Более-менее всего тела и всей личности, замена всех предков вплоть до
Четвертого колена и всего гардероба, переделка даты и, прежде всего, места рождения, и выглядела бы как нормальный человек.
Больше я боялась только на «Фредди Крюгере» и на американских горках, больше я боялась только на «Зубастиках».
Жизнь все-таки такая правдивая, несправедливость такая несправедливая, маргиналы настолько маргинальные, а общественная чуткость такая чуткая.
Я решила, что сегодня, как только я найду где-нибудь какую-то реку, из которой спасу утопающих, или какой-нибудь пожар, на котором спасу погорельцев, может, это и не так легко, никого я так просто не найду в мирное время, когда война идет где-то в других странах, что не способствует большому числу проявлений ярковыраженного добра, я куплю хоть килограмм приличных конфет и не повезу их в детдом, а сама их сьем в машине из-за всех этих нервов, ням-ням-ням. А, может, просто возьму все флаеры в подземном переходе и выброшу их только за следующим углом.
А, может, просто, чтобы не шастать по разным переходам после 16:30,
это же опасно, разберу мусор в своей сумке: фантики к фантикам… бумажки к бумажкам… помады к помадам…
Эдита, сетуя, наводит порядок в сумке. Выходит из комнаты, ненужные вещи аккуратно разбирает и бросает в соответствующие контейнеры. Божена хочет схватить журнал, но Галина более проворна и более
уверена в себе.
ЭДИТА. Пожалуйста, какой бардак. «ДЛЯ ТЕБЯ» за апрель прошлого года!
|
|
|
С разгаданным кроссвордом! В бак с макулатурой! Какой бардак, все валяется, природа умирает. А я, сколько бы не искала что-нибудь, то нахожу только свои грязные ногти!
ГАЛИНА. О, журнал «НЕ ДЛЯ ТЕБЯ». За прошлый апрель, очень хороший журнал. Недорогой, бесплатно, могу себе позволить.
Галина просматривает журнал. На скрипящем велосипедике проезжает Маленькая металлическая девочка и тоже мимоходом заглядывает в журнал.
ДЕВОЧКА. Не такой уж даже и плохой.
ГАЛИНА. С апреля прошлого года. Как раз не для меня.
ДЕВОЧКА. Мам, там даже кроссворд уже разгадан.
ГАЛИНА. Не надо разгадывать, сразу ключевая фраза: «Тет-а-тет весной».
ДЕВОЧКА. Покажи, ма. Тет-а-тет весной... Стой... Весенние обнимучки у речки-вонючки?
СЦЕНА 4
В комнате сидят все вместе: мужчина у своего столика, заставленного уже пустыми бутылками, окурками и недонюханными дорожками; его семейные портреты с родовыми герберами из Икеи давно уже отклеились и попадали со стен. Галина, Божена, Осовелая старушка и Маленькая металлическая девочка в своих естественных позах заинтересованно смотрят телевизор.
РЕЖИССЕР. Это, естественно, не конец, а только начало, то есть краткое изложение того, что не вошло окончательно во время монтажа в окончательный вариант фильма, что было эдаким знаком почтения к тем 4 миллионам зрителей, которые не пошли в кино смотреть этот фильм,
|
|
|
чтобы не тратить двадцать злотых на билет, а ведь еще начос десять по цене восьми, M&Mки, арахис в сахаре, кола и семь банок пива, чтобы смотреть всякий отстой и слушать типа как рыгают в долби сурраунд, я каждый день без долби сурраунд это слышу, поэтому я вынужден был согласиться на мелкие уступки, мне же тоже нужно жить на что-то, я же должен как-то выплачивать ипотеку! Монике надоело быть слепой и глухой...
ГАЛИНА. Понятное дело, кто захочет быть глухим, разве что слепой!
ДЕВОЧКА. Может, она не слепая и не глухая, а толстая. Надо худеть.
БОЖЕНА. Ей нужно похудеть и одежду поменять. Я бы в таком в магазин за уксусом не пошла.
РЕЖИССЕР . «...Моника решает вырваться из бесперспективности. Она продает трухлявый голубятник с любимыми птицами и на вырученные деньги покупает билет до Варшавы. Там она поселяется в компьютерной симуляции в рекламном фолдере охраняемого жилого комплекса...»
