ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ВТОРАЯ КНИГА.

Оглавление

Глава 1. Начало царствования короля Генриха II.

Глава 2. О том, как Генрих II вернул королевские владения в их прежнее состояние.

Глава 3. О местоположении замка Скарборо.

Глава 4. Об осаде и успешном взятии Бридженорта (Bridgenorth) и о возвращении королем Шотландии королю Англии северных частей Англии.

Глава 5. О войне с валлийцами и их примирении с королем.

Глава 6. О том как англичанин Николай стал папой.

Глава 7. О причине мятежа королевского брата Жоффруа и о его примирении.

Глава 8. О разрушении Милана и о реликвиях волхвов.

Глава 9. О схизме в Римской церкви, соборе в Павии и Галликанском конвенте.

Глава 10. О походе в Тулузу славного графа Барселоны.

Глава 11. Об ужасном убийстве Гийома Треншевеля и о том, как оно было отомщено.

Глава 12. Примирение королей Франции и Англии.

Глава 13. О приходе в Англию еретиков и об их истреблении.

Глава 14. О соборе в Туре, на котором председательствовал папа Александр.

Глава 15. Каноны Турского Собора.

Глава 16. О недовольстве короля достопочтенным Томасом, архиепископом Кентербери.

Глава 17. О смерти Октавиана и о возвращении папы Александра в Италию.

Глава 18. О втором походе в Уэльс и о завоевании Бретани.

Глава 19. О кончине Малкольма, наиблагочестивейшего короля Шотландии.

Глава 20. О жизни и смерти достопочтенного отшельника Годрика.

Глава 21. О Кетелле (Ketell) и об оказанной ему божественной милости.

Глава 22. О долгой вакантности в церкви Линкольна.

Глава 23. О двух походах в Египет короля Иерусалимского Амальрика.

Глава 24. О раздоре и о примирении королей Франции и Англии.

Глава 25. О коронации Генриха III и об убийстве Томаса Бекета.

Глава 26. О покорении ирландцев англичанами.

Глава 27. О том, как король Генрих III восстал против своего отца и призвал против него короля Франции и прочих иных.

Глава 28. О делах в Омале, Шатонефе и Вернее.

Глава 29. О тех, кто был взят в Доле (Dol).

Глава 30. Об осаде Лестера, о войне с шотландцами и о пленении графа Лестера.

Глава 31. Об отступничестве от короля Давида Шотландского и других.

Глава 32. О прибытии короля в Англию и о том, что сделали там шотландцы.

Глава 33. О пленении короля шотландцев.

Глава 34. О том, что случилось с армией и землей Шотландии после пленения короля.

Глава 35. О достопамятной эпитимии короля Англии и о ее последствиях.

Глава 36. Об осаде Руана и о коварной атаке противника.

Глава 37. О том, как король восстановил мир в Англии и освободил Руан.

Глава 38. О примирении королей и успокоении их королевств.

Глава 1.

Начало царствования короля Генриха II.

В году 1154 от разрешения Девы, Генрих, внук Генриха Старого от его дочери, ставшей императрицей, приехал в Англию из Нормандии, и после передачи ему наследства короля Стефана, принял свое наследственное королевство. Он был всеми хорошо принят, посвящен в короли священным помазанием, и по всей Англии его приветствовали криками "Да здравствует король!" Люди, наученные горьким опытом последнего царствования, когда произошло так много злодеяний, теперь предвосхищали лучшие времена при своем новом суверене, отличавшимся большим благоразумием и твердостью, и в котором была видна строгая внимательность к правосудию, и который с самого начала нес на себе печать великого государя. Кроме того, он издал указ о том, что те иностранцы, что толпами являлись в Англию при короле Стефане, как ради военной службы, так и ради грабежа, и которые, а особенно фламандцы, своей многочисленностью обременяли королевство, чтобы всем им к назначенному дню должно вернуться в свои страны, и что после этого дня их дальнейшее пребывание в стране будет сопряжено с опасностью. Устрашенные этим указом, они исчезли в один миг, так быстро, словно призраки, и множество людей поражалось стремительности их исчезновения. Затем он приказал срыть все вновь возведенные замки, которых не существовало во времена его деда, за исключение тех немногих, что отличались удачным местоположением, и которые он хотел сохранить, либо ради защиты королевства, либо для себя, либо для своих сторонников.

Затем он уделил серьезное внимание упорядочению общественной жизни и бдительно следил за тем, чтобы вновь ожила сила закона, который во времена короля Стефана стал безжизненным и всеми забытым. С целью смирить дерзость преступников и для того, чтобы распорядиться о возмещении ущерба полагающегося в каждом случае он назначил судейских и правоохранительных чиновников по всему своему королевству; а сам же в это время либо наслаждался высотой своего положения, либо соизволял своему королевскому величеству заниматься более важными делами. Однако, как только какой-нибудь судья действовал нерадиво или неправильно, и на него сыпались жалобы людей, король использовал свое право на пересмотр дел и надлежащим образом исправлял его небрежение или чрезмерную суровость. Таково было начало царствования нового суверена - миролюбие приветствовалось и всячески одобрялось, а беззакония вызывали гнев и подавлялись. Волки-грабители либо бежали, либо уснули, а если и не совсем уснули, то все же, из-за своего страха перед законом, стали жить среди овец, не нанося им вреда. Мечи были перекованы на орала, а копья - на серпы, больше никто не знал войны, но все либо наслаждались праздностью этого долгожданного, Богом данного, спокойствия, либо занимались своими многими личными делами.

Глава 2.

О том, как Генрих II вернул королевские владения в их прежнее состояние.

Заметив, что королевские домены, которые во времена его деда были весьма обширными, теперь значительно сократились из-за того, что благодаря лености короля Стефана, они большей частью перешли ко многим посторонним владельцам, король приказал всем им, кем бы они не были, вернуть все, полученное от узурпатора, а самим вернуться под свою прежнюю юрисдикцию и к своему прежнему состоянию. Это относилось и к тем, кто ранее стал владеть собственностью в королевских городах и поселках для того, чтобы обеспечивать им их защиту, как по хартиям, которые они либо вырвали сами у короля Стефана, либо получили за свою службу - теперь все это им ничем не могло помочь, ибо стало недопустимым ссылаться на пожалования узурпатора перед лицом прав законного государя. Вначале по этому поводу все сильно возгнедовали, но позже устрашившись и придя в удрученное состояние - покорились, хотя и неохотно, но все же полностью, и они вернули все, что незаконно присвоили и чем, как бы на законных основаниях, в течении длительного времени владели. Пока все во всех графствах королевства покорялись королевской прихоти (за одним единственным исключением, о котором я упомяну ниже), король отправился за Хамбер и тяжестью своей власти привел к покорности, и в этом отношении и во всех других, Уилльяма, графа Альбемарля, который во времена Стефана был в тех местах королем в большей степени, чем его господин. Долгое время не решаясь и кипя от негодования, в конце концов он все же, с большой болью, покорился его власти и крайне неохотно передал все те королевские домены, которыми он владел в течении долгого времени, и главное - знаменитый и благородный замок Скарборо, о положении которого мы знаем следующее:

Глава 3.

О местоположении замка Скарборо.

В океане отражается скала громадной высоты и размера, из-за обрывов и океана, который окружает ее со всех сторон, она почти неприступна, за исключением узкого крутого подъема, что тянется в западном направлении. На ее вершине находится прекрасный луг, площадью более 60 акров, и имеются бьющие из скалы источники свежей воды. У труднодоступного входа на него расположен королевский замок, а ниже его берет начало простирающийся к югу и к северу, но ограниченный с запада город. С этой стороны он защищен своей собственной стеной, с востока - замком на скале, а две другие стороны омываются морем. Это место вышеупомянутый Альбемарль посчитал чрезвычайно пригодным для возведения крепости, и имея большое влияние в графстве Йорк, он, при помощи дорогостоящих работ, еще более улучшил природное положение замка и окружил всю вершину скалы стеной. Еще, у начала подъема в гору он построил большую башню, которая с течением времени разрушилась, и король приказал возвести на этом месте большой и могучий замок.

Глава 4.

Об осаде и успешном взятии Бридженорта (Bridgenorth) и о возвращении королем Шотландии королю Англии северных частей Англии.

Успешно завершив, согласно своими желаниям, дела в этом графстве, король вернулся в южные части Англии и нашел в состоянии мятежа Гуго де Мортимера, необузданного знатного человека, который в течении многих лет незаконно владел королевским замком Бридженорт (Bridgenorth). Когда ему пришлось оставить его довольствуясь только своим личным имуществом и вернуть королю то, чем он владел, он самым упрямым образом отказался это сделать и приготовился сопротивляться любыми возможными способами. В результате, однако, он лишь показал, что его гнев и гордость были гораздо больше его смелости, поскольку король быстро собрал свое войско, осадил Бридженорт, который через несколько дней был сдан после храброго сопротивления, и тот, сердце которого только что перед этим казалось сердцем льва, теперь стал смиренным и молящим, и получил прощение.

