Взаимодействие внутригосударственного и
Международного уголовного права
Сегодня неотъемлемым признаком правового государства и нового правового измерения глобализирующегося мира наряду с традиционным верховенством закона (rule by law) признается соответствие его международному праву (rule of international law). Свидетельством этого является активное развитие универсального международного общения как в формально-юридическом, так и в политическом смысле. Углубление взаимодействия международного и внутригосударственного права как двух особых правовых систем приводит к тому, что общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры получают преимущественную силу перед национальными законами и взаимодействуют с ними в правоотношениях, в правоприменительной практике и в структуре правопорядка[76].
Значительный удельный вес международных норм в национально-правовых регуляциях по вопросам противодействия преступности и осуществления уголовного правосудия тесно связан с закреплением унифицированных нормативных основ ответственности за международные преступления и преступления международного характера, а также с увеличением сфер взаимодействия и способов взаимовлияния норм международного и внутригосударственного уголовного права, более тесным соприкосновением этих подсистем в регулировании однородных или смежных общественных отношений[77].
|
|
|
Системно-структурный подход к проблеме взаимодействия международного и внутригосударственного права позволяет выделить следующие основные аспекты этой проблематики, которые имеют свое преломление и в уголовно-правовой сфере: 1) умеренный «пронациональный» приоритет в трактовке норм международного права и учет «строгих национально-государственных критериев» в его соотношении с правом внутригосударственным[78]; 2) примат общепризнанных принципов и норм международного права; 3) место ратифицированных международных договоров в национальной правовой системе; 4) имплементация международно-правовых норм во внутригосударственное законодательство (своего рода «натурализация») и иные различные по объему координации формы межправового взаимодействия (инкорпорация, гармонизация, унификация и пр.); 5) иерархия международно-правовых норм по их юридической силе и сфере действия в свете известной регионализации («фрагментации») международного права; 6) использование международно-правовых норм в качестве средства толкования и аргументации в правоприменительной деятельности и использование норм коллизионного права.
В условиях интернационализации уголовного права на стыке международного и внутригосударственного права появляется новая специфичная и комплексная отрасль – международное уголовное право. Характерной и, к сожалению, негативной чертой его развития на современном этапе является бессистемность, вследствие чего многие юристы утверждают о невозможности его приоритетного и прямого действия в отношении национального уголовного законодательства. Действительно, источниковая база международных уголовно-правовых норм довольна эклектична и не имеет четкой иерархической структуры: 1) универсальные, многосторонние и билатеральные договорные акты по противодействию отдельным видам преступлений, антикриминальному межгосударственному сотрудничеству или защите прав человека в целом; 2) обычаи общего международного права (обычаи ведения войны по «Гаагскому праву», общеобязательные нормы «Женевского права» и пр.); 3) общие принципы права, признанные цивилизованными нациями[79]; 4) Римский Статут Международного уголовного суда 1998 г.; 5) уставы международных уголовных трибуналов для бывшей Югославии и Руанды, принятые Советом Безопасности ООН; 6) международно признанные стандарты в области предотвращения преступности и уголовного правосудия, сформулированные, в частности, в резолюциях ГА ООН; 7) акты международных организаций (декларации, правила, принципы, кодексы, рекомендации, итоговые документы), включая прецеденты международных судов и трибуналов («Страсбургские прецеденты» и др.); 8) рамочные акты и акты, имеющие доктринальное значение (например, проекты Международного уголовного кодекса, разрабатываемые Комиссией международного права ООН); 9) национальные принципы и нормы права тех стран, которые при обычных обстоятельствах осуществляли бы юрисдикцию в отношении международных преступлений, при условии их непротиворечия нормам международного права (ст. 21 Римского Статута); 10) внутригосударственные судебные решения и доктрины наиболее квалифицированных специалистов по публичному праву различных наций в качестве вспомогательного средства для определения правовых норм (п. d ст. 38 Статута Международного Суда ООН).
|
|
|
|
|
|
В данном контексте особое звучание получает проблема соотношения jus cogens, обязательств erga omnes и статьи 103 Устава ООН как коллизионных норм. Здесь должно быть уделено основное внимание: а) их приоритетности по отношению к другим нормам международного права в целом; б) их иерархической взаимосвязи между собой; в) иерархическим отношениям внутри этих категорий (например, коллизионных норм jus cogens).
|
|
|
Применительно к уголовному праву отдельных национальных государств вопрос о приоритете и прямом действии международно-правовых норм по-прежнему является одним из самых дискуссионных. Господствующими являются две теории взаимодействия международного и внутригосударственного правовых порядков: теория трансформации (обязательного издания соответствующего «трансформационного» национально-правового акта) и теория имплементации (непосредственного действия норм международного права во внутригосударственной правовой системе). Даже конституционные положения о примате общепризнанных принципов и норм международного права вызывают возражения у ряда ученых, аргументы которых сводятся главным образом к следующему.
Собственно сама понятийная и правоприменительная категория «общепризнанные принципы и нормы международного права» лишена точного содержания, периодически подвергается критическому переосмыслению как в международно-правовой теории, так и в отраслевом законодательстве, в том числе по причине отсутствия унифицированного перечня универсальных и отраслевых международных норм-принципов[80]. Указывается также на то, что в международно-правовом обороте имеются лишь такие общие нормы-принципы, юридическая сила и обязательность соблюдения которых признана значительным числом государств (то есть большинством, но отнюдь не всеми).