СТАРУШКА. Это Варшава? Улица Солец? Не узнаю...
ДЕВОЧКА. Ой, бабушка, это то здание, ну, которое еще не построено.
|
|
|
СТАРУШКА. Я там проходила в тот день, когда началась война...
ГАЛИНА. У некоторых из нас растет нос, у других из носа идет дым, а третьи умеют это делать с каменным лицом, вот ответ на вопрос, который постоянно просится на уста: как же они врут!
ДЕВОЧКА. Ты думаешь, это нормально – постоянно подсматривать за чьей-то жизнью, чтобы во сне слюнки текли на подушку от этих историй, и рассказывать о ней, как о своей собственной?! Сколько живу, сколько себя помню, ты, бабушка, никогда никуда не ходила и не ездила ни в какой лагерь кон-диционный.
РЕЖИССЕР. ...там она устраивается копирайтершей в рекламную фирму,
успешной адвокатшей в известную адвокатскую контору и привлекательной архитекторшей в проектное бюро. Она много работает по специальностям, у нее есть факс, но после работы она чувствует себя потерянной из-за того, что у нее нет детей. Она ходит в фотошоп и пьет там бульон Кнорр...
ГАЛИНА. Моника, не переплачивай! В «Божьей коровке» продается такой же, только хуже, за полцены.
БОЖЕНА. Ты с бульоном поаккуратней, им особо не наешься, через пять минут опять захочешь есть! Добавь макароны или хотя бы костей.
ДЕВОЧКА. Какие макароны! Так она никогда не похудеет и останется толстой, а ожирение – это болезнь.
|
|
|
БОЖЕНА. Это у вас, в вашем мракобесии, ясное дело – Польша. У нас в Америке все совсем по-другому. Я это только так подумала, я же жирная,
как свинья, и свои мысли я здесь афишировать не собираюсь.
РЕЖИССЕР. Там она случайно знакомится с Максом и соприкасается с ним в голом виде губами в туалете, а потом и в лифте. Однако все-таки возникают перипетии. Моника устала от пустоты и отсутствия ценностей, а Макс оказывается безответственным засранцем, который не хочет иметь семью и держит в шкафчике рядом с бульоном Кнорр 100 килограммов просроченной крупчатой муки...
ГАЛИНА. Переплачивает. Обычная пшеничная дешевле.
РЕЖИССЕР. ... а по следам за ним идут трое крепких, намазанных на
удачу кремом для самозагара колумбийцев из русской мафии, сексуальная женщина-полицейский, плотно подсевший на трамал растяпистый детектив и парикмахер-гей. Последний, хотя и непонятый, оказывается хорошим человеком и спасает ребенка во время пожара, и вообще он никакой не гей,
а нормальный мужчина, просто ухоженный и непонятый.
ДЕВОЧКА. Ненавижу нетерпимость. Если честно, то еще я ненавижу конфеты «Пьерро» и «Сказочные» кондитерской фабрики «Ведель».
Всем привет!
РЕЖИССЕР. Моника рожает мужа и детей – мальчика или девочку.
Она очень счастлива, поскольку реализовалась как женщина. Она искренне разговаривает со своим унитазом о новом «Доместосе». На горизонте маячат три компьютерные симуляции небоскребов – небоскрёфисы, а они идут и смеются за руку. Конец. Вот так выглядела бы последняя сцена этого фильма, если бы я когда-нибудь его снял.
ВЕДУЩАЯ. Привет. Еще недавно она разгребала пиксели на развалах, а сегодня это большая звезда. Она продала трухлявый голубятник, поставила все на одну карту, и сегодня открыто показывает нам содержимое своей сумочки.
МОНИКА. В сумочке я обычно ношу с собой самые необходимые вещи:
магнитное лассо плюс Alt, многоугольное лассо, палитру, кисть, яркость/контраст, цвета, градиенты, маски, фильтры, клавишу Shift и обязательно инструмент «Ластик» – особенно незаменим он для лобковых волос, с которыми уже давным-давно нет никаких проблем.
ВЕДУЩАЯ. То есть жизнь звезды совсем не такая, как принято думать: ляля-тополя и сяськи-масяськи с полиэстровым котом на красном ковре, а...?
