Невроз и психосоматические расстройства 2 страница
нарушений), мы должны увидеть, что все это есть смещенное поведение. Это фокус, точка, где мы обнаруживаем очевидный источник страдания: «Мой муж — жестокий человек. Все было бы по–другому, если бы он не пил и не бил меня». «Я была бы счастлива, если бы мне удалось стряхнуть эту проклятую головную боль». Ни одно из этих высказываний не соответствует действительности. От того, что исполнятся высказанные желания жизнь не станет другой, она не станет лучше. Оба поведения вписываются в стиль жизни заинтересованных индивидов. Это поведение отлично служит поставленной перед ним цели — избавить от первичной боли.
Так как симптомы позволяют избавляться от первичной боли, то их можно считать элементами защитной системы. Причина того, что значимые симптомы при проведении первичной психотерапии исчезают в самую последнюю очередь, заключается в том, что защитные системы, которые устанавливаются, как некое единое целое после переживания главной первичной сцены, работают по принципу «все или ничего». Когда в подсознании пациента остается хотя бы часть той боли, какую ему предстоит ощутить — пусть даже это происходит на заключительной стадии первичной терапии — этот пациент часто с преувеличенной силой снова испытывает те симптомы, с которыми он явился к психотерапевту. Наконец, когда пациент почувствует, причем в полной мере, что заставило расщепиться его сознание, то вряд ли прежние симптомы когда‑либо возникнут снова. Если мы рассмотрим развитие событий в обратном порядке, то суть происходящего станет нам более понятной. Когда сознание маленького ребенка расщепляется во время переживания главной первичной сцены, неразрешенное напряжение находит выход — формируется симптом. Этот симптом начинает манипулировать чувством и разрешает конфликт нереальным путем. Таким образом лечение самого симптома сводится к лечение чего‑то мнимого, не существующего в действительности. Это бесконечный труд, погоня за собственной тенью, неважно, являются ли эти симптомы ментальными или физическими. Именно по этой причине так долго продолжается психоаналитическое лечение симптомов.
|
|
|
Понимание образования и формирования симптома можно облегчить, если познакомиться с исследованием Баркера и его сотрудников[13]. В предыдущих опытах они установили, что течение бронхиальной астмы, язвы желудка и артериальной гипертонии ухудшается на фоне бесед с больными, находящимися под действием амитал–натрия (амитал — это барбитурат, применяемый в качестве успокаивающего и снотворного средства). Во время опроса люди испытывали меньшую заторможенность, говорили свободно и вели себя менее зажато (так как нереальный фасад в какой‑то степени устранялся). В исследовании Баркера, по сути, был поставлен вопрос: почему человеку становится хуже (у него усугубляются симптомы физического страдания), когда его искренние реакции меньше подавлены? В продолжение исследования они изучали развитие эпилептических припадков на фоне действия амитала. При этом Баркер и сотрудники описали следующую картину[14]:
|
|
|
Больной, [у которого раньше наблюдались эпилептические припадки], сидел, полулежа в кресле с прикрепленными к коже головы электродами, с которых писали электрическую активность его мозга. Больной говорил, что у него была «трудная неделя», имея в виду ссоры с женой и матерью. Больной получил амитал натрия в дозе полутора гран с интервалами в одну минуту в течение трех минут. Релаксация, достигнутая в начале инъекиии, оказалась преходяшей. У больного стало нарастать напряжение. Когда его спросили: «Что случилось?», он ответил: «Моя м–м-мать». Он гримасничал, рычал и говорил о своей матери весьма отрывочно и бессвязно. Казалось, он попеременно испытывает то гнев, то боль. Замечания по поводу матери перемежались стонами «О!..». Когда его спросили: «Каким образом ваша мать раздражает вас?», он ответил: «Хотелось бы мне до нее добраться. Я 6–бы убил ее. Она плохая… она меня всегда бесила
|
|
|
и раздражала… все время… все время». Казалось, он едва сдерживает ярость: «Мать убила моего отца, — продолжал он. — Когда‑нибудь я убью ее. Она сводит меня с ума». Он сжал кулаки и прижал их ко лбу, не в силах ни сдерживать злобы, ни выражать ее (курсив мой). Внезапно глаза его утратили всякое выражение и он испустил короткий сдавленный вскрик. Потом его охватила генерализованная мышечная судорога: он стал совершенно ригидным, лицо исказила страшная гримаса; спина выгнулась дугой; он, скрестив руки, крепко прижал их к груди. Ноги были жестко выпрямлены. Эта тотальная мышечная ригидность сменилась некоординированными сокращениями разных групп мыши, как это бывает во время большого эпилептического припадка. Элек- троэниефалограмма, записанная в течение двух минут этого приступа, была также типичной для припадка. Гипнотическое переживание реакций на мать прервалось развитием эпилептического припадка (курсив снова мой).
