Байронический (готический) герой
De Severo Snape Северус Снейп, или спасение недоброго героя … probably the bravest man I ever knew. Harry Potter Тот, кто бесконечно отрекся, самодостаточен. Сёрен Кьеркегор Я родился на севере, Чтобы дольше оставался цел. У меня нет друзей, Чтобы никто не смог сбить прицел. БГ Мир слишком сложен, чтобы однозначно присоединиться к кому-то. Алан Рикман Q: Who’s your favorite character besides Harry Potter? A: It’s very hard to choose. It’s fun to write about Snape because he’s a deeply horrible person. JKR It is worth keeping an eye on old Severus Snape, definitely. JKR You always see a lot of Snape, because he is a gift of a character. I hesitate to say that I love him. [Audience member: I do]. You do? This is a very worrying thing. Are you thinking about Alan Rickman or about Snape? [Laughter]. Isn’t this life, though? JKR Q: Was Snape always intended to be a hero? JKR: *gasp* Is he a hero? You see, I don’t see him really as a hero. [They are called anti-heroes, Jo. Sincerely, Snapesforte.] Q: Really? JKR: Yeah, he’s spiteful, he’s a bully. All these things are still true of Snape, even at the end of this book. Ah, um, but was he brave? Yes, immensely. Q: If Snape didn’t love Lily, would he still have tried to protect Harry? JKR: No, he definitely wouldn’t have done it. He wouldn’t have been remotely interested in what happened to this boy. JK Rowling on The Today Show 26th of July 2007 Он был добряк. Элизабет Суон Напомним для начала основные «паспортные данные» нашего героя. Северус Тобиас Принс-Снейп родился 9 января 1960 г и пал смертью храбрых в день Битвы за Хоггвартс, 2 мая 1998 г. Северус (от. лат. severus, строгий, суровый, жестокий) Снейп (Snape, ср. англ. snake — змея и snap — щелчок, отрывистая речь, внезапный мороз, ложь, обман, хитрость, snappish — раздражительный, придирчивый). Сама Роулинг утверждает, что назвала его в честь деревни Snape в Англии. Согласно словарю английских фамилий, фамилия Snape — одна из древнейших. Ранее правильным написанием её было «Snaep». Пожалуй, основное качество этого персонажа — амбивалентность, очень органичное сочетание черного и белого, злых и добрых черт. Снейп — Deatheater, его цвет черный, он питает склонность к темным искусствам и не меньше Волдеморта стремиться к посту их преподавателя в Хоггвартсе, он жесток, тщеславен, психопатичен. Он полукровка, маггл по отцу, как Волдеморт, в детстве — мнителен и тщеславен, в отличие от Волди — некрасив. Возможно, находиться среди врагов — самое уютное для него состояние. Но он знает любовь и его изначальная слабость не может обрасти коконом только и именно в этом месте и все светлое в нем отсюда — как его патронус (а ведь у него, единственного из Deatheaters, есть патронус). Воля, мужество, самоотверженность, скрытность могут служить и добру и злу, он наделен этими качествами безмерно. Персонаж с такими данными — идеальный шпион, наш персонаж, возможно, святой шпион. Нас в данном случае, интересует прежде всего черно-белость этого образа и путь его спасения, ну и, честно говоря, вообще проблема злодейского обаяния. (Заметим между прочим: то, что фэндом в общем скорее не любит Дамблдора, уж во всяком случае относится к нему гораздо сдержаннее, чем к Снейпу, отчасти доказывает, что Дамблдор все-таки играет роль Бога, он — образ Бога в мире ГП.) С «белыми», безусловно и несомненно добрыми, персонажами все и так понятно, они, конечно, спасутся. Да их и не так много, в общем-то — Гермиона, сама Роулинг в детстве, большая часть семейства Уизли, Лонгботтом, вот собственно и все — и решающая роль в книге отведена не им. Почему настоящее добро с чернотцой, или по крайней мере с запятнанной репутацией? Дамблдор, Гарри, Сириус, Джеймс, Люпин, Снейп всерьез искушались злом; у Хагрида большие проблемы с пятым пунктом, мародеры и близнецы хулиганы, Лавгуды фрики. Сам Гарри представляет собой самое буквальное глубинное на органическом уровне смешение добра и зла, но проблема Гарри проблема скорее христологическая, не будем ее здесь особенно касаться. Но ведь помимо воскресения Гарри важнейшим итогом всей истории оказывается рождество человека по имени Альбус-Северус и преображение Малфоев. Как и полагается результатом преодоления грехопадения оказывается сложное добро, Альбус-Северус, вполне могущий — или нет? — попасть в слизерин, это образ нового, спасенного человечества. Что такое черно-белость всех серьезных персонажей ГП, как не искушенность (преодоление искушения), обязательность наличия позиции по отношению ко злу. Если наше время называю временем совершеннолетия человечества и христианства, ГП приходится быть сказкой для совершеннолетних, где наивные ходы уже не проходят. Поэтому так важен образ Снейпа, поэтому его так любит «интересная» часть читателей, поэтому его так любит молодежь. Что же такое Снейп? Чтобы разобраться с этим, нужно понять место образа в традиции, а именно в конкретной западноевропейской художественной традиции — романтизме, ибо он родом именно оттуда и сейчас мы постараемся это доказать.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
I. Природа образа
Байронический (готический) герой
Тысячелетняя традиция кающегося грешника на поворотах сентиментализуется, и самоценным оказывается сам процесс покаяния, и чем он болезненнее и длительнее, тем лучше (ср. истории Марии Египетской, Алексея человека Божия). Романтизм собирает по всей традиции сентиментальные и «атмосферные» черты (по возможности, в особо брутальных формах), кроме того, для романтиков важна бесконечность каждой личности — таким образом, изломанность, мучительность и/или невозможность спасения оказывается в центре.
