Сказки про феечек и метроллей

Сборник рассказов и сказок 2021 года

Будьте счастливы, ваше высочество!

Резкий звонок подтвердил – электричка уже уехала. Следующая через пятнадцать минут, значит на собеседовании буду тик в тик. Проклятый лед, чертовы коммунальщики – деньги украли, хоть бы песочком присыпали… Мммать!

Подняться удалось со второй попытки. Белый сапожок прочертила царапина, белые перчатки сделались серыми в крапинку, на белом пальтишке красовалось выразительное пятно – собак в пгт Правда хватало, а аккуратных хозяев – нет. Кто бы спорил, к деньгам, но работодатели вряд ли оценят креативный дизайн одежды новенькой СММщицы. Видела бы подруга, во что превратилось ее шмотье!

Креатив был проблемой с рождения– отец-хореограф не нашел ничего лучше, чем назвать новорожденную дочь Раймундой, а бесконечно влюбленная мама не сумела вправить ему мозги. Отец через год испарился к очередной фее, имя осталось. И задало тон всей жизни.

Когда соседка по парте, высунув от усердия язык, срисовывала яблоко на тарелке, маленькая Раймунда малевала семью червяков, уютно устроившихся в красном и сладком домике. Когда нужно было объяснить опоздание на урок, среди причин фигурировали сугробы в мае, эльфы в метро, и террористы, взявшие штурмом автобус. Когда нужно было писать итоговое сочинение, Онегин с Татьяной переместились в Москву 21 века и решили свои проблемы средствами психоделической революции… На апелляции удалось натянуть тройку, но в Литинститут Раймунду не взяли.

Чудом удалось поступить в заштатный пед, выйти оттуда с корочкой учителя русского и литературы – и через год вылететь из школы за чересчур вольное обращение с учениками. Можно подумать, Кропоткин не классик, а о паре бутылок пива под беседы о раннем творчестве Пушкина даже и вспоминать не стоит. В частной гимназии, куда Раймунду по старым связям пристроила мама, удалось продержаться неделю – понтовый папаша маленькой двоечницы слишком назойливо предлагал деньги. Пришлось переквалифицироваться.

Впрочем, и СММщик из Раймунды получился так себе. Богатая фантазия мешала следовать алгоритмам и предаваться рутине, а от креативных решений молодого специалиста руководство впадало в амок. Из одного агентства ее уволили за кулинарный конкурс «Голая цыпочка» в инстаграме гламурной дивы, из другого – за «Анархию – мать порядка», рекламный слоган для умного пылесоса, из третьего… до сих пор вспоминать стыдно. Мама молчала, но Раймунда стыдилась сидеть на шее у немолодой и, будем честны, небогатой женщины. Она бегала по собеседованиям, рассылала резюме и старательно отгоняла от себя мечты о южных морях, горных тропах, живописных замках, увитых плющом и прочей романтической шелухе – скоро тридцать, пора бы остепениться.

Новое местечко обещало приятные перспективы – сеть косметических клиник, термолифтинг, ботокс, межъягодичка, вот это все. Заливай себе фоточки в инстаграм, перелицовывай текстики и греби деньги… ну не лопатой, но вполне приятным совком. У Раймунды сразу поднялось настроение – она месяц не была в книжном и добила предпоследний скетчбук. А там и о приличном пуховике подумать можно – не все же обноски с чужого плеча носить. Кое-как оттерев грязь салфетками, Раймунда поспешила на станцию – времени оставалось в обрез.

Словно назло у автомата с билетами топтался совершенно нелепый тип. Долговязый длинноволосый парень в кургузом пальто, словно вытащенном из кладовых Ленфильма, поминутно поправлял круглые очки, недоуменно пялясь на экран. Москва Ярославская… молодец. Купить билет на сегодня. Оплатить банковской картой… Да что ж ты делаешь, олух царя небесного?!

Сверкающие серебряные монеты, которые парень попытался пихнуть в щель автомата категорически не походили на рубли. Иностранец что ли? Откуда у нас в адовых гребенях иностранцы?

Посмотрев на несчастное лицо парня, Раймунда вздохнула. На карточке оставалась последняя тысяча, но вдруг сегодня все-таки повезет?

- Держи билет, чел! Потом сочтемся.

Долговязый воззрился на тоненькую ленту бумаги:

- Приношу глубочайшие извинения, дама, это и есть билет? Так он выглядит? Без картона и золотого обреза?

Теперь удивилась Раймунда – парень что ни разу на электричке не ездил? Откуда он вообще взялся?

- Приношу глубочайшие извинения еще раз, а откуда идут поезда в столицу?

- Прямо отсюда. А сейчас дай я себе билет куплю – электричка вот-вот подъедет.

- Приношу глубочайшие извинения в третий раз, вас ведь зовут Раймунда?

- Да, а откуда вы зна…

Долговязый неожиданно элегантно опустился на одно колено и поцеловал девушке руку – отдернуть пальцы, перепачканные акрилом, она не успела.

- Приветствую вас, о Раймунда, Дама Стеклянного Замка, принцесса Ангрии. Искренне рад возможности наконец-то увидеть вас.

- Чего? Кого? Чел, да ты сказочник! Прыгай в электричку, до следующей почти час!

Вслед за Раймундой долговязый ввалился в тамбур. Полы его пальто конечно же прищемило дверями, но восторженность с лица не сошла.

- Я знал, я знал, что вы меня сразу узнаете, ваше высочество! Я ваш сказочник и преданный друг, Христиан-Ханс! Нам предстоит совершить подвиг и вернуться в прекрасную Ангрию к вашему жениху, принцу Руперту.

- Граждане, предъявите билеты! – контролер прервал увлекательный монолог как нельзя кстати.

Билет Раймунды конечно же лежал в кошельке. А вот новоявленный Христиан-Ханс проявил возмутительную небрежность. Из карманов его пальто поочередно были извлечены небольшой алмаз, золоченый орех, три живых бабочки, крохотный василиск, притворившийся дохлым, потрепанная тетрадка, обкусанный «Паркер», пенковая трубка с резной чашечкой… А в билет превратился бурый засохший листок – Раймунда успела заметить, как Христиан-Ханс провел по нему ладонью. Кажется, дело действительно пахло сказкой.

Вагон полнился людьми, однако Раймунда отыскала сиденье и устроилась у окошка. Христиан-Ханс поместился рядом, не переставая озираться. Его впечатляло все – говорливые коробейники с немудрящим товаром, пестрые курточки малышей, наушники и смартфоны, механический голос, объявляющий станции, и даже скорость, с которой электричка мчалась к Москве.

- Понимаете ли, принцесса, я привык к неспешным и благостным поездам. Деревянные скамейки, контролеры с щипцами, табачный дым, желтый свет керосиновых ламп. Почтенные бюргеры в тесных сюртуках и потешных круглых шляпах, молодцеватые офицеры в белых мундирах, нарядные дамы, щебечущие о модных курортах и балах по случаю Двенадцатой ночи. Это одна из красивейших традиций Ангрии – в Двенадцатую ночь нового года устраивать уличные шествия и танцы до утра. Симфонические оркестры выходят на площади, придворный волшебник превращает в шикарные платья любые обноски, из фонтанов бьет шампанское и ананасовый сок, все обмениваются подарками и поздравлениями.

Раймунда вздохнула:

- Как бы я хотела хоть одним глазком увидать Ангрию!

Христиан-Ханс улыбнулся:

- Желание принцессы – закон!

…Сперва окошко покрылось льдом – морозными узорами, нежно синеющими в ранних сумерках. Потом тонкие линии задвигались, складываясь в картинку. Узенькие улочки, ползущие то вверх, то вниз, трехэтажные домики, украшенные башенками и флюгерами. Румяные дети в пальто с пелеринками, веселые студенты в куцых курточках и огромных беретах, рыжий клоун, раздающий конфеты и шарики. Роскошный гусар на вороном коне, счастливые цветочницы с букетиками фиалок, строгая дама в бархате и мехах, шумные цыганки, босые несмотря на мороз.

Скрипач играет с балкона, легкий и сладкий вальс отражается от череды окон. Юная акробатка работает номера, белый пудель подает ей серебристые обручи. Туда-сюда носятся почтовые голуби с разноцветными открытками в клювах. На базарчиках торгуют мандаринами и хурмой, фигурными пряниками и полосатыми карамельками, свежей рыбой и свежими новостями. «Газеты, кому газеты» кричат разносчики. «Прокачу с ветерком, вась-сиясь!» - убеждают прохожих извозчики. Седовласый волшебник стоит у елки и, улыбаясь в усы, превращает в игрушки снежки, принесенные ребятней. И над всей этой пестрой суетой царит заснеженный силуэт Стеклянного Замка.

Старый король разбирается с государственными бумагами, потягивает глинтвейн из золотого кубка. Важная королева собственноручно сбивает сливки серебряным венчиком, молоденькие фрейлины, пересмеиваясь, укладывают на блюдо кругленькие профитроли. Кудрявый как ангелочек принц качается на лошадке, машет деревянной саблей, кричит «ура!». В ажурной, словно сплетенной из паутины, клетке заливается механический соловей. Пожилая дворцовая фея играет с котенком в пустой тронной зале. А из огромных в полстены окон виднеются силуэты далеких гор…

У Раймунды от восторга перехватило дыхание:

- Чудесно! Просто чудесно! А что там дальше?

- Смотрите, моя принцесса!

Огромный лес, полный шорохов и шепотов, замшелые стволы древних деревьев, шатры плюща. Нежные молочно-прозрачные цветы нимроделей по берегам речушки, толстопопые барсуки, проворные мыши, неслышные глазастые совы. Маленький пруд, затянутый бурой тиной, кувшинки, лягушки и огромные морщинистые черепахи. Молодой охотник ведет по тропе босоногую девочку в красном чепчике, за ними порхает целая стая птах. Толстенькая симпатичная ведьма собирает в корзинку целебные травы, мурлыкает тихую песенку, от которой сразу хочется спать. Гордый рыцарь движется через чащу к горному перевалу, туда, где в толще белесых от времени голых скал таится пещера дракона. Вот и она – тусклые груды сокровищ, светильники в каменных чашах, полки с древними фолиантами, загадочная лаборатория. А где же дракон?

- А вот его-то, принцесса, вам и предстоит победить! – торжествующе заявил Христиан-Ханс.

От неожиданности Раймунда даже не разозлилась. Она сглотнула и замолчала, представляя, как ее запихивают в доспехи (интересно, куда девать сиськи пятого номера и объемистый зад), пытаются усадить на коня (аллергия на перхоть), дают в руки меч или деревяшку с острием на конце и отправляют воевать чешуйчатую скотину.

- А броню на мою фигуру найти сумеют? – наконец поинтересовалась девушка.

Возмущенный Христиан-Ханс замотал головой так, что чуть не уронил очки:

- Зачем вам броня, принцесса? Вы же знаете ритуал. Как нет? Ах, видимо это последствия перехода… Смотрите – мы находим дракона, который в очередной раз сбежал, вы заклинаете его именем короля, он признает в вас принцессу Ангрии, подползает к вашим ногам, вы надеваете на него смирительный ошейник с цепочкой, ведете домой – и вуаля! Подвиг совершен, можно готовиться к свадьбе.

- И где же сейчас дракон – охотится на овец или сжигает деревни? – задумчиво поинтересовалась Раймунда. Замуж ей не хотелось, но путешествие в сказочную страну показалось заманчивой перспективой.

Достав из кармана тяжелый старинный компас Ханс-Христиан внимательно поглядел на стрелку и пошевелил губами, что-то подсчитывая.

- Примерно в шестидесяти милях отсюда. В столице. В сокровищнице. Доволен.

- В столице Ангрии? – спросила девушка.

- Нет, в Москве.

От мысли, что где-нибудь по Арбату или Тверской разгуливает огнедышащее чудовище похлеще любой крокодилы, Раймунде сделалось нехорошо. Она представила, как дракон ломает хвостом деревья, сшибает лепнину с фасадов, пугает до икоты подвальных кошек и чувствительных хрупких старушек… Впрочем не всех – бабушка Мелисента Жераровна, москвичка в третьем поколении, педагог по вокалу и председательница домкома, пожалуй обратила бы его в бегство своей элегантной тросточкой. Вообразив, как чудище улепетывает вниз по Неглинной, преследуемое разъяренной интеллигенткой, Раймунда хихикнула, но тут же сделала серьезную мину. Приключение становилось все более увлекательным.

…Следующая остановка – Москва. Выход на правую сторону…

Пройти через турникеты удалось без проблем – видимо волшебство сработало и на штрих-код билета. Очутившись на площади, Христиан-Ханс достал компас и потянул носом.

- Чувствуете, принцесса? Так пахнет взрослый сытый дракон. Хорошо, что он сыт – горожанам бы не поздоровилось.

Любопытная Раймунда принюхалась. К сложной смеси городских ароматов – бензина, снега, мокрых окурков, сдобы и шаурмы – и вправду примешивался особенный, горячий и терпкий дух. Кажется так пахла выжженная солнцем степь на Тарханкуте. Или только что вытащенная из печи керамика.

Добыв из кармана смартфон с треснутым экраном, Раймунда хотела было воспользоваться навигатором… глупость какая! Словно Алиса знает, куда им идти. В страну чудес, не иначе. А вот у Христиана-Ханса с навигацией все заладилось – он рванулся вперед, словно гончий пес, почуявший дичь. Раймунде пришлось придерживать спутника – бедолага чуть не ломанулся прямиком через площадь. О сигналах светофора он тоже ничего не знал, плюс к тому дважды поскользнулся и ухитрился разбить очки. Олух царя небесного, а еще сказочник!

Однако ходить он умел – девушка едва поспевала следом. Вниз по Порываевой, на проспект Сахарова, мимо церкви, мимо витрин, манекенов, фотографий суровых полярников на уличном стенде, мимо принаряженных елочек и насупленных дед-морозов. Мимо… ой, мама! Колонна милицейских автомобилей на полном ходу пронеслась к Неглинке, завывая словно стая волков. Пара черных бронетранспортеров и небольшой танк чуть отстали, но двигались в том же направлении. И отряд конной полиции во главе с красавцем-капитаном прогалопировал по проспекту ретиво и воодушевленно. На разрумянившихся физиономиях всадников читался азарт.

- Сразу видно, сражаться с драконом мальчикам ни разу не доводилось, - прокомментировал Христиан-Ханс. – Не волнуйтесь, принцесса, мы уже почти на месте. Вот только кое-что нужно подправить. Вы позволите?

Пожав плечами, Раймунда кивнула – и тотчас ощутила, что ее приподнял над асфальтом веселый ветер. Щекотный и теплый он забрался под белое пальтецо, коснулся шеи, взъерошил волосы и снова опустил на твердую землю. Вот только кого? Пережженные дешевой краской вычерненные кудри Раймунды превратились в шелковистые пепельные локоны, увенчанные бриллиантовой диадемой. Вместо чужих обносков на девушке красовалось нежнейшее кружевное платье цвета слоновой кости, поцарапанные сапоги стали туфельками – пусть сорок первого размера, но атласными и с бантами.

- Так-то лучше, - сверкнул улыбкой Христиан-Ханс. – Вы просто обворожительны, принцесса, ни один дракон не усомнится в вашем титуле и праве повелевать.

- А если усомнится? – осторожно спросила Раймунда.

- Он вас сожрет, - поморщился Христиан-Ханс. – Но этого никогда не произойдет – вы настоящая дама и достойная дочь своего отца.

…Хореографа-неудачника, муштрующего детишек в заштатном клубе в Зеленограде. Лысоватого, плохо выбритого, унылого, пахнущего капустой и некрасивой старостью обычного человека. Бабушка Мелисента конечно показывала старинное кольцо с золотой лилией и намекала на французскую королеву, жившую в шестнадцатом веке. Но скорее всего сказку выдумал какой-нибудь жалкий гувернер или скрипач, чтобы возвыситься в глазах русской невесты.

С Лубянки Христиан-Ханс свернул в переулки, пробежал мимо длинных заборов и розово-серых невысоких домов, отмахнулся, не глядя, от бродячей собаки. Запыхавшаяся Раймунда едва успевала за ним. Поразительно – новое платье не пачкалось и к атласным туфелькам не приставала грязь. Сандуновские бани, офисы, кафешка, Неглинная… А вот и он, больной зуб!

Участок улицы перекрыли металлическим ограждением, расставили по периметру грозные бронетранспортеры. Перепуганные клерки жались друг к другу, дрожали в легких костюмах, восторженные зеваки щелкали смартфонами, отправляя видео в тиктоки и инстаграмы. Банда телевизионщиков жарко спорила с невозмутимым товарищем в штатском. Угрюмые росгвардейцы выстроились цепью, охраняя ценный объект. Давешние полицейские показывали чудеса вольтижировки, а отважный капитан пытался приспособить под пику штырь от забора. Похоже он всерьез решил поиграть в Джейме Ланнистера.

За чугунной оградой возвышался двухэтажный парадный особняк Банка России. Вдоль фасада бесстыже свисал зеленый чешуйчатый хвост. А на плоской крыше уютно устроился обладатель хвоста – впечатляющий толстый дракон. Он ухитрился поднять наверх груду золотых слитков и возлежал на них с видом царя горы, изредка выпуская тонкие струйки пламени, от которых визжали женщины и вставали на дыбы кони.

- Вот наглец! Валяется как у себя в пещере и ухом не поведет! – возмутился Христиан-Ханс. – Мало ему доставалось, разбойнику. Ланселот бил – бил. Зигфрид бил – бил. Даже от святого Георгия перепало – видите, принцесса, там на груди не хватает чешуйки? Если попасть туда из хорошего арбалета, тут-то и кончится наша птичка. Но сперва мы попробуем мирным путем.

- Что я должна делать? – прошептала Раймунда. Ее вдруг отчаянно зазнобило, ноги подкашивались. Сказки сказками, но вдруг и вправду сожрет.

- Выйти вперед, моя дорогая, поднять правую руку и сказать: я, принцесса Ангрии, повелеваю вам, о Бхейтир Огнеструйный…

- Ну и имечко! Его обязательно выговаривать?

- Конечно! Кто знает имя дракона, тот может ему приказывать. Повелеваю вам, о Бхейтир Огнеструйный, именем короля, оставить свои злодеяния и покориться мне! Дракон спустится, склонит голову, вы наденете смирительный ошейник, и уведете его на цепочке словно щенка. Я найду ближайший портал и мы отправимся в Ангрию.

- Осознала, - покорно вздохнула Раймунда. – Приказать, надеть ошейник, увести прочь. Сделаем.

Ошейник оказался размером с тележное колесо и таким же тяжелым. Цепь, покрытую неизвестными рунами, Раймунда поднять не смогла и поволочила ее по снегу. Словно выход на сцену, под бездну голодных глаз – зрители смотрят из лож и ждут, что покажет им маленькая актриса. Бравый капитан, похожий на Гришку Мелехова, бритый наголо хипстер с поджатыми губами, щекастая девчонка с айфоном, остролицый разгневанный азиат в окружении неподвижной охраны, немолодой росгвардеец, замерзшая до соплей барышня в куцей юбочке, профессорского вида дедок с портфелем – все они пялились на незнакомую девушку, которая решительно вошла во двор.

Дракон полыхнул огнем, протаивая остатки снега. Перепуганная Раймунда икнула и чуть не обмочилась. Она посмотрела на бессовестную желтоглазую морду, вдохнула горячий дым – и в глубине души поднялась незнакомая, алая волна ярости.

- Слышь вы, жиробасина, змеюка паскудная! Вам говорю, скотина! А ну слезайте с крыши немедленно! Ишь разлеглись, якорь вам…

Последние слова девушки к счастью канули в оглушительном шипении твари. Бхейтир Огнеструйный захлопал крыльями словно голубь, выпустил струю пламени прямо в небо, и медленно спланировал вниз во двор. Его свирепая морда оказалась совсем рядом, янтарные глаза уставились прямо на девушку, фигурные ноздри зашевелились. Дракон чихнул, фыркнул и повернулся к Христиану-Хансу.

- Ты кого мне привел, олух царя небесного? Где принцесса? Принцесса Ангрии где, я спрашиваю?

Сказочник поправил очки, подкрутил стеклышки – и побледнел как мел, даже губы сделались серыми.

- Ппперед вами, господин дракон! Подлинная, со справкой!

Свиток с печатью, извлеченный из кармана сказочника, впечатления на дракона не произвел. Даже Раймунда смогла опознать в нем бывший клетчатый носовой платок.

- Чем докажешь? И живо, иначе съем! – рявкнул дракон.

- Ммможно положить на кровать горошинку, покрыть ее двенадцатью перинами и уложить сверху принцессу. Если почувствует и не сможет уснуть – значит точно настоящая! – проблеял Христиан-Ханс.

- Сам валяйся на перинах, изобретатель! – огрызнулась Раймунда. – У меня от мягкого поясница болит, я и так не усну.

- Ннну… Можно примерить ей хрустальную туфельку – она подойдет только принцессе, - выдал Христиан-Ханс и поправил очки дрожащими пальцами. Кажется, ситуация его испугала.

- У меня сорок первый размер ноги и фигура как у коровы! – рассвирепела Раймунда. - Какие хрустальные туфельки, они подо мной треснут!

В толпе раздались смешки – публику явно забавляло происходящее. Какой-то кучерявый пацан оглушительно засвистел и предложил свой способ определить подлинность принцессы. Невозмутимый дракон одним выдохом превратил дурака в лысого. И взглянул на Раймунду пристальнее:

- Есть еще версии? Может уколем палец веретеном, милая барышня, и вы заснете на сотню лет? Или предложим егерям отвести вас в лес, вырезать сердце и подать его на блюде, с перцем и оливковым маслом? Или мачеха порубит вас на куски и бросит в болото, чтобы однажды тростник, взошедший из вашего прекрасного тела, стал дудочкой и спел скорбную песнь о вашей печальной участи?

На тростнике Раймунда не выдержала. Схватив первое, что попалось под руку – естественно это оказался смирительный ошейник – она со всех силенок врезала чешуйчатой скотине по морде. Раздался звон, затем негромкий щелчок – и ошейник сам собой защелкнулся на могучей шее дракона. Тут-то все и началось!

Разъяренный Бхейтир взревел белугой, изрыгнул язык пламени, сшиб хвостом ни в чем не повинную елку, забил крыльями, и взлетел без разбега. Недотепа Раймунда не успела отпустить цепь и с ужасом поняла, что болтается в воздухе, намертво сжав пальцы. Атласные туфельки и диадема упали сразу, еще чуть-чуть и чья-то увесистая тушка украсит собой элегантную плитку перед Банком России… Мама меня убьет!

- Сидеть, скотина! Сидеть, кому сказала, - заорала Раймунда и изо всех сил дернула за цепь.

Новый язык пламени взметнулся в небо, раздался рык – и Бхейтир послушно плюхнулся на крышу Банка России. Золотые слитки полетели в разные стороны, удар хвоста пробил дыру в кровле, из окон брызнули стекла.

- А ну тихо, - приказала Раймунда. – Хороший, хороший мальчик, лежать… Хвост прибери!

Присмиревший дракон моргнул, принюхался еще раз и внимательно всмотрелся в Раймунду. Девушке сделалось не по себе от тяжелого взгляда янтарных глаз, в которых отблескивали крохотные язычки пламени. Чудовище видело в ней нечто необычайное, заглядывало прямо в душу. Бхейтир вкрадчиво произнес:

- Похоже, милая барышня, мы оба слегка ошиблись. Давайте забудем об этом маленьком инциденте, пожмем друг другу руки, вы надавите на рычажок и…

- Прекратите! – из толпы раздался командный голос по мощи сравнимый с драконьим рыком. Невозмутимый азиат выдвинулся вперед, охрана прокладывала ему дорогу. Лицо иностранца закаменело, поступь сделалась твердой, рука легла на узкий меч, прежде спрятанный под дорогой шубой.

- В этом банке лежат мои деньги. Мое золото сейчас валяется на снегу. Будущее моей страны попрано и разрушено. Я, Джигме Кхесар Намгьял Вангчук, милостью Будды Драконовый король Бутана, дарую этой девице титул принцессы за отвагу в схватке с вором моих сокровищ. Тебе, дракон Бхейтир Огнеструйный, я именем королей повелеваю принять бой или с позором вернуться в свою пещеру. А принцесса станет членом семьи Вангчук.

- Ваше Величество, простите его! – неожиданно для себя попросила Раймунда. – Бхейтир не со зла, он хороший. Просто в Ангрии такой обычай – принцесса должна совершить подвиг и усмирить дракона.

