Оцифровка книги: Боромир, 2005 г. 6 страница
– Пожалуйста... ...Да-да... ...Нет-нет... ...Конечно, – отбивался я, рискуя обидеть человека, и подливал себе внутрь пиво, чтобы легче было переварить обыкновенную историю жизни. Мое высшее техническое образование и несколько удачных замечаний развеселили человека, отчего его седина заслонилась разрумянившимся лицом, которое в короткие мгновения смеха, казалось, отрывалось от неудавшейся жизни. Он вернул мое откровение, сознавшись, что разведен, и я понял, что его ошибки в браке были всего лишь стилистическими. Когда он рассказывал мне очередные подробности своего бытия, пиво в моей кружке уже закончилось, и я принялся мысленно считать, причем почему-то сразу с трехзначных цифр...
707, 708, 709, 710...
Преодолев несколько новых сотен копошащимися губами, я уже с нескрываемым удивлением уставился в его визитную карточку.
| Пиут Максим Романович Начальник реставрационной мастерской |
– Приходите ко мне работать. Мне такие люди, как вы, нужны. Денег много не дам, но сестерциев двести положу, а там посмотрим. У нас свободное посещение и очень интересная работа, – заявил он.
Мой собеседник, мечтательно подняв голову и, став сразу красивым и значительным, вдруг сказал:
– А вы знаете? Интересная вещь. Свободы слова стало больше, а политических анекдотов меньше. Я вон раньше столько их знал, а сейчас, хоть казните, ну, ни одного не припомню. Тут в вечерней газете писака один что-то настырно про чистоту народной мудрости распространялся, да поэта все цитировал. Одна беда – поэт-то этот не классик. А жаль. Да... Только я один и изумляюсь. Как зовут-то вас?
|
|
|
– Фома.
– Ну и хорошо.
– Только я, знаете ли, не умею работать реставратором, ведь для этого нужно образование, – вставил я.
– Пустое. Научитесь, теперь столько реставраторов нужно, что и ваше образование сгодится. Я-то вот... Ну, да ладно. До свидания, приходите.
Он ушёл, пожав мне руку и оставив наедине с последними новостями.
Я долго буду шагать по городу, отчаянно вдыхая резкий клокочущий аромат столкновения двух эпох, новой и старой, схватывая их взаимопереплетение почти на уровне сенсорного восприятия. Классические атрибуты старой эпохи получили кощунственные дополнения, а дух новых инициатив гадким полипом привился на обносившихся, но по-прежнему помпезных моральных принципах, нисколько их не украсив. Каменные статуи, исполненные в героическом стиле, повсюду были облеплены лотками с массовыми товарами, недоброкачественность которых с лихвою искупалась их числом и недостатком освещения. А основания постаментов были испещрены интернациональным лингвистическим вирусом. Это сужало полномочия серых каменных монстров, призванных повелевать в пределах серой эпохи и смешить в пределах разноцветной. Судьбообразное значение старых символов истерлость настырной повседневностью, а новые не нажили оной, нисколько не задумываясь о судьбе. Характер культуры принял воинствующий оттенок сиюминутности и посюсторонности. Все вечное, гордое и величественное, бывшее достоянием серой, но каменной эпохи, истерлось под массивным экстазом однодневного проживания состояний, чувств и умов, накануне стремительно сгущающихся конца века и конца света. Моральное помешательство стало массовым недугом, придающим глазам специфический упаковочный блеск. Я молюсь на генетический опыт моих предков, который безошибочно помогает мне читать все с лица у каждого человека, сорвавшегося с судьбы. Легкой уверенной походкой завсегдатая я буду появляться на массовых распродажах и манифестациях, в узилищах новых белокровных культов и сладкострастных бесовств. Я подойду к худому уличному проповеднику, окруженному засыпающими на солнце зеваками, осажу его патетические догмы о непорочном зачатии и всеобщей любви слабеющего человеческого рода. Пережженные крашенные блондинки с поношенными лицами вперят в меня свои взгляды. А я расстегну пуговицы пиджака, широко расставлю ноги и, выпятив грудь, как любимый королевский попугай, спрошу зычным голосом, перекрывая посторонние шумы:
|
|
|
|
|
|
–Скажите пожалуйста, почему языческие религии прославляют культ фаллоса, символ производительной силы природы, и все связанные с этим активные мужские добродетели, а христианство, напротив, славит культ женского начала и все связанные с этим пассивные женские добродетели, называя, кроме того, все плотские желания здорового организма грязными и низменными? Почему язычество славит силу, выносливость, успех, роскошь, победителей, а христианство – послушание, кротость, смирение, нищелюбие и побеждённых? Кому выгодно ослаблять людской род?
