Старые опыты в пользу horror vacui 10 страница

 

59

Пути метафорологии

60 г>

всякий звук вызывает определенный цвет . В этих патологических состояниях мы как бы переживаем атавистический возврат к тем временам недифференцирован­ное™ ощущений, которые переживали и мы, и наши животные предки. Центр тяжести как бы опять переносится из высших чувств в низшие или, вернее, высшие и низшие чувства располагаются в одной плоскости. Осязание в состоянии сомнам­булизма, как известно, утончается в высшей степени⁶¹. Но сомнамбулизм рассмат­ривался не без основания как род атавизма, при котором пробуждаются инстинкты наших дочеловеческих предков⁶². Любопытнейшие примеры осязательной синэсте­зии относятся именно к области сомнамбулизма. Таковы опыты Кизера над Анто­ном Арстом, который в сомнамбулическом состоянии одними концами пальцев распознавал изображения в анатомическом атласе и с завязанными глазами таким же путем прочел слова на заглавном листе книги⁶³. Сюда же нужно отнести опыты Бинэ над истеричными⁶⁴: он производил уколы в руку, причем испытуемые не чув­ствовали боли, а видели на экране точки, то серые или черные, то белые. То же наблюдалось при черчении линий, фигур и букв. Наконец сюда же отнесем случай, передаваемый Рише⁶⁵: «Однажды, кажется в отеле Пимодан, г. X. сидел за столом, приняв предварительно гашишу. Позади него висела гравюра с великолепной кар­тины Сальватора Розы, изображающей битву и находящейся в Лувре. На первом плане изображена лошадь белая с черным: полное освещение падает на ее могучий круп, она встала на дыбы перед копьем одного из воинов. Вдруг г. X. почувствовал колотье в шею и тотчас же, в силу быстрого и невольного представления, он вооб­разил, будто изображенный на картине конь лягнул его ногою в затылок». Все это показывает, что зрительные образы реально могут быть транспонированы в осяза­тельные, что возможно искусство осязания — тактилизм, который проповедует в своих последних манифестах Маринетти⁶⁶. Когда Гёте в «Римских элегиях» гово­рит: «Sehe mit fьhlendem Aug', fьhle mit sehender Hand», — то это больше, чем услов­ный прием эстетического выражения⁶⁷. В осязании, свидетельствует современный историк искусств, «чувственный аппарат сеичентиста доходит до предельной обо­стренности. Человек барокко испытывает какую-то болезненную жажду притра­гиваться, и в его пальцах отныне скрыт самый красноречивый инструмент. Фома неверный у Гверчино не только касается раны Христа, но глубоко всовывает в нее свои два пальца. Юнона у Сарачени выцарапывает пальцем глаз у мертвого Аргуса, чтобы украсить им своего павлина... Наконец, последнего предела осязательной чуткости мастера барокко достигают в разработке темы св. Севастьяна» . У Вундта мы читаем⁶⁹: «В особенности между некоторыми зрительными восприятиями и осязательными ощущениями образуются более крепкие связи. Так вид острия, негладкой поверхности, мягкой бархатной материи пробуждает соответствующие осязательные ощущения с безошибочной ясностью... свидетель нанесения болез­ненной раны сам действительно чувствует, хотя и в ослабленной степени, боль, причиняемую на его глазах другому человеку».

Мы намеренно выделили осязательную синэстезию и подчеркнули ее особенно тесную связь с явлениями патологическими и атавистическими, ибо невольно напрашивается мысль, нельзя ли объяснить все рассмотренные явления из предпо­ложения, что в начале фило- и онтогенетического развития мы имеем одно недиф­ференцированное осязательное чувство, которое дает затем отпрыски в виде специа­ лизированных чувств⁷⁰. В подтверждение этого можно было бы привести несколько фактов из зоологии. Так, антенные органы чувств у насекомых указывают на связь осязательных ощущений с обонятельными ". По исследованиям Ранке у насекомых имеются также органы переходные от осязания к слуху⁷². Зрительные органы пиявки

60

Пути метафорологии

Пути метафорологии

61

 

