МАТЕРИАЛЫ К АНАЛИЗУ ЛИРИКИ И РОМАНА «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»

*0дна из важнейших тем лирики Пушкина - тема свободы. I Свобода для Пушкина - высшая жизненная ценность, без нее он уже в юности не мог представить своего существования. [Свобода - основа дружбы. Свобода - условие творчества. Представления о свободе всегда были основой пушкинского миро­воззрения.

Уже в стихотворениях 1817-1819 гг. свобода становится то высшим общественным благом, то целью, к которой устремлен поэт вместе с друзьями-единомышленниками, то шагом от за­блуждений и суетной жизни к «блаженству» истины и мудрос­ти, то смыслом поэтической «жертвы». Свобода для юного Пушкина не просто слово из словаря вольнодумцев. Свобода - это его точка зрения на мир, на людей и самого себя. Именно свобода стала главным критерием оценки жизни, отношений между людьми, общества и истории.

В петербургский период творчества свобода открылась Пушкину прежде всего как абсолютная, общечеловеческая ценность. Свобода - вне времени и пространства, это высшее благо и спутница Вечности. Лирика 1817-1819 гг. - эхо пушкинских представлений о свободе.

В социально-философской оде «Вольность» (1817) поэт смотрит на мир как пристрастный, заинтересованный зритель. Он скорбит и негодует, потому что это мир, где свистят бичи, гремит железо кандалов, где на троне восседает «неправедная Власть». Весь мир, а не только Россия, лишен свободы, вольности, и поэтому нигде нет радости, счастья, красоты и блага, Стихотворение, конечно, отражает не только личный взгляд Пушкина - это взгляд просвещенных дворян., думавших о будущем России: Пушкин страстно желает, чтобы мир услышал голос его свободной души и жил по закону, который принят им самим, - по закону свободы. Поэт с негодованием пишет о тиранах. В них он видит источник несвободы, «ужас мира» и «стыд природы», нарушение божественной гармонии.

Поэт - противник насилия. Свобода, с его точки зрения, не может быть достигнута в результате революции и заговора. Великую французскую революцию он называет «славной бедой», подчеркнув ее разрушительный характер и одновременно указав на то, что революция - акт возмездия тиранам.

В «Деревне» (1819) представления о свободе и рабстве конкретизируются. Речь идет уже не о тирании во «всемирном» масштабе, как в оде «Вольность», а о русском крепостничестве, не о свободе как абстрактной идее всеобщего блага, а о свободе русского крестьянства. Пушкинская деревня — это не какой-то исключительный «пустынный уголок» России, где

Среди цветущих нив и гор

Друг человечества печально замечает

Везде Невежества убийственный позор.

«Барство дикое» и «рабство тощее», увиденные в деревне, - явления, типичные для России. Во второй части стихотворения поэт расширяет границы своих размышлений: если в первой части речь идет о конкретной деревне, в которой поэт обрел «приют спокойствия, трудов и вдохновенья» (в пейзаже-панораме легко угадываются окрестности Михайловского), то во второй части создается предельно обобщенный образ русской деревни. Взором истины он видит всю Россию - страну деревень. Аллегорические образы «Барства дикого» и «Рабства тощего» подчеркивают, что речь идет не о «плохом» барине и его несчастных крепостных, а о любом деревенском тиране и любом русском крестьянине-рабе.

В послании «К Чаадаеву» (1818) заметны новые оттенки пушкинского понимания свободы. Это связано с усилением авторского «присутствия».

Послание «К Чаадаеву» - яркий лирический «символ веры» молодых «друзей вольности». Стихотворение носит личный, даже интимный характер. Это связано с тем, что меняется адресат пушкинских слов о свободе. Если в «Вольности» и «Деревне» он взывает к необозримому миру, пораженному тиранией, и к России, к монарху, то теперь у его порыва к свободе «частный» адрес: Чаадаев, друг, единомышленник, к которому Пушкин обращается как бы перед лицом тех, кто связан и узами дружбы, и общей целью. Свобода здесь предстает как цель высоких стремлений поэта и его друзей. Но на первый план выходит внутренняя свобода, без которой Пушкин не мыслит достижения свободы общественной. Свобода - это «желанье», страсть, горящая в душе, вера, стремление к счастью. Ожидание свободы - такое же «томленье упованья», каким охвачен «любовник молодой», ждущий «минуты верного свиданья». Свобода связана с жизнью сердца, с представлениями о чести и долге, с «прекрасными порывами» «нетерпеливой» души. В финале стихотворения возникает образ будущего, в котором небо подаст весть об обновлении России, о наступающей поре свободы («звезда пленительного счастья»), Россия «воспрянет ото сна», а свободные люди увековечат память о тех, кто страстно верил в свободу, «на обломках самовластья».

В романтической лирике Пушкина 1820-1824 гг. тема свободы занимала центральное место. О чем бы ни писал поэт-романтик: о кинжале, «тайном страже свободы», грозе несго­ворчивых тиранов («Кинжал»), о Байроне или Наполеоне («Наполеон», «К морю»), о своих думах и повседневных занятиях в посланиях к друзьям, - мотивы свободы пронизывали стихотворения, придавая им неповторимый облик. В послании «Дельвигу» опальный поэт провозгласил: «Одна свобода - мой кумир».

Свобода для Пушкина в годы ссылки символична. Вдохновленный национально-освободи-тельными революциями на юге Европы и общением с русскими радикалами, он ждал восстания в России, с энтузиазмом готовился к дороге «в дыму, в крови, сквозь тучи стрел», ведущей к торжеству свободы. Обращаясь в стихотворении «Генералу Пущину» (1821) к одному из активных деятелей «Союза благоденствия» П.С.Пущину, в котором видел вождя будущего восстания, Пушкин писал:

 И скоро, скоро смолкнет брань.

 Средь рабского народа,

 Ты молоток возьмешь во длань

 И воззовешь: свобода!

Эти ожидания в 1823 г. сменились пессимистическими настроениями. Кризис политических надежд был вызван поражением европейских революций, разочарованием в заговорщиках, которые не решились посвятить Пушкина в свои планы, а самое главное - сомнениями поэта в самой возможности скорой революции. Стихотворение «Свободы сеятель пустынный...» (1923), образы которого восходят к евангельской притче о сея­теле, нельзя воспринимать как отмену свободолюбивых идеалов - они остались прежними. Поэт испытал острый кризис веры в саму возможность скорого достижения общественной свободы. Это стихотворение - горькое признание крушения просветительских и романтических иллюзий, прощание с ними. Поэт подчеркнул, что его проповедь свободы была несвоевременной, а потому и бесплодной.

В лирике Пушкина периода южной ссылки одним из ведущих стал мотив личной свободы. В романтической аллегории «Узник» (1822) свобода - это вольная жизнь за пределами «темницы сырой», в которой томится «вскормленный в неволе орел молодой». На воле есть все, что ассоциируется у поэта с личной свободой, - тучи, гора, «морские края», ветер. К этой жизни зовет узника его «грустный товарищ, махая крылом». Узник - это поэт-изгнанник, уставший от неволи, но не сломленный, не сдавшийся. В стихотворении содержится намек на задуманный побег из ссылки. Как «вольная птица», Пушкин рвался к друзьям, в большой мир.

Поэтическим итогом размышлений Пушкина-романтика о свободе, о надеждах и разочарованиях, связанных с ней, стало стихотворение «К морю» (1824). Море, как и океан, стихия, буря, гроза, шторм, в романтической лирике Пушкина всегда ассоциировалось со свободой. Море не раз становилось аллегорией свободы политической или личной. Но в этом стихотворении «свободная стихия» - не аллегория, а емкий символ свободы, не поддающийся какой-либо однозначной трактовке. Море - символ природной и человеческой стихии. В его своенравии - неукротимая воля, мощь и непредсказуемость мировой стихии, окружающей человека. Оно вызывает ассоциации и со «стихиями» общественной жизни: бунтами, революциями, восстаниями. Пушкин уподобляет море живому существу, одержимому мятежными порывами духа. Это очеловеченная «свободная стихия», близкая душе поэта-романтика и почитаемых им «гениев»: Байрона и Наполеона.

Но море - это и символ человеческой жизни, которая может «вынести» куда угодно, к любой «земле». Для того чтобы подчеркнуть безграничность моря-жизни, Пушкин называет его «океаном», огромной водной пустыней. Поэта может поразить в ней только «одна скала, гробница славы» - остров Св.Елены, где «угасал Наполеон». Поэт размышляет о море в трогательные и горькие минуты прощания. Море - «друг», своенравный и гордый, призывающий и требовательный, ропщущий. Пожалуй, это единственный верный и преданный друг, с которым поэту жаль расставаться. Морская стихия и могущество человеческого духа Пушкиным сопоставлены, но не отождествлены. Именно в душе человека скрыт источник свободы, которую он несет в мир. Прощаясь с морем, поэт обещает хранить верность свободе.

Стихотворение «Во глубине сибирских руд...», посланное в 1827 г. декабристам, - гражданский поступок Пушкина, считавшего своим долгом поддержать друзей в трудную пору их жизни. Оно перекликается с рядом ранних произведений Пушкина, созданных в годы изгнания, особенно со стихотворением «Узник». Послание написано языком политических аллегорий, близким и понятным декабристам. Но смысл этих образов изменился. «Мрачные подземелья», «мрачные затворы», «каторжные норы», «оковы тяжкие» и «темницы» - не абстрактные иносказания. Это образы с вполне конкретным, «предметным» содержанием - они создают картину «несчастья», постигшего декабристов, - это их освобождение, за ним последуют встреча с «братьями», друзьями и возвращение гражданских прав.