Применительно к Российской Федерации, даже конституционную формулировку части 4 статьи 15 российского Основного закона истолковывают с учетом того, что на всей территории нашего государства только национальная Конституция имеет высшую юридическую силу и прямое действие, а значит ни одна норма правовой системы страны, в том числе международно-правовая, не должна иметь противоречий с конституционными положениями (примат внутригосударственного конституционного права над международным)[81]. Считается, что говорить о непосредственном применении норм международного права и в точном смысле этого слова, и по существу некорректно,[82] так как ч. 4 ст.15 Конституции РФ есть лишь общая санкция на применение норм международного права как части правовой системы РФ. Выражение согласия на обязательность конкретного договора или признание обязательности общепризнанных принципов и норм, а также вступление в силу и опубликование международных договоров, являются необходимыми условиями того, чтобы международно-правовые нормы реально получили такую возможность. Профессор С. Ю. Марочкин из всех юридических условий действия норм международного права в правовой системе РФ рассматривает наличие отсылки к международному праву как самое непосредственное условие, дающее право применять его нормы. Суть отсылок, по его мнению, прежде всего и состоит в том, что посредством них «субъекты внутреннего права уполномочиваются на применение норм международного права в решении конкретных правовых вопросов, дел и т.д.»[83].
Специальное внимание уделяется в этой связи части 2 статьи 1 УК РФ, согласно которой «настоящий Кодекс основывается на Конституции Российской Федерации и общепризнанных принципах и нормах международного права». Так, профессор Л.Д. Гаухман критически замечает, что эта норма является по своей сути «бланкетной и притом неточной и декларативной, ибо УК РФ основывается не на всех и не на любых указанных принципах и нормах, а лишь на тех, которые закреплены в международных договорах РФ»[84]. И, несмотря на конституционное правило о приоритете ратифицированных Россией международных договоров, их нормы, имеющие уголовно-правовой характер, не могут непосредственно (прямо) применяться на территории России, ибо являются слишком абстрактными, не содержат конкретных признаков тех или иных преступлений, обходят полностью вопрос о санкциях или не указывают размер и срок наказания. Большинство исследователей считает, что содержащиеся в ратифицированных международных договорах уголовно-правовые нормы в реальной действительности могут применяться только после включения их положений в текст Уголовного кодекса или иной акт национального законодательства (с помощью описательных либо бланкетных диспозиций), о чем недвусмысленно говорится в статье 8 УК РФ.
Сторонники приоритетного и прямого действия международно-правовых норм в российском уголовном праве в свою очередь указывают на известную алогичность и противоречивость частей 1 и 3 статьи 1 УК РФ, буквальное толкование которых означает, что законного механизма разрешения коллизии между российским уголовным законом и имеющим силу для России международным актом не существует[85]. В связи с этим предлагается даже дополнить часть 3 статьи 1 УК специальной коллизионной нормой, которая кстати уже апробирована в новейшем отраслевом законодательстве: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные настоящим Кодексом, то применяются правила международного договора»[86].
В развитие этого тезиса и с учетом положения об обязательном включении в УК лишь тех законов, которые посвящены установлению уголовной ответственности и/или назначению наказания, ученые приходят к выводу, что далеко не все международно-правовые нормы с необходимостью должны имплементироваться во внутреннее уголовное законодательство, то есть подвергаться национально-правовой кодификации. Если такие международно-правовые нормы направлены не на установление уголовной ответственности, а, например, на изменение принципов права или системы наказаний, то их включение в текст УК РФ необязательно, и они могут действовать на территории России непосредственно в силу требований ч. 4 ст. 15 Конституции РФ, а также статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» от 15 июля 1995 г.[87]
Как представляется, возможные коллизии международно-правовых норм и норм уголовного права национальных государств могут разрешаться следующим образом: 1) положения об уголовно-правовом иммунитете, закрепленные в международно-правовых нормах, действуют на территории государства непосредственно, то есть положения внутреннего уголовного законодательства не должны затрагивать установленных международными договорами иммунитетов глав и сотрудников иностранных дипломатических и консульских представительств, а также других лиц; 2) нормы договоров, предназначенные для прямого действия в государстве, или нормы договоров, согласие на которые дано в форме закона о ратификации, присоединении к договору и т.п., должны непосредственно регулировать уголовные правоотношения; 3) нормы международных договоров, которые реализуются с помощью и посредством норм национального права, являются лишь основанием для приведения законодательства в соответствие с международными договорами и должны быть инкорпорированы во внутреннее законодательство путем рецепции либо имплементации; 4) в случае противоречия уголовно-правовой нормы, содержащейся в международном договоре страны, «общепризнанным нормам или принципам международного права» приоритет имеют последние при условии, что они нормативно оформлены и действительны для государства; 5) межправительственные международные договоры обладают приоритетом в отношении правительственных и всех ниже расположенных актов; 6) международные договоры межведомственного характера имеют приоритет лишь в отношении актов заключившего их ведомства.
Важное значение имеют разъяснения, содержащиеся в п. 8 Постановления Пленума Верховного Суда РФ 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Приоритетом над законами (федеральными конституционными и федеральными) обладают только ратифицированные международные договоры (межгосударственные, межправительственные, межведомственные). В случае с нератифицированными международными договорами предлагается следующая их дифференциация в зависимости от того, кем был заключен договор: а) нератифицированный межгосударственный договор – при условии его «самоисполнимости» и официального опубликования – имеет приоритет по отношению к указам Президента РФ и нормативным актам более низкого уровня; б) нератифицированный межправительственный договор – при условии его «самоисполнимости» и официального опубликования – имеет приоритет по отношению к нормативным актам Правительства РФ и нормативным актам более низкого уровня; в) нератифицированный межведомственный договор – при условии его «самоисполнимости» и официального опубликования – пользуется преимуществом по сравнению с актами ведомств.
Должна также учитываться связанная с известной регионализацией международного права и появлением субрегионального уровня уголовно-правового регулирования соотносимость международно-правовых норм по их юридической силе и сфере действия[88]. Так, одна многосторонняя конвенция СЕ может заменить собой ряд билатеральных договоров, причем не только в отношениях между государствами-членами этой организации, но и с третьими странами. В то же время некоторые европейские конвенции содержат стандартную клаузулу: если государства установили между собой иной порядок, чем предусмотрен настоящей конвенцией, они вправе использовать установленные ими процедуры[89]. Ситуация осложняется в силу частого несоответствия и несопоставимости норм уголовно-правовых конвенций СЕ и ЕС или других интеграционных сообществ, неопределенности в разграничении полномочий между ними по вопросу контроля за осуществлением уголовно-правового сотрудничества в региональном масштабе, что в свою очередь порождает так называемый «синдром договорного хаоса»[90].