Король счел целесообразным поставить в известность короля Шотландии, который держал, как бы по своему собственному праву, северные английские графства (а именно, Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд, что прежде были получены Давидом, королем Шотландии от имени императрицы Матильды и ее наследников) о том, что ему не подобает обманывать короля Англии относительно столь большой части его владений и о том, что он не будет молча сносить это искажение правды, и что именно то, что было получено от его имени, теперь ему и должно быть возвращено. Шотландский король благоразумно принял во внимание, что английский король превосходит его как в своей силе, так и в правоте этого дела, и хотя он мог бы сослаться на клятву данную его деду Давиду, когда тот посвящал его в рыцари, но все же он полностью вернул спорные земли и получил взамен от короля графство Хантингтон, которое принадлежало ему по древнему праву.

Таким образом, дела были устроены, и Англия какое-то время наслаждалась спокойствием и безопасностью вдоль всех ее границ. Кроме того, король обладал властью в гораздо более обширной империи, чем кто-либо из английских правителей до него - ибо она простиралась от самой дальней границы Шотландии до Пиринейских гор.

Глава 5.

О войне с валлийцами и их примирении с королем.

Спустя короткое время между королем и валлийцами, остатками варварского народа, возник спор, то ли из-за того, что он вследствие своего могущества выдвинул какое-то новое требование, то ли из-за их неспособности и отказа выплачивать такому великому государю их обычную дань, то ли от того, что они очень осмелели, находясь под защитой своих покрытых лесом гор и ущелий, а может быть, из-за их неугомонности и тайных набегов на соседние английские границы. Собрав огромную армию со всех концов Англии, король решил вторгнуться в Уэльс самым доступным путем. Валлийцы же, собравшись вместе, сторожили границы и осмотрительно избегали спускаться на равнины, и будучи только легковооруженными страшились вступить в бой с людьми одетыми в броню. Они скрылись в свои леса и охраняли свои ущелья.

Эти валлийцы являются остатками бриттов, первых обитателей того острова, что теперь зовется Англией, но прежде назывался Британией, и эти пресловутые бритты принадлежат к тому же народу и говорят на том же языке, что и бретонцы на континенте; но когда бритты, будучи изгнанными вторгнувшимся народом англов, смогли убежать в Уэльс, то там, благодаря дару природы, они смогли уберечься от вражеских нападений, и там их народ пребывает и по сей день. Страна эта лежит напротив Ирландии, у западного океана, а с другой стороны примыкает к земле Англии. Еще она почти полностью окружена либо морем, либо неприступными лесами и твердынями, из-за чего доступ туда очень труден. Но известно еще, что во внутренней части страны есть много недоступных укромных мест, и поэтому для любого государя опасно вторгаться туда с войском, поскольку после вторжения ее невозможно занять. По своей природе страна эта рождает людей грубых и жестоких, дерзких и вероломных, жадных до чужой крови и не жалеющих своей, всегда караулящих добычу и по своим естественным чувствам всегда враждебных англичанам. Благодаря лесам, они имеют обильные пастбища для скота, но из-за бедности почв, которые не способны рождать хлеб, их невозможно обеспечить пищей без того, чтобы не ввозить ее из прилегающих английских графств, и поскольку этот ввоз невозможен без разрешения короля Англии, то для них необходимо быть покорными его власти, и если он вдруг когда раздражается на их грабительские набеги и на их необузданную жестокость, то тогда они с трудом должны сдерживаться и будучи не в состоянии долго выносить его гнев, они вынуждены ему покоряться.

Король вступил в их пределы, преодолев упорное сопротивление природы и естественных препятствий этой страны, и там встретился с весьма зловещим началом при выполнении своих замыслов - когда часть его армии шла по лесному и болотистому участку местности, то подверглась большой опасности, попав в засаду, которую враги устроили у нее на пути, и тогда, к несчастью, погибли Евстафий Фитц-Джон (Eustace Fitz-John), муж великий и уже пожилой, далеко известный своим богатством и своей мудростью, один из самых благородных вождей Англии, вместе с ним пал Роберт де Курси (Curci), человек такого же ранга, а также многие другие. Те, кто избежал опасности утверждали, что король также пал среди остальных (хотя, слава Богу, он проложил себе путь вперед и уже находился в безопасном месте), и встретив спешащие к ущелью войска они сообщили им о его смерти и привели таким известием большую часть армии в уныние и побудили ее обратиться в бесславное бегство, до такой степени, что Генрих Эссекский, человек очень заметный и бывший наследственным знаменосцем короля, бросил королевское знамя, которым армия должна была бы воодушевляться, и обратился в бегство, возвещая всем кого встречал на своем пути о том, что король мертв. За это неподобающее поведение, он позже, одним знатным мужем, был заклеймен изменником, и по приказу короля был вынужден вступить с ним в поединок и был им побежден. Однако, король милостиво спас его от смертного приговора, приказав стать монахом в Рединге (Reading) и обогатил его весьма большой казной свою собственную. Но об этом - позже.

Когда король, таким образом, быстро подавил заговор и счастливо удивил свою армию своим присутствием, то дезорганизованные войска восстановили свою силу и боевой дух, встали под свои знамена и в будущем передвигались более осторожно, избегая вражеских хитростей. А когда король решил, что поступит правильно, если атакует валлийцев еще и с моря, и приказал подготовить большой флот, то вражеские послы обратились к нему с предложениями о мире, и вскоре их князья пришли умолять его об этом. После того, как они передали ему некоторые крепости на границе, и ради того, чтобы помириться со столь великим государем, принесли ему оммаж и клятву верности, то после этого были разогнаны тучи войны, и воссияла тишина мира, и таким образом, счастливая армия вернулась домой, а король обратился к другим делам и к своим развлечениям.

Глава 6.

О том как англичанин Николай стал папой.

На первом году царствования Генриха умер приемник Евгения Анастасий, после того, как пробыл папой 1 год. Ему наследовал Николай, епископ Альбано, который, изменив свое имя при таком повороте судьбы, назвался Адрианом. Об этом человеке будет полезно рассказать, о том, как он из праха вознеся на такую высоту, что стал восседать среди государей и занимать престол апостолической славы.

Он родился в Англии, и его отец был скудным разумом клерком, который отрекся от мира и от юного мальчика, и стал монахом в Сент-Олбэни. Когда его сын вырос, то был слишком беден, чтобы платить за свое образование и ради ежедневного вспомоществования он часто посещал этот монастырь. Его отец в язвительных выражениях стыдил и бранил его леность, с великим негодованием согнал его с его места и лишил какой бы то ни было поддержки. Будучи предоставленным самому себе, гонимый жестокой необходимостью что-то предпринять и стыдясь что-либо просить или выискивать в Англии, он отправился во Францию. Преуспев, но не очень сильно во Франции, он отравился дальше и скитался за Роной, в местности, называемой Провансом. В этой стране есть благородный монастырь с регулярным уставом, посвященный Святому Руфу (Rufus). Придя в это место и найдя возможность задержаться здесь, он постарался поступить в это братство для выполнения любой работы, которая только представится. Поскольку он был изящен собой, приятен в обращении, мудр в речах и с готовностью повиновался, то заслужил всеобщую любовь, и когда ему предложили одеяние каноника, то он там и обосновался на многие годы и все это время самым тщательный образом соблюдал дисциплину. Будучи человеком исключительных способностей и гладким в речах, благодаря частым и упорным занятиям, он приобрел большую ученость и красноречие, поэтому со временем, случилось так, что по смерти аббата, он был, при единодушии братии, избран его приемником.

После того как он некоторое время возглавлял братьев, те раскаялись и возгнедовали за то, что выбрали править собой иностранца и стали по отношению к нему вероломными и враждебными. Их ненависть постепенно стала столь сильной, что теперь они с гневом смотрели на того, кто был им прежде так любезен, и в конце концов, они выдвинули против него обвинения и заставили предстать перед апостолическим престолом. Блаженной памяти Евгений, который в это время занимал престол понтифика, когда услышал о заговорах этих мятежных детей против своего отца и оценив благоразумие и скромность его защиты, приложил действенные усилия посредника, чтобы восстановить мир и настоятельно рекомендовал и часто увещевал каждую партию не продолжать вражду при изменении позиций другой стороны, но придерживаться единства в Духе и связать себя узами мира, и в итоге, он отпустил их помирившимися. Однако, покой этого же достопочтенного понтифика был вновь нарушен, и его слух еще раз услышал звон заговоров и обвинений братии. Благочестиво и благоразумно выслушав каждую из сторон, он сказал: "Я знаю, братья мои, где сидит Сатана, я знаю, чьи козни вызывают всю эту бурю. Ступайте! Выбирайте себе, как можете, другого наставника, или вернее того с кем вы будете жить в мире, но больше не обременяйте этого". И отпустив братьев, он оставил аббата на службе у Св. Петра и назначил его епископом Альбано, а вскоре после того, уверившись в его способностях и наделив всей полнотой власти, он послал его в качестве легата к диким датчанам и норвежцам. Несколько лет он мудро и деятельно выполнял свои обязанности среди этих варварских народов и вернулся в Рим в добром здравии и счастии, и был принят папой и кардиналами с почетом и одобрением своей деятельности. Спустя несколько дней умер приемник Евгения, Анастасий, и в соответствии с общим желанием, понтификат принял Николай, принявший при этом имя Адриана. Не забывая о своем начальном образовании, и главным образом, в память об отце, он удостоил многих даров церковь преподобного мученика Альбана, и наделил ее обширными привилегиями.

Глава 7.

О причине мятежа королевского брата Жоффруа и о его примирении.

