РЕВОЛЮЦИОННАЯ ГРОЗА НАД РОССИЕЙ 52 страница
Как-то раз Плеханов сказал жене, что видит, как сидящие на постели три Парки (в римской мифологии — богини судьбы) с ножницами уже готовы перерезать нить его жизни. Тем не менее Плеханов еще находил в себе силы утешать плачущую Розалию Марковну, говоря ей: «Роза, как тебе не стыдно. Мы с тобой
1 Диалог. 1991. № 15. С. 106.
2 Существует и еще одна редакция записи Р. М. Плехановой этой мысли Георгия Валентиновича: «Революция, переживаемая нами, не есть революция в европейском смысле этого слова, а кровавый эпилог реформы 1861 года. Солдат — это крестьянин, который пошел в революцию только для того, чтобы получить помещичью землю, а до остальных завоеваний революции ему дела нет. Он истребляет и идет на буржуев, т. к., по его понятиям, это те же помещики. Ленин, Троцкий и другие, 20 лет шедшие с марксистами, в сущности сделались народниками после Февральской революции. Они действуют по программе Л. Тихомирова и следуют совету Бакунина, который находил, что революционеры должны опереться не на организованных рабочих, зараженных государственностью, а на малосознательные массы, крестьянские элементы и т. д.»
365
старые революционеры и должны быть тверды вот так!» (при этом он сжал в кулак свою слабую, дрожащую руку).
Наступило 30 мая 1918 г. Ночь прошла относительно спокойно. Уже в 6 часов утра Георгий Валентинович проснулся, выпил стакан теплого чая с молоком и очень отчетливо сказал по-французски: «C'est délicieux!» («Восхитительно!»). Температура поднялась до 39°, но чувствовал он себя неплохо и был в полном сознании. Часа через два Розалия Марковна решила снова дать ему попить. Но после первой же ложечки чая ему стало плохо, он застонал, начались конвульсии лица и левой руки, дыхание остановилось. Розалия Марковна в отчаянии стала звать на помощь, стучать в стену. Плеханову пробовали делать искусственное дыхание, но все было уже бесполезно: он вздохнул еще раза два, лицо его покрылось смертельной бледностью, и когда минуты через три пришел доктор, сердце Георгия Валентиновича уже не билось.
|
|
А потом несколько дней тело Плеханова лежало в погребе со льдом, дожидаясь отправки в Петроград. И было в выражении его лица что-то суровое и даже чуть-чуть грозное. Высокий лоб мыслителя, густые, по-молодому черные брови... Непризнанный, непримиренный, не сломленный...
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
ГЕОРГИЙ ВАЛЕНТИНОВИЧ ПЛЕХАНОВ: ЧЕЛОВЕК, МЫСЛИТЕЛЬ, ПОЛИТИК
Вот и перевернута последняя, самая драматическая страница биографии нашего героя. Судьба отпустила ему всего шестьдесят один с половиной год — по нынешним меркам не так уж и много. Однако в них вместилось столько событий, что их с избытком хватило бы на несколько человеческих биографий.
|
|
Плеханов был одним из тех, кто, по образному выражению поэта Тютчева, «посетил сей мир в его минуты роковые». Он пережил три войны, три революции, трех царей, был современником Дарвина и Маркса, Льва Толстого и Чайковского, Бисмарка и Уинстона Черчилля. А скольких выдающихся людей Георгий Валентинович знал лично! Ведь среди его знакомых были Энгельс и Ленин, Каутский и Роза Люксембург, Гед и Лафарг, Лавров и Кропоткин, Мартов и Троцкий, Скрябин и Шаляпин, Горький и Луначарский. Приходилось общаться Георгию Валентиновичу и с людьми совсем иного типа — Тихомировым, Азефом, Гапоном. Да разве всех перечислишь...