функционируют и как органы осязания и как органы вкуса. Наблюдения над дож­девыми червями (Lumbricus herculeus) показывают, что у них точки кожного чувства, обладая развитой осязательной чувствительностью, реагируют и на вкусовые и обо­нятельные впечатления и обладают некоторой чувствительностью к свету . Чувст­вительные колбочки некоторых медуз (напр. Pericolpa quadrigata) совмещают в себе глаз и слуховой орган (Гааке. Происх. животн. мира. 2-е изд. СПб., 1912. С. 105). В сущности то же воззрение на осязание как первичную силу в субъекте и при­роде мы находим в древнем учении о четырех стихиях. Как известно, огонь, вода, воздух и земля различаются между собою теплотою, холодом, сухостью и влажно­стью, которые являются первичными их свойствами. С этих свойств начинает мистическая натурфилософия древних, и это воззрение держится вплоть до средне­вековья, переходит в ранний Ренессанс, пока новая философия не подрывает его, переводя осязательные ощущения в разряд вторичных качеств. По поводу всех этих попыток рассматривать первичное общее чувство как осязание надо заметить, что здесь есть элемент дурного преформизма, стремление интерпретировать исходную точку динамического творческого процесса в категориях того, что этим процессом создано, — стремление в желуде увидеть черты взрослого дуба. Если угодно, в ис­ходной точке есть и элементы осязательные, но это осязание не есть то дифферен­цированное осязательное чувство, которое существует наряду с другими чувствами, а некоторое сумеречное общее чувство, заключающее в себе все чувства, в том числе и осязание, и которое потому лучше всего вовсе не характеризовать односторонне как осязание. Ближе всего оно стоит к тому общему чувству, о котором говорил Аристотель⁷, которое признавала патристика " и учение о котором развивали неко­торые натурфилософы шеллингианской школы⁷⁶. Где же искать физиологический центр этого общего чувства? Объяснять синэстезию случайными анастомозами значило бы слишком сузить ее область⁷⁷. Исследовать пространственное соотно­шение между центрами и на основании их пространственной близости заключать о близости и связях различных ощущений — было бы слишком топорным приемом исследования. Что из того, что nervus olfactorius и nervus opticus находятся рядом, a nervus acusticus ближе ко второму, чем к первому? Глубокая органическая связь частей, которая с каждым днем выясняется все более биологией, показывает, что близость эта второстепенна. Если вспомнить, например, о той тесной связи, кото­рая существует между функцией гипофиза мозга и функцией половых желез, то станет ясным, что бесплодно искать объяснения синэстезии именно в указанном направлении. Правда, пытались найти церебральный центр общего чувства⁷⁸, но все же исследования эти сомнительны еще в научном отношении⁷⁹. Нельзя однако отделываться и доводами дурного идеализма или спиритуализма, отказывающихся искать этот центр где бы то ни было, кроме души. Если только мы не расщепляем, как гностики и Декарт, тело и душу, некоторые центры органического равновесия должны существовать и в физическом организме, хотя бы органическое целое и не было бы уловимо для физического глаза. Невольно мы вспоминаем о старом разли­чении трех основных центров организма: головы, груди и живота. Философская анатомия, начало которой положено Платоном в «Тимее», рассматривала постоян­но второй центр как основной, и только рационалист Декарт перенес седалище души в grandula pinealis головного мозга. Седалищем общего чувства Аристотель, как известно, считал сердце , и это воззрение на сердце как центр психической и физической жизни человека можно найти в целом ряде учений естественно-науч­ного и магического характера⁸¹. Но в русском народном словоупотреблении, так же как, по-видимому, и в Библии и древней письменности, под сердцем часто имеется

