СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ» 5 страница

Цветка иссушенное тело

Вторично встретилось с весной,

Оно худело и желтело,

Дрожа под коркой ледяной.

Все краски смыты, точно хлором

Белели пестрые цветы.

Остались тонкие узоры,

Растенья четкие черты.

И у крыльца чужого дома

Цветок к сырой земле приник,

И он опасен, как солома,

Что может вспыхнуть каждый миг.

Перед небом

Здесь человек в привычной позе

Зовет на помощь чудеса,

И пальцем, съеденным морозом,

Он тычет прямо в небеса.

Тот палец — он давно отрезан.

А боль осталась, как фантом,

Как, если высказаться трезво,

Химера возвращенья в дом…

И, как на цезарской арене,

К народу руки тянет он,

Сведя в свой стон мольбы и пени

И жалобный оставив тон.

Он сам — Христос, он сам — распятый.

И язвы гнойные цинги —

Как воспаленные стигматы

Прикосновения тайги.

Поэту

В моем, еще недавнем прошлом,

На солнце камни раскаля,

Босые, пыльные подошвы

Палила мне моя земля.

И я стонал в клещах мороза,

Что ногти с мясом вырвал мне,

Рукой обламывал я слезы,

И это было не во сне.

Там я в сравнениях избитых

Искал избитых правоту,

Там самый день был средством пыток,

Что применяются в аду.

Я мял в ладонях, полных страха,

Седые потные виски,

Моя соленая рубаха

Легко ломалась на куски.

Я ел, как зверь, рыча над пищей.

Казался чудом из чудес

Листок простой бумаги писчей,

С небес слетевший в темный лес.

Я пил, как зверь, лакая воду,

Мочил отросшие усы.

Я жил не месяцем, не годом,

Я жить решался на часы.

И каждый вечер, в удивленье,

Что до сих пор еще живой,

Я повторял стихотворенья

И снова слышал голос твой.

И я шептал их, как молитвы,

Их почитал живой водой,

И образком, хранящим в битве,

И путеводною звездой.

Они единственною связью

С иною жизнью были там,

Где мир душил житейской грязью

И смерть ходила по пятам.

И средь магического хода

Сравнений, образов и слов

Взыскующая нас природа

Кричала изо всех углов,

Что, отродясь не быв жестокой,

Успокоенью моему

Она еще назначит сроки,

Когда всю правду я пойму.

И я хвалил себя за память,

Что пронесла через года

Сквозь жгучий камень, вьюги заметь

И власть всевидящего льда

Твое спасительное слово,

Простор душевной чистоты,

Где строчка каждая — основа,

Опора жизни и мечты.

Вот потому-то средь притворства

И растлевающего зла

И сердце все еще не черство,

И кровь моя еще тепла.

* * *

С годами все безоговорочней

Суждений прежняя беспечность,

Что в собранной по капле горечи

И есть единственная вечность.

Затихнут крики тарабарщины,

И надоест подобострастье,

И мы придем, вернувшись с барщины,

Показывать Господни страсти.

И, исполнители мистерии

В притихшем, судорожном зале,

Мы были то, во что мы верили,

И то, что мы изображали.

И шепот наш, как усилителем

Подхваченный сердечным эхом,

Как крик, ударит в уши зрителя,

И будет вовсе не до смеха.

Ему покажут нашу сторону

По синей стрелочке компаса,

Где нас расклевывали вороны,

Добравшись до живого мяса,

И где черты ее фантазии,

Ее повадок азиатских

Не превзошли ль в разнообразии

Какой-нибудь геенны адской.

Хранили мы тела нетленные,

Как бы застывшие в движенье,

Распятые и убиенные

И воскрешенные к сраженьям.

И бледным северным сиянием

Качая призрачные скалы,

Светили мы на расстоянии

Как бы с какого пьедестала.

Мы не гнались в тайге за модами,

Всю жизнь шагая узкой тропкой,

И первородство мы не продали

За чечевичную похлебку.

И вот, пройдя пути голгофские,

Чуть не утратив дара речи,

Вернулись в улицы московские

Ученики или предтечи.