Проповедник, облаченный в мирские одежды, прижмет к груди Библию и с бледным от гнева лицом бросит мне в ответ со всей своей канонизированной страстью:
– Пойди, прочь! Ты Фома Неверующий!
Спустя полчаса я войду в атеистическое общество и в точности повторю вопрос, и первый попавшийся человек с неприметным лицом и казенными ужимками ответит мне в номенклатурном гневе и укажет на дверь:
– Пойди прочь! Ты Фома Неверующий!
Человечество бережно хранит мое имя и свое недомыслие. Все в полном порядке. Если я внушаю отвращение и ужас окружающим, значит всецело удовлетворяю своему непреходящему функциональному назначению. Я отлично помню, что Гальвани, изобретший теорию электричества, был прозван своими учеными собратьями «лягушачьим танцмейстером» за демонстрацию сокращений мышц лягушачьих конечностей под воздействием электричества.
|
|
|
Слова «благородный», «породистый», «аристократический» совершенно исчезли из обращения ввиду отсутствия объектов именования. Слабые уравняли всех, чтобы некоторые из слабых незаметно стали сильными. Бюсты нового Бога продаются в каждом магазине рядом с эротическими открытками, а застарелый лозунг «Мир хижинам – война дворцам» поняли настолько буквально, что чувство прекрасного исчезло вовсе, ибо оно тоже не живет вне дворцов. Чудовищный синтез языческого многообразия и христианского фанатизма в одинаковых белых статуях, от которых некуда деться. Искусственное неувядающее проклятие витает над человеком. Все оголтелые материалисты – идеальные фанатики, ибо фанатизм – явление сугубо земное. Оно рождается и ползает только по земле.
«Суеверие может проявляться двояким образом: в отношении явлении и в отношении их объяснений, причём оба суеверия могут существовать вопреки общераспространенному воззрению отдельно». [Карл Дюпрель.]
Две эпохи напали друг на друга, будто стравленные цепные псы, и калечат ни в чём не повинных людей. А я не хочу быть инвалидом и потому отсиживаюсь в своем защитном Неверии, из которого мне видно ВСЕ.
Я знаю.
Если определённая власть имущая группа людей в обществе желает отвратить взоры народа от насущных проблем современности, дабы укрепить власть, она препарирует историю, расчленяя ее на две: официальную и неофициальную, неправильную и правильную, старую и новую. Механизм отвлечения срабатывает, и народ, не замечая реальных проблем, следует за борьбой этих историй, сталкивая лбами в угоду властелинам портреты отцов и дедов. В обществе безошибочно развивается чувство отвращения к святыням, с именем которых толпами ходили на убой, расцветают обиды, амбиции, множатся сведения счетов. Фискальные, тактические цели достигнуты.
Весь ужас, однако, заключается в том, что ни один властелин еще не сумел понять, что при подобного рода столкновении толкований исторических фактов исход борьбы остается не в прошлом, а переносится в будущее, настигая уже этический мир детей и внуков.
Эти пародии мнимого очищения от застойных, реакционных, неприглядных эпох случаются постоянно с завидной регулярностью. И каждый раз потоки крови и слез льются во имя очищения абстрактных определений истины и исторической правды. И вновь, как обычно, отживающее поколение калечит нарождающееся противоестественными наставлениями, а то, достигнув первых сил, крушит головы идолов, успевших окаменеть до полного безразличия посмертных памятников. Каждое новое воспаряющее поколение стремится пожрать собственный хвост, наводя громогласную ревизию исторической справедливости среди могил, понятий и образов. И все силы молодости без остатка выпивают чёрная злоба и кошмарный зуд мести. Сильный избивает слабого, а слабый уродует облик сильного, начиная проповедовать и юродствовать, совестить и корить.