Исследователи были искренне удивлены результатами исследования, так как амитал натрия в действительности обладает противосудорожными свойствами. Авторы пришли к выводу, что причиной припадка стал конфликт между неконтролируемой яростью и табу совести.
|
|
|
Я позволю себе и дальше процитировать некоторые отрывки из работы Баркера, так как это имеет отношения к концепциям первичной теории. «Все это находилось в согласии с формулировкой… судорожного припадка, данной Фрейдом. По его воззрениям, припадок снижает уровень разрядки с этажа осознанного действа до подсознательной бессмысленной нервно- мышечной активности».
Смысл того, что говорит этот ученый, на самом деле сводится к тому, что блокада чувств скопившимся напряжением разряжается, в конечном счете, эпилептическим припадком. Если бы он не описал эпилептический припадок, то я подумал бы, что речь идет о сеансе первичной терапии. Ясно, что одно блокированное чувство в жизни данного человека не может спровоцировать эпилептический припадок с большей вероятностью, нежели язву желудка, бронхиальную астму или заикание. Но когда в течение многих лет происходит подавление важ
ных чувств, то следует заключить, что происходит накопление напряжения, и степень этого напряжения, его сила, в конце концов, превышают возможность организма его выдерживать. В этом случае поражение коснется наиболее уязвимого органа или системы. У человека, предрасположенного к аллергии, накопленное напряжение может разрядиться бронхиальной астмой. Если же имеется склонность к мозговым нарушениям, то такая разрядка может проявиться эпилептическим припадком. Но что бы могло произойти, если бы такого пациента побудили «выкрикнуть» свое чувство? Я убежден, что выражение чувства вовне предупредило бы возникновение припадка (иллюзорного разрешения конфликта). В данном же случае блокада чувства привела к развитию тотальной нервно–мышечной активации.
Должно быть ясно, что выражение чувства этим больным один раз могло остановить только этот, конкретный припадок; этот человек все равно продолжал бы страдать эпилепсией, и если бы снова пережил стресс, то снова перенес бы приступ эпилептических судорог. Если же удалось бы убрать все подавленные чувства прошлого, то тогда можно было бы сказать, что этот человек страдает предрасположенностью к эпилепсии, но не самой эпилепсией. Это то же самое, что иметь предрасположенность к аллергии. Если такой больной не сталкивается с аллергеном, то он не страдает и аллергией.
Баркер продолжает:
Доктор Герберт С. Рипли и я проведи еше одно собеседование с другим больным. При индукции гипноза больной начал спонтанно переживать свои травмирующие воспоминания (что сопровождалось проявлениями агрессии, чувства вины и ощущением беспомощности), интенсивность которых регрессировала постепенно, по мере перехода от одного эпизода к другому. Было такое впечатление, что он развертывает перед нами, на наше обозрение, плотный комплекс связанных между собой и интенсивно эмоционально окрашенных воспоминаний о своих реальных переживаниях. Освобождающее переживание прошлых эпизодов, казалось, открывало то, что он в обычных ситуациях мог выразить только судорожными припадками.
Здесь Баркер почти слово в слово воспроизводит основные понятия первичной теории. Действительно, данный пациент пережил первичное состояние, индуцированное гипнозом, когда был устранен сознательный контроль поведения. Относительно данного случая Баркер утверждает, что переживание окрашенной сильными эмоциями ситуации из прошлого воспрепятствовало развитию эпилептического припадка. Или, наоборот, сильное, неразрешенное, невыраженное явно чувство из прошлого является причиной развития эпилептического припадка. Напряжение накапливается у многих людей, но у одних оно разряжается язвой желудка, а у других эпилептическими судорогами. Проблема заключается в самом напряжении, а не в форме его разрядки. Из описаний Баркера я могу заключить, что амитал и гипноз ослабляют нереальное защитное восприятие собственной личности, собственного «я». То, что приближается в этой ситуации к поверхности сознания — суть первичные чувства. Эстрадный гипнотизер может по–иному направить защиту и превратить погружаемого в гипнотический транс человека в кого‑то или что‑то другое, но Баркер сделал только одно — ослабил и снял защиту. Это лишнее доказательство в пользу того, как релаксация (отпуск, уход на пенсию, кратковременная и нетяжелая болезнь) угрожает некоторым невротикам, угрожает их физическому состоянию и самочувствию. Эти факты позволяют объяснить, почему невротики обычно не склонны расслабляться. Расслабиться для них означает испытать гнет первичного чувства или даже умереть.
В работе Баркера содержится и кое‑что еще. Присутствие симптомов обязательно для сохранения психофизической целостности индивида. Симптом разрешает конфликт. Устранить симптомы, не устранив причину, это то же самое, что оставить пациента наедине с ухудшением, вызванным накапливающимся напряжением.