В то время, как после подавления и подчинения валлийцев Англия наслаждалась миром и покоем, королю Генриху сообщили, что его брат Жоффруа произвел возмущение за границей. Причина разногласий между братьями была такова. От Матильды, что стала императрицей, славный граф Анжу имел троих сыновей - Генриха, Жоффруа и Гийома. Поэтому, когда и отцовские и материнские права соединились в лице Генриха, как в перворожденном, и принадлежали только ему, граф захотел, чтобы и доля других братьев зависела бы не только от доброй воли графа, так как наперед он не знал, что тот может решить относительно этого. Поэтому, в свои последние часы он завещал графство Анжу своему второму сыну, но поскольку относительно Англии в то время еще ничего не было известно, то он сказал: "Когда Генрих полностью получит права своей матери, а именно, Нормандию вместе с Англией, то пусть он выделит своему брате Жоффруа всю часть, которая полагается ему из отцовского наследия. До этих пор пусть Жоффруа довольствуется тремя благородными замками - Шиноном (Chinon), Лоудоном (Loudun) и Мирабо (Mirabeau)". И поскольку, именно в это время Генрих по какой-то причине отсутствовал, хотя и успел вскоре вернуться, он связал присутствовавших там прелатов и ноблей клятвой в том, что его тело не будет похоронено до тех пор, пока его сын не поклянется, что не отменит последнюю волю своего отца.

Вскоре после его смерти, сын, приехавший на церемонию похорон, узнал о мольбе своего отца и в течении долгого времени колебался. Наконец, все умолили его не доводить дело до того, чтобы тело его отца разложилось будучи не захороненным, к его же собственному неискупимому позору, и он внял их ходатайствам и, хоть и не без слез, дал требуемую клятву. Только когда похороны отца завершились, только тогда и было обнародовано завещание, а до того он скрывал свое горе. Но унаследовав королевство, он решил открыть свои сокровенные чувства римскому понтифику (по крайней мере, так говорили) о том, что он не был осведомлен в том, в чем поклялся под принуждением, и что вынужденная клятва или обещание ничем его не связывают, если не будут подтверждены позже, и он (как утверждали) легко получил разрешение от своего обязательства под предлогом того, что клятва или обещание была дана им под принуждением, а сам он не видел необходимости подтверждать ее теперь, когда все стало зависеть только от его доброй воли. Прикрываясь этим предлогом, и не принимая во внимание ни волю отца, ни свою собственную клятву, он не собирался давать удовлетворения своему брату.

Обозлившись из-за этого, Жоффруа, чтобы противостоять всем будущим невзгодам, о которых он догадывался, укрепил три вышеупомянутых замка, что оставил ему отец, и стал беспокоить соседние провинции. Но король спешно собрал свою армию и осадил Шинон - так назывался тот замок, в котором, казалось, природа соревнуется с человеческим искусством в его укреплении и защите, но несмотря на все это, он в короткое время покорил его и простил своего униженного и умоляющего о пощаде брата, и чтобы предотвратить его честолюбивые виды на будущее, лишил его замков, и пожаловал ему на содержание часть равнинной местности. И когда Жоффруа зачах от тоски, сетуя на суровость брата и проклиная злосчастную судьбу, нежданное событие наполнило его радостью - поскольку жители Нанта не имели определенного правителя и никого, кто бы мог быть им приятен, и восхищались его делами и его упорством, то они избрали его своим истинным и признанным сеньором, и по его прибытии они передали ему город вместе с прилегающей провинцией. Недолго наслаждаясь этой милостью фортуны, он был унесен преждевременной смертью, и граф Ричмонд, который в то время пользовался очень значительным влиянием в Бретани, немедленно вступил в город в качестве законного владельца. Узнав об этом, король издал указ о том, что графство Ричмонд должно отойти в его казну и тотчас же отплыв в Нормандию предъявил притязания на Нант как наследник своего брата. И он так сильно запугал графа своими обширными военными приготовлениями, что тот едва пытался оказать слабое сопротивление, и успокоил своего противника только тем, что покинул город.

Глава 8.

О разрушении Милана и о реликвиях волхвов.

Примерно в это же время Фридрих, император Германии и Италии осадил, взял и разрушил город Милан, который, полагаясь на свои силы и запасы, в течении долгого времени пребывал в состоянии мятежа. Ломбардцы, люди беспокойные и воинственные, томимые жаждой неограниченной свободы и гордые самим числом своих городов и их великой силой, уже за много лет до этого много бунтовали против императора римлян. Но пока их самые богатые города воевали за первенство друг с другом и желали управлять остальными, они таким образом, только усиливали императора в борьбе против себя. Наконец, миланцы, превзошедшие других в богатстве и силе, распространили свое влияние над всей Ломбардией и уже покорили одни города и разрушили те, которые оказали им сопротивление. В то же время, люди Павии, хотя и уступающие им в силе, но все равно с презрением относившиеся к их власти, перешли на сторону партии императора. А другие города, последовав их примеру, заключили с ним договор.

С целью нападения на Милан, который теперь был ослаблен отпадением всех своих союзников, император собрал войска со всей империи. Обратив жажду господства на упрямую защиту свободы, они также всеми способами укрепляли свой город от императорского нападения. После того, как они разрушили и уничтожили предместья города, чтобы те не послужили для осаждавших и тем не нанесли ущерба осажденным, они предприняли такие же меры и по отношению к благородному и древнему монастырю, находившемуся вне пределов городских стен, и зная о находившихся там святых реликвиях, они перенесли внутрь стен все, что нашли там священного и почтенного, но главное - тела трех волхвов, которые приветствовали рождение Спасителя принесением святых даров, что стали первыми дарами язычников Богу и Агнцу. Об этом сокровище, которое прежде располагалось в тайном месте этой церкви, не было известно даже несшим там службу монахам и клирикам, но когда сама церковь была снесена до основания, то оно было обнаружено и стало явным, благодаря ясному свидетельству, к котором говорилось, что эти мужи, да будет благословенна их память!, после того, как воздали почести и принесли дары младенцу Спасителю, вернулись в свою собственную страну и были еще живы даже после триумфа Его страстей; и приняв таинство крещения от апостолов во ходе их миссии, они отправились к Тому, кому они уже приносили поклонение, когда Он был в колыбели, и теперь они поклонялись Ему, сидящему по правую руку от Своего Отца. Ничего не известно о том, кто именно доставил их священные останки и поместил в том месте. Однако, их останки были целыми, их кости и жилы были покрыты сухой кожей и не подверглись тлению, поэтому полагали, что они были подвергнуты, по языческому обычаю, бальзамированию, и предполагали, что это было сделано для того, чтобы их тела могли быть помазаны после смерти. В дополнение к этому, говорили еще, что когда их тела нашлись, то они были скреплены золотым обручем, который удерживал их всех вместе.

Милан был осажден императором Фридрихом, и то что численность его войск была велика следует из того, что с ними он счел себя способным попытаться покорить такой очень могущественный город, необычайно гордый многочисленностью и храбростью своих жителей. Однако, после разных событий и многочисленных столкновений, он сдался и попал во вражеские руки. Победоносный император снес город, но не истребил его обитателей, поскольку они сами сдались ему. Однако, он их рассеял и, к невыразимому горю ломбардцев, перенес их священные реликвии, останки волхвов, чтобы поместить их на земле Германии, и удостоил чести быть хранителем этого сокровища город Кельн.

Глава 9.

О схизме в Римской церкви, соборе в Павии и Галликанском конвенте.

На пятом году своего правления Генрих, славный король Англии, был торжественно коронован в Линкольне на Рождество, однако, не в пределах стен города, по причине, как я полагаю, того древнего суеверия, которое король Стефан (как говорилось выше) похвально осудил и осмеял, а в примыкающей к предместью деревне.

В следующем году папа Адриан отдал долг природе, и по его кончине кардиналы, разошедшись при выборе правящего понтифика, сотворили схизму в церкви; и пока партии неивствовали друг против друга, они еще и разрушили церковный мира по всему свету. Большая и наиболее мудрая их часть остановилась на Роланде, канцлере римской церкви, муже благочестивом и ученом и канонически посвятили его, но очень незначительная их часть остановилась на Октавиане, человеке знатном и не боящегося божественного суда, и унизили его достоинство своим грешным избранием. Каждая из партий метала друг в друга отлучения и осуждения и с тревогой добивалась для себя поддержки церквей и знатных людей. Первый, которому, благодаря правому суду, было суждено оказаться победителем, принял имя Александра (III), другой тщетно принял титул Виктора (IV), имя пустое, а заключавшееся в нем предзнаменование (Виктор, т.е. Победитель) стало лишь обманом в свете будущего позора. Этот разрыв вскоре мог бы и закончится, и немногие могли бы уступить и примкнуть к большинству, если бы император Фридрих, ненавидивший Александра и перенесший на него старую ненависть, которую он испытывал, когда тот был еще Роландом, не решил бы всеми возможными способами воспользоваться случаем и моментом и стал на сторону Октавиана. В конце концов, он приказал прелатам из своих владений, а именно, итальянским и немецким епископам, собраться в Павии, как бы для дискуссии и для изучения того, какая же из партий более права, но на самом деле – для того, чтобы они разжаловали Александра и одобрили его противника, и чтобы они смогли отпраздновать преждевременную победу вышеупомянутого Виктора. Он приказал самим противникам присутствовать лично и соблюдать постановление этого собора. Виктор действительно прибыл, и как будто был готов соблюдать это решение, но Александр не только сдержанно, но даже весьма открыто отказался от такого заранее готового судебного решения, которое готовилось против него под именем правосудия.