|
|
|
Исторически романтизм явился одним из результатов краха просветительской модели, построения на земле царства справедливости, кончившейся либо тоталитаризмом Великой французской революции, либо плоским морализаторством. Просветители пытались сказать что жизнь проста, человек воспитуем, а романтики сказали: «не выходит! человек — тайна, полубог-полубес». Романтики с одной стороны, тоскуют по средневековью, когда многое было непонятно — и именно отсюда рождается традиция готического романа (Дракула, Франкенштейн) интересна как раз тем, что работает на средневековом материале, но с другой стороны не принимают резкого разделения средневековья на черное и белое. Средневековый человек не умел но хотел разобраться между добром и злом, знал о их несмешиваемости, человек романтический утрачивает такую целостность, у него внутри смешение добра и зла и он бросает иррациональный вызов иррациональной стихии.
Т.о. имеем байронического (готического) героя: буря сложность, смешение чувств важнее нравственного спокойствия, мятежное зло обаятельнее тихого добра, трагизм не есть результат столкновения с роком на пути к свету, а трагизм просто неотъемлемая черта образа. Средневековый конфликт Бога и Дьявола перенесен внутрь («поле битвы — сердце человеческое») и лишен ясности: зло притягательно, а добро скучновато.
Заметим, что есть тип б/г героя, а есть архетип: всякого рода трикстеры (Прометей, Эдип, см. мифологическую энциклопедию) и заколдованные принцы (чудище из «Аленького цветочка»). Но получить окончательное развитие архетип может только у романтиков, т.к. для трагиков человеческая личность, внутренний мир человека ничего не значили, там конфликт происходил между волей человека и судьбой, человек ничтожен и в этом трагизм, романтики же открывают бесконечность внутреннего мира человека.
Вот взятая навскидку «горячая десятка» основных свойств байронического/готического героя[1]:
1) противоречивость эмоций, амбивалентность, склонность к перемене настроений, уныние (под маской внешнего утрированного — до высокомерия — спокойствия буря болезненных страстей. Кьеркегор);
2) склонность к (болезненному до одержимости) самокопанию;
3) отвращение к общественным нормам и условностям;
4) положение изгоя, человека вне закона;
5) отсутствие уважения к вышестоящим;
6) неблагополучное (несчастное) прошлое;
7) цинизм, надменность;
8) презрение к себе, вплоть до склонности с саморазрушению;
9) проблемы с сексуальной ориентацией; (это западный список)
10) замкнутость, самовольный отказ от общества.
Излишне говорить, насколько эти свойства подходят образу Снейпа.
Рассмотрим конкретные примеры «б/г героя». Западноевропейская традиция и уже, английская литература эпохи Романтизма дает такие примеры в изобилии. Конечно, говоря про байронического героя следует, прежде всего, припомнить Байрона. Вот строки из «Манфреда» (ст. 7 слл.):
… I live, and bear
The aspect and the form of breathing men.
But grief should be the instructor of the wise;
Sorrow is knowledge: they who know the most
Must mourn the deepest o’er the fatal truth,
The Tree of Knowledge is not that of Life.
Philosophy and science, and the springs
Of wonder, and the wisdom of the world,
I have essay’d, and in my mind there is
A power to make these subject to itself—
But they avail not: I have done men good,
And I have met with good even among men—
But this avail’d not: I have had my foes,
And none have baffled, many fallen before me—
But this avail’d not: Good, or evil, life,
Powers, passions, all I see in other beings,
Have been to me as rain unto the sands,
Since that all-nameless hour. I have no dread,
And feel the curse to have no natural fear
Nor fluttering throb, that beats with hopes or wishes
Or lurking love of something on the earth.
А вот он молит духов даровать ему забвение и смерть, но они отказывают ему:MANFRED.The spirits I have raised abandon me,
The spells which I have studied baffled me,
The remedy I reck’d of tortured me;
I lean no more on super-human aid,
It hath no power upon the past, and for
The future, till the past be gulf’d in darkness,
It is not of my search. — My mother Earth!
And thou fresh breaking Day, and you, ye Mountains,
Why are ye beautiful? I cannot love ye. 270
And thou, the bright eye of the universe
That openest over all, and unto all
Art a delight — thou shin’st not on my heart.
And you, ye crags, upon whose extreme edge
I stand, and on the torrent’s brink beneath
Behold the tall pines dwindled as to shrubs
In dizziness of distance; when a leap,
A stir, a motion, even a breath, would bring
My breast upon its rocky bosom’s bed
To rest forever — wherefore do I pause? 280
I feel the impulse—yet I do not plunge;
I see the peril — yet do not recede;
And my brain reels — and yet my foot is firm.
There is a power upon me which withholds,
And makes it my fatality to live…
Говоря о готическом герое, сошлемся на Э.А.По («Alone»):
From childhood’s hour I have not been
As others were; I have not seen
As others saw; I could not bring
My passions from a common spring.
From the same source I have not taken
My sorrow; I could not awaken
My heart to joy at the same tone;
And all I loved, I loved alone.