Позже Баркер беседовал с десятилетним мальчиком, которого мать убедила всеми силами избегать участия в драках. Во время расспроса мальчику непрерывно снимали электроэнцефалограмму. «Что ты чувствовал, когда тебе приходилось подставлять другую щеку, то есть стать побитым, или приходилось
убегать? …Я не хотел, чтобы кто‑то подумал, что я трус, но маме стало бы плохо, и она заставила бы меня неловко себя чувствовать, если бы я подрался…» Баркер описал мальчику природу его напряжения, на что тот ответил: «Я не могу злиться на маму. Она моя мать, она меня родила!»
Электроэнцефалографическая кривая напряжения у этого пациента была похожа на ЭЭГ при малом эпилептическом припадке. Баркер заключает: «Без ЭЭГ было бы невозможно даже заподозрить наличие эпилептического компонента в этом, казалось бы ординарном, отрезке речи. Таким образом, можно считать установленной связь между всеми припадками эпилептической и не–эпилептической (выделено мною, А. Я.) природы. Блокированные чувства, короче говоря, могут — во всяком случае, судя по картине ЭЭГ — провоцировать судороги. Это означает, что в расстроенном состоянии мозг может страдать от судорог, даже если их нет явно у его обладателя. Эти мозговые судороги могут затем порождать невротическое поведение и симптомы, которые своими причинами не отличаются от эпилептических припадков (согласно воззрениям Баркера, даже скопление газов в кишечнике может быть эквивалентом судорожного припадка). Поскольку при множестве расстройств можно наблюдать судорожные мозговые бури, постольку правомерен вопрос — не является ли такой симптом как заикание, эквивалентом эпилепсии. Не есть ли заикание, в этом случае, эпилепсия рта?»
Баркер указывает, что блокированные речь и чувства, сопровождающие эту речь, создают напряжение, которое находит путь к головному мозгу. Исходя из этого, можно поинтересоваться и тем, какой эффект произведут годы подавления речи и чувств. В исследовании Баркера важно то, что если кто‑то будет рассматривать исключительно электроэнцефалограммы, то он непременно придет к выводу, что как симптомы эпилепсии, так, скажем и заикания, вызываются нарушением образования электрических волн в головном мозге. Взглянуть на это дело шире означает обнаружить, что эти нарушения мозговой электрической активности возникают из‑за накопления блокированных чувств. Надо всегда обращать пристальное внимание на то, чтобы не путать причину заболевания с тем, что мы
измеряем. Так, если в крови и в моче больного шизофренией обнаруживаются какие‑то отклонения, то из этого вовсе не следует, что эти изменения являются причиной возникновения шизофрении.
Что особо подчеркивает Баркер в своей превосходной работе — это то, что во многих случаях девиантное поведение у разных больных коррелируете нарушением нормальной функции головного мозга, и что и то и другое — то есть, поведение и нарушение функций могут быть следствием блокированного чувства и вызванного этой блокадой нарастания напряжения. Это обстоятельство нагружает мозг «бременем» (термин Баркера), и эта нагрузка оказывается слишком велика для того, чтобы мозг мог функционировать гладко. В терминах первичной теории это означает, что функции мозга сдают, если мы, в своей жизни сталкиваемся с тем, что не можем интегрировать и усвоить в один момент, соответствующий первичной сцене. Это означает всего лишь то, что если мы не можем оставаться самими собой в какой‑то ситуации, то эта ситуация для нас просто никогда не заканчивается. Ситуация интерио- ризируется (то есть, уходит внутрь) в форме напряжения, которое находит путь к мозгу, где и нарушает его нормальные функции, разобщая их. Это может проявиться смутным нечетким мышлением, заиканием или эпилепсией. Или, в лучшем случае, случайным поведением, как например, бесцельным хождением.
Невротический синдром является идиосинкразическим разрешением внутренней борьбы пациента. И в этом смысле, стиль — это человек. Таким образом, ни один симптом не может иметь универсального значения. Так скрежетание зубами может иметь миллион значений. Для одной больного это означало «держаться за дорогую жизнь зубами», как она сама это объясняла. Для другого такой же скрежет означал ярость, которую было невозможно проявить открыто. Но для каждого больного его симптом имеет одно и только одно значение — то значение, какое симптом имеет для него одного. Поэтому мы не можем сказать, что существует тип больных, которые скрежещут зубами, и что те, кто это делает суть пассивно–зависимые, агрессивные и скрытые какие‑то или скрытые какие–нибудь
другие. Нету нас и никаких универсальных определений: только сам больной может сказать, что означает его симптом.
