Наставление постовым командирам 37 страница
Колонна ещё более предназначена к движению. В ней солдаты сразу «берут штык по-офицерски (т.е. опустив правую руку, держащую ружьё под приклад). Пехоте и кавалерии Суворов рекомендовал выдвигаться для атаки, особенно в узких местах, колоннами взводов, полудивизионов, батальонов и эскадронов. Так сразу можно было атаковать «неприятельские иррегулярные толпы», которые «идут слепо вперёд на картечь».
В регулярном сражении колонны можно спешно развернуть в линию без интервалов, «дабы каким интервалом неприятель не воспользовался». Или сформировать каре и свести их в 2 линии с интервалами, в шахматном порядке, как лучше всего против турок (согласно схемам к сражению при Рымнике). Полевые укрепления берутся штыками в каре, крепости – «колоннами на штыках».
Атаки должны быть максимально эффективными не только с точки зрения силы удара, но и с учетом слабости противника: «На неприятеля начинать атаку всегда со слабой его стороны!» – Требовал Суворов. Целью атаки должно быть уничтожение главных сил неприятеля. У поляков сильнейшей была кавалерия; в ней они традиционно видели господский род войск. Поэтому «главное правило: неприятельская кавалерия сбита, пехота его пропала». Против польской кавалерии, стоявшей обычно на флангах, следовало использовать сильный кавалерийский фланг (слабый же замкнуть в каре пехоты).
На требования Суворова к регулярной кавалерии историки обращали мало внимания, ошибочно считая её неким приложением к «царице полей» пехоте. Но генерал-аншеф полагал именно регулярную конницу, которая играла видную роль на полях прошедших войн, всё пробивающим тараном. Его требования к конной атаке сомкнутым строем, в одну линию, стремительным карьером, были чрезвычайно высоки.
|
|
|
«Наша кавалерия, – приказывал Суворов, – когда опровергнет неприятельскую и встретит позади её линию пехоты, без малейшей остановки должна её прорубить», даже если за ней стоит третья неприятельская линия! «Когда, проколов неприятельскую линию пехоты, повстречались со скачущей на неё неприятельской конницей, то всю её так же поспешно атаковать и прокалывать! Так делать и с иными линиями».
При атаке русской пехоты на польскую, увидав, что за ней в резерве есть конница, русская кавалерия должна, на всём скаку проскакав через свою пехоту, «сколько успеет в карьере кончить неприятельской пехоты» и «врубиться в неприятельскую конницу». Кавалерия должна «проворно на карьере» прорубать даже густую толпу неприятелей и, не теряя темпа, «построив свою линию», срубать всё в тылу врага.
Такое кажется фантастикой сегодня, и казалось сказкой современникам полководца. Он сам в диспозиции ко второму поиску на Туртукай писал, что в 6-рядную колонну русской пехоты ни одна конница врубиться не сможет – лошади не пойдут. Считалось, что кавалерия просто не может пробить плотный пехотный строй, не разбитый артиллерией, даже в 2-3 шеренги, как в линиях и каре. При Бородино и Ватерлоо огромная масса тяжелой кавалерии Наполеона так и не сумела прорвать каре русской гвардии и англичан. У Суворова эскадроны, обученные еще в мирное время по его уникальной методике, должны были «прокалывать» всё!
|
|
|
Генерал-аншеф требовал, чтобы на учениях «кавалерия, приученная к крестной рубке (на обе стороны. – А.Б.), проезжала насквозь на саблях другую линию кавалерии, или спешенной, или пехоты, под пальбой этих последних, дабы кони приучены были к огню и дыму, как и к блеску холодного оружия, а седок к стремени и поводьям». Он не шутил, требуя от своей регулярной кавалерии действовать всюду, как всесокрушающий таран.
Кавалерия брала батареи и незамкнутые с тыла полевые укрепления. Только там, где кони действительно не могли пройти, на штурм укреплений шла пехота в штыки. Конница добивала неприятеля, организуя преследование так, чтобы он ни в коем случае не мог отдышаться и построиться вновь, сделав первое его побиение напрасным. Пехота должна была как можно скорее, не теряя строя, следовать за кавалерией, чтобы при необходимости поддержать её.
|
|
|
Даже иррегулярные казаки, появившись у неприятеля в тылу, могли вызвать у него «большое замешательство». Именно лихой атакой с тыла следовало брать защищённые пушками мосты, плотины, тесные выходы из леса или ущелья. Вообще «всякое дефиле, ограждённое пушками», следовало «атаковать в крайности, а лучше обходить и отрезать», не теряя темпа наступления. Неприятеля, оказавшегося в тылу у русских, следовало не опасаться, а быстро разбить частью резерва или второй линии, сообразно его силам.
