. Прогресс исторического знания главным образом происходит благодаря выявлению новых связей между явлениями.
|
|
|
От причинно-следственных связей между фактами необходимо отличать связи генетические, т.е. происхождение одного явления или факта от другого. Так, факт возникновения какого-либо государства включает множество более простых - социальных, экономических, политических правовых, культурных и идеологических - фактов. Специфическим для исторической науки является и то обстоятельство, что объяснение и оценка фактов у современников и потомков обычно не совпадают хотя бы уже потому, что потомкам известны многие (если не все) последствия какого-либо факта, особенно если его развитие завершено.
Р. Коллингвуд писал о том, что выявление фактов ради них самих не может удовлетворить историка: оправданием его открытий должно быть нечто иное, лежащее вне самих фактов. Когда историк анализирует большую массу источников, привлекает статистические данные и материалы других наук, результат изучения предполагает определенный уровень обобщения. Иначе говоря, исторические факты выступают и предпосылкой исследования, и его результатом, а зависимость между фактами и обобщениями следует рассматривать как взаимозависимость.
|
|
|
Группировать исторические факты можно по их содержанию (экономические, политические, идеологические), структуре (простые и сложные), значимости (существенные и несущественные). В зависимости от связи факта с определенной областью знания или от способов его установления факт может быть эмпирическим или научным, историческим или историографическим, экономическим или психологическим, статисти-ческим или полученным в результате наблюдения и т.д. Но факт всегда есть нечто конкретное: абстрактных фактов нет. Факт индивидуален, но он может свидетельствовать о повторяемости или преемственности каких-либо процессов. По словам Анри Пуанкаре, наука состоит из фактов, как дом из кирпичей, но простая груда фактов так же мало является наукой, как куча камней - домом. Чтобы построить «дом» в науке, нужно собирать факты, и размышлять над ними.
Факты могут быть систематически повторяющимися или же представляющими исключение. Вторые не менее ценны, чем первые, поскольку нередко служат эвристическим материалом, способствуя нахождению креативного объяснения.
При изучении объективной стороны исторического процесса наиболее важными видами исторического объяснения являются генетическое, структурно-функциональное и модельное[287]. Генетическое объяснение возможно в случае пространственно-временной последовательности исторических событий. Структурно-функциональное объяснение облегчает понимание необходимости именно такого хода событий или таких процессов. Модельное объяснение предполагает построение аналогий и выяснение причинно-следственных связей исторических событий.
Субъективная сторона исторического процесса подлежит мотивационному, интерпретационному и ситуационному объяснению. Мотивационное объяснение позволяет определить цели, намерения, мотивы, побуждающие историческую личность к соответствующей деятельности. Мотивационное объяснение предполагает анализ индивидуальных особенностей, повлиявших на исторические события, а также изучение социально-психологических условий, в которых осуществлялось то или иное действие. Интерпретационным объяснением может быть интерпретация события, данная его участниками и зафиксированная в письменном источнике. Ситуационное объяснение заключается в выявлении взаимосвязи мотивов действий, поступков исторического деятеля и намерений, побуждений, действий различных групп и слоев в пределах данной исторической ситуации.
Историческое объяснение предполагает оценку. Она входит в его структуру. Оценочный характер объяснения связан с тем, что историк в конечном счете исследует деятельность людей. Деятельность всегда значима, обладает положительной или отрицательной ценностью, поэтому оценка историка помогает выявлению значимости социальных явлений и тем самым их познанию. Необходимость оценочного подхода связана и с установлением значимости того или иного этапа, события в развитии исторической деятельности, в целостном историческом процессе. Историческая наука не может в сферу своего объяснения включить все события, зарегистрированные в источниках. Какой этап, какие события должны стать объектом исследования, зависит от их значимости, которая определяется через их оценку.
Историку все больше приходится иметь дело не с единичными событиями, а с процессами и отношениями. Их трудно воспринимать сразу, так как они состоят из множества фактов. Воспроизвести процесс или отношения, описать факт или группу фактов сложно, если не иметь какой-нибудь предварительной гипотезы. Изучение фактов предполагает наличие известной цели, какой-то более или менее четко сформулированной общей концепции[288]. Без этого трудно выбрать нужные факты, не рискуя захлебнуться в океане мельчайших фактов. Говорят, что академику И. Павлову принадлежит афоризм: без идеи в голове вообще не увидишь факта. Теоретическое мышление отличается от обыденного методами и приемами. Без предварительной постановки задач и цели научного исследования, без определения методов познания фактический материал не может быть организован в устойчивую систему. Без плана изучения он окажется, по выражению Д. Менделеева, грудой, так далеко лежащей от места постройки, что ее перевоз не окупит затраченного труда.