Плеханов хорошо знал, что такое слава и успех. Но не обошли его стороной ни нужда, ни болезни, ни смерть детей, ни долгая разлука с родиной. Ему приходилось тайно пересекать государственную границу и спать с револьвером под подушкой, через его руки прошли десятки тысяч книг, а от острого плехановского слова краснели или, наоборот, бледнели, казалось бы, закаленные в словесных турнирах бойцы.
Конечно, каждый читатель вынес со страниц этой книги собственное представление о Плеханове. Но, наверное, все согласятся с тем, что это была исключительно одаренная, артистическая натура, интеллектуал до мозга костей. Умная книга, интересный собеседник, возможность познакомиться с произведениями высокого искусства, общение с природой — вот то, что он ценил в жизни больше всего. Недаром, говоря о Георгии Валентиновиче, Луначарский употребил однажды немецкое выражение «Geistreich» — богатый духом.
|
|
Это был настоящий человек-оркестр, поражавший широтой и многообразием своих интересов. Он свободно владел французским и немецким, читал литературу на английском и некоторых славянских языках, знал латынь и немного греческий. Перед нами настоящий гуманитарий-энциклопедист с ярко выраженным историко-фи-
367
лософским уклоном, блестящий знаток отечественной и зарубежной художественной литературы, включая поэзию. И это при том, что за плечами у него были только провинциальная военная гимназия, несколько месяцев, проведенные в столичном юнкерском училище, неполных два курса Горного института и эпизодическое посещение лекций в женевском университете и парижской Сорбонне. Все остальное было приобретено неустанным самообразованием и общением с интересными, эрудированными людьми.
|
|
Как человек Плеханов был натурой достаточно сложной. Воспитанный по законам дворянской чести, он был глубоко порядочным, хотя и несколько суховатым, сдержанным, а в чем-то даже аскетичным человеком, очень скупым на внешние проявления своих чувств. Тем не менее мемуаристы отмечают, что дети пациентов Р. М. Плехановой в санатории в Сан-Ремо всегда тянулись к Георгию Валентиновичу, угадывая за его строгостью внутреннюю доброту. Но были в его характере и такие черты, как вспыльчивость, раздражительность и даже капризность, болезненное самолюбие и стремление постоянно получать подтверждения своего превосходства над окружающими. Не случайно сестра Ю. О. Мартова, Лидия Цедербаум, близко столкнувшаяся с Плехановым в «искровский» период, называла Георгия Валентиновича «великим человеком с огромным количеством мелких черт» (я никогда больше не видела такой психологической комбинации, добавляла она), признавая в то же время его колоссальные знания и подлинный европеизм (по сравнению с ним П. Б. Аксельрод всегда казался ей провинциалом) 1. Л. И. Аксельрод в период охлаждения ее отношений с Плехановым в конце 1908 г. тоже называла Георгия Валентиновича с досады «крепостником», за которым должны идти его холопы. Она относила Плеханова к числу крупных деятелей, у которых, однако, «мозг мало общего имел с сердцем» 2.
Но доминирующими чертами Плеханова— человека были его колоссальное трудолюбие, огромная сила воли, поразительная целеустремленность, умение идти против течения и в жизни, и в политике. Это был смелый, гордый и сильный человек, настоящий русский интеллигент-демократ. Пресловутое «барство» Плеханова, о котором написал Максим Горький в своем известном очерке о Ленине со ссылкой на одного из рабочих — делегатов V съезда РСДРП, не имело ничего общего с презрением к труду, жестоким самодурством или праздной маниловской мечтательностью. И так ли уж страшен был знаменитый плехановский сюртук и его безукоризненный французский по сравнению с дурными комиссарскими замашками некоторых истинно «пролетарских» революционеров, поразивших мир после 1917 г. своей жестокостью, грубостью и цинизмом?
1 См: The Making of three Russian Revolutionaries. P. 110, 162.
2 См.: РЦХИДНИ. Ф. 257. Оп. 1. Д. 22. Л. 12-13.