- Именно так, Ваше Величество, - встрял растрепанный Христиан-Ханс. - Я же не знал, что ппппринцесса не настоящая. Проклятая близорукость привела к позорной ошибке. Сейчас мы заберем дракона, удалим с ваших глаз девицу…

- Я повелел, значит принцесса настоящая, - отпарировал Драконовый король. – Мой секретарь уже пишет указ, не так ли?

Щуплый юноша из свиты короля подобострастно закивал – пишу, пишу!

- Сейчас я убью дракона – подумать только, первый король за три тысячи лет, одержавший столь славную победу. А завтра устроим праздник для нашей принцессы…

- Я принцесса! А тебе, Христиан-Ханс должно быть стыдно – что за интригу ты опять закрутил. Вроде сказочник, а не коммерции советник, и занимаешься такими глупостями.

Девица, торжественно въехавшая на байке прямо в пролом ограды, походила на принцессу куда больше Раймунды. Даром, что кружевное платье девицы было обрезано до колен и заляпано грязью, стройные ноги исцарапаны, а пепельные волосы спутаны. Королевская кровь читалась в безупречной осанке, гордо вздернутом подбородке, неуловимой улыбке на красивых губах. Вот кто рожден править!

- Простите меня, ах, простите, принцесса Евангелина! Принц Руперт просил меня лично удостовериться, что с его драгоценной избранницей ничего не случится. И с девицей бы ничего не случилось, мы бы просто доставили до места Бхейтира и передали цепь в ваши лилейные ручки.

- Я бы ее сожрал, - буркнул дракон. – Может быть. Если бы захотел.

- Я те сожру, змеюка! – фыркнула Раймунда. – Стоило тебя, бессовестного, защищать!

- Не стоило, - подтвердил Драконовый король. – Чудовище должно быть повержено. Стража, очистите нам ристалище!

- Отказать! – возопила новоявленная принцесса и соскочила с байка. – Это последний дракон в Ангрии. Мы должны заботиться о вымирающих видах.

- Дракон должен быть побежден, а шкура его украсит мой тронный зал! – заявил Драконовый король.

- Дракон – кладезь древней мудрости и носитель могущественного волшебства! – топнула ногой принцесса.

- Дракон – нахальный похититель сокровищ, разрушитель и овцекрад!

- Дракона нужно беречь!

- Дракона нужно убить!

- А меня вы спросить не хотите? - ехидно поинтересовался Бхейтир.

- Нет! – хором ответили король и принцесса, посмотрели друг на друга – и замолчали. В воздухе разнесся пленительный аромат роз, где-то заиграли хрустальные колокольчики, а по прутьям ограды брызнули зеленые плети вьюнка. На глазах у изумленной толпы творилось чудо – пожалуй более впечатляющее, чем дракон на крыше Банка России. Ошеломленный Христиан-Ханс пробовал что-то сказать, но королевская стража оттеснила его.

- Кажется, принцу Руперту придется искать другую невесту, - ехидный Бхейтир подмигнул Раймунде. – Не планируете занять вакантное место?

- Похоже на то, - согласилась девушка. – Но замуж я все равно не хочу.

- А чего бы вам хотелось, милая барышня?

- Увидеть замок, увитый плющом, и свечу на окошке башни. Пройти по дикому лесу, где сотню лет не ступала нога человека. Заночевать в горах, спать на ковре из чабреца и полыни. Смотреть на море, пока в глазах не посинеет, а потом нарисовать его на большом-пребольшом холсте. Увидеть, как настоящий дракон парит над сказочным королевством и тень его крыльев отражается от купола Стеклянного замка…

Смахнув непрошеную слезинку, Раймунда расстегнула смирительный ошейник.

- Летите на родину, товарищ дракон. Вы свободны.

- А вы свободны? – шипнул Бхейтир и растянул пасть в улыбке. – Я вас не уроню… Если крепко держаться за гребень и ни в коем случае не щекотать меня в небе! Договорились?

- Одну минуту!

Раймунда выхватила смартфон у зазевавшегося зеваки и набрала номер:

- Мама, слушай, мы тут в путешествие собрались! Не волнуйся, буду не скоро. Обязательно напишу! Целую! Пока.

Спина дракона оказалась горячей и бархатистой, остро пахнущей степью. Полет дракона – неспешным и плавным, словно движение облака. Городские огни становились все меньше, сверкали ленточки трасс, серели тронутые льдом реки. А потом черное небо распахнулось на миг, чтобы сделаться великолепно лазурным.

Далеко внизу колыхалось безмятежное море, крохотные рыбацкие лодки сновали в шхерах, стаи чаек провожали косяки рыбы. На городских улицах кипела жизнь – торговали хурмой и яблоками, разрушительными балладами и звонкими канцонеттами, целовались, танцевали и ссорились. Седовласый волшебник, ухмыляясь в усы, превращал в мороженое шишки и веточки, принесенные ребятней. А на площади Звезды пел о милой Раймунде молодой трубадур - золотой голос невозможного королевства.

Щедрый вечер

- Малярный скотч? В строительном, прямо напротив вас!

- Черная икра кончилась? Увы, ничем не могу помочь, обращайтесь в рыбный отдел!

- Детка, куда ты так несешься?! Осторожней! Ну! Ай…

Пирамида подарков с грохотом осыпалась на пол. Взвизгнула дамочка в норковой шубке, охнул дедок, похожий на Санта-Клауса, захлопали в ладоши детишки – их привела в восторг суматоха. А вот менеджер торгового зала, Алевтина Петровна В. пребывала в неописуемой ярости. Снова эта недотепа, бестолковщина, деревенщина!

- Юля, ну сколько можно! Немедленно наведите порядок и прекратите устраивать балаган! В следующий раз ведь уволю! Здесь АШАН, а не цирк шапито!

Суетливая остролицая Юля заторопилась, блестящие коробки выскальзывали из худеньких рук, вызывая новые приступы смеха у покупателей. Кто бы спорил, она была хорошим сотрудником – не пила, не воровала, никогда не опаздывала, находила общий язык даже с самыми вредными посетителями, умела утихомирить скандальную малышню и хамоватых подростков. Обычно работа у нее спорилась, но порой на Юлю что-то накатывало, она становилась мечтательной, рассеянной и до невозможности неуклюжей. Ну вот, опять!

Бутафорские коробки попадали словно карточный домик. Не дожидаясь подмоги, Алевтина Петровна бросилась собирать декор. Вдвоем они кое-как восстановили конструкцию. А вот наказывать недотепу рука не поднялась – Юля выглядела измученной, голубые глаза подозрительно блестели, личико казалось совсем прозрачным.

- Ступайте-ка на перерыв, пока народу немного. Чайку выпейте или кофе, пообедайте. И с новыми силами за работу. Договорились?

Тоненькая фигурка сотрудницы скрылась за стеллажами с бытовой химией. Расстроенная Алевтина Петровна посмотрела вслед женщине – не тянет, так нечего и работать! Может болеет или в семье неприятности? Впрочем, без разницы – отличится еще раз, подам докладную. Мое терпение лопнуло!

…Закрывшись в туалетной кабинке, Юля первым делом проверила защелку – точно никто не войдет. Потом скинула форменный жилет и белую блузку, с наслаждением повела плечами, распустила тяжелые волосы. Ах, как хорошо! Баночку она прятала в лифчике – еще одно дурацкое изобретение, оленья сбруя на тело. Серебристая крышка отскочила с легким щелчком, дивный запах лаванды и снега распространился по помещению. Мазь Бом-Бэнге, чудесное средство рождественских эльфов, возвращающее легкость крыльям и силу волшебству. Стоит нанести толику душистого зелья на лоб и натереть ладони – и можно чудесить, сколько заблагорассудится, пока запах не выветрится. …Вот только мази осталось едва на донышке – еще пара недель и придется возвращаться с позором. Или стать одной из многих серых теней, что населяют любой мегаполис, бродят по стылым улицам и бетонным коридорам, проблесками отражаются в темных витринах. Выбор за тобой, детка!

Рыжая Юлле Снежинка была, пожалуй, самым упрямым эльфом из свиты Санта-Клауса. Она всюду совала свой нос, обо всем спрашивала, со всеми спорила. Разнося по домам подарки, она норовила добавить от себя что-нибудь необычайное, заменить скучную книгу на альбом с боевыми единорогами, а пижаму с котятами на бальное платье. Плохим мальчишкам и гадким девчонкам, не заслужившим по мнению Санты и ломаного уголька, она подбрасывала калейдоскопы с ледяными узорами, шарики со снежинками и волшебные карамельки именно того вкуса, который хотелось попробовать прямо сейчас. Для почтенных старушек находились танцевальные туфли и пистолеты с мыльными пузырями, для ветшающих стариков – железные дороги и самолетики. Для затюканных молодых мам – подушки, превращающие минуту сна в час. Для художников – краски цвета неба над Глазго и красной глины Кентукки. Для скрипачей – струны из звездного серебра и ноты Паганини.

На концерте в заштатном клубе на Бауманской, когда безвестный мальчишка поднял на ноги сонный зал, закружил в буйном чардаше и рассыпал ворохом венского вальса, Санта-Клаус сломался. Он вызвал к себе Юлле и долго читал нотации. Чудеса не для всех и не просто так, их нужно заслужить, отработать, выпросить или хотя бы поверить, в то что они бывают. Верить долго, настойчиво, сильно, строить планы и ставить галочки в ежедневнике, переводить через дорожку старушек и кормить бездомных котов. А «всем даром» бывает лишь в книжках у сумасшедших русских.

Возмущенная Юлле топнула красным сапожком и разразилась гневной тирадой. Если забыть про старых зануд, не видящих дальше своей бороды, суть тирады сводилась к тому, что право на волшебство имеет каждый. И не нам решать, кто достоин, а кто не очень.

Грозный Санта взвился как снежный вулкан. Люди нынче не те, - кричал он. Люди нечутки, неблагодарны, неспособны ни видеть чудо ни оценить его. Лишь немногим, кто искренне желает и честно трудится, кто заслуживает и прилагает усилия, положено настоящее волшебство. Остальные обойдутся игрушками – машинками и домами, яхтами и брильянтами, куклами, притворяющимися живыми.

А вот и нет! А вот и да! Докажу! Докажи! Сделаю!

…Так Юлле и оказалась в Москве. В ярком, шумном, грязном и тесном городе, совершенно не похожем на чистенький и беспечный Северный Полюс. Люди здесь пили всякую дрянь, грязно бранились, били друг друга тяжелыми кулаками, ломали двери и челюсти, пинали собак, подавали в ресторанах копченую оленину. И не верили в чудеса, за которые не заплачено – налом или в кредит. Но не в привычках рождественских эльфов сдаваться при первой трудности.

Нарисовать правильный паспорт получилось с третьего раза – ни лепесток розы, ни дубовый листок не годились для документов. Юлле Снежинка стала Юлией Снеговой и устроилась на работу в первый супермаркет, попавшийся на глаза. В толчее народа проще затеряться, больше возможностей наблюдать и творить… Через неделю ее уволили – чудо с бесплатным эскимо для всех именинников почему-то не понравилось руководству.

В следующий раз она вела себя осторожней. Задержалась, освоилась, прижилась, старалась не нарушать правила, поддакивать бессмысленным разговорам. Друзей у Юли не завелось, но пожилые кассирши и одинокие мигранты охотно изливали ей душу – понимающий человек, даром что соплячка. И пространство для чудес оставалось – или по крайней мере чудилось наивному эльфу.

Год за годом Юля творила подарки – подбрасывала в корзины с товарами, прятала на полках, незаметно совала в сумочки и мешки. Для детей она придумывала удивительные игрушки, со взрослыми выходило сложней, но она старалась. Получалось, честно сказать, не очень. Сколько раз приходилось видеть, как музыкальная шкатулка или негасимый фонарик снова оказывались на полке и рассыпались в серебристую пыль – волшебные вещи гибнут, если их отвергают. Сколько раз хрустальные туфельки и колечки Альманзора просто прибирали с собой, даже не улыбнувшись – мало ли, пригодится смешная вещица.

Порой люди радовались, жадно хватали солдатиков и лошадок, звонкие мячи и книги родом из детства. Но Юля чуяла столько же – если не больше – счастья от новенького смартфона, дорогой сковородки или полной тележки сытной еды. И волшебство ее потихоньку истаивало, стиралось, словно монета. И чудесной мази Бом-Бэнге оставалось все меньше в заветной баночке. И все реже случалось выбраться полетать над безразличными крышами и пестрыми лентами автострад, полюбоваться звездами без засветки. Юлю держало только упрямство. Попробуем еще раз. И еще. И еще…

Кто-то снаружи нерешительно постучал в дверь. Время за полдень, народ прибывает, пора работать. А о будущем подумать завтра, вернуться домой и на одном крыле можно. Вот обрадуется зануда Санта – а ведь старик был прав! Юля демонстративно спустила воду, вышла из кабинки и вернулась в торговый зал.

- Бытовая химия прямо и направо, в восьмом ряду, за посудой.

- Книги в четырнадцатом ряду, налево, после игрушек. Да, детские тоже там.

- Какое молоко свежее? Бабушка, у нас все свежее! Пойдемте, я вас провожу и помогу сориентироваться.

- Выбрать подарок покупателю? Кому? Вам?!

У крупного, прилично одетого, но плохо выбритого человека было жалкое лицо. Тоска подернула льдом глаза, красиво очерченные губы сжались в тонкую линию, ранние морщинки тронули лоб и щеки. Он не выглядел неухоженным, бедным или голодным, но сильные плечи поникли и руки еле заметно дрожали. Что-то снедало его, томило и отравляло душу… Санту бы сюда, он лучше понимает мужчин.

- Ступайте куда глаза глядят и смотрите на полки. Что захочется взять – то и будет вашим подарком.

Покорно кивнув, человек пошел по залу. Он тяжело опирался на тележку, словно усталость клонила его к земле, тяжело поворачивал голову, медленно перебирал предметы. Прекрасно изданный Диккенс, почти настоящий вертолет с пультом, добрый испанский нож – откуда только в АШАНе, духи с запахом франжипани – жена любила этот липкий, приторный аромат. Честные вещи, которые можно купить за честные деньги. Не то. Не то. Не то.

Взволнованная Юля незаметно кралась следом. Чем бы таким порадовать, что бы такое отыскать для человека, которому позарез нужно чудо? Ключи от «мерса» - мальчики любят машинки, щенка фокстерьера – с этим не затоскуешь, встречу с пленительной незнакомкой, готовой на приключения? Чушь какая! Думай, Юлле, думай, ты эльф или палочка от карамельки?

Небольшая коробка, перевязанная голубой лентой. Оберточная бумага, картон, снова бумага. Пусто? Нет, что-то плотное чувствуется под пальцами. Конверт. Вскрывает. Читает. Есть!

…Будешь долго смеяться, но я живой. Переболел Эболой, месяц лежал, еще месяц выбирался из джунглей. Был на озере Чад, видел жирафов, снимал, как дерутся львы, подружился с местными егерями – никогда не пробуй их пиво! А потом жара доконала – плюнул на Африку, двинул дальше. Дома меня не ждут, сам знаешь. Так что обосновался в Греции, сижу на острове Скирос, развожу лошадей, варю сыр, купил неплохой домишко. Женился на местной, не поверишь – звать Пенелопа. Сыну четыре года, смышленый пацан растет. Приезжай если что, места хватит. Сплаваем на рыбалку, покатаемся по горам, покажу замок крестоносцев и пещеру с офигенными амфорами. А про ту телеграмму – забудь…

Продолговатый листок вылетел из конверта и спланировал на пол. Билет Москва – Афины, фамилия, дата, сумма. Вылет через три дня. Паспорт есть, шенген действует, денег и так хватает. Поразительно, с какой скоростью счастье меняет человека!

Довольная Юля притаилась за стендом с журналами, любуясь плодами своих трудов. Раз – заблестели глаза, глупый лед растопила непрошеная слезинка. Два – расправились плечи, выпрямилась спина, ушла противная дрожь. Три – походка сделалась упругой и легкой. Так должно быть человек шел однажды на Эверест – плечом к плечу с лучшим другом. Повезло, что Эбола в самом деле не доконала бродягу, а письмо затерялось на почте. Четыре… Что, простите?

- Спасибо! Спасибо, милая девушка, это чудо! Как мне вас отблагодарить?

Сияющий, сбросивший разом лет десять, незнакомец наступал на Юлю, собираясь то ли обнять, то ли кружить по залу незнакомую женщину в красном глупом жилете. От неожиданности она чуть не вспорхнула – вот был бы скандал.

- Летите в Грецию! – сказала Юля и добавила про себя «никогда не сдавайтесь».

Она проводила взглядом счастливого человека и вернулась к пирамиде подарков, поправила рулон пестрой бумаги, стерла пятнышко с красной фольги – лишь бы не затанцевать, пища от радости. Получилось! Вышло! Ура! Надо было с Сантой поспорить на лимонное мороженое с ванилью! Теперь и на Северный Полюс возвращаться не стыдно.

День потянулся своим чередом – переставить коробки с чаями покрасивее, пополнить полки с елочными игрушками и сверкающей мишурой, протереть разлитое молоко, собрать рассыпанные апельсины, отыскать маму потерявшемуся ребенку. Глядя, как проворно носится по залу сотрудница, менеджер Алевтина Петровна решила – не буду подавать докладную. Есть еще порох в пороховницах, пусть пошустрит пока деревенщина.

Между тем в голове у Юлле Снежинки роились отнюдь не цены и акции. Завтра доскребу баночку – и домой. Она упоенно воображала, что скажет смущенный Санта, как закряхтит, пропуская через кулак седую бороду, и все-таки улыбнется уголком рта. Как обрадуются братья и сестры, сколько эльфийского хлеба и золотого вина понадобится для пира, кто возьмется за звонкие арфы, кто достанет свирели и бубенцы. Как же славно будет потом очутиться в маленьком, белом как снег домике, совершенно одной. Завернуться в плед из медвежьей шерсти, долгую полярную зиму читать сказки, считать звезды и безмятежно смотреть в окошко. А потом над ледяными вершинами начнет понемногу светлеть и старик Хийси созовет всех – и добрых и злых – на вершину горы Растекайсе праздновать возвращение солнца. В чем секрет волшебства? Щедрость…

- Ще́дрик, щедри́к, ще́дрівочка – зазвучал звонкий голос. Худенькая девчонка встала у стеллажа с игрушками, бледнея от волнения. Начинать всегда страшно.

- При́летіла ла́стівочка, - подхватил яркий тенор. Парень в спортивном костюме, похожий на уличного громилу, подошел к девчонке, раздвигая толпу ошарашенных покупателей.

- Ста́ла собі́ ще́бетати, - встроились рыжеголовые близнецы-подростки, держась за руки.

- Го́сподаря ви́кликати, - откликнулась тяжеловесная немолодая женщина в темном пальто.

- Вийди, вийди, господарю, подивися на кошару, - в торговом зале внезапными огоньками засиял целый хор. Молодые и старые, стильные и нелепые, смелые и оробевшие от внимания люди вторили рождественской песне, выводили мелодию, поднимали ее к потолку. Вот и бубенцы зазвучали и дудка-сопелка засвистела задорно и скрипка струнами звездного серебра отозвалась – славим!

Охранники уже спешили к странной компании, но Алевтина Петровна остановила их. Пусть господа чудесят – это флэшмоб, она такое в ютубе видела. Попозируют минут десять и разбегутся, а магазину реклама. Последите, чтобы не мусорили, и хватит.

Вокруг поющих собрались покупатели со всего магазина. Защелкали телефоны, транслируя на весь свет: хоч не гроші, то полова, в тебе жінка чорноброва. Праздники приближаются, волхвы уже вышли в путь и ангел сидит на крыше! Закружились, затопотали храбрые дошколята, вытанцовывая, кто во что горазд – медвежонок, джигит, дискотечная дива. Румяная украинка-кассирша утерла слезы – как у нас на Черниговщине. Высокий старик отвернулся, пряча лицо – как у нас в семинарии. Кто-то наладился вторить, повторяя простые слова. Кто-то просто смотрел, тихо радуясь – благодать.

Ошеломленная, не верящая своим глазам Юлле Снежинка вглядывалась в хористов. Грузной женщине однажды достались коньки, с которых не падают даже неуклюжие тетки. Близнецы получили совершенно одинаковые автомобили на батарейках – как ни трудись, ни один ни обгонит второй. У девчонки в ушах сережки, дающие смелость выйти на середину комнаты. У малыша в рюкзачке прошлогодний мишка, отгоняющий страшные сны.

Ни один из людей не запомнил рождественского эльфа – они просто брали подарки и покидали большой магазин, отправляясь прочь, в самые разные жизни. Работали и отдыхали, ссорились и мирились, грустили и радовались смешным мелочам. Уходили дальше и дальше - чтобы однажды вернуться и подарить чудо всем даром.

…Банка мази Бом-Бэнге заполнилась до краев.

 

Обманщица сердца, цикада

- Задержанный, конкретней! Вы, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения…

- Бутылку пива уговорил, что сразу сильное? – задержанный нахмурился и дернул вниз капюшон толстовки, скрывая здоровенный фингал на откровенно разбойничьей физиономии. Стул жалобно скрипнул – мебель в участке не рассчитывали на двухметровых верзил.

- В состоянии алкогольного опьянения нанесли телесные повреждения средней тяжести гражданину Фоменко, средней тяжести – гражданину Гусятьеву, легкие телесные – гражданину Ступицыну… - дежурный вычеркнул слово и продолжил зачитывать рапорт.

- Легкие? Да я ему нос сломал! - энергично возразил задержанный. – Я этого тупицу со школы знаю, вечно он у малолеток отбирал мелочь.

- На почве давних неприязненных отношений, - дежурный невозмутимо черкнул ручкой.

- За гоп-стоп я ему врезал, - буркнул задержанный. – Они у почтальонки сумку отнять хотели, а там пенсии. Сегодня ж третье?

Дежурный кивнул.

- У меня этажом выше баб-Таня живет, она меня как деньги придут, в магазин всегда просит мотнуться. И вот пошел я за «Докторской» и кефиром, от себя прикупил конфет там, того-сего. Ну и пивка взял, пятница, епта. Сворачиваю во двор и вижу – обступили почтальонку, мать их… Один сумку рвет, другой тетку держит, третий ножом махает.

- Холодного оружия при потерпевших не обнаружено, - пробормотал дежурный. Он ляпнул лишнего, но усталость была сильнее.

- А вы в мусорке поищите, ищейки… - огрызнулся задержанный. – Гусь выкиднуху скинул, как драпу дал.

- Утверждает, что потерпевший Гусятьев угрожал холодным оружием, - записал дежурный и устало откинулся на спинку стула.

В отделении было душно, пахло куревом, потом и хлоркой. Багровую физиономию полицейского покрыли бисеринки пота. Настенные часы скрипуче дернули стрелками – полночь. Дежурному нестерпимо хотелось домой, к теплой жене и теплой постели.

- Что ж ты мимо-то не прошел, дядя? Оба бы сейчас дома сидели.

- Не пройти иначе – я с Ленина во дворы свернул, а там только один проулок, - задержанный широким жестом обрисовал маршрут.

- Ты не понял, - отмахнулся дежурный. – Что ж ты мимо-то не прошел? Грабят и грабят, полицию бы вызвал, мы бы разобрались.

Задержанный тяжело поднялся, пошатнулся и стукнул по столешнице ободранным кулаком. На дермантине остались красные пятна.

- Это вы… мимо проходите. Работа у вас такая – мимо ходить. А я, мать его, когда женщину грабят, в сторонке курить не стану.

Рука дежурного машинально потянулась к кобуре, острый страх коснулся сердца. Они в участке вдвоем с верзилой. Алена, напарница на смене, не считается – баба, и дрыхнет небось, как сурок. Лапищи у мужика длинные, придушит и не заметит.

- А ну стоять! Сидеть! Отойти! Закрою на пятнадцать суток, слышь, урод!

Задержанный не сдвинулся с места. Он глумливо ухмылялся, глядя на потные щеки дежурного, на выпученные глаза, на прыгающее дуло «Макарова».

- Думаешь, я первый раз под пулями? Думаешь, ты страшнее чехов? Погодь, сейчас пушку-то заберу…

Стрелять в людей за семь лет службы дежурному еще не доводилось. Палец прилип к курку, бешеные глаза верзилы пугали до визга…

- Отставить! Прекратить безобразие!

Командный женский голос развеял морок. Задержанного затрясло, он сел на пол, обхватил ладонями кучерявую голову. Капюшон сполз, обнажая уродливый шрам, уходящий под волосы. У дежурного свело пальцы, он выругался. Алена ответила напарнику парой слов на чистейшей латыни – она однажды ушла с филфака и охотно использовала полученные знания. И продолжила разговор.