Then- in my childhood, in the dawn
Of a most stormy life- was drawn
From every depth of good and ill
The mystery which binds me still:
From the torrent, or the fountain,
From the red cliff of the mountain,
From the sun that round me rolled
In its autumn tint of gold,
From the lightning in the sky
As it passed me flying by,
From the thunder and the storm,
And the cloud that took the form
(When the rest of Heaven was blue)
Of a demon in my view.
Для самой JKR, признававшейся в своей любви к Джейн Остин, конечно, ближе всего образцы английской женской викторианской литературы. Не удивительно, что совпадения тут особенно очевидны.
Мистер Рочестер («Джен Эйр») [ср., извиняюсь, Леонсио «Рабыни Изауры»]:
- Вы сказали,что вмистере Рочестере нет никаких бросающихся в глаза особенностей,миссис Фэйрфакс,-заметила я, войдя к ней в комнату, после того как уложила Адель.
- А по-вашему, есть?
- Мне кажется, он очень непостоянен и резок.
- Верно.Онможет показаться таким новому человеку,ноянастолько привыкла кего манере,что просто незамечаю ее.Да если иесть унего странности в характере, то их можно извинить.
- Чем же?
- Отчасти тем, что у него такая натура, — а кто из нас в силах бороться сосвоей натурой?Отчасти,конечно,тем,что тяжелые мысли мучают его и лишают душевного равновесия.
…
- Акаковы быливаши воспоминания,когда вамбыло восемнадцать лет,
сэр?
- О,тогда все было хорошо!Это были чистые издоровые воспоминания! Никакая грязь,никакая гниль неотравляла их.Ввосемнадцать летябыл подобен вам,совершенно подобен.Природа создала менянеплохим человеком, мисс Эйр,-а вы видите,каков я теперь?Вы скажете, что не видите, — по крайней мере яльщу себя тем,что читаю это вваших глазах (предупреждаю, вамнужно научиться скрывать свои мысли:яочень легко угадываю их).(…)Вы скажете, что я должен был подняться выше обстоятельств?Да,должен был, должен был, но, как видите, этого не случилось. Когда судьба посмеялась надо мной, я еще не был умудрен жизнью и не знал,что никогда нельзя терять хладнокровие.Я предался отчаянию,итогда япал.И вот теперь,когда растленный глупец вызывает во мне отвращение своими жалкими пороками,мне трудно утешить себя мыслью,что ялучше его.Я вынужден признать,что и я такой же.А как я жалею теперь, что не устоял! Одному богу известно, как жалею! Если вас будут увлекатьсоблазны,миссЭйр,вспомните овашейсовести.Мукисовести способны отравить жизнь.
- Говорят, сэр, раскаяние исцеляет.
- От них раскаяние не исцеляет.Исцелить может только второе рождение. И я мог бы переродиться,у меня есть силы,но…но какой смысл думать об этом,когда несешь на себе бремя проклятья? А уж если мне навсегда отказано всчастье,я имею право искать в жизни хоть каких-нибудь радостей,и я не упущу ни одной из них, чего бы мне это ни стоило.
- Тогда вы будете падать все ниже, сэр.
- Возможно.Ноотчего же,если эти радости чисты исладостны?Ия получу ихтакими жечистыми исладостными,как дикий мед,который пчелы
собирают с вереска?
- Пчелы жалят, а дикий мед горек, сэр.
- Откуда вы знаете? Вы никогда не пробовали его.
Вот Мистер Хитклиф («Грозовой перевал»). Говорят, герой Ральфа Файнса в фильме даже закидывает плащ тем же движением, что герой Рикмана.
Хозяин, казалось, смутился: он побелел и встал, глядя на нее неотрывно взглядом смертельной ненависти.
(…) Ведьма окаянная! Она раздразнила меня - и в такую минуту, когда это для меня нестерпимо. Я раз навсегда заставлю ее раскаяться!
Он запустил руку в ее волосы. (…) Черные глаза Хитклифа пылали - казалось, он готов был разорвать Кэтрин на куски; я собралась с духом, хотела прийти к ней на выручку, как вдруг его пальцы разжались. Теперь он ее держал уже не за волосы, а за руку у плеча и напряженно смотрел ей в лицо. Потом прикрыл ладонью ее глаза, минуту стоял, словно стараясь прийти в себя, и, снова повернувшись к Кэтрин, сказал с напускным спокойствием:
- Учитесь вести себя так, чтоб не приводить меня в бешенство, или когда-нибудь я в самом деле убью вас! (…) Нелли, убери ее, и оставьте меня, все вы! Оставьте меня!
А вот Арчибальд Крейвен («Таинственный сад»), трагически погибшую жену которого зовут, между прочим, Лилиас, а ведущую роль в сюжете играет не просто ребенок, но сирота-хулиганка:
…there was a man wandering about certain far-away beautiful places in the Norwegian fiords and the valleys and mountains of Switzerland and he was a man who for ten years had kept his mind filled with dark and heart-broken thinking. He had not been courageous; he had never tried to put any other thoughts in the place of the dark ones. He had wandered by blue lakes and thought them; he had lain on mountain-sides with sheets of deep blue gentians blooming all about him and flower breaths filling all the air and he had thought them. A terrible sorrow had fallen upon him when he had been happy and he had let his soul fill itself with blackness and had refused obstinately to allow any rift of light to pierce through. He had forgotten and deserted his home and his duties. When he traveled about, darkness so brooded over him that the sight of him was a wrong done to other people because it was as if he poisoned the air about him with gloom. Most strangers thought he must be either half mad or a man with some hidden crime on his soul. He, was a tall man with a drawn face and crooked shoulders and the name he always entered on hotel registers was, «Archibald Craven, Misselthwaite Manor, Yorkshire, England.»