Копье Ахилла

Когда я остаюсь один,

Я вышибаю клином клин,

Рисую, словно не нарочно,

Черты пугающих картин,

Недавно сделавшихся прошлым.

Былые боли и тщеты

Той молчаливой нищеты

Почти насильно заставляю

Явиться вновь из темноты

Глухого призрачного края.

И в укрепленье чьих-то воль

Здесь героическую роль

Всему дает воспоминанье,

Что причиняло раньше боль.

Что было горем и страданьем.

А мне без боли нет житья,

Недаром слышал где-то я,

Что лечит раны за могилой

Удар целебного копья —

Оружья мертвого Ахилла.

Перстень

Смейся, пой, пляши и лги,

Только перстень береги.

Ласковый подарок мой

Светлою слезой омой.

Если ты не веришь мне,

При ущербной злой луне

Палец с перстнем отруби,

В белый снег пролей рубин.

И, закутавшись в туман,

Помни — это не обман,

Не закрыть рассветной мглой

Ненаглядный перстень мой.

Проведи перед лицом

Окровавленным кольцом

И закатный перстня цвет

Помни много, много лет.

Утро стрелецкой казни[14]

 

 

В предсмертных новеньких рубахах

В пасхальном пламени свечей

Стрельцы готовы лечь на плаху

И ожидают палачей.

 

Они — мятежники — на дыбе

Царю успели показать

Невозмутимые улыбки

И безмятежные глаза.

 

Они здесь все — одной породы,

Один другому друг и брат,

Они здесь все чернобороды,

У всех один небесный взгляд.

 

Они затем с лицом нездешним

И неожиданно тихи,

Что на глазах полков потешных

Им отпускаются грехи.

 

Пускай намыливают петли,

На камне точат топоры.

В лицо им бьет последний ветер

Земной нерадостной поры.

 

Они с Никитой Пустосвятом

Увидят райский вертоград.

Они бывалые солдаты

И не боятся умирать.

 

Их жены, матери, невесты

Бесслезно с ними до конца.

Их место здесь — на Лобном месте,

Как сыновьям, мужьям, отцам.

 

Твердят слова любви и мести,

Поют раскольничьи стихи.

Они — замес того же теста,

Закваска муки и тоски.

 

Они, не мудрствуя лукаво,

А защищая честь и дом,

Свое отыскивают право

Перед отечества судом.

 

И эта русская телега

Под скрип немазаных осей

Доставит в рай еще до снега

Груз этой муки, боли всей.

 

В руках, тяжелых, как оглобли,

Что к небу тянут напослед,

С таких же мест, таких же лобных,

Кровавый разливая свет.

 

Несут к судейскому престолу

Свою упрямую мольбу.

Ответа требуют простого

И не винят ни в чем судьбу.

 

И несмываемым позором

Окрасит царское крыльцо

В национальные узоры

Темнеющая кровь стрельцов.

 

 

Боярыня Морозова[15]

 

 

Попрощаться с сонною Москвою

Женщина выходит на крыльцо.

Бердыши тюремного конвоя

Отражают хмурое лицо.

 

И широким знаменьем двуперстным

Осеняет шапки и платки.

Впереди — несчитанные версты,

И снега — светлы и глубоки.

 

Перед ней склоняются иконы,

Люди — перед силой прямоты

Неземной — земные бьют поклоны

И рисуют в воздухе кресты.

 

С той землей она не будет в мире,

Первая из русских героинь,

Знатная начетчица Псалтыри,

Сторож исторических руин.

 

Возвышаясь над толпой порабощенной,

Далеко и сказочно видна,

Непрощающей и непрощеной

Покидает торжище она.

 

Это — веку новому на диво

Показала крепость старина,

Чтобы верил даже юродивый

В то, за что умрет она.

 

Не любовь, а бешеная ярость

Водит к правде Божию рабу.

Ей гордиться — первой из боярынь

Встретить арестантскую судьбу.

 

Точно бич, раскольничье распятье

В разъяренных стиснуто руках,

И гремят последние проклятья

С удаляющегося возка.

 

Так вот и рождаются святые,

Ненавидя жарче, чем любя,

Ледяные волосы сухие

Пальцами сухими теребя.

 

 

Рассказ о Данте[16]

 

 

Мальчишка промахнулся в цель,

Ребячий мяч упал в купель.