В конце 1820-х-1830-е гг. Пушкин приходит к пониманию свободы как личной независимости, «достоинства личного». Если раньше тема личной свободы возникала на фоне темы узника, изгнанника, то в творчестве последних лет она стала самостоятельной, охватив гораздо более широкий круг явлений общественной, частной и творческой жизни. Свобода для Пушкина — это свобода иметь свое мнение об обществе, об историческом прошлом своего народа.

С личной независимостью поэт связывал и неприкосновенность «пенатов», то есть семьи, дома, творческого труда. Это та «обитель дальняя трудов и чистых нег», в которую устремлен поэт («усталый раб») в стихотворении «Пора, мой друг, пора!..» (1834). Именно там он надеется найти избавление от суетной погони за счастьем, обрести «покой и волю». Ради них, по его мнению, и стоит жить на свете, сожалея о каждой утраченной «частичке бытия».

3аветная область лирической поэзии Пушкина - дружеская и любовная лирика. В многочисленных стихотворениях, посвященных друзьям и возлюбленным, раскрылось его понимание этих высших жизненных ценностей, созданы яркие образы друзей и любимых женщин. Дружба и любовь для Пушкина - спутники юности, они возникают в «вихре жизни молодой» и сопровождаю человека всю жизнь. Потребность Пушкина в дружеском общении, в понимании и поддержке друзей была столь же неизменной, как и потребность любить и быть любимым.

Многие стихотворения, написанные, как правило, в жанре дружеского стихотворного послания, посвящены самым близким по духу людям: лицеистам («первому другу» И.И.Пущину, «муз возвышенному пророку» и «парнасскому брату» А.А.Дельвигу, «брату родному по музе, по судьбам» В.К.Кюхельбекеру), «неизменному другу» П.Я.Чаадаеву, поэтам П.А.Вяземскому, Н.М.Языкову, Е.А.Баратынскому. Но дружбу Пушкин понимал не только как отношения, возникающие между двумя людьми. «Дружество» для него — это целый круг людей, близких «по судьбе», это «братство», «наш союз», сложившийся еще в лицее. Манифест дружбы — седьмая строфа стихотворения «19 октября», написанного в 1825 г. в Михайловском:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен.

Дружбу Пушкин понимал и как «сладостный союз», связывающий между собой поэтов. В послании «К Языкову» (1824) указана основа этого союза - творчество, вдохновение:

Они жрецы единых муз;

Единый пламень их волнует;

Друг другу чужды по судьбе,

Они родня по вдохновенью.

В пушкинских стихотворениях о дружбе и друзьях неизменно возникает философский мотив судьбы. В «19 октября» раз­мышления о дружбе и друзьях сопровождаются симфонией образов, в основе которых - представления поэта о судьбе. Судьба может быть гневной или милостивой, но, по мысли Пушкина, она всегда держит человека в своей власти, препятствует осуществлению его заветных желаний. Именно в дружбе поэт находит опору в своем противостоянии судьбе. В стихо­творении «Была пора: наш праздник молодой...», прочитанном 19 октября 1836 г., поэт вновь подчеркнул общий закон жизни друзей-лицеистов — закон судьбы:

Недаром, нет! — промчалась четверть века!

Не сетуйте: таков судьбы закон:

Вращается весь мир вкруг человека, —

Ужель один недвижим будет он?

Каждый из лицеистов первого выпуска, несмотря на различия в общественном положении, в интересах, воспринимался Пушкиным как человек, связанный с ним незримыми нитями. Размышления о друзьях не ограничивались только воспоминаниями о лицейской молодости, о наставниках, о юношеских мечтах и проказах. Они подталкивали поэта к анализу собственной судьбы, создавали психологический и философский фон многих его стихотворений. Он помнил всех лицеистов, радо­вался их успехам, жил их огорчениями. Разбросанные по свету, друзья как бы соединялись в лирическом мире Пушкина. Дружеское участие, дружеская поддержка для Пушкина - выс­шие проявления человечности, требующие мужества, воли, готовности исполнить свой долг. В послании «И.И. Пущину» («Мой первый друг, мой друг бесценный!..»), отправленном в 1827 г. в Сибирь, поэт словно возвращает другу-декабристу святой долг дружбы, напоминая ему о том «утешенье», которое он когда-то даровал ему, посетив Михайловское.

В отличие от дружбы, в которой Пушкин ценил постоянство, верность, любовь рассматривалась им как чувство прехо­дящее. Оно, подобно буре, властно захватывало поэта, давало ему мощный источник вдохновения, лишало его свободы, подчиняя «страстям мятежным», но, как всякая буря, угасало, превращаясь в «погасший пепел», «цветок засохший...». Пушкин не искал вечной любви, вечной для него была только потребность любить. В шедеврах пушкинской любовной лирики («К***» («Я помню чудное мгновенье...») (1825), «Я вас любил...»  (1829), «На холмах Грузии...» (1829) говорится именно о чувствах поэта, а не об отношениях, связывавших его с возлюб­ленными.. Любовь для Пушкина - лирика, предмет высокой поэзии. Она словно выведена за пределы быта, житейской «прозы». Стихи Пушкина - вовсе не дневник его любовных побед и поражений. В них мы находим то, чего не в состоянии дать ни одно биографическое «разыскание», касающееся любовных увлечений Пушкина. В них запечатлена не только психологическая правда любовных переживаний, но и выражены фило­софские представления поэта о Женщине как об источнике красоты, гармонии, неизъяснимых наслаждений. Пушкин лю­бил женщин, он воспел Женщину.

В лирике Пушкина оживают его «любви пленительные сны». Это стихи-воспоминания, в которых поэт чутко прислушива­ется к себе, стремится выразить в слове психологическую уни­кальность и в то же время сходство своих любовных пережива­ний, В стихотворении «Я вас любил...» много психологических деталей. Пик чувства пройден, поэта не мучит «болезнь» любви. Он пишет о том моменте, когда чувство уже угасает, но еще «угасло не совсем». В его душе оживает любовь-воспоминание. Это была любовь невысказанная, «безмолвная», не связанная с надеждами на взаимность. Он вспоминает грустные мгновения своего чувства, которое колебалось между робостью и ревнос­тью. Прощаясь с возлюбленной, в последний раз думая о своих чувствах, поэт подчеркивает силу прошедшей любви. Он дела­ет это тонко, деликатно, желая, чтобы «другой» любил женщину так же искренно и нежно, как он. В стихотворении нет ни упреков, ни обид, ни безнадежности. Поэт благодарен женщине даже за «безмолвную» и безответную любовь. К ней он относится бережно и с теплотой. В этом стихотворении, как и в большинстве стихотворений 1820-х гг., нет портрета возлюбленной. Черты любимых женщин Пушкин часто видит как бы сквозь дымку воспоминаний и снов. Говорить о них поэту столь же сложно, как и об абсолютной красоте или о высшем бла­женстве, поэтому образы женщин создаются с помощью сравнений и аналогий («Я помню чудное мгновенье...», «Мадонна»). Только так поэт может передать свои впечатления о возлюб­ленных. В стихотворении «Я помню чудное мгновенье...» он срав­нивает возлюбленную с «мимолетным виденьем», с «гением чистой красоты». Ее «голос нежный» не сливался с житейским шумом, а «милые черты» являлись ему в снах.

Стихотворение «На холмах Грузии...» - яркий психологический эскиз состояния поэта, передающий смену его чувств и настроений. Элегическое начало, в котором грусть и легкость, светлая печаль кажутся столь созвучными состоянию Ночной, засыпающей природы, сменяется пробуждением бурного чувства - чувства любви. Не умиротворенность ночи, а немолчный шум Арагвы, о котором сказано во втором стихе, созвучен любовному порыву, выраженному во второй части стихотворения. Сердце поэта вновь во власти любви-воспоминания о далекой возлюбленной, от которой его, возможно, отделяет не только пространство, но и время.

Но любовь оживает не только потому, что поэт вспомнил о любимой. В ней источник новых ярких переживаний, она - искра, зажигающая сердце, которое не может не любить. Последние строки («И сердце вновь горит и любит - оттого, / Что не любить оно не может») особенно важны для понимания стихотворения и той концепции любви, которой вдохновлена лирика Пушкина: вечна сама потребность любить, любовь возникает в сердце поэта как эхо женской красоты и гармонии.

В лирике, традиционно относимой к теме поэта и поэзии, Пушкин размышляет о месте поэта в мире, о взаимоотношениях поэта и общества, о творческом процессе. Основные вехи этой концепции, главные опоры пушкинского «памятника нерукотворного», - поэтические манифесты «Разговор книгопродавца с поэтом» (1824), «Поэт» (1827), «Поэт и толпа» (1828), «Поэту» (1830), «Эхо» (1831).

Стихотворение «Поэт» (1827) — квинтэссенция пушкинских размышлений о сущности поэта. Поэт предстает в стихотворении существом, отмеченным Богом, наделенным частью его творящей силы, но в то же время обычным, земным человеком. Автор вполне допускает даже то, что поэт может быть «всех ничтожней» среди «детей ничтожных мира». Перемены начинаются в нем лишь тогда, когда Бог посылает ему вдохновение. Поэт преображается - это уже не один из многих лю­дей, втянутых в повседневную суету, а человек необыкновенный: его слух становится чутким, он способен услышать «божественный глагол». Прежнюю жизнь он оценивает как «забавы мира», людская молва его угнетает - он готовится произнести новые слова о мире. Это уже не молва, а слова поэта, в котором нет ничего обыденного, пошлого. Просыпается душа поэта:

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Он становится гордым, «диким и суровым», то есть погружается в себя, в свои творческие думы. Поэт не может творите, находясь среди обычных людей, в мирской суете. Вдохновение требует одиночества, свободы от повседневности. Вспомним замечательные слова из стихотворения «19 октября» (1825):

Служенье муз не терпит суеты;

 Прекрасное должно быть величаво...