He did not know when he fell asleep and when he began to dream; his dream was so real that he did not feel as if he were dreaming. . . . he heard a voice calling. It was sweet and clear and happy and far away. It seemed very far, but he heard it as distinctly as if it had been at his very side.
«Archie! Archie! Archie!» it said, and then again, sweeter and clearer than before, «Archie! Archie!»
He thought he sprang to his feet not even startled. It was such a real voice and it seemed so natural that he should hear it.
«Lilias! Lilias!» he answered. «Lilias! where are you?»
«In the garden,» it came back like a sound from a golden flute. «In the garden!» And then the dream ended. But he did not awaken. He slept soundly and sweetly all through the lovely night. When he did awake at last it was brilliant morning and a servant was standing staring at him. (…) When he had gone away Mr. Craven sat a few moments holding them in his hand and looking at the lake. His strange calm was still upon him and something more—a lightness as if the cruel thing which had been done had not happened as he thought—as if something had changed. He was remembering the dream—the real—real dream.
«In the garden!» he said, wondering at himself. «In the garden! But the door is locked and the key is buried deep.»
(…)
«Perhaps I have been all wrong for ten years,» he said to himself. «Ten years is a long time. It may be too late to do anything—quite too late. What have I been thinking of!»
Of course this was the wrong Magic—to begin by saying «too late.» Even Colin could have told him that. But he knew nothing of Magic—either black or white. This he had yet to learn.
(…) He was a tall boy and a handsome one. He was glowing with life and his running had sent splendid color leaping to his face. He threw the thick hair back from his forehead and lifted a pair of strange gray eyes — eyes full of boyish laughter and rimmed with black lashes like a fringe. It was the eyes which made Mr. Craven gasp for breath.
В этом ряду и Дракула Брэма Стокера, и «Вампир» Джона Полидори, и Франкенштейн Мэри Шелли (и доктор и чудище, вообще тема двойничества тут очень важна). Даже такой брутальный мужчина, как капитан Ахав из «Моби Дика», стал брутальным, бросив на берегу неземное создание с ребенком.
В отечественной литературе искомые образы — прежде всего «лишние люди» и их наследники: Онегин, Печорин, Демон, Мцыри, Ставрогин, Кириллов, и т.д. Строки, наиболее точно отражающие соответственные переживания, видимо, вот эти:
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья -
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.
Кино, само по себе работая на эмоцию и, тем самым, выполняя функцию античной трагедии, парадоксальным образом оказывается новым романтизмом. В этом важнейшем из всех искусств, наиболее четко отражающем массовое сознание, аналогичные образы — Бешеный Макс (говорят, я не видел), герои Брюса Уиллиса и Аль Пачино, ну и, всенепременно, Джек Воробей, о котором позже.
Закономерный вопрос: а как со всей этот традицией коррелирует мир Толкина? Профессор — слишком грамотный историк и слишком погруженный в традицию. Подозреваю, что романтизм для него почти современность, причем, на снобский взгляд, весьма малореспектабельная, что-то вроде Набокова, если не Бродского, для современной русской литературы (достаточно вспомнить, как Льюис бьется с Блейком почти как наши депутаты с Десятниковым). При этом архетип (а не тип) байронического героя во «ВК», конечно, есть — это Голлум, вор и проводник, амбивалентное (именно его амбивалентность так замечательно получилось показать в кино)[2] существо с «историей», с трагическим прошлым.
Этот тип героя прежде был невинен, и почти обязательно, влюблен в прекраснейшее, чистейшее и светлейшее создание. Однако роковые обстоятельства при активном участии героя разрушают идиллию. Все прекрасное в герое умирает или прячется глубоко под замок, единственное что связывает его с жизнью — его роковая вина (часто, заигрывая со злом б/г герой оказывается орудием зла, направленным против того, кого он любит). Кроме того, усиленно переживая случившееся он выглядит так мрачно и зловеще, что все обязательно думают, что конечно он виноват, конечно, он злодей — и ему из противоречия окружающим и нелюбви к себе это особенно нравится, более того, ему нравится смотреть в лицо смерти, не потому что он такой рыцарь, а потому что есть некая тяга (и в этом смысле его взгляд на змею очень и очень типичен — а вот и нет, он смотрит, потому что соображает, что надо бы связаться с Гарри!). Вся его мрачная и зловещая жизнь есть питание его трагической вины и обычно в конечном счете искупление под влиянием героя, часто кончающееся смертью.
Учитывая вышеуказанную связь романтизма с сентиментализмом, понятно, что именно эта традиция делает героем сироту, так ведь жальче (напомню, что первый представитель сентиментализма у нас — повесть Карамзина «Бедная Лиза»). Опять же именно поэтому взрослый с трагической судьбой должен обязательно издеваться над сиротой — это очень жалостливо, когда же оказывается, что этот самый взрослый на самом деле любит этого/эту сироту, сдержать слезы практически невозможно. Бедному родственнику сироте, герою «MansfieldPark» JaneAusten, одной из любимейших книг JKR отводят чердак (между прочим, его тетушку, назойливую к каждой бочке затычку, зовут Миссис Норрисс).
JKR в интервью настойчиво предостерегает от излишней героизации Снейпа, по ее мнению, он скорее антигерой[3]. О чем это она? Антигерой — это вовсе не не-герой и совсем не герой-антагонист. Это просто особый тип героя. Герой не соответствующий традиционным ожиданиям доблестного и благородного героя. Антигерой — протагонист, руководствующийся собственными представлениями о добре и зле, а не теми, что признаны окружающими.