в виду область под ложечкой, где находится солнечное сплетение симпатической нервной системы⁸². Не в симпатической ли нервной системе искать поэтому центр этого общего чувства? Однако надо напомнить о влиянии внутренней секреции на симпатическую нервную систему; так, несомненно влияние на нее адреналина, питуитрина, пубертатных желез и паратироидов (эпителиальных телец); с другой стороны, все более выясняется и связь органов внутренней секреции между собою⁸³. Поэтому вполне законно спросить, что же регулирует взаимоотношение органов внутренней секреции и других органов, в том числе и симпатической нервной сис­темы? Наблюдения над растениями⁸⁴ показывают, что жизнь ферментов продолжа­ется и в убитых клетках, хотя исчезает их согласованность и сопротивляемость ядам и бактериям: в таких клетках ферменты анархически уничтожают друг друга. При­писать регулирующую роль гормонам, активаторам и антиферментам значит ото­двинуть, а не решить проблему. Остается допустить, что целостная μορφή есть нечто иного порядка, нежели части. Таковы факты. Но в виде догадки мы можем допус­тить, что plexus solaris есть именно та точка, которая является точкой приложения сил μορφή к частям физического организма. Симпатическая нервная система управ­ляет растительными процессами: кровообращением, выделениями, пищеварением, дыханием и т. д. Но замечательна та существенная связь между жизненными про­цессами и кровообращением, которая как бы подтверждает древнее воззрение, ото­ждествляющее кровь с жизнью и душою. Плетисмограф незаменим в психофизио­логических исследованиях. Возвращаясь к теории «общего» чувства, мы сказали бы, что, рассматривая отдельные ощущения, нельзя мыслить отдельные органы разоб­щенными, ибо все они объединены в органическое целое биологической формы и влияют взаимно. При зрительном восприятии, так же как при слуховом, реагирует в сущности весь организм и эта целостная реакция находит свое выражение прежде всего в том, что мы называем «растительными» процессами. Они — как бы обертоны всякой жизненной реакции, эмоциональный ее фон. Теория эмоций Джемса-Ланге особенно отчетливо выявила их роль в последнем отношении. Но проблему синэсте-зии не раз пытались разрешить, исходя из эмоциональной окраски различных ощущений. Основа сближения есть та эмоциональная «аура», которая может быть одинаковой при ощущениях различных органов чувств. Главным тормозом, не по­зволявшим брать эти сближения всерьез, было ложное представление о «внешнем» и «внутреннем», «субъективном» и «объективном». Субъективность гносеологиче­ски дискредитировала психологические процессы, а соматические процессы ока­зывались чем-то вроде кривого зеркала, искажающего предметы внешнего мира. Растительные процессы организма мыслились протекающими внутри организма и потому не имеющими отношения к внешним явлениям. Но за растительными процессами, органическими ощущениями, настала очередь других ощущений. С этой точки зрения в конце концов ведь и физиологическое возбуждение от свето­вых, например, явлений есть единственное, что дано нам. Так совершился естест­венный переход к закону специфических энергий, который окончательно разорвал соответствие между внешним и внутренним и все ощущения сделал субъективными. Однако к чему в сущности сводится этот закон? Не более как к утверждению, что разные органы по-разному реагируют на один и тот же раздражитель. Но — «позво­лительно поставить вопрос, не содержит ли в себе электрическое раздражение различных составляющих, объективно соответствующих раздражениям различного рода, и не состоит ли роль каждого чувства просто в том, чтобы извлечь из целого ту составляющую, которая ему соответствует»⁸⁵. Это блестящее возражение Бергсо­на, которое отчасти было развито уже Лотце⁸⁶, есть самый существенный аргумент

62

Пути метафорологии

Пути метафорологии

63

 

против всеобщности закона специфических энергий. Говоря образно, мы имеем нечто подобное сечениям трехмерной фигуры: подобно тому, как, рассекая конус в разных направлениях, мы можем получить круг, треугольник, эллипс и т. д., так же точно различными чувствами мы можем улавливать различные разрезы вещи. В сущности то же имела в виду и натурфилософия Шеллинга: по Шеллингу можно брать природу в разных потенциях, в разрезах разной онтологической сгущенности, и на этом именно зиждется, например, аналогия между тяжестью и химическим процессом или между светом, электричеством и раздражимостью — ибо раздражи­мость есть свет, взятый в более глубоком разрезе, а свет — раздражимость, рассмат­риваемая внешне или периферически. Мы приходим таким образом к единству физических сил, как раньше пришли к единству ощущений. Ощущения поглоща­ются единым общим чувством, а силы вещи — единым образом вещи. «Когда я вижу чужое лицо с известной экспрессией, я воспринимаю, скажем, η чувственных качеств... но я воспринимаю эти η ощущений не как алгебраическую сумму безраз­личных друг к другу психических элементов — сверх η различных ощущений, я по­лучаю еще п+1-с чувство, которое соответствует комбинации или группировке этих элементов — то, что Эренфельс назвал качеством формы — Gestaltsqualitдt. Таким образом, моментальная экспрессия человеческого лица схватывается мною сразу, как целое, вызывающее во мне, кроме и ощущений, п+1-е чувство целостного впе­чатления (Totalimpression Гомперца)»⁸⁷. Таково свидетельство исследователя пси­хологии творчества. А вот признание ботаника: «Общий вид растений, — пишет Линней , — изучается каким-то непонятным образом; напрактиковавшийся бота­ник при первом взгляде отличит растения из различных частей света и однакоже затруднится сказать, по каким признакам он узнает это. Есть, например (я не знаю), что-то такое мрачное, сухое и печальное в африканских растениях, гордое и возвы­шенное в азиатских, мягкое и приятное в американских, жесткое и затверделое в альпийских». Итак, целостная реакция познающего субъекта на целостный образ вещи — вот что лежит в основе отдельных ощущений и что узаконяет метафориче­ский переход от одних к другим. Но обличил этой целостной формы не суть незави­симые друг от друга проявления единой сущности. Все они взаимодействуют между собою и влияют друг на друга. По наблюдениям Суареца де Мендозы⁸⁹ у одного лица звук, ассоциируемый с красным, при комбинации с реальным ощущением зеленого цвета воспринимался окрашенным в темно-фиолетовый. Наблюдения над другим лицом⁹⁰ показали аналогичное явление: объективное зрительное воспри­ятие нейтрализовало воображаемый цвет, вызываемый звуком. Невольно возника­ет вопрос: если восприятия предмета различными органами чувств модифицируют друг друга, если зрительный образ вещи иной, нежели зрительный, сопутствуемый звуковым, то где подлинный образ? Не нужно ли мобилизовать все виды ощуще­ний для постижения предмета в его полноте? Или наоборот одни виды ощущений достоверны, а другие лишь искажают познание и должны быть отброшены? Но в первом случае возникает трудность: достижимо ли целостное познание предмета, ибо для целого ряда свойств у нас нет органов чувств, и если каждый орган познает лишь часть предмета, то мы можем сказать только, что наши пять чувств познают 5/я-ых предмета и никогда не постигнут его всецело. С другой стороны, нет ника­ких оснований отдавать предпочтение одним ощущениям перед другими. Поэтому остается либо заподозрить познавательную способность всех вообще ощущений, либо признать, что целостный образ прежде и больше своих частей, что соотноше­ние частей может изменяться, тогда как целостная форма остается неизменной. Зрительное восприятие вещи в комбинации с слуховым и осязательным может

