Письма к товарищу. О жизни и смерти 14 страница
Итак, перед нами явление нешуточное. А кто носитель?
«Закоренелые» и «разовые»
Кажется, нет ничего легче – пользуясь и воображением, и фельетонами, и сатирическими сценками с 16–й полосы «Литгазеты», олицетворить это явление в определенном типе и наделить его «живыми чертами». Он, «разболтанный» наш согражданин, вот каков. Ленив, беспамятен и потому непременно что‑либо затягивает, задерживает, запутывает, отвечать ни за что не хочет, а еще обманывает и начальство, и партнеров, и клиентов. И хамит. И прочее, и прочее, и прочее…
Есть ему и наименования в словарях. Ну, например, «халтурщик» – то есть тот, «кто делает халтуру», а последняя по тому же толковому словарю обозначена как «небрежная, недобросовестная работа, обычно без знания дела». Или еще «чиновник» – то есть, как сообщает словарь уже энциклопедический, «человек, относящийся к своей работе формально, с холодным равнодушием, без интереса, бюрократически…».
Выходит, носители зла настолько известны, что попали в энциклопедические издания. Однако объяснять их живучесть только, как бы сказать, генетически (в семье не без урода!) – верх простодушия. Халтурщик и чиновник здравствуют лишь в подходящей – и питательной, и защитной – среде. Какой?
Без – на‑ка – зан – ность! – вот что их и кормит, и поит, и обороняет.
Если бы халтурщик верил, что, допустим, за недобросовестность и очковтирательство на больничной стройке его, как и положено по закону, упекут в тюрьму (беру крайний случай, где проступок подпадает под статью Уголовного кодекса), стал бы он обманным путем добывать «галочку» в отчете? Зачем ему «галочка», если вслед за ней неотвратимо последует решетка? Нет, не стал бы он этого делать, если б верил в дурные последствия!
|
|
|
Но он в них не верил – и имел все основания не верить! – вот в чем вся штука.
Мне скажут: так ты за жестокость? За устрашение? У нас что, нет других мер?
Но, товарищи, мы‑то в данном и подобных случаях имеем дело с откровенной халтурой.
Да, мы гуманны, добры, и если вдруг где‑то кого‑то незаслуженно уволили, наказали, ущемили чьи‑то права – мы враз встаем на его защиту. Оборонить человека от несправедливости считается первейшим долгом и у меня, как и у моих коллег, на корреспондентском счету есть в этом смысле удачи.
Но ведь и халтурщик – он же совсем не промах! – не прочь вкусить от этого доброго времени, от гуманизма советского общества, который совсем не про него.
Он напортачил, нашкодил, ввел казну в лишние траты, расстроил нервы сотням людей, но, представьте, не боится ни «грозных» приказов, ни фельетонных стрел, так как рассчитывает именно на доброту и терпимость. И, прежде всего – непосредственного начальства. И ведь, как видите, не ошибается!
|
|
|
Ах, как это соблазнительно – слыть гуманным начальником! Об иных «милягах» я слышал, говорят просто на воровском жаргоне:
– А наш‑то шеф – золото! Ни за что не продаст! Всю вину возьмет на контору, а тебя не подставит. Душа!
И появляется категория совершенно неувольнимых халтурщиков и чиновников. То есть, как бы они ни портили дело – ни за что не могут вырваться из определенной должностной орбиты. «Души начальники» берегут их, как малых детей. Вот уже несколько лет в крупном городе вращается один такой неувольнимый «гуманитарий». Последовательно служил в управлении культуры, на киностудии, в редакции. На всех постах проваливался и, по общему мнению, – совершенный бездельник и невежда. Но не далее как минувшим летом я был свидетелем разговора двух умных, добрых работников насчет него. «Слушай, ну куда же его еще устроить?! В редакции‑то стонут! Давай‑ка подберем ему что‑нибудь совсем безответственное рублей на триста, а? Ну, что‑нибудь такое, чтоб не мешал». – «На триста? Трудновато на триста, разве на сто семьдесят?» – «Мало ему сто семьдесят. Он, понимаешь, привык…» Я смотрел и не мог понять: ну почему они, хорошие, дельные, умные так носятся с этим прохиндеем? Он им и не сват, и не брат, и не собутыльник. Просто жалеют?