МОНИКА. Если честно, это тяжелый труд. Бывало не раз, что после долгого дня, когда ты постоянно не позволяешь себе ни есть, ни пить, потом ни ссать и ни срать, а в промежутках еще и не потеть, я была настолько выделена, продлена и утомлена, что ложилась прямо на козетку в фотошопе, не в состоянии ехать куда-то домой, от усталости я забывала, что дома у меня не было, потому что не было меня, и так целые дни и ночи я лежала в ожидании,
что кто-то меня заметит, расширит и укоротит, как прежде, не говоря уже о фантомных болях после удаления пупка. В то же время я очень благодарна, что я не существую и не живу, с одной стороны, я никто, а, с другой, например, я не полька.
ВЕДУЩАЯ. Но ты прекрасно говоришь по-польски, без ошибок и практически без акцента.
МОНИКА. Это было непросто. Я родилась здесь крохотным младенцем совершенно случайно, просто здесь уже давно жили мои прапрадеды, прадеды, деды, родители, братья и сестры, дяди, тети и двоюродные братья и сестры, которых, естественно, забросили сюда вихри судьбы, они все время тосковали по Западу, откуда сами были родом. По рассказам, я сначала много плакала, стучала маленькими кулачками, уже тогда я хотела вернуться туда, где мои корни, то есть на Запад, но, будучи беспомощным грудным ребенком, я не знала ни слова по-польски, не говоря уже о том, чтобы зарезервировать билет (в Польше в 1970-е годы не было даже интернета).
А что я могла сделать, хочешь не хочешь, пришлось выучить польский,
и теперь я говорю вообще без акцента, но значения некоторых многосложных слов до сегодняшнего дня запомнить не могу, что не мешает мне их произносить. Должна признаться, что мне вредит здешняя вода, здешний воздух, мне не нравится природа, архитектура и люди –
смурные, недовольные жизнью и закомплексованные.
СЦЕНА 4
Эдита с комочком своих влажных трусиков в руке, Галина, Божена, Маленькая металлическая девочка.
ЭДИТА. Боже, как я возмущена, как я смущена, раз такое дело пойду я лучше домой и съем лозанский салатик, паштетик из молодых козликов,
ведро пармезана, а если этого будет мало, еще и кучу морковки без всего со шкурой и подносиком, запью литром жидкости для снятия макияжа, и еще килограмм хороших конфет, которые я не отвезла несчастным сиротам в детдом, а сама съела из-за всех этих нервов еще в машине, и как только я по пути заеду в фитнес-центр, чтобы избавиться от жирка на боках, то не вынесу больше того, что не было по пути никаких рек, из которых я могла бы спасти утопающих, и никаких пожаров, на которых я могла бы спасти погорельцев,
поэтому я ничего не сделала, и страх, что дверь экзистенции может закрыться за мной без того самого шума, без которого она открылась, будет настолько острым, что я просто сейчас закричу громко и вовсеуслышание,
крикну ясно и спокойно, и скажу четко, но без агрессии, a, может, просто я это прошепчу себе самой на ушко или с каменным лицом просто подумаю,
чтобы никто не догадался, ведь я же опять буду крайняя, что не брею пилотку: фильм «Конь, который ездил верхом» запечатлел и кристаллизовал
в клейстере псевдосчастья стереотипную роль женщины, объективизировал ее, сузил, расширил и лишил ее натурального пупка.
БОЖЕНА. А я никакая там не феминистка. Я – жирная свинья.
ГАЛИНА. А меня никто не заставит аборт сделать! Я бы ни за что не убила малюсенького ребеночка, который нашел приют в моей утробе! Да и где бы я взяла столько денег?!!
БОЖЕНА. Откуда у меня деньги на такое??
ГАЛИНА. Я не могу себе позволить быть такой преступницей.
ДЕВОЧКА. Я тоже никогда не была лисьбиянкой.
ГАЛИНА. Что ты опять такое говоришь, что за слова?
ДЕВОЧКА. Не знаю, в интернете нашла.
ДЕЙСТВИЕ III
СЦЕНА 1
Квартира мужчины, который яростно приводит в порядок свои бумажки и бутылки из-под вина, складывает коробки, сворачивает картины с герберами.