Яркая картина преображения поэта, только начальные мгновения которого запечатлены в «Поэте», создана в «Осени» (1833). Последние строфы стихотворения - акт творческого самосознания поэта. Здесь перед нами «тайное тайных» его души - процесс творчества. Он начинается не тогда, когда поэт «забывает мир», «усыпленный» своим воображением. Исток творчества - восприятие осенней природы. Поэт впитывает ее красо­ту и тленность:

Унылая пора! Очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса —

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса...

Параллели между тем, что происходит в природе, и состоянием души человека нередки в пушкинской лирике («19 октября», 1825, «Зимнее утро», 1829). В каждом времени года поэт открывает для себя что-то личное. Зима, весна, лето, осень — это как бы страницы «календаря» его души. В первых строфах «Осени» говорится обо всех четырех временах года. Но именно осень, в которой умирание соединено с нетленной красотой, становится для поэта символом единства жизни и смерти, символом гармонии. Это живой, динамичный символ, ведь в осени таинство смерти неотделимо от таинства рождения. Поэт будто застает природу в момент ее высшего торжества - в момент «творчества» и ощущает себя частью мощи природы, поэт становится «громадой», рассекающей «волны» мирового хаоса, «кораблем», плывущим к заветной цели - «союзу высоких звуков, чувств и дум»:

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться наконец свободным проявленьем...

«Пророк» (1826) написан по дороге из Михайловского в Москву, куда опальный Пушкин ехал для встречи с царем, по традиции рассматривается в ряду стихотворений о поэте и поэзии. Действительно, в представлении романтиков поэт и пророк сливались в одном человеке. Пушкинская трактовка проблемы существенно иная.

Поэт и пророк, образы которых созданы в пушкинской лирике, имеют немало общего («вещие» зрение и слух) и одинаково важны для людей. Бог - и никто другой - призывает обоих к служению. Они дополняют друг друга. Но все-таки пушкинский пророк и пушкинский поэт не сливаются в одном существе. Поэт живет среди людей, пока не захвачен вдохновением. Только для творчества он оставляет людей. От поэта-пророка, посредника между Богом и людьми, исполнителя воли Бога, люди ждут огненных слов. Бог посылает пророка в мир, чтобы тот «глаголом» жег людские сердца, то есть передавал в слове жар своего сердца (оно - «угль, пылающий огнем»).

Он посланник Бога на земле, исполнитель его воли. Сердце поэта не «угль, пылающий огнем», — это обычное, «трепетное», человеческое сердце. Он «волнует, мучит, как своенравный чародей», сердца других людей. «Чернь тупая» сама говорит об этом в стихотворении «Поэт и толпа» (1828). «Волнует», «мучит», а не жжет, не опаляет словом истины! С языка поэта срываются «звуки сладкие» (прекрасные, гармоничные) и молитвы. Слова, с которыми обращается поэт к людям, - много­цветны. Они отражают его мир, в котором гармония рождается из хаоса и «лирического волненья». У поэта есть то, в чем отказано пророку, - собственная воля, он не является исполни­телем воли Бога. Бог, наделяя поэта частицей своей творящей силы, избирает его для другого «подвига благородного» - для творчества.

Пророка и поэта роднит способность видеть мир таким, каким его никогда не увидит простой человек: они оба видят его скрытые, тайные стороны. Но пророк не использует это всеведение для творчества, для поэта же всеведение - только первый этап, начало творчества, первый шаг по дороге, ведущей к гармонии и красоте. Пророк «поправляет» мир - поэт отражает мир. Пророк несет людям слово Божье - поэт создает свои слова. Они оба обращаются к людям, открывая им правду о земле и небе.

Творческую свободу Пушкин всегда считал условием существования истинного поэта. Стихотворение «Поэт и толпа» - отповедь «толпе», «черни», покушающейся на свободу поэта, пытающейся навязать ему свои представления об искусстве. Заметим, что именно неуважение к свободе творчества стало для Пушкина основным критерием отношения к тем, кто воспринимает и оценивает его стихи. «Толпа», «чернь тупая», «бессмысленный народ» - люди, которые стремятся ограничить творческую свободу, грубо вмешиваясь в творческий процесс, наставляя поэта, о чем и как он должен писать.

В сонете «Поэту» (1830) Пушкин утверждает: поэт заканчивается тогда, когда начинает творить с оглядкой на мнение «толпы». Никто не должен вторгаться в мир поэта. Это мир пустынный, «безлюдный». В нем только одна дорога, по ней не может пройти обычный человек, «непосвященный», - ее пролагает сам поэт. В конце дороги - «плоды любимых дум», добытые «подвигом благородным»:

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуй плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Именно верность этим принципам ведет поэта к бессмертию. Оглядываясь на свой творческий путь в стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» (1836), Пушкин был особенно горд тем, что соответствовал высокому идеалу поэта, провозглашенному в поэтических манифестах. «Слово» и «дело» поэта совпали. Чеканная последняя строфа стихотворения подводит итог пушкинским размышлениям о свободе и звучит как завещание русской поэзии:

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца;

Хвалу и клевету приемли благодушно

И не оспаривай глупца.

Пушкин писал роман «Евгений Онегин» более семи лет (1823-1830) и публиковал его отдельными главами: первая глава романа появилась отдельной книжкой в 1825 г., вторая - в 1826-м, третья - в 1827-м, в начале 1828 г. появились четвертая и пятая главы, а в марте 1828-го - шестая, седьмая вышла в марте 1830-го и последняя - восьмая - была опубликована в 1832 г. первоначальный замысел романа за это время менялся. В набросках общего плана романа значилось девять глав.

Однако в первое полное издание «Евгения Онегина» (1833) Пушкин включил восемь глав и «Отрывки из путешествия Онегина». В предисловии поэт отметил, что «он выпустил из своего романа целую главу, в коей было описано путешествие Онеина по России». Таким образом, по сравнению с первоначальным планом романа место восьмой главы заняла девятая «Большой свет», а глава восьмая «Странствие» превратилась в «Отрывки из путешествия Онегина». Строфы «Путешествия» писались в разное время: описание Одессы относится к 1825 г., первые пять строф опубликованного текста были написаны осенью 1829 г., а последние - 18 сентября 1830 г. в Болдино, где Пушкин и завершил работу над романом.

Кроме того, тогда же в Болдино Пушкин писал и десятую главу «Евгения Онегина» - своеобразную историческую хронику преддекабристской эпохи. Однако рукопись десятой главы Пушкин сжег, и до нас дошли только отдельные отрывки из черновиков (черновой текст поэт зашифровал, и литературоведам удалось расшифровать неполных 16 строф). В канонический текст романа десятая глава не входит.

Роман «Евгений Онегин» — произведение удивительной творческой судьбы. Последний авторский вариант романа был напечатан в 1837 г. У Пушкина нет произведений, которые имели бы столь же длительную творческую историю. Роман не писался «на едином дыхании», а складывался - из строф и глав, созданных в разное время, в разных обстоятельствах, в разные периоды творчества.

Работу прерывали не только повороты судьбы Пушкина и новые замыслы, ради которых он бросал текст «Евгения Онегина». Некоторые стихотворения («Демон», «Свободы сеятель пустынный...») возникли из черновиков романа. В черновиках второй главы (писалась в 1824 г.) мелькнул стих Горация «Ехеgi monumentum», ставший через 12 лет эпиграфом к стихотворению «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...».

Казалось, сама история была не очень благосклонна к пушкинскому произведению: из романа о современнике и современной жизни, каким поэт задумал «Евгения Онегина», после 1825 г. он стал романом о другой исторической эпохе. «Внутренняя хронология» романа охватывает около 6 лет - с 1819 г. по весну 1825 г.

Первая глава, опубликованная в 1825 г., указала на Евгения Онегина как на главного героя задуманного произведения. Однако с самого начала работы над «большим стихотворением» фигура Онегина потребовалась автору не только для того, чтобы выразить свои представления о «современном человеке». Была и другая цель: Онегину предназначалась роль центрального персонажа, который, подобно магниту, «притягивал» бы разнородный жизненный и литературный материал. Силуэт Онегина и силуэты других персонажей, едва намеченные сюжетные линии по мере работы над романом постепенно прояснялись. Из-под густых наслоений черновых записей проступали («дорисовывались») контуры судеб и характеров Онегина, Татьяны Лариной, Ленского, был создан уникальный образ - образ Автора. Портрет Автора скрыт. Мы немало знаем об Авторе - его судьбе и духовном мире, о литературных взглядах и даже о винах, которые он любит. Но Автор в «Евгении Онегине» - это человек без лица, без внешности, без имени.

Автор - повествователь и одновременно «герой» романа. В Авторе отразилась личность самого создателя «Евгения Онегина». Пушкин отдал ему многое из того, что пережил, перечувствовал и передумал сам. Однако отождествлять автора с Пушкиным нельзя. Необходимо помнить, что Автор - это художественный образ. Соотношение между Автором в «Евгении Онегине» и Пушкиным, создателем романа, точно такое же, как между образом любого человека в литературном произведении и его прототипом в реальной жизни. Образ Автора - автобиографический, это образ человека, чья «биография» частично совпадает с реальной биографией Пушкина, а духовный мир и взгляды на литературу являются отражением пушкинских.

Роман «Евгений Онегин» - труднейшее произведение Пушкина, несмотря на видимую легкость и простоту. В.Е.Белинский назвал «Евгения Онегина» «энциклопедией русской жизни», подчеркнув масштабность пушкинского труда. Это не критическая похвала роману, а его емкая метафора.