Герой — Гарри, антигерои — Снейп, Регулюс Блэк, Сириус Блэк (в ОФ он говорит, что не остался в семье Поттеров, потому что в собственной семейке ему привили стойкое отвращение к любым узам), Дамблдор. Протагонист — Гарри, антагонист — Вольдеморт.
Герой и антигерой действуют, меняя мир и себя, соответственно. Антагонист напротив — все прочнее погрязает под тяжестью своих пороков; он не может измениться. В этом смысле так важна сцена последнего поединка: функция Гарри изменение/преображение/спасение — он обязательно должен предложить Волди измениться, но тот, именно будучи «цельным образом», не может.
Таким образом, с точки зрения литературных влияний, ГП — смесь приключенческой повести, волшебной истории и готического романа, причем линия Гарри — это главным образом волшебство и приключения, а линия Снейпа — готический роман.
Тут заметим в скобках, что готический роман знает и любит историю нескольких поколений, где дети несут на себе и/или искупают вину отцов. Снейп не может напрямую примириться с Джеймсом (с Сириусом),только через Гарри.
Итак как было указано, если герой изменяет мир, побеждает врагов, то антигерой изменяет себя (борется с внутренними демонами). В ГП байронический герой действует в замечательно подходящем ему амплуа: его невидимая борьба замечательно метко реализована на сюжетном уровне: он «боец невидимого фронта» не только фигурально, но и реально (даже за сестрами Эванс он «шпионит» — не за тобой, петунья).
Это заставляет нас коснуться еще одной проблемы:
Двойной агент
Снейп оказывается великолепной реализацией образа двойного агента. Точнее этот образ гениально накладывается на тип байронически-готического антигероя. Он служит двум господам, его амбивалентность, нравственная неопределенность находит блестящее применение. Его предательство оказывается его подвигом, злодейство оказывается подвижничеством. Снейп — наверное, самый впечатляющий образ шпиона в мировой литературе.
Двойничество как мотив и пружину сюжета начинают эксплуатировать именно романтики[4]. Причины понятны: это лучший способ изобразить противоречивость, полярность человеческой природы, то самое двоемирие олицетворенное в конкретном герое. Лучше всех, наверное, это делает Гофман, сквозь его цахесов и дроссельмайеров прямо поддувает из иного мира (а еще есть «Принцесса Бромбилла»). В дальнейшем тема двойничества, как известно, развивается в постромантическом психологическом романе (Спектр очень широк: от «Удивительной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Стивенсона, до романов Достоевского). В ГП, как в любом большом произведении, есть «зеркальные» линии. Но средоточием системы двойников оказывается именно Снейп.
Снейп, прежде всего, двойник Гарри: главное событие, поворотный момент его жизни — убийство Лили, и потому дело его жизни — уничтожение Волди. Двойник Лили: у них одинаковые патронусы, кроме того, он реализует ее отношение и ее защитные функции по отношению к Гарри. Наконец, он двойник Волди: одинокий гордый и мизантропический полукровка, мечтающий преподавать в Хогвартсе DADA и тоже зацикленный на Гарри; он пьет кровь Гарри и тянет из него жилы фигурально, на уроках, а тот буквально, на кладбище. Собственно разница между ними в том, что Снейп индивидуалист, а Волди — эгоист. Также Снейп двойник Джеймса в своем отношении к Лили и Гарри, при этом он ненавидит Джеймса, при этом Джеймс в свое время спас ему жизнь, и он сознает, что обязан ему. Таким образом, его отношение к Гарри — апофеоз двойственности, в то же самое время именно оно собирает воедино все его многочисленные отражения. Это апофеоз двойственности, разрешающейся цельным поступком, героическим собиранием воедино — спасением, обретением себя.
В ситуации совпадения в одном лице Дамблдора и Волдеморта — жизнь, обычно, сложнее и изобретательнее литературы — положение двойного агента единственное, которое позволяет сохранить идентичность, причем не только свою, но и, насколько возможно, воспрепятствовать Д. и В. совпасть до неразличимости.
И еще немного более свежего материала относительно двойных агентов. В книге современного немецкого мыслителя Петера Слотердайка «Критика цинического разума» есть глава о двойных агентах, как именно изобретении 19–20 веков. Он говорит о том, что мир настолько сегментирован, что каждый, предположим, в структуре государства служит то одной партии или структуре, то другой, и каждый оказывается агентом очень многих сторон. А Вальтер Беньямин, немецкий философ, социолог, искусствовед и литератор, говорит, что «одну из характерных примет современности составляет то, что интеллектуал выступает в роли агента, работающего на великое множество сторон, — и дальше восхитительное замечание, — факт, который с давних пор кажется опасным настроенным на решительную борьбу любителям упрощать и мыслить в соответствии со схемой “друг—враг”». (Кстати говоря, евреи в европейской истории не двойные ли агенты?) Кому из фрилансеров не знакома та подозрительность, с какой смотрит на него работодатель: а ты чей вообще-то, почему это ты сам по себе, наверное, ты работаешь на врага (на конкурентов, олигархов, евреев, католиков)? Снейп состоит в ордене, но он отрезан и обезопашен от внутриорденских отношений: есть особое, хоть и горькое очарование в том, чтобы служить кому-либо, ничего не требуя взамен. Ты один, увы, — но зато ты один. Снейп, конечно, угрюмый одиночка, у него нет друзей, но он, честно говоря, счастлив, что его никто не трогает. Он просто создан для этой работы.
