Э. МакКормак. Когнитивная теория метафоры. 39 страница
[18] Miller G. A., Johnson-Laird P. N. Language and perception. Cambridge (Mass.), Harvard Univ. Press, 1976.
[19] Mооij J. J. A. A study of metaphor. Amsterdam, North-Holland, 1976.
[20 ] Оrtоnу A. Why metaphors are necessary and not just nice. — "Educational theory", Vol. 25, 1975, p. 45 — 53.
[21] Ortоnу A. The Role of Similarity in Similes and Metaphors. — In: A. Ortony (ed.). Metaphor and Thought. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 1979. (русск. перевод см. в наст. сборнике). [22] Ortony A., Reynolds R., Arter J. Metaphor: Theoretical and empirical research. — "Psychological Bulletin", Vol. 85, 1978, p. 919 — 943.
[23] Paiviо A. Psychological Processes in the Comprehension of
282
Metaphor. — In: A. Ortony (ed.). Metaphor and Thought. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 1979.
[24] Reddу M. J. Formal referential models of poetic structure. — In: Papers from the Ninth Regional Meeting, Chicago Linguistic society. Chicago, Univ. of Chicago, Department of linguistics, 1973.
[25] Reinhart T. On understanding poetic metaphor. — "Poetics", 1976, No. 5, p. 383 — 402.
[26] Richards I.A. The philosophy of rhetoric. London, Oxford Univ. Press, 1936.
[27] Richards L.A. Metaphor. — In: L.A. Richards. The philosophy of rhetoric. London, Oxford Univ. Press, 1936 (русск. перевод см. в наст. сборнике).
[28] Roach E. Cognitive reference points. — "Cognitive Psychology", 1975, No. 7, p. 532-547.
[29] Sapir J. D. The anatomy of metaphor. — In: J. D. Sapir and J. С Crocker (eds.). The social use of metaphor: Essays on the anthropology of rhetoric. Philadelphia, Univ. of Pennsylvania Press, 1977.
[30] Sperber D. Rethinking symbolism. Translated by A. L. Morton. Cambridge, Cambridge Univ. Press, 1975.
[31] Stern G. Meaning and change of meaning. Bloomington, Indiana Univ. Press, 1965 (originally published in Sweden 1932).
[32] Sternberg R.J. Component processes in analogical reasoning. — "Psychological Review", 1977, Vol. 84, p. 353-378.
[33] Thoreau H. D. Walden. — In: H. S. Cauby (ed.). The works of Thoreau. Boston, Houghton Mifflin, 1987.
[34] Thorndike E.L. Reading as reasoning: A study of mistakes in paragraph reading. — "Journal of Educational Psychology", 1924, Vol. 15, p. 323-332.
[35] Tversky A. Features of similarity. — "Psychological Review", 1977, Vol. 84, p. 327-332.
ДЕРЕК БИКЕРТОН
|
|
|
ВВЕДЕНИЕ В ЛИНГВИСТИЧЕСКУЮ ТЕОРИЮ МЕТАФОРЫ
I
Нужна ли новая теория метафоры? Десятилетие назад считалось, что не нужна. Метафору изучали, хотя и не систематически, со времен Аристотеля. Однако развитие науки последних лет, выявившее возрастающий интерес как лингвистов, так и философов к «нестандарнтым высказываниям» и «бессмысленным предложениям», некоторые неожиданные трудности в области структурной семантики, а также непосредственное внимание к метафоре самой по себе, проявившееся у таких специалистов по порождающей стилистике, как Левин [15], [16] и Торн [24], или в обзорах Хессе [10] и Моэй 119], в совокупности позволяют предположить, что пришло время взглянуть на метафору по-новому. Необходимость нового подхода к метафоре для современной структурной семантики сжато сформулирована Болинджером следующим образом: «Семантическая теория должна объяснять процесс создания метафоры. Характерной чертой естественного языка является то, что ни одно слово не сводимо к конечному набору значений, но всегда передает и нечто еще» [5, р. 567].