368
Читателя этой книги не нужно убеждать, что у Плеханова была очень нелегкая судьба. Он не раз подходил к тем развилкам жизненного пути, когда нужно было решать извечный русский вопрос: что делать? Так было в юнкерском училище, в Горном институте, на Воронежском съезде «Земли и воли», при отъезде за границу в начале 1880 г. А ведь потом были еще переломные 1883, 1903, 1905, 1908, 1914 и 1917 годы. Трудно даже представить себе, как сложилась бы жизнь Георгия Валентиновича, если бы он выбрал военную карьеру, стал горным инженером или ученым-химиком, причем все эти варианты были более чем реальны. Существовали свои альтернативы и в судьбе Плеханова-революционера: он мог стать народовольцем (характер для этого у Плеханова был вполне подходящий) и закончить жизнь на виселице или в сибирской ссылке, мог вернуться в Россию не через 37 лет, а значительно раньше (как это сделала в 1905 г. В. И. Засулич), мог стать министром Временного правительства или разделить печальную участь убитых анархистами кадетов Кокошкина и Шингарева...
Эмиграция, вероятно, спасла Плеханову жизнь, но за это ему пришлось заплатить дорогой ценой, ибо за границей его яркий и сильный талант в значительной степени остался невостребованным. Останься Плеханов на родине, его путь к марксизму, наверное, был бы намного сложнее, но не исключено, что в этом случае он пришел бы к более органичному синтезу русской домарксистской революционной традиции и учения Маркса, которое он с каким-то почти религиозным неистовством пропагандировал как вершину в развитии мировой социально-политической мысли.
В историческом материализме Плеханов нашел тот ключ к тайнам развития общества, который он искал еще в народнический период своей деятельности. Его покорили строгая логика, стройность и универсальность марксистских представлений о закономерном поступательном ходе исторического процесса, признание революционных переворотов оптимальным для нового времени вариантом перехода с одной ступени общественного прогресса на другую, более высокую, а классовой борьбы — едва ли не единственным реальным средством достижения социальной справедливости по отношению к людям труда.
Проблемы какой-то специальной адаптации марксизма к специфическим условиям России для Плеханова практически не существовало. Во всяком случае у нас нет оснований говорить о том, что она мучила его, не давала покоя, «портила» теоретические чертежи. И это при том, что Плеханов находил в истории России немало общего с историей восточных деспотий, прекрасно знал об экономической и культурной отсталости нашей страны, ее крестьянском облике, незначительном удельном весе пролетариата в общей массе россиян. Он был убежден в незыблемости западной ориентации России со времен Петра I, верил в преходящий, временный характер ее экономического отставания от развитых капиталистических стран, с оптимизмом смотрел на историческую миссию капитализма
369
как важного фактора приобщения России к европейской цивилизации. Правда, к концу жизни, возвратившись из эмиграции на родину, Плеханов увидел, как мало еще сделано в этом направлении, как много в России дикости и азиатчины, однако каких-либо концептуальных изменений в его подходе к вопросу о применимости марксизма к российской действительности за этим не последовало. При этом Ленин, который так или иначе пытался привести марксистскую теорию революции в соответствие с конкретными условиями нашей страны, был в глазах Георгия Валентиновича лишь отступником от марксизма в его истинном, классическом понимании.
Существовала и еще одна важная проблема — проблема корректировки взглядов Маркса и Энгельса, сложившихся в пору расцвета их революционной деятельности, применительно к реалиям XX века. Новое столетие принесло с собой колоссальное ускорение общественного прогресса при нарастании его уродливости, противоречивости и неравномерности в отдельных странах и в различных сферах жизни человека. Наблюдалось повышение жизненного уровня трудящихся, общество становилось в общем и целом более демократичным (хотя картина здесь была достаточно пестрой), усиливалась тяга части его «верхов» и «низов» к социальным компромиссам, возрастала роль субъективного фактора в историческом процессе. Вместе с тем шел рост милитаризма, сравнительно мирное развитие капитализма сменилось полосой войн, ставивших перед людьми проблему элементарного выживания, усиливался национализм. Тенденция к упорядочению и демократизации капитализма сталкивалась с тенденцией к усилению его хищнических, антигуманных, разрушительных черт, неизбежно порождавших у людей ответные настроения протеста и возмущения. Создавалась иллюзия, что капитализм как система изжил себя и готов уступить место более рационально и гармонично организованному обществу — социализму. Короче говоря, ситуация была донельзя противоречивой, неустойчивой и запутанной.