«Каким безнравственным показался бы мир, если бы не было забывчивости». [Фридрих Ниции.]
«Единственной опорой памяти о прошлом становятся битые черепки и объедки от мамонтов. А разве это история? История не оставляет следов. Она оставляет лишь последствия, которые не похожи на породившие их обстоятельства». [А. А. Зиновьев.]
«История кажется уже просто каскадом ответов – ложных, отчасти верных, абсолютно ложных, бесполезных». [Э. Ионеско.]
Если бы в языке не было слова
§ 9
НЕИСТОВЫЙ,
я бы моментально умер.
Я пользуюсь им как драгоценным эликсиром накануне убийственного турнира. Меня всегда будет тянуть к людям, такова моя сущность. Я люблю концентрированные разноречивые страсти.
Последовав за группой мускулистых загорелых парней и гибких соблазнительных девиц, я попал в гущу коммерческих предложений на центральном городском рынке, что, по смехотворному стечению обстоятельств, находится в парке перед главным идеологическим учреждением – Институтом повышения квалификации неудачников.
Нелепые портики здания облеплены палатками с самым разнообразным товаром, и никакие полицейские облавы, совершающиеся скорее по инерции, чем из соображений реального законоведческого доброхотства, не в силах унять торговлю порнографией, наркотиками, оружием и иными, более безобидными товарами. Гении частного предпринимательства неистово наверстывали упущения официальной экономической политики, не считаясь ни со здоровьем, ни с собственным комичным образом модернизированных нуворишей. Но все это с лихвою искупалось подлинно здоровой энергией, рвущейся стремглав навстречу новым прибылям, пространствам и мечтам. Здесь и впрямь чувствуешь, что жизнь становится церемонией.
«Величайшее, чего может достичь человек, – это изумление». [Освальд Шпенглер.]
Тонконогий сутенёр с туловищем, натянутым по идеальной эвольвенте, предлагает мне двух девиц. Bce трое делают изящный книксен, попеременно подмигивая. Их заслоняет дюжина культуристов, играющих на солнце густыми зарослями мышц и цветными объемными татуировками. Зычные голоса, нанизанные на частокол ритма сатанинской музыки, изнывают от страсти и приглашают в натурализованный Эдем. Маленький толстый человек в клетчатой жилетке и простреленном котелке на потной голове предлагает сочинить для меня стихотворный пасквиль или эпиталамий. Глядя в жабьи глазки с фокусом на затылке, беззлобно посылаю его к дьяволу. И тотчас же оказываюсь окруженным вешалками с военными мундирами и бальными платьями разных эпох. Эполеты, фалды, байты, звезды, золотое шитье, рюши и шали забивают рот, точно кляп. Мне нечем дышать, и я едва не выкалываю глаз с всамделишный китовый ус, выбившийся из сладостных пут корсета. На железный каркас палатки в несколько ярусов натянуты полотна батика, расписанного в псевдоориентальной манере, отчего палатка делается похожей на кулисы уличного балагана. На прилавках лежат бусы из черного жемчуга, месопотамская установка спутникового телевидения, фракийские очки для стрельбы из снайперской винтовки с лазерным прицелом, пирамиды экзотических фруктов, цветной видеотерминал от нумидийского компьютера, специи из Эпира, парфюмы из Коринфа, целый Монблан из дамских босоножек, увязанных парами, чучела настоящих и выдуманных животных.
– На нашем Вавилонском базаре объявились интеллигентные люди. Кто бы мог подумать? Только для вас! Машина для изменения почерка! – обратился ко мне живописный молодой человек с длинными русыми кудрями и сияющим взором. Выудив за локоть из общего месива, кишащего любопытством, и вальяжно улыбнувшись, он подвел меня к служившему в качестве подставки пластмассовому контейнеру с нарисованным на боку черепом и костями. Несколько компактных блоков с переключателями, проводами и планшеткой с ювелирно сделанными рычагами и датчиками, стабилизируемыми в любой плоскости, а также жидкокристаллический экран озадачили мое дипломированное воображение.