(Наверное, стоило бы перечитать в этой связи эссе Бродского «Коллекционный экземпляр» — о двойных агентах и феномене предательства. Не случилось.)
Наконец, двойничество, перебежки туда и обратно, связаны с игрой, игрой со смертью, договорами с нечистыми силами, в которых стороны всеми силами стараются обмануть друг друга. В то же время, такая игра всегда смертельный поединок. «Как известно, Новалис любил заглядывать за край жизни в смерть. Байрон играл со смертью в прятки; его Манфред вызывает духа преисподней Аримана для заключения сделки, от которого в итоге отмахивается; по краю жизни-смерти ходит старый мореход Кольриджа в «Сказании о Старом Мореходе»; тонкой мембраной отделена жизнь от смерти у Брентано в «Алоизе и Имельде» (1811), где «братья горести» камизары при жизни строят для себя гробы; по ту сторону жизни заглядывает в своем воображении Мандевиль Годвина, видя себя одним из ее обитателей; между вечностью и небытием колесит его Сент-Леон; со смертью играют Корсар, Каин и Чайльд Гарольд Байрона, Мельмот-Скиталец Мэтьюрина, гоголевский Фома Брут и иные герои. Границы жизни-смерти ускользают в произведениях Арнима («Хозяева майората», «Апельманы», «Der tolle Invalide auf dem Fort Ratonneau»)»[5]. (Для наукообразия процитировал, больше не буду J)
Вампир
Чтобы понять значение явления культуры (литературы), нужно понять его место в традиции. И вот, неплохо задуматься, а какой традиции принадлежит образ двойного агента? Ведь в античности, в европейской и отечественной культуре двойных агентов как бы нет — это как бы новое изобретение. Ну, то есть, были Алкивиады, Фемистоклы и Уолтеры Рейли, но это скорее плуты и авантюристы (традиция почтенная, не совсем тут посторонняя, но все же слишком широкая), чем двойные агенты. Если действовать аккуратно, потому что с мифологическими спекуляциями всегда нужно быть осторожным, то понятно, что шпион, двойной агент это тот, кто переходит границу — туда и обратно. Какая граница в мифе-сказке? Конечно, жизни и смерти. Т.о. нас интересую путешественники в загробный мир и обратно, всевозможные Коры/Персефоны, Касторы/Поллуксы, Садко и т.д. Воздержимся от пространных спекуляций. Важны два мотива: хождение в смерть и обратно и двойничество. Кто это в европейской традиции? Правильно, вампиры (кстати, небезынтересно было бы поразмышлять над природой образа Бэтмена). Не оборотни, превращающиеся бесконтрольно и просто в зверя, а именно вампиры, превращающиеся по своей воле и в мертвеца, живые мертвецы. Роулинг всю дорогу настойчиво отрицала связь Снейпа с вампирами[6], но тем настойчивее фэндом эту тему развивал (это вообще особый разговор о воле автора, но то, что за Снейпом отчетливо маячит вампирство, даже не говоря о том, как колоритно он пьет кровь из Гарри, очевидно). Это, правда, не проясняет образ, но делает понятнее его природу[7]. Как Ватсон принимает Холмса за бандита и ошибается только чуть-чуть, так и фэндом — верно улавливая атмосферу готического романа, черты глубинной и волевой двойственности, трагического прошлого чуть-чуть промахивалась в определении традиции, думая, грубо говоря, о стокеровской традиции вместо байронической, сказочной вместо романтической.
Трагедия графа Дракулы в романе Брэма Стокера — это трагедия несчастной потерянной любви и трагической вины.
Земечательно, сколь малого повода в Первой книге было достаточно, чтобы фэндом загудел насчет вампира Снейпа:
Great, you can help me [with the Vampire essay]!» said Neville, his round face anxious. «I don’t understand that thing about garlic at all — do they have to eat it or —» He broke off with a small gasp, looking over Harry’s shoulder.
It was Snape. Neville took a quick step behind Harry.
О родственности, единоприродности образа Снейпа и вампирских черт свидетельствует отчетливо прописываемое (в Седьмой книге в частности) сходство Снейпа с летучей мышью. В детских воспоминаниях Снейпа Гарри видит «batlikeboy», из окна башни выпархивает «batlikeshape».
Снейп и Иуда
Чисто теоретически можно, конечно, сравнивать Снейпа с Иудой, архетипом всех предателей, ведь в результате его предательства только и становится возможной смерть и воскресение. Но во-первых он предает людей из вражеского лагеря, во-вторых же, кается, пусть своеобразно и искупает свою вину. Параллель с Иудой в данном случае непродуктивна. Есть другие — куда более любопытные.
Снейп и Джек Воробей
1) воробей в мифологии — путешественник между мирами, как и Джек;
2) компас — замена, внешняя подпорка внутренней неопределенности по отношению к добру и злу;
3) комизм;
4) стихийность и вдохновенность предательств — трикстер;
В постмодернистском мире тотальной игры и предательства, вдохновенный и естественный предатель Джек — единственный, на кого можно положиться.
Снейп и Фауст
Интересно, что «Фаустом» по-своему завершается просветительская модель Гёте.
Важна здесь и тема спасения грешника через его человечество, вопреки всем его поступкам.