II
Должна ли новая теория метафоры быть лингвистической теорией? Как представляется, другие подходы обнаружили свою несостоятельность, поскольку ни одно определение и ни одна теория, предложенные к настоящему времени, не задают даже адекватной таксономии, не говоря уже об «объяснении процесса» создания метафоры. Аристотель пытался выявить хотя бы формальную сторону метафоры. «Метафора есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на
|
|
|
Derek Bickerton. Prolegomena to a Linguistic Theory of Metaphor. "Foundations of Language", V, 1969, № 1, p. 34 — 52.
284
вид, или по аналогии», — писал он в «Поэтике» (1457b)1*. Однако римские ученые и ученые эпохи Возрождения, вместо того, чтобы попытаться прояснить и развить это довольно-таки загадочное определение, уточнив, что такое «необычный», «родовой», «видовой» и «аналогия», рассматривали метафору просто как риторический прием; типичным определением, повторяющим такой подход и, в свою очередь, многократно повторенным в разнообразных школьных учебниках и введениях в литературоведение, является определение Блэра: «Метафора — это фигура, всецело основывающаяся на сходстве одного объекта с другим. Поэтому она во многом родственна Сходству, или сравнению; и, конечно же, есть не что иное, как сравнение, выраженное в сокращенной форме» [4, 295]. Даже такой тонкий критик, как Ричардс, позволит себе следующее высказывание: «Было бы просто расширить грамматическую теорию метафоры, гиперболы и фигур речи, указав на скрытые выражения "как будто", "подобно" и т. п., которые можно было бы ввести для того, чтобы превратить поэзию в логически безукоризненную прозу» [22, р. 193]. Просто это или не просто, однако сам Ричардс оказался достаточно прозорливым, чтобы не предпринимать подобных попыток.
|
|
|
Многие недавние работы недалеко ушли от этого уровня. Уилрайт [27], подразделив метафору на «эпифору» — примерно то же самое, что традиционно понимаемая метафора, — и «диафору» — символическое соположение дискретных образов, которые сами по себе не обязаны быть эпифорами, для формирования целого, отличного от его частей, считает «высочайшими образчиками метафор» случаи совмещения эпифор и диафор; в качестве примера такого совмещения он приводит строку из Джона Донна: A bracelet of bright hair about the bone 'Браслет светлых волос вокруг чела' (в которой вообще не содержится никаких метафор ни в одном из названных ранее смыслов); а непосредственно далее он предлагает иные определения: эпифора — это «ощущаемая таинственная способность означать нечто большее, чем реально выражается словами», диафора же «проистекает из абсолютно непередаваемой природы каждого высказывания» [27, р. 91]. Тербейн [25], которого нельзя обвинить в использовании идиосинкратического жаргона, сравнимого с тем, которым позволяет себе пользоваться Уилрайт («метапоэтика», «стено-язык», «мифоид», «поэтоонтологический вопрос»), столь же непостоянен в своих взглядах. Начав с определения метафоры как «видового пересечения» ("sort-crossing"), более или менее эквивалентного «категориальной ошибке» Райла, он затем иллюстрирует использование метафор и в заключение оказывается вынужденным
|
|
|
* Перевод В. Г. Аппельрота. Цит. по изд.: Аристотель. Об искусстве поэзии. М., 1957; ср. также перевод М. Л. Гаспарова: «Переносное слово [метафора] — это несвойственное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род или с вида на вид, или по аналогии». — Аристотель. Соч. в 4-х тт., т. 4. М., 1983. — Прим. перев.
285
признать, что в абстрактном рассуждении использование метафорического языка практически неизбежно. Тем самым, как отмечает М. Хессе, он приближается к позиции ряда филологов XIX в., таких, как А. X. Сейс и Макс Мюллер, которые считали, что «язык в целом метафоричен». Однако, хотя большая часть слов любого языка, возможно, и прошла стадию метафорического переноса значений, говорящий достаточно редко сталкивается с таким языковым явлением, которое безусловно считает метафорой.