Епископы как германской, так и итальянской частей империи собрались, по императорскому приказу, в Павии вместе со множеством прелатов более низкого ранга, и все они были на стороне Фридриха, который, вместе со своими принцами, появился на внушительной церемонии. Так как не было никого, кто бы отвечал за Александра, то если кто-либо склонялся на его сторону, то его либо заставляли молчать, либо хитро извращали его слова и обращали их против него, а если что не доставало в правоте его сопернику, так это возмещалось ловкостью. Вследствие этого, приняв со всей положенной торжественностью Виктора в качестве истинного наследника Святого Петра, они издали положение осуждающее Александра декретом собора как схизматика и бунтовщика против Бога. Император, при полном собрании принцев и знати, одобрил акты собора и грозил карами всем, кто откажется их принять. Кроме того, он всяческими способами настойчиво ходатайствовал перед славными королями Англии и Франции, чтобы они, ради вечной дружбы, встали бы на его сторону в этом споре. Однако, те оказались несгибаемыми и осторожно отложили свое суждение до тех пор, пока они сами не смогут полностью выяснить истину в таком деликатном деле, и они, в надлежащее время и в надлежащем месте, также созвали самый представительный собор из прелатов и ноблей из каждого королевства. Со стороны Октавиана явилось двое его главных сторонников, которые были его избирателями и зачинателями схизмы – Гвидо, кардинал Кремы, и Иоанн, кардинал Св. Мартина, а Имар (Imarus), епископ Тускулума (Tusculum), который наложил на него руки ненависти, уже ушел из этой жизни. Со стороны владыки Александра были представлены три кардинала: Генрих Пизанский, Иоанн Неаполитанский и Вильгельм Павийский. Кардинал Кремы тогда поднялся в присутствии королей и прелатов, перед всем множеством собравшегося там клира и народа, и говорил за свою сторону и против своего врага со всей мощью своего гения и своего красноречия. После того, как он закончил, поднялся Вильгельм Павийский, муж наикрасноречивейший, и самым убедительным образом, опроверг каждое его утверждение и полностью опроверг почти каждое слово, произнесенное кардиналом Кремы в защиту своего друга; и сделал это он столь убедительно, что речь того стала казаться путанной и противоречащей его собственным словам. Наконец, в этом поединке, как можно назвать это взаимное препирательство, истинность всего дела стала настолько очевидной, что больше не сомневаясь, оба короля отвергли дело Октавиана, ради того, чтобы вместе со своими королевствами впредь, в предметах относящихся к Богу, повиноваться Александру, как отцу. После отъезда вышеупомянутых схизматиков в замешательстве и с позором, наши государи и прелаты распустили собрание, произнеся перед этим торжественно положение об отлучении мятежников.

Тем временем, папа Александр жил в безопасности на землях короля Сицилии, чьей прочной дружбой он заручился, и ожидал возможности переехать во Францию. Вся Западная империя, за исключением германских провинций, в пасторских делах повиновалась ему. Императору же, из-за однажды возникшей враждебности к частному лицу, о котором он составил дурное мнение, и из-за того, что он считал ниже своего императорского достоинства убедиться в ошибке даже при веских основаниях, потребовалось еще долгое время, чтобы уступить очевидной правде.

Глава 10.

О походе в Тулузу славного графа Барселоны.

Прославленный король Англии Генрих Второй на седьмом году своего царствования повел свою армию в Гасконь, а причиной этого примечательного похода была такая. Граф Пуату, который также являлся и герцогом Аквитании, дед Элеоноры Аквиетанской, королевы сначала Франции, а затем Англии, был человеком такой большой расточительности, что поток его доходов был неспособен обеспечивать его причуды, и вследствие этого он был вынужден занять большую сумму денег у графа Сен-Жиль, человека знатного и богатого, которому он за это заложил благородный город Тулузу, вместе со всем его достоянием, и перед смертью он передал своему сыну задачу выкупить этот залог. Тот также походил на отца в расточительности и также завещал своим наследникам выкупить город, и когда оставил наследницей одну лишь дочь, которая вышла за Людовика, короля Франции, то этот государь притязал на Тулузу по праву своей жены. Хотя графу Сен-Жилю вообще никто не давал никаких прав, все же он полностью подчинил город себе, и выждав удобный момент умиротворил короля женившись на его сестре Констанции, вдове Евстфия, сына короля Стефана, которая после кончины своего супруга вернулась к своему брату, и когда позже состоялся развод между королем и королевой Франции, то вновь возник вопрос о возвращении Тулузу ее законной наследнице, поскольку теперь Элеонора стала женой короля Англии. После отказа графа Сен-Жиль вернуть ее и поручительства короля Франции, подарившего ее ему, король Англии собрал армию со всех своих владений и вторгся на земли Гаскони, и еще он пригласил своих друзей либо последовать за ним, либо встретить его прямо там, и армия его разрослась до неисчислимого множества, а особенно - благодаря графу Барселонскому, вождю великому и могучему, не уступающему самим королям.

И здесь, поскольку предоставляется случай, может быть, стоит кратко рассказать о его более, чем королевском уме и королевском величии. Незадолго до наших времен, славный король Арагонский имея уже нескольких сыновей, благодаря благочестивому побуждению посвятил одного их них Христу в одном монастыре, планируя так, что оставшийся должен будет ему наследовать. Однако, тот, что предназначался в наследники, умер еще при его жизни, а затем, наконец, ушел из жизни и отец. Знать и народ, опасаясь как бы из-за притязаний на наследство его племянников, королевство не было бы разорвано на куски, собрались, и предупреждая надвигающуюся угрозу, без промедлений возвели на престол другого сына, забрав его из монастыря, и организовав правление, они заставили его жениться, чтобы появились дети, которые могли бы наследовать ему, представляя, что неотложность этого дела смягчает все его неприличие и ссылаясь на то, что у нужды нет закона. Наконец, у него родилась единственная дочь, и он правил королевством с похвальной заботой до тех пор, пока его дочь не достигла лет пригодных для брака, и тогда он созвал собрание знати.

Когда они предстали перед ним, вместе с почти всей военной мощью его королевства, он обратился к ним со следующими словами: "Всемогущий Бог простит и вас и меня, мои возлюбленные друзья, я поступил глупо, но вы заставили меня. Но может ли тот, кто уже пал, все же подняться вновь? Если только не вернется опять смертельная нужда, которая как вы говорите не знает закона, чтобы вновь поступить противно закону. Но разве теперь есть причина для этого? Вот у вас есть наследница королевства, рожденная от меня. Пусть для этой юной принцессы будет найдена достойная партия, и таким образом, пусть будет обеспечена безопасность государства. И пусть, вследствие этого, монах вернется в свой монастырь, и в будущем постарается излечить свою раненную совесть". Все пытались отговорить его, но когда им не удалось изменить его благочестивое похвальное намерение, он, в присутствии знати, обручил свою дочь с наиблагороднейшим юношей, сыном графа Барселонского, и передал ему королевство вместе с дочерью, и эта примечательная личность, этот отшельник, презревший мир, не стал больше терзаться угрызениями совести, и получил взамен пурпура рясу и монастырь вместо королевства. После этих событий, они убеждали юношу, что поскольку теперь он владеет королевством, то должен принять и корону и пурпур - знаки королевского достоинства. На это он ответил отказом, сказав: "Поскольку никто из моих предков не носил титула выше графского, то и я - граф по природе: и поэтому, я не лучше и я не желаю быть выше своих праотцов, и поэтому во мне судьба не может преодолеть природу. Я отказываюсь от титула и регалий короля. Впредь, из-за того, что во мне судьба всегда уступает природе, я не отказываюсь от величия и власти над королевством. Вдобавок к этому, если я приму королевские регалии, я превзойду в богатстве и в чести только некоторых королей, зато сейчас, поскольку я имею достояние королевства вместе с королевской властью, ни один граф не сравниться с графом Барселоны. Поэтому, я предпочитаю быть первым графом, чем едва ли седьмым королем". Так и поступил этот превосходный муж, из благородного презрения к королевскому достоинству, то ли споря, то ли шутя, когда его друзья уговаривали его принять королевский титул. И впредь он звался ни королем, ни герцогом, но только лишь графом Барселонским, хотя он и владел вместе с Арагонским королевством еще и графством Прованс - так называется область, что простирается от Роны к границам Италии. Кроме того, после его смерти, его сын, в соответствии с правами матери был торжественно посвящен в короли римским понтификом.

Граф Барселоны, как по причине своей дружбы с королем Англии, так и из-за своей враждебности к графу Сен-Жиль, отправился, как мы говорили, со всей силой подвластных ему людей в поход на Тулузу. Королю Англии, по причине своей ненависти к графу Сен-Жиль, в чьем плену, как говорили, он однажды побывал, и из которого бежал с трудом и не без потери многих своих земель, также помогал со всей силой своего могущества и Гийом, по прозвищу Треншевель (Trencheveil), муж знатный и могущественный, сеньор нескольких городов и многочисленных замков. Граф Сен-Жиль очень испугался нашествия столь огромной армии и стал умолять о помощи короля Франции, который был братом его жены и приходился дядей его детям. Воспламенившись рвением защитить племянников, король спешно прибыл в Тулузу с войском настолько большим, насколько он смог собрать. Когда об этом стало известно королю Англии, он воздержался от осады города из уважения к королевской персоне, находившейся в нем, и использовал свое войско, чтобы разорить провинцию и разграбить ее крепости. Он отвоевал город Кагор, который ранее был захвачен неприятелем, а также многочисленные замки в его окрестностях, одновременно он взял и разграбил много других. После того, когда Вильгельм Треншевель вернул себе владение замками, которые ранее, благодаря удаче войны, попали в руки графа Сен-Жиль, король вернулся в Нормандию.