В целях сокращения числа коллидирующих уголовно-правовых норм государств-участников многочисленных интеграционных объединений должен использоваться механизм национально-правовой имплементации. По мнению А. С. Гавердовского, имплементация норм международного права представляет собой «целенаправленную организационно-правовую деятельность государств, предпринимаемую индивидуально, коллективно или в рамках международных организаций в целях своевременной, всесторонней и полной реализации принятых ими в соответствии с международным правом обязательств»[91].
Это основная форма реализации международных обязательств государства посредством конкретизации в национальном праве общепризнанных принципов и норм международного уголовного права, а также норм международных договоров различного уровня. Составными элементами этого правореализующего механизма, направленного на своевременное и современное корректирование национальных норм, можно считать следующие: юридико-технические правила корректного использования международно-правовых норм; основные направления и формы имплементации международно-правовых норм; иные содействующие успешной имплементации координационные формы межправового взаимодействия (гармонизация и унификация).
Главными сферами имплементация международных уголовно-правовых норм являются следующие: определение задач уголовного права и сфер уголовной юрисдикции; установление принципов уголовной ответственности и признаков состава преступлений как ее основания; определение принципов назначения наказания[92]. В качестве основных форм имплементации таких международно-правовых норм выступают непосредственная (прямая) и опосредованная имплементация.
Первая из них теоретически означает, что правила международного договора непосредственно применяются на территории государства-участника в силу самого акта о его ратификации (присоединения к нему), или так называемого бланкетного закона, в котором указывается заключенный международный договор и дата вступления его в силу. Так, в российском уголовном законодательстве не предусмотрено возможности применения международной нормы напрямую в случае пробела и отсутствия аналогичного положения в УК РФ или даже при явном несоответствии последнего международному предписанию[93]. Лишь при решении вопроса об уголовной ответственности лиц, обладающих дипломатическим или иным иммунитетом, отечественный уголовный законодатель прямо отсылает к нормам международного уголовного права (ч. 4 ст. 11 УК РФ), тем самым включая его предписания об уголовно-правовом иммунитете во внутреннее уголовное законодательство.
Абсолютное большинство норм международного права воспроизведены в российском УК с помощью техники опосредованной (косвенной) имплементации: отсылки и инкорпорации (рецепции и адаптации, или трансформации). Так, в Особенной части УК РФ отсылки к международным договорам содержатся только в четырех статьях и это означает, что диспозиции соответствующих уголовно-правовых норм зафиксированы в отдельных международных договорах РФ (ст. 271 – нарушение правил международных полетов, ст. 355 – производство, приобретение или сбыт химического, биологического, а также другого вида оружия массового поражения, запрещенного международным договором РФ, ст. 356 – применение в вооруженном конфликте средств и методов, запрещенных международным договором РФ, а также применение оружия массового поражения, запрещенного международным договором РФ, ст. 360 – нападение на лиц или учреждения, которые пользуются международной защитой). В то же время непосредственно связаны с международно-правовым регулированием и практикой применения отдельных международных договоров еще около двадцати статей УК РФ (статьи 117, 146, 174, 186, 188, 189, 205, 206, 211, 222, 227, 228, 302, 357, 358, 359 и др.). В некоторых из них составы преступлений, в отношении которых наша страна взяла на себя международные обязательства, определены не вполне адекватно соответствующим договорным нормам (например, статьи 117 и 302 и соответствующие нормы Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания; статья 360 и соответствующие нормы Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических представителей)[94].
Косвенная инкорпорация путем рецепции, то есть прямого включения положений международного уголовного права, в российском УК использовалась при конструировании ряда норм Главы 34 «Преступления против мира и безопасности человечества», которая была разработана на основе международных договоров Российской Федерации, содержавших примерный текст соответствующих уголовно-правовых норм. Так как данная глава не имеет в качестве формального источника в отличие от Общей части УК самоисполнимых международных договоров, то для реализации соответствующих международно-правовых норм и предписаний необходимо было подтвердить их в части диспозиции и своего рода «развернуть» до полного объема в части санкции. В этом случае международно-правовая норма инкорпорировалась без каких-либо существенных изменений, что сопровождалось введением в национальный уголовный закон новой нормы или изменением существующей. Если же в ратифицированном международно-правовом акте, предписывающем включить определенные изменения в национальный уголовный закон, не содержалось текстуально соответствующей нормы-образца, инкорпорация проходила после предварительной адаптации таких имплементируемых международно-правовых предписаний, в результате чего появлялись различия в формулировках норм международных договоров и инкорпорирующих их норм национального уголовного закона[95]. В такой ситуации важное значение приобретают уже способы толкования имплементированных норм и положений внутреннего международного права.
Здесь важно обозначить еще один аспект проблемы взаимодействия международного и национального уголовного права, связанный непосредственно с использованием международно-правовых норм в качестве средств толкования и юридической аргументации в правоприменительной деятельности и судебной практике. Сегодня многие государства стремятся к тому, чтобы национальные правоприменительные органы относились к международно-правовым нормам так же, как к «своим» традиционным внутригосударственным нормам, сменили установку на приоритетное применение их лишь в коллизионных ситуациях установкой на взаимодополняющее, совместное и согласованное применение[96]. Большинство российских ученых призывают, в частности, к установлению обязательности казуального толкования Верховным Судом РФ уголовного и уголовно-процессуального закона не только на основе Конституции РФ, но и с учетом положений международно-правовых актов, что обеспечит соблюдение конституционного требования о единообразном понимании и применении этих норм судами общей юрисдикции[97].