Если исследователь не выработает для себя общей идеи, не сформулирует проблему, которую нужно решить или хотя бы поставить, то научного поиска в полном смысле слова не произойдет. По этому поводу Л.Н. Гумилев заметил, что понимание событий и накопление их – вещи разные. Момент озарения не предшествует изучению проблемы и не венчает ее, а лежит где-то в середине, чуть ближе к началу. Если вспышки воссоединения ученого с материалом не произошло, не может быть и синтеза. А поиски в собственном смысле слова начинаются потом, ибо искать стоит лишь тогда, когда знаешь, что ищешь[289].
История и общество в такой же степени достойны внимания историка, как и судьба отдельных людей. Однако исследование фундаментальных исторических процессов и изучение объектов микроистории различаются методами анализа. В сущности, методология как система познавательных процедур и дает историку возможность находить факты, излагать их и объяснять. Иногда методы могут быть весьма экзотическими. Так, известный немецкий историк Голо Манн написал биографию генерала XVII века Альбрехта фон Валленштейна, использовав для достижения научных целей метод потока сознания.
Методологию иногда называют теорией методов, которые в состоянии привести науку к достижению познавательных целей. Методология исходит из критерия оптимальности, ее цель – повысить эффективность научного познания. Нередко историки негативно относятся к методологии, пугаясь так называемого «эффекта сороконожки», когда все пространство знания заполняется изучением путей движения, а конечный пункт становится чем-то неважным. Действительно, очень легко уподобиться тем историкам, которые, по выражению Гегеля, вместо того чтобы писать историю, рассуждают лишь о том, как надо ее писать.
Метод можно понимать и как уже опробованное знание, и как особую сферу постижения истины. Многие методы и подходы, определяющие облик исторической науки, трудно реализовать, ибо они опосредованы интеллектуальной ситуацией той страны, где произведен определенный исторический продукт. И. Дройзен, призвавший искать разные методы для исследования разных проблем, открыл полуторавековую дискуссию об историческом методе. Первоначально под историческими методами подразумевались прежде всего приемы критики письменных источников.
По определению И.Д. Ковальченко, методы исследования – это самый динамичный компонент науки, роль которого исключительно велика, а порой становится решающей в обеспечении прогресса научного знания. В сущности, методология, по Ковальченко, и сводится к методам[290]. К основным методам собственно исторического исследования он относит историко-генетический, историко-сравнительный, историко-типологический и историко-системный. Подавляющее большинство исторических сочинений основано либо на первом методе, либо на его сочетании с элементами остальных. Типологический и системный анализы стали достоянием исторической науки в основном в XX веке благодаря наиболее ярким историческим мыслителям этого времени.
То, что Ковальченко называет системным методом, М.А. Барг называл структурным[291], а многие авторы соединяли оба понятия в одно: системно-структурный метод. Классическим образцом применения этого метода в марксистской науке считали «Капитал» К. Маркса. В 60-е – 80-е годы XX века в советской историографии было много споров по поводу того, насколько целесообразно историкам следовать структуралистским концепциям, пришедшим из этнографии или лингвистики. Саратовский историк И.Д. Парфенов, издавший на рубеже XX и XXI веков курс своих лекций по методологии истории, выделил четыре метода написания истории: позитивистский, неокантианский, марксистский и структуралистский[292].
Особую роль в любой науке играет типологическое сравнение. Древний афоризм «истина познается в сравнении» не предполагает механического вывода из сопоставления объектов. Аналогия позволяет найти пути углубления знаний об объекте. Недаром Гегель давал параллельное изложение истории Китая, Индии, Персии и других стран. Аналогия была для него логическим приемом проникновения в неизвестное. Через сравнение различных форм особенного возможен переход от особенного к общему. В этом заключается ценность историко-сравнительного метода. Его варианты можно найти у Ранке, Дройзена, Риккерта. Весьма категорично на необходимости использования этого метода настаивал социолог Э. Дюркгейм. Он заявлял, что история может считаться наукой только в той мере, в какой она объясняет мир, а объяснить его можно только благодаря сравнению.
Компаративизм, как и вся наука, имеет свои истоки в античности (Аристотель, Плутарх), но теория компаративистской истории начинает строиться лишь в эпоху Просвещения. При этом американский исследователь Д. Келли считает термин «компаративная история» некорректным[293]. В его докладе на международном конгрессе историков в Осло прозвучала мысль о методологических крайностях, между которыми располагаются сравнительные исследования. С одной стороны, на взгляд Келли, сравнение истории разных явлений даже при наличии общих элементов и терминов не является собственно историей. С другой стороны, сопоставление разных феноменов в их собственных терминах и контекстах не дает возможности для серьезного научного сопоставления.