– Засуньте руку вот сюда, так, чтобы датчики плотно облепили кисть, возьмите перо и слегка надавите на планшетку... – начал было молодой человек, оглаживая локоны, струящиеся вдоль впалых щек.
– Послушайте, а зачем нужно менять почерк? – спрашиваю я, напрягая мышцы спины и ощупывая свой драгоценный блокнот во внутреннем кармане пиджака.
– По почерку можно определить характер человека, это вам известно?
– Да, разумеется.
– Вы, вероятно, знаете также, что при определённых психических состояниях почерк одного и того же человека меняется. У человека в нормальном и болезненном состояниях почерки разнятся. В общем, по почерку я могу снять психическую диаграмму состояния пишущего человека, а затем уже раскрыть всю его подноготную. Ну, а имея несколько образчиков почерка, я могу определить и судьбу. А дальше... – он остановился, ехидно разглядывая мое лицо, – ... дальше, если существует прямая связь между почерком и характером, то без особого труда можно установить также обратную и влиять на нее. Я регулирую ваш почерк и, следовательно, влияю на ваш характер, а в конечном счете, на вашу судьбу... А??? Могу сделать из вас. Наполеона, Чарли Чаплина, Цезаря, Элвиса Пресли, Сведенборга, Христа, Гитлера, первобытного дикаря, волшебника, сексуального маньяка, гения науки, женщину, гермафродита, гуманоида, дьявола. Что хотите?
Молодой человек несколько напрягся, а его манерность сбежала в архетипы перечисленных субъектов.
– Выбирайте! – настаивал он, заслонив солнце и музыку.
И я тихо сказал, добавляя вес каждому последующему слову:
– Сколько стоит почерк и судьба Фомы Неверующего?
– О-о-о, – оживился юноша, отбросив назад локоны, – да вы эстет, такого утонченного заказа мне не делал еще никто. Садитесь, садитесь немедленно, я придам вам квинтэссенцию долговечного цинизма и научного неверия. Вы даже усомнитесь в дате своего рождения и вращении Земли вокруг Солнца. Сейчас, сейчас...
Он впился ровными почти одинаковыми пальцами в пульт, щелкая рубильниками и дергая ползунковые переключатели. Флегматичная девушка с рыжей родинкой на одном из полушарий красивой груди, выглядывающей из выреза кофты, связанной из разноцветной бумажной веревки, нехотя откладывает нескончаемое гиперболизированное яблоко. Облизывая губы, местами переходящие в россыпи веснушек, она просит меня снять пиджак и закатать рукав рубашки.
– У вас рука Паганини. Расслабьтесь. Вы, случайно, не карманный вор?
– Нет, я ухаживаю за лошадьми в цирке, – отвечаю, пуская пузыри уголками рта...
Девушка брезгливо морщится, прилаживает многочисленные датчики к запястью и регулирует планшетку.
– Лина, не раздражай клиента, – озабоченно вмешивается хозяин. – Нуте-с, готово. Поехали!
Я пишу небольшой диктант из цитат классиков гонимых и классиков новоявленных, озираясь по сторонам, как хмельной посетитель дорогого борделя.
– Скажите, а у вас есть какая-нибудь гражданская специальность? – неймется мне от запотевших датчиков, присосавшихся к руке, как механические пиявки.
– Я работаю диктором центрального телевидения, веду программу для глухонемых, – отвечает молодой человек, разглядывая что-то на жидкокристаллическом экране.
– Любопытно, как вы сочетаете такие разные занятия, тем более у вас такая развитая живая речь. И вдруг – язык для глухонемых!
– Ничего удивительного, всё закономерно. У нас почти все дикторы центрального телевидения страдают косноязычием и безграмотностью, и, чтобы не раздражать всех, пришлось выучить язык глухонемых. Ведь я гуманитарий по образованию, психолингвист. Успел даже защитить диссертацию на тему «Психопатологические основы скороговорки». Всякое было... А сейчас, не стыдно сказать, рад жизни. А что, знаете, поговоришь на пальцах, и сразу легче делается. Недавно начал ловить себя на мысли, что даже думаю теперь по-глухонемому, до того привык. Жизнь намного проще и правильнее представляется. В словах слишком много неясности, уязвимости, трагизма. А тут совсем другое дело. Ну вот, готово! С вас двенадцать пятьдесят. Теперь вы – Фома Неверующий. Да, чуть не забыл. Три часа не мыть руки, не драться и не заниматься любовью, чтобы почерк устоялся. Желаю успехов!