В известном докладе «Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод и законодательство и правоприменительная практика Российской Федерации», подготовленном в рамках программы сотрудничества Совета Европы, Европейской комиссии и Российской Федерации, отмечалось, что ратификация Римской конвенции 1950 г. порождает для России серьезные юридические последствия, в том числе: приведение в соответствие с Конвенцией национальной правоприменительной практики; признание обязательной юрисдикции Европейского суда по правам человека и права россиян непосредственного обращаться в международные организации по правам человека, в том числе в контрольные органы Конвенции, при условии исчерпания национальных средств защиты прав и свобод; исправление или отмена действующей в стране нормы национального законодательства, противоречащей Конвенции, в случае вынесения положительного решения по индивидуальной жалобе против государства; применение судебными и другими правоприменительными и правоохранительными органами Российской Федерации норм Конвенции в случае коллизии ее положений с нормами национального уголовного и уголовно-процессуального закона.
В соответствии с Федеральным законом «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и протоколов к ней» № 54-ФЗ от 20 февраля 1998 г. (30 марта 1998 г.)[98] Российская Федерация признала ipso facto и без специального соглашения юрисдикцию ЕСПЧ обязательной по вопросам толкования и применения Римской конвенции и Протоколов к ней. Конституционный Суд РФ и Высший Арбитражный Суд РФ довольно активно включились в процесс признания прецедентного значения решений ЕСПЧ, тем самым вписывая российскую правоприменительную практику в общеевропейский контекст. В связи с этим заговорили даже о том, что судебная власть непосредственно интегрирует международно-правовые стандарты во внутреннее уголовное право, не дожидаясь, порой, того, когда это сделают другие ветви государственной власти. Ведь содержит же статья 3 Федерального конституционного закона 1996 г. «О судебной системе Российской Федерации» положение о том, что все суды должны применять, наряду с Конституцией РФ и другими законами, общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ. А согласно ч. 3 ст. 5 Закона 1995 г. «О международных договорах Российской Федерации» положения таких договоров должны быть разъяснены, их значение должно быть определено и понятно для правоприменителей международных норм, в частности, для правоохранительных органов и других участников уголовного судопроизводства.
В последнее время все чаще звучат призывы о том, чтобы Верховный Суд РФ посредством тематического постановления Пленума «обязал» суды общей юрисдикции применять российское уголовное и уголовно-процессуальное право с учетом норм международного права, в том числе положений Римской конвенции 1950 г. и прецедентных решений ЕСПЧ[99]. И в этом плане у Верховного Суда РФ уже имеется определенный опыт[100]. В своем постановлении № 8 от 31 октября 1995 г. Пленум необоснованно сузил круг общепризнанных принципов и норм международного права, обратив внимание правоприменителя только на те из них, которые облечены в письменную форму международных пактов, конвенций и иных документов (в частности, Всеобщая декларация прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах, Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах), проигнорировав «неписанные», обычно-правовые правила, признаваемые всеми или большинством государств.
Давно ожидаемое специальное постановление было все же принято Пленумом Верховного Суда РФ 10 октября 2003 г. № 5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации». Основной целью этого документа является приведение правоприменительной практики национальных судов общей юрисдикции в соответствие с международными обязательствами РФ и разъяснение принципов соотношения международного (в том числе европейского) и национального права. При определении понятия «общепризнанные нормы и принципы права» Пленум прибегнул к воспроизведению положения Венской конвенции о праве международных договоров 1969 г. (ст. 53), указав, что под ними следует понимать основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо. Таким образом, «общепризнанными» следует считать нормы универсального (не регионального) характера, закрепленные как письменно, так и «неписаные» правила, в соответствии с которыми согласуют свои действия все или большинство государств[101].
Наряду с общеобязательными условиями действия норм международного права в правовой системе РФ (официальное признание обязательности международного договора или общепризнанного принципа или нормы международного права; опубликование и вступление в силу международного договора; наличие отсылочных норм к нормам международного права)[102] называются и дополнительные юридические основания их применения по уголовным делам. С учетом действия общепризнанного принципа nullum crimen sine lege, конституционных положений (ст. 71) и норм, закрепленных в статьях 1, 8 и 11 УК РФ, указываются две юридически корректные ситуации применения судами общей юрисдикции международных уголовно-правовых норм: 1) такие международно-правовые нормы должны быть включены в состав УК РФ; 2) в УК РФ должна прямо предусматриваться необходимость применения норм международного права или международного договора РФ (например, ч. 3 и 4 ст. 11, ч. 2 и 3 ст. 12, ст. 13, ст. 355 и 356 УК РФ). В постановлении Пленума также предпринята попытка решить проблемы «самоисполнимых» и «несамоисполнимых» норм. Так, к признакам «самоисполнимых» международно-правовых норм суд относит: а) указание в международном договоре о применимости его норм к отношениям в сфере национального права; б) адресованность нормы физическим, юридическим лицам или органам; в) детальность международно-правовой нормы, ясность и определенность ее характера. «Несамоисполнимым» признается, в частности, такой международный договор, который содержит указания на обязательства государств-участников пересмотреть свое внутреннее право (внести новые или изменить старые нормы).
Применение международно-правовых норм по сути вменяется в обязанность российским судьям тем более, что одним из оснований отмены судебного акта в надзорной инстанции является «нарушение нормы международного права» (ее неприменение, применение не ее или неправильное ее истолкование). Применение нормы предполагает ее поиск и толкование, т.е. уяснение действительного смысла и содержания, сопоставление с законодательством, выбор применяемого права с учетом правил соотношения юридической силы разного уровня для вынесения обоснованного решения. В связи с этим самостоятельное звучание получают такие аспекты проблемы, как юридическая техника ссылок на нормы международного права в судебных актах и судебное толкование норм международного права. В данном Постановлении Пленума намечаются основные правила такого толкования: 1) в соответствии с Венской конвенцией о праве международных договоров от 23 мая 1969 г. (Раздел III, ст.ст. 31-33); 2) с учетом практики Европейского суда по правам человека по толкованию и применению Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней. Для этого, в частности, Судебному департаменту при Верховном Суде РФ рекомендовано обеспечивать информирование судей о практике Европейского суда по правам человека, в особенности по поводу решений, касающихся Российской Федерации, путем направления аутентичных текстов и их переводов на русский язык (п. 17).