Глава 11.

Об ужасном убийстве Гийома Треншевеля и о том, как оно было отомщено.

Но раз уж здесь было случайно упомянуто имя Гийома Треншевеля, то мне надо не упустить случая рассказать об обстоятельстве, которое позже, из-за людской злобы, обратило против него его же людей, и показало, как самый обыденный случай может привести к оскорблению, которое может громко потребовать искупления, и о том как из всего этого может проистечь наиужаснейшее отмщение. События эти еще свежи в моей памяти, настолько, насколько я смог удостоверится в их правдивости из многочисленных и надежных известий. Человек этот, отмеченный величием и благородством в ряду других благородных людей, в то время, то есть, после похода на Тулузу, в котором он участвовал, мирно правил своими землями, которые были надежно защищены со всех сторон, но все же оказался вынужденным оказать помощь своему племяннику, терпевшего в ту пору урон от врага. Выступив сначала, со значительными силами, сам, он приказал оставшейся части своего войска следовать за собой. Большое число молодежи, опытной в военном деле и бодрой духом, выступило из подвластных ему городов Безье и Каркассона и присоединилось к походу. Случилось так, что некий человек из Безье, полагаясь на многочисленность своих спутников, грубо оскорбил одного не очень значительного рыцаря, забрав у того его боевого коня и нагрузил его на переходе своим багажом. Рыцарь, поддержанный всеми всадниками, выступил с жалобой в присутствии полководца, по поводу своего оскорбления, которое хотя и не нанесло ему большого материального убытка, но нанесло большой урон его чести. Полководец, стараясь успокоить рыцарей, которые твердо заявили, что немедленно покинут войско, если люди из Безье будет награждены безнаказанностью своих сограждан, выдал обидчика на волю его обвинителя, который наложил на него обычное, но позорное наказание, уволив его из армии и лишив его чести до конца его дней.

На это жители Безье взбесились до неистовства, так как полагали, что малейшее бесчестие одного из них позорит их всех: поэтому, все они стали со скорбью умолять своего сеньора, по возвращении из похода, смыть пятно опалы со своего ленного и преданного города какими-нибудь почетными и действенными мерами. Тот, намереваясь оказать это одолжение, любезно и снисходительно отвечал, что с готовностью исправит то, что было сделано из необходимости удовлетворить рыцарей и торжественно обещал, что в назначенный день он удовлетворит своих заслуженных горожан, согласно их желаниям. Приняв это обещание, они на время оставались спокойными. В назначенный день их сеньор, как и обещал, приехал вместе со своими друзьями и благородными вассалами, и в кафедральном соборе стал ждать прихода горожан, которым он собирался дать удовлетворение в присутствии епископа. Те, ловко скрывая свой гнев и пряча доспехи и кинжалы под своими одеждами, вошли в собор. Человек, который нанес оскорбление и получил заслуженное наказание, выступил вперед и воскликнул: "Посмотри на меня, несчастного и уже оставившего позади жизнь, волею судеб вынужденного доживать свой век в позоре, и соизволь, господин мой, если тебе угодно, сказать - желаешь ли ты пересмотреть мой приговор, чтобы я мог еще чего-то желать и был бы способен жить". На это его сеньор мягко и снисходительно ответил: "Я готов, как и обещал, придерживаться своего решения и дать тебе воздаяние, которое назначат собравшиеся здесь нобли и горожане". На это обвиняемый возразил: "Речь твоя будет более правильной, если ты скажешь, что дашь мне компенсацию за тот позор, что я испытал, и окажешь мне какие-нибудь почести, но раз ты не можешь вернуть мне честь таким же образом, каким ты навлек на меня позор, то я могу искупить свое бесчестие только твоей кровью". Как только он произнес эти слова, самые отпетые из горожан обнажили свои спрятанные кинжалы, и напали, и зарезали своего непосредственного сеньора, вместе с его друзьями и ноблями, прямо перед священным алтарем. Тщетно епископ пытался, сам едва не погибнув, помешать осуществлению этого жестокого убийства.

Когда это неслыханное и мерзкое дело стало известно окрестным людям, то исполнившись отвращением к содеянному, они призвали заслуженное возмездие на зачинщиков этого адского заговора, и соседние принцы, полагая, что они послужат Богу тем, что уничтожат этих упрямцев, приготовились совместно совершить расправу над преступниками. Виновники этого преступления доверились крепости своего города, тщательно ими самими укрепленного настолько, насколько это было в их власти. Также и римский понтифик, узнав об этом зверском попрании закона, немедленно обрушил на головы преступников оружие духовного проклятия, а король Арагона, вместе с другими принцами, тот час же приступил к осаде проклятого города. Но когда осада длилась уже какое-то время, и трудность овладения городом стала казаться осаждающим почти непреодолимой, как по причине самого его местоположения, так и из-за решительного поведения осажденных, то они, утомленные долгим сроком осады, и поскольку ничего н могли сделать действенного, заключили мир с горожанами, которых так и не смогли покорить и примирили их с их законным сеньором, сыном того, кого те убили, договорившись на том, что они дадут удовлетворение за смерть его отца. Был заключен мир, осада была снята, и все казалось обустроенным. Но как показало будущее, по Божьей воле, это было сделано именно так, чтобы те, кого не смогли завоевать силой, и кто хитрым предательством жестоко убил своего мягкого и любезного сеньора, сами получили бы такое же воздаяние к их собственной погибели, и чтобы с ними таким же образом обошелся сын, который мог брать пример в том, как они обошлись с его отцом. Поскольку, спустя некоторое время, когда у этого сына, человека благородного как телом, так и разумом, вызрел план, по которому он отплатил за кровь своего покойного отца своим вероломным горожанам, и он был столь оскорблен ими в этом деле, что полагал позорным держать клятву, данную клятвопреступникам, и будучи убежденным в этом своим стыдом и горем, он с самого начала решил, любыми способами, отомстить за убийство отца. Не мешкая, он раскрыл свою тайну славному королю Арагона и, под предлогом оказания ему помощи против графа Сен-Жиль, получил от него большой отряд самых свирепых людей.

После того он поспешил в город Безье (сперва послав туда ложное известие, что граф Сен-Жтиль замыслил нападение) и умоляя горожан принять у себя арагонцев (поскольку он заручился поддержкой и помощью короля Арагона), которые находятся в пути и скоро должны прибыть, и снабдить их продовольствием по разумным ценам. Затем, когда арагонцы, спустя несколько дней, приехали в небольшом числе, то они показались не опасными, и их приход невраждебным, но со временем, их небольшие группы своим числом полностью наполнили город. И когда они расположились в каждой части города, то по сигналу, данному из цитадели, они обнажили оружие, и каждый человек напал на ближайших к нему горожан, и они почти сразу, с безумной яростью, уничтожили все население.

Так, по справедливому решению Бога, эти проклятые люди получили должное воздаяние за свое вероломное предательство и жестокость. Кроме того, эти служители мести получили (как говорят) в качестве награды за свои труды право на обитание в этом городе, который теперь был очищен убийцами от своих вероломных жителей. Об этих вещах стоило рассказать, поскольку они были весьма примечательными в свое время, теперь же вернемся к ходу нашего повествования.

Глава 12.

Примирение королей Франции и Англии.

После возвращения из похода в Тулузу, английский король Генрих II оставался спокойным, но лишь короткое время. Уже в следующем году, который был восьмым годом его правления, из-за некоторых обстоятельств, созрел и прорвался наружу гнойник ссоры, который зародился во время упомянутого похода, так, что мир в подчиненных им провинциях был нарушен. В конце концов, каждая из сторон собрала большие армии, и на границах были построены лагеря. Каждый государь, вместе со своими войсками, оставался на месте, так как им представлялось, что наступать опасно, а отступать - позорно, и они, предпочитая избегать случайностей войны, больше заботились об обороне, чем о наступлении на врага. Воспользовавшись этим, миролюбивые люди использовали эту паузу как возможность заложить прочные основы мира, и благочестиво и заботливо работали в этом направлении, ради того, чтобы гордость и амбиции двух людей не привели бы к гибели неповинных народов. И поскольку, как говорится, о мире лучше договариваться, находясь за щитом, эти государи дали легко себя уговорить сделать то, о чем вначале даже не хотели и слышать, и после того, как они помирились, их подданные разошлись по домам. В том же году умер Теобальд, архиепископ Кентерберрийский, и ему в следующем году наследовал королевский канцлер Томас.

Глава 13.

О приходе в Англию еретиков и об их истреблении.