- …Все же ясно как день, капитан. Необходимая самооборона, холодное оружие у нападающих, плюс грабеж. Троице срок по-любому светит. А нашему Донкихоту – административка и штраф в худшем случае. Давай, подписывай рапорт и пусть домой валит. Без него дел полно!

Дежурный хотел было возразить, но горький опыт подсказывал – с напарницей лучше не спорить. Он поставил закорючку внизу страницы и криво улыбнулся:

- Распишитесь и можете быть свободны.

У задержанного хватило сил встать и выйти, приволакивая непослушную ногу. Хлопнула дверь. Избегая сердитого взгляда Алены, дежурный суетливо сгреб со стола бумаги:

- Я спать, подруга. Буди меня в четыре – подменю.

«Не подруга, а капитан полиции». Алена проводила взглядом дежурного и отправилась ставить чайник. Она оттрубила здесь уже шесть лет, не задержавшись в отделе по делам несовершеннолетних, и до сих пор не могла привыкнуть к сиротскому неуюту. Не помогали ни вязаные салфеточки, ни красивые чашки, ни фотографии, ни запах домашних пирогов и борща. После работы Алена всегда принимала душ, долго стояла под упругой струей воды, смывая с себя незримую грязь работы. Мама ждала на кухне с горячим завтраком и неизбежными нотациями. Ты же была отличницей, Леночка, поступила сама, шла на красный диплом. Зачем тебе эта милиция? Ответа не находилось.

Даже тешить себя чувством долга особенно не получалось. Служба оказалась рутиной – коммунальные склоки, драки, избитые жены, обдолбанные малолетки, пьяные мужики, изрыгающие брань пополам с угрозами. И бумаги, бумаги – рапорты, отчеты, тома показаний, которые никто не читал. К серьезной работе Алену особо не допускали – считали то ли чересчур молодой и глупой, то ли слишком смазливой.

Неуклюжая форма не могла скрыть ни балетную спину, ни сильные ноги, ни гитарные изгибы фигуры. С лицом девушке повезло меньше. Фарфорово-бледное, с блеклыми ресницами, татарскими скулами и нелепой пуговкой носа, оно прекрасно смотрелось под тяжелым театральным гримом. Обычная косметика Алене не шла наотрез. А о сцене она давно не мечтала. Пять лет у станка завершились позорным изгнанием – выворотность есть, прыжок есть, но рост, но вес! Мамочка, вы сами должны все понимать! …Балет сменился английским, греческим и латынью, способная дочь до поры до времени не разочаровывала родителей. Потом они развелись, Москва сменилась зачуханным Красногорском, МГУ – школой полиции, будущее – настоящим.

Тщательно протерев стол, Алена достала печенье, налила крепкого чая, бухнула в кружку сахара. Самое обидное – после семнадцати она выправилась, из пухлого подростка став стройной девицей, и могла есть что угодно и сколько угодно. Но от танцев отбило наотрез – всякий раз слышался ледяной голос наставницы: Елена, вы совершенно бездарны! Это «вы» доводило до слез девчонок. …Но и счастье случалось – после занятий забраться в пустой класс, притворить двери, надеть корону из елочной мишуры, встать на пуанты и откручивать по залу танец феи Драже, порхать над истоптанным полом… О! Задержанного везут – скучно не будет.

Патрульные выглядели виноватыми. Немудрено – их добыча лежала на полу грязной кучей и смердела как мусорный бак. Добиться от бомжа хоть слова представлялось неразрешимой задачей, документов при нем тоже не обнаружили.

- И зачем вы его притащили, коллеги? У нас что, ночлежку открыли в отделе? – Алена с отвращением покосилась на серую бороду бесчувственного старика.

- На вокзале буянил, товарищ капитан. Уходить отказывался, пассажиров пугал, пахнет опять же, - потупился старший патрульный. Младший тем временем яростно оттирал перепачканный чем-то рукав куртки. Похоже бомж успел себя проявить.

- Вызвали бы ему «скорую» - пусть в приемном трезвеет.

- Вызывали. Приехали. Даже смотреть не стали – сказали, что не берут пьянь, для своих больных места нету. Пришлось сюда тарабанить, - пояснил патрульный и легонько ткнул тело ботинком. Оно отозвалось невнятным бульканьем.

- А домой отвезти? Наш же небось, чужие сюда не ездят.

- Документов нет, говорю же. Да и на улице дед явно не первый год.

Превозмогая тошноту, Алена склонилась над задержанным. Лет ему не меньше семидесяти. Хотя бродячая жизнь сильно старит. Худой как смерть, густые полуседые брови, нос с горбинкой, родинка на щеке, кольцо на пальце… выглядит золотым, вросло в мясо. Замызганное пальто судя по бирке когда-то было английским, легкие не по сезону ботинки – дорогими, фасонистыми. Из-под штанин торчали отекшие красно-бурые щиколотки, язвы на них уже начали чернеть по краям. Не наш. По долгу службы Алена знала в лицо добрую половину жителей города-двадцатипятитысячника, и примерно представляла себе остальных.

Выставить вон, что ли? Ноябрь, минус, ветрище по стеклам бьет. Замерзнет дед… хоть никудышный, а все-таки человек.

- Ладно, грузите его в камеру, пусть проспится, утром пробьем по базе. Надеюсь, он у нас не помрет.

- Не должон, - повеселел патрульный. – Вот выручила, так выручила.

Для надежности Алена сама закрыла дверь камеры и вернулась к остывшему чаю. Без аппетита пожевала печенье, залила по новой заварку, отставила кружку – не хочется. В эфире неспешно переговаривались постовые, телевизор уже ничего не показывал, «Германские войны» Плиния не радовали и дурацкий дамский роман в пестрой обложке вызвал зевоту. Половина третьего, еще полтора часа куковать. Но хоть в тепле, под крышей, сытой, одетой, с завтраком, который готовит мама, с чистой постелью, книжным шкафом, геранью и кактусом на окошке. А каково жить бездомным?

По долгу службы Алена не раз сталкивалась с бомжами – одни не сумели устроиться, выйдя из мест заключения, другие спивались и лишались жилья, третьих обманывали жулики или выпихивала из дома родня. Наивная Инна Павловна, педиатр из городской поликлиники помнилась особенно ясно. Тридцать лет возилась с детишками Красногорска, не брала подарков, поднималась ночью к больным, в любую погоду спешила по улицам с кожаным саквояжиком. Мама о ней рассказывала – хорошая, мол, была тетка. А в девяносто девятом вернулся из Нижнего внук и в два счета оформил на себя бабушкину квартиру. Сперва Инну Павловну жалели, подкармливали, подкидывали деньжишек, пускали пожить – кто на дачу, кто в комнатушку. Потом она начала заговариваться, раздевалась посреди улицы, грозила кому-то сухоньким пальцем. А под Новый год взяла и легла на рельсы… Внук ее даже хоронить не пришел.

Как там задержанный? Вдруг ему с сердцем плохо или блевотиной захлебнулся и подыхает сейчас один, как собака на голом полу. Сердце Алены болезненно сжалось – она изо всех сил старалась отстраняться от чужих проблем, но иногда получалось плохо. Лучше глянуть, покормлю если что, чаю сладкого дам, а там со «скорой» поругаюсь или соцслужбу пошантажирую – есть там кое за кем должок, глядишь в дом престарелых деда пристроим. По возрасту он и ветераном быть может, а у них пенсия. Куда я к воронам дела ключи? Ну пошли, будешь сегодня добрым полицейским, Аленушка…

Ведущий к камерам сумрачный пустой коридор внезапно заполнило гулким голосом. Радио что ли включили? Напарник шалит? Если бы… В обычном отделении обычного города Красногорска торжествующе и невозможно звучал язык, который и в МГУ редко доводилось услышать.

ἦμος δ᾽ ἠέλιος κατέδυ καὶ ἐπὶ κνέφας ἦλθε,
Δὴ τότε κοιμήσαντο παρὰ πρυμνήσια νηός:
ἦμος δ᾽ ἠριγένεια φάνη ῥοδοδάκτυλος Ἠώς,
Καὶ τότ᾽ ἔπειτ᾽ ἀνάγοντο μετὰ στρατὸν εὐρὺν Ἀχαιῶν:
Τοῖσιν δ᾽ ἴκμενον οὖρον ἵει ἑκάεργος Ἀπόλλων:

С моста? Нет, с места попутный им ветер послал Аполлон сребролукий. Непривычные ударения и неуловимый акцент делали текст трудным для восприятия. Но отрицать происходящее не удавалось – кто-то, четко выдерживая безупречный ритм гекзаметра, декламировал Илиаду на древнегреческом. И этот кто-то сидел в камере предварительного задержания.

Ошеломленная Алена заглянула в глазок. Давешний бомж расхаживал по камере, жестикулировал, отбивая такт, сверкал синими молодыми глазами из-под нависших бровей. Оказалось, что он осанист, высок и широкоплеч, грязные лохмы легли кудрями, роскошная борода запушистилась – не хватало лишь лаврового венка, хитона и сандалий. Вот так дед…

Повернув ключ в замке, Алена неожиданно для себя постучалась:

- Можно войти?

- Слава тебе, Аталанте подобная дева! Счастье увидеть подобно свиданью с зарею – прячет, смутясь, светлый лик розоперстая Эос, знает – с тобой тонким станом не сможет сравниться.

Раскатистый хохот старика совершенно не соответствовал пафосу слов.

- Καληνύχτα, σεβαστή! Συγγνώμη για την ταλαιπωρία, - ляпнула было Алена и совсем смешалась. Греческий никогда не был ее любимым предметом, в отличие от чеканной латыни.

- Да какие тут неудобства? Сам виноват – перебрал неразбавленного, вел себя как горшечник на празднике Диониса. Ну и термы посещать давненько не случалось. Не подскажешь ли, о прекраснейшая, где в этом славном полисе можно искупаться в горячей ванне с лепестками лаванды и розы? И чтобы нумидийские рабыни работали омывальщицами, толстый перс массажистом, а молоденькая сирийка скребла пятки – никто больше в Империи не способен предаваться столь важному занятию с должным трепетом.

- Общественная баня закрылась, можно попробовать в санпропускник, - пробормотала Алена, но, глянув на собеседника, рассмеялась следом. Задержанный знал толк в хорошей шутке и умел держать лицо.

- Скорее, принесите мне чашу вина, чтобы я мог освежить свой разум и сказать что-нибудь умное, - подмигнул старик.

- Как страшен может быть разум, если он не служит человеку, – отбила Алена.

- От пользы до справедливости так же далеко, как от земли до звезд, - констатировал старик.

- Если сила соединится со справедливостью, то что может быть сильнее этого союза? – улыбнулась Алена.

- Ты, моей ночи утеха, обманщица сердца, цикада,
Муза — певица полей, лиры живой образец!
Милыми лапками в такт ударяя по крылышкам звонким,
Что-нибудь мне по душе нынче, цикада, сыграй…

Звучный голос старика проникал до сердцевины души. Алене вдруг почудился звон струн и тимпанов, пьянящий запах свежей травы и раздавленных виноградных гроздьев. Кто-то, осененный венком, наигрывал на тростниковой флейте, лукаво поглядывал – пляши, нимфа. А она стояла, прикованная к скале, и море целовало ее колени…

Дежурный поднялся в пять – тяжелый сон наградил его головной болью. Доброта Алены показалась ему странной, но еще больше он удивился, не обнаружив пунктуальную напарницу на рабочем месте. Впрочем, голоса из камеры выдали девушку.

- «Все, что я написал, кажется мне соломинкой» – Фома Аквинский умирал одиноким и разочарованным, в часы жестоких страданий полагая, что Бог от него отвернулся. Утешением ему стал подлинник Аристотеля, зачитанный у смертного одра.

- Не способный к раскаянию неисцелим?

- Истинно так. В беге времени есть и доброе семя – когда я был златокудрым юнцом, немногие девы цитировали отца логики.

- Товарищ капитан, - дежурный постучал в дверь. – Простите, что проспал, готов к несению службы.

- Спите дальше, товарищ капитан! – разрумянившаяся Алена выглянула наружу. – У нас тут с задержанным чрезвычайно интересный разговор происходит. Noctem tibi placidam precor! Понятно?

- Нет, товарищ капитан.

- Не важно. Отдыхай, в общем, дружище.

Выпроводив напарника, Алена снова поставила чайник и вернулась в камеру с полным подносом закусок. При иных обстоятельствах не помешала бы и бутылка вермута «Сан Сальваторе» ждущая своего часа в тубусе с чертежами, но пить на работе – увольте.

- Простите за бестактный вопрос, вы, наверное, преподавали раньше? Или переводили?

- Преподавал, хотя и не задерживался на месте. - согласился старик. – В Саламанке, в Сорбонне, в Карловом университете. А еще я был учеником Гипатии Александрийской. И не смог спасти от смерти свою наставницу.

- Гипатии? Но ведь это, если память мне не изменяет, четвертый век? Опять шутите? – осторожно спросила Алена. На лице девушки проступило сомнение, даже страх – неужели она, опытный полицейский, не смогла распознать безумца? На тетрадрахмы купилась…

- Как бы вам так ответить, чтобы не соврать, - вздохнул старик. - А вы не впадете в беспокойство? Мы все здесь люди ненадежные...

- Цитируем мятежника Цурэна? – поинтересовалась Алена.

- Говорим правду, - покачал головой старик. – Я родился в триста девяносто седьмом году в жаркой Александрии, полной золота, верблюдов и религиозных диспутов. Мой отец был одним из хранителей знаменитой библиотеки, а мать – рабыней из далекой страны. Я вырос среди пыльных свитков, светильников и мраморных колоннад и научился читать, водя пальцем по рукописи Аристофана. Больше всего на свете любил сочинять стихи и читать их на площади Месапедион, поражая воображение праздных гуляк и вольноотпущенниц. Однажды в храме Кроноса я поклялся, что вечно стану служить поэзии. И старый жрец из греков передал мне своего гения. Слышишь, пора!

Старик засвистал причудливую мелодию. Из-под ворота грязного пальто показалась изящная цикада, словно отлитая из серебра. Она тихонько затренькала, вторя прихотливому ритму. Алене показалось, что в камере вдруг стало светлей, затхлый воздух сменился чистым, соленым, стены стали кипарисовой рощей, пол – ковром из полыни с тимьяном. Сердце девушки наполнилось радостью, тело сделалось легким и звонким, неуклюжая полицейская форма обратилась в тончайшую ткань, льнущую к коже.

…Если ты сегодня садовник – положи на алтарь первые яблоки, если златокузнец – поднеси ножные браслеты и сверкающие обручья, если ты винодел – полей мрамор сладким как поцелуй вином. Если же твой дар танец – пляши перед статуей, радуй богиню, дари себя рощам и пустошам, вспаханным трижды полям и сияющим звездам… Наваждение спало.

Синие глаза старика наполнились печалью:

- Я бродил по свету больше полутора тысяч лет, не задерживаясь на одном месте. Я писал стихи – великое множество стихов – и шутки ради подписывал их именами умерших авторов. Я собирал книги и спасал книги – жаль, что успел слишком мало. Я находил людей, наделенных дарами – музыкантов, актеров, философов и поэтов, вдохновлял их, подливал масло в огонь светильников, убеждая – творите дальше, служите музам, украшайте собою мир. Ведь если не останется красоты – ради чего вращать Землю? Теперь мое время вышло, тело слабеет, не в силах нести пламя души. Мне остался год, может быть два. Я умираю, девочка. И ищу того, кто понесет дальше моего гения. Да, подруга?

Цикада цвиркнула и спряталась на груди у хозяина. Старик неуклюже опустился на койку, тяжело задышал, словно боль пожирала его. Но стальная воля оказалась сильнее.

- Увидев тебя впервые, я понял, что божественное разумение оставило след на твоем лице, а мелодия играет в крови. Ты не вспомнишь о встрече – кто же глядит на сторожей в ДК... Ныне дар твой скрыт, но он жив и горяч. И у тебя доброе сердце. Ты не станешь рабыней денег и славы, не будешь цепляться за жизнь, не возьмешься ломать людей, тешить себя чужими страданиями. Многим и многим сумеешь осветить путь звездой надежды, спасешь от отчаяния и смертной тоски. Тебя примет любая сцена – хоть Ковент-Гарден, хоть Мариинка. И зал поднимется, брызжа аплодисментами, когда ты станцуешь фею Драже, вспорхнешь над истоптанным полом. Стоит только принять на грудь эту цикаду…

Старик ненадолго замолк, глядя на фарфорово-белое лицо девушки, на отчаянные глаза, на грациозные кисти рук – вторая позиция, третья – полетели. И закончил:

- Ты ее не возьмешь.

Жалко сморщившись, Алена кивнула и отвернулась. Камера сделалась прежней, тусклой и мрачной. А вот старик, когда девушка вновь на него взглянула, преобразился. Перед ней стоял пожилой господин, одетый изящно и дорого. Белый шарф, черное пальто, начищенные ботинки, тяжелая трость с цикадой на набалдашнике. И молодой взгляд синих глаз.

Неразговорчивая Алена проводила задержанного до выхода, нажала на кнопку, открывая скрипучую дверь. На улице тяжелыми хлопьями сыпал с неба первый серьезный снег, фонари отбрасывали черные тени, расчерчивая асфальт. Стояла та, особая, гулкая тишина, что бывает только глубокой ночью, когда тучи накрывают город мягкими одеялами.

- Гелиайнэ!

Элегантным движением старик приподнял шляпу, кивнул и исчез в темноте. Алена проводила его взглядом, стерла с лица мокрый снег и вернулась в отделение. Поставила чайник, вытряхнула заварку, засыпала свежую. Достала из ящика нужные папки, сняла обкусанный колпачок с ручки – теперь предстояло оформить бумаги на двух задержанных. И писать объяснительную – почему обоих отпустили без согласования. Ой, прилетит по шапке, кабы не на выговор с занесением. Переживем, не впервой!

Задребезжал телефон. После закрытия случилась драка подле единственного на город ночного клуба – южные гости и красногорские красные пиджаки не поделили местных прелестниц. Два ножевых, огнестрел, и сын мэра отметился в потасовке. Ждите, ребята, уже везем…

...Коридоры ДК пахли пылью и старой бумагой, дощатые, плохо покрашенные полы чуть проминались под ногами. По стенам красовались тусклые фотографии и засиженные мухами рисунки выпускников изостудии. За одной дверью разучивали стихи к Новому году, за другой жалобно стонала неумелая скрипка, за третьей спорили – стоит ли разрешать на дискотеке выступление местной рок-группы. Промелькнула компания щебечущих первоклашек, гордо несущих банки с водой – рисовать. Проковылял пожилой сторож – дядь-Леня, балагур и шутник, оделяющий малышню конфетами. Потянуло дымком и холодом – кто-то тайно курил на лестнице, приоткрыв рассохшееся окно.

Сдерживая нетерпение, Алена вошла в тесную раздевалку, отыскала свободный шкафчик, сняла неуклюжую форму, расшнуровала ботинки. Белый купальник сел на тело как влитой, новенькая пачка чуть давила на талию – сбросить бы пару кило. Зато пуанты подошли точно и атласные ленты красиво обвили икры. …Пятая позиция, две остановочки, лицо пожалуйста – улыбнитесь сейчас, ну!

Сердце отчаянно колотилось, ладони вспотели, на миг захотелось сорваться с места и убежать. Кто она такая, куда лезет, взрослая глупая тетка. В тридцать лет никто не начинает танцевать, не добивается ничего. Дура, старая ду… Вперед!

Дребезжащее пианино на миг сбилось с такта, когда она вошла в класс. Стайка розовощеких девчонок удивленно воззрилась на высокую стройную женщину с закаменелым лицом. Пожилая преподавательница чуть скривилась – вольному воля, деньги не пахнут. Продолжаем занятия! Алябьева, не халявь. Я прошу руку открыть, а ты что делаешь? Давай, повторяй. Раз-два-три, раз-два-три, вниз, вот так, хорошо.

Алена улыбнулась и встала к станку.

 

Кап-кап, капитан!

Маленький, но гордый фрегат стоял у причала на прежнем месте. Он изменился за год - потускнела обшивка, исчезли алые паруса, отчего мачты сделались будто ниже. Но флаг весело развевался на клотике, солнце отсверкивало от якорной цепи и нахальная чайка смеялась, усевшись на тонкий бушприт. И румяная толстая тетка заливалась напропалую:

- На морскую прогулочку приглашаем! Потухший вулкан Карадаг, Золотые ворота, купание в открытом море!

- Креветки, пиво, кукуруза горячая! - перебил скороговорку зычный торговец.

Ася прыснула в кулачок, ткнула в бок Серого - видишь, а ты боялся. Братишка не остался в долгу, дернув девочку за тугую косичку. Но до потасовки, которой нередко завершались встречи кузенов, в этот раз не дошло. Первый день в Коктебеле, первый жаркий поцелуй солнца, влажный воздух, от которого курчавятся волосы, первый прыжок в обжигающе холодную воду, визг «медуза, смотри, медуза»! Первый день настоящего лета.

...В Коктебеле они отдыхали всю жизнь. Мама Аси мечтала рожать с дельфинами, а вместо этого прямо из бухты загремела в больницу с кровотечением. Папа Серого вместе с женой и младенцем-сыном рванул из Питера спасать сестру и племяшку. Мама Серого целое лето кормила грудью двоих малышей, выносила их к морю по вечерам и выходила обоих.

Так и пошло - каждый год папа Серого снимал одну и ту же халупу у говорливой тети Диляры, и поочередно с мамами пас малышню на пляже. Когда кузены подросли, появились походы - на Карадаг и Эчкидаг, к монастырям и крепостям, римским дорогам и заброшенным бункерам.

Да и в самом Коктебеле сложно было соскучиться. По залитой солнцем набережной бродили музыканты и фокусники, клоуны и огнекруты, продавцы удивительных штук и вкуснейших лакомств. Уличные фотографы приглашали погладить голубей, орла, ворона и толстого енота. И все-таки брат с сестрой больше всего любили проводить дни на пляже. Оба прекрасно плавали, кувыркались в волнах как дельфины, различали по именам самоцветы, рыб, ракушки и кусачую живность. Серый как-то решил поймать сколопендру, Ася ткнула веткой в осиное гнездо. С тех пор оба сделались осторожны и предусмотрительны.

Фрегат в жизни кузенов появился в позапрошлом году. На десятый день рождения Аси родители купили им поездку на корабле с алыми парусами. Понравилось все - синий простор открытого моря, стайка дельфинов, танцующая подле бортов, недолгий рассказ о легендах гор, островов и бухт. И конечно же Джек Воробей - «капитан Джек Воробей», Серый не преминул поправить сестру. Он бормотал сквозь зубы морские ругательства, от которых несло Тортугой, лихо крутил над головой саблю, сжимал штурвал загорелыми пальцами, унизанными перстнями. И подмигнул детям, приметив, с какой жадностью они смотрят на истертое колесо:

- Приходите к причалу в полночь, мальки! Я сделаю из вас настоящих матросов. Скажите волшебные слова «кап-кап, капитан» и узнаете, что получится.

Конечно же дети знали, что ни в коем случае не следует верить обещаниям взрослых дядь. Но любопытство оказалось сильнее. Когда циферки на планшете показали 11-33, кузены прокрались мимо засевшей в Тиндере Асиной мамы, тихо прикрыли дверь и наперегонки припустили вниз по Приморской. Им вслед орала сова, в свете фонарей мелькали проворные летучие мыши, деловая ежиха перевела через дорогу троицу толстых ежат. Вот бы остановиться погладить!.. Не время - до полуночи семь минут.

Набережная выглядела пустой и тихой, сонных бродяг и запоздалых пьяниц милосердно спрятал туман. И фрегат был едва заметен в белесой дымке... пока Ася не прыгнула на причал:

- Я здесь! Я здесь! Это я!

Ничего не произошло, даже бродячий пес, прикорнувший на пирсе, не стал лаять.

Осторожный Серый стоял поодаль в паре шагов с телефоном наизготовку - папе или в полицию? В полицию или папе?

- Кап-кап, капитан! - звонко крикнула Ася.

- Кап-кап, - прошептал Серый... А вдруг чудо случится?

Такелаж тотчас расцветился золотыми огнями, веселый капитан Джек шутливо отдал честь детям:

- Добро пожаловать на борт «Доброй Надежды». Пора отправляться в плаванье!

Капитан помог детям забраться на палубу по шаткой лесенке, судно вздрогнуло и отчалило.

