Эта книга посвящается К.
Стоит нам с нею встретиться, как тут же поблизости непременно появляется таинственный соглядатай. Резкость черт и глубина очей с головой выдают в нем посланца унылых среднерусских небес.
Правда, К. в ангельской природе его сомневается. Испорчена кинематографом, ей небось огненные крылья да нимб золотой подавай. (Я же не сомневаюсь; я – знаю, но не стараюсь ее переубедить.)
Он, ангел, знает, что я знаю, и не делает вид, будто он здесь с иной целью. Отодвигает в сторону чашку с остывшим капуччино, не притворяется, будто намерен допить мутную, буро‑молочную жижу до дна. Молчит, но глаз не отводит; можно скрестить с ним взор, если смелости хватит.
Мне – хватает (порой). В таких случаях он неторопливо, с достоинством кивает; едва заметно пожимает плечами: дескать, работа такая, ничего не попишешь.
Нам обоим (ангелу и мне) от этого немного грустно, как самураям, наблюдающим за увяданием сакуры.
Эта книга посвящается моей бабушке,
которая нянчилась со мной в холерное одесское лето 1970 года, поила водой пополам с вином, кормила пилюлями, выходила, вернула к жизни, а заодно прочитала мне вслух длинную сказку Погорельского про Черную курицу и подземных жителей.
Сказка про Черную курицу и мальчика Алешу научила меня, дошкольных лет детеныша, двум важным фундаментальным правилам.
1. Нельзя открывать тайны, нельзя рассказывать о самом главном вслух. Особенно взрослым (т. е. чужим). Иначе – все, нету тайны, сдохла, рассосалась.
|
|
|
С тех пор моя дальнейшая вербальная жизнь целиком, можно сказать, посвящена была искусству недомолвок и иносказаний.
2. Чудеса случаются с кем попало. Не с «лучшими», не с «избранными», не с «тем, кто готов», а сдуру, на кого бог пошлет, так сказать. Выслужиться перед ангелом, ответственным за распределение этого блага, – невозможно. Разве что взрастить в себе Робина Гуда, пойти не знаю куда и взять неведомо что силой.
Но это, как понимаем мы, иная уже, воинствующая метафизкультура.
Эта книга посвящается Д.,
с которой мы однажды трепались о том, что, дескать, не бывает счастливых людей (т. е. счастливых тем счастьем, которое они сами готовы считать таковым), бла‑бла‑бла, – мой не то чтобы любимый, но не раз объезженный конек.
– Счастливым может быть, разве только, святой, – говорю. – Да и то, пока он сидит в горах Лао, в нужной какой‑нибудь, подходящей для счастья позе, правильными мудрами пятерни раскорячив. Вот спустится с горы в мир, и, знаешь, нет у меня уверенности, что счастливое состояние долго будет длиться.
– Мир его съест, – кивает Д. задумчиво. И добавляет почти с энтузиазмом: – Мир нас всех ест.
|
|
|
– Знаешь, – говорю, – при таком раскладе молиться можно только об одном: чтобы нас хорошо приготовили.
– Да, – соглашается. – И чтобы хорошо съели.
– Ну да, ну да, – подхватываю. – По крайней мере, чтобы их не стошнило.
Эта книга посвящается Ирушке и Ромке,
которых нужно было отвезти из Измайлова на Воробьевы горы в ночь весеннего равноденствия, 21 марта. В результате примерно в 06:30 утра (время восхода солнца в Москве) на третьем транспортном кольце, между съездом на Бережковскую набережную и Кутузовским проспектом мне был явлен языческий бог Ярила во всей своей солярной красе.
С человеческой точки зрения это выглядело так.
Посреди дороги стоял огромный оранжевый грузовик. Позади грузовика топтался водитель, рыжий круглолицый верзила в оранжевом комбинезоне. Левая штанина комбинезона горела ярким пламенем. Верзила в связи с этим прыгал, выкидывая языческие коленца и орал нехорошие языческие слова.
Мой внутренний иеромант был в восторге от такого астрологического happy new yearа.
Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 14; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!