* Новаторство «романа в стихах» проявилось прежде всего в том, что Пушкин нашел новый тип проблемного героя — «героя времени». Таким героем стал Евгений Онегин. Его судьбу, характер, взаимоотношения с людьми определяют совокупность обстоятельств современной действительности, незаурядные личные качества и круг «вечных», общечеловеческих проблем, с которыми он сталкивается.

Личность Онегина сформировалась в петербургской светской среде. В подробной предыстории (гл.1) Пушкин отметил основные социальные факторы, обусловившие его характер. Это принадлежность к высшему слою дворянства, обычные для этого круга воспитание, обучение, первые шаги в свете, опыт «однообразной и пестрой» жизни в течение восьми лет. Жизнь «свободного» дворянина, не обремененного службой, - суетная, беззаботная, насыщенная развлечениями и любовными романами, - укладывается в один утомительно длинный день. Онегин в ранней юности - «забав и роскоши дитя», «добрый малый». На этом этапе своей жизни Онегин - человек по-своему оригинальный, остроумный, «ученый малый», но все же вполне обычный, покорно следующий за светской «чинною толпой».

Однако Онегин интересен Пушкину не как представитель распространенного социально-бытового типа. Характер и жизнь Онегина показаны в движении, развитии. Уже в первой главе мы видим переломный момент в его судьбе: он смог отказаться от стереотипов светского поведения, от шумного, но внутренне пустого образа жизни. Пушкин показал, как из безликой, но требующей безусловного подчинения толпы вдруг появилась яркая, незаурядная личность. Социальное чутье подсказало поэту, что не жизнь «на старый образец», а именно способность свергнуть «бремя» ее условий, «отстать от суеты» - главный признак современного человека.

Затворничество Онегина - его необъявленный конфликт со светом в первой главе и с обществом деревенских помещиков во второй - шестой главах - только на первый взгляд кажется «причудой», вызванной сугубо индивидуальными причинами: скукой, «русской хандрой», разочарованием в «науке страсти нежной». Это новый этап жизни героя. Пушкин подчеркивает, что онегинская «неподражательная странность» - своеобразный протест против социальных и духовных догм, подавляющих в человеке личность, лишающих его права быть самим собой. Пустота души героя стала следствием пустоты и бессодержательности светской жизни. Онегин ищет новые духовные ценности, новый путь: в Петербурге и в деревне он усердно читает книги, пытается писать, общается с немногими близкими по духу людьми (среди них - Автор и Ленский). В деревне он даже попытался «порядок новый учредить», заменив барщину «оброком легким».

Пушкин не упрощает своего героя. Поиск новых жизненных истин растянулся на долгие годы и остался незавершенным. Очевиден внутренний драматизм этого процесса: Онегин мучительно освобождается от груза старых представлений о жизни и людях, но прошлое не отпускает его. Кажется, что Онегин - полноправный хозяин собственной жизни. Но это только иллюзия. В Петербурге и в деревне ему одинаково скучно - он так и не может преодолеть в себе душевную лень, холодный скепсис.

Герой отнюдь не жертва общества и обстоятельств. Сменив образ жизни, он принял ответственность за свою судьбу. От его решимости, воли, веры в людей зависят его поступки. Од­нако, отказавшись от светской суеты, Онегин стал не деятелем, а созерцателем. Лихорадочная погоня за удовольствиями сменилась уединенными размышлениями. Два испытания, ко­торые ожидали, его в деревне, - испытание любовью и испытание дружбой - показали, что внешняя свобода автоматически не влечет за собой освобождения от ложных предрассудков и мнений.

В отношениях с Татьяной Онегин проявил себя как благородный и душевно тонкий человек. Он сумел увидеть во «влюб­ленной деве» подлинные и искренние чувства, живые, а не книжные страсти. Нельзя упрекать героя за то, что он не ответил на любовь Татьяны. Онегин послушался не голоса своего сердца, а голоса рассудка. Еще в первой главе автор отметил в Онегине «резкий, охлажденный ум» и неспособность к сильным чувствам. Онегин - холодный, рассудочный человек. Эта душевная дисгармония и стала причиной драмы несостоявшейся любви. Онегин не верит в любовь и не способен полюбить. Смысл любви исчерпывается для него «наукой страсти нежной» или «домашним кругом», ограничивающим свободу человека.

Испытания дружбой Онегин также не выдержал. И в этом случае причиной трагедии стала его неспособность жить жизнью чувства. Недаром автор, комментируя состояние героя перед дуэлью, замечает: «Он мог бы чувства обнаружить, / А не щетиниться, как зверь». И на именинах Татьяны, и перед дуэлью Онегин показал себя глухим и к голосу собственного сердца, и к чувствам Ленского. Его поведение на именинах - обычная «светская злость», а дуэль - следствие равнодушия и боязни злоязычия «старого дуэлиста» Зарецкого и соседей-помещиков. Онегин не заметил, как стал пленником своего старого кумира - «общественного мненья». После убийства Ленского Онеги­ным овладела «тоска сердечных угрызений». Только трагедия смогла открыть ему прежде недоступный мир чувств.

В восьмой главе Пушкин показал новый этап в духовном развитии Онегина. Встретив Татьяну в Петербурге, Онегин совершенно преобразился. В нем ничего не осталось от прежнего, холодного и рассудочного человека - он пылкий влюбленный, ничего не замечающий, кроме предмета своей любви. Онегин впервые испытал настоящее чувство, но оно обернулось новой любовной драмой: теперь уже Татьяна не смогла ответить на его запоздалую любовь.

Как и прежде, на первом плане в характеристике героя - соотношение между разумом и чувством. Теперь уже разум был побежден - Онегин любит. В восьмой главе нет итогов духов­ного развития героя, поверившего в любовь и счастье. Онегин не достиг желанной цели, в нем по-прежнему нет гармонии между чувством и разумом. Пушкин оставляет его характер открытым, незавершенным, подчеркнув саму способность Онегина к резкой смене ценностных ориентиров и, заметим, готовность к действию, к поступку.

Автор часто размышляет о любви и дружбе, об отношениях между влюбленными и друзьями. Любовь и дружба для Пушкина - вот чем испытывается человек, они раскрывают богат­ство души или ее опустошенность. Онегин закрылся от фальшивых ценностей «света пустого», презрев их ложный блеск, но ни в Петербурге, ни в деревне не открыл для себя подлинных ценностей - общечеловеческих. Автор показал, как трудно движение человека к простым и понятным, казалось бы, жизненным истинам, через какие испытания он должен пройти, чтобы понять - и умом и сердцем - величие и значитель­ность любви и дружбы.

Ленский и Татьяна Ларина не только сюжетные партнеры заглавного героя. Это полнокровные образы современников, в судьбе которых тоже «отразился век».

Романтик и поэт Ленский кажется духовным и социальным антиподом Онегина, исключительным героем, полностью оторванным от быта, от русской жизни. Житейская неопытность, пылкость любовных чувств к Ольге, элегии, написанные в духе «унылого романтизма», - все это отделяет восемнадцатилетнего помещика от бывшего петербургского повесы. Между ними немало общего. Онегин и Ленский отчуждены от помещичьей среды, каждый из них выражает одну из тенденций русской духовной жизни: Онегин - разочарованность и скептицизм, Ленский - романтическую мечтательность и порыв к идеалу. И та и другая тенденция - часть европейского духовного развития. Кумиры Онегина - Байрон и Наполеон. Ленский - поклонник Канта и Шиллера. Ленский тоже ищет цель жизни: «Цель жизни нашей для него / Была заманчивой загадкой, / Над ней он голову ломал / И чудеса подозревал». А самое главное - характер Ленского, как и характер Онегина, - дисгармо­ничный, незавершенный. Чувствительный Ленский столь же далек от пушкинского идеала человеческой гармонии, как и рационалист Онегин.

С Ленским в роман входят темы молодости, дружбы, сердечного «невежества», преданности чувствам, юношеской отваги и благородства. Необычность героя объяснена автором с социальных позиций. Душа Ленского не увяла от «хладного разврата света», он воспитывался не только в «Германии туманной», но и в русской деревне. В «полурусском» мечтателе Ленском больше русского, чем в толпе окрестных помещиков. Автор с грустью пишет о его гибели, дважды (в шестой и седьмой главах) приводит читателя на его могилу. Печалит Автора не только смерть Ленского, но и возможное оскудение юношеского романтизма, врастание героя в косную помещичью среду. С этим вариантом судьбы Ленского иронически «рифмуются» судьбы любительницы сентиментальных романов Прасковьи Лариной и «деревенского старожила» - дяди Онегина.

Татьяна Ларина - «милый Идеал» Автора. Он не скрывает своей симпатии к героине, подчеркивая ее искренность, глубину чувств и переживаний, простодушие и преданность любви. Ее личность появляется в сфере любовных и семейных отношений. Как и Онегина, ее можно назвать «гением любви». Татьяна - участница основного сюжетного действия романа, в котором ее роль сопоставима с ролью Онегина.

Характер Татьяны, так же как и характер Онегина, динамичный, развивающийся. Обычно обращают внимание на резкое изменение ее социального статуса и внешнего облика в последней главе: вместо деревенской барышни, непосредственной и открытой, перед Онегиным предстала величественная и холодная светская дама, княгиня, «законодательница зал». Ее внутренний мир закрыт от читателя: Татьяна вплоть до своего заключительного монолога не произносит ни слова. Автор также хранит «тайну» о ее душе, ограничиваясь внешними характеристиками героини («Как сурова! / Его не видит, с ним ни слова...»). Однако в восьмой главе показана третья, завершающая стадия духовного развития героини. Ее характер существенно меняется уже в «деревенских» главах. Эти изменения связаны с ее отношением к любви, к Онегину, с представлениями о долге.