История как наука естественным образом предполагает сравнение. Уже «Греко-персидские войны» Геродота заключали в себе попытку компаративного исследования Иного, того, что греки именовали «варварством». При сравнении возникают вопросы, формулируются проблемы, хотя, конечно, очень многие явления и процессы плохо поддаются классификации, не говоря уже о типологии.
Тот порядок, в котором Ковальченко перечислил методы исторического исследования, представляет собой последовательность, что дает возможность разрабатывать последующий метод на основе предыдущего. Иначе говоря, сначала определяется генезис событий или процессов, затем осуществляется их сравнение и уже на этой базе создаются их типология и система.
В исторической реальности нередко повторялись те или иные ситуации, обнаруживались черты сходства в событиях, политическом поведении разных слоев общества, идеологических явлениях. Умозаключения по аналогии именуются традукцией, т.е. выводом от отдельного к отдельному. В любом предварительном знании традуктивные выводы так же вероятностны, как и индуктивные. В историческом познании аналогии так же важны, как и в естествознании. Конечно, при их применении существует некий риск неполучения достоверного знания, но без риска нет творческой деятельности, движения научной мысли. Отказ от изучения сходства и сопоставления имел следствием обеднение истории. Методологически это означало бы абсолютизацию прерывности истории в результате игнорирования ее непрерывности.
В эволюции компаративной историографии заметен постепенный отход от упрощенного понимания принципа синхронности. Углубляются критерии типологизации, происходит поворот от сопоставления отдельных признаков к их комплексной идентификации.
К открытию в исторической науке возможны лишь два основных пути. Первый – это нахождение нового исторического источника или комплекса источников, содержащих сведения об исторических событиях, доселе неизвестных. Второй путь – новая интерпретация известных источников. Если источники анализируются на основе нового подхода, то может быть получена информация, обладающая новизной. Обилием новых источников располагают только археология и история современности. Что же касается письменных памятников по истории минувших столетий, то, скорее всего, пора «высокоурожайных» открытий их миновала. Все большее количество исторических трудов создается путем переосмысления уже известных письменных памятников. Информативность исторических источников – величина непостоянная. Она зависит от умения поставить новые вопросы и найти оптимальные методы поиска ответов на них.
Факт эквивалентности инертной и гравитационной массы был известен уже Ньютону, но только Эйнштейн вывел из этого факта теорию относительности. Ему не понадобилось для этого новых фактов, его теоретическая мысль базировалась на сравнении результатов огромной экспериментальной работы, проделанной физиками. И в исторической науке все более продуктивным становится метод сравнения. Он требует не только высокого профессионализма историка, но и методологической и философской культуры. В.О. Ключевский осторожно относился к сравнительному методу, но понимал, что сравнение заменяет историку опыт естествоведа, заменяет эксперимент. Путем наблюдения познаются отдельные явления, путем сравнения изучаются однородные явления, путем обобщения устанавливается взаимоотношение всех явлений. Особую пользу приносит сравнение принципиально однородных, но различных по степени интенсивности и исходу социальных процессов.
Так, в востоковедении не раз подвергались сравнительному анализу европейское Просвещение и просветительство в странах Востока, принципы и мотивы реформации восточных религий и европейской Реформации. Неоднократно сопоставлялись реформаторские планы и ситуации на Западе и Востоке, исследовались темпы исторического развития в разных странах, анализировались их общие черты и принципиальные особенности. Когда индолога В.И. Павлова упрекнули в некорректном сравнении Запада и Востока после XV века, потому что Запад уже многое взял у Востока, он ответил, что сопоставлять можно и нужно, иначе мы вообще не поймем, почему Великобритания, например, подчинила Индию, а не наоборот[294].
Особенно эффективно применение сравнительного метода при изучении истории стран, географическое положение которых предопределило различного рода влияния, например, в тюркологии. Так, главные тенденции развития политических отношений Османской империи с остальным миром невозможно понять, если не сравнивать ее отношения со странами Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы.
Выводы по аналогии вероятны, что вполне соответствует характеру исторических умозаключений. И условность исторических параллелей, и трудность выявления фактов, и влияние субъективных факторов определяют эту вероятность независимо от ее степени.