Ах, что это было за путешествие! Джек вовсю старался развеселить гостей, травил байки о бесчисленных битвах и абордажах, кинокефалах и гиппогрифах, сокровищах Эльдорадо и жутковатых привычках кракена. В карманах камзола оказалось полным-полно старинных монеток, стеклянных шариков, ракушек, пуль и прочих притягательных вещиц. Сонный попугай, вытащенный из клетки, неохотно пробурчал что-то про пиастры, клюнул Серого и улетел на мачту. Зато корабельный кот по первому слову вставал «сусликом», переворачивался и мяукал. И жареная кефаль, которую подняли на борт, приготовили и подали чьи-то невидимые ловкие руки, оказалась вкуснее всего, что кузены когда-то пробовали.

Когда небо понемногу стало светлеть, капитан Джек решился. И Серому и (с некоторой заминкой) Асе позволили постоять у штурвала, осторожно подвигать тяжелое колесо.

- Это сердце корабля, мои отважные друзья. Пока капитан держит на штурвале ладони, путь открыт и морю приходится подчиняться. Силой и волей, бесстрашием и отвагой наделен тот, кто способен двинуть фрегат вперед. Вот ты, юнец, хотел бы стать капитаном?

Серый мучительно покраснел. Он давно уже знал, что станет врачом, когда вырастет, вот только еще не выбрал - человеческим или звериным.

- Я бы попробовал... Может быть. Если получится. А в капитаны можно поступить после школы?

- Открытое море - лучшая школа. Послужишь юнгой, выучишься, отведаешь линьков и рома из адмиральской бочки. Твоя красавица останется на берегу, ждать, когда бравый моряк привезет ей жемчуга и шелка...

- Не хочу ждать! - вспылила Ася. - Я сама буду капитаном и поплыву в Африку, спасать слонов.

- А вот и не поплывешь, - надулся Серый. - Девчонки капитанами не бывают.

- Еще как бывают, - ухмыльнулся Джек. - Видел бы ты Жанну Клиссон, огнегривую Львицу Бретани. Когда ее парусник выходил в море, матросы французского короля плакали и молились, а купцы сразу готовили выкуп.

- Ух ты! Она была пиратом? Настоящим?

- Еще каким. Старина Флинт, если б дожил, непременно пожал бы ей руку. Но о Жанне я расскажу вам в следующий раз. Наступает рассвет, пора прощаться.

- А можно мы еще придем покататься? Ну пожалуйста! Ты самый лучший на свете капитан Джек! - хором взмолились дети.

- Через год и один день. Придете к пирсу, скажете волшебное слово, и мы снова отправимся, куда глаза глядят.

- А раньше совсем нельзя?

- К сожалению нет. Ступайте.

Кораблик мягко причалил к пирсу, Джек перемахнул через борт и закрепил сходни. Кузены спустились на теплый бетон, удивительно устойчивый после палубы, переглянулись - и вжали головы в плечи.

В Коктебеле царила глухая темень. И ее на мелкие кусочки дробил оглушительный крик мамы:

- Анастасия! Сергей! Вы с ума сошли, убегать ночью из дома? Марш ко мне, бессовестные разбойники! Поедем завтра в Питер, будете знать!

Кузенов на три дня заперли дома, лишили мороженого, зато накормили нотациями. Серый покорно слушал, Ася изредка огрызалась, но в общем тоже терпела, признавая родительскую правоту. Путешествие стоило наказания.

Получив свободу, дети тут же запросились на набережную. Фрегат красовался на прежнем месте, толстая тетка тараторила зазывалку, Джек Воробей вальяжно прогуливался вдоль пирса, а заметив ребят подмигнул им «все путем»!

«Кап-кап, капитан» прошептал в ответ Серый.

Еще пару недель кузены ходили кругами вокруг разряженного суденышка, не отвлекаясь ни на клоунов, ни на енота. В последний день июля папа взял детей на настоящую ночную рыбалку в открытом море, разбавив острые впечатления. Затем наступил август и лето тихонько кончилось.

Сидя над унылой математикой в Питере, слушая как сонный осенний дождь преображается в первый снег, Серый порой думал, что им с сестрой просто почудилась эта история, приснилась одна на двоих. Но чем ближе календарь подползал к июлю тем чаще мальчишке хотелось снова встать за штурвал и почувствовать, как могучий организм корабля подчиняется движениям рук.

Ася не сумела приехать в тот год - ее мама нашла себе нового мужа и счастливой семьей собралась в Турцию. Впервые Серый проводил лето один и отсутствие сестры наполняло его унынием. Некому было показать рапана особо крупных размеров, розовый сердолик, совиное перо в крапинку и новый велосипед. Не с кем было поговорить о прочитанном в мае Крапивине и прикольном аниме про вампиров... Не с кем, кроме старого-доброго Джека.

Понемногу Серый сделался самым важным помощником капитана Воробья. Он бегал за водой, сухариками и вареными раками, помогал собирать мусор на палубе, раздавал флаера и порой успокаивал капризную малышню. Тренировался - мама всерьез обещала сестренку ближе к зиме, папа ее в этом поддерживал, покупал фрукты, сдувал пылинки с круглого живота. Им было не до проделок почти уже взрослого парня, поэтому Серый порой задерживался допоздна.

Удивительно, но вскоре он стал своим в беспорядочной и шумной коктебельской тусовке. Пробовал подстукивать на барабане веселым длинноволосым парням и дредастым смуглянкам, таскал лепешки и сыр их чумазым и вечно голодным детям, перегладил всех уличных дворняг и котов, засек воришку, который решил обокрасть старуху гадалку и натравил на него самого злого пса. Клоун Бантик учил мальчишку жонглировать яблоками и мячиками, рыбачка Фаня рассказала все про самодуры, наживки и особенные крючки, бич Вильсон страницами декламировал классиков - запоминай пацан, пока я жив. Друзей появилось неожиданно много, но лучшим оставался капитан Джек.

Дни тянулись, Серый считал, отмечая в тетрадке птички - год и один день, год и один день. От волнения он явился на причал ночью раньше и разрыдался как маленький, решив, что волшебные слова потеряли силу, а Джек просто обманывал глупенького мальчишку. По счастью он вспомнил - день рождения Аси, с него началось путешествие. Сам придумал, сам обиделся называется!

Следующая ночь пришлась на полнолуние - море сияло, отражая серебряную дорожку. Псы и пьяницы мотались по берегу, не находя себе места. Волны тихонько шуршали, подбадривали - айда!

- Кап-кап, капитан! - тихонько позвал Серый. - Кап-кап!

- Море ждет, верный юнга, - раздался раскатистый голос капитана Джека. - Пора отправляться в плаванье!

В этот раз фрегат двигался медленно, словно укачивал, на мгновение даже проступила дремота, но Серый усилием воли отогнал сон. Вместе с другом он отведал экзотических фруктов, о которых раньше только читал - маракуйя, карамболи, мангостины и прочие диковинные плоды. Потом капитан набил трубку, категорически отказав Серому «попробовать хоть разок» и начал долгий рассказ о Летучем Голландце:

Капитан Ван Страатен не всегда был мерзавцем. Давным-давно он приобрел крепкий когг, возил пеньку, селедку и табачок, был щедр и в меру суров с командой. В Амстердаме его ждала любящая семья и красавица невеста готовилась к свадьбе. Но мать и братьев в одночасье забрала лихорадка, что приходит осенью из каналов. А невесту купил у родителей шведский негоциант, увез с собою на холодные острова. От горя капитан слег в горячке и однажды, очнувшись от сна, услыхал как насмехаются над ним матросы - слаб капитан и хил, за борт его и выбрать достойного человека.

Ох, как разгневался тогда Ван Страатен. Едва ему полегчало, выполз за мостик свирепый что аспид. И с того дня каждый моряк узнал тяжесть капитанского кулака, вкус линьков и соленой воды - провинившихся привязывали к канатам и волокли по морю. Случалось и гибли матросы почем зря, не смея ни бунтовать ни перечить. Никогда не смеялся Ван Страатен, лишь хрипел словно зверь, наслаждаясь чужими муками.

Однажды разразилась на Северном море свирепая буря - упаси боже оказаться на борту корабля в такую погоду. Словно дьявол бранился Ван Страатен, поднимая матросов на мачты - паруса он ценил больше людей. Вдруг раздался крик «человек за бортом» - в сердце шторма боролась с волнами утлая шлюпка. Капитан приказал спасти тонущих, дабы получить хороший куш за спасение. Матросы спустили бот и сумели помочь несчастным.

Одним из спасенных оказался молодой английский купец, в порыве благодарности пообещавший сто соверенов храброму капитану и по золотой монете матросам. Другой - юная девушка, его будущая жена. Каприз судьбы - нежным личиком она точь-в-точь походила на покойную невесту капитана. Онемев от любви Ван Страатен стал открыто добиваться девицы, осыпал ее подарками, окружил заботой. Но на все мольбы она отвечала, что верна своему возлюбленному. Тогда Ван Страатен ночью прокрался в каюту к купцу, связал того по рукам и ногам и швырнул в морскую пучину. И потребовал от девицы или выйти за него замуж или стать игрушкой для всей команды до конца плавания.

Девица дала согласие, надела свадебный наряд из белого шелка, вышла на палубу - и прыгнула через борт, только ее и видели. Тут ударила молния, прогремел гром и некто крылатый сошел с неба на палубу, дабы объявить божью волю. За гнусное предательство и убийство обречен был Ван Страатен и весь его экипаж до скончания веков бороздить море.

Год за годом зимой и летом пересекал моря ветхий когг. Побывал и на дальнем севере и у берегов Антарктиды, застревал в Саргассовом море, проносился по водам Гольфстрима, предвещая бедствия встречным судам. Хмур и мрачен оставался Ван Страатен, молча лазали по вантам матросы, скрипели снасти под ветром. Видел капитан первые дирижабли и последний рейс красавицы Катти Сарк, видел чванные пароходы, оставляющие за собой дымный след, и свирепые ледоколы, полные храбрецов. Видел битвы Первой Мировой, бомбы и мины, снаряды и торпеды. И однажды переполнилось горем жестокое сердце Ван Страатена...

- Что же случилось дальше, капитан Джек? - с замиранием сердца спросил Серый. - Неужели ты и есть?...

- Узнаешь в следующий раз, мальчик мой. Небо уже сереет - берись за штурвал и причаливай сам.

Свежий ветер ударил в лицо, руль оказался тяжелым и словно бы теплым... Я справлюсь! На удивление Серый сумел подвести фрегат к пирсу и аккуратно остановиться подле бетонного выступа. Корабль встал на место легко, словно ключ в замок, невидимые руки закрепили канат на кнехте.

- Сам Черная борода позавидовал бы, - одобрительно буркнул капитан Джек. - Жду через год и один день. Волшебные слова не забудь!

- Кап-кап, капитан! - просиял Серый. Он был совершенно счастлив.

В этот раз они уехали с юга раньше обычного - маме сделалось тяжело переносить жару. Остаток лета Серый просидел на старой дедовой даче в Зеленогорске. Собирал грибы и чернику, ловил пескарей в пруду и там же купался, гонял на велосипеде по лесу. Изредка списывался с Асей - она уже вернулась из Турции, но безумная мама собралась переезжать в Сибирь к золотым кедрам и новому ухажеру. Серый нажаловался отцу, тот пообещал поговорить, однако стремительные роды жены и возня с крикливой дочуркой отняли все его время.

Зима в этот раз тянулась до невозможности долго. Неожиданно для всех Серый переболел корью, долго лежал, потом резко начал расти. Незнакомые ощущения переполняли тело, волновали и беспокоили. Языком уже можно было нащупать мягкий пушок над верхней губой - полгода-год и пора будет бриться. Черты лица удлиннились и заострились, мама теперь называла Серого птенчиком и при каждом удобном случае норовила подкормить - уж больно ты худ, сынок. Серый не спорил - есть хотелось все время.

Грядущая встреча с Асей (потеряв кучу денег мама сестренки все же взялась за ум) честно сказать пугала подростка. Вдруг она стала такой же как девчонки из класса - волнующей и манерной, противной и доставучей, думающей лишь о косметике, платьях и мальчиках. Но по счастью перемены миновали ее - да, сестренка слегка подросла, тусклые волосы сделались гуще и зазолотели. Но она по-прежнему обожала гонять в мяч, лазать по старой шелковице во дворе и плескаться в море - правда в купальнике, паре смешных пестрых тряпочек, как у взрослых.

Капитана Джека она конечно же не забыла - путешествие оставило незабываемые впечатления. Убедившись, что взрослые не подглядывают, Ася достала папку с картинами - корабли, битвы, сабли, морские чудища и девица с банданой, бросающая фрегат на вражьи фелуки. Рисовала она здорово, Серый вник.

До счастливого дня оставалось еще две недели, но кузены поторопились навестить фрегат и старого друга. Вроде все оставалось по-прежнему, немногочисленные туристы фоткались возле изящно выгнутых деревянных бортов и корабельный кот расхаживал по причалу ожидая законной добычи. И Джек Воробей карабкался по веревочной лестнице, выкрикивая «Каррамба» - но в голосе капитана не слышалось прежней силы, а причудливая прическа походила на старый театральный парик.

Переглянувшись, Ася с Серым побежали к родителям врать про детскую пенную вечеринку, которая начнется в кафе «Санторини» сразу после заката. Да-да, все прилично и наши друзья из «Лазурного» будут с мамой и папой. А с Анечкой мы потом посидим, честное слово! Хоть в поход выберетесь, родители!

Старина Джек ждал ребят на причале. В этот раз не было ни чудес, ни огней - пахнущая пылью и рыбой каюта, крепкий чай из помятых кружек и сухарики с чесноком.

- На слом отправляют «Надежду», не дожидаясь конца сезона. Старый корабль, снасти устали, ремонта чуть не каждый день требует, денег прорва уходит. А туристов мало заходит, вышли из моды алые паруса с пиратами. Владелец «банан» купил и легкий катер, на них зарабатывать будет. Оттакая фигня, малята!

На слом? Как на слом? Бронзовый компас с причудливыми сиренами, покрытый патиной секстант, теплую словно слоновья спина палубу, стройные мачты? Последний парусник в бухте? Не может быть! Не должно!

- Так нельзя, капитан Джек! Это твоя «Надежда», разве можно ее отнять и выбросить на помойку? - выкрикнула Ася. Серый отвернулся, пряча лицо.

- Нет, мои маленькие друзья. Позвольте я доскажу вам историю про капитана Ван Страатена. Когда началась последняя большая война, нас как раз занесло в Черное море. Мы видели торпеды и бомбардировки, подводные лодки и катера, красные волны и мертвых дельфинов. Капитан мотался по палубе как загнанный зверь, матросы шептались, что слышали - Ван Страатен молился, спрашивал бога: как ты, скотина, можешь допустить ад на земле?

А потом немецкие торпедоносцы потопили транспорт с детьми и ранеными в Севастопольской бухте. Уцелевшие люди плавали в море вперемешку с обломками и чемоданами, из последних сил молили о помощи, а с неба лился смертоносный свинцовый дождь. Тогда Ван Страатен отдал приказ - и мы начали спасать тонущих, поднимать их на берег, сколько получится. По нам шел прицельный огонь, но стрелять в мертвецов гиблое дело.

Когда последний живой оказался на суше, облака распахнулись и некто крылатый сошел на палубу. «Твой грех прощен, капитан Ван Страатен! Вы свободны». Небесный ветер заполнил паруса, корабль отправился к горизонту и исчез, словно его и не было никогда.

- Не понимаю, - потряс головой Серый. - Думал, ты и есть капитан Ван Страатен.

- Куда там... - по лицу Джека промелькнула тень улыбки. - Я Джек Спарроу из Бристоля, служил юнгой у Ван Страатена. У меня вечно текло из носу и матросы дразнились: кап-кап, капитан! Когда когг ушел к иным берегам, я не успел вернуться на борт - перевязывал одного старого грека, бывшего корабела. С ним мы ушли в пещеры, воевали до 44го, потом восстанавливали город, трудились плечом к плечу. После, я рыбачил на сейнере, служил поваром в санатории для моряков, охранял заповедник. И прибился к «Доброй Надежде». Знаете, когда-то она снималась в кино, работала кораблем в разных фильмах. А теперь станет кучей ненужных досок.

- А вот и нет! - возразил Серый. - Я знаю, что делать. Когда у нас на Петроградской хотели снести сквер, собрались люди с плакатами - называется пикет, встали и отстояли. Давай попробуем защитить «Надежду»!

- Кому это надо? - всхлипнула Ася. - Кто станет защищать корабль - он же не памятник?

- Побежали! Давай скорее, надо успеть мотнуться по Коктебелю.

По счастью клоун Бантик еще веселил публику подле памятника Волошину, а его подруга, пожилая Ириска, пританцовывала со шляпой. Услышав от Серого о беде они всполошились - все знали «Добрую Надежду», а Ириска, оказывается давным-давно засветилась в массовке «Бегущей по волнам».

- Надо шороху дать, ишь распоясались, буржуи проклятые, - пробурчал Бантик и приложился к подозрительного вида фляге. - Айда подымать народ.

Опытная Ириска девичьим голоском пропищала в мобильник просьбу разрешить детишкам переночевать у друзей - да-да, конечно поужинаем и в одиннадцать спать. И началась движуха. Серый сбегал до музыкантов, те подняли знакомых художников, бич Вильсон перебудил нищих джентльменов «зеленки», фаерщик Джинн притащил огненный театр. Впечатленный масштабами толстый татарин Абдул выставил казан плова - вечер уже, все равно не раскупят.

Музыканты в шесть рук сочиняли гимн Доброй Надежде. Профессор филологии по совместительству натурист сочинил длиннейшую петицию руководству поселка с указанием многогранной культурной ценности объекта. Клоун собрал толпу и начал выстраивать веселую пантомиму про кораблики в Черном море. Патлатый пьянчуга в дырявых шортах оказался журналистом со второго канала и начал звонить в Москву, повторяя: приезжайте, сюжет огонь! Бармен из «Калипсо» разливал коктейли «Надежда» и обещал поутру пригнать к причалу целую банду байкеров. Чумазые малыши, почуяв, что можно не спать, скакали вокруг, мазались краской и азартно орали. Разбуженные собаки лаяли на разные голоса, любопытные кошки кружили, надеясь на интерес и добычу. И даже патруль, вызванный хозяйкой сауны «Афродита» не стал разгонять толпу - правда жалко кораблик.

К рассвету все выдохлись. Поспорив немного решили начать перформанс с полудня и продержаться до глухой темноты - пусть фаерщиков тоже заметят. А там глядишь откроем счет, найдется спонсор и получится выкупить старую развалюху. Будем устраивать на ней сейшены и катать детишек по побережью. Уговорились?

Следом за разномастными протестантами Серый с Асей неохотно побрели спать. Над Карадагом висели легкие облака, над Хамелеоном поднималось неторопливое солнце, птицы орали как оглашенные, обещая жаркий и ясный день. От усталости скулы и нос сестры заострились, под прозрачно-голубыми глазами залегли тени, пересохшие губы припухли. «Будто бы целовалась» подумал Серый и покраснел - что за глупые мысли.

Кузены проскользнули в дом и разбрелись по комнатам. На всякий случай Серый завел будильник - он был уверен, что вообще не сможет уснуть. И провалился в тяжелое забытье, стоило голове коснуться подушки. Во сне он сражался с кракеном, отрывал от себя липкие щупальца, тонул в черной пучине и никак не мог крикнуть, призывая Джека на помощь: кап-кап, капитан, кап-кап!

Головная боль разбудила мальчика - перегрелся. И солнце уже давно перевалило через зенит. Проспал! Что же Ася не разбудила, а еще сестра называется! Наскоро плеснув в лицо холодной воды, Серый стукнулся в комнату и услышал монотонную злую тираду. На Асину маму снова нашло, она порой часами отчитывала дочь, объясняя, как та глупа, ничтожна, несовершенна и испортила всем жизнь. Если б не ты, дурочка, отец бы никогда не ушел, не бросил бы нас одних!... По лицу Аси катились крупные слезы, она молчала. Серый знал, что соваться недопустимо и папа будет сердит, а мама огорчена. Но вчерашний вечер добавил храбрости - мальчик взял сестру за руку и вывел из комнаты, не слушая гневной брани.

- Побежали быстрее, надо спасать «Надежду»! Два часа, все давно собрались!

Жара обняла кузенов у самых дверей, пот мгновенно проступил сквозь одежду. Они бежали и бежали, задыхаясь, чувствуя противное нытье в подреберье, оскальзываясь на давленой шелковице и мертвых улитках. Держись, фрегат! Мы идем! Мы уже идем!

На пирсе было пусто - ни клоуна, ни фаерщиков, ни телевидения. Толстая тетка выхваливала «бананы» и катера, серый пес старательно выкусывал блох из шерсти, мамаша в купальнике позировала на пирсе, кривоногий младенец вдохновенно ревел. Может «Надежда» в рейде, уплыла к Золотым воротам?

- Тетенька, подскажите пожалуйста, - сделав милую мордочку, спросила Ася. - Мы с братишкой хотели на фрегате покататься под алыми парусами. Сколько стоят билеты и когда приходить? Нам мама рассказывала...

- Поздно спохватились, девушка, - пожала плечами тетка. - В восемь утра пригнали буксир и отправили ваше судно на переработку. На следующий год приходите - хозяин новый кораблик приобрел уже, с прозрачным дном, чтобы за рыбой смотреть во время прогулок.

- А Джек? - выдохнул Серый. - Как же Джек Воробей?

- Упокой господи его душу! Он с полицией в драку полез, грозился, ругался матерно, а потом прыгнул через борт и пропал. Водолазы вечером приедут искать будут.

- А пер... фор... как его...

- Бездельники и оболтусы коктебельские? Было дело, подходили, поглядели на пустой причал, да разбрелись кто куда, несолоно хлебавши. Эй... вы тут бросьте реветь. Ну тише, тише мои хорошие, возьмите по леденцу, вот тетя Ася вас приголубит. Все живы значит и плакать не о чем.

- Я тоже Ася, - шепнула девочка и утерла лицо ладонью.

- Значит желание можно загадывать, - улыбнулась тетка. - Слышь, пацан, не упусти свое счастье!

Крепко зажмурив глаза, Серый пожелал - пожалуйста-пожалуйста, пусть «Надежда» сейчас вернется! Но на пирсе конечно же никого не оказалось.

Дурная история подкосила кузенов, они все чаще стали проводить время порознь. Угрюмый Серый лазал по местным холмам и оврагам, гонялся за ящерицами, рвал сухие и горькие дикие груши. Иногда он возился с Аней, но малышку пока что интересовали лишь погремушки. У Аси наступила хандра - она наотрез отказывалась выходить из дома, не говоря о пляже, сутками рисовала - то в планшете, то на бумаге - и впервые за двенадцать лет ничего не показывала брату. Что ж, с двоюродными такое бывает - возраст их разлучает, - вздыхала Асина мама. Папа Серого хмурил брови и с ней не спорил. Он догадывался, что с сыном что-то произошло, но расспрашивать не стремился - вызреет, сам поделится.

Старуха гадалка с набережной, чей кошелек Серый когда-то спас, приметила уныние мальчика, подозвала его, разложила потускневшие темные карты и пообещала, что все наладится. Аза, мол, правду знает и дело говорит. Хмурый Серый вежливо поблагодарил бабушку - он предпочитал не спорить со взрослыми.

До конца лета оставалось всего дней десять. Скоро в поезд и назад, в прозрачную и тревожную петербургскую осень, к одноклассникам, школьным базарам, запаху клея, свежей бумаги и новеньких рюкзаков. Хвастаться загаром, мериться ростом, рассказывать байки о неслучившихся приключениях - и не слова о капитане ненастоящего корабля...

Разгоряченная Ася ворвалась в комнату словно хамсин:

- Вставай! Вставай, соня! Погляди, что я нашла!!! Я с утра не хотела идти на пляж, мама мне обещала, если схожу искупаться, она мне тоник голубой купит и покраситься разрешит. Мы на Юнге засели, я в море залезла, пока мама там заболталась с барменом, нырнула поглубже и погляди, что нашла на дне!

В недоумении Серый воззрился на бурую, покрытую водорослями мокрую доску.

- Зачем ты приволокла в дом бревно?

- Не тупи, Серый, смотри внимательнее.

Сестра пальцем обвела контуры, царапая древесину обкусанным ногтем.

- Видишь буквы: «А», «Д»? Надежда, понимаешь? Это не бревно, а бортовая доска!