В ближайшей харчевне с туземным названием я вымыл руки с тщательностью хирурга, сочно ударил по лицу приземистого хама национально-интернациональной наружности, когда тот предложил мне наркотики, и с удовольствием обнял длинноногую брюнетку, посмотревшую на меня вызывающе. Это был идеально смоделированный сексуальный объект. Я впился в ее шею с животной страстью Дракулы, чувствуя сквозь каленый поцелуй учащающийся пульс красотки, обмягшей в моих объятьях.
– Ты наваждение, ты не женщина, ты стихийное бедствие, – шептал ей на ухо, жадно глотая ароматное дрожащее дыхание и облепив ее, будто паук, всем своим телом.
Все три мои выходки остались конструктивно безнаказанными.
Наша эпоха увита метастазами декаданса, будто кровососущим плющом. Мое имя – это обреченность быть победителем, ибо каждый догматик генотипически не способен быть победителем (!!!) Я человек, и никакая государственная идеология или другая громоздкая оплошность не оправдают меня перед Богом и самим собой...
Избрание доминирующего морального принципа подобно заболеванию общеобязательной детской хворью. (???) Кому что достанется: скарлатина, корь, ветрянка или какое-нибудь иное вненаучное определение. Переболеешь, обрастешь целительной коростой иммунной толстокожести и становишься взрослым.
Мне достался вирус Неверия.
С убеждениями еще хуже.
Убеждение подобно обуви: как бы ни было притягательно внешне, если оно не в пору, им невозможно пользоваться.
Если тебе плохо, никогда не изливай душу человеку, которому тоже плохо. Он не поймет тебя, ибо ни в чем так не эгоистичны люди, как в своем страдании.
Мысль чарует всем своим многообразием только тогда, когда шокирует.
Между вещью и словом, обозначающим эту вещь, всегда существует некий путь, и преодолеть его может не каждый.
Психокинетическая энергия единичного жизненного успеха всегда больше или равна сумме физических и духовных усилий, требующихся для достижения следующего успеха. Удача необходимо рождает новую, превращая всю дорогу жизни в интересный путь триумфатора.
Так хотел и так сделал Бог.
Поток моей фантазии сплошь в цветных татуировках афоризмов.
Афоризм – это мыслительная форма, наиболее близкая
Богу, ибо Господь не многословен.
У меня было такое эмоционально-вкусовое ощущение, будто я только что съел каннибала, и с этим-то привкусам циклически съедаемого и перевариваемого человечьего мяса я застрял взглядом в лице высокомерного человека, обратившегося ко мне, нещадно грассируя и поправляя огромные запонки:
– Не желаете ли приобрести антикварный лозунг, милейший?
Смотрю на его грязные каштановые волосы, редкие усики, непременный чернозем под ногтями, ярко-красный галстук, значок с профилем какого-то Сенеки в якобинском колпаке и спрашиваю:
– Сколько стоит здравица Богу Ра?
– Купите лучше всю агитацию к посевной кампании в Ногайской орде, недорого отдам, – отвечает человек, позабыв манеры обхождения с буквой «р».
– Нет, тогда уж лучше что-нибудь времен Перикла. Мне для детской комнаты нужно.
– Тяжелый вы человек. Ладно, пойдемте, что-нибудь поищем для вашей детской комнаты, – обратился человек уже более дружелюбно.
У него дряблая прозрачная кожа, натянутая на кости, будто на пяльцы, хотя худым его не назовешь. Я уставился на его шею, выискивая между венами какой-нибудь заветный лозунг, от чего он почти с ужасом оглянулся, изучая мое внимание, потрогал шею и, не найдя на ней ничего примечательного, услужливо пропустил меня вперед. Сотни разноцветных полотен, испещренных буквами, бежали вкривь и вкось, образуя подобие замкнутого объема, в коем и протекала наша дальнейшая беседа.
Дата добавления: 2022-11-11; просмотров: 18; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!