В это время в Англию явились некие еретики из той секты, что обычно называют публиканами. Они во многих местах распространили яд своей ереси, которая произошла от какого-то безвестного гасконца, и как говорили, в обширных провинциях Франции, Испании, Италии и Германии этим мороком было заражено так много людей, что можно было воскликнуть словами пророка: “Господи, как же умножились те, что досаждают мне” (Псалмы 3,2 (русский перевод: “Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня”) ). Наконец, когда епископы и князья поступали с ними слишком мягко, эти хитрые лисицы выходили из своих убежищ и, под маской благочестия, уводили заблудших простаков и, к горести нашей, опустошали виноградники Господа, но когда, Божьим вдохновением, против них разжигалось рвение преданных церкви людей, они оставались лежать в своих логовах, становились менее вредоносными, но все же не прекращали досаждать нам, распространяя свой яд втайне. Их жертвами были грубые поселяне и слабоумные, которые медленно понимали свои заблуждения, но однажды пропитавшись этой ересью, они оставались несгибаемыми по отношению ко всей церковной дисциплине, и редко случалось так, что, когда их удавалось извлечь из их убежищ, они вновь обращались к истине.

От этой, и подобных этой, еретической язвы Англия всегда была свободна, хотя их и много появлялось в других частях мира. Однако, этот остров, что был по имени своих аборигенов бриттов назван Британией, дал рождение Пелагию, который стал затем ересиархом на Востоке, и со временем, его заблуждение распространилось и на его родных берегах, и для их уничтожения благочестивая предусмотрительность галликанской церкви вновь и вновь посылала туда блаженного Германа. Но когда этим островом, после изгнания бриттов, стали владеть англы, и который больше уже не назывался Британией, но Англией, то из него уже никогда не изливался яд ереси, и вплоть до времени короля Генриха II он не воспринимал яд ереси притекающий из других стран, чтобы распространиться и растечься здесь. Позже, с Божьей помощью, были приняты меры противодействовать яду, так, чтобы тот больше не осмелился появляться на острове.

Было около тридцати мужчин и женщин, которые скрывали свое заблуждение и тайно приехали на остров, чтобы распространять здесь свою ересь, под предводительством некого Герарда, к которому остальные относились как к своему учителю и главе, поскольку только он один имел какой-то оттенок учености, а остальные, по рождению и по языку - немцы, были как неграмотны, так и глупы, а равно и неотесанны и грубы. После короткого пребывания в Англии они присоединили к своей группе только одну слабую женщину, которую они одолели своей ядовитой вкрадчивостью, и (как говорили) она была околдована каким-то колдовством. На самом деле, они не могли долго оставаться в тайне, поскольку некоторые люди тщательно разузнали про них, то что они являются заграничной сектой, и они были раскрыты, схвачены и заключены в общественные тюрьмы. Однако, король не желал наказывать их без расследования и приказал совету епископов собраться в Оксфорде. Здесь, когда они были торжественно допрошены относительно их веры, то человек, который казался наиболее информированным по этому делу и говорил за них всех, ответил, что являются христианами и высоко почитают учение апостолов. Будучи спрошены поодиночке относительно статей святой веры, они отвечали правильно относительно сущности учения небесного Врачевателя, но извращенно – относительно тех средств, а именно святых таинств, которые Он предназначил для лечения человеческой немощи. Они отвергали святое крещение, евхаристию и супружество, и с нечестивой смелостью подрывали основы католического сообщества, которое допускает эту божественную помощь.

Когда на них надавили с помощью текстов священного Писания, они сказали, что верят в то, что им преподали, но не желают обсуждать свою веру. Когда их предупредили, чтобы они раскаялись и воссоединились с телом Церкви, они отнеслись с презрением ко всему благотворному собору. Они смеялись над угрозами, которыми их увещевали, чтобы через страх побудить их стать мудрее, и они ложно применяли к себе божественное изречение: “Блаженны гонимые за правду, ибо их есть царство небесное” (от Матвея. 5, 10). Поэтому, епископы, чтобы оградиться от дальнейшего распространения ереси, постановили, чтобы они, как осужденные еретики, были бы отданы католическому государю, чтобы тот наложил на них вещественную кару. Тот приказал, чтобы их лбы были заклеймены знаком еретического позора, и что их должно прилюдно высечь, изгнать из города и строго настрого запретить кому-нибудь снабжать их чем-либо или давать им приют. Их приговор был объявлен, они с радостью перенесли наложенное на них наказание, их предводитель шел быстрым шагом и распевал: “Блаженны будете вы, когда люди будут ненавидеть вас”. До такой степени дух соблазна извращает умы тех, кого ему удается обмануть! Женщина, которую они ввели в заблуждение в Англии, оставила их из страха наказания, исповедалась в своем заблуждении и была воссоединена с Церковью. Кроме того, с этим мерзким сборищем сурово обошлись при заклеймении их лбов, и тот, кто был старшим среди них удостоился двойного клейма – на лбу и на подбородке - чтобы обозначить его власть. Их одежды были сорваны с них до пояса, их публично бичевали, и после того, как им нанесли все положенные удары плетью, их изгнали из города, и они жалко погибли из-за суровости непогоды, поскольку дело происходило зимой, и никто не выказал к ним ни малейшей жалости. Благочестивая суровость этого наказания не только очистила английское королевство от вредителей, что проползли в него, но и еще и предотвратила будущие вторжения, благодаря тому страху, который поразил еретиков.

Глава 14.

О соборе в Туре, на котором председательствовал папа Александр.

В это же время, римский понтифик Александр приехал морем из Апулии во Францию, из-за того, что хотя, как уже говорилось выше, весь западный мир, также как и государства Германии, в божественных делах подчинялись его власти, но все же, сторонники Октавиана постоянно его преследовали, и своими делами вредили не только ему самому, но и бросали в тюрьму всех тех, кого им удавалось случайно встретить, когда те ехали к папе или от папы, и из-за этого какой бы то ни было доступ к папе стал весьма затруднен. Таким образом, будучи неспособным осуществлять свои высокие обязанности так, как он сам того желал, и поскольку рука апостолической власти начала распространяться, и уже распространилась, достаточно далеко, то он вверил себя морю и невзирая на неизбежные опасности пути, отправился в западные провинции, и был встречен епископами и принцами округов галльской церкви, и обрадовал своим прибытием множество народа, что с нетерпением ждало этой встречи. Благородные короли Франции и Англии также выразили ему свое уважение, устроив торжественную встречу, на которой проявилось все их королевское великолепие, и громко выразили почтение славному изгнаннику. Заручившись, таким образом, поддержкой и расположением этих государей, он созвал пастырей церкви и на 8-й день после пятидесятницы (19 мая) года 1163 от воплощения Господа нашего с большой пышностью открыл собор в Туре, и здесь я считаю подобающим вставить в мой рассказ декреты этого собора.

Глава 15.

Каноны Турского Собора.

Канон 1.

Принимаем во внимание, что в некоторых местах, вопреки постановлениям святых отцов, получил распространение отвратительный обычай, что священники, получают назначение в церкви ценой выплаты годового жалованья. Мы запрещаем делать это под любым возможным предлогом, поскольку как долго священничество будет зависеть от этого корыстного вознаграждения, так же долго ни под каким видом нельзя будет избежать воздаяния за это в виде вечной кары.

Канон 2.

Жадность не будет должным образом клеймиться позором среди людей в целом, если ее не будут всячески сторониться члены святых орденов, и особенно те, кто презирая мир, имеют имя монахов и ведут монашескую жизнь.

Поэтому, мы запрещаем, чтобы от тех, кто вступает в монашескую жизнь требовались какие-либо деньги – никакое место приора и никакое место монаха или каноника не может продаваться за ежегодную плату, и никакой платы нельзя требовать с лица, которому дана власть осуществлять это. Авторитет святых отцов называет такие вещи симонией. Поэтому, если кто-нибудь предпримет подобную попытку в будущем, то пусть ему будет уготована участь Симона. Пусть также для похорон, для восстановления помазания или для святого помазания не требуют никакой платы, и пусть никто не оправдывает свою вину ссылаясь на обычай, поскольку давность времени не уменьшает греха, но увеличивает его.

Канон 3.

Принимая во внимание, что в некоторых епархиях назначаются деканы или старшие священники которые за ежегодное жалование замещают епископов или архидиаконов, и разбирают церковные дела, что определенно наносит ущерб священникам и ниспровергает основы правосудия, мы строго запрещаем эту практику в будущем. Если кто-нибудь совершит это нарушение, то пусть его изгонят из рядов духовенства. Также и на епископа, который допускает это в своем диоцезе и своим попустительством позволяет извращаться правосудию, следует наложить каноническое наказание.

Канон 4.

Представляется в высшей степени позорным, что маленькие пребенды клириков подлежат разделу, тогда как гораздо более крупные церковные бенефиции остаются целыми. Поэтому, для того, чтобы церковь могла владеть ненарушенной целостностью, как в случае самых больших, так и самых маленьких своих членов, мы запрещаем раздел пребенд или их обмен.

Канон 5.

Многие члены духовенства, и (с горечью говорим об этом) многие из тех, кто, имея к этому склонность, оставил мир дав обеты и клятвы, и вообще ненавидя ростовщичество, как заслуживающие несомненного осуждения, все же, при ссуде деньги нуждающимся, берут в залог их имущество, и берут их текущие доходы сверх согласованной доли. Поэтому, авторитетом этого всеобщего собора, постановляется, что с этого времени никто из духовенства не должен заниматься ни этой и ни какой другой ростовщической деятельностью. И если кто-нибудь, к настоящему времени, уже получил какую-то сумму денег с чего-либо имущества , отданного под залог, и если он уже вернул себе свои деньги, то пусть он вернет все имущество должнику, после вычета из прибыли всех расходов. Если же он окажется в убытке, то пусть, после покрытия этого убытка он полностью вернет имущество владельцу. Но если, после этих постановлений, кто-нибудь из членов духовенства будет упорствовать в сохранении у себя проклятого ростовщического дохода, то он поставит под угрозу свою церковную должность, поскольку, до тех пор пока такие бенефиции будет принадлежать церкви, это будет выглядеть как способ незаконно вырвать их из рук мирян.