Необходимо еще раз отметить своевременность и давно назревшую потребность в подобном тематическом постановлении Пленума для судов общей юрисдикции нашей страны, в которой еще десять лет назад на конституционном уровне нормы международного права были признаны составной частью национальной правовой системы. Важно заметить и то, что одной из наиболее ярких форм уголовно-правовой интеграции считается именно «координация правореализации», которая выражается в деятельности международных судебных органов, унификации правоприменения, синхронизации толкования юридических норм и категорий (правопонимания в целом) и судебной практики.
Таким образом, взаимодействие международного и национального уголовного права со временем становится все более взаимопроникающим. Наличие общих предметных проблем для отдельного государства и международного сообщества, хотя и вызывающих различные по природе отношения, усиливает такую тенденцию, делая все более интенсивным обмен юридических идей и нормативных формул, вплоть до взаимопереходов. Но усиливающаяся интеграция правовых систем различных стран (например, сближение уголовного законодательства стран ЕС) выдвигает и ряд других актуальных практических проблем. Так, в отношениях государств повышается роль совместных договоренностей и признания общих нормативных устоев, что определяет необходимость единства правового пространства на международном уровне. Речь идет о широком понимании законности как категории, воплощающей в себе международные аспекты принципа (основополагающего начала деятельности), метода (совокупности способов приемов и средств осуществления юридически значимых действий) и правового режима (порядка осуществления действий, исходя из духа и буквы закона) общественной практики, которые позволяют более эффективно бороться с международными преступниками. При этом главное заключается не в обеспечении автоматического подчинения требованиям международных стандартов, а в их единообразном применении с учетом интересов человека и международного сообщества.
[1] См.: Овчинский В. С. Интерпол: В вопросах и ответах. М, 2001. С. 198.
[2] Гришаев П. И. Международная преступность и ее причины. М., 1987. С. 45.
[3] Зеленская Н.А. Указ. соч. С. 101.
[4] Lisbon, 1996, REF. S/174/96, 3 December, 1996 // Московский журнал международного права. 1997. № 2. С. 231.
[5] Лунеев В. В. Терроризм и организованная преступность: Национальные и транснациональные аспекты // Организованная преступность и коррупция. 2003. № 2. С. 32–33.
[6] Антонян Ю. М. Глобализация и преступность // Российское государство и углубление реформ в контексте глобализации мировых процессов, внешних и внутренних угроз безопасности России, борьбы с организованной преступностью и коррупцией: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (18–20 апреля 2001 года). Вып. 1. Калуга, 2001. С. 58–59.
[7] См.: Вобликов А. Б. Международная организованная преступность как одна из угроз национальной безопасности России // Там же. С. 414–415.
[8] Чебан В. В. Геополитические причины преступности в России // Там же. С. 233.
[9] См., например: Лунеев В. В. Преступность ХХ века: Мировые, региональные и российские тенденции: Мировой криминологический анализ. М., 1997. С. 472–480.
[10] Десятый конгресс ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями: Сб. документов / Сост. А. Г. Волеводз. М., 2001. С. 192.
[11] Яценко В. А. Транснациональная организованная преступность: криминологическая характеристика и предупреждение: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2003. С. 7.
[12] Никитина О. А. Международное сотрудничество в борьбе с незаконным оборотом оружия: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. М., 2002.
[13] Калачев Б. Ф. Накротерроризм как криминально-политическое явление. Его связь с наркобизнесом и организованной преступностью // Россия, XXI век – антитеррор: Материалы международной научно-практической конференции, 9-10 ноября 2000 г. М., 2000. С. 141–144.
[14] Яценко В. А. Указ. соч. С. 22, 24.
[15] См.: Трикоз Е. Н. «Теневое право»: миф или реальность // Законодательство и экономика. 2005. № 1. С. 56–60.
[16] «Мировое сообщество против глобализации преступности и терроризма»: Международная конференция. Всемирный антикриминальный и антитеррористический форум. М., 2002.
[17] См.: Устинов В. Конвенция о борьбе с финансированием терроризма // Российская юстиция. 2002. № 3.
[18] См.: Блинов А. С. Национальное государство в условиях глобализации: политико-правовые аспекты: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. М., 2003. С. 18.
[19] В частности, Международная ассоциация уголовного права, Международное криминологическое общество, Международное общество социальной защиты, Международный уголовный и пенитенциарный фонд, Всемирный антикриминальный и антитеррористический форум и др.
[20] Овчинский В. С. Глобализация преступности и ответные меры мирового сообщества // Российское государство и углубление реформ в контексте глобализации мировых процессов, внешних и внутренних угроз безопасности России, борьбы с организованной преступностью и коррупцией: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (18–20 апреля 2001 года). Вып. 1. Калуга, 2001. С. 259.
[21] История международного сотрудничества в сфере уголовной юстиции и противодействия преступности охватывает длительный период. Еще в XVIII веке появились и приобрели общественное звучание идеи о возможности и необходимости обмена информацией по вопросам уголовной политики и практики в межгосударственных масштабах (концепции Д. Говарда, Дж. Бентама и др.).
[22] См.: Долженкова Г. Д. Международное пенитенциарное сотрудничество в области социального обеспечения осужденных к лишению свободы // Журнал российского права. 2001. № 3.
[23] Уголовная юстиция: проблемы международного сотрудничества: Международный научно-исследовательский проект / Руководитель проекта В. М. Савицкий. М., 1995. С. 27–30.
[24] Подробнее в кн.: Grutzner. International Judicial Assistance and Cooperation in Criminal Matters. Treaties on International Law, 1973.