II. Loyaltytolove.
С романтической природой образа все так. Но Снейп не добр, он «исковерканный герой», или антигерой. Отнюдь не романтизируя романтизм, JKR оказывается вполне, в льюисовской здоровой христианской традиции, пост-сказочной. Ещераз: «He remains rather cruel, a bully, riddled with bitterness and insecurity — and yet he loved, and showed loyalty to that love and, ultimately, laid down his life because of it. That’s pretty heroic!»
В основополагающем для каждого снейповеда тексте, главе «Prince’sTale» из Седьмой книги, подчеркивается, что Снейп не испытывает к Гарри никаких теплых чувств: он просит Дамблдора спасти «её», сетует, до чего же Гарри похож на отца, найдя в доме Блэка фотографию Лили и Гарри, он отрывает Гарри; наконец, вот одна из ключевых сцен, сцена с Ланью (с. 582англ. изд.):
“But this is touching Severus”, said Dumbledore seriously. «Have you grown to care for the boy after all?»
«For him?» shouted Snape «Expecto Patronum!»
From the tip of his wand, burst the silver doe: she landed on the office floor, bounded once across the office, and soared out of the window. Dumbledore watched her fly away, and as her silvery glow faded he turned back to Snape , and his eyes were full of tears.
«After all this time?»
«Always,» saidSnape.
Слезы Дамблдора более чем красноречивы: ему неведомы такие чувства, как бы там ни шутила Роулинг с нью-йоркской гопотой. Снейп действительно трудился половину жизни, защищая этого ребенка, которого совсем не любил. Это какой-то очень кьеркегоровский момент, жуткий, настоящая темная ночь души.
Вот почему Роулинг так настойчиво подчеркивает, что он не герой, а интерес к нему вещь настораживающая. Если бы Снейп не любил Лили, добро его бы совсем не интересовало. Так как же возможно доброе деяние, настоящее самопожертвование, признанное и прославленное в Эпилоге, без любви, без внутренней расположенности к добру? Это самый главный вопрос. Предлагаем два варианта ответа.
Вариант Элоизы
В своей книге об Элоизе и Абеляре Этьен Жильсон рассказывает о серьезной исторической загадке — загадке Элоизы. Перед историками есть два очень разных источника сведений об Элоизе: ее письма из монастыря сразу после расставания и письма Элоизы-настоятельницы. В первой группе писем перед читателем очень страстная женщина, пылко любящая Абеляра и честно признающаяся ему, что Бог для нее на втором месте после него и в монастыре она живет только потому, что этого захотел он. Другая же группа писем, она есть в патрологии Миня, представляет собой обмен совершенно бесстрастными вопросами и ответами: «Дорогой брат, в таком-то стихе такого то Павлова послания сказано то-то. Как это понимать?» — «Так-то.» — «Спасибо.» Либо одна из переписок и одна из Элоиз поддельная (правда и из других источников известно, что Элоиза была хорошей настоятельницей), либо историк должен как-то объяснить такую перемену. Жильсон ее объясняет очень красиво. Элоиза всегда была необыкновенной женщиной, ее послушание Абеляру так же сильно, как после послушание Богу. Просто в отличие от многих она по настоящему умела отсекать свою волю в подчинении любимому, была настоящим аскетом в любви к мужчине и в любви к Богу (Жильсон говорит: это была настоящая француженка!), а если такой навык есть, поменять местами первое и второе места в иерархии пара пустяков.
Загадка Элоизы напоминает загадку Снейпа. Снейп — второй после Дамблдора, который любит благо до жестокости к любимым. Дамблдор ведь совсем не случайно холодно требует у него в замен «все» — это единственный способ спасти его, и тут Дамблдор все-таки Бог. А Снейп любит любимых до жестокости к остальным. Тут два варианта: аскет, призревший все остальное из верности страсти, и тем самым становящийся личностью, или же цельная личность, обаятельная своей цельностью и разноплановостью. Снейп, конечно, первое, слабая личность, спасающаяся эпатажем, маской и любовью. И еще раз: его отношение к Гарри —апофеоз двойственности, разрешающейся цельным поступком, героическим собиранием воедино — спасением и обретением себя.
Вариант Беатриче
Есть, однако, и другой вариант. Один из «Инклингов», Чарльз Уильямс, — мистик, поэт, розенкрейцер, автор книги «Образ Беатриче», своеобразного теологического комментария к произведениям Данте, и очень известного в свое время курса лекций о Мильтоне, разрабатывает, прежде всего, на дантовском материале, так называемую «романтическую теологию» (романтическая не от слова романтизм а от слова романтическая, т.е. эротическая любовь). Вслед за Данте и, отчасти, Мильтоном Уильямс рассматривает опыт романтической любви как опыт мистический: для влюбленного объект его любви — это образ Бога, который, если он воспринят должным образом, приводит человека к Богу. Как история любви Данте и Беатриче стала символом пути человека к Богу, так история любви каждой пары может стать таким символом, если только оба будут готовы на этом пути потерять друг друга, потерять, чтобы обрести в новом качестве, умереть, чтобы возродиться.