И, наконец, в одной из тех ошибочных работ, чьи несообразности более поучительны, чем истины в других работах, — работе Т. Дрейнджа [8]2 — автор ставит задачу исследования «бессмысленных предложений», однако в конечном счете к собственному удивлению обнаруживает, что в большинстве случаев он имел дело с метафорой. «В действительности метафорическое предложение, рассматриваемое буквально, обязательно содержит пересечение типов (type-crossing). Следовательно, согласно моей теории буквальная интерпретация такого предложения совершенно немыслима. Возможно, именно этим метафора и привлекательна. Поскольку она не может быть понята буквально, читатель или слушающий оказывается вынужденным переосмысливать то, что ему сообщается» [8, р. 215]. При этом автор ранее признал, что «во многих случаях то, что некогда было метафорическим использованием слова, впоследствии становится использованием почти буквальным (например, she planted an idea in his mind букв, 'она взрастила мысль в его голове')» [8, р. 174]. Это замечание в совокупности с тем, что приводимое автором определение «немыслимого суждений» совершенно немыслимо3, разрушает всю его аргументацию, поскольку, если одна метафора может стать «буквальной» и на такое превращение не накладывается никаких ограничений, то это может случиться и со всеми остальными, а если метафора — это не только особый случай немыслимого суждения, то тогда большая часть немыслимого должна быть потенциально мыслимой, то есть, в терминологии автора, полностью приемлемой.
III
Из сказанного следует, что нелингвистические подходы скорее затемняют, чем проясняют суть вопроса, и можно утверждать, что их неудачи объясняются именно их нелингвистичностыо. Более того, почти все работы, посвященные метафоре, опираются на три не выраженные явно предположения о языке, каждое из которых, по всей вероятности, ложно. Перечислим эти предположения.
(1) Слова имеют фиксированное и определенное значение. Дрейндж, трактуя предложение Smells are loud 'Запахи громки,
286
кричащи' как бессмысленное, в то же время считает приемлемым словосочетание a loud colour 'кричащий цвет', руководствуясь странным соображением о том, что «в "American College Dictionary" в качестве седьмого значения слова loud выделено значение 'режущий глаза', или 'вырывающе кричащий', о цветах, одежде или о том, кто носит такую одежду и т. п.».
Тем самым, считая во всех прочих случаях «немыслимость» (которая приравнена к «бессмысленности») параметром, не зависящим от времени, он в данном случае оказывается не в состоянии понять, что словосочетание a loud colour 'кричащий цвет', вероятно, некогда казалось столь же «бессмысленным», что и a loud smell 'кричащий запах', и не исключено, что в будущем словосочетание a loud smell окажется — в результате аналогичного процесса — столь же «осмысленным», что и a loud colour. Остается только согласиться с комментариями мисс Хессе по поводу работы Тербейна: «Мы должны отказаться от поисков среди всех значений слова «буквальных», или «канонических» значений. Подобный взгляд на язык в настоящее время чужд большинству специалистов по структурной лингвистике и философии языка, однако только такой взгляд был бы адекватным для рассмотрения... семантических проблем в общем виде» [10, р. 284]. Тем самым, очевидным образом оказывается возможным признать l'arbitraire du signe (произвольность знака) и отвергнуть то, что Фёрс обычно называл the cowness of cow 'коровость коровы', то есть точку зрения, согласно которой, поскольку cow устойчиво связано с понятием коровы, то оно неуместно для обозначения чего-либо отлечного от этого понятия.