быть иным, чем взятое самостоятельно, точно так же, как творческий индивидуум, действуя в двух направлениях, может действовать отличным образом от того, когда он действует лишь в одном, — но и там и тут результат один и действующий субъект один. Глубже, чем отдельными органами чувств, и глубже, чем в отдельные прояв­ления вещи, проникаем мы при познании. Познание идет изнутри кнаружи, а не наоборот. В этом направлении собственно и следует искать разрешения вопроса о чрезвычайной капризности и прихотливости синэстезии: с точки зрения теории «общего» чувства и общей формы странным было бы обратное. Изменчивость синэс­тезии и невозможность установить индуктивным путем какие-либо законы в этой области не есть аргумент против ее познавательной достоверности, точно так же, как факт дальтонизма не есть аргумент против теории наивного реализма. Общая форма может быть многозначной и даже должна в разной среде открываться по-разному. Но в основе ее различных обнаружений, так же как в основе различных подходов к ней познающего субъекта, лежит единый центр, который больше, чем данные отдельных органов чувств. Именно это утверждает и теория внутреннего или центрального чувства, противоположного чувствам периферическим, которая развита Баадером, Шубертом и другими. Это чувство — подоснова чувств перифе­рических, оно дает им их своеобразный тембр, оно их глубина и средоточие. Баадер посвятил вопросу о внутреннем чувстве целый ряд статей, анализируя его в связи с теорией дивинации и ясновидения⁹¹. «Ощущение возможно так же изнутри кнаружи, как и снаружи внутрь»⁹². Но при бодрствовании оно существует в подав­ленном виде и только при гипнозе и болезнях получает полную силу . «Магнетиче­ское ясновидение» доказало существование концентрического ощущения, которое совсем не только субъективно и беспредметно, потому что идет изнутри . Оно, как и периферическое ощущение, есть созерцание внешнего, хотя и не есть внешнее созерцание⁹⁵. У Шуберта особенно ярко подчеркнута связь этого внутреннего чув­ства с внешними⁹⁶: «Воздух не мог бы встать в пустом сосуде на место воды, вода не могла бы занять места воздуха в безвоздушном пространстве, если бы и вода и воз­дух не имели общей природы весомых тел, не были бы вместе причастны общему, тянущему вниз, направлению тяжести. Подобно этому и внутренний чувственный мир не мог бы заступить место мира внешнего, если бы оба не имели одного и того же истока и направления». Это внутреннее чувство — первооснова внешних, из него вырастающих и в нем сливающихся. В нем — зачатки и семена чувств внешних. И чрез него мы доходим до синтетического образа вещи.

Ist somit dem Fьnf der Sinne Vorgesehn im Paradiese, Sicher ist es, ich gewinne Einen Sinn fьr alle diese".

Так говорит Гёте, и этими его словами может быть выражен итог всего нашего исследования. Метафоры в области ощущений — не каприз и не орнамент, а выра­жение некоторого общего чувства, постигающего общую форму вещи.

Мы должны разобрать теперь метафорический переход из области пространст­венных отношений во временные и обратно. В области эстетики, как известно, Лессинг своим «Лаокооном» вырыл пропасть между эстетической формой во вре­мени и эстетической формой в пространстве. Но Лессинг опровергается Эйнштей­ном. Принцип относительности Эйнштейна и Манковского выявил неразрывную связь пространства и времени, на которой настаивал целый ряд философов начала

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 40; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!