Во второй - пятой главах Татьяна предстает человеком внутренне противоречивым. В ней уживаются подлинные чувства и чувствительность, внушенная сентиментальными романами. Автор, характеризуя героиню, указывает, прежде всего, на круг ее чтения. Романы, подчеркивает автор, ей «заменяли все». Действительно, мечтательная, отчужденная от подруг, столь непохожая на Ольгу, Татьяна все окружающее воспринимает как еще не написанный роман, себя воображает героиней любимых книг. Отвлеченность мечтаний Татьяны оттенена биографией ее матери, которая тоже в молодости была «от Ричардсона без ума», любила «Грандисона», но, выйдя замуж «по­неволе», «рвалась и плакала сначала», а потом превратилась в обычную помещицу. Татьяна, ожидавшая «кого-нибудь» похожего на героев романов, увидела в Онегине именно такого героя. Поведение влюбленной Татьяны строится по известным ей романным моделям. Ее письмо, написанное по-французски, — это образец любовных посланий героинь известных ей романов. Автор переводит письмо Татьяны и как бы присутствует при разговоре Онегина и Татьяны.

Переворот в судьбе Татьяны происходит в седьмой главе. Внешние перемены в ее жизни — только следствие сложного процесса, который шел в ее душе после отъезда Онегина. Она убедилась, наконец, в своем заблуждении. Восстанавливая облик Онегина по «следам», оставшимся в его усадьбе, она поняла, что ее возлюбленный - человек донельзя загадочный, странный, но вовсе не тот, за кого она его принимала. Главным итогом «исследования» Татьяны стала любовь уже не к литературной химере, а к подлинному Онегину. Она полностью освободилась и от книжных представлений о жизни. Оказавшись в новых обстоятельствах, не надеясь на новую встречу и взаим­ность возлюбленного, Татьяна делает решающий нравственный выбор: соглашается поехать в Москву и выйти замуж. Заметим, что это свободный выбор героини, для которой были «все жребии равны». Она любит Онегина, но добровольно подчиняется своему долгу перед семьей.

Не следует упрощать вопрос о влиянии на характер Татьяны новых обстоятельств ее жизни. В последнем эпизоде романа становится очевидным контраст между светской и «домашней» Татьяной. Однако монолог героини свидетельствует не только о том, что она сохранила прежние душевные качества, верность любви к Онегину и своему супружескому долгу. «Урок Онегину» полон несправедливых замечаний и нелепых предположений. Татьяна не понимает чувств героя, видя в его любви лишь светскую интригу, желание уронить ее честь в глазах общества, обвиняя его в корысти. Любовь Онегина для нее «малость», «чувство мелкое», а в нем самом она видит только раба этого чувства. Вновь, как когда-то в деревне, Татьяна видит и «не узнает» подлинного Онегина. Ее ложное представление о нем порождено светом, приемы которого, как заметил Автор, она «скоро приняла». Монолог Татьяны отражает ее внутреннюю драму. Смысл этой драмы не в выборе между любовью к Онегину и верностью мужу, а в том изменении чувств, которое произошло в героине под влиянием светского общества. Татьяна живет воспоминаниями и не способна хотя бы поверить в искренность любящего ее человека. Болезнь, от которой так мучительно освобождался Онегин, поразила и Татьяну. «Свет пустой», словно напоминает мудрый Автор, враждебно относится ко всякому проявлению живого, человеческого чувства.

«Евгений Онегин» выглядит как роман-импровизация. Эффект непринужденного разговора с читателем создается прежде всего выразительными возможностями четырехстопного ямба - излюбленного пушкинского размера и гибкостью созданной Пушкиным специально для романа «онегинской» строфы, включающей 14 стихов четырехстопного ямба со строгой рифмовкой. Свою лиру Автор назвал «болтливой», подчеркнув «свободный» характер повествования, многообразие интонаций и стилей речи - от «высокого, «книжного» до разговорного стиля обычных деревенских пересудов «о сенокосе, о вине, о псарне, о своей родне».

Роман в стихах - последовательное отрицание известных, общепризнанных законов жанра. И дело не только в дерзком отказе от обычной для романа прозаической речи. В «Евгении Онегине» нет стройного повествования о героях и событиях, укладывающегося в заранее заданные рамки сюжета. В таком сюжете действие развивается плавно, без разрывов и отступлений - от завязки действия к его развязке. Шаг за шагом Автор идет к своей главной цели - созданию образов героев на фоне логически выверенной сюжетной схемы.

В «Евгении Онегине» Автор-повествователь то и дело «отступает» от рассказа о героях и событиях, предаваясь «вольным» размышлениям на биографические, житейские и литера­турные темы. Герои и Автор постоянно меняются местами: то герои, то Автор оказываются в центре внимания читателя. В зависимости от содержания конкретных глав таких «вторжений» Автора может быть больше или меньше, но принцип «альбомного», внешне не мотивированного, соединения сюжетного повествования с авторскими монологами сохраняется почти во всех главах. Исключение составляет пятая глава, в которой 10 с лишним строф занимает сон Татьяны и завязывается но­вый сюжетный узел - ссора Ленского с Онегиным.

Сюжет романа внешне напоминает хронику жизни героев — Онегина, Ленского, Татьяны Лариной. Как в любом хроникальном сюжете, в нем отсутствует центральный конфликт. Действие строится вокруг конфликтов, возникающих в сфере частной жизни (любовные и дружеские отношения). Но создается лишь набросок связного хроникального повествования. Уже в первой главе, содержащей предысторию Онегина, подробно рассказано об одном дне его жизни, а события, связанные с приездом в деревню, просто перечислены. В деревне Онегин провел несколько месяцев, но многие подробности его деревенской жизни не заинтересовали повествователя. Достаточно полно воспроизведены лишь отдельные эпизоды (поездка к Лариным, объяснение с Татьяной, именины и дуэль). Почти трехлетнее путешествие Онегина, которое должно было связать два периода его жизни, просто опущено.

Время в романе не совпадает с реальным временем: оно то сжато, спрессовано, то растянуто. Автор часто как бы предлагает читателю «просто перелистать» страницы романа, скороговоркой сообщая о поступках героев, об их повседневных занятиях. Отдельные эпизоды, наоборот; укрупнены, растянуты во времени - на них внимание задерживается. Автор подчеркивает, что время жизни его героев, сюжетное время - художественная условность. О многих событиях Автор либо просто умалчивает, либо заменяет непосредственное изображение событий рассказом о них. Это важнейший принцип повествования. Например, о спорах Онегина с Ленским сообщается как о постоянной форме дружеского общения, перечисляются темы споров, но ни один из них не показан. Тот же самый прием умолчания о событиях или их простого перечисления исполь­зуется и в восьмой главе, где Автор рассказывает о безуспешных попытках Онегина объясниться с Татьяной. Между событиями седьмой и восьмой глав проходит более двух лет. Этот разрыв в повествовании особенно заметен.

Сюжет восьмой главы обособлен от сюжета первых семи глав. Изменилась система персонажей. В первых, «деревенских», главах она была довольно разветвленной: центральные персонажи - Онегин, Татьяна, Ленский, второстепенные - Ольга, Прасковья Ларина, няня, Зарецкий, княжна Алина, эпизодические персонажи появляются в пятой и седьмой главах: гости на именинах, обрисованные одним-двумя штрихами, московские родственники Лариных. В восьмой главе система персонажей значительно проще: центральными персонажами остаются Онегин и Татьяна, дважды появляется муж Татьяны, есть несколько безымянных эпизодических персонажей. Восьмая глава может быть воспринята как вполне самостоятельное сюжетное повествование. Онегин оставлен Автором «в минуту злую для него», о дальнейшей его судьбе ничего не сообщается.

Многие сюжетные ситуации в романе намечены, но остаются нереализованными. Автор создает впечатление, что в его руках множество вариантов развития событий, из которых он выбирает необходимый или вовсе отказывается от выбора, предоставляя сделать это самому читателю. Традиционные романные схемы - преодоление препятствий, возникающих между влюбленными, любовное соперничество, счастливые развязки - Пушкин намечает, но решительно отбрасывает. В самом деле, перед Онегиным и Татьяной, Ленским и Ольгой не возникает никаких внешний препятствий, ничто не мешает, казалось бы,  счастливому завершению их отношений. Татьяна любит Оне­гина, он симпатизирует Татьяне. Все соседи дружно прочат Онегина ей в женихи, но Автор избирает путь, диктуемый не логикой «семейного» романа, а логикой характеров героев. Ленский и Ольга еще ближе к «тайне брачныя постели», но вместо свадьбы и картин семейной жизни - дуэль и смерть Ленского, недолгая печаль Ольги и ее отъезд с уланом. Свершившийся вариант судьбы Ленского дополнен еще двумя, нереализованными. Уже после смерти героя Автор размышляет о двух его «уделах» - высоком, поэтическом, о жизни «для блага мира», и вполне обыкновенном, «прозаическом».

Все варианты сюжетного действия на первый взгляд противоречат друг другу. Но повествователю они в равной мере необходимы. Он подчеркивает, что роман возникает из набросков, черновиков, из уже «отработанных» другими писателями романных ситуаций.

Несмотря на очевидную фрагментарность, прерывистый, «противоречивый» характер повествования, «Евгений Онегин» воспринимается как произведение, имеющее продуманную структуру, «форму плана». В романе есть своя внутренняя логика - последовательно выдержан принцип повествовательной симметрии.