Канон 6.

В диоцезе Тулузы недавно появилась достойная осуждения ересь, которая, словно язва, постепенно распространяется и на соседние места, и уже в большом количестве распространилась в Гаскони и в других провинциях; и поскольку, подобно змее, она скрывает свою паству, оставляя невидимыми свои успехи, то это наиприскорбнейшим образом наносит ущерб винограднику Господа в отношении людей простодушных. По этой причине мы приказываем епископам и всем священникам Господа, пребывающим в тех краях, быть бдительными и, под страхом анафемы, запрещать всем людям защищать на своей земле или намереваться оказывать покровительство всем известным последователям этой ереси. При этом, они не должны иметь с ними общения, ничего не покупать у них, ни продавать им так, чтобы поведение отвергающего их общества не вынудило бы их отказаться от ошибок своего пути. И кто бы ни попытался нарушить этот запрет, тот должен быть внесен в число проклятых, как сообщник их преступления. И если они будут обнаружены католическим принцем, то пусть сами они будут арестованы, а все их добро пусть будет конфисковано. И поскольку, часто бывает, что они, приходят из разных краев и собираются в одном тайном месте, и кроме своего заблуждения, которое и побуждает их задерживаться в таком доме, они не имеют никакой другой причины для этих собраний, то пусть все такие вместилища зла будут старательно разысканы, а когда будут обнаружены, то пусть будут запрещены под страхом канонического осуждения.

Канон 7.

Хотя и само по себе представляется чрезвычайно отвратительным и достойным божественного воздаяния то, что некоторые миряне присваивают себе церковные предметы, принадлежащие духовенству, все же еще большую тревогу и горечь представляют собой то, что источник этой ошибки, как часто говорят, лежит в самом духовенстве - поскольку часть наших братьев, наших верных епископов и прелатов дарят мирянам десятину и достояние церквей и тем обращают их на путь погибели, хотя должны были бы призывать их в своих проповедях вернуться назад на путь жизни. О таких Господь сказал устами пророка “Они пожирают грех моего народа и направляют сердце свое к беззаконию” (Осия 4,8, русский синоидальный перевод: “Грехами народа Моего кормятся они, и к беззаконию его стремиться душа их”). Поэтому, мы приказываем, что если кто-либо впредь подарит какое-либо церковное достояние или десятину любому светскому человеку, то он должен быть удален со своего места, подобно бесплодному дереву, что занимает землю, и до тех пор, пока он не исправиться, пусть лежит распростертым в крушении своего падения.

Канон 8.

Зависть нашего древнего врага не столь сильно стремиться поразить слабых членов нашей церкви, но он больше простирает свою руку против желанных ему и хитростью старается действовать против избранных, поскольку и в Писании сказано, что пища его – это лучшие. Он полагает, что поспособствует падению многих, если своим искусством преуспеет в отрыве от церкви любого более ценного члена. Поэтому, по своему обыкновению, превратившись в ангела света, он представляет дело таким образом, что, под предлогом необходимости лечения больных братьев и ради более строгого выполнения духовных обязанностей, уводит некоторых образованных монахов из их монастырей, чтобы изучать право и составлять медицинские рецепты. С тем, чтобы посредством этого, эти добрые люди вновь впутывались в мирские дела, а сами становились при этом внутренне опустошенными, в то время, когда сами они полагают, что помогают другим людям в делах внешних. Постановлением настоящего собора мы предписываем, что никому и нигде, после принесения своего религиозного обета или клятвы в любом священном месте, не разрешается отправляться изучать физические или гражданские законы, но если таковой уйдет и не вернется в свой монастырь в течении двух месяцев, то пусть все его сторонятся как отлученного, и ни в коем случае не стоит выслушивать его, если он станет высказывать какую-нибудь причину себе в оправдание. Но если он вернется, то пусть он навсегда будет самым низким из братьев в хоре, в собрании, за столом и где-либо еще, и пока, может быть, не вмешается милосердие апостолического престола, пусть он оставит всякую надежду на свое возвышение.

Пусть такие епископы, аббаты и приоры, которые потворствуют подобной гнусности, не исправляя ее, будут лишены своего сана и отринуты от порога церкви. Имперская поддержка сдерживает гнев и наглость тех, кто относится к закону с пренебрежением, наказывая их штрафами и другими пригодными средствами. Поэтому, поскольку это согласуется со святыми канонами, мы приказываем, что в будущем, сторона которою следует присудить к денежному штрафу пусть будет, на законном основании, присуждена к выплатам, которые и должны будут выплачиваться правой стороне, до тех пор не последует постановление об обратном.

Глава 16.

О недовольстве короля достопочтенным Томасом, архиепископом Кентербери.

Еще не истек год, в котором состоялся собор, как разлилось горячим воском неудовольствие короля Англии против достопочтенного Тамаса, архиепископа Кентерберийского, и это стало несчастным источником тех многих чрезвычайно дурных дел, что за этим последовали. Томас этот родился в Лондоне, он был человеком острого ума и в совершенстве владел красноречием, а также был равно хорош и собой и своими манерами, и был незаменим при введении дел. Он был замечен, находясь на службе у архиепископа Кентерберрийского Теобальда, и после возведения Роджера в на престол Йорка, получил от него архидиаконство в Кентерберри,. Но когда Генрих II, после кончины Стефана (о чем говорилось выше) унаследовал свое наследственное королевство, то он не хотел остаться без услуг человека, пригодного на то, чтобы стоять перед королями, и поэтому, он сделал Бекета своим королевским канцлером. Будучи возвышенным на эту должность, он исполнял свои обязанности с такой славой и, в то же самое время, получил столь большую признательность и отличие от своего государя, что казалось, что он правит вместе с ним.

Несколько лет протекли у него в светских заботах и вот, он вновь вошел в ряды духовного воинства и, благодаря благосклонности короля, получил престол Кентерберри. Спустя некоторое время, относясь к благочестиво и ответственно к несению столь высокой чести, он вдруг так изменил свое поведение и свои манеры, что некоторые усмотрели в этом “перст Божий” (Исход 8,19), а другие решили, что “изменение это произведено рукой Всевышнего” (Псалмы 76,11 – “вот мое горе – изменение десницы Всевышнего”). На второй год после своего назначения, он присутствовал на Турском соборе, где, как говорят, почувствовав угрызения совести, он тайно передал в руки папы свое архиепископство, которое было получено им неправильно и не канонически, а благодаря посредничеству и из рук короля. Папа, подтвердив посвящение, восстановил его в пастырской должности уже на основании своей духовной власти и тем излечил раненную совесть щепетильного прелата.

Когда епископы, вернулись с собора на свои митрополии, то королевская и священническая власти в Англии стали разниться в своих взглядах, и возникло немалое волнение по поводу прерогатив духовенства. Это началось с того, что судьи доложили королю, который тщательно занимался делами государства, и который приказал, чтобы были искоренены все преступники без разбора, о том, что многочисленные преступления против общественного порядка, такие как воровство, грабежи и убийства, неоднократно совершались духовными лицами, на которых не распространялась власть светского суда. Наконец, в его присутствии было объявлено, что во время его правления только в одной Англии духовными лицами было совершено более сотни убийств. Вследствие этого, король, охваченный необычайной яростью, и находясь в разгаре своего гнева, издал законы против преступнных представителей духовенства, в чем проявилось его рвение к правосудию, но его суровость значительно превысила разумные рамки. Все же, и вина и обоснованность чрезмерных мер короля связаны только с прелатами наших времен, поскольку причина целиком в них самих. Поскольку священные каноны предписывают, что не только преступные клирики, то есть те, что виновны в отвратительных преступлениях, но даже те, кто виновен лишь слегка, должны быть лишены своего сана, и действительно, в английской церкви находится очень много таких, что подобны неисчислимой мякине среди немногих полезных зерен, но много ли в Англии, за много лет, наберется таких клириков, что были действительно лишены сана? Однако епископы больше старались ревниво поддерживать свободы или права клириков, чем исправлять и выявлять их пороки, полагая, что они несут службу Богу, а также и церкви тем, что защищают от установленного закона тех отпетых клириков, которых они либо отказались, либо позабыли обуздать всей силой канонического осуждения, как надлежало бы им поступить по их должности. Поэтому, клирики, которые призваны быть наследниками Господа, и которые должны были бы сиять на земле своей жизнью и своими проповедями, подобно звездам, помещенным на небесный свод, тем не менее берут себе право и свободу делать безнаказанно все, что хотят, и они не боятся ни Бога, чье возмездие должно представляться столь неотвратимым, ни людей, облеченных властью, и особенно это происходит благодаря тому, что бдительность епископов на них отдыхает, а прерогатива священных орденов изымает их из-под какой бы то ни было светской юрисдикции.