(2) Значение предложения — это сумма значений составляющих его слов. Примечательно, что, когда Ричардс хотел продемонстрировать взаимодействие различных уровней понимания при интерпретации поэзии, ему пришлось избрать в качестве примера строку Arcadia, Night, a Cloud, Pan, and the Moon 'Аркадия, Ночь, Туча, Пан и Луна' — пять именных групп, связанных сочинением, то есть столь же свободных от подчинительных грамматических отношений (и вследствие этого от ограничений на семантическую сочетаемость), сколь свободно от них более развернутое высказывание; он затем обращается к рассмотрению той роли, которую играют «визуальные ощущения, вызываемые напечатанными словами», «связанные образы», «свободные образы», «референции», «эмоции», «отношения» — то есть все, что угодно, кроме синтаксиса [21, р. 116—133]. На самом деле синтаксические структуры существенно влияют на нашу интерпретацию текста — не только поэтического (что показано в [15] и [2]), но любого текста вообще. Более того, синтаксические связи лексических единиц могут повлиять и на то, какие именно семантические категории следует сопоставлять при интерпретации.
287
Так, предложение Eternity is visible 'Вечность видима' может показаться не менее невразумительным, чем пример Дрейнджа The theory of relativity is blue 'Теория относительности голубая' в отличие от поэтического выражения I saw eternity 'Я видел вечность' в произведении Вогана «Мир» (Vaughan, "The World"). (Можно, конечно, сказать, что до некоторой степени смысл этого выражения поясняется контекстом поэтического произведения в целом или что «в поэзии мы ожидаем выражений такого рода», однако это объясняет суть дела лишь отчасти.) Таким образом, семемы в синтаксической конструкции «имя + глагол-связка + существительное или прилагательное» (а большинство примеров Дрейнджа имеют именно такой вид) обладают более низкой степенью интерпретируемости, чем те же семемы в других синтаксических конструкциях.
(3) Интерпретируемость текста не зависит от типа текста. Все согласны, что контекст может влиять на интерпретацию. Немногие осознают, что для объяснения этого нам не требуется выходить за пределы языка. Если признать, что каждый ситуационный контекст (или, более точно, ситуация плюс роль плюс тема) порождает собственный тип текста и что эти типы формально различимы хотя бы на одном языковом уровне, то ничто не мешает нам соотнести интерпретацию непосредственно с типом текста, не принимая во внимание внеязыковой контекст. Если мы согласимся, что язык, или, точнее, подъязык4, научного журнала отличается — и отличается формально, так, что это можно зафиксировать при помощи предсказывающих правил, — от языка, например, хиппи, то мы можем сказать, что выражение The theory of relativity is blue неприемлемо для первого подъязыка, но вполне уместно (и даже, учитывая воздействие наркотика, предсказуемо) для второго. Это означает только, что наши языковые ожидания приспосабливаются к тому типу текста, который мы в данный момент воспринимаем. Если в стихах мы встречаем такие слова, как moon 'луна', rose 'роза' и autumn 'осень', то мы склонны (причем, если нет эксплицитных указаний на противоположное, склонны в высшей степени) связать их скорее с понятиями 'недосягаемая красота', 'совершенная красота' и 'зрелость и/или увядание', чем со значениями 'спутник Земли', 'разновидность цветка', 'третье время года'. Однако подобные связи ни в коем случае не будут установлены, если мы читаем календарь или садоводческий каталог.
Эти три предположения можно рассматривать просто как различные аспекты более фундаментального, хотя столь же ошибочного предположения, что значение существует в языке, подобно воде в колодце, причем иногда его можно оттуда извлечь, а иногда по каким-то мистическим причинам — нельзя. Однако что же на самом деле мы имеем в виду, когда говорим, что «поняли значение высказывания»? Мы имеем в виду, что на основе нашей
288
языковой компетенции, непосредственного контекста высказываний и более широкого контекста мы проинтерпретировали это высказывание. Во многих случаях наша интерпретация совсем незначительно отличается от интерпретации других людей или даже совсем не отличается от нее, что поддерживает иллюзию существования «значения», однако в некоторых случаях это вовсе не так. Тогда мы можем призвать на помощь только своего рода консенсус (согласие) между людьми; грамматики и словари — это тот же консенсус, но на более общем, обезличенном уровне. Более того, при изменении типа согласия правильное становится ошибочным и наоборот. Для колумбийца le provoca un tin to? означает quiere Vd un café? 'не хотите ли чашку кофе?', а для испанца — le hace pelear una copita? 'бодрит ли вас стакан вина?', которое из значений правильно? Вопрос смешон. Однако если значение не существует в языке самом по себе, то в то же время оно не может существовать и просто в сознании говорящего и слушающего, поскольку в этом случае мы имели бы право комбинировать звуки произвольным образом или интерпретировать высказывания так, как нам заблагорассудится. Если значение где-то и содержится, то только в отношении «говорящий — язык — слушающий», а не в одном каком-то компоненте этого отношения и уж, конечно, не в какой бы то ни было связи между языком и внеязыковым универсумом.