Существуют невротические симптомы, которые не мыслятся, например, как жалоба на малый рост. Обычно больные не ходят к психологам с жалобами на низкий рост. Но, проводя у таких больных терапию, мы узнаем, что развитие больного было заторможено не только в умственном плане, но также и в физическом. Мы видим, что на фоне проведения психотерапии больной вырос, и отсюда можем сделать заключение, что его низкоросл ость действительно была симптомом идиосинкразического разрешения внутренних противоречий, которые всю жизнь его мучили.
За прошедшие два года, я не помню случая, чтобы хоть у одного больного, прошедшего курс первичной психотерапии, вернулся его симптом, чего я не могу сказать о тех больных, которых я лечил будучи традиционным психотерапевтом. Почему? Потому что симптомы, по моему убеждению и оценке, зависят от напряжения. Симптомы не возвращаются, потому что отсутствует первичная боль, производящая напряжение. Нет пропасти, которая разъединяет тело и сознание. Короче говоря, нет ничего, что лежало бы под спудом, оказывая давление на организм.
Я мог бы составить бесконечный список симптомов, которые мне удалось устранить с помощью первичной терапии — от менструальных судорог до бронхиальной астмы. Но это было бы похоже на пропаганду первичной терапии как своего рода панацеи, что могло бы подорвать доверие к моему о ней рассказу. «Вот если бы вы рассказали мне о каких‑то своих неудачах, о каких‑то симптомах, которые невозможно убрать, — сказал мне один коллега, — то я смог бы с большим доверием отнестись к вашим поразительным заявлениям». Но дело в том, что первичная терапия, на самом деле, и должна убирать все без исключения симптомы, иначе было бы неверным исходное утверждение о том, что симптомы являются следствием первичной боли.
Вероятно, больной, прошедший курс первичной терапии, не страдающий от симптомов и напряжения, может казаться
каким‑то суперменом. Но в действительности суперменом стремится стать именно невротик — съедая в два раза больше еды, чем нужно, работая в два раза больше, чем может и употребляя удвоенную энергию для того, чтобы стать вдвойне несчастным.
Обсуждение
У каждого человека своя правда. Для невротика такая правда — это его первичная боль. Ложь разума и сознания сильно вредит его телу. Несмотря на то, что сознание невротика твердит, что все в порядке и тревожиться не о чем, организм подсознательно с тем же упорством говорит невротику горькую правду.
По мере того, как идет время, мы меняем множество своих убеждений относительно того, что значит норма и патология. Одна больная, по профессии медицинская сестра, регулярно измеряла давление и считала пульс у больных в своей группе и обнаружила, что эти показатели ниже, чем в среднем у людей. Некоторые больные отметили у себя снижение температуры по утрам. Некоторые утверждали, что она у них вообще не поднимается выше 35,5 градуса. Вообще, пациенты, прошедшие курс первичной терапии, как правило, пользуются отменным здоровьем, и я могу приписать это их состояние только лишь отсутствию хронического напряжения.
Если невротик не становится жертвой болезни, возникшей вследствие хронического напряжения, то может стать рабом привычек, облегчающих напряжение. .Курение, переедание, транквилизаторы, алкоголь — все это берет с пациента немалую мзду. Но, несмотря на помощь этих привычек, многие невротики продолжают страдать от психосоматических заболеваний. Организм невротика напоминает сосуд, до краев наполненный симптомами. Прежде нашей задачей было затолкать симптомы обратно в сосуд так, чтобы они не могли выплескиваться оттуда и литься через край. Но теперь нам должно быть ясно, что надо опустошить сосуд высокого напряжения, если
мы хотим искоренить и уничтожить симптомы. Мы сможем сделать это только в том случае, если поймем, что невротическое напряжение — это отнюдь не норма, и что ему не место в здоровом организме. Симптомы являются следствием активности организма, направленной против своего собственного «я». Устойчивое физическое и ментальное здоровье требует устранения этого давления.
11
Что значит быть нормальным
Цель первичной психотерапии заключается в том, чтобы сделать больного индивида реальным. Нормальные, душевно здоровые люди реальны по определению. Люди, прошедшие курс первичной терапии, становятся реальными благодаря психотерапии. Тем не менее, в их сознании остаются рубцы. В течение жизни они получили множество душевных ран, и память о них невозможно навсегда изгладить из их памяти; эту память можно только рассеять так, чтобы у нее не осталось силы заставлять невротика совершать символические действия. При такой невротической депривации, очевидно, что человек, прошедший первичную терапию, не может, тем не менее, считаться полностью законченной человеческой личностью. Будучи невротиком, такой пациент может лишь бороться, и в борьбе прокладывать путь к завершенности. Пройденное лечение освобождает его и делает способным удовлетворять свои реальные потребности.
Дата добавления: 2018-02-18; просмотров: 299; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!