[25] См. подробнее: Костенко Н. И. Роль Организации Объединенных Наций в предупреждении транснациональной организованной преступности // Право и политика. 2003. № 9(45). С. 100–109.
[26] В нашей стране был принят Указ Президента РФ “О мерах по выполнению резолюции Совет Безопасности ООН 1373 от 28 сентября 2001 года” // Российская газета. 2002. 12 января.
[27] См., например следующие документы: «Разработка стратегии борьбы с коррупцией в Бенине», «Оценка состояния коррупции в Венгрии», «Национальная стратегия и план борьбы с коррупцией в Ливане», «Организационное строительство и укрепление потенциала для борьбы с коррупцией в Румынии», «Проект по борьбе с незаконным вывозом несовершеннолетних и молодых женщин из Нигерии в Италию».
[28] Слюсарь Н. Б. Реализация международных обязательств Российской Федерации в уголовном законодательстве России: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. М., 2000. С. 13.
[29] Compendium of Nations Standards and Forms in Crime Prevention and Criminal Justice. См.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 17.
[30] Crime Prevention and Control. Terminology Bulletin. N.Y., 1990. 325 p.
[31] Yearbook of the International Law Commission, 1954. Vol. II. Draft Code of Offences against the Peace and Security of Mankind, 1954 // http://www.un.org/law/ilc/convents
[32] Draft Code of Crimes Against the Peace and Security of Mankind, 1996 // Док. ООН А/CN. 4/L. 464/Add.4, 15 July 1991. P. 7 a.o.; Последний вариант Проекта был представлен ГА ООН 26 июля 1996 г. в качестве официального доклада Комиссии международного права о работе ее 48-й сессии 6 мая – 26 июня 1996 г. См.: Док. ООН А/CN. 4/L. 532. 8 July 1996. P. 7 a.o.
[33] См. подробнее: Лукашук И. И. 48-я сессия Комиссии международного права ООН // Московский журнал международного права. 1997. № 2. С. 181–185.
[34] См. подробнее в кн.: Костенко Н. И. Международная уголовная юстиция. Проблемы развития. М., 2002.
[35] Текст документа доступен на веб-сайте Международного Комитета Красного Креста // http://www.icrc.org/Web/rus/
[36] Подписание этих документов (в том числе и Россией) состоялось на специально проведенной для этой цели Политической конференции в г. Палермо, 12–15 декабря 2000 г.
[37] К таким из них например, как Всеобщая декларация прав человека, Международный пакт о гражданских и политических правах, Женевские конвенции о защите жертв войны и Дополнительные протоколы к ним, Минимальные стандартные правила обращения с заключенными, Принципы защиты всех лиц, подвергающихся какой-либо форме заключения или лишения свободы, Руководящие принципы, регулирующие деятельность прокуратуры, Основные принципы, регулирующие деятельность адвокатуры, и др.
[38] В ООН проблема борьбы с терроризмом обсуждалась также вспомогательными органами, занимающимися вопросами борьбы с преступностью – Комитетом экспертов и Конгрессом ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями. Подробно об этом см.: Ляхов Е.Г., Попов А.В. Терроризм: национальный, региональный и международный контроль. Ростов-на-Дону, 1999.С. 299-309.
[39] См.: Sieber U. European unification and European criminal law // European Journal of Crime, Criminal Law and Criminal Justice. 1994. № 3. P. 99 a.o.
[40] Тексты основных из этих конвенций размещены на официальном веб-сайте СЕ: http://www.conventions.coe.int, а также в кн.: Защита прав человека и борьба с преступностью: Документы Совета Европы. М., 1998.
[41] Жданов Ю. Н., Лаговская Е. С. Европейское уголовное право. Перспективы развития. М., 2001. С. 62.
[42] ECJ, Cases 68/88, Commission v. Greece (1989) ECR. P. 2965. В 90-е гг. Люксембургский Суд вынес 4 решения и 2 мнения, касающихся уголовно-правовых аспектов: C-340/97, C-124/97, C-158/98, T-174/95, C-24/97.
[43] Подробнее см.: White S. Protection of the Financial interests of the EC: Fight against Fraud and Corruption. Kluver, 1998.
[44] Кроме того, вопросам экстрадиции преступников посвящены, в частности, Конвенция от 19 июня 1990 г. «О применении Шенгенского соглашения от 14 июня 1985 г. о постепенной отмене проверок на общих границах», Конвенция от 10 марта 1995 г. «Об упрощенной процедуре экстрадиции между государствами-членами Европейского Союза», Конвенция от 27 сентября 1996 г. «Об экстрадиции между государствами-членами Европейского Союза».
[45] См. п. 2 (b) cт. 35 Договора о Европейском Союзе от 7 февраля 1992 г.
[46] См. веб-страницу компьютерной системы документации «JURIS»: www.euroscep.dircon.co.uk/corpus.htm; De Angelis F. The Corpus Juris Introducting Penal Provisions for the Financial Interests of the European Union // JAE. Vervaele, 1999.
[47] См. текст в Приложении 1. Проекты Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества.
[48] Проблемы унификации уголовного и уголовно-процессуального законодательства в государствах-участниках СНГ // Вестник Межпарламентской Ассамблеи СНГ. СПб., 1996. № 1. С. 48–80.
[49] См.: Решение Совета глав государств СНГ от 30 ноября 2001 г.
[50] Так, во исполнение Решения Совета глав государств-участников СНГ от 25 января 2000 г. «О противодействии международному терроризму в свете итогов Стамбульского саммита ОБСЕ» была разработана «Программа государств-участников СНГ по борьбе с международным терроризмом и иными проявлениями экстремизма на период до 2003 года».
[51] См.: Постановление МПА СНГ от 15 июня 1998 г. «Об использовании модельных законодательных актов Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ». Внедрению этих модельных кодексов в практику был посвящен проведенный 22 октября 1997 г. круглый стол на тему «Судебно-правовая реформа в государствах-участниках СНГ».