Главная проблема тут, строго говоря, в том, что Снейп и Лили не пара, романтические отношения тут односторонни. Но ведь Данте и Беатриче «Новой жизни» и Петрарка с Лаурой тоже не очень пары. Снейп получает дружбу своей «донны», потом по своей вине теряет право на благосклонность, а потом теряет и саму донну. По Уильямсу, собственно, по Данте, все это — ступени на пути «романтического богопознания». Потеря возлюбленной, будь то эволюция влюбленности во что-то иное, превращение эроса в агапе, или же смерть, для влюбленного — это необходимый каждому верующему опыт Великой субботы, опыт веры, без которого невозможно Воскресение; Вознесение, без которого невозможна Пятидесятница. Разлучение с возлюбленной по Уильямсу очень напоминает «движение бесконечного самоотречения» по Кьеркегору, для которого это также необходимая ступень к обретению подлинной веры. Верное и жертвенное служение Снейпа памяти возлюбленной, его loyaltytolove, свидетельствует либо о его безумии, либо о духовной природе его служения. Он очевидно не безумен, хотя и, конечно, не чисто духовен. В широком смысле, верность, вплоть до самопожертвования тому, что вне себя, имеющая целью бескорыстное спасение другого формально родственно Кресту и имеет спасительную силу. Есть старый парадокс о неискреннем праведнике, который совершает все необходимое для спасение без любви, но специально, чтобы спастись — и спасается, потому что неотличим от искреннего праведника. Но Снейп, кроме того, еще и бескорыстен.
Между прочим, глаза Беатриче, глядя в которые Данте поднимается с неба на небо, и отраженным в которых видит Бога, эти глаза зеленого цвета.
Отношение Снейпа к Гарри по ходу развития сюжета имеет огромный смысл. Сначала в отношении к Гарри есть только верность данному Дамблдору обещанию и ненависть к тому, ради кого умерла Лили. Но со временем это все больше тот, ради кого, не любя его, Снейп рискует жизнью и, более того, пойманный на эту наживку, он защищает всех учеников Хогвартса. Для Снейпа это возможность свободно отнестись к свету, к добру, и тогда все с ним было бы понятно. Он, кажется, «исправляется»; вот он спрашивает у Дамблдора, когда тот просит его об убийстве и боится губить душу Малфоя: «А как же моя душа, моя?» Но полюбления Гарри и добра как такового все же не выходит. Роулинг недрожащей рукой выписывает линию недоброго жертвенного героя. Даже последняя сцена с взглядом в зеленые глаза, которую так хочется истолковать как преображение, при внимательном чтении имеет иное объяснение: Дамблдор поручает ему в самый последний момент сообщить Гарри о том, что последний Хоркрукс — это он, для чего Снейп и отдает свои воспоминания, в глаза же он смотрит не Гарри, а Лили.
В конце все той же главы Prince’sTaleСнейп запрещает портрету Финеаса Нигелла произносить слово «грязнокровка». Он запрещает из-за Лили и из-за того, что это он сам когда-то так обидел ее — но в конечном-то счете он просто запрещает произносить это слово. Этот эпизод — своего рода модель всей коллизии Снейпа: добро творится из личных и сильно искореженных соображений, но в итоге просто делается добро, подогретое раскаянием.
Что же такое Снейп? Он — образ нашей грешной, честно говоря, недоброй, но спасающейся через страдание души.
III. Выводы
Важная черта сюжета Снейпа — чтение в реальном времени; читая, мы не знали, в чем же тут дело, сколько блаженных лет читатели счастливо мучались неведением. Наши дети будут открывать ГП уже зная в общих чертах историю. Мы уже забыли, что многие книги выходили долго и частями, было неизвестно, чем кончится «Евгений Онегин» и выживет ли Шерлок Холмс.
JKR при всей ее опоре на сентиментальную традицию, удалось не быть слащавой. Снейп всерьез амбивалентен, он просто зол, но он спасается.
ГП, как всякая сказка, желающая быть не «просто сказкой», не сырьем, наполняющим рубрику «детская литература», но литературой настоящей, оказывается сегодня в непростой ситуации Сказка в постсказочное время.
[1] Severus Snape: Byronic/Gothic Hero — http://www.cosforums.com/archive/index.php?t-100534.html
http://www.half-bloodprince.org/snape_jkr.php
http://news.bbc.co.uk/1/hi/entertainment/arts/3004456.stm
[2] Но и в книге сцена в горах с проблеском добра в спящем Голлуме одна из самых сильных.
[3] На вопрос о том, считает ли она Снейпа героем, JKR ответила: «Yes, I do; though a very flawed hero. An anti-hero, perhaps. He is not a particularly likeable man in many ways. He remains rather cruel, a bully, riddled with bitterness and insecurity — and yet he loved, and showed loyalty to that love and, ultimately, laid down his life because of it. That’s pretty heroic! (http://en.wikipedia.org/wiki/Severus_Snape)
[4] Так, Е.М.Мелетинский упоминает «далекие корни мотива двойников и двойничества, получившего глубокую разработку только в XIX-XX вв., начиная с романтиков (Шамиссо, Гофман, Э.По, Достоевский, О.Уайльд и др.)» (О литературных архетипах // Чтения по истории и теории культуры. Вып. 3. М., 1994.)
[5] Романчук Л. Генезис «демонического героя» в романтизме // Приднiпровський науковий вiсник. — Днепропетровск: Наука i освiта, 1998. — № 130 (197), листопад. — C.17-28.
[6] JKR: “. . . there are lines of speculation I don’t want to shut down. Generally speaking, I shut down those lines of speculation that are plain unprofitable. Even with the shippers. God bless them, but they had a lot of fun with it. It’s when people get really off the wall it’s when people devote hours of their time to proving that Snape is a vampire that I feel it’s time to step in, because there’s really nothing in the canon that supports that.”
[7] Точно также, прошу прощения за «низкий» пример, настойчивое навязывание фэндомом Снейпу романтических отношений с дамами и не только, говорит об отчетливом ощущении романтической природы образа.
Приложение
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 275; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!