Вопрос о правомерности умозаключений по аналогии вызывал ожесточенные споры с давних времен. В античную эпоху правомерность этих умозаключений защищали эпикурейцы, а против них выступали стоики. Сильный аргумент против выводов по аналогии был выдвинут Ибн-Синой. Он обратил внимание на то, что есть много вещей, которые в одном отношении схожи, а в тысяче других отношений различны. В отношении одного из них суждение будет правильным или может быть правильным, а в отношении другого - неправильным. Стало быть, аналогия позволяет привлечь внимание и навеять сомнения, но не установить достоверность[295].
Использование метода сравнения предполагает поиск противоречий, прослеживание взаимосвязи и взаимообусловлен-ности. Сравнение и аналогия обеспечивают образность сообщаемой информации. Они помогают понять новую информацию на фоне известных понятий, позволяют схватить основную идею и сосредоточить внимание на ней. Сравнение и аналогия – это не только метод научного поиска, но и способ научно-популярного изложения в образовательной практике[296].
Несмотря на то что плодотворность и обоснованность историко-сравнительного метода общепризнаны, с его помощью проведено крайне мало исследований. Этот парадокс объясним тем, что для осуществления такого рода работы от исследователя требуется не только редкое сочетание широкой эрудиции и способности к обобщающему мышлению, но и немалая научная смелость[297].
Самым крупным в мире центром по компаративистике считается Гавайский университет, однако при всей междисциплинарности его исследований большая часть их тяготеет к философии. Задача же исторической компаративистики состоит не только в том, чтобы проводить параллели и выявлять сходство, но и в том, чтобы с неменьшей точностью находить контрасты и различия. Профессиональное мастерство историка заключается в умении анализировать и дифференцировать, возможно, больше, чем в способности к синтезу и обобщению.
Сравнительно-исторический анализ строится на фундаменте конкретно-исторических исследований, проведенных на локальном и национальном уровне. Состояние страноведческих исследований влияет на компаративную историографию и определяет точность ее выводов. В ней наиболее отчетливо видны теоретические и методологические принципы противоборствующих историографических направлений[298]. Сравнительный метод позволяет преодолеть своеобразный исторический «провинциализм» и эмпиризм, но это не является самоцелью, а служит определенной познавательной задаче. Сравнение – это возможность большей обобщенности исторических понятий, подведения необычайно разросшейся массы конкретного под всеобщее.
Применение сравнительного метода ограничено рамками действительно сравнимых исторических единиц. Условием возможности сравнения, согласно немецкому историку Т. Шидеру, является наличие некоторой однородности сравниваемых явлений[299]. В целом познавательные функции историко-сравнительного метода можно свести к следующим:
выделение в явлениях различного порядка аналогичных признаков, их сравнение и сопоставление;
установление исторической последовательности, генетической связи явлений, сходства и различий;
обобщение, построение типологии исторических процессов и явлений.
Лекция 11. История и методы других наук
Историческая наука всегда была в контакте с другими науками: ее цели близки этике и политике, стиль – литературе, методы – философии и даже естествознанию. На историю влияла психология, биология и многие другие сферы знания. В истории науки процессы дифференциации чередуются с процессами интеграции. А интеграция наук приводит к междисциплинарности исследований. Это понятие не раз меняло свое содержание. С 60-х годов XX века историков стали интересовать не только методы, но и объекты научных интересов других дисциплин. В 1970 году был основан международный «Журнал интердисциплинарной истории». Его основатели сравнили дисциплинарное взаимодействие с перекрестным опылением. В исторической науке появились новые проблемы и новые варианты их решения. С 80-х годов XX века дисциплинарное взаимодействие проявилось в историко-антропологическом аспекте, что дало возможность воссоздать историю людей как субъектов истории, а не как ее объектов.
С 1989 года А.Я. Гуревичем издается альманах «Одиссей: Человек в истории». Замысел редколлегии состоял в объединении усилий историков и других гуманитариев, изучающих общественное сознание. Статьи альманаха за минувшие годы помогли преодолеть разрыв между историей общества и историей культуры, существовавший в советской историографии, не пытавшейся раскрыть человеческое содержание истории. Историческая антропология стала междисциплинарным полем, включившим историю ментальностей, историю повседневности, новую политическую и новую социальную историю, новую биографию и новую интеллектуальную историю. Все эти модификации антропологически ориентированных исследований требуют особой исследовательской практики[300].
В. Феллер определяет историческую антропологию как междисциплинарную область, в которой об истории говорят как о становлении человека, а проблемы антропологии надеются решить, вглядываясь во «времена большой длительности» и пытаясь понять и обосновать, что произошло с «человеческой природой» за столетия и тысячелетия исторического развития[301]. Через антропологическое изучение повседневной жизни происходила принципиальная ломка понятийного инструментария историка. Случайности стали привилегированным предметом исследования, так же, как парадоксальность или странность исторических феноменов. А.Я. Гуревич видел главную задачу исторической антропологии в воссоздании картин мира, присущих разным эпохам и разным культурным традициям[302]. Важно понять, как соотносятся стереотипы представлений и поведенческих реакций, с одной стороны, и реальные практические интересы - с другой.