[52] Пирвагидов С. С. Понятие, источники и принципы уголовного права: сравнительно-правовой анализ законодательства России и стран-участниц Содружества Независимых Государств: Автореф. дис. ...канд. юрид. наук. Ставрополь, 2002; Слюсарь Н. Б. Вопросы унификации национальных законов государств-участников СНГ в области борьбы с преступностью // Юрист. 1999. № 5–6.
[53] В число ратифицировавших Конвенции 1957 и 1959 гг. стран входят три государства-члена СНГ, участвующие в Минской конвенции 1993 года (Россия, Украина, Молдова). Вступившая в 1999 году в СЕ Грузия на данном этапе присоединилась только к Конвенции 1959 г.
[54] Колесников В. И. Взаимодействие МВД России с партнерами по СНГ в борьбе с преступностью // Прокурорская и следственная практика. 1997. № 3. С. 17.
[55] См.: Чайка Ю. Я. Сотрудничество правоохранительных органов стран СНГ: состояние и перспективы // Прокурорская и следственная практика. 1997. № 3. С. 7–14.
[56] Решение о Положении о Совете министров внутренних дел государств-участников Содружества Независимых Государств (г. Москва, 17 мая 1996 г.). См. также: Договор о порядке пребывания и взаимодействия сотрудников правоохранительных органов на территориях государств-участников Содружества Независимых Государств (г. Минск, 4 июня 1999 г.).
[57] Решение о Совете руководителей органов безопасности и специальных служб государств-участников Содружества Независимых Государств (г. Москва, 28 марта 1997 г.).
[58] Вестник Министерства внутренних дел РФ. 1994. № 3, 5.
[59] Решение о Бюро по координации борьбы с организованной преступностью и иными опасными видами преступлений на территории Содружества Независимых Государств (г. Москва, 24 сентября 1993 г.).
[60] См.: Решение о Координационном совете генеральных прокуроров государств-участников Содружества Независимых Государств (г. Москва, 25 января 2000 г.).
[61] Координационным советом издается периодический журнал «Прокурорская и следственная практика».
[62] Например, Соглашение между правительством Российской Федерации и правительством Республики Узбекистан о сотрудничестве в борьбе с преступностью (г. Ташкент, 27 июля1995 г.) // Бюллетень международных договоров. 1996. № 2.
[63] См. также: Рекомендации Международной научно-практической конференции на тему: «О совершенствовании сотрудничества государств-участников Содружества Независимых Государств в борьбе с преступностью» // Прокурорская и следственная практика. 1999. № 1–2. С. 81–85.
[64] Кузнецова Н. Ф. Главные тенденции развития российского уголовного законодательства // Уголовное право в XXI веке: Материалы Международной научной конференции 31 мая – 1 июня 2001 г. М., 2002. С. 9–10.
[65] См. также: Решение Объединенной коллегии МВД государств-участников Союза Беларуси и РФ № 1 коб/1 «Об унификации законодательства в области деятельности министерств внутренних дел, совершенствовании российско-белорусской договорно-правовой базы сотрудничества в сфере борьбы с преступностью» от 23 апреля 1999 г.; Решение №1 коб/2 «Об укреплении взаимодействия органов внутренних дел РФ и Республики Беларусь по пресечению контрабандного ввоза и незаконного оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции, а также иных подакцизных товаров на территории государств-участников Союза Беларуси и России»; Решение № 1 коб/3 «О ходе выполнения Программы Союза Беларуси и России «Борьба с различными формами организованной преступности на территории государств-участников Союза Беларуси и России на период до 2000 года».
[66] Соглашение между правительствами государств-участников Черноморского экономического сотрудничества о сотрудничестве в борьбе с преступностью, особенно в ее организованных формах» (г. Керкира, 2 октября 1998 года). Соглашение вступило в силу для России 1 января 2000 г.
[67] Утверждена решением Межгосударственного Совета Республики Беларусь, Республики Казахстан, Кыргызской Республики, Российской Федерации и Республики Таджикистан от 26 октября 1999 г. № 52.
[68] См.: Приложение к постановлению МПК Республики Беларусь, Республики Казахстан, Кыргызской Республики и РФ от 16 июня 1998 г. № 6–8; Приложение к постановлению МПК Республики Беларусь, Республики Казахстан, Кыргызской Республики и РФ от 7 декабря 1998 г. № 7–10.
[69] Приложение к постановлению МПК Республики Беларусь, Республики Казахстан, Кыргызской Республики, РФ и Республики Таджикистан от 15 октября 1999 г. № 9–10.
[70] Например, Постановление МПА ЕврАзЭС от 2 ноября 2002 г. № 3-11 «Об опыте Республики Таджикистан по реализации совместных мер по борьбе с международным терроризмом и контрабандой наркотиков»; Приложение к нему – «Заявление Межпарламентской Ассамблеи о поддержке инициативы Президента Республики Таджикистан Э.Ш. Рахмонова о создании антинаркотической коалиции».
[71] См.: Федеральный закон РФ от 10 января 2003 г. № 3-ФЗ.
[72] Соглашение между государствами-членами Шанхайской организации сотрудничества о Региональной антитеррористической структуре (г. Санкт-Петербург, 7 июня 2002 г.).
[73] Декларация о создании «Шанхайской организации сотрудничества» (г. Шанхай, 15 июня 2001 г.); Совместное заявление министров иностранных дел государств-участников Шанхайской организации сотрудничества (г. Пекин, 7 января 2002 г.).
[74] Барков А. В. Шанхайской организации сотрудничества // Московский журнал международного права. 2003. № 1. С. 263.
[75] Милинчук В. В. Проблемы и перспективы совершенствования механизмов имплементации международных инструментов в области предупреждения преступности и борьбы с ней // Государство и право. 2005. № 1. С. 45.
[76] См.: Тихомиров Ю. А. Глобализация: взаимовлияние внутреннего и международного права // Журнал российского права. 2002. № 11.