Темп наступления был ограничен только необходимостью максимального сбережения жизней солдат. Атаковать неприятеля, даже занявшего в малом числе неукреплённую деревню, Суворов приказывал неожиданно, на рассвете или ночью, в идеале предварительно окружив. Впрочем, «сюрприз – нечаянное нападение – … у искусного военачальника бывает днём».
Помимо частых строевых упражнений пехоты и конницы, приказ обязывал учиться экономить заряды, чтобы сохранять имевшиеся в подсумке боеприпасы (100 зарядов) на три дня и в атаке всегда иметь пулю в стволе. Суворов вовсе не запрещал стрелять, как поверхностно толкуют его указания историки. Он, как и на войнах с турками, требовал целиться и попадать.
|
|
|
«Исправная стрельба в мишень, – гласит отданный в Польше приказ,– великой важности: умножает гибель неприятеля и отвращает в действии лишнюю трату патронам. Здесь коннице лучше стрелять на скаку»! – Действие, требующей от всадников хорошей тренировки.
«Приказ сей да будет читан всем нижним чинам!» – передал в войска генерал-поручик Павел Сергеевич Потемкин, прекрасный военный, верный помощник Суворова при взятии Измаила и спасении Польши. «Правила на всякое приуготовление и на случай сражения от его сиятельства господина главнокомандующего предписаны. Должно их затвердить всем господам штаб и обер-офицерам и внушить нижним чинам и рядовым, чтоб каждый знал твёрдо ему предписанное».
Так, прямо на марше, из разрозненных отрядов, батальонов, эскадронов и полков формировались непобедимые «чудо-богатыри». Они учились на ходу, с примкнутыми штыками и повешенными через плечо подсумками с патронами. «Легко в ученье – тяжело в походе,– гласил приказ, – тяжело в ученье – легко в походе».
От себя Потёмкин раскрыл один пункт приказа – о достойном поведении солдат в чужой стране. Суворов писал: «В поражениях сдающимся в плен давать пощаду. Во всех селениях вообще, где неприятель обороняться будет, естественно должно его кончить в домах и строениях. Крайне остерегаться и от малейшего грабежа, который в операциях есть наивреднейший! Иное дело – штурм крепости. Там, по овладении, с разрешения, сколько-то времени законная добыча, подобно тому, что до неприятельского лагеря, по его овладении».
Павел Сергеевич счёл, что в стране, где одни встречают русских хлебом-солью, а другие в них стреляют, надо донести до солдат эту мысль яснее.
«Строжайше рекомендую всем господам полковым и батальонным начальникам внушить и толковать нижним чинам и рядовым, – написал он, – чтобы нигде при переходе местечек, деревень и корчем ни малейшего разорения не делать. К продовольствию войск съестное будет взято по учреждению. И если выше сего сказано, чтоб мстительно наказывать военных поляков и вооружённых обывателей, то напротив того, пребывающих спокойно щадить и нимало не обидеть, чтобы не ожесточить сердца народа и притом не заслужить порочного названия грабителей».
Спаситель Варшавы
«Бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски!»
К сражению 6 сентября 1794 г. с 16-тысячным корпусом генерала Сераковского Суворов имел уже около 13-ти тысяч солдат, включая обозных и кашеваров. «Сей мятежнический корпус, – отметил Александр Васильевич уважительно, – состоял из лучших их войск, знатной части старых коронной гвардии и иных полков, исправно обученных», при 28 пушках.[330]
Сераковский умело расположил войска, имея за спиной каменный Крупчицкий монастырь, на флангах – лесистые возвышенности, а перед фронтом – прикрытую пятью батареями топь. Суворов атаковал под шквалом картечи через болото: час длился этот убийственный переход. Но, с полководцем в первых рядах, солдаты прошли сквозь огонь, ударили в штыки, с флангов налетела обошедшая поляков конница.