РЕЖИССЕР. К чему этот скандал? Пусть та, которая в очках, побреет пилотку, купит контактные линзы, и тогда она родит себе мужа и детей,
у нее появится свой доместос, и она перестанет думать о ерунде. Я вообще
не могу из-за них писать сценарий к моему фильму «Конь, который ездил верхом», нашумевшему, удостоенному всех наград и выведшему из тупика
польское кино с ужасным штатом, причем это далеко не американский штат, я не могу писать из-за них сценарий, мало того, что я слишком много пью, ем, слишком много езжу на мотовездеходе по колыбели нашей цивилизации,
в Египет, в бассейн и в Нью-Йорк за покупками, так еще, когда я приезжаю назад и хочу снять фильм о современной Польше и царящих здесь маргиналах, родства не помнящих, распаде отношений, нищете,
нетерпимости, дестабилизации национального самосознания и других страшных проблемах, о которых замечательно писал Укельбет – я не знаю, я не читал, и которые меня не касаются, мало того, что я не могу, потому что не в состоянии, так еще когда я возвращаюсь из аэропорта в эту картофляндию, где царят нездоровая система, нездоровые понятия и нездоровые отношения, и метро фуууу, трамваи бееее, самолеты шшшш,
грязная говнотечка буль-буль-буль, я же тоже хочу нормально жить,
а мне еще выплачивать кредит за квартиру, которая точно больше подходит под винный погреб.
Выходит. Старушка крутит ручку радио. Из шума и треска радиоэфира внезапно прорывается голос диктора.
РАДИО. Давным-давно, когда мир еще жил по Божьим законам,
все люди в мире были поляками. Немец был поляком, швед был поляком, испанец был поляком, поляками были все, просто все-все-все. Польша была в те времена прекрасной страной; у нас были чудесные моря, острова, океаны,
флот, который по ним плавал и открывал все новые, также относящиеся к Польше континенты, одним из известнейших польских открывателей был Кшиштоф Колумб, которого потом, естественно, переделали на Кристофера и других Крисов и Исааков. Мы были великой империей, оазисом терпимости и многонационального мира, а всех, кто не прибыл из другой страны, поскольку в то время, как уже было сказано, таковых не было,
встречали здесь гостеприимно хлебом...
На велосипедике проезжает Маленькая металлическая девочка. Нервно крутится рядом с радио, как будто сердясь на то, что что-то вырвало ее из фоносферы.
ДЕВОЧКА. Хлеб, хлеб, я слышала о каком-то нахлебнике.
СТАРУШКА. О хлебе.
ДЕВОЧКА. Без понятия, о хлебе, или о нахлебнике, но если это белые, осыпающиеся булыжники из Теско, то надо было обязательно им сказать, что ими отлично можно рисовать на асфальте. И что их не смывает кислотный дождь. Но они очень полнят.
РАДИО. …и солью… Однако хорошие времена для нашего государства закончились. Сначала у нас забрали Америку, Африку, Азию и Австралию.
Польские флаги уничтожались, на них дорисовывали еще полоски, звездочки
и другие крендели, польский язык официально был заменен на замысловатые иностранные языки, которых никто не знает и не понимает, кроме тех, кто на них говорит, только для того, чтобы мы, поляки, его не знали и не понимали,
и чувствовали себя как последнее отребье...
ДЕВОЧКА. Ну и хорошо, и правильно. Я качаю из интернета титры и все понимаю.
РАДИО. Затем у нас забрали поочередно Египет, Францию, Италию, Бразилию, наконец, у нас отняли Германию...
ДЕВОЧКА. И хорошо, что так, а то где бы мы работу искали?
РАДИО. ...живущих там поляков немедленно онемечили и заставили
петь по-тирольски, последней отняли Россию, где польское население заставили говорить на каком-то странном наречии. Нам оставили песчаную полоску родной, любимой земли. Висла прошила серебристой нитью
поля мальв, и золотой колос созревал, хлеб наш насущный...
ДЕВОЧКА. Тогда скажите им, чтобы они купили себе в Теско те белые штуки, они отлично пишут по асфальту, только от них жутко полнеешь, бабушка никогда не станет прозрачной!
РАДИО. Пока в Варшаву не пришли немцы и не сказали, что Польша
с этой минуту никакая больше не Польша. Варшава больше не столица, а
дыра в земле, заваленная обломками.