Сюжет восьмой главы, несмотря на его обособленность, является зеркальным отражением части сюжета первых семи глав. Происходит перестановка персонажей: на месте влюблен­ной Татьяны оказывается Онегин, а в роли Онегина - холодная, недоступная Татьяна. Встреча Онегина и Татьяны на светском рауте, письмо Онегина, объяснение героев в восьмой главе - сюжетные параллели к аналогичным ситуациям третьей - четвертой глав. Кроме того, «зеркальность» восьмой главы по отношению к первой подчеркнута топографическими и биографическими параллелями.

Внутри «деревенских» глав действует тот же принцип симметрии. Седьмая глава симметрична первой: если в первой главе показан только Онегин, то все внимание Автора в седьмой главе сосредоточено на Татьяне - это единственная глава, где главный герой отсутствует. Возникает сюжетная параллель между парами Онегин - Татьяна и Ленский - Ольга. После эпизода, завершающего недолгую любовную коллизию между Онегиным и Татьяной, повествование резко переключается: Автор хочет «развеселить воображенье / Картиной счастливой любви» Ленского и Ольги. Неявная, скрытая параллель проведена между сном-фантасмагорией Татьяны, наполненным страшными чудищами, явившимися из двух миров - фольклорного и литературного, и «веселым праздником именин». Сон оказывается не только «вещим» (в нем предсказаны ссора и дуэль), но и как бы фантастическим «черновиком» деревенского бала.

Художественная уникальность романа во многом определя­ется тем особым положением, которое занимает в нем Автор.

Автор в романе Пушкина - не традиционный рассказчик, ведущий повествование о героях и событиях, четко отделяя себя от них и от читателей. Автор является и создателем романа, и одновременно его «героем». Он настойчиво напоминает читателям о «литературности» романа, о том, что текст, создаваемый им, - новая, «жизнеподобная» реальность, которую нужно воспринимать «положительно», доверяя его рассказу. Герои романа - вымышленные, все, что о них сказано, не имеет отношения к реальным людям. Мир, в котором живут герои, тоже плод творческой фантазии Автора. Реальная жизнь только материал для романа, отобранный и организованный им, творцом романного мира.

Автор ведет постоянный диалог с читателем, роман как бы создается прямо на глазах читателя, при его участии, с оглядкой на его мнение. Автор видит в нем «соавтора».

У Автора особое место в романе, определенное двумя его ролями. Первая - роль повествователя, рассказчика, комментирующего все, что происходит с героями. Вторая - роль «представителя» жизни, которая тоже является частью романа, но не укладывается в рамки литературного сюжета. Автор оказывается не только вне сюжета, но и над сюжетом. Его жизнь - часть общего потока жизни. Он «герой» «романа жизни», о котором сказано в последних стихах «Евгения Онегина»:

Блажен, кто праздник жизни рано

Оставил, не допив до дна

Бокала полного вина,

Кто не дочел ее романа

И вдруг умел расстаться с ним,

Как я с Онегиным моим.

Отельные пересечения Автора и героев (встречи Онегина и Автора в Петербурге, о которых говорится в первой главе, письмо Татьяны («Его я свято берегу»), попавшее к нему) подчеркивают, что герои «моего романа» - только часть той жизни, которую представляет в романе Автор.

Образ Автора создается иными средствами, чем образы Онегина, Татьяны, Ленского. Автор четко отделен от них, но в то же время между ним и главными героями возникают соответствия, смысловые параллели. Не будучи действующим лицом, автор появляется в романе в лирических отступлениях. Говоря о жизни, о литературе, о романе, который создает, Автор то приближается к героям, то отдаляется от них. Его суждения могут совпадать с их мнениями или, наоборот, противостоять им. Каждое «появление» Автора в тексте романа - высказывание, корректирующее или оценивающее поступки и взгляды героев. Иногда автор прямо указывает на сходство или разли­чия между собой и героями: «Страстей игру мы знали оба; / Томила жизнь обоих нас; / В обоих сердца жар угас»; «Всегда я рад заметить разность / Между Онегиным и мной»; «Так точно думал мой Евгений»; «Татьяна, милая Татьяна! / С тобой теперь я слезы лью».

Чаще всего между высказываниями Автора и жизнью героев возникают композиционные и смысловые параллели. Появление авторских монологов и реплик, внешне не мотивированное, связано с сюжетными эпизодами глубокими смысловыми связями. Общий принцип можно определить так: поступок или характеристика героя рождают отклик у Автора, заставляя его заговорить о том или ином предмете. Каждое высказывание Автора добавляет новые штрихи к его портрету, становится слагаемым его образа.

Главную роль в создании образа Автора играют его монологи - авторские отступления. Это вполне завершенные по смыслу фрагменты текста, обладающие стройной композицией и не­повторимым стилем.

Большая часть отступлений - лирические и лирико-философские. В них, насыщенных разнообразными жизненными впечатлениями, наблюдениями, радостными и горестными «за­метами сердца», философскими размышлениями, читателю открывается духовный мир Автора: это голос мудрого Поэта, много повидавшего и испытавшего в жизни. Он изведал все, из чего складывается жизнь человека: сильные, возвышенные чувства и холод сомнений и разочарований, сладостные муки любви и творчества и тягостную тоску житейской суеты. Он то молодой, озорной и страстный, то насмешливый и ироничный. Автора привлекают женщины и вино, дружеское общение, театр, балы, стихи и романы, сквозная тема его размышлений - молодость и зрелость, «возраст поздний и бесплодный, / На повороте наших лет». Автор - философ, узнавший много печальной правды о людях, но не переставший любить их.

Некоторые отступления проникнуты духом литературной полемики. В обширном отступлении в третьей главе (строфы (XI-ХIV) сначала дается ироническая «историко-литературная» справка, а затем Автор знакомит читателя с планом своего «романа на старый лад». В других отступлениях Автор включается в споры о русском литературном языке, подчеркивая верность «карамзинским» идеалам юности (гл.З, строфы ХХVII-ХХIХ), полемизирует с «критиком строгим» (гл.4, строфы XXXII-XXXIII). Все эти отступления являются литературно-полемическими: критически оценивая литературные мнения оппонентов, Автор определяет свою литературную позицию.

В ряде отступлений Автор иронизирует, а иногда и откровенно высмеивает чуждые ему представления о жизни. Объекты авторской иронии в отступлениях четвертой главы (строфы VII -VIII - «Чем меньше женщину мы любим...»; строфы ХVIII-ХХII - «Врагов имеет в мире всяк...»; строфы XXVIII-XXX - «Конечно, вы не раз видали / Уездной барышни альбом...») и восьмой главы (строфы Х-ХI - «Блажен, кто смолоду был ...») - пошлость и лицемерие, зависть и недоброжелательность, душевная лень и разврат, замаскированные светской благовоспитанностью. Такие отступления можно назвать ироническими. Автор, в отличие от «достопочтенных читате­лей» из светской толпы, не сомневается в подлинных жизненных ценностях и духовных качествах людей. Он верен свободе, дружбе, любви, чести, ищет в людях душевной искренности и простоты.

Во многих отступлениях Автор предстает как петербургский поэт, современник героев романа. О его судьбе читатель узнает немного, это лишь биографические «точки» (лицей - Петербург - юг - деревня - Москва - Петербург), обмолвки, намеки, «мечтания», из которых складывается внешний фон авторских монологов. Автобиографический характер имеют все отступления в первой главе, часть отступлений в восьмой главе (строфы I-VII; строфы ХLIX), в третьей главе (строфы ХХII-ХХIII), в четвертой главе (строфа XXXV), знаменитое отступление в финале шестой главы, в котором Автор-поэт прощается с юностью (строфы ХLIII-ХLVI), отступление о Москве в седьмой главе (строфы ХХХVI-XXXVII).

Полнота духовной жизни, способность к целостному вос­приятию мира в единстве светлых и темных сторон - главные черты личности Автора, отличающие его от героев романа. Именно в Авторе Пушкин воплотил свой идеал человека и поэта. «Капитанская дочка», опубликованная в четвертой книжке журнала «Современник» за 1836 г., - итоговое произведение Пушкина, и вырастало оно из пушкинских трудов по истории России. С начала 1830-х гг. в центре внимания Пушкина был XVIII век: эпоха Петра I (шла работа над «Историей Петра») и самое крупное событие эпохи Екатерины II - крестьянский бунт 1773-1774 гг. Из материалов о бунте сложилась «История Пугачева», написанная в Болдине осенью 1833 г. и опубликованная в 1834 г. под названием «История Пугачевского бунта».

Исторический труд дал фактическую основу и общую концепцию, но путь Пушкина к «Капитанской дочке» оказался непростым. К 1832-1833 гг. относятся черновые планы и наброски будущего исторического произведения. По первоначальному замыслу Пушкина, центральной фигурой в нем должен был стать дворянин, поручик Шванвич, перешедший на сторону Пугачева и служивший ему «со всеусердием». Сведения об этом дворянине, который «предпочел гнусную жизнь - честной смерти», Пушкин обнаружил в одном из пунктов официального юридического документа - «Сентенции» Сената (там же говорилось и о подпоручике А.М. Гриневе, которого арестовали по подозрению «в сообщении со злодеями», но в ходе следствия признали невиновным).

Изучение материалов бунта во время поездки в Казань и Оренбург летом 1833 г. скорректировало первоначальный замысел. Пушкин пришел к выводу, что дворянство - единственное из всех сословий - осталось верным правительству и не поддержало бунт. Судьба дворянина-отщепенца не могла послужить основой для широких художественных обобщений. Шванвич превратился быв такого же героя-одиночку, как Вла­димир Дубровский, «благородный разбойник», мститель за поруганную честь семьи, в неоконченном романе «Дубровский» (1833).