Тем не менее, Сераковский сумел выдержать десятичасовое сражение и спасти часть своего корпуса. Только через два дня, под Брестом, Суворов настиг и в труднейшей местности наголову разбил вызывающего восхищение противника. Сераковский и его товарищ Понятовский, потеряв войско, знамёна и 28 пушек, ушли с 4 офицерами и не более 70 здоровыми солдатами. «Помогать раненым полякам»! – приказал Суворов на скаку, спеша догнать и разбить ещё не сложившие оружие части повстанцев. «Следующие два дня,– отметил он в рапорте, – пехота и казаки стреляли и кололи не сдающихся, скрытых в лесах и топких местах».
Сдавшихся и обещавших «жить в своих домах спокойно» Суворов отпускал. Разбив ещё один корпус повстанцев, полководец 6 октября объединил под своим командованием уже 25 тысяч солдат и поспешил спасать Варшаву, не дожидаясь ни пруссаков, ни австрийцев. «К содействиям на пруссаков надежды нет, – писал он командующему в Польше Репнину, – австрийцы малосильны» (Д III. 402).
Суворову предстояло повторить в Польше подвиг штурма Измаила. Польские отряды со всей страны сбегались к столице, намереваясь дать здесь решительный бой. Александр Васильевич получил от Румянцева право командовать войсками в Польше, но официально командующим был назначен Репнин. Приказы Суворова выполнялись плохо, а ему, памятуя недавние подвиги поляков, приходилось ещё и тщательно охранять свои тылы.
Тем не менее, уже 15 октября он был под Варшавой, разгромив 5020 мятежников при селе Кобылка. Несмотря на помощь из Варшавы, с 5-часового сражения в лесу противник не ушёл: «неприятель весь погиб или взят в плен». Русским досталось знамя и 9 пушек. В плен было взято 850 поляков, в том числе 6 штаб и 44 обер-офицера (Д III. 400, 404).
Мощно укрепленное предместье Варшавы Прагу обороняла 26 тысячная армия, «почти все регулярные». С вооружёнными обывателями число мятежников достигало 30 тысяч[331]. На трёх линиях укреплений они расположили 104 пушки, в том числе много крупнокалиберных. Суворов, присоединив к своему корпусу под командой Потёмкина корпуса Ферзена и старого товарища Дерфельдена, смог собрать при 86 полевых орудиях, как подсчитали историки, 28–30 тысяч солдат, в их числе 12 тысяч кавалерии.
Однако так ли это? Всю польскую кампанию Александр Васильевич действовал чрезвычайно осмотрительно. Прага была укреплена прекрасно, как показала визуальная разведка, проведённая им с генералами и штаб-офицерами 18 октября (при этом 1 человек его свиты был убит и 2 ранены. – Д. III. 402, 403). Вокруг русских войск, стянутых Суворовым к Праге с окрестных воеводств, продолжался мятеж. Жители Варшавы поддерживали бунтовщиков, собранных на восточном берегу Вислы в Праге, только продовольствием, но при малейшей неудаче русских могли умножить их ряды многократно.
Александр Васильевич не указывал в рапортах численность своих войск, но детально перечислил состав 8 колонн, участвовавших в штурме, и их резервов. Это 37 батальонов и 2 полка пехоты: в сумме 41 батальон, в среднем по 850 (штатно 1 тысяча) солдат и офицеров, т.е. уже 34850 бойцов (с учётом солдат и сержантов полкового хозяйства 41 тысяча). Плюс 70 эскадронов регулярной кавалерии, в среднем 120–150 человек, всего 8400–10500 клинков. И ровно 2680 казаков. Получается 45930–48030 (штатно 52080–54180) человек, не считая массы волонтёров, приехавших к Суворову из разных мест (даже из Петербурга), и полагая артиллеристов включёнными в численный состав полков.
13 эскадронов Кинбурнских и Смоленских драгун (1560–1950 палашей и карабинов), согласно рапорту Суворова, были спешены. К ним следует присоединить 9 эскадронов Переяславских и Елисаветградских конных егерей, успешно сражавшихся и в пешем строю (1080–1350). Значит, Суворов задействовал в решительном штурме Пражских укреплений до 35 (41) тысяч пехоты при поддержке до 3300 спешенных конников с карабинами, не считая кавалерии, которая, согласно диспозиции, должны была ворваться на улицы, когда пехота откроет ей ворота.