ДЕВОЧКА. Точно, дыра! Забитая досками. Я терпеть не могу этот город!
Метро фуууу, трамваи бееее, в автобусах воняет, а к какой бы цели ты ни ехал, то по трупам, по трупам, по трупам!
РАДИО. ...a мы никакие не поляки...
ДЕВОЧКА. И очень правильно. И очень правильно, я тоже никакая не полька, с какой радости? Такое решение я не могла принять даже подсознательно. Я – европейка.
РАДИО. ...никакие не поляки, а немцы или русские, и, собственно говоря,
их останки, а те, которые не являются еще останками, в скором времени
ими станут...
ДЕВОЧКА. И супер, я полностью согласна с этим радио.
Зачем быть какими-то поляками?
СТАРУШКА. О, Польша, край чудесный, я помню, как умирала твоя красота.
ДЕВОЧКА. Умирала, умирала, надо было аспирин принять!
Все знают, что Польша – глупая страна, бедная и страшная. Архитектура уродливая, погода темная, температура холодная, даже звери поразбегались и попрятались по лесам. Телевидение ужасное, шутки несмешные, президент выглядит как картофель, а премьер как кабачок. Премьер выглядит как кабачок, а президент как премьер. Во Франции есть Франция, в Америке – Америка, в Германии – Германия и даже в Чехии – Чехия, и только в Польше – Польша. Во Франции есть багет, в Англии – гренки, в Германии булочки, а в Польше постоянно один хлеб, хлеб, хлеб. Во Франции все говорят по-французски, в Англии по-английски и только в Польше все, первая буква кака, вторая шка, по-польски, так что ничего никому непонятно. Я уже давно для себя решила, что никакая я не полька, а европейка, а польский я выучила по кассетам и дискам, которые оставила убиравшая у нас полька.
Никакие мы не поляки, мы – европейцы, нормальные люди!
Это вообще не моя мама, а наша личная продавщица из Теско. Она привозит нам домой на штабелёре товары из Теско, а мы только показываем, чего мы не хотим, и она отвозит их назад, а как она буксует на поворотах!
Это не наша соседка, а наш личный распространитель флаеров, она приносит к нам домой подземный переход, здесь раздает флаеры, сама их за нас не берет и выбрасывает за первым углом!
А это не моя бабушка, а наша уборщица. Она такая старая и прозрачная как стекло, потому что приехала сегодня на этой коляске прямо из Украины.
И у нас все хорошо. У нас все хорошо!
Никакие мы не поляки, а нормальные люди! В Польшу мы приехали из Европы за био-настоящей хорошей картошкой из нормальной земли, не то что эта водянистая из Теско, а польский мы выучили по кассетам и дискам!
Помехи на линии, перерыв радиопередачи, громкий фон в эфире, Маленькая металлическая девочка крутит ручку радио, из приемника вырывается музыка.
РАДИО.
Конь, который ездил верхом
и кричал себе тпррр,
рыба, блывущая кораблем
холодильник бурчащий бррр.
СТАРУШКА. Оставь. Я помню день, когда началась война.
ДЕВОЧКА. Что началось?
СТАРУШКА. Война. В руках у меня только сумочка, на мне платье в розочки, я шла домой с Вислы, был довольно жаркий день, аж глаза поголубели, пока я смотрела на сонную, холодную, мыльную, чистую гладь реки... Звонко стучали по бульвару мои туфельки из тонкой кожи...
ДЕВОЧКА. …за каблуками тащился аир, старые гондоны, прокладки и отсыревшие пакеты…
СТАРУШКА. Я уже вошла в наш двор, уже закрывала за собой калитку,
уже подходила к дверям нашего дома, уже протягивала руки к своим младшим, и в этот момент заметила, что во время прибрежной прогулки
что-то прицепилось у Вислы к каблучку моей туфельки. Я остановилась у мусорки, чтобы отцепить сор и до сегодняшнего дня помню…
СЦЕНА 2
Изменение освещения. Осовелая старушка, уже без коляски и в своем платье в розочки, и Маленькая металлическая девочка у контейнеров для сортировки мусора кропотливо пытаются отцепить мусор, прицепившийся к туфле старушки.