IV
Эта связь столь неуловима, что ввела в заблуждение некоторых весьма проницательных лингвистов. Так, Ч. Базелл отмечает: «Выражения green wine 'зеленое вино' и yellow wine 'желтое вино' — это комбинации слов, которые встречаются крайне редко или же вообще не встречаются, однако по различным причинам: в первом случае отсутствует материальная мотивировка, а во втором — нарушается синтаксическое соглашение» [1, р. 83]. Под отсутствием материальной мотивировки Базелл, по-видимому, подразумевает то, что зеленого вина не существует в природе, а под синтаксическим соглашением — тот факт, что то вино, которое реально имеет желтый цвет (по крайней мере, для говорящих, относимых Уорфом к «стандартным средним европейцам»), в целом ряде языков принято называть белым (white). Даже если оставить в стороне, что интерпретация в спектре в различных языках неодинакова, то это не так. Как быть с португальским vinho verde 'крепкое (букв, зеленое) вино' или, если брать более близкие примеры, как быть с такими словосочетаниями, как yellow rat 'трус, предатель, штрейкбрехер (букв, желтая крыса)' (где rat вовсе не крыса) или green fingers (букв, 'зеленые пальцы', о человеке, удачно выращивающем растения)?
Или рассмотрим следующую таблицу:
289
| iron mine iron ore iron works iron magnate iron production iron girder iron delermination iron will iron discipline | 'железный рудник' 'железная руда' 'чугуноплавильный завод' 'железный магнат' 'производство чугуна' 'железная балка' 'железная решимость' 'железная воля' 'железная дисциплина' | *steel mine *steel ore steelworks steel magnate steel production steel girder *steel determination *steel will *steel discipline | 'стальной рудник' 'стальная руда' 'сталеплавильный завод' 'стальной магнат' 'производство стали' 'стальная балка' 'стальная решимость' 'стальная воля' 'стальная дисциплина' |
По всей вероятности, Базелл объяснил бы недопустимость двух первых словосочетаний в правом столбце и допустимость четырех следующих за ними тем, что стальные рудники и стальная руда в природе не существуют, тогда как сталеплавильные заводы, стальные магнаты и т. д. — существуют. Однако если бы он попытался сходным образом объяснить недопустимость трех последних словосочетаний в правом столбце, то он никак не смог бы объяснить допустимость парных им словосочетаний в левом столбце. Он был бы вынужден трактовать эти последние как метафоры, хотя и несколько стертые. Но в этом случае ему пришлось бы объяснять, почему три последних словосочетания правого столбца сходным образом трактовать нельзя.
На самом деле лучше вовсе отказаться от вопросов, касающихся «природы» или «материальной мотивировки». Отсутствие в английском языке словосочетания steel mine лишь случайным образом связано с отсутствием в природе стальных рудников, ведь существует же словосочетание yellow rat при отсутствии в природе желтых крыс. Если бы нашлось нечто, что можно было бы описать как steel mine, подобно тому, как некоторые люди могут быть описаны как yellow rats, то такое словосочетание стало бы допустимым, несмотря на отсутствие в природе стальных рудников. Причина, по которой этого не произошло, состоит только в том, что, по крайней мере, в английском языке со словом steel не связаны специфические атрибуты.
Дата добавления: 2022-06-11; просмотров: 36; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!