Штатная численность строевых бойцов полка (с артиллеристами) превышала 1,5 тысячи человек, а на практике редко достигала этой численности. Общее число суворовских солдат могло быть на несколько тысяч человек меньше. Но в документах польской кампании Александр Васильевич не отмечал значительной некомплектности подразделений. Снижать численность его войск с 46–48 тысяч до 30-ти нет оснований. Львиную их долю, штатно 38 тысяч, реально (строевых) около 35 тысяч, он устремил на штурм Праги, обеспечив наступающим не только качественное, но и численное превосходство. «Польша требовала массированного удара»,– вспоминал он в 1800 г., незадолго до смерти (П 684. С. 386).
Целую неделю солдаты учились работать со штурмовыми орудиями и лазать по широким, на двоих в ряд, лестницам, «как под Измаилом». Они прикрывали плетнями волчьи ямы, забрасывали ров фашинами, приставляли лестницы к деревьям и т.п. Особую тренировку «стрелять по головам», прикрывая штурмующих от вражеского огня, проходили егеря (Д III. 398). Впрочем, стрельбе в скрытого противника егеря у Суворова учились, согласно цитированному приказу, с самого начала кампании.
В двух диспозициях на штурм, объявленных каждому солдату, Александр Васильевич учёл опыт взятия Измаила (Д III. 405, 406). Впереди шли добровольцы-«охотники», с ними рабочие со штурмовыми приспособлениями. С одной стороны колонны двигались сапёры с шанцевым инструментом, с другой – меткие стрелки. Вооружены были все: «у рабочих ружья через плечо на погонном ремне». До команды «Ура!» все должны были идти молча, без выстрела. «Подошли ко рву, – ни секунды не медля, бросай в него фашинник, опускайся в него и ставь к валу лестницы! Охотники, стреляй врага по головам! Шибко, скоро, пара за парой лезь! Коротка лестница? – Штык в вал, лезь по нему, другой, третий. Товарищ товарища обороняй! Став на вал, опрокидывай штыком неприятеля – и мгновенно стройся за валом».
Полководец не сомневался в победе. Но хотел во что бы то ни стало спасти от разрушения столицу Польши и избавить от ужасов войны её жителей. Потому, помимо указаний на победительный штурм, диспозиция требовала «стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать; с бабами не воевать; малолеток не трогать!»
В дополнение к главной диспозиции, Александр Васильевич приказал солдатам выучить польские слова: «згода» (мир, сдавайся) и «отручь бронь» (положи оружие). «Которые положат оружие – тех отделить: вольность, паспорта! Которые же нет – … бить, кончать в час! … Строго напоминаю: операцию вести быстро, удар холодным оружием, догонять, бить … принуждать к сдаче. Дотоле не отдыхать, пока все мятежники взяты не будут».
Войска сбили вражеские пикеты и придвинулись к крепости 22 октября. В тот же день генералы ещё раз обозрели укрепления мятежников, а в ночь были построены три батареи по 16, 22 и 48 орудий. «Батареи были построены только для того, чтобы отвлечь неприятеля от ожидания приступа». На рассвете 23-го все батареи открыли огонь, «на который мятежники отвечали живо, но с весьма малым для нас уроном». Под гром пушек генералы распределили войска по штурмовым колоннам. В 3 часа пополуночи 24 октября они выступили из лагерей. Перед рассветом, в 5 утра, была пущена сигнальная ракета. Штурм начался.
В отличие от штурма Измаила, колонны наносили удар в разное время. Одна выступила гораздо раньше других, чтобы обойти Прагу и атаковать её с нижнего течения Вислы, через лес и протоку. Четыре колонны ударили сразу, по ракете, а ещё две взяли паузу, дожидаясь, когда первые прорвут передовые укрепления и мятежники стянут силы к ним.
Польская оборона была хорошо продумана. Подходы к каждой из трёх линий защиты были закрыты волчьими ямами и рвами. Огонь с валов и бастионов многократно перекрывался. Однако замедлить стремительное наступление русских солдат не могло ничто. Вражеские валы были преодолены, батареи одна за другой были захвачены.