|
|
|
Но это я о халтурщиках явных, заметных, что называется, с печатью на лбу. Только в жизни – когда исследуешь случаи разболтанности – чаще встречаешь халтурщиков иной, более сложной модификации. Не постоянных, а «разовых». Причем во многих иных отношениях этот тип даже симпатичен. И дело знает, и способности налицо, и может быть аккуратным и даже инициативным. И халтурит не каждый день, и не с утра до вечера, а «разово»: два поручения исполнит прилично, а то и отлично, третье – так себе, четвертое – ну прямо из рук вон, а на пятом вновь обнаружит и обязательность, и умение…
Но он, как столб, не укрепленный в основании: ни за что не угадаешь, куда, в какую сторону упадет. Вот утром, не опаздывая, с большим портфелем бодро уходит в контору и ничем от аккуратных сослуживцев не отличается. Подтянут, свеж, весел. Садится к столу, но дьявол же его ведает, что сейчас сотворит: зло или благо?
Теперь все зависит, увы, не от того, каков он – «закоренелый» или «разовый», не от того, один ли он такой в конторе или их на беду собралось пятеро или шестеро, – а совсем от другого. Все зависит от объема ценностей, которыми ему (или им) в этот «халтурный» день по должности предстоит так или иначе распорядиться. Что у него (у них) в руках: десять наших общих казенных рублей или миллион?
|
|
|
«Лично неизвестен»
Миллион упоминаю не иносказательно, а буквально. Перед глазами два факта, случая, с которыми познакомили в Комитете народного контроля СССР.
Случаи похожи и, к сожалению, не уникальны.
В селе Панфилове волгоградской области шесть лет возводили сыродельный завод. Вбухали в стройку миллион двести тысяч рублей, завезли импортное оборудование. Из местных жителей подготовили сыроделов.
В поселке Дзякино Удмуртской АССР в это же время сооружали пункт перегрузки торфа с узкой колеи на широкую. Затратили более двухсот тысяч рублей, установили дорогой торфоперегружатель…
Затем обе стройки были… прикрыты. Почему? «За ненадобностью».
Жители Панфилова и Дзякина, не видя в этом ни логики, ни хозяйского расчета («тратили, тратили деньги, и все забросили»), пожаловались в народный контроль…
У меня на столе копии официальных – на бланках – объяснений, присланных людьми, которых по их должностям нужно считать ответственными. А объяснения?
И. о. зам. начальника Главторфа Министерства топливной промышленности РСФСР Б. И. Кушов отвечает спокойно, даже элегически. Да, строили, да, тратили, да, прикрыли «за ненадобностью его» (торфоперегружателя), а «все материалы и оборудование будут смонтированы и использованы на предприятиях торфяной промышленности» (прикиньте: значит, будут ломать, «размонтировать», перевозить, снова где‑то строить и монтировать – и вбухают еще десятки тысяч рублей!). Никакой оценки происшествию Б. И. Кушов не дает, виновников не называет, наказать их не обещает…
Ответ заместителя министра мясной и молочной промышленности РСФСР В. И. Демина в Комитете народного контроля расценивают как вопиющий пример равнодушия к судьбе государственного имущества.
Добавлю: и откровенной безответственности. Документ стоит процитировать. В. И. Демин сообщает (та же элегичность стиля, хотя тут на ветер выбросили не двести тысяч, а более миллиона!):
«Сыродельный завод начат строительством в 1965 году по проекту, разработанному Волгоградским филиалом Гипромолпрома… По состоянию на 1 января 1972 года освоено 1,2 млн. рублей… Проектный институт при решении вопроса о строительстве сырзавода исходил из того, что в сырьевой зоне Калининского административного района… в 1965 году планируется закупить 24,4 тысячи тонн молока, в 1972–м – 35,3 тысячи тонн, что полностью обеспечивало загрузку мощности проектируемого завода… В дальнейшем при укрупнении административных районов Калининский район вошел в состав Ново – Анненского и Михайловского районов, а в сырьевой зоне Панфиловского завода – на 1975 год – предполагается закупить 17 тыс. тонн молока вместо намеченных ранее 35 тыс. тонн… Проектный институт Волгогипромясомолпрома повторными расчетами подтвердил нецелесообразность продолжения строительства указанного сырзавода…»
Зная предмет, могу засвидетельствовать: В. И. Демин обнаруживает элементарную малограмотность. Как могло укрупнение районов вызвать уменьшение молока в колхозах и совхозах? Коров, что ли, порезали при реорганизации? И что это за «стратегия отрасли», когда рядом ведутся дорогие стройки на ценном оборудовании, без учета их надобности? И что это за «научный» институт, который сперва «исходил из того», а потом, когда стройка в разгаре, «подтвердил нецелесообразность» собственного проекта?