- Ну и что, что доска? - огрызнулся Серый. - Я и так знаю, что фрегат угробили нахрен. Зачем мне напоминать, что он мертвый? Может похороны устроим, помнишь как мы жука хоронили в спичечном коробке?

Серый видел - сестренке ужасно хочется ударить его прямо в зубы острыми кулачками, подраться как они дрались в детстве, выпустить боль и гнев. Но девчонка лишь всхлипнула и хлопнула дверью. ...А доска и вправду словно бы от фрегата? Как она могла очутиться на пляже? И на что пригодится?

Целый день Серый помогал тете Диляре в саду, собирал яблоки, чистил дорожки. А под вечер попросился в сарай, где покойный муж Диляры устроил столярную мастерскую. Уроки труда мальчик помнил плохо, но и искусства особенного не требовалось. Да, корпус будет плоским - обшивку толком не выточить. Зато стройные мачты-спицы получится закрепить, лестницы можно связать из спичек, такелаж - из упаковочной бурой веревки, «воронье гнездо» - из медной проволоки. Не хватало лишь парусов. Алого шелка в Коктебеле конечно же не продавалось, но клоун Фантик дал дельный совет, Серый мотнулся в Феодосию, на новую барахолку подле церкви и отыскал там настоящий пионерский галстук. Он не разговаривал с Асей и сестра не замечала его.

Наступил предотъездный вечер. Чемоданы уже сложили, ящик персиков запаковали, для приблудившегося котенка Шпината нашли новых хозяев. Родители уже спали и маленькая Аня тихонько посапывала в своей кроватке. Только Ася сидела на скрипучих качелях во дворе, глядела на звезды, высматривала - которая упадет, унося незагаданное желание?

Бледный Серый вышел из мастерской. В руках у него был пакет - обычный большой пакет, кое-как обмотанный скотчем.

- Пойдем на море, сестренка. Сегодня в последний раз!

- Зачем, Серый? Решил еще раз показать, как обиделся? Или мои подарки топить собрался? ...И за борт ее бросает в набежавшую волну, - обидно пропела Ася.

- Нет. Просто поверь мне, Ася. Пожалуйста!

Едва заметно пожав плечами, Ася соскочила с качелей. Она делала вид, что ей все равно, но прохладный, уже отдающий осенью воздух, незаметно взбудоражила девочку. Золотой полумесяц висел над остывающими домами, шуршали хрупкие листья, тяжело срывались с ветвей плоды маклюры. Кто-то веселый бродил по парку и играл на губной гармошке матросскую песенку. Коктебель - еще полный людей и радости - уже готовился к долгому межсезонью, безвременью. Вот и набережная. Вот и причал.

- На, сестренка! Спусти наш фрегат на воду! Пусть плывет куда хочет, свободный и настоящий.

Ошеломленная Ася приняла на руки кораблик с алыми парусами. Неумелая мальчишечья поделка, маленькая игрушка, доска с палками и тряпьем. «Добрая Надежда». Мечта. И волшебное слово - чем море не шутит -еще не потерявшее силу.

Присев на корточки, Ася осторожно опустила суденышко на воду. На миг девочка испугалась - опрокинется? Вдруг потонет? Прибьет назад к берегу? Нет... Получилось!

Брат и сестра стояли на берегу, взявшись за руки. Ослепительный лунный блик ударил им по глазам, а когда удалось вновь разжать веки, дети увидели - из гавани Коктебеля отчаливает фрегат. Как насмешка над шалманами и борделями, сытыми и ленивыми, недоверчивыми и невнимательными - плывет, рассекая волны. Остается лишь смотреть вслед и хмелеть от настоящего, неподдельного счастья.

Матросы поднимают ослепительные паруса - завидуйте, контрабандисты! Скрипач в вороньем гнезде выводит веселый вальс и покорные взмахам смычка колыхаются в такт гребни пены. Морские красавицы машут вслед кораблю, бросают на палубу венки из сверкающих белых цветов. А у штурвала, дымя прокуренной старой трубкой, стоит Джек Воробей в заплатанной треуголке и смеется, предвкушая осенний шторм.

...Кап-кап, капитан...

 

Билет на предъявителя

Фройлен Лина ловко лавировала между столиками уличного кафе. Матросская блуза удачно сидела на ладной фигурке девушки, черная юбка приоткрывала не только туфли, но и стройные щиколотки, вызывая восхищенные вздохи у завсегдатаев. В пышных светлых кудрях фройлен запуталось солнце, глаза отблескивали прозрачной водяной синевой.

Такой конфетке бы танцевать на балах в ратуше, кружиться на вощеном паркете, сбрасывать шиннонскую шаль на руки бравому капитану и в упоении жадно глотать ледяной крюшон. …Судьба жестока к старшим дочерям бедных вдов и кафе не худший способ заработать себе на жизнь. Лина знала это и старалась изо всех сил - хихикала, поддакивала, терпела щипки нахалов и слушала пошлые комплименты.

Герр Мольтке был не из таковских. По утрам ровно в десять он спускался из номера «Розы Ветров», заказывал черный кофе, яйца и тосты с джемом, прочитывал свежий номер «Новостей Кюстеннахта», обменивался с официанткой парой слов о погоде, оставлял на краю стола монетку приятной тяжести и напоследок спрашивал о новостях из порта.

Герр Мольтке ожидал свой пароход. Иногда, расчувствовавшись, он доставал из кармана прямоугольник с золотым обрезом и вычурной надписью: «Пароходство «Шторманн и сыновья». Билет I класса на проезд от Кюстеннахт до Заморье, транзит. Без штампа недействителен». Официантка кивала, заученно улыбалась, герр Мольтке грузно поднимался со стула и отправлялся на утреннюю прогулку, стуча по мостовой тонкой тростью. Мешковатый костюм в мелкую клетку и смешная круглая шляпа выдавали в чудаке чужака.

Фройлен Лина ненавидела мореманов. Порт стоял на краю бескрайнего океана зыбучих песков – лишь колесные яхты рисковали пересекать текучие дюны. Вода ушла так давно, что даже фрау Борбели, старейшая жительница города, не помнила – вправду ли ее дед, свирепый капитан Борбели, водил пиратский фрегат на охоту за легкой добычей, или как все пираты гонял под клетчатым парусом, обирая пастухов и крестьянские хутора. Однако верный традициям Кюстеннахт продолжал именоваться пристанищем моряков.

Почтенный бургомистр по праздникам надевал мундир адмирала, городская стража носила клеша и робы, лейтенантам полагались парадные кортики и камзолы, шитые золотым галуном. Юные выпускницы гимназий танцевали перед патронессами матросскую джигу, юные выпускники строились в пирамиду и пели хором «Пусть сильнее грянет буря». В сувенирных лавочках, окруживших ратушную площадь якорной цепью, торговали глиняными ракушками, летучими рыбами из обрезков пестрого атласа, корабликами в бутылках и экзотическими фруктами из местных теплиц. Туристы охотно раскупали пузатые ананасы, нежные манго и маракуйи.

Главным событием года (кроме Рождества, Пасхи и именин бургомистра) в Кюстеннахте считалась парусная регата. В канун летнего солнцестояния два десятка колесных яхт стартовали из порта до Скалы Любви, протискивались сквозь узкий грот и мчались назад к гранитным причалам. Капитан, чье судно первым цеплялось «кошками» за чугунную цепь, получал громкую славу, рукопожатие адмирала и морского конька, отлитого из чистого золота. Чего только ни придумывали умельцы, тщась победить – паруса из прочнейшего льна и тончайшего шелка, паровые машины, ветряной двигатель, водяные колеса – лишь бы обойти конкурентов и не перевернуть яхту. Из зыбучих песков мало кто успевал выбраться.

Жених Лины, веселый Клаус, утонул в позапрошлом году. Он нанялся матросом на «Серпентину», рассчитывая за одну гонку заработать на свадьбу. Но на повороте яхта столкнулась с «Хименой» и легла набок, не удержав равновесия. Зыбучие пески поглотили тяжелый корпус за считанные минуты, экипаж не спасли. Мать потом долго журила Лину – выбирала бы лавочника Хоффера или гробовщика Вагнера, жила бы как сыр в масле. Зачем убиваться по бедному художнику? Лина молчала.

Море на светлых картинах Клауса получалось синим и изумрудным, бурным и настоящим. Там в кудрявой пене игривых волн скакали разноцветные рыбы, ныряли в воду остроклювые чайки, колыхались медузы. И корабли под белыми парусами мчались к дальним, неизведанным берегам.

Клаус мечтал, что однажды он вместе с невестой взойдет на палубу, отправится прочь от нарочитого городка, пропитанного вездесущей пылью и затхлой памятью. Лине грезились просторные улицы с голубыми домами, крытыми черепицей, улыбчивые люди в просторных легких одеждах, танцы на площадях, высокие фонтаны и белые голуби в безоблачно синем небе. А еще море, бескрайнее море, касающееся босых ног…

- Линхен! Линхен, ты что уснула? Две порции кнедликов господам на веранду, рульку на третий столик и штрудель с вишнями на второй!

Встряхнув кудрями, проворная официантка поспешила на кухню. Море ей только снилось, и с каждым годом все реже.

Зато сын старьевщика, чернявый Гензель, наяву слышал шум волн. С парой таких же безбашенных беспризорников он то и день бегал играть к старой пристани, туда где в камни уперся отполированный ветром скелет морского чудовища. Болтаться на краю зыбуна мальчишкам настрого запрещалось, но следить за запретами было некому.

В песке таились удивительные сокровища – разноцветные камушки и стекляшки, потускневшие пуговицы с гербами, монеты с полустертыми надписями на незнакомых языках. А однажды попалась раковина. Не глиняная, а настоящая, перламутровая, лазурная и шелковая изнутри, грубовато-шипастая сверху. За нее пришлось выдержать небольшой бой, но восторг придал Гензелю сил, он раскидал товарищей словно щенят и удрал, унося добычу за пазухой.

Приложенная к уху раковина шумела всякий раз разным шумом – словно внутри нее менялась погода: приходили шторма, расстилался безбрежный штиль, били хвостами киты, тропический ливень растворялся в покорных волнах. Гензелю не надоедало прислушиваться, он воображал сказочный мир далеко-далеко отсюда. Там он сам правил быстрой лодкой под треугольным парусом, весело бранясь, когда брызги волн попадали прямо в лицо. Подкармливал мелкой рыбешкой ненасытных альбатросов, нырял сквозь толщу воды за колючими ракушками и восторженно ахал при виде крупных жемчужин, похожих на капли лунного света…

Мальчик возвращался в реальность – ворошить мусорные кучи и сточные канавы в поисках хлама, драться с жадными конкурентами, гонять крыс и бродячих собак. С уличными котами Гензель находил общий язык, подкрепляя дружбу объедками и куриными потрохами, столь дорогими сердцу хвостатых бродяг. Когда отец уходил в запой (что случалось нередко) мальчик пускал в лачугу одного-двух мохнатых друзей, разрешал им греться у очага и спать в ногах на куче тряпья, именуемой постелью. Зимой приходилось особенно трудно.

В марте облака с дальних гор приносили череду легких дождей, городские сады покрывались нежно-розовым кружевом и жизнь налаживалась. Доверчивые туристы щедро платили за гербовые пуговицы и самодельные лодочки, кому-то требовалось поднести чемодан или проводить до гостиницы, кто-то искал знакомства с отважными гонщиками. А пожилой и добродушный герр Мольтке каждое утро посылал мальчика в порт – проверить, не виднеется ли на горизонте белая труба парохода. Чудак, но безвредный, даже полезный. Когда приходилось туго, Гензель караулил благодетеля у отеля, предлагая то кораблик из пенки, то набор дешевых открыток. И отказа ни разу не встретил. Жаль, что колесные яхты оказались туристу неинтересны.

Мечтатель Гензель и вправду водил дружбу с одним из капитанов, точнее бегал ему за папиросами, спичками и пирожками с ливером. От угощения или платы гордый мальчик отказывался наотрез, а капитан Сильберн не настаивал.

Когда-то он сам был таким бесприютным пацаном, не чающим выпутаться из бедности. Но хромому Миккелю, владельцу колесной яхты «Паллада» потребовался юнга, расторопный, верный и умеющий держать язык за зубами.

Нельзя сказать, что Сильберну нравилось обирать хутора, загонять в трюм блеющих от страха овец или удирать от пироскафа городской стражи. Вот только другого шанса судьба могла и не предоставить – на каждое хлебное место зарилось по несколько голодных оборвышей. Стиснув зубы Сильберн покорно выполнял все приказы, дважды в день выметал палубу и каюты, тщась избавиться от вездесущей пыли, научился лазить на мачты, смазывать тяжелые колеса и варить густой, пряный моряцкий суп. Старательный парень приглянулся Миккелю, капитан жил вдовцом и знать не желал расфуфыренную глупышку дочь, вышедшую за стряпчего.

По завещанию родня получила деньги и дом в городе, а приемному сыну досталась «Паллада». Окажись яхта новой и ладной, дочь, пожалуй, побежала бы в суд, но позорить имя отца ради изъеденной песком посудины не решилась. Так что Сильберн стал владельцем собственного корабля и команды из пяти доходяг, траченых ветром и временем. В тавернах теперь наливали в долг эля, предварительно протерев кружку засаленным полотенцем, мамаши из слободских, крытых розовой черепицей, домиков то и дело зазывали на чай, а стражники козыряли ему как всякому капитану.

Не желая заниматься поборами, Сильберн стал доставлять к отдаленным мызам муку, керосин и газеты, забирать в Кюстеннахт дорогих усатых черепах, белоснежные овечьи шкурки да юнцов, ищущих перемены судьбы. Иной бы разбогател и на честном промысле, но щедрость губительна для достатка. К тому же мечта об океанском просторе мешала Сильберну довольствоваться малым.

Капитану страстно хотелось однажды встать за руль могучего фрегата и везти не унылое барахло, а экзотических птиц, упоительно пахнущий кофе и дорогие пряности из таинственного Заморья. Прорываться сквозь бурю к тихим гаваням, обходить островерхие рифы, уворачиваться от влюбленных китов и голодных кракенов. Обниматься с горячими мулатками и укутанными в меха узкоглазыми индеанками, слышать, как вкрадчивыми голосами заманивают мужчин сирены… В единственной старой книге, которую капитан смог прочесть, говорилось, что морякам достаются лучшие женщины.

Толстошеий чужак герр Мольтке, вечерний завсегдатай «Морской фигуры», охотно слушал пылкие рассказы Сильберна, и не советовал ему жениться, надраться или заняться серьезными делами, достойными настоящих мужчин. Он лишь заказывал еще эля и утирал платком пену, брызнувшую на клетчатый пиджак. Впрочем, байки старой ведьмы Мельсины чужак слушал еще охотней.

Эту худую каргу с ястребиным взором и жадным ртом знал весь город. Говорят, когда-то она была так красива, что мужчины дрались за ее поцелуи и бросали золото к маленьким смуглым ногам. Но беспощадные годы забрали все, кроме цепкого разума и сладкого языка – ведьма рассказывала истории и жила ими.

Сирены в ее запутанных байках становились брошенными возлюбленными, мстили мужчинам за холодность и жестокость. В темных пучинах северных вод таился Король Тунец, крадущий души у трусов и клятвопреступников. На берегах Острова Миндаля горьковатый запах весенних цветов превращал моряков в амарантовых бабочек. За поясом черных штормов пряталась Огненная земля, полная горячих ручьев и драгоценных камней, сверкающих словно искры. В лазурной раковине Тавриды скрывалось море, проклятое однажды разгневанным богом Солнца. А ко всякой девице, что ожидает на берегу, непременно приплывет ее капитан, верьте слову старой Мельсины!

Когда начиналась регата, ведьма с утра ошивалась в порту, предлагая прохожим причудливые амулеты – пучки иссохшей травы, соломенных рыб, просверленные песком кружки пемзы и гладкие деревяшки. Якобы они приносили победу в гонках для капитанов и обещали выигрыш тем, кто поставил деньги на яхту. Амулеты шли нарасхват – не столько ради удачи, сколько из страха.

Проклятий Мельсины боялся даже епископ Фромм – поджимал сухие губы, подбирал рясу и тихонько шептал молитвы, прося Господа о защите и снисхождении. Давным-давно, голенастым семинаристом он подглядывал за смуглотелой красоткой, пробирался по коридорам гостиниц, чтобы прильнуть к двери и услышать, что Мельсина шепчет очередному возлюбленному. Но был пойман и отхлестан мокрыми полотенцами словно нашкодивший пес. Ах, молодость, молодость…

Нынешняя регата ожидалась особенно шумной – вместо привычных двадцати яхт у причала выстроилось почти тридцать, и каждая надеялась на успех. И туристов прибыло сам-десят и вдовствующая принцесса инкогнито с компаньонками, горничными и собачками заняла целый этаж в «Розе Ветров». У бургомистра от переживаний случилось разлитие желчи, регату возглавил его упитанный зять, адмиральский мундир не сходился на круглом брюшке.

Зато парад оказался прекрасен – духовые оркестры оглашали жаркое утро маршами, длинноногие барабанщицы виртуозно играли палочками, мальчишки из ремесленного училища соорудили платформу в виде пиратской шхуны и катились на ней, подбрасывая в воздух новенькие бескозырки.

Десятки открытых экипажей и неуклюжих пролеток столпились на бульварчике подле порта, специально нанятый дворник сгребал подальше от аристократических глаз свежий навоз. Сновали торговцы с пирожками, мочеными грушами и холодной мятной водой, одетые в штатское стражники вылавливали карманников, нарядные горничные и белошвейки вопили как оглашенные, подбадривая своих матросов.

Лина тоже пришла – против воли ее притягивала атмосфера буйного веселья. Мальчишки расселись кто где – на крышах киосков, на ветвях огромных тополей и акаций, на лесах, окруживших недостроенный памятник Эрику Корабелу, основателю Кюстеннахта. Пронырливый Гензель угнездился на трубе таможни, упираясь ногами в железные костыли – отсюда открывался наилучший обзор.

Солнце все сильней нагревало скаты старых крыш, отсверкивало от стекол и флюгеров. Насмешливый Сильберн с «Палладой» встал первым сряди яхтсменов. Стройные мачты корабля украшали паруса из переливчатого зеленого шелка, рулевое колесо ловкий мастер отделал осколками зеркала, а на снастях позвякивали сотни маленьких колокольчиков. «Волшебство! Волшебство!» зашептали в толпе, но никто не посмел возразить – на гонках допускались любые финты, кроме взрывов и смертоубийства.

Седовласый распорядитель поднес к губам золотой горн и звонко протрубил старт. Заскрипели колеса, яхты одна за другой сдвинулись с места. Толпа разразилась криками, улюлюканьем, кто-то взорвал петарду с ужасающим грохотом. Шутки ради Гензель тоже подул в раковину – словно он молодой тритон с мраморной статуи перед ратушей. Гулкий, рокочущий звук далеко разошелся в горячем воздухе.

Не прошло и минуты, как горизонт медленно потемнел, переменчивые пески зашевелились, порывом ветра хлестнуло по берегу. Завизжали девицы, хватаясь за легкие шляпы, безумно заржали кони, хором взвыли собаки. Стая пестрых портовых голубей поднялась в воздух и тучей унеслась прочь, под защиту крепостных стен. Чей-то разукрашенный экипаж помчал назад в город, караковый жеребец не разбирал пути, бил коляску о столбы и деревья. «Буря! Буря!» - закричало множество голосов. «Идет песчаная буря!». Но это была не буря.

Полоса синевы накатила на занесенные песком скалы, закрутила воронками пыль. Тревожный запах соленой воды накрыл берег. С минуту толпа наблюдала, как лихорадочно разворачиваются яхты, пытаясь вернуться к берегу, как ломаются мачты, как неслышно кричат матросы и капитаны в последнем рывке пытаются спасти яхты. Тщетно – одна за другой деревянные скорлупки ложились на бок или увязали колесами в мокрой грязи. Люди спрыгивали с бортов, бежали по дну к берегу. Вода подгоняла несчастных, сбивала с ног, захлестывала… И тут толпа поняла.

Страшное бегство продолжалось считанные минуты – люди рвались вверх по ступеням, толкались и расшвыривали слабых, забыв о приличиях. Стражники и не пытались остановить панику, они тоже спешили прочь, охваченные звериным ужасом. Растрепанной, потерявшей шляпку Лине чудом удалось не свалиться под ноги бегущим. Она сумела вскочить в подъезд какого-то дома, вприпрыжку поднялась по мраморной лестнице и открыла окно на верхней площадке, чтобы видеть происходящее. Дрожащего Гензеля чуть не сбросило вниз с трубы, мальчик изо всех сил вцепился в железные костыли.

Яхты давно раскидало набегающими волнами, лишь «Паллада» еще держалась. Потеряв паруса, Сильберн сумел сохранить суденышко и даже не потерял управление. Вместо берега, парень вывел яхту на глубину и лавировал там, бранясь от бешеного восторга. Близость гибели вскружила ему голову, дыхание настоящего моря опьяняло сильней, чем ядреный моряцкий ром.

Подле гранитной тумбы, удерживающей портовую цепь как безумная плясала старая ведьма Мельсина, изгибаясь всем тощим телом, простирая ладони к волнам. На измятом лице ее проступила детская радость.

Сотрясающим землю ударом море стукнулось о причал и тотчас успокоилось. Унялся хищный ветер, утихли далекие крики птиц, уцелевшие зеваки убрались с набережной. Ласковая жара вновь воцарилась над городом, легкие волны смыли городской сор. Раздался долгий пронзительный крик пароходной сирены. Огромный словно неповоротливый кашалот белый гигант медленно приблизился к пристани, отдал швартовы под бравурный марш духового оркестра с палубы. Молодой капитан в парадной форме отсалютовал Кюстеннахту, движением руки приказал поднять флаг – лазурный прямоугольник с золотистой луной Заморья. Пароход все же прибыл в порт назначения.

Постукивая тросточкой неторопливый герр Мольтке сошел вниз по бульвару, клетчатый пиджак на округлых плечах казался слишком тяжелым. Посеревший от страха гостиничный бой волок за ним чемодан, покрытый цветными наклейками. Еще один мальчишка, пришлепывая босыми ногами, тащил огромного воздушного змея, из тех, которыми славился город.

Билет на предъявителя оказался действителен, загорелые матросы подхватили багаж гостя и утащили на палубу. Маленькие юркие глазки туриста блеснули смехом, герр Мольтке обернулся к берегу и показал два пальца. Еще одно место в каюте, еще один пропуск в невероятную новую жизнь с настоящим морем, смывающим все печали. Не удержавшись, Лина кинулась вниз по ступенькам, рванулась по булыжной мостовой вниз к причалу: это я, я! Заберите меня!

Трап поднялся. Герр Мольтке возвышался на палубе, довольный как цирковой слон. Капитан держал под руку румяную девушку, держал крепко и бережно, словно мокрую драгоценность. Оркестр наигрывал что-то томное. Пар из труб поднимался в безоблачно ясное небо, удаляясь к темному горизонту. Старая ведьма Мельсина танцевала уже в прибое, мочила в воде рваные юбки и покрытые шрамами ноги, казалось она вот-вот растает, обратится в морскую пену.

Потеряв равновесие, Гензель уронил раковину на камни. Перламутровое острое крошево смыло уходящей волной.

Пирог для сына

Сорочий стрекот был слышен издалека. Бесстрашная птица не испугалась снега - сидя на ветке дуба, она то колотила клювом кусок чего-то красного, то кричала на всю округу: Уррака! Уррака! Брат Энрике рассказывал - святой Амасий превратил в сороку одну чересчур болтливую королеву - та слишком долго прекословила мужу, а когда епископ Астурийский явился увещевать негодницу, заболтала святого отца до смерти. Впрочем, Энрике был слишком стар и в его бритой голове давным-давно смешались отрывки писаний, мавританские манускрипты и сказки смуглых босых бродяг, что бороздили дороги от гордых гор до морских гаваней.

Надтреснутый голос колокола наконец-то спугнул сороку. Братия потянулась к трапезной, монахи кутались в рясы, зябко переступали ногами в легких сандалиях - даже скверный порыв зимы не смягчил аббата. Сказано смирять плоть, значит смиряйте и не потворствуйте. И суровый брат Овьедо, бессменный повар и хлебопек, повторял «смиряйте» и воздевал к небу толстый корявый палец с вырванным ногтем. Удивительным талантом отличался сей брат - любая пища, приготовленная его мощными ручищами, насыщала, питала и не вызывала расстройств, но была совершенно безвкусной. Хитрецов же, что втихомолку норовили приправить чечевичную похлебку пряными травами, диким луком или каперсами, ждали двадцать кругов «Отче наш» по четкам.