[77] См.: Трунцевский Ю. В. Нормы международного права как источники российского уголовного права: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. Рязань, 1995; Шибков О. Н. Принципы и нормы международного права как источники уголовного права: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. Ставрополь, 2000.
[78] Р. Мюллерсон замечает, что «международное право должно сохранять свой международный характер (то есть его не следует слишком доместицировать) даже при толковании и применении внутренними судами и трибуналами в случае регулирования отношений с участием индивидов и иных частных сторон». Muellerson R. Ordering Anarchy. International Law in International Society. The Hague, 2000. P. 204. См. также: Тихомиров Ю. А. Международно-правовые акты: природа и способы влияния // Журнал российского права. 2002. № 1. С. 101.
[79] В.П. Коняхин предлагает в своей работе примерный перечень таких универсальных общепризнанных принципов и норм применительно в сфере материального уголовного права. Коняхин В. П. Теоретические основы построения Общей части российского уголовного права. СПб., 2003.
[80] Волеводз А. Г. Правовое регулирование новых направлений международного сотрудничества в сфере уголовного процесса. М., 2002. С. 127-128; Мальцев В. В. Принципы уголовного права. Волгоград, 2001. С. 225.
[81] Ведерникова О. Международное уголовное право: проблемы имплементации // Уголовное право. 2003. № 3. С. 12; Федоренко К. Г. Юридическая экспансия как форма проявления правового нигилизма в процессах гармонизации российской и европейской правозащитных систем // Российская и европейская правозащитные системы: соотношение и проблемы гармонизации: Сб. ст. / Под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2003. С. 306.
[82] Соколова Н. А. Взаимодействие международного и внутригосударственного права в сфере охраны окружающей среды // Сибирский Юридический Вестник. 2001. № 3.
[83] Марочкин С. Ю. Техника введения норм международного права в российскую правовую систему // Законотворческая техника современной России: состояние, проблемы, совершенствование: Сб. ст. / Под ред. В. М. Баранова. Нижний Новгород, 2001. Т. II. С. 16–17.
[84] Гаухман Л. Д. Проблемы УК РФ: Бланкетность, декларативность, казуистичность // Уголовное право в XXI веке: Материалы Международной науч. конф. на юрид. фак-те МГУ им. М.В. Ломоносова 31 мая – 1 июня 2001 г. М., 2002. С. 50.
[85] Кибальник А. Г. Преступление и ответственность в международном уголовном праве. Ставрополь, 2002. С. 78–79.
[86] Часть 3 статьи 1 УПК РФ; статья 3 УИК РФ; статьи 3 и 5 ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации».
[87] Пудовочкин Ю. Е. Источники уголовного права России // Журнал российского права. 2003. № 5.
[88] См.: Бирюков П. Н. Проблемы взаимодействия уголовных норм // Московский журнал международного права. 1998. № 2. С. 41–42; Кибальник А. Порядок применения международного уголовного права в национальной юрисдикции // Российская юстиция. 2002. № 10; Его же. Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы / Под науч. ред. А. В. Наумова. СПб., 2003. С. 191–195.
[89] См., например: часть 3 ст. 39 Конвенции об отмывании, выявлении, изъятии и конфискации доходов от преступной деятельности от 8 ноября 1990 г.
[90] Жданов Ю. Н., Лаговская Е. С. Указ. соч. С. 94.
[91] Гавердовский А. С. Имплементация норм международного права. Киев, 1980. С. 62.
[92] Слюсарь Н. Б. Указ. соч. С. 15.
[93] Как замечают И.И. Лукашук и А.В. Наумов, это ограничивает уголовную юрисдикцию российских судов по сравнению с судами других государств, которые могут привлечь индивида, включая российского гражданина, к уголовной ответственности непосредственно на основе международного права, а российский суд такой возможности лишен. Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999. С. 26.
[94] См.: Слюсарь Н. Б. Некоторые проблемы взаимодействия международно-правовых норм и национальных уголовно-правовых систем в сфере борьбы с коррупцией // Информационный бюллетень МГАПИ. 1999. № 4; Слюсарь Н. Б. Реализация международно-правовых стандартов в уголовно-правовой сфере // Следователь. 1996. № 2; Фархутдинов И. З. Международное право в условиях глобализации // Право и политика. 2003. № 8(44). 147.
[95] В такой ситуации, по мнению А. Г. Кибальника, у внутреннего законодателя остается своеобразное «пространство для маневра» в целях издания наиболее эффективного и социально значимого для внутренней правовой системы предписания. Кибальник А. Г. Современное международное уголовное право. СПб., 2003. С. 188–189.
[96] Малиновский О. Н. Нормы международного права о правах человека как источник российского уголовно-процессуального права: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. Краснодар, 2003. С. 16.
[97] Курушина Е. В. Международно-правовые акты как источники уголовно-процессуального права РФ: Автореф. дис. …канд. юрид. наук. М., 2003. С. 25.
[98] СЗ РФ. 1998. № 14. Ст. 1514.
[99] Лобов М. Исполнение решений Европейского суда по правам человека: возможные правовые последствия для Российской Федерации // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 2001. № 3 (36). С. 111.
[100] См.: Постановление Пленума ВС РФ № 8 от 31 октября 1995 г. «О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия» и Постановление Пленума ВС РФ № 79 от 18 ноября 1999 года «О ходе выполнения Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 24 августа 1993 г. № 7 «О сроках рассмотрения уголовных и гражданских дел судами Российской Федерации».
[101] См. подробнее: Понедельченко Н. М. Практика применения судами общей юрисдикции норм международного права в свете Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. // Международное публичное и частное право. 2004. № 1 (16). С. 28-37; Рациборинская К. Н. Применение международного права российскими судами // Международное публичное и частное право. 2004. № 1 (16). С. 23-27.
[102] См. об этом: Марочкин С. Ю. Юридические условия действия норм международного права в правовой системе Российской Федерации // Московский журнал международного права. 1998. № 2(30). С. 52–63.
Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 108; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!