ДЕВОЧКА. Что эта старая большая коробка, к которой прицепилось несколько размокших реклам из Теско, самодеградирующаяся сетка, аппликатор от тампона, мешок с трупом и контейнер из Макдональдса с почти нетронутым картофелем фри, который, несмотря на то, что пролежал в воде в течение года или даже двух, сохранил и форму и вкус, поэтому я цапнула пару штук, хотя он очень полнит, и если не возьму себя в руки, то с прозрачностью ничего ...
СТАРУШКА. И тут вдруг… Вой сирен, звук самолетов, бомбежка.
ДЕВОЧКА. И тут вдруг ба-бах! Знакомый запах. Бежим, здесь горит чей-то велосипед.
СТАРУШКА. Все небо, все небо потемнело...
ДЕВОЧКА. От летящих моделей самолетов. Бабушка, давай по лестнице в подвал, чтобы сломать руку и разбить себе голову, там же кирпичи лежали!
Осовелая старушка и Маленькая металлическая девочка падают со ступенек.
СТАРУШКА. Все небо, все небо...
ДЕВОЧКА. Все небо взяли напрокат для выставки моделей самолетов.
Вот же кто-то замучился клеить!
СТАРУШКА. Грохот ужасный, сердце трепетало в груди, как соловейка,
ДЕВОЧКА. ... над которым разбили бадейку.
СТАРУШКА. А потом тишина, такая холодная и глухая тишина...
ДЕВОЧКА. Пошли, тут воняет картошкой и мокрым картоном, лучше уж рыгать, глядя на тетю Боженку.
СТАРУШКА. Стой, не ходи!
ДЕВОЧКА. Ой, вот так сюрприз. Голову даю на отсечение, что там, где сейчас зависли в воздухе куски осколков и камней, стекла и валяются кучей пиксели, еще минуту назад стоял наш дом! Ой, я прекрасно узнаю эти летящие куски ящиков, ручаюсь головой, что они были целыми ящиками и даже комодом. Те щепки, которые летят, у нас были такие же, только это были стулья. А эти зубья похожи на те гребенки, что были у нас дома, а эти обрывки ну совсем как обрывки наших фотографий, с той лишь разницей, что у нас были целые. Ой, а эти поляки, которые летят, вроде жили рядом с нами, но те наши были живыми и были целыми поляками, а не их разлетающимися направо и налево, неопознанными человеческими останками. Я что, такая пьяная, что мало того, что не помню, чтобы я когда-либо что-либо пила, так еще и не могу попасть к себе домой? Тот дом, который только что обрушился, дико его напоминал, то есть он им был. Странно.
СТАРУШКА. Все падало и укладывалось слоями. Я закрыла глаза еще сильней, а когда я их открыла, все лежало, руины-тела, «пыль»-тела,
«мел»-тела, руины-тела, как какая-то жуткая лазанья.
ДЕВОЧКА. Когда мама никогда не делает лазанью, она не так укладывает.
Ничего себе груда. Можно на халявку покопаться в пикселях (копаются в руинах).
.
СТАРУШКА. Я не знаю, сколько времени прошло, я, тогда осенью выйдя из
квартиры, не взяла с собой часы. Я долго бродила, изможденная и голодная,
по гигантской куче обломков. Хлеба!
ДЕВОЧКА. Только умоляю из цельного зерна, не эти радиоактивные булки. Не хочу быть худой, хочу быть прозрачной!
СТАРУШКА. Хлеба!
ДЕВОЧКА (продолжая копаться). А ты видела, как велосипед горел? Ну, наконец. Вот же она! Я узнаю наш разбитый глазок, уф, это же дверь нашей квартиры!
Тук-тук! Тук-тук!
Бабушка, стучи сильней, это же кучка пепла, ничего не слышно.
СТАРУШКА. Эх, наверное, все по своим комнатам разошлись. Вытри ноги. Вот место, где лежал коврик для ног. И повесь плащик. Я видела, что где-то рядом с разбитыми тарелками валялась вешалка.
ДЕВОЧКА (бежит навстречу). Дядя Мауриций! Дядя Мауриций! Я нашла твою ногу, она стояла в комнате, а где ты сам? А это чьи губы? Кто их здесь бросил в таком беспорядке под сожжеными полками с сожженными книжками так и жутко чмокает под грудой пепла?