На эти вопросы В. И. Демин не отвечает. И опять – ни политической оценки вопиющей бесхозяйственности, ни фамилий виновников, ни слова о том, а кто же ответит за бесцельную трату денег…
Я беседовал и с Б. И. Кушовым, и с В. И. Деминым.
Б. И. Кушов работает в министерстве недавно. О торфоперегружателе говорит, что эта затея родилась «еще при совнархозах» (а деньги на стройку тратились главком вплоть до 1971 года!), но торф перегружают кранами, и пункт попросту не нужен. Найти «персональных» ответчиков, считает Б. И. Кушов, «невозможно».
Трудней был разговор с В. И. Деминым. Что случай «некрасивый» – это он признал. Что ответ его «не совсем удачен» – с неохотой, но согласился. Что переправлять оборудование с Волги на Обь и нелегко, и накладно – подтвердил. А вот по вопросу о личной ответственности наши мнения разошлись.
– Какая личная ответственность?! – удивился Валентин Иванович. – Начиналось еще при совнархозах. Инициатива областных организаций…
– Но деньги расходовали вплоть до прошлого года! Миллион двести тысяч рублей. Кто‑то должен ответить?
Валентин Иванович сказал, что лично он не видит конкретных виновников. Но «если редакцию это интересует», может «вызвать в Москву проектировщиков и с ними разобраться…….
Если редакцию интересует!
А министерство, ухнувшее зря такую уйму казенных денег, – оно, судя по письму, удовлетворено исходом дела?! И если редакцию не «интересует», никто наказан не будет?
По личному опыту и, по словам народных контролеров и работников отделов писем газет я давно знаю: труднее всего, разбираясь в фактах бесхозяйственности и волокиты, «выудить» фамилии виноватых (впрочем, еще сложней добиться настоящего, а не мнимого наказания тех, кто в ответе).
Есть еще руководители, которые, «не выдавая своих», стоят, как говорится, насмерть…
Некоторые же под эту – явную! – круговую поруку подводят базу «теоретическую»…
Однажды по просьбе читателя мне пришлось «пускать лифт» в новом четырнадцатиэтажном доме. Со дня полного заселения прошло сорок четыре дня, но лифт в доме не действовал, хотя и был… исправен (вполне!). Просто представители четырех контор (монтажники, эксплуатационники, ЖЭК и гостехнадзор) никак не могли собраться, чтобы засвидетельствовать подписями сдачу – приемку. То один не приходил, то другой. Очевидно, как я понимаю, дни «разовой» халтуры наступали у этих служащих не синхронно. А люди между тем – более трехсот человек! – ежедневно пешком взбирались на седьмой, десятый, двенадцатый и так далее этажи……
Я побеспокоил конторы, говорил с начальниками и главными инженерами. Успеха не имел. Ни малейшего! Лифт не обещали пустить даже в ближайшие недели (а дело происходило в канун праздника). Но, что особенно поразило, собеседники даже не включились в мое эмоциональное состояние. Я им – взволнованно, гневно – про то, что триста или более трехсот человек испытывают крайние неудобства. Что это безобразие! Что случай беспримерный! Возмутительный! Что дело, наконец, опасное, поскольку среди жильцов есть старые, больные люди и возможны инфаркты, инсульты, и прочее, и прочее. А они, собеседники мои, начальники контор и главные инженеры, спокойно, без раздражения, но и без сочувствия, и как бы опуская все, что касается жильцов, их настроения и угрозы инфарктов, и не входя в оценку самого случая («беспримерный, возмутительный» – эти слова были пропущены мимо ушей), они – только о том, что их контора виновата меньше других…
Опуская подробности, скажу: с помощью председателя райисполкома лифт был пущен на другой день. А месяц спустя я снова обзвонил конторы. Осведомился: как же поступили с виновниками?