Вполне понятно, что последователи Маркса и Энгельса не могли не реагировать на эти перемены. Так появился социалистический ревизионизм, с одной стороны, и марксистский левый радикализм — с другой. Вместе с тем были теоретики, которые по разным причинам уже не поспевали за быстротекущим временем, не могли адекватно отвечать на его вызов, обходили острые вопросы современности. К сожалению, к их числу относился и Плеханов, остававшийся во многом человеком ушедшего девятнадцатого столетия и явно сдававший позиции теоретикам нового поколения марксистов.
Конечно, Плеханов вслед за Марксом и Энгельсом, расставшимися к концу жизни со многими своими юношескими увлечениями, не мог не уловить, что жизнь не подтвердила марксистские прогнозы середины XIX в. о возможности сравнительно быстрого перехода от капитализма к социализму на основе действия механизма абсолютного обнищания трудящихся, стремительной пролетаризации населения, катастрофических кризисов перепроизводства и на-
370
сильственного разрушения старого общественного строя. Отсюда предельная осторожность прогнозов Плеханова на будущее, его отказ от оптимистических прогнозов 1880-х годов о недолговечности российского капитализма, акцентирование внимания на необходимости очень длительной подготовительной работы по созданию объективных и субъективных предпосылок социализма. Но Плеханов не пошел при этом за Бернштейном, лишь отодвигая в неопределенное будущее осуществление социалистического идеала, но не подменяя социальную революцию эволюцией. Вместе с тем ему были чужды и характерные для леворадикалов, в частности для Ленина, поиски новых механизмов перехода к социалистическим преобразованиям с использованием госкапиталистических и смешанных форм экономики, ставка левых на широкие антиимпериалистические и антиколониальные движения, разрыв радикалов с традициями буржуазного парламентаризма и т. д. Подобного рода новации Плехановым отвергались, и в итоге его взгляды на социалистическую революцию и социализм оставались крайне абстрактными.
В конечном счете Плеханов постепенно все больше превращался в догматика, который был силен в истории, но оставлял почти без внимания многие новые явления в экономике и политике (монополистическая стадия в развитии капитализма, советская форма демократии и т. д.). Уже один тот факт, что в 1900-х годах он считал взгляды членов группы «Освобождение труда» двадцатилетней давности своего рода эталоном русского марксизма, говорит о многом и явно не в пользу Плеханова. Счастливо избежав многих леворадикальных иллюзий и справедливо предупреждая об опасности левого экстремизма и разного рода социальных экспериментов, он, к сожалению, не смог нащупать ту грань, которая отделяла истинно творческий марксизм от его искажений правого и левого толка. А впрочем, кто из теоретиков II Интернационала нашел ее, эту золотую середину?
Плеханов, бесспорно, был не только талантливым пропагандистом и популяризатором марксизма, работы которого представляли собой лишь искусную «вышивку» по готовой теоретической канве. Он справедливо называл себя учеником Маркса и Энгельса, но, оставаясь в рамках марксистской парадигмы, предложил немало свежих и плодотворных подходов к решению таких важных вопросов, как роль личности в истории, место социальной психологии в механизме политической борьбы, влияние географического и биологического факторов на общественное развитие. Поистине огромен вклад Плеханова в разработку истории и отечественной, и европейской общественной мысли, литературоведение, теорию культуры.
Плеханов был горячим поборником идеи европеизации России, которую он рассматривал как магистральный процесс в отечественной истории нового и новейшего времени. Начатый российскими самодержцами, которые хотели поставить достижения европейского
371
прогресса на службу своему имперскому великодержавию, этот процесс, по мнению Плеханова, должен был получить мощный импульс от победы буржуазной революции, а затем найти свое продолжение в новой, демократической России. Пока же, говорил он в 1917 г., Россия — это еще далеко не Европа, а только, пользуясь выражением Тургенева, «первое лепетанье спросонья» 1.