Пушкин нашел нового героя - им стал не союзник, а пленник Пугачева Башарин, помилованный самозванцем по просьбе солдат. Найдена была и форма повествования - мемуарные записки героя, обращенные к внуку («Любезный внук мой Петруша...» - так начинался черновой набросок вступления). Зимой 1834-1835 гг. возник новый вариант произведения: в нем появились историко-бытовой материал и любовный сюжет. В 1835-1836 гг. менялись сюжетные линии, фамилии героев. Так, прообраз будущего Гринева Башарин стал Валуевым, потом Буланиним (эта фамилия осталась в «Пропущенной главе»), и только на последнем этапе работы Пушкин назвал мемуариста Гриневым. Его антипод Швабрин, сохранивший некоторые черты дворянина-изменника Шванвича, появился тоже в окончательной редакции. Рукопись была переписана набело самим Пушкиным 19 октября 1836 г. В конце октября, уже после того как книга была представлен в цензуру, она получила название «Капитанская дочка».

Работая над историческим романом, Пушкин опирался на творческий опыт английского романиста Вальтера Скотта (среди его многочисленных почитателей в России был сам Николай I) и первых русских исторических романистов М.Н.Загоскина, И.И.Лажечникова. «В наше время под словом роман разумеют историческую эпоху, развитую в вымышленном повествовании» - так Пушкин определил основной жанровый признак романа на историческую тему. Выбор эпохи, героев и особенно стиль «вымышленного повествования» сделали «Капитанскую дочку» не только лучшим среди романов русских последователей В.Скотта. По словам Гоголя, Пушкин написал «единственный в своем роде роман» - «по чувству меры, по законченности, по стилю и по изумительному мастерству обрисовывать типы и характеры в миниатюре...». Пушкин-художник стал не только соперником, но и «победителем» Пушкина-историка. Как заметил выдающийся русский историк В.О. Ключевский, в «Капитанской дочке» «больше истории, чем в «Истории Пугачевского бунта», которая кажется длинным объяснительным примечанием к роману».

Широта проблематики выводит «Капитанскую дочку» за пределы жанра исторического романа. Материал истории послужил Пушкину отправной точкой для создания многопланового произведения. «Капитанская дочка» - это и семейная хроника Гриневых, и роман-биография самого мемуариста Петра Гринева, и роман воспитания (история становления характера дворянского «недоросля»), и роман-притча (судьбы героев - развернутая нравственная максима, ставшая эпиграфом к ро-ману: «Береги честь смолоду»).

Проблематика романа, его жанровые и сюжетно-композиционные особенности обусловлены избранным Пушкиным типом повествования и самой фигурой рассказчика. Роман написан от первого лица. Это автобиографические записки (мемуары, воспоминания) русского дворянина Петра Андреевича Гринева, который является фигурой вымышленной. С реально существовавшим А.М. Гриневым его роднят только фамилия и сходство некоторых ситуаций: пленение Пугачевым и арест по подозрению в измене. Записки не имеют конкретного адресата. Воспоминания Гринева о молодости - часть семейной хроники и одновременно его исповедь. Не сумев сказать всей прав­ды на суде, чтобы не запятнать честь Маши Мироновой, он адресует рассказ-исповедь о «странных происшествиях» своей жизни потомкам.

Из «записок» Гринева состоит основной текст романа. В послесловии «Издатель» указывает на источник получения «рукописи». Она попала к нему от внука Гринева, узнавшего, что  «Издатель» занимался «трудом, относящимся к временам, описанным его дедом». «Издатель» - литературная «маска» Пушкина, под «трудом» имеется в виду «История Пугачева». Смысл послесловия в том, что Пушкин, создатель романа, четко отделил себя от вымышленного лица - автора и главного героя записок Гринева и вместе с тем намеренно соотнес вымысел с реальностью. Заявлен один из важнейших художественных принципов Пушкина как исторического романиста - читателю предлагается воспринимать все рассказанное Гриневым, как достоверный и искренний «человеческий документ». Вымышленные записки Гринева писатель ставит в один ряд с подлинными документами, вошедшими в «Историю Пугачева».

В «Капитанской дочке» одинаково важны и история жизни 1 рассказчика, и его человеческий, нравственный облик. Гринев - свидетель и участник исторических событий. Рассказ о собственной судьбе как бы «удостоверяет» подлинность и объективность его «свидетельств». Точка зрения Гринева в повествовании господствует. Эпоха, бунт, Пугачев увидены глазами дворянина, присягнувшего императрице, верного своей присяге и долгу офицера. Крестьянское восстание для него — беззаконие, мятеж, «пожар». Пугачевцев Гринев называет «шай­кой», «разбойниками», а самого Пугачева - «самозванцем», «бродягой», «злодеем», «беглым казаком». Его понимание про­исходящего не меняется - и в юности, и в зрелом возрасте он осуждает «русский бунт».

Считать это проявлением только сословных предрассудков героя - явное - упрощение, ведь пугачевщину оценивают как кровавый бунт не только дворяне. Крепостной крестьянин Савельич, священник отец Герасим и его жена Акулина Памфиловна тоже видят в пугачевцах бунтовщиков и злодеев. Крите­рием отношения этих героев к бунту являются кровь, насилие и смерть. В их оценках Пугачева и его соратников, в нелестных словах, которые они находят для восставших, отражены их лич­ные, живые впечатления. «Пугачевщина» и для Гринева не формула, закрепившая официальный бунт, поэтому и пишет с неподдельным ужасом: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»

Это высказывание Гринева вызывает много споров. Неко­торые исследователи находят в нем отражение точки зрения самого Пушкина, другие - проявление социальной слепоты героя. Безусловно, решить этот вопрос можно, только выйдя за пределы текста, обратившись к прямым высказываниям Пушкина (в 1830-е гг. поэт был противником любого насилия). Все сказанное героем отражает точку зрения самого героя. Отождествлять его мнение со взглядами Пушкина не следует. Ав­торская позиция в романе проявилась в выборе героя-мемуариста, в отборе исторических ситуаций, в том, как судьбы героев соотнесены с историческими событиями.

Пугачевский бунт показан в романе как национальная трагедия. Это беспощадная гражданская война, в которой бунтовщики не могут победить: свою обреченность хорошо понимает сам Пугачев. Не считают себя победителями и усмирители бунта. В этой войне есть только побежденные - русские люди, воюю­щие против таких же русских людей.

Пушкин противопоставил в своем романе не дворян и крестьян, а народ и власть. Для него народ — это не только Пугачев с его «господами енаралами», «молодой казак», ударивший саблей по голове Василису Егоровну, изуродованный башкирец, лукавый урядник Максимыч. Народ - это и капитан Миронов, и Маша, и попадья, и Савельич, и единственная крепостная Мироновых Палаша. Трагическая межа разводит героев романа именно тогда, когда они определяют свое отношение к власти. Екатерина II и Пугачев - ее символы. «Народ», как отмечает наблюдательный Гринев, неотступно следовал за Пугачевым, толпился вокруг него.

Одни люди видят в Пугачеве «народного царя», воплощающего их мечту о «чуде» - сильной, но мудрой и справедливой власти, другие - разбойника и душегуба. И те, и другие сближаются в своем стремлении к подлинной власти, человечной и милосердной. Именно власть «неправедная», бестолковая и жестокая, отделившая себя от людей, подвела Россию к краю бездны. Предсмертные слова Василисы Егоровны - плач по повешенному мужу - можно рассматривать не только как обвинение разбойнику Пугачеву, но и власти: «Не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!» Взгляд Гринева на исторические события в большей степени отражает не узкосословную, а общечеловеческую точку зрения. Гринев с омерзением смотрит на «разбойников», но осуждает и беспеч­ных защитников Белогорской крепости, и особенно «оренбургских командиров», которые обрекли город на вымирание. Во всем происходящем он видит кровавый разгул и вакханалию насилия, подлинное национальное бедствие.

Гринев - дворянин, связанный со своим сословием обета­ми долга и чести. Гринев - честный и искренний человек, старающийся полно и правдиво передать все, что увидел и услышал. Он видит все вокруг - и главных участников событий, и «статистов», и детали обстановки. Гринев не просто передает свои впечатления - он пластически воссоздает события. Простодушный, но отнюдь не простоватый и плоский рассказ героя отражает высочайший уровень мастерства Пушкина-пове­ствователя. Гринев необходим автору романа не как говорящий манекен, рупор его идей. Рассказчик в «Капитанской дочке» — это человек со своим взглядом на мир. Он способен увидеть и ; запечатлеть в слове то, что для другого человека может показаться мелочью, недостойной внимания. Гринев зорко подмечает детали, заставляя их крупно броситься в глаза (особенно это касается Пугачева). Гринев доверяет только собственным 1 впечатлениям. Все, о чем ему известно понаслышке, специально оговаривается или пропускается (например, рассказы о положении в Оренбургской губернии в главе «Пугачевщина», о разгроме Пугачева в главе «Арест»). Этим обусловлены разрывы в сюжете. «Я не был свидетелем всему, о чем остается мне уведомить читателя...» - так начинается рассказ о поездке Маши в Петербург. Гринев отделяет свои «свидетельства» от «предания», «молвы» и чужих мнений.