Лишь дважды в год наступал праздник - по особому благословению брат Овьедо сотворял трапезы к Пасхе и Рождеству. По полгода монахи глотали слюнки и каялись, вспоминая, чем баловал их великий искусник, и гадая - чем же он попотчует братию в следующий раз. Запечет ли цыплят в хрустящем тесте, сварит густую олью с бобами и свиными хвостиками, нафарширует ягненка оливками и инжиром, соберет из миндального теста воздушный замок, какого небось не пробовал сам Альфонсо Зубастый?

Шептались, будто могучий повар побывал однажды в плену у мавров и подавал яства к столу эмира Гранады, а потом полюбил его дочь, прекрасную Фатиму и пытался бежать с девицей, за что и был... Впрочем, спрашивать у Овьедо правду не рисковал никто, да и представить заросшего кучерявым волосом кривоногого и кривозубого великана влюбленным представлялось весьма непростой задачей. Без малого десять лет повар досыта кормил братию, а где он подвизался раньше, знал лишь аббат. Впрочем, у каждого монаха есть прошлое, запечатанная шкатулка, которую лучше не открывать.

Старательные послушники уже разложили румяные караваи, расставили кувшины с родниковой водой и внесли котлы с бледной овсяной кашей. Болящим и немощным полагались вареные яйца, отцу настоятелю - пара тощих рыбешек. Брат Гонсало начал молитву, братия подпевала - кто истово, кто косясь на столы. И тут в трапезную вбежал перепуганный брат привратник:

- Женщина! У нас под стенами женщина, как дьяволица верхом!

- Облаченная в багрянец и на звере рыкающем? Ах, нет? Так что ж ты орешь, как осел оглашенный, можно подумать женщину никогда не видел.

Отец настоятель грустно взглянул на рыбок - все недоеденное по обычаю передавалось нищим - и отправился к воротам, выяснять, кто почтил визитом святую обитель и почему. Он ожидал взбалмошную крестьянку, которой в хлеву почудился сатана, или знатную донью, ищущую спасения от преследователей. Но под воротами крепко обняв ногами бока бурого мула красовалась матушка Беренгера в совершенно непотребном виде - серая ряса задрана до колен, белое покрывало сбилось, обнажая непокорную массу черных кудрей. Что за напасть привела ее к стенам монастыря?

Не первый год аббат переписывался с аббатисой, обсуждая святые писания, трактуя строки Златоуста и Экклезиаста, опутывая тонкой сетью цитат и посланий. Она была единственным человеком на сто лиг вокруг, способным оценить парадоксы Плотина и поэзию Фортуната. И единственной женщиной, заслужившей уважение настоятеля - пылкая вера сочеталась в ней с ясным умом и разумной практичностью натуры. С чего бы ей мчать по горной дороге подобно необузданной амазонке?

Сухие горячие губы женщины коснулись пальцев аббата, вызвав невольный трепет. Беренгера походила на натянутую стрелу, готовую пробить сердце.

- Утром к сестре Химене прилетел голубь. Король Фруэла умер, яд оказался слишком силен, а у лекарей не отыскалось снадобий. Королева Уррака от горя утопилась в собственной ванне...

- Или кто-то помог ей утонуть, чтобы избавиться от фигуры. Значит новым королем стал первенец короля, инфант Бермудо?

- Его зарезал собственный виночерпий. А после солдаты ублюдка Маврегато ворвались во дворец и залили кровью королевские покои. Будь проклят тот день, когда Фруэла взял на ложе чванную мавританку! Началась междоусобица, войска пошли на север за мятежными грандами.

- И непременнейше навестят монастырь святой Магдалены, чтобы выкурить оттуда Химену - если инфанты убиты, она единственная дочь короля и единственная его наследница... Мать Беренгера, я предлагаю вам и вашим достопочтенным сестрам приют и защиту в стенах нашего монастыря. Наши башни выдержат любую осаду и припасов хватит на год.

- И к концу этого года у меня на руках будет два десятка непраздных монашек, не считая послушниц. Благодарю, отче, мы уж как-нибудь сами. Но у меня к вам другая просьба - через перевал пришли беженцы. Среди них - дети, много детей из столицы и уничтоженных деревень. Мы возьмем к себе девочек и воспитаем их хорошими невестами Господа. Но останутся мальчики, в большинстве своем сироты, напуганные и измученные. Им нужны хлеб и кров.

- Сколько их?

Не более двадцати. И да, отче... не уверена, что все они добрые католики.

- Какая разница, Беренгера? Крестим их, а Господь разберет своих.

За детьми вместе с матушкой отправился брат Хайме, бывший копейщик из Сарагосы. Монахи под руководством аббата поспешили устроить приют - натаскали в пустую конюшню мешков с соломой, раздобыли одеяла, миски, ложки и четки из можжевельника. Брат Энрике вырезал из коряги лошадку и рыцаря с булавой в деревянной руке, но его побранили - детям нужны молитвы и уроки Писания, а не игрушки. Сороки насмешливо трещали на хлопоты, снег не таял.

Войска бастарда появились под стенами через два дня. Не то чтобы узурпатору требовались богатства монастыря (ковчег с мощами святой Евлалии, куча старых пергаментов и обтянутых выцветшей кожей книг), но зерно и мясо холодной зимой стоят дороже золота. А аббат был человеком запасливым.

Солдаты выглядели совершенно обыкновенные - потрепанные, голодные, злые, покрытые шрамами. Такими же были отряды покойного Фруэлы, когда он огнем и мечом прошел по Астурии, выдавливая в горы войска родного отца. И старый Альфонсо Зубастый точно так же однажды скинул с престола брата... Но они не убивали детей. И не брали в военачальники мавров и злых берберов, не подымали зеленое знамя рядом с крестом. На красивом, словно выточенном из оливковой древесины лице бастарда играла улыбка, когда он приказал повесить троих крестьян, не успевших укрыться в рощах - раз отец настоятель не открывает ворота, пусть эта смерть ляжет на его совесть.

Братия возопила о мщении, котлах кипящего масла и бочках с нечистотами, но аббат смирил воинский дух. Стены замка крепки и надежны, однако если бастард разгневается, он и осадные машины подвезет к монастырю, и горящими ядрами закидает строптивцев. Да, это на время отвлечет ублюдка Маврегато от монастыря святой Магдалены, но обитель скорее всего падет, и седмицы не продержится. И дети, сироты войны - куда повел их брат Хайме, сумел ли спрятать в пещерах или чащобе?

Дабы укрепиться духом, аббат отправил всю братию помолиться - пусть Христос рассудит и явит свою волю. Суждено монастырю пасть бесславно, взял ли ангел стальные ножницы, чтобы перерезать скрещенные нити судеб? Или спасение уже близко? Или господь покарает братию за его, аббата, грехи, за жадный взгляд на белые колени матушки аббатисы, за фиалковый запах ее волос и сухие горячие губы?

Христос явил свою волю в подвале под трапезной - там под ужасающий скрип и скрежет сдвинулась крышка люка и брат Хайме стал поочередно передавать наверх перепачканных красной глиной мальчишек.

- Давненько я этот ход отыскал, его небось еще при Альфонсо Зубастом вырыли. Ну и случалось спускался в него и топ-топ через лес, через гору до деревушки - была там одна вдова, торговала сыром, и еще кое-что предлагала впридачу. Я же, отец настоятель, старый грешник, к сыру слабость имею, как нюхну, не могу удержаться. Ну и ходил, значится. А оно пригодилось.

Детей оказалось числом семнадцать - двое умерли по дороге, один сбежал. Из уцелевших трое явились обрезанными, еще один не носил креста и был смуглым как мавр. Двоих отроков лихорадило, у двоих нагноились раны, один покрылся язвами до отвращения напоминающими проказу, один с визгом отказался мыться и оказался девчонкой, со слезами молящей не разлучать ее с братом - единственным выжившим из семьи. И один, светловолосый как северяне, худой парнишка лет десяти обезъязычел в странствиях - или родился немым.

Кое-как разместив детей на тюфяках аббат вернулся на стены. И увидел то, о чем даже не смел мечтать - под грохот боевых барабанов солдаты сворачивали лагерь, пестрой змеей двигались вниз, к перевалу. Мелкий снежок засыпал грязные следы войны. Слава тебе, Господи, будем жить! А вот виноград померзнет, и абрикосов в этом году можно не ждать.

...Когда по хриплому зову колокола монахи собрались на вечерю, они не поверили своим глазам. Откуда скупой брат Овьедо раздобыл фиги и апельсины, драгоценные кусочки прозрачного сахара из Дамаска и текучий золотой мед? Как успел наловить форель и запечь ее с травами, отварить рис и приправить гранатовыми зернами на мавританский манер? Кто дозволил ему сотворить из белой муки нежнейшие хлебцы - даже ангелы бы не погнушались отведать такое лакомство?

Возведя очи к закопченному каменному своду, аббат благословил трапезу. Сам он решил поститься - плоть заслужила смирения, а по хорошему и бича. И кое-кто из монахов - настоятель все видел - воздерживался от искушения, понимая, что смерть миновала их лишь великим чудом. Зато мальчишки лопали за троих.

То и дело по трапезной разносился переливчатый смех - впервые попробовав сахар, дети изумлялись чудному вкусу. Счастливые мордашки вмиг сделалась перемазанными, с пальцев стекал жир, щеки румянились. Пусть на небольшой срок, сироты забыли о своем горе, отвлеклись от потерь, да благословит бог таланты брата Овьедо. Лишь немой ел медленно и неохотно, брезгливо отирая о хлеб тонкие пальцы. Когда кто-то из братьев уронил на камни котел, мальчик вздрогнул от громкого звука и быстро пригнулся. Натерпелся, видать...

Грузный брат Овьедо смотрел на ребенка, не отводя глаз. Повар чувствовал, как трескается броня, однажды одевшая сердце. Его сыну должно быть стукнул пятнадцатый год... если дитя родилось живым и Разрушительница наслаждений не забрала его раньше срока. И однажды мальчишка в легком шлеме, осененном соколиными крыльями, явится под стены христианского города - резать и грабить. Сын бы не узнал своего отца - и у этого щуплого юнца никого не осталось на свете. Песня возлюбленной померещилась вдруг в напеве церковного гимна:

Разодеты и красивы,
три мориски рвут оливы
и несут их через нивы
в свой Хаэн:
Айша, Фатима, Марьен.

И несут их через нивы,
Нелегко нести оливы,
возвратились еле живы
в свой Хаэн:
Айша, Фатима, Марьен.

Еще несколько дней в окрестностях монастыря царила тревога. То тут то там поднимались в небо столбы жирного дыма, перелетали с места на место вороньи стаи, доносились отдаленные крики и ржание лошадей. Даже сороки куда-то делись со своим неугомонным «Уррака». Аббат держал братию в черном теле, строго следил, чтобы все посещали службы от заутрени до повечери, читали Розарий за ради спасения души и Псалтырь в память об умерших. Сироты тоже молились - пели нестройными голосами «Отче наш» и вразнобой крестились, прикладываясь к мощам святой Евлампии. Холод донимал мальчишек, принуждая жаться друг к другу. Лишь немой держался поодаль.

Монахи сперва не смогли дознаться, как же его зовут. С остальными было проще - Диего, Гарсия, Санчо, Раймундо, сын обнищавшего гранда, иудей Йегуда, мавры Алькасар и Юсуф, Куэрво-Ворон - этот, впрочем, едва поджили раны, перелез через стену и исчез искать свое босоногое племя. А немой не откликался ни на одно имя. Лишь брат Овьедо, проявив неслыханное терпение добился, чтобы мальчишка ткнул пальцем в проворную желтоголовую птицу - Рейнац-Королек. Да есть ли такое в святцах? Конечно нет! Однако парнишка мало того, что оказался крещеным, но и ходил в церковь не только затем, чтобы ловить мух или дремать на скамейке. Поглядев, как истово Рейнац отбивает поклоны, отец настоятель благословил его в министранты - зажигать и тушить свечи, звонить в колокольчик, помогать облачаться и разоблачаться. Ни к какой другой работе немой юнец не годился.

С остальными мальчишками было проще - одни отправились ухаживать за скотом, другие - трудиться в огороде, саду и на винограднике, стирать белье, месить тесто и мести двор. К удивлению братии двое обрезанных согласились принять крещение. Йегуда умел писать, читать, считать и даже вычислять проценты, потому и отправился в обучение к отцу эконому. А Юсуф знал каллиграфию и с жадностью неофита начал копировать буквицы и орнаменты старинных манускриптов. Оказалось, сирота всю жизнь мечтал рисовать, но Аллах запрещал ему изображать людей и животных.  

У Рейнаца же все валилось из рук. На метлу заморыш смотрел как ведьма на экзорциста, свиней и коз брезгливо чурался, собирая яйца в курятнике мог разбить половину собранного. Ни с обрезкой лозы, ни с варкой сыров, ни со стиркой белья он раньше не имел дела. Следовало бы выпороть неумеху, но с мальчишкой случились судороги, едва брат Хайме попытался уложить его на скамью позора. После чего брат Овьедо, нехорошо щерясь, пообещал что сам выпорет любого, кто попробует поднять руку на убогого сироту. Он нашел Рейнацу место в поварне, но не заставлял ничего делать - сиди, парень, грейся, смотри, учись.

К Благовещению в одночасье растаял снег. Сеньор март умерил свою суровость, небо снова сделалось синим, солнце ласковым, а сороки болтливыми. Наконец-то пришли долгожданные вести из монастыря святой Магдалены - дрожащими пальцами развернув свиток, аббат возблагодарил Господа. Жива! Цела! И монастырь цел.

...Увидев, что под стенами толпится многочисленное свирепое воинство, сестра Химена спросила, чего желает сын мавританки. Маврегато ответил, что явился сделать Христову невесту своей женой и королевой Астурии. Ублюдок без чести и совести! Даже папа Римский не дал бы разрешения на брак между сестрой и братом. Химена попросила час на раздумья, поднялась на колокольню и прыгнула вниз. На бездыханном теле не оказалось ни царапинки, ни капли крови, а широко открытые сапфирово-синие глаза инфанты пробудили в бастарде страх. Маврегато забрал солдат и отправился с ними назад к столице - защищать королевский трон. Впрочем, иных наследников не осталось и вскоре корона украсит беззаконную голову выродка.

Аббат повелел отправить с посланницей строптивую девчонку-сиротку - от сытной еды и деликатного обращения хрупкий цветок за считанные дни стал походить на девушку, обещающую стать красавицей. Нечего ей в мужском монастыре делать! После некоторых сомнений в холщовую сумку послушницы лег и небольшой свиток с цитатой из блаженного Августина:

Сколь велико число заповедей, которые относятся к воле как бы по самому имени, например: Не желай быть побежденным злом, и прочие подобные этой, среди которых: не желайте стать как конь и мул, у которых нет разума.

Мудрости Беренгеры хватит, чтобы найти ответ.

В свой черед миновала Пасха, ветреная и строгая. Абрикосы не завязались и виноград не тянулся к солнцу, зато козы котились двойнями и доились дай боже. В южной стене выпал камень из кладки, в дыре оказались шкатулка с золотыми денариями и бронзовый орел, завернутый в истлевшее знамя. Старый Энрике мирно и безболезненно отошел к Господу в Страстную Пятницу - видать и вправду был праведником или искупил все грехи. За сиротой Алькасаром явился дядя аж из Кордовы, предложил выкуп и двух прекрасных коней в подарок за спасение родича. Не следовало бы возвращать парнишку язычникам, но в монастыре тот чах, словно орленок в клетке. Аббат взял с сироты клятву не поднимать на христиан оружие и отпустил с богом - пусть будет счастлив.  

Двух сирот - самых крепких и рослых - приютили в деревне, дали кров, еду и честное имя. Младшего из детей - милого как ангелочек Санчо - забрал немногословный виноторговец, чья жена двадцать лет рожала одних дочерей. Блаженно улыбающийся Юсуф назывался теперь Хосе, уже носил одежду послушника и мечтал о том дне, когда сможет выбрить тонзуру. Остальные тоже прижились, кто лучше, кто хуже - в монастыре хватало места и умникам и трудягам. Лишь Рейнац держался наособицу.

Говорить сирота так и не начал, но брат Овьедо заметил - мальчик умеет читать. И не только на народной латыни, заскорузлом как пятки цыганки языке простолюдинов, но и на lingua latina. Водя глазами по строчкам Рейнац легко разбирал Хроники:

Взяли мавры Сан-Эстебан-де-Гормас, эра 1021.

Захватили мавры Симанкас, эра 1022

Перевезли мощи Св. Индалекиса в город мавров, что звался Урситана, и голову Сантьяго, епископа из Сан-Хуан-де-ла-Пенья, в монастырь, в 5-е апрельские календы, эра 1022

Умер король Фруэла Неистовый

Умер король...

Удивительный талант для ребенка. Или он из тех святых отроков, которых учил сам Господь, даровав теонойю - божественное разумение? Знание так же естественно для него, как дождевая вода для розы. Брат Овьедо задумывался об этом, мял в пальцах липкое тесто, стискивал апельсины и давил пальцами ореховую скорлупу. Ни разу он не заставал Рейнаца ворующим сладости или фрукты, как это свойственно детям. Ни разу не видел его играющим с другими мальчишками в недолгие часы отдыха, таскающим яйца из сорочьих гнезд или дразнящим ленивого монастырского пса. В драки немой тоже не лез, но если его задевали, отбивался отчаянно и всегда выходил победителем.

Единственный раз за год брату Овьедо удалось вызвать детскую радость на чеканном бледном лице. Выкроив время, повар сделал кораблики из обрезков кедровой доски, собрал такелаж из носовых платков, стащенных у аббата, а вместо флага приспособил клочок золотой парчи. Он надеялся порадовать своего Рейнаца, но не чаял, что попадет в точку. На берегу ручья немой ненадолго стал обычным ребенком - следил, как скачут вниз белопарусные суда, подталкивал их шестом, обеспокоенно помогал протиснуться сквозь затор из осклизлых веток. Может отец Рейнаца был капитаном или богатым купцом, плавал в Дубрис, Антигуль, а то и в Константинополь и брал с собой сына?  

Или все же в монастыре появился святой? Когда маленький козопас Диего подцепил осеннюю хворь и слег в жару, Рейнац днем и ночью сидел рядом с больным товарищем. Подавал ему пить, обтирал лоб, вслушивался в несвязные фразы, вылетающие из обветренного горячего рта. И молился, когда никто (кроме внимательного брата Овьедо) не видел - возлагал руки на больного и о чем-то горячо просил Господа. Просьба оказалась услышана. Пережив две седмицы беспамятства и кошмаров Диего повернул вживь, а в Рождество уже не хуже прочих уплетал свой ломоть роскошного Пирога Трех Королей и звонко смеялся, когда в куске оказался боб. «Я король! Я король!» - повторял мальчишка, и братия шутливо приветствовала его.

Гордость переполняла волосатую грудь брата Овьедо, порой ему чудилось, что сирота в самом деле его родной сын. Внимательный, умный, почтительный и достойный, любящий старика отца. Взгляд Рейнаца и вправду порой теплел. Понемногу немой начал трудиться на кухне, мастерски потрошил рыбу и с удивительной для заморыша ловкостью разделывал козьи туши. И все же пыльные манускрипты привлекали его куда больше, чем самые невероятные лакомства, которые изобретал повар. При каждой возможности немой пробирался в библиотеку и тащил за собой брата Овьедо, дабы вместе разбирать старинные свитки.

...Он стал королём в возрасте трёх лет, когда его отец в сентябре неожиданно скончался во время поездки по своему королевству. Так как Альфонсо Зубастый был ещё малолетним, то управление перешло в руки матери нового короля Эльвиры Гарсия, дочери графа Кастилии.

...У дикого латука листья короче, чем у садового; растение это, вполне развившись, покрывается колючками. Стебель у него тоже меньше, а едкий сок обладает лекарственной силой. Растет дикий латук но полям; сок его собирают перед уборкой пшеницы; говорят, он излечивает от водянки, возвращает зрение помутившимся глазам и, смешанный с женским молоком, сводит бельма.

И молвит Оливье: «Враги пред нами, и далеко ушли дружины Карла. Когда бы в рог подуть вы пожелали, поспел бы к нам на помощь император. Взгляните вверх, где круты скалы Аспры: Там арьергард французов исчезает. А нам теперь уж путь назад заказан».

Пряча улыбку, аббат отчитывал отрока за напрасную трату свечей. А потом шептал на ухо Овьедо: следите, брат, чтобы воспитанник не переусердствовал. У него великое будущее - с Божьей помощью станет врачом, книжником или богословом. Ах, как жаль, что наш Рейнац нем - вышел бы и в епископы. Убедите его постричься и принести обеты!

Отчасти брат Овьедо исполнял наставление аббата - водил отрока в горы за перемерзшими ягодами шиповника и дикого терна, учил различать по вкусу воду из родников, подманивать корольков и сорок, и ни в коем случае не ловить их - грешно убивать того, кто тебе доверился. Показывал следы оленей и зайцев, разлапистые отпечатки волков, парок над медвежьей берлогой и следы когтей рыси. Рассказывал, как охотятся мавры - с ловчими птицами и ручными гепардами, но без женщин - мавританским красавицам запрещено проливать кровь. Как и нам, монахам, сынок...

Благодарный Рейнац запоминал уроки. Срисовывал углем на доске очертания корней и листьев, прикладывал руку к следам, измеряя их глубину, лазал по деревьям, чтобы заглянуть в гнезда. Почему-то его любили сороки - клевали с ладоней крошки хлеба, сидели на плече, больно царапая кожу сквозь рясу, перебирали отросшие волосы отрока и трещали свое «Уррака».

После легкой нестрашной зимы наступила весна - дружная и веселая. Сперва на склонах в одночасье распустился розоватый миндаль, пряча в тумане нежные лепестки. Затем забелели тонкоствольные вишни, нежным румянцем засияли абрикосовые деревца, защебетали соловьи в рощах. Очарованные монахи порой застревали посреди двора, как ошалелые глядя в бескрайнее небо, и послушники не торопились принимать постриг. Письма матушки Беренгелы сделались чуть теплее - посторонний взгляд не заметил бы лишнего слова, но аббат понимал монахиню и без слов. Долог будет наш путь, каменист и тернист, сходен шаг и согласно дыхание, но холоден меч, что навек разделяет ложе. Ах, голубица моя в ущелье скалы под кровом утеса!

Всадники появились внезапно. Вскоре после заутрени, на рассвете, когда сонный брат Хайме, зевая отодвинул засов на воротах, в аббатство ворвалась дюжина воинов, опоясанных мечами, в тяжелых кольчугах и заляпанных грязью красных плащах. Аббат пробовал остановить нечестивцев, суля им господень гнев, но получил лишь тычок рукоятью в живот, перехвативший дыхание. Могли бы и голову отрубить... А может еще и отрубят, разбойники. Что им нужно - золота же в монастыре нет.

Монахов, послушников, сирот и прислугу согнали во двор, грубо, но без смертоубийства. Только брат Хайме был ранен в плечо так, что кровь пропитала рясу. Бледная от ужаса женщина в синей котте пряталась за широкой спиной монаха - вот, значит, какой сыр он любит, сладкий да нежный.

Ударом меча о щит смуглолицый предводитель отряда потребовал тишины. Он бесспорно был знатен, привык повелевать и не ждать отказа. Темные кудри обильно присыпала седина, через щеку тянулся извилистый шрам, на руке, сжимавшей золоченую рукоять, не хватало одного пальца.

- Год назад, незадолго до Благовещения в монастырь привели сирот. Среди них был отрок десяти лет именем Аурелио. Мы явились, чтобы забрать его.

- Мощами святой Евлалии клянусь, благородный дон, среди сирот не было никого с таким именем! Мы переписали всех - это ни в чем не повинные дети, сыновья крестьян, пастухов и мастеровых. Не берите грех на душу, не обижайте ребенка!

У аббата пересохло во рту и пребольно крутило живот, но он не отступал - высоко держа перед собой крест, благословлял мальчиков. Господь моя защита и опора, на тебя уповаю! Спаси и сохрани!

- На моей душе больше грехов, чем ты можешь представить, толстый монах. И я не брал тебя в исповедники. Уберите!

Повинуясь короткому жесту, один из воинов достал меч и приставил к потной шее аббата. Ни гнева ни злобы - просто приказ, святой отец. Вы уж простите, что так неловко выходит.