Польская кавалерия была готова к контрударам. Но русские принимали её на штыки, не замедляя наступления. Два эскадрона Киевского конно-егерского полка, «перескакав через ров» (!), добили конницу мятежников. Драгуны спешивались, но основная часть кавалерии пролетела укрепления на полном скаку: резервы пехоты в нескольких местах разрыли валы и засыпали рвы. По открытой дороге в город вошла артиллерия.
Суворов ставил задачу первым делом прорваться через набитую мятежниками Прагу и захватить мост через Вислу, чтобы бой не перекинулся в Варшаву. Перед штурмом он был болен от опасений за город. Напрасно! Русские солдаты всего за три часа прошли сквозь огонь и неодолимые преграды, взяли мост, разоружили мятежников и спасли столицу Польши.
Спасти удалось и немалую часть засевших в Праге мятежников. Из 30 тысяч около 12 тысяч было убито, более 10 тысяч попало в плен, 2 тысячи конных ускакали врассыпную, остальные разбежались по домам. Русские потеряли до 300 человек убитыми и до 500 ранеными. Уже к 27 октября Суворов рассортировал пленных. 3 генерала, до 500 штаб и обер-офицеров и до 4 тысяч регулярных рядовых он отправил к Румянцеву в Киев, вместе со 101 трофейной пушкой. Более 6 тысяч польских ополченцев и вооружённых обывателей Александр Васильевич отпустил по домам, равно как 313 освобождённых им из плена пруссаков и 63 австрийцев (Д III. 408а, 414).
Равный доблестью величайшим в истории полководцам, Суворов всех превзошел милосердием. Доброта его, к слову сказать, была не понята в то время в Петербурге и не оценена поляками впоследствии. Варшавскому магистрату он предложил не капитулировать, а «дружески условиться» о мире – и полностью отказался от контрибуции. «Обыватели в их особах и имениях ничем повреждены и оскорблены не будут»! – твёрдо обещал Александр Васильевич. Всем польским воинам была дарована свобода с сохранением у офицеров оружия.
Магистрат, просивший русских скорее вступить в город, от имени горожан поднес Суворову табакерку с лаврами из бриллиантов и надписью: «Варшава своему избавителю». «На самом берегу, при переходе моста», – рапортовал Суворов Румянцеву, магистрат и всё мещанство, выйдя на встречу победителям с хлебом и солью, поднесли городские ключи. Берег, улицы, площади все были усыпаны народом, повсюду кричали: «Виват Екатерина!». Магистрат вернул Суворову до 1400 томившихся в польском плену русских, военных и чиновников. Восставшие возвращались в столицу «целыми бригадами, батальонами, эскадронами и ротами, слагая оружие».[332]
Суворов с огромным облегчением подчеркивал, что операция завершилась «без кровопролития»[333]. Вся его кампания, из которой он исключал 29 дней ожидания войск и приказов в Бресте, длилась 44 дня (Д III. 425).
«Виват, великая Екатерина! – Рапортовал Суворов Румянцеву 8 ноября 1794 г. Всё кончено, сиятельнейший граф! Польша обезоружена» (Д III. 427).
13 ноября он представил Румянцеву «Окончательный журнал» действий по разоружению Польши. «Огромное ополчение польских войск и всего народа возмутившегося силы низложены до конца. – Гордо писал Суворов. – Сия дерзновенная рать, противоборствовавшая целое лето с шумом важности, ныне победоносными ее императорского величества войсками, мне вверенными, разрушена, обезоружена, обращена в ничто. Блистательное взятие Праги и истребление тут при штурме и на баталии знатнейших мятежников армии потрясло до основания все их силы. Покорение Варшавы привело их в состояние невозможности противиться победителям. Неутомимая погоня вслед за ними отправленных войск довершила последнее их уничтожение!».
После взятия Варшавы, согласно рапорту Суворова, в Польше оставалось 30 тысяч мятежников. 4 ноября их было уже 20 тысяч. А через 9 дней энергичными действиями суворовских войск все они были «развеяны» или сложили оружие перед победителями. Солдаты и офицеры были сразу отпущены по домам. Военачальники, давшие обещание не воевать против России, могли остаться в Польше или получить паспорта на выезд за границу.
Дата добавления: 2022-01-22; просмотров: 13; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!