СТАРУШКА. Дарья! Я все маме расскажу, вот только найду ее лицо,
еще отраженное в зеркальце, которое держит ее оторванная рука.
ДЕВОЧКА (продолжая копаться в руинах). Ого, а здесь какие-то очень даже ничего руки, только одна сломанная. Наверное, сломалась, когда ты в подвал падала.
Только мне нужно их оторвать, они во что-то сильно вцепились! Что это такое, окровавленное, разбитое, мертвое, наверное, о кирпичи разбилось!
Это случайно не твое лицо, бабушка? А все остальное разве не ты? Какие нервы расстроенные, какие запутанные, если ты найдешь зубья от гребешка, мы их расчешем, потому что ты выглядишь, бабушка, как рваный парашют (вытаскивает из-под обломков целую бабушку). Ну ты, бабуля, и неряха, это и есть то самое платье, о котором ты мне по ушам ездила день и ночь, это те самые розочки? Все в сорняках, порванное, каков поп, таков и приход. Крапива, одуванчики сдутые, бинты окровавленные. Что они тут понавышивали: гильзы, усатые жужелицы, колючая проволока, это вообще уже немодно, бабушка, а это легко отстирывается? Боже, надо было маму позвать, бабушка же не умеет включать стиралку, уж лучше ей включить, когда просит, чем она опять все испортит.
СЦЕНА 3
Квартира Мужчины. Та же самая обстановка, только под всеми псевдо-сплендерами из Икеи теперь нет и следа грибов, мебельных стенок, ковриков и стаканчиков из-под кефира. Единственный след их существования - это куча валяющихся возле мусорных контейнеров пикселей, по которым бегает Маленькая металлическая девочка, в сгрызенной мышами матроске и с гнездами ос в волосах, (и если это возможно) выполняющая драматические жесты из средневековой поэмы «Роланд на вершине холма втыкает меч себе в кадык».
Вдали в полинявших на солнце креслах сидят в телевизионных позах Галина и Божена, среди них болтается Эдита, не зная, куда повесить свои влажные от волнения кружевные трусики, и с пакетом, полным фантиков от ведлевского ассорти; и Моника в поисках потерянного пупка.
РЕЖИССЕР. И тут зрителю становится ясно, что бабушка погибла во
время бомбежки. Девочка еще обращается к ней:
ДЕВОЧКА. Бабушка! Бабушка! Бабушка, вставай!
РЕЖИССЕР. Затем она поднимает страшный гвалт, потому что начинает понимать, что, мало того, что ее любимая бабушка погибла во время бомбежки, так еще и матери ее, скорее всего, никогда не было на свете,
то есть, мало того, что она – сирота, так еще и ее самой не существует и никогда не существовало, и для всех для них так лучше, особенно для всех
других всех, а, главное, лучше всего для меня, тишь да гладь да отдельная кровать.
ДЕВОЧКА. Хлеба! Хлеба!
РЕЖИССЕР. Девочка в последней сцене кричит, умирая от голода на куче обломков. Зрители испытывают волнение и задумываются о том мирном времени, когда война и голод имеют место в других странах.
ДЕВОЧКА. Хлеба!
ГАЛИНА. На, съешь плесневелый, я для птиц на подоконнике оставила,
не выброшу же я его!
БОЖЕНА. Дай лучше мне, я в Теско не ходила, я же не могу так расхаживать
по полю зрения других людей, раз они могут блевать по более достойному поводу.
ЭДИТА. А, может, конфетку? У меня еще осталось немного в машине,
я их не съела, потому что так расстроилась, когда отвозила их в детский дом после этого фильма.
МОНИКА. А я ничего не ем, потому что даже ничто полнит, и пупок появляется.
ДЕВОЧКА (себе). Хлеба! Бабушка, а ты видела, как велосипед горел? (Лупит руками в дверь Мужчины). Хлеба!
РЕЖИССЕР (подозрительно смотрит в глазок, открывает). Иди отсюда, замухрышка, нет у меня никакого хлеба. Хлеба, хлеба, я ей дам хлеба, а она пойдет и купит водку и наркотики.
КОНЕЦ
Перевод на русский – Ирина Киселёва
irina_kisielowa@yahoo.de
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 484; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!