Резьба была хитра, тонка.

Нетерпеливая рука

В купель скользнула за мячом,

Но ангел придавил плечом

Ребенка руку. И рука

Попала в ангельский капкан.

И на ребячий плач и крик

Толпа людей сбежалась вмиг.

И каждый мальчика жалел,

Но ссоры с Богом не хотел.

Родная прибежала мать,

Не смея даже зарыдать,

Боясь святыню оскорбить,

Навеки грешницею быть.

Но Данте молча взял топор

И расколол святой узор,

Зажавший в мрамора тиски

Тепло ребяческой руки.

И за поступок этот он

Был в святотатстве обвинен

Решеньем папского суда

Без колебанья и стыда…

И призрак Данте до сих пор

Еще с моих не сходит гор,

Где жизнь — холодный мрамор слов,

Хитро завязанных узлов.

 

 

* * *

 

 

Скоро мне при свете свечки

В полуденной тьме

Греть твои слова у печки.

Иней на письме.

Онемело от мороза

Бедное письмо.

Тают буквы, точат слезы

И зовут домой.

 

 

Верю[17]

 

 

Сотый раз иду на почту

За твоим письмом.

Мне теперь не спится ночью,

Не живется днем.

 

Верю, верю всем приметам,

Снам и паукам.

Верю лыжам, верю летом

Узким челнокам.

 

Верю в рев автомобилей,

Бурных дизелей,

В голубей почтовых крылья,

В мачты кораблей.

 

Верю в трубы пароходов,

Верю в поезда.

Даже в летную погоду

Верю иногда.

 

Верю я в оленьи нарты,

В путевой компас

У заиндевевшей карты

В безысходный час.

 

В ямщиков лихих кибиток,

В ездовых собак…

Хладнокровию улиток,

Лени черепах…

 

Верю щучьему веленью,

Стынущей крови…

Верю своему терпенью

И твоей любви.

 

 

* * *

 

 

Затлеют щеки, вспыхнут руки,

Что сохраняют много лет

Прикосновения разлуки

Неизгладимый, тяжкий след.

 

Их жгучей болью помнит кожа,

Как ни продублена зимой.

Они с клеймом, пожалуй, схожи,

С моим невидимым клеймом,

 

Что на себе всю жизнь ношу я

И только небу покажу.

Я по ночам его рисую,

По коже пальцем обвожу.

 

Мое лицо ты тронешь снова,

Ведь я когда-нибудь вернусь,

И в память нового былого

От старой боли исцелюсь.

 

 

* * *

 

 

Скоро в серое море

Ворвется зима,

И окутает горы

Лиловая тьма.

 

Скоро писем не будет.

И моя ли вина,

Что я верил, как люди,

Что бывает весна.

 

 

* * *

 

 

Четвертый час утра. Он — твой восьмой,

Вечерний час. И день, твой — день вчерашний.

И ночь, тебя пугающая тьмой,

Придет сюда отцветшей и нестрашной.

 

Она в дороге превратится в день,

В почти что день. Веленьем белой ночи

Деревья наши потеряют тень.

И все так странно, временно, непрочно…

 

Она ясна мне, северная ночь,

Она безукоризненно прозрачна.

Она могла бы и тебе помочь,

Тогда б у вас не красили иначе.

 

На вашей долготе и широте

Она темна и вовсе не бессонна.

Она чужда моей ночной мечте

Другого цвета и другого тона.

 

 

* * *

 

 

Февраль — это месяц туманов

На северной нашей Земле,

Оптических горьких обманов

В морозной блистающей мгле.

 

Я женской фигурою каждой,

Как встречей чудесной, смущен.

И точно арктической жаждой

Мой рот лихорадкой сожжен.

 

Не ты ли сошла с самолета,

Дороги ко мне не нашла.

Стоишь, ошалев от полета,

Еще не почувствовав зла.

 

Не ты ли, простершая руки

Над снегом, над искристым льдом,

Ведешь привиденье разлуки

В заснеженный маленький дом.

 

 

Скрипач

 

 

Скрипач играет на углу

А снег метет,

И ветер завивает мглу

И кружево плетет.

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 53; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!