Величайшие злодейства XX века совершались на основе теорий, в соответствии с которыми человек представал как винтик или штифтик исторического процесса. Историки нередко упрощали отношения между материальной сферой и явлениями духовной жизни, включая ее в понятие пресловутой «надстройки». Марксисты забывали о мысли Маркса, согласно которой «история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития»[303]. Категории и методы исторической антропологии выводят историю на уровень человеческих отношений.
С конца XX века начался «культурологический» поворот исторической науки. Изучение культурных механизмов социального взаимодействия дает возможность полнее учесть творческую роль личности в истории. Французский историк М. Эмар поставил вопрос о проблематичности сохранения границ между различными дисциплинами, о необходимости создания единой социальной науки. Те пласты человеческого сознания, которые изучаются геральдикой, сфрагистикой, нумизматикой и другими вспомогательными историческими дисциплинами, казалось бы ориентированными на методы точных наук, порой так глубоки, что уводят в сферу коллективного бессознательного и требуют философского и психологического осмысления.
Наиболее важные открытия совершаются на стыке дисциплин. Представители разных наук должны знать языки друг друга. Междисциплинарное пространство характеризуется полилингвизмом, в нем неизбежна проблема языкового выбора и иерархии языков. Граница исследовательских территорий постоянно изменяется, что способствует междисциплинарному синтезу[304]. Дисциплинарные границы нарушаются из-за неделимости объекта исследования. Трудности междисциплинарного диалога обусловлены разностью культурных традиций. М. Вебер утверждал, что в основе деления наук лежат «мысленные» связи проблем, а рост проблемного поля любой науки делает научное пространство все более пересеченным.
В наибольшей степени пересекаются история и социология. По мнению Г.В. Плеханова, история становится наукой лишь постольку, поскольку ей удается объяснить изображаемые ею процессы с точки зрения социологии[305]. На стыке истории и социологии возникли историческая социология и социальная история. В процессе обсуждения трудов немецких социальных историков возник афоризм «Социология без истории – пуста, история без социологии – слепа»[306]. Историческую социологию иногда определяют как науку, анализирующую исторические данные с целью получения социологических обобщений. Историческая социология помогает увидеть историю как открытый процесс. Парадигму исторической социологии начинал создавать еще Н. Данилевский, полагавший, что разработанные в социальной науке периодизации общественного развития имеют право существовать, если они накладываются не на историю всего человечества, а на историю одного народа или группу родственных народов[307]. П. Сорокин в 30-е годы XX века стремился синтезировать социологические, философские, исторические и другие знания в «интегральную систему», или методологию. В середине 90-х годов XX века тогдашний президент Международной социологической ассоциации И. Валлерстайн заявил, что «социологии в XXI веке больше не будет. Либо будет воссоздана единая… социально-историческая наука, рассматривающая человечество в перспективе эволюции исторических систем, либо нас заслуженно разгонят за увлечение схоластикой»[308].
Заинтересованность историков в сотрудничестве с социологами имеет несколько аспектов. Историкам, изучающим современность, конкретно-социологические исследования дают материал по социальной психологии групп и наций, помогают при анализе распространения и усвоения людьми культурных ценностей или моральных норм. Конкретно-социальные исследования не просто представляют дополнительную информацию, а входят в историографию той или иной проблемы. Важны не только результаты таких исследований, но и составляемые в ходе их анкеты, записи интервью и другие материалы. Иными словами, источник имеет двойной уровень. Анкеты, интервью, записи наблюдений – это первоисточники. Статистические таблицы, графики, записи простых и условных распределений – это уже источник второго уровня.
Специалистам, изучающим отдаленное прошлое, социологические материалы позволяют судить о дальнейшем развитии тех процессов и явлений, которые находятся в поле их зрения. Учитывая репрезентативность социологических исследований, историки учатся у социологов использовать метод выборки и типологические процедуры. Если социальная история ориентирована на период и страну, то историческая социология – на концепцию и проблему. Источниковая база историко-социологических исследований поистине безмерна. В ней описания археологических памятников, этнографические описания; хроники, анналы, летописи; публично-правовые и частно-правовые акты, хозяйственная документация; личные документы и биографии; пресса и публицистика, научные и философские трактаты, произведения искусства.
Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 12; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!