Пушкин виртуозно использует особенность любого мемуарного повествования: дистанцию, возникающую между мемуаристом и объектом его воспоминаний. В записках Гринева в центре внимания сам семнадцатилетний юноша и Гринев - пятидесятилетний автор записок. Между ними есть важное различие. Юный Гринев вбирает в себя многообразные впечатления, меняется под влиянием обстоятельств, его характер развивается. Гринев-мемуарист - человек, проживший жизнь. Его убеждения и оценки людей проверены временем. Он может взглянуть на все, что с ним произошло в юности (в «мой век»), с высоты своего житейского опыта и нравов новой эпохи. Про­стодушие молодого Гринева и мудрость Гринева-мемуариста дополняют друг друга. Но самое главное - именно Гриневу-мемуаристу открывается значение того, что он пережил во время бунта. Обратите внимание на временные рамки его записок. Только часть «сюжета» его жизни стала сюжетом записок. Первые главы (с первой по пятую) - увертюра к рассказу о пугачевщине. Самое памятное в его жизни - бунт и Пугачев. Записки Гринева прерываются, когда заканчивается рассказ о «неожиданных происшествиях», повлиявших на всю его жизнь.

Жизнеописание Гринева является основой хроникального сюжета романа. Формирование личности молодого дворянина - это непрерывная цепь испытаний его чести и человеческой порядочности. Уехав из дома, он то и дело попадает в ситуации нравственного выбора. Сначала они ничем не отличаются от тех, что бывают в жизни каждого человека.

Он абсолютно не готов к жизни и должен полагаться только на нравственное чувство. Мемуарист иронически смотрит на свое детство и семейное воспитание, представляя себя недале­ким Митрофанушкой, самонадеянным дворянским недорослем. Самоирония - это взгляд опытного человека, который понял, что семья не смогла дать ему главного: знания жизни и людей. Наставлением сурового отца, полученным перед отъездом, и ограничился его жизненный опыт.

Нравственный потенциал героя раскрылся во время бунта. Уже в день взятия Белогорской крепости ему несколько раз пришлось выбирать между честью и бесчестием, а фактически между жизнью и смертью.

Но самое главное нравственное испытание оказалось впереди. В Оренбурге, получив письмо Маши, Гринев должен был сделать решающий выбор: солдатский долг требовал подчинить­ся решению генерала, остаться в осажденном городе - долг чести требовал откликнуться на отчаянный призыв Маши: «Вы один у меня покровитель; заступитесь за меня бедную». Гринев-человек победил Гринева-солдата, присягнувшего императрице, - он решился уехать из Оренбурга, а затем воспользоваться помощью Пугачева.

Честь Гринев понимает как человеческое достоинство, сплав совести и внутреннего убеждения человека в своей правоте. Такое же «человеческое измерение» чести и долга мы видим у его отца, который, узнав о мнимой измене сына, говорит о пращуре, умершем за то, что «почитал святынею своей совес­ти». Стремлением не запятнать честь Маши был продиктован отказ Гринева назвать ее во время следствия (сама мысль впутать имя ее между гнусными наветами «злодеев» показалась ему «ужасной»). Из всех испытаний Гринев вышел с честью, сохранив в себе достоинство человека.

Честь стала в романе Пушкина мерой человечности и порядочности всех героев. Отношение к чести и долгу развело Гринева и Швабрина. Искренность, открытость и честность Гринева привлекли к нему Пугачева.

Пушкин поставил в романе один из самых сложных вопросов - вопрос о зависимости жизни людей от хода истории. До шестой главы жизнь Гринева - это жизнь частного человека, текущая вне истории. Лишь отдаленные отголоски страшной исторической бури доходят до него (сведения о возмущениях казаков и «полудиких народов»). Вне истории живут и все другие герои романа. Это обычные люди, для которых воинская служба - «привычное дело».

Символическим предвестием грозных исторических событий стали буран и страшный сон, увиденный Гриневым (глава «Вожатый»). Во время пугачевщины обнаружился тайный смысл происшедшего в этой главе.

История - неподвластная людям, враждебная им сила, соизмеримая с судьбой, - разрушила быт, казавшийся незыблемым, втянула Гринева и всех обитателей Белогорской крепости в свой водоворот. Она подвергла героев романа суровым испытаниям, проверяя их волю, мужество, верность долгу и чести, человечность. Во время бунта гибнут родители Маши, пугачевцы сеют смерть и разрушения. Однако для влюбленных Гринева и Маши, которые уже не надеялись соединиться, именно исторические события становятся благом. Счастливая развязка их взаимоотношений позволила Пушкину выявить взаимодействие человеческого, частного, и всеобщего, исторического. Пушкин показал в романе темный и светлый лики истории. Она может погубить человека, но может дать его душе «сильное и благое потрясение». В исторических испытаниях в человеке проявляются скрытые волевые качества Маши Мироновой, подлость и низость делают законченным негодяем Швабрина. История дает шанс спастись даже в сложных испытаниях тем, кто честен, человечен и милосерден.

История как бы вывела Пугачева из-под своих таинственных покровов, сделав символической фигурой, жуткой в своей реальности и одновременно волшебной, почти сказочной. Про­тотип пушкинского Пугачева - реальное историческое лицо, самозванец, глава восставших. Историчность Пугачева закреплена в романе казенным приказом о его поимке («Пугачевщина»), подлинными историческими фактами, которые упомянуты Гриневым.

Но Пугачев в пушкинском романе не тождествен своему историческому прототипу. Образ Пугачева - сложный сплав исторических, реально-бытовых, символических и фольклорных элементов, это образ-символ, развертывающийся, как и любой символический образ, в нескольких, порой взаимоисключающих, смысловых плоскостях. Пугачев - персонаж романа, участник сюжетного действия. Он увиден глазами Гринева. Как персонаж он появляется только тогда, когда его жизнь пересекается с жизнью мемуариста. Облик Пугачева физически конкретен, рассказчику вполне ясен и его социальный статус: он казак, «бродяга», главарь «шайки разбойников».

Несмотря на свою «реалистичность», Пугачев резко отличается от других героев. С его появлением в романе возникает тревожная, загадочная атмосфера. И в главе «Вожатый», и во время бунта перед нами человек, внешность которого выразительна, но обманчива. Внутреннее, скрытое кажется в нем значительнее и таинственнее того, что доступно взгляду Гринева. Человеческий облик Пугачева сложен и противоречив. В нем уживаются жестокость и великодушие, лукавство и прямота, желание подчинить человека и готовность ему помочь. Пугачев может грозно хмуриться, напускать на себя «важный вид» и улыбаться, добродушно подмигивать.

Пугачев непредсказуем — это человек-стихия. Важнейший принцип создания образа Пугачева - превращение, метаморфоза. Он постоянно перевоплощается, как бы ускользая от однозначных определений. Двойственно уже само его положение как человека-«оборотня»: он казак - человек, имеющий подлинное имя, и самозванец, присвоивший чужое - имя покойного Петра III (имя для Пугачева - главный атрибут власти). В сюжете романа из «бродяги» он превращается в «великого государя». В нем проступают то черты плутоватого казака, то мудрость народного вождя и полководца. В некоторых эпизодах (главы «Незваный гость», «Мятежная слобода», «Сирота») метаморфозы следуют одна за другой: властный и грозный «государь» оборачивается искренним и милосердным спасителем «его благородия» и «красной девицы»; нетерпеливый и скорый на расправу человек - рассудительным и примиряющим (глава «Мятежная слобода»). Мотив превращения пришел в роман из фольклора (мифа и волшебной сказки).

Пугачев говорит о вариантах развития своей судьбы: о походе на Москву («Дай срок, то ли еще будет, как пойду на Москву»), о возможном триумфе («Авось и удастся! Гришка Отрепьев ведь поцарствовал же над Москвою»). Довольный своими военными победами, он предполагает даже «потягаться» с самим прусским королем Фридрихом. Но ни один из этих вариантов судьбы не осуществился.

Пугачев - фигура трагическая. Власть его кажется безграничной, но он осознает трагизм своей судьбы — это подчеркнуто и в любимой песне Пугачева, и в рассказанной им кал­мыцкой сказке. Как и всякий трагический герой, Пугачев предстает в героическом ореоле. Милуя своих противников, он гордо отвергает совет Гринева - «прибегнуть к милосердию государыни». Им движет не чувство непомерной вины, а уверенность в несокрушимой правоте. Он хозяин своей судьбы и не может принять то, что щедро дает другим людям. Милосердие для него - унизительная милостыня.

Гринев пытается понять роль Пугачева в своей судьбе, в судьбе Маши. Заячий тулупчик и общеизвестное «долг платежом красен» - слишком простое объяснение всего происшед­шего (долг был оплачен, даже с лихвой: Пугачев прислал Гриневу овчинный тулуп, коня и полтину денег). Мемуарист осознает, что этот человек почему-то выделил его из толпы, спас, помог, устроил его личное счастье («Не могу изъяснить то, что я чувствовал, расставаясь с этим ужасным человеком, извергом, злодеем для всех, кроме одного меня»). Немалую роль сыграло чувство человеческой близости, возникшее между ними  («Зачем не сказать истины? В эту минуту сильное сочувствие влекло меня к нему»). Но Гринев прозревает в их отношениях другой, высший смысл. Пугачев представляется ему человеком исключительным, посланным самой судьбой. Мысли о судьбе сопровождают каждый поворот сюжета, каждое изменение в жизни Гринева, связанное с Пугачевым. Как просвещенный человек, мемуарист не склонен верить в пророчества и чудеса. Но Пугачев для него - случай особенный, он - живое воплощение чуда. Пугачев возник из метели, едва не погубившей Гринева, из сна, в котором отец неожиданно предстал в облике вожатого.      

Образ Пугачева - центральный образ романа, хотя Пугачев и не является главным действующим лицом. С ним связаны размышления Пушкина об истории и судьбе, о соотношении частной жизни человека и жизни исторической. Фигура Пуга­чева соизмерима только с фигурой Петра I. Среди русских ис­торических деятелей своей эпохи Пушкин личности такого масштаба не находил.

---

Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 86; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!