Еще двое солдат разделили толпу на мальчишек и взрослых. Предводитель поочередно брал каждого сироту за подбородок, вглядывался в глаза, трогал волосы и отшвыривал как котенка - не тот. Диего, Гарсия, Раймундо, Юсуф-Хосе, снова Диего. Прочь! Предпоследнего, большеглазого Йегуду-Яго, изучали чуть дольше - что-то знакомое почудилось предводителю в соразмерных чертах лица. Но и его отбросили прочь - йехуди. Оставался один Рейнац, белый как мел и спокойный как скалы.

Брат Овьедо не выдержал - выхватив из-за пояса мясницкий топор, он растолкал монахов и встал впереди воспитанника:

- Беги! Беги, сын, я прикрою!

Козопас Диего стал рядом, вооруженный пастушьим посохом, и у брата Хайме оказался кинжал, и Раймундо перехватил мотыгу словно отцовский меч, и послушник Хосе, с гортанным выкриком взмахнул палкой, и две свирепых сороки заметалась по двору, целя клювами во врагов. Не допустим! Не отдадим!

Мальчишек солдаты скрутили тотчас и раненого Хайме обезоружили. А вот брат Овьедо оказался крепким орешком - ссутулившись, словно медведь, он размахивал топором и держал оборону, словно когда-то в разбитых воротах Авилеса. Длинные руки и великанский рост помогали ему держать противника в отдалении. Но ни толедского панциря ни шлема с забралом ни даже верного боевого коня у защитника не было. А враги уже натянули луки - пара стрел успокоит упрямца навек!

- Оставьте монаха! Вам нужен я, - расплавленным золотом выплеснулся во двор голос немого отрока. - Я инфант Аурелио, сын Фруэлы Неистового и королевы Урраки. Ты - Алонсо. Дважды Верный Алонсо Вильярский, алькайд моего отца. Ты не смог защитить его, а теперь явился за сыном.

- Да, так и есть. Правда жжет горче яда и проступает сквозь всякую тьму. Я Алонсо, последний алькайд короля Фруэлы. И я явился за сыном. Ваше Величество...

С тяжким грохотом гранд преклонил колено, а следом и его воины. И монахи попадали ниц - шутка ли наградить затрещиной монарха, послать его выносить помои или кормить свиней. Лишь аббат остался стоять, сияющий как новенький мараведи - я знал, что у мальчика великое будущее. И брат Овьедо отвернулся, утирая глаза. И сороки, устав трещать, уселись на плечи ребенку.

...Долго и славно правил Астурией король Аурелио Великодушный. Отбросил мавров от Вильявисьосы и Навы, а потом заключил с ними честный мир. Раскопал римские золотые прииски и призвал рудознатцев-басконов. Разрешил иудеям вернуться в столицу, торговать пряностями и тканями. Помиловал мать и сына узурпатора Маврегато, дал им маленький замок на побережье. Дважды в год выходил к подданным, возлагая руки на больных и увечных - и порой исцелял их. В свой черед женился на донье Леонсии де ла Вега, присоединив к королевству новые земли.

Бог благословил Аурелио изобильным потомством - сильные, победительные инфанты, надежда и опора страны, учились владеть мечом и копьем, читали пыльные свитки в дворцовой библиотеке, бродили по рощам изучая следы зверей и свойства трав. А когда опадала листва и с гор спускались свирепые бури вперемешку с наводящими сон туманами, начинали с нетерпением ждать Рождество. Самый лучший праздник в году!

Запылают свечи, зазвучат священные гимны, затрубит в серебряную трубу юный паж. И в залу внесут разукрашенный дивный пирог - каждый год разный. То с ангелочками и ягнятами из миндального теста, то с мавританскими узорами, выведенными густой патокой, то с настоящим сахарным замком и феей Ксаной, сидящей у желейного озерца. Каждый принц и каждая принцесса получали по кусочку, а тот, кто находил золотой мараведи в тесте, становился королем или королевой рождественской трапезы. Могучий Аурелио, светлея лицом, поднимал бокал в честь дитя: король пьет! И брат Овьедо, поседевший, но грозный, стряхивал с рук невидимые крохи муки - что за радость, пирог для сына...

Без вредных привычек

...В мае в Крыму тепло, говорили они! В мае жилье гроши стоит, обещали они, даже в Ялте. И кафешки повсюду работают и клубника дешевле московских яблок и на рыбалку можно съездить на катере, пока море не заплевали туристы!

Волоча за собой мокрый чемодан, Лёня Тихонов уныло тащился по абсолютно пустой Московской улице. Редкие машины обдавали незадачливого путешественника грязными брызгами. С задачей «сбежать из столицы» он справился виртуозно - уволился в одночасье из клиники, перевел половину заначки бывшей жене, купил сыну давно обещанный велик, раздал кой-какие долги и сел на новенький поезд, ухватив неприлично дешевый плацкарт. С задачей «забронировать номер» тоже вроде бы справился... вот только банк отклонил платеж как сомнительный, а нехитрый поиск по гуглу удостоверил - Лёня только что чуть не лишился хорошего куска денег.

Надежда на разводящих не оправдалась - на площади автовокзала толклась пара сомнительных типов, прячущих за спинами потрепанные таблички «жилье», но варианты у них были столь гнусными, а цены такими невообразимыми, что согласиться на них мог бы разве что полный лох. И кафе в девять вечера позакрывались - не сезон-с, и автобусов не попадалось и таксисты, издевательски ухмыляясь, ехали мимо. Проклиная все оптом - развод, оптимизацию, шутника-коллегу, чей совет разрешил выбор между Сочи и Крымом - Лёня упрямо шагал в сторону набережной, надеясь отыскать там хоть одну точку с сухими постелями и горячим чаем. Новенькие кроссовки жалобно хлюпали в такт шагам.

...Заветное «Hotel» он буквально почуял сердцем. Тускло-красные буквы зазывно мерцали из узкого переулка. Только б у них нашлось хоть одно свободное место, хоть на стуле в прихожей. А поутру разберемся!

Вблизи заведение выглядело приличным и даже стильным - белые стены с небольшими колоннами, увитыми виноградом, островерхая черепичная крыша, петушок-флюгер, отблескивающий в свете фонарей. И стальной меч, нагло торчащий из камня прямиком перед входными воротами.

Отчаяние и холод подбавили Лёне сил. Упершись ногой в мокрый валун, он ухватился за рукоять, поднатужился, дернул - и вытащил «репку». Тяжелый клинок едва не вырвался из рук, но движение удалось поймать у самой земли. «Мне бы шашку да коня, да на линию огня» - хмыкнул Лёня - и услышал негромкий скрежет. Металлические створки разъехались, открывая полутемный брусчатый двор. На двери гостиницы красовалась табличка:

Сдаются койки и номера сэрам, пэрам и благородным рыцарям. Без вредных привычек, личных принцесс и ручных драконов!!! За боевых коней оплата в парковочном автомате. Дуэли, судебные поединки и божьи суды на территории заведения строго запрещены. Вытирайте мечи и ноги! Знайте чувство... В последнее слово неудачно воткнулся чей-то некрупный топор, так что прочесть его не представлялось возможным. Но Лёне было плевать - он чуял запах тепла, хороших духов и пирога с печенкой.

На ресепшене сидела рыжая дама с высокой прической и сложным выражением лица. Холеный белый кот прогуливался рядом по стойке, терся мордой о плечи дамы, оставляя вездесущую шерсть на малиновом бархате платья. Лёне вдруг стало неловко.

- Здравствуйте! Мне бы комнату на недельку и подешевле, если позволите.

- Позволим, - без улыбки проговорила дама. - Рыцарь значит. Госпитальер. Вредные привычки имеются?

- Да так, - потупился Лёня. - По коньячку после работы могу пройтись, в преферанс на деньги играю,трубочку раньше любил, но бросил.

- Это безвредные привычки, - отмахнулась дама. - Восторженный образ мысли имеете? Голым с мечами скачете? Разрушительные баллады читаете?

Вот юмористка! Пригладив мокрые волосы, Лёня оперся о стойку и продекламировал:

- Как лист увядший, падает на душу

Последняя, прощальная строка,

А ветер паруса в объятьях душит

И гонит вдаль седые облака...

- Понятно все с вами, - кивнула дама. - Ваш номер шестнадцатый. Вот ключи. Надеюсь, ручного дракона вы в чемодане не спрятали.

- Только пару потомков Унголианты, - подыграл Лёня. - Голодные - страсть! Эй! Стойте, стойте не надо охрану! Шуток не понимаете?

Дама прыснула в кулачок, сразу сделавшись лет на двадцать моложе. Ошеломленный Лёня вгляделся - волосы-то свои и рыжина натуральная, и на зеленых глазах не линзы и фигура не деланная...

- Меч не забудьте, сэр! - подытожила дама и отвернулась ко входу. Ящичек закрылся.

К черту меч! Поднимать чемодан на третий этаж без лифта по узкой винтовой лестнице - то еще удовольствие. Впрочем, стилизованный под восточную роскошь номер компенсировал все неудобства. Низкая кровать покрытая гобеленовым покрывалом, мягкий ковер, по которому захотелось ходить босиком, мраморный бассейн вместо ванной, столик-дастархан и подсвечник с настоящими свечками. Прямо на пороге Лёня разулся, с отвращением скинул мокрые вещи и плюхнулся в теплую воду. Он был уверен, что запер дверь, однако вскоре в номере возник кривоногий карлик, одетый как паж. Не глядя на постояльца, карлик поставил на стол поднос с чем-то упоительно пахнущим, коротко поклонился и вышел. Вот это комплимент от заведения!

В чем был, Лёня выскочил из воды и проверил замок - заперто. Открывается ли? Извините! Угрюмый бородатый мужик, похожий на битого жизнью Халка, недобро покосился на бледные ноги незнакомца, но ничего не сказал. Зато ужин оказался выше всяких похвал - горячий и острый суп, печеночный пирог, подогретое вино и золотистый апельсин, словно бы только что сорванный с дерева. В мае? Глупости.

Дождь закончился, из окна потянуло нездешней сладостью южных цветов. Согревшийся и сытый путешественник задул свечи, забрался в льняные простыни и уснул раньше, чем закрыл глаза. Во сне трубили рога, прорезали воздух горящие ядра вражеской катапульты, пахло кровью, железом и конским потом.

Завтрака не принесли. И горячую воду отключили в неподходящий момент. И номер при дневном свете показался беднее и меньше, и краска уже кое-где облупилась и по стенке змеилась трещина. Зато счет, поданный на фарфоровом блюдечке, оказался вполне гуманным и белокурая смешливая девица на ресепшен выглядела куда гостеприимней, чем давешняя рыжая ведьма. Довольный Лёня подписал чек красной ручкой и отправился на прогулку.

Утренняя, залитая переменчивым солнцем Ялта выглядела чудесно - не то Золушка, приодетая к балу, не то эльфийская дева в цветочном уборе. Магнолии уже кончились, зато распустились розы и желтоватый крымский жасмин. За двадцать лет город почти что не изменился - последний раз Лёня был здесь тощим подростком со скрученными болезнью легкими. Море и солнце спасли его, а невысокий, очкастый, очень пожилой санаторный врач, выхаживавший пацана, - повернул в сторону медицины.

Терапевт - самая скромная дисциплина, и самая важная, ведь с «первички» начинается путь к исцелению. К удивлению профессоров Лёня оказался прирожденным диагностом, ощущая малейшие изменения в человеческом теле, считывая болезнь, по дыханию, пульсу и запаху изо рта. Он не искал громкой славы, спокойно делал свою работу и не мечтал о лучшей доле. В поликлинике надышаться не могли на молодого врача. Но родился сын, в семью нужны были деньги, и Лёня перешел в частную клинику - осматривать пациентов перед пластическими операциями, мерить давление, вглядываться в анализы и говорить «да» или «нет».

После работы он сидел за учебниками - квалификация анестезиолога позволила бы зарабатывать еще больше. Учеба далась легко, а вот жене надоело видеть мужа лишь спящим в постели. «Ты нас не любишь и никогда не любил», сказала она после суда, собирая в папку бумажки. «Всегда любил, ради вас и старался» - мог ответить Лёня, но промолчал. Жизнь дала трещину и так потом и не склеилась. Года два он еще волок лямку, кисло улыбался клиентам, старался не спорить с начмедом, попытался крутнуть роман с новенькой медсестрой. А потом поймал себя на балконе, перевешенным через перила. Десятый этаж, не шуточки.

Не то, чтобы Лёня дорожил своей жизнью, но сыну едва исполнилось десять. Не дело расти совсем без отца. Поэтому на стол легло заявление «по собственному желанию» и поезд увез в теплый край «иже несть ни печали, ни воздыханий». Аве, Ялта, идущие на жизнь, приветствуют тебя!

Уже работал фуникулер, получилось прокатиться над городом, вспоминая неизбежную песенку про орла и вола. Пирс набережной облепили многочисленные рыбаки обоего пола, холеные коты валялись на солнышке в ожидании взятки, а порой и сами вытаскивали добычу из майонезных ведрышек. Оскорбленные чайки орали, кружась над толпой - им тоже хотелось халявной рыбки. К сезону рыбаков расточат, но до июня еще дней десять.

Нашелся и приятный ресторан с рыбной кухней и одна из немногих уцелевших разливочных с настоящей «Массандрой» в «виноградных» пластиковых бутылках. И тоска понемногу сгладилась, солнце согрело кровь, камень на душе сделался чуточку легче. В сонном книжном Лёня выбрал кусочек чтива - «Последние тамплиеры». В самый раз для чудного отеля.

Отыскать дорогу получилось не сразу - раза три прогулявшись туда-сюда по Московской, Лёня так и не увидел переулок с манящей надписью. Я невнимателен? Все возможно. Лишь с четвертого раза, прикрыв глаза, ориентируясь на звуки и запахи, удалось отыскать проход. Перед входом в гостиницу шумно толпились рыцари - человек десять в хороших доспехах - бригантины, кольчуги, миланский панцирь. Сколько лет прошло с последней ролевки, а ведь все помню!

Благородные доны шумно обсуждали прошлогодний бугурт, вчерашнюю постановку и грядущие съемки в совершенно отстойном по мнению большинства фильме про завоевание чего-то там. Ишь как! Опустив очи долу, Лёня осторожно протиснулся внутрь и единым духом преодолел лестницу. Не то чтоб он ожидал встретить прежних друзей, но для этих игрушек он уже слишком стар!

Ужин исходил аппетитным паром на столике, чьи-то заботливые руки поменяли простыни и цветы в бронзовой вазе. Книжка долженствовала обеспечить приятный сон, однако неожиданно увлекла. До глубокой ночи Лёня разбирался в причинах, приведших к гибели некогда славный орден, гадал - почему не сопротивлялись? Странная обреченность, сходная с Холокостом - сдавались, складывали оружие, шли на убой, как скот. Веки смежились лишь под утро.

Ровно в восемь Лёню разбудил карлик:

- Вставайте, сэр, заря уже полощется. С восьми до десяти - подвиг. Вот ваш меч!

Сонный Лёня собрался было возразить, но за плечами карлика возвышались гиганты - высоченный татуированный скандинав и невозмутимый как будда афрокрымчанин с ятаганом на поясе. Пришлось одеться и проследовать вниз по винтовой лестнице, через конюшню, полную запаха боевых жеребцов, через подвал и длинные, тускло освещенные каменные коридоры. Полноватому, неспортивному Лёне пришлось нелегко, он пытался опираться на меч как на посох, но недобрые взгляды сопровождающих убедили: лучше не стоит! Летучие мыши мелькали туда-сюда, касались щек и макушки бархатистыми холодными крыльями.

Еще одна лестница, на этот раз мраморная, вытоптаная до ямок в ступенях, вывела к свету. Разукрашенные трибуны возвышались посреди зеленого поля, в отдалении грудились разноцветные шелковые шатры и холщовые палатки, повсюду шныряли побирушки, жонглеры, псы и шкодливые оруженосцы. А на турнирном поле под нестройные звуки труб и аханье дам неслись навстречу друг другу две бронированные громадины. Грохот, треск, ржание - и падение груды железа на истоптанную траву. Шустрые парни в красном утащили поверженного, увели его лошадь, а победителя увенчала цветами принцесса. Настоящая, голубоглазая и златовласая, в нежном платье, сшитом из невесомых кружев.

Заглядевшись на точеные, породистые черты девицы, Лёня не сразу понял, куда его повели. И лишь когда на плечи опустилась волна тяжелой кольчуги, осознал и онемел от ужаса.

- Отпустите меня! Пожалуйста! Я не рыцарь и не боец! Я простой врач, турист из Москвы, я не умею драться, я старый.

- Помолодеешь, - пробурчал афрокрымчанин, затягивая ремешки нагрудника. - Все так говорят, паладины триполитанские, дева Мария им в помощь. Повернись-ка!

Потный подшлемник плотно охватил голову, сверху лег багинет с небольшим забралом. Потом Лёню опоясали мечом - для пешего боя, как пояснили.

- Упирайся в стремена крепче и со всех сил держи копье, - сочувственно посоветовал карлик. - Постарайся не вылететь из седла, цель в подбородник - это твой единственный шанс. Противник - серьёзный сэр, не то что нынешнее племя. Ерусалим брал! На земле ты против него, что плотник супротив столяра.

Сесть на лошадь с первого раза не получилось - массивный, бурый как медведь жеребец совершенно не обрадовался новому всаднику. Он сердито заржал, двинул крупом - и Лёня со всем железом грохнулся в пыль, под обидный смех дам и мальчишек. Со второго раза грозные стражи усадили его в седло, подтянули подпруги и за повод вывели конягу к барьеру. Ощутив тонкий запах духов, Лёня понял, что и рыжая ведьма собралась поглядеть на его унижение. Ну уж нет! Красная пена гнева затопила глаза, на душе стало легко и весело.

Здорово было бы направить коня на трибуну, посшибать наземь чванных, насмешливых зрителей. Но молодой звонкий голос герольда уже объявлял:

- Сэр Фердинанд Великолепный вызывает сэра Леона Госпитальерского. К оружию, благородные рыцари! В бой!

Кто-то хлестнул жеребца по спине и тот помчался вихрем. Зажав под мышкой копье, Лёня судорожно пытался не упасть еще раз, едкий пот заливал глаза, под ложечкой ныло. Он не видел противника, но почувствовал страшный удар всем телом. Копье переломилось и выпало, новый удар пришелся в плечо, наплечник слетел, сустав хрустнул. Лёня выхватил меч - и трубы герольдов прервали схватку.

- Сэр Фердинанд атаковал безоружного противника и проиграл бой. Сэр Леонид, принцесса ждет.

...Оказалось, что конь слушается толчков коленей. Ты ж мой хороший! Проедемся вдоль трибун, помашем ручкой почтеннейшей публике, отсалютуем принцессе и рыжей тоже отсалютуем!

- Обнажите голову, сэр рыцарь!

Сдернув неуклюжую кожаную перчатку, Лёня кое-как расстегнул ремень и сбросил на землю шлем. Совсем рядом он увидел лицо принцессы. На мгновение рыцарю показалось, что водоворот аквамариновых глаз захватывает его и тащит в сладкую глубину. Слова, стекавшие с лепестково-розовых губ обратились в волшебную музыку...

- Цепь руби, идиот! Живее! - прошипело ангельское создание и показало кулак.

Принцесса оказалась прикована к помосту - браслет обвивал тонкую щиколотку, золоченая цепь крепилась к кольцу, способному удержать и слона. Удар меча пришелся аккурат между звеньями, раздался отвратительный скрежет. Подобрав пышные юбки, принцесса сиганула через барьер, жеребец фыркнул, но выдержал.

- Гони!

Лёня рад был спросить «куда», но адрес и так виделся очевидным. У принцессы, впрочем, было иное мнение - перехватив поводья, она направила тяжело дышащего жеребца прочь от ристалища.

- Доскачем до пещеры - спасемся. Драться умеешь, сэр рыцарь? Впрочем, и так сойдет.

Конечно за ними погнались, с воплями и улюлюканьем. Но чья-то лошадь наступила на чей-то шлейф и споткнулась, в нее врезалась следующая и вскоре на пыльной дороге образовалась грандиозная куча мала. Пяти минут хватило, чтобы оторваться, углубившись в редколиственный молодой лес. Затем принцесса соскочила с коня, за пояс сдернула спасителя наземь и хорошенько пришлепнула потный бок зверя.

- Это их отвлечет ненадолго. Снимай свою скорлупу, лезем вверх, вон по той горке.

С помощью девушки и мизерикордии Лёня кое-как избавился от тяжелых доспехов. Меч, впрочем, оставил - мало ли пригодится. Принцесса обрезала юбки выше колена, обнажив крепкие ноги.

- КМС по лыжным гонкам, сэр рыцарь. Ну и железо тягать довелось.

- Впечатляет, ваше высочество, - восхитился Лёня.

- Сам ты высочество, - обиделась принцесса. - Лилька я, Лилька Рябкина из Самары. Лезь давай, пока обоих на цепь не посадили.

С дороги уже доносился нарастающий шум погони. Принцесса набрала воздуху в легкие, шумно вздохнула и полезла вверх по скале. Вот коза! Стараясь не смотреть вниз, Лёня последовал за ней. В паре мест пришлось смириться и ухватиться за протянутую лилейную ручку. Хватка у принцессы оказалась железной.

Прохладная полутьма пещеры охладила прекрасные порывы. Следом за дамой Лёня пополз по неприятному шкуродеру, стукнулся носом о сталактит, порвал брюки и ранил самолюбие. Отпуск вышел нескучным и кончаться не собирался. Приключения, говорили они, дамы с собачками прямо на набережной. Что еще свалится им на голову - оголтелые дотракийцы, Искандер Зулькарнайн, Орм Эмбар в дурном настроении? Тренер, да ты цыган...

На крохотном островке посреди подземного озерца и вправду сидел дракон. Рыжий как апельсин, толстенький и ужасно милый. При виде принцессы он засвистел, запыхтел, выпустил струйку пламени и зашлепал навстречу, разбрызгивая воду длинным хвостом.

- Тише, малыш, тише, свои. Не кусайся, дядя нам еще пригодится. А ты, сэр, запомни - драконов не кормить, не гладить и за ухом не чесать! Не то привяжется, станет ручным и начнет за тобой до скончания дней таскаться.

- А ты как же?

- А я сдерживаюсь изо всех сил. Мне своих проблем без дракона хватает. Знаешь, как я здесь очутилась?

- В гостинице остановилась и меч из камня выдернула?

- Если бы. На тренинг приехала. «Разбуди свою внутреннюю принцессу». Я, понимаешь, год назад с парнем рассталась, точнее он меня бросил, - Лилька шмыгнула носом, утерлась и продолжила. - Он сердился, мол я не женственная, юбок не ношу, борщ не варю, вумбилдингом не занимаюсь и мышей не боюсь. А чего их бояться?

- Мыши милые, - подтвердил Лёня. - И крысы милые, у меня одна четыре года жила, воду пила изо рта, по команде бежала в клетку.

- И тараканы милые, особенно мадагаскарские. Так смешно шипят и шуршат крылышками в террариуме. А Илюша на них посмотрел и собрал вещи. Сказал, мол сама с ними вошкайся. А что делать, если меня всякая тварь любит? Кошки, собаки, лисы, этот вот сиротка хвостатый!

- Любят потому, что сердце у тебя доброе, - осмелел Лёня. - Животные сразу чуют, кто к ним хорошо относится. А при чем тут принцесса?

- Влюбилась я, понимаешь, - потупилась Лилька. - Он хороший мужик, браконьеров гоняет на Жигулевской косе, в заповеднике ночует и днюет. Волка приручил, выдренка без мамки выкормил, ежей у него на заимке целая стая. Ему такому баба нужна, чтобы и обстирала и приготовила и из рейдов ждала, слезу утирая. А я березу топором с трех ударов валю и мужиков на лыжне делаю. Ну и решила поучиться смотаться, тем более что в Крыму. Я же моря раньше не видела!

- И как?

- Море - оно... морское. Вечное, сильное, наглядеться на него невозможно.

- Я про тренинг - чему вас там учили?

Лилька покраснела так густо, как умеют лишь белокожие блондинки.

- Лучше не знать, честное слово. Сперва интересно было, а потом понеслось... В предпоследний день наша гура сказала - ступайте на Меганом, медитируйте, ищите, мол своего великого духа. Какой зверь к вам придет, тот и хранит вашу силу. Наши тетки побоялись через верх лезть, а я прошла, пещерку увидела и полезла полюбопытствовать. До озера дошкандыбала, дракона в нос чмокнула и купнуться решила, а как вылезла - так вокруг сэры с пэрами. Ундиной обзывались, Флориндой и этой... Анадиоменой. Ну я паре товарищей зубы-то проредила, но уж больно они убедительны оказались. Притащили в большущий замок - сквозняки там из каждой щели - нарядили, заплели и заставили принцессой работать. Я сбежать пробовала - на цепь посадили, ироды. А тут ты.