Но теперь на другом конце провода уже не извинялись, а негодовали. Чего, собственно, привязался? «Лифт пущен? Пущен. Действует? Действует. Ах, полтора месяца люди пешком ходили? Но ведь уже не ходят, а ездят. Ез – дят! Чего же еще надо?»…
В тоне начальников я ощутил встревоженность квочки, прикрывшей крыльями расшалившихся цыплят. Только бы не выдать их «чужому»! Никто – как я ни бился – не назвал фамилий виновных.
– Пишите так, – диктовал один, – РСУ виновато. Не понимаете? РСУ! Даю по буквам Родион, Станислав, Ульяна… Ах, не устраивает? А меня устраивает, что наш сотрудник случайно попадет в газету? Почему случайно? Да вы же случайно нарвались на этот лифт, могли и не нарваться. Тут мне один деятель поставил некомплект, я один мучился, ни один корреспондент не наскочил, и он остался в тени, а халтурщик такой, что пробы негде ставить. А моего – под огонь! Не дам! Лифт работает? Желаю успеха!
Этот, видите ли, чтобы навести порядок у себя, ждал некоего «всеобщего усовершенствования». Другой – из ведомства, которое самым нахальным образом подвело двадцать колхозов, – не открывал имен обманщиков, ссылаясь на отсутствие… стимулов!
– Вы требуете наказания! – шумел он в трубку (а я ничего не «требовал», наказание само собой подразумевалось, так как было вполне заслуженным. – Г. Р.) – Но если наказывать, то надо и поощрять! А у нас нет фондов, мы не завод. И ставки одинаковые – чем же я отличу «чистых» от «нечистых»?! А потом выговоры в трудовую книжку не вписываются, им… цена, поняли? И безработицы нет. Я его накажу, обижу, а он помашет мне ручкой и уйдет – с чистенькой книжкой – в другую контору через улицу. Там тоже иногородние поставки, а он у меня мужик эмоциональный и пьющий. Знаете, что может учудить? Возьмет да и зашлет груз вместо Петропавловска в Казахстане в Петропавловск – Камчатский. Будет лучше? Ха – ха – ха…
Но тут же оборвал смех и добавил, как бы раскрывая важный секрет:
– Нет, я их все‑таки держу в рамках! Чем? А если по их вине случится ЧП, сам расплачиваюсь! Восемь выговоров! Они это ценят и уж до крайности не распоясываются… Как вы верно заметили, халтурят не каждый день. Через раз…
Чувствовалось, очень он гордится своей самоотверженностью: «сам расплачиваюсь» – вот, дескать, на что иду, и не боюсь. Восемь выговоров за чужие грехи.
Стимул и санкция
Еще прошлой весной в колхозе имени Фрунзе – под Белгородом – я был удивлен суровейшим, а на непривычный взгляд прямо‑таки «драконовским» распорядком.