Плеханов видел свою задачу, в частности, и в том, чтобы знакомить россиян с европейской культурой, способствовать просвещению народа. Он был настоящим русским европейцем, оставаясь в то же время истинным патриотом своего Отечества.
Среди русских революционеров Георгий Валентинович выделялся всесторонней образованностью, блестящим знанием отечественной и зарубежной литературы и искусства. Лучшие страницы произведений Плеханова подобны россыпи драгоценных камней: он широко использовал литературные образы самых разных авторов, от Аристофана и Шекспира до Максима Горького и Игоря Северянина, народные поговорки, библейские предания, стихотворные тексты. Плеханов хорошо разбирался в музыке, прекрасно ориентировался в западноевропейских художественных музеях.
Труднее всего говорить о Плеханове-политике, ибо политика была, мягко говоря, не самой сильной стороной его многогранной деятельности, и здесь Георгия Валентиновича переигрывал не только Ленин, но и некоторые гораздо более посредственные люди. Плеханов был лишен черт харизматического лидера, не был фанатиком, авантюристом, демагогом или политическим гешефтмахером. За ним не стояли преданные ему боевые отряды или мощные финансовые группы. Наконец, он не сумел в силу многих обстоятельств стать вождем сильной политической партии или группы, без чего в XX в. серьезный политический успех практически невозможен. Тем не менее Плеханов активно участвовал в общественной жизни, предлагая товарищам по социал-демократической партии свое видение ситуации в России и в мире, собственные оценки классов и партий, тактические планы, прогнозы на будущее, хотя и не добился на этом поприще признания и тем более популярности.
В то время как большевики и эсеры постоянно торопили историю, подталкивая народные массы к скоропалительным и радикальным действия, Плеханов, обжегшись в юности на бакунизме, тяготел в дальнейшем к более взвешенным и осторожным решениям, нередко получая за это незаслуженные политические пощечины и обвинения в оппортунизме и предательстве интересов революции. Конечно, Плеханов, как и любой политический деятель, вынужден был приспосабливаться к изменениям в объективной обстановке, менять свою тактику и некоторые оценки. Но изменником революционному делу он не был никогда.
1 См.: Валентинов Н. Трагедия Плеханова // Новый журнал. 1948. Т. 20. С. 292.
372
В раздираемой внутренней смутой российской социал-демократии Плеханов всегда занимал «особую» позицию, и были лишь сравнительно небольшие отрезки времени, когда его можно было — да и то с большими оговорками — зачислить либо в большевистскую (август — октябрь 1903 г.), либо в меньшевистскую (конец 1903 — весна 1905, 1906—1908 гг.) фракцию. Масштабы неординарной личности Плеханова, бесспорно, оправдывали его попытки подняться выше как большевизма, так и меньшевизма. С последним его роднили признание примата объективного над субъективным, экономики над политикой, класса над партией и тем более фракцией, ставка на развитие пролетарского самосознания и инициативы. Во многом объединяло Плеханова с меньшевиками и его отношение к буржуазии, с одной стороны, и к крестьянству — с другой, хотя расстановка акцентов здесь в различные исторические периоды была у них далеко не одинаковой. Но чего он совершенно не выносил в меньшевизме, так это его расплывчатости, половинчатости и политического импрессионизма. Но «детьми» Плеханова были и большевики, унаследовавшие плехановское «якобинство», идею гегемонии пролетариата, тяготение к строгой партийной дисциплине и признание выдающейся роли революционного подполья. Плеханов действительно стоял у колыбели российской социал-демократии, дав жизнь и большевикам, и меньшевикам, но неизменно сохраняя при этом свое собственное, неповторимое лицо.
Дата добавления: 2021-06-02; просмотров: 37; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!