Принцесса снова всхлипнула и разрыдалась от избытка впечатлений. Лёня хотел было обнять ее за плечи, но что-то неуловимое подсказало - лучше не стоит. Еще к своим прорываться бок о бок, лишние травмы нам ни к чему. Вон плечо посейчас болит - ушиб хороший, но вывиха вроде нет.

Прорыдавшись, Лилька ополоснулась озерной водой, посмотрела на свое отражение и ахнула. И Лёня ахнул - взамен неземной красы он увидел обычную курносую и румяную деваху с ямочками на щеках, крепкими зубами и веселыми серыми глазками.

- То-то же! Все мое, все родное, как мама с папой родили! Я вам покажу Ундину, черти железнобокие!

А что если?... Не задумываясь, Лёня, набрал в ладони пахнущей железом воды, и умылся, втирая в кожу прохладную влагу. Он ничего не почувствовал, но лицо спутницы оказалось лучше любого зеркала. Из озера вместо круглощекого, лысеющего немолодого врача на него нехорошо посмотрел дочерна загорелый скуластый суровый воин - упаси боже встретиться с таким на стене Аскалона. Что бы сказала жена, увидев его в кольчуге, с мечом, с огнем костров в янтарных глазах?

Поднимай соламницйев, сказала бы, Черная Драгонармия на подходе и лорд Сот со скелетами выступил из Даргаард Кипа, а бойцов у Палантаса на пальцах пересчитать… Как они стояли в штурмовом коридоре, раз за разом отбрасывая отряды, и мастера не знали что делать - город должен был пасть к закату. Рыжебородый Фисбен с неизбежным огненным шаром явился вовремя, враг был разбит, дракониды бежали, и неистовая Китиара впервые подарила поцелуй своему рыцарю. А потом на влюбленных обрушился гнев Такхизис!...

Стряхивая иллюзию, Лёня стал на колени, плеснул в лицо еще ржавой воды. Тоже мне, рыцарь гордый!

- Сэр, а сэр - у тебя пожрать что-нибудь не завалялось? - поинтересовалась Лилька. - Я, блин, забыла как нормальная рулька с капустой выглядит - то птифуры, то бланманже, то манную кашу совали, ироды.

Пошарив по карманам, Лёня достал шоколадный батончик и упаковку аскорбинки - вернейшее средство при первых симптомах простуды. Он разделил находку по-братски, но есть не стал, погрузившись в воспоминания… Как бежали вприпрыжку за длинноногим Рейстлином, а тот отстреливался петардами, как сажали шишки и веточки, как строили башню в три этажа и как она потом рухнула... Эй, это моя еда!

Горячий язык проворно подцепил последнюю аскорбинку, дракон причмокнул и благодарно лизнул Лёню в нос. Он выглядел таким бархатным и доверчивым, что удержаться не представлялось возможным. Кто тут хороший мальчик? Кто славный? У кого зубки? У кого ушки складчатые? Кто мне в штанине дыру прожег, бессовестное чудовище?

- Поздравляю, сэр, ты попал, - констатировала принцесса. - Сиротка хвостатый теперь за тобою как собачонка ходить будет.

При слове “собачонка” дракон кивнул с важным видом и кувырнулся, обратившись в ушастого рыжего спаниеля-подростка. На самой милой на свете мордашке читалось “Доволен, хозяин”?

- Пойдет, - согласился Лёня и подхватил на руки тяжеленное горячее тельце. - А ну не лижись! Фу! Фу, я сказал!!!

Дракон заливисто тявкнул и притих. Кажется, он был счастлив. И Лёня почувствовал теплую волну радости - о собаке он мечтал, кажется, с детства, но не складывалось. А что у милого дружка дым из ушей и клыки длиной в палец, так об этом посторонним знать не обязательно. Да, Дружок?

- Рвафф, - подтвердил дракон и чихнул.

- Как выбираться отсюда будем, твое высочество? - поинтересовался Лёня у спутницы.

- Погоди, дай на стены гляну. Я ж коридоры метила, когда за духом ходила. Фонарика не найдется?

Телефон, увы, оказался почти разряжен. Зажигалка тоже не давала особого света, но Лёня по колебанию пламени определил, куда дует ветер. Дружка пустили вперед, он обнюхивал коридоры, разгонял тускло фосфоресцирующих пауков, лаял на толстых крыс и приносил сомнительного вида палки. В одной Лёня опознал humanum magna femur и ему сделалось нехорошо. Пару раз из отверстий в стенах тянуло жаром, в других кто-то пыхтел, топотал и ворочался. Потом из дыры в дыру поползло здоровенное склизкое существо, похожее на кольчатого червя. Лилька и Лёня, чуть дыша дождались, пока оно коленце за коленцем перекатит все суставы бесконечного тела в мягкую темноту.

Неугомонный Дружок рванулся за очередной крысой, и вдруг истошно завизжал. Лёня рванулся на помощь и сам чуть не сорвался с обрыва - дорога прерывалась узенькой скальной полкой. Глубину обрыва помог оценить дракон - перекинувшись, он взлетел к потолку и сердито плюнул вниз пламенем.

- Я не пройду. Не смогу, ни за что, - клацая зубами, произнес Лёня и попятился. - Высоты с детства боюсь, а тут метров двадцать вниз будет.

- Пройдешь, паря, у тебя вариантов нет. Смотри как я делаю - встаешь, прижимаешься к стене пузом, растопыриваешь руки и медленно переступаешь ногами. У тебя в запасе сантиметров тридцать, даже если оступишься не сорвешься. Давай за мной, медленно-осторожно, раз-два, раз-два.

Упершись взглядом в темную стенку Лёня начал движение. Под ногами перекатывались мелкие камушки, проскальзывали влажные участки скалы, пальцы судорожно цеплялись за острые выступы. Дружок летел рядом на всякий случай. Вот глупый! Ты ж меня не удержишь. Фу! Фу, плюнь!

Полный энтузиазма дракон попытался ухватить Лёню за шиворот для страховки и чуть не уронил его в пропасть. Хорошо, что оставалась пара шагов - Лялька протянула руку и вдернула напарника на каменную площадку. По дрожи пальцев Лёня понял - девушка измотана донельзя. У него самого тоже гудели ноги.

- Может привал устроим?

- Выберемся на Меганом, там и отдохнем. Поблизости вроде родничок будет. Еще немного.

- Еще чуть-чуть, последний бой он трудный самый.

Подбадривая друг друга знакомыми песнями пилигримы продвигались к желанной цели. Коридоры тянулись вверх, воздух становился свежей и теплее. Скоро они окажутся на шершавой желтой спине Меганома, дождутся катера и отправятся в цивилизацию. Паспорт и карточки Лёня успел сунуть в карман джинсовки, чемодан с барахлом было жаль, но возвращаться за ним почему-то не хотелось. Придется еще попутку до Москвы подбирать - без прививок Дружка ни в поезд ни в самолет не пустят, а как дракон среагирует на укол, Лёня понятия не имел. Интересно, чем он питается? Едят ли кошки мошек?

Знакомый сладкий запах духов возник в затхловатом воздухе. По глазам ударил невыносимо яркий свет, раздалось бряцанье железа, затрубили рога, загрохотал отвратительно гулкий большой барабан. Веселый отряд всадников уже дожидался беглецов в сводчатом каменном зале. За дальними рыцарями смутно маячило пятно дневного света - выход! Свобода! Однако сквозь строй еще предстояло пройти.

Приказы отдавала рыжая дама - теперь Лёня видел, что ей не сорок, и пожалуй, что и не сто лет. Кошачьи зрачки, заостренные зубы и мочки ушей, чрезмерно гибкие пальцы, осиная талия - создание притворялось человеком, но никогда им не было.

Воины взяли их в клещи, обступили, оттесняя к стене. От безысходности Лёня попробовал отмахнуться мечом, и заметил, что всадники опасаются темной узорчатой стали. Потная оборванная Лилька с мизерикордией прикрыла ему спину:

- Кто на новенького? Подходи, шапокляки таврические!

- Мы спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем! - выкрикнул Лёня. Он боялся, он очень боялся - копье не меч, оно нечасто убивает сразу, но оставляет мучительные скверные раны.

- Не спешите кровавить оружие, - вкрадчиво произнесла дама. - У вас есть выбор, сэр, ваше высочество. Мы готовы отпустить одного на свободу, если второй добровольно и с песней согласится служить Хозяйке Перекрестков. Нам нужна свежая кровь и молодая сила. Из эстетических соображений, я предпочла бы даму, но сгодится любой из вас.

Песочные часы встали на камень, отмеряя минуты. Когда верхний сосуд опустеет, надо будет решить. Лёня не колебался:

- Ступай к своему леснику, принцесса. А меня они через месяц сами выпрут и еще приплатят, чтобы я с их ристалищ с капищами подальше убрался.

- У тебя сын, - возразила Лилька. - На заставке телефона лицо стояло - один в один.

- У тебя еще будут дети.

- У тебя тоже - здоровый мужик, сильный, гарный, а в старики записался до срока.

- Я не стар, я суперстар. И мужчина, а не мужик. Поэтому ты, принцесса, подбираешь остатки юбок и чешешь вперед, пока я заговариваю им зубы.

Сердитая Лилька покачала головой:

- Или мы выйдем отсюда вдвоем...

- Или мы выйдем отсюда вдвоем, - подытожил Лёня. - Забирайте меч, забирайте ваши железки.

- И цацки не забудьте, - крикнула Лилька и рванула из ушей сережки, усыпанные блестящими камушками. - Обойдусь без ваших пафосных побрякушек!

- Меньшее зло, выходит, вас не устраивает, - обиделась дама. - Все или ничего, Рим или пиктский лес. Синай или Голгофа. Может гражданские права вам подкорректировать?

- Дружок, лети-ка сюда, - окликнул Лёша дракона. - Давай, мой хороший, вдохни посильней и драккарис!

Вряд ли юный дракон когда-либо изучал валирийский, но он все понял. Жалкая струйка пламени не нанесла никому вреда, лишь опалила пару чересчур пышных плюмажей. Однако рыцари шарахнулись в разные стороны, с трудом удерживая коней - похоже опыт у них имелся и связываться с крылатым огнеметом никто не планировал. Надменное лицо рыжей дамы сделалось пунцовым от злости:

- Сказано ж было! Драконам нельзя! С драконами нельзя! Вы ж договор кровью подписывали!

- Какой договор? - непритворно удивился Лёня.

Достав из воздуха картонную папку с веревочками, дама начала молниеносно листать бумаги. Ланселот, Лисандр, Лисапед... тьфу, не из этой оперы, Листригон, Леофрик, Линней...

- Простите, Светлейшая, - карлик дернул даму за юбку. - Упустил, недосмотрел, исправлюсь.

Выражение лица дамы стало неописуемым. С минуту она тяжело дышала, опираясь на стенку, потом махнула рукой:

- Ступайте. На Меганом с правой ноги через порог, в Ялту с левой. Чемодан... - белые пальцы дамы пошевелились, словно складывая невидимый конструктор, - Чемодан в камере хранения, на автовокзале. Бутылка крепкого там же. И помните - те, кто бы королями и рыцарями Нарнии, навсегда остаются королями и рыцарями... Трогай!

Повинуясь изящному движению тонких пальцев рыцари вслед за королевой исчезли в бархатной темноте зала. Последним был карлик - он подмигнул Лёне и украдкой, из кулака показал счет, подписанный красной ручкой. Лилька хихикнула и показала врагам язык.

Вот и все. Удачи тебе, сестренка! Крепко обнявшись с принцессой, Лёня поспешил к выходу. Путь наверх показался ему самым коротким в жизни, а усилие «женщин вперед» - самым трудным. С левой ноги, закрыв глаза... Я не хотел, честное слово!

Полногрудая дама, в которую Лёня врезался, еще долго оглашала Московскую улицу пространными гневными жалобами. Прохожие опасливо обтекали ее с двух сторон. Лёня торопился к вокзалу - забрать вещички, найти блаблакар и домой. Жене цветы, сыну мороженое. И никогда больше не отпускать. Тоже мне выдумала - не люблю! Мы еще в Монсегюр съездим и в Париж, куда же нам без Парижа!

Меч на поясе сэра Леона Госпитальерского мерно покачивался в такт шагам, на подшлемник уселась пятнистая бабочка, скуластое лицо посерело от уличной пыли. Рыцарь двигался к цели, энергично и неуклонно. Следом за ним топал рыжий ручной дракон.

Сказки про феечек и метроллей

Случайная потеря

Знаете, что порой забывают в вагонах метро нерадивые люди? Зонтики, букеты и шляпы? Если бы… Потрепанный фолиант «Диагностика и Терапия Внутренних болезней» с печатью Е.И.В личной библиотеки. Платье атласное цвета камелопард с брабантскими кружевами и восемнадцатью жемчужинами. План-схема изделия РДС-37 с двухстадийным зарядом. Обезьяна Эсмеральда, порода мартышка зеленая, характер сложный. Дневник ученика 8 класса 57 средней школы Сергея Я… Дочитать до конца подробный список с присовокуплением места, времени и обстоятельств не мог никто. Кроме разумеется составителя.

Метролль Находкин считался среди сородичей чистюлей и бюрократом. Даже в подземном общежитии он щеголял белыми воротничками, носил штаны с дырочкой для хвоста, и ежедневно брил мох на каменной физиономии. Впрочем, милей он от этого не становился. Серого, пухленького Находкина игнорировали метролльхен и не замечали пассажирки метрополитена.

Да, конечно его благодарили, когда потный и раскрасневшийся метролль в обличье скромного служащего догонял растеряху и совал в руки забытое. Порой награждали деньгами, которые Находкин тут же «терял» в ближайшем вагоне или пытались поить спиртным – от одного запаха у бедняги начиналась икота. Но он не роптал – сбор бесхозных вещей казался вполне достойной работой. Чай не туннели чистить и не дракона дрессировать!

Старательный Находкин топотал себе по составам, отведенным в тупик, колесил в часы пик по кольцевой или радиальной, ворчал на неразумных людишек и передаривал забытые всуе розы. Ему нравилось, как хорошеют даже самые усталые лица, как сияют женщины, прижимая к груди цветы. Жаль, ни одна так и не посмотрела всерьез на толстого тролля в самом расцвете сил.

В дни крупных праздников хлопот метроллю прибывало так много, что порой и в троллярий не удавалось выбраться. Поспал пару часиков ночью в пустом вагоне – и назад, возвращать чужие подарки, подсовывать в карманы выпавшие документы, шугать воришек с пьянчужками. Работа как работа, ничего неожиданного…

Кроме розовой куклы с крылышками конечно же, найденной под сиденьем 14.02 в 23-39 на перегоне между Водным стадионом и Речным вокзалом. Игрушки в метро тоже забывали нередко и не все они соглашались возвращаться назад. Покладистый Находкин не раз находил новых хозяев плюшевым мишкам и деревянным фрегатам. Но чтобы кукла топала каблучками, рыдала и всхлипывала?

Находкин присел, чтобы разглядеть находку, и задумчиво почесал в затылке. Кукла была живой. И невидимой – люди точно не замечали точеное личико с капризно сложенными губами, изящные ножки и ручки, словно вырезанные из мрамора, прозрачную слюду трепещущих крыльев и россыпь роз, растущих прямо из сложной прически.

- Доброй ночи вам, милая барышня, - потупился Находкин. – Как зваться изволите и как вы здесь оказались?

- Любовь я, - всхлипнула находка. – Истинная любовь, розой клянусь. И меня потеряяяяли…

Дальнейшее потонуло в новом потоке слез вперемешку с сентенциями совершенно не соответствующими нежным губкам и золотистым кудряшкам. «Эх, Вагоньева бы сюда, он бы и поучился, и записал бы кой-что» - вздохнул Находкин. Но приятеля рядом не оказалось. Пришлось действовать самому.

Понадобилось два платочка (форменный клетчатый и батистовый бесхозный), две шоколадки (с фундуком и с шипучками), пакетик фиалковых леденцов и воздушный шарик, чтобы находка перестала рыдать. Она смотрела на Находкина с такой надеждой, что метроллю сделалось неловко:

- Хотите, я вас домой провожу, милая барышня? Или, скажем, голубиную почту вызову?

Капризная любовь помотала головой, кудряшки задорно запрыгали:

- А давай ты меня найдешь! Потеряшка – не отдашка, там меня больше не ждут.

Конечно Находкин собирался сказать «нет» - нечего всяким крылатым штучкам делать в троллярии, да и взыщут за чужачку, а то и с зарплаты высчитают. Но подбородок как-то сам собой дернулся вниз и каменные губы шепнули:

- Да… Да, конечно я вас приючу.

Тотчас любовь порхнула на плечо метроллю и уселась там, свесив ножки. Поехали!

Озадаченный Находкин ожидал возмущения и протестов. И конечно не думал, что находка порадует товарищей и товарок. Однако обаяние незнакомки распространилось на грубых метроллей с той же скоростью, с какой запах роз заполонил подземелья, пахнущие железом, соляркой и машинным маслом. Любовь передавали из рук в руки, ахали, охали, цокали языками, пытались угощать самоцветами – находка фыркала и отмахивалась.

За суровыми каменными парнями подтянулись метролльхен, и волна умиления поднялась с новой силой. Кто мог бросить такую куколку? – вопияли гранитные бабы. – На произвол судьбы, одну, в пустом вагоне! Варвары! Белокожие глупые варвары!

Впрочем, отвергнув все предложения о заботе и гостеприимстве любовь вернулась к Находкину, свернулась на его жесткой койке словно котенок, накрылась крылышком и тихонечко захрапела. Очарованный Находкин до утра просидел в углу собственной каморки, временами чихая от сладкого запаха. Если бы метролль был наделен ледяным сердцем – оно бы растаяло к рассвету. Но добротный желтый кремешок лишь стучал чаще.

Первые дни любовь отсиживалась в каморке – прихорашивалась, переплетала волосы, кушала мороженое и пила чай оттопырив мизинчик. Однако вскоре она повадилась ходить с Находкиным на работу – садилась на плечо и становилась невидимой или превращалась в прелестного какаду. И каталась по кольцу и по радиальным, избегая лишь зеленой ветки – дурные воспоминания.

Розовый сладкий запах заполнял душные вагоны, проникая в каждый уголок. Кого-то из пассажиров корежило, иные и вылетали наружу на первой же остановке. Другие расплывались в улыбках, молодели (особенно женщины печального возраста), погружались в давние воспоминания, забывали о начатых ссорах. И конечно цеплялись взглядами и словечками, писали номера телефонов на ладонях, а то и выходили из вагонов держась за руки. Жаль, никто так и не глянул на толстого тролля в самом расцвете сил… но чужое счастье это ведь тоже счастье!

Не передать словами, как радовался Находкин, как торопился обойти составы, не забывая, впрочем, и о потерянных вещах. Большой Красный Халат завернутый в рисовую бумагу, запечатанный кругляшком сургуча. Стоптанные пуанты с запекшейся кровью в носках туфелек. Жесткий диск с чертежами и расчетами беспилотника. Подозрительно пушистое и недоброе мяукающее создание в котором опытный метролль Уголькевич опознал молодую Палласову кошку. Отправить животное в зоопарк так и не удалось. Манул, поименованный Кориоланом, поселился в туннелях, ловил крыс и пребольно кусал обходчиков. Чего только не забывают?...

А Находкина в один прекрасный момент вызвал на ковер сам Булатьев. Не рассусоливая особо, старший метролльмейстер простыми словами обрисовал ситуацию. Пассажиропоток за последний месяц вырос в полтора раза, одинокие и холостые граждане норовят спуститься на кольцевую и раскатывать там часами в ожидании чуда. Влюбленные целуются на эскалаторах и в вагонах, забывают ключи и сумочки, и то и дело норовят укатить в тупик подальше от посторонних взглядов. Не безобразие ли?

- Безобразие, - согласился Находкин.

- Двадцать восемь метролльхен за последние тридцать дней подали прошение о замужестве. А одна уже попросилась в декрет – часики тикают, пора мол и тролльчатами на досуге заняться. Не безобразие ли?

- Безобразие, - согласился Находкин.

- Мусик, возьми потом трубочку – тебе из комитета звонят! – сунулась в кабинет секретарша, прелестная метролльхен Лазурит’с (по ее объемистым прелестям вздыхали все тролли радиальных и кольцевой).

- Кто здесь мусик? – рявкнул Булатьев и стукнул кулаком по столу.

От ужаса Находкин непроизвольно облизнулся – он знал сколь непредсказуем бывает гнев немолодого метролля. А вертихвосточке хоть бы хны! Хихикнув, Лазурит’с скрылась с глаз.

- Безобразие? – потупился Булатьев.

- Безобразие! – согласился Находкин.

- В общем так дорогой товарищ – забирайте вашу находку и выселяйте куда-нибудь на поверхность. Весна, самое время, не пропадет!

- Будет сделано, - понурился Находкин и закрыл за собой дверь. Он знал – чужакам в подземелье не место. Хорошо хоть морозы пересидеть вышло. Жаль конечно – скучно станет без любви-то, привык, освоился, к розовой вони и то притерпелся…

Одинокая слезинка капнула на макушку метроллю – похоже любви и вправду жаль расставаться. Но с Булатьевым она согласилась – весна, солнышко, хватит сидеть под землей, словно кротиха. Пора кому-нибудь еще пригодиться!

Оттягивая момент прощания Находкин прокатился до самой новенькой станции светло-сиреневой линии. Поднялся по эскалатору, выглянул в сырую каплющую наружу и подбросил в воздух любовь. Фьюйть – и только крылышки замелькали. Розовая точка быстро исчезла в темнеющем небе. Хоть бы обернулась разок…

Хмурый Находкин забился в последний вагон и поехал с Некрасовки в сторону Нижегородской. Будь он человеком или хотя бы каменной бабой, непременно расплакался бы, но метролли не плачут. Ушла от меня маленькая подружка, крылатая хулиганка. Ушли кружева и бантики, бесконечные лепестки роз. Так, а чем это пахнет? Ну-ка!

Длинный нос метролля зашевелился, ноздри расширились, втягивая манящие запахи мокрой шерсти, снега и огня. И еще угля, смолы, старых лыж, кожаных ремешков, тяжелого каждодневного труда, который не уберешь никакой стиркой. И суровые, резкие черты почти что каменного лица, знающего, что такое мороз и ветер, дым и таежный гнус. Только в глазах – проблески ясного весеннего неба.

Крепко сбитая женщина осторожно сняла рюкзак, посмотрела на обомлевшего метролля, оценила крутые плечи и остойчивые короткие ноги, тяжелый подбородок и покарябанные мозолистые руки с коротко обрезанными ногтями.

- Нравится? По глазам вижу, что нравится, голубчик.

Находкин еле кивнул. Будь он человеком – покраснел бы, но камни цвет не меняют.

- Засиделись, я смотрю, в городе, соскучились по экспедициям, по тайге? Как вы смотрите на разведку редкоземельных месторождений за Мулымьей. Мне как раз требуется подсобный рабочий в партию. Выезжаем послезавтра с Ярославского. Айда?

Скорость, с которой новоиспеченный член партии собрал вещички и получил отпуск за дцать лет беспорочной службы, поразила неторопливых метроллей. Однако Находкину было глубоко наплевать. Он набил барахлишком брезентовый «колобок», прихватил старую латунную масленку, разводной ключ, негасимый фонарик, нахлобучил поношенную кепку и преспокойно поднялся по эскалатору к Трем Вокзалам. Метролльхен Булкиной, дежурившей в тот день наверху, почудилось будто от пожилого метролля припахивает розовым маслом. Богатое воображение!

Соседи думали, что трудяга пропал навсегда, и пора передавать должность. Однако по осени Находкин вернулся, загорелый, окрепший и донельзя гордый. Огорошил начальство, мол с весны до осени нынче имею другие контракты, поставил товарищам бутылку старого-доброго машинного масла и приступил к работе. Обходить вагоны, по радиальным и вдоль кольцевой, совать на место уроненные впопыхах карточки и документы, шугать воришек и хулиганов. И конечно же собирать отовсюду забытые вещи.

Пластинка с прижизненной записью Ф. И. Шаляпина. Торт «Киевский» свежий (был). Скитайский словарь, подлинник с транскрипциями. Забитая чахлая совесть с синяками на бледном личике… Она тоже отказалась возвращаться к хозяину, но это уже совсем другая история!

---

Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 25; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!