Вот уже шесть лет ежедневно каждому работнику (а в колхозе тысяча семьсот человек!) от рядового ездового до «главных» – агронома, зоотехника, бухгалтера, диспетчера, начальников участков – всем, всем и каждому, повторяю, ежедневно ставятся баллы за качество их работы или службы, то есть деятельности. Что ни день, то в нарядах и ведомостях против всякой фамилии появляются цифры: единица, двойка, тройка, четверка. И так же неукоснительно – в соответствии с баллом – следует поощрение или санкция. Шестой год! За единицу («сработал по первому баллу») – сто десять процентов дневного заработка. За двойку – сто процентов заработка, но, как и в первом случае, право на годовую премию (дополнительную оплату), за тройку – минус десять процентов заработка и лишение части месячной премии (а это деньги немалые!). За четверку – брак явный, с материальным ущербом – полное лишение заработка за этот день и месячной премии (сумма весьма приличная!)…
Поначалу меня, признаюсь, смутили именно всеобщность порядка и то, что санкции применяются не только к завзятым халтурщикам (их немного), но и к работникам хорошим, заслуженным, имеющим ордена, но допустившим ненароком какую‑то промашку. Не унижает ли это достоинства хороших людей? Не оскорбляет ли их чести? Не обижает ли то, что польза, принесенная ими колхозу, намного перевешивает стоимость ущерба от случайного промаха, а за него все равно – неукоснительно! – взыскивают? При мне председатель колхоза Василий Яковлевич Горин «наказал» третьим баллом агронома, которого и ценит, и хвалит. Агроном, «замотавшись», не договорился как следует о сортовых семенах, а послал за ними машины, и вышел холостой пробег. И – третий балл, и минус круглая сумма. Справедливо ли? Так в том‑то и соль, что социальная справедливость тут совершенно неоспорима: ты нанес ущерб коллективному хозяйству и, будь добр, расплачивайся, независимо от твоих заслуг…
Около месяца прожил в колхозе и убедился, что при «драконовском» распорядке люди чувствуют себя свободно (не распущенно, а именно свободно), потому что порядок нелицеприятен, распространен на всех, а верность балльных оценок под постоянным и строгим общественным контролем. Кстати, весь Белгородский район второй год работает по этой системе (только считают по – школьному: за хорошую работу не единица, а четверка).
Вижу лицо проницательного читателя: ну вот, мол, опять открыто лекарство «от всех болячек»! мало их было, «панацей», – теперь «балльная система»! Распространить ее директивно на все конторы и предприятия – и все сделается само собой? Конец и халтурщику, и чиновнику? Больницы будут строиться без задержки, лифты включатся мгновенно, бесцельные траты денег прекратятся? Так? Если бы так!
Сколько уж раз мы, резко столкнувшись с каким‑то отрицательным явлением, начинаем заново изобретать велосипед, выдумывать некое «новое» организационное противоядие. А законы у нас и без того хорошие. И если порыться в справочниках, можно найти «статьи» и против безответственности и бесхозяйственности, и халтуры, и волокиты, не говоря уж о браке и воровстве. Но, конечно, совершенствовать и управление, и порядок личной ответственности полезно. И, вероятно «балльная система» неплоха, хотя и не универсальна и не обладает автоматическим «самодействием». Как и аккордно – премиальная оплата, и бригадная ответственность за качество, вводимая в земледелии и на стройках… Речь о другом! Не о панацеях.
И в колхозе имени Фрунзе «балльная система» – всего лишь помощница в той огромной и разветвленной – ежечасной! – работе, которую коммунисты ведут в большом коллективе. Тут и экономические стимулы, и общественный контроль, и гласность, и прочее, и прочее – целый арсенал средств…
Безнаказанность атакуется по всему фронту. Но и Василий Яковлевич Горин, и секретарь райкома Альберт Семенович Семин, умница, один из интереснейших молодых партработников, с которыми я подружился в последние годы, толкуя обо всем этом, подчеркивают прежде всего глубинность проблемы…
Идет напряженная пятилетка, и каждому трудовому успеху, рекорду, подвигу на строительных лесах мы радуемся еще и потому, что верим в открытую Лениным силу доброго примера. Но часто ли задумываемся над тем, что и безнаказанность, увы, обладает немалой «воспитывающей» функцией?
Несколько лет я чинил и чистил пишущую машинку в одной мастерской. Всегда спешил и, каюсь, платил трешки и пятерки за срочный ремонт «без квитанции». Впрочем, мастера и не делали из этого тайны: договаривались и получали деньги при заведующем и приемщице: такой был «климат». Но вот позапрошлым летом меня встретил новичок, парнишка лет 18, внимательный и опрятный. Как он копался в прейскурантах, чтобы меня не обсчитать! Как трепетно диктовал цены приемщице! И сделал все, как надо. Прошел еще год, я застал того же парнишку, только повзрослевшего, с бачками и усиками. Меня он не узнал. Машинку взял небрежно и громко, никого не стесняясь, хотя рядом сидели заведующая и приемщица, объявил: «Пятерка – и все дела!»
Дата добавления: 2021-04-15; просмотров: 70; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!