Таким образом, когда король против этой, как говорится, мякины священных орденов, издал некоторые статуты о расследовании или о наказании преступных клириков, в которых, возможно, (как утверждали) он превысил разумные границы, то он рассчитывал, что они будут полностью ратифицированы и могут быть подтверждены согласием епископов. Поэтому, собрав прелатов, чтобы любыми средствами, во что-бы то ни стало, получить их санкцию, он либо так обольстил их уговорами, либо так устрашил их угрозами, что все они, кроме одного, сочли необходимым уступить и повиноваться королевской воле и поставили свои печати на актах этих новых постановлений. Я сказал – все, кроме одного, поскольку архиепископ Кентерберрийский один оказался несгибаемым и остался тверд перед каждым подступом к нему. Ярость короля на него превратилась в неистовую злобу, тем более еще из-за того, что скорее именно благодаря королевской щедрости он был обязан тем, что ему было дано, и что он получил. Вследствие этого, король стал ему врагом и искал всякий удобный случай для нападок на него, прежде всего, потребовав отчет во всем, что он совершил прежде, находясь в должности канцлера. С бесстрашной свободой архиепископ ответил, что уже сдал свои светские дела и теперь, благодаря государю, на чьей службе он находился, он полностью обратился к делам церкви, и что дела минувших дней не должны быть использованы против него, поскольку все это делается больше ради предлога, чем ради справедливости. Пока поводы для королевского гнева с каждым днем все более и более множились, в тот день, когда архиепископ должен был отвечать на выдвинутые против него обвинения, он распорядился устроить торжественную службу в честь Св. Стефана – “Государи сидели и глаголили против меня, и грешники преследовали меня” - именно так, как положено, распевали перед ним псалом во время мессы. После этого он пошел на суд, неся в своей руке серебряный крест, который обычно несли перед ним, и когда некоторые присутствовавшие епископы пожелали исполнить службу несения креста перед своим митрополитом, но он им отказал, и хотя ему и угрожали, он не позволил никому другому нести крест входя на это собрание. Король, будучи уже и так разгневанным сверх меры, нашел в этом поступке дополнительную пищу своему гневу, и поэтому, следующей ночью архиепископ тайно бежал, пересек море, и там, за морем, был с почетом принятым королем, знатью и епископами Франции, и устроил свою временную резиденцию.

После этого, узнав об его отсутствии, король Англии пришел в еще большее неистовство и уступая своей страсти более, чем это подобает королю, избрал неподобающий и жалкий род мести, высылая из Англии всех тех, кто имел отношение к архиепископу. Теперь, хотя, вообще, многие люди, в действительности движимые в большей степени долгой привязанностью, и лишь в малой степени -справедливостью, одобряют все совершенное теми, кого они любят и уважают, но все же я никоим образом не считаю, что эти действия этого достопочтенного мужа достойны похвалы. Хотя они и могли проистекать из похвального рвения, но от этого не было никакой пользы, и они только все более и более разжигали королевский гнев, и как известно, все это кончилось печально. И хотя, очевидно, что все его действия проистекали из похвального рвения, я гораздо более достойным похвалы считаю поступки благословенного князя апостолов, пребывающего ныне на вершине апостолической высоты, тогда, когда он своим примером обращал язычников, и когда учитель язычников вынес ему порицание.

Глава 17.

О смерти Октавиана и о возвращении папы Александра в Италию.

Пока папа Александр, после собора в Туре, продолжал находится во Франции, Октавиан (по-иному именуемый Виктором) уступил судьбе и упустил победу, которую хотел было одержать в этом споре, и он не сумел осуществить то ложное предзнаменование, что заключалось в его имени, которым наделили его сторонники, считая, что имя это будет добрым предзнаменованием. Но теперь, заручившись поддержкой императора, Иоанн, кардинал Св. Мартина, чтобы никому не казалось, будто они уступили победу, сделал, вместо побежденного Виктора, своим сотоварищем, Гвидо из Кремоны. Однако, и Александр после нескольких лет пребывания во Франции, собрался вернуться домой и ждал в Монпелье удобной оказии для переезда в Апулию. Но император, все еще не угомонившийся, пытался, как говорили, этому помешать и в своих приватных письмах к Гийому, сеньору этого города, делал самые широкие обещания, чтобы тот только выдал своего гостя. Но этот славный муж, с неизменным уважением оказывал почести своему славному гостю и проявил себя человеком непоколебимой честности, и когда кардиналы (в сопровождении нескольких отважных мужей отравлявшихся в Иерусалим) погрузились на борт корабля, принадлежащего иерусалимским госпитальерам и бросили якорь в море, ожидая только прибытия суверенного понтифика, случилось так, что в то время пока он подплывал, галера была вдруг атакована флотом пиратов, и когда понтифик уже подплыл на своей лодке, чтобы взойти на борт галеры, он увидел вокруг корабля пиратов и повернул назад, в порт Магелонна (Maguelonne). Хотя храбрый экипаж галеры смело сопротивлялся пиратам и отбил нападение с позором и с потерями для них, все же кардиналы сочли неудобным дальше ждать приезда папы, самим находясь в опасности, и поставив парус, они после благополучного плавания достигли побережья Сицилии.

Спустя несколько дней, папа и сам сел на другое судно и приехал в Апулию, благополучно и без препятствий. Он был с почетом принял королем Сицилии и его подданными, а спустя некоторое время он нашел, что и жители Рима, вместе со знатью, также преданы ему и покорны его распоряжениям. Все же, доступ к нему из трансальпийских стран был затруднен, поскольку сторонники императора или ложного папы строго наблюдали за всеми проходящими путниками. Кроме того, император, который нарушил церковное спокойствие, не долго наслаждался миром и ничем не нарушаемым царствованием над своими владениями – из-за того, что он надменно обращался с ломбардцами, те не смогли вынести немецкого ярма и вернули себе древние свободы, а Милан был восстановлен своими собственными жителями, стекшимися туда отовсюду из мест своего изгнания, и с помощью своих союзных городов они также построили город Александрию (названный так в честь суверенного папы, преданностью которому они и прославились) в том месте, куда, как они полагали, будет нанесен первый удар немцев, после того, как они вторгнутся в Италию. Сразу же после его возведения император начал осаду этого места, но не смог покорить его, и отступил со своей армией, не добившись ни одной из своих целей и лишь усилив сплоченность своих врагов.

Глава 18.

О втором походе в Уэльс и о завоевании Бретани.

В том году, в котором папа Александр вернулся из Франции в Апулию (о чем говорилось выше), произошла новая ссора между королем Англии и валлийцами, которая глубоко задела обе стороны. Когда эти необузданные и свирепые люди, находясь раздражении нарушили свой договор, и подвергая опасности заложников, которых они выдали в залог своего прежнего договора, потревожили соседние английские провинции, то король, собрав огромную армию, как из своего королевства, так и из заморских провинций, вступил на их земли во главе могучего воинства. Правда ему не удалось проникнуть далеко в их глубь из-за труднопреодолимых препятствий страны, но, однако, пресекая их набеги, он стеснил их до такой степени, что они были вынуждены согласиться на мир. Когда король уводил свою армию из Уэльса, он был отвлечен другими делами, и с заботливостью относясь к будущему возвышению и благополучию своих сыновей, он отправился за море - имея от Элеоноры, что ранее была королевой Франции, четырех сыновей, он намеревался оставить Генриху, старшему по рождению, королевство Англию, герцогство Нормандию и графство Анжу, Ричард должен был править Аквитанией, Жоффруа – Бретанью, а Джона, четвертого и самого младшего сына, он называл Безземельным. Имея трех дочерей, также от этой же королевы, он одну обручил с королем Испании, другую с герцогом Саксонии, а для третьей, еще не достигшей брачного возраста, планировал союз с королем Сицилии.

Так как он думал о том, как сделать своего сына правителем Бретани, то постепенно готовил средства своего замысла, но все еще не добился от бретонцев подчинения. Однако, он уже обеспечил за собой себе два доступа в эту провинцию, а именно, город Нант и замок Доль. Случилось так, что Конан, граф Ричмонд, который был правителем большей части Бретани, умер и оставил в качестве наследницы единственную дочь, родившуюся от сестры шотландского короля. Соединив эту девушку, которая еще не достигла брачного возраста, со своим юным сыном, он приобрел право действовать от ее имени. Но в Бретани были такие нобли, обладавшие таким состоянием и могуществом, что никогда не позволяли подчинять себя кого-нибудь другому. Из-за раздоров и ссор этих людей, длившихся многие годы, из-за жажды господства и нетерпимости к подчинению, область, когда-то столь процветающая, стала такой опустошенной и обедневшей, что там, где прежде процветали плодородные поля, теперь простирались обширные пустоши, и когда более слабые, будучи стесненными более сильными, просили помощи короля Англии, то сами собой они подчинялись его власти. С готовностью и великодушно предоставляя помощь этим слабейшим, он смог подчинить и сильнейших, которые до то времени, благодаря огромности своих богатств и неприступности местности, в которой они обитали, считались неуязвимыми. Так, в короткое время, ему удалось получить власть над всей Бретанью, и изгнав или подчинив ее мятежников, он так упорядочил и усмирил ее всю, со всех ее границ, что ее обитатели пребывали в мире, а пустоши постепенно восстановили свое плодородие.

Глава 19.

О кончине Малкольма, наиблагочестивейшего короля Шотландии.

Примерно в это же время, Малкольм, наихристианнейший король Шотландии, о котором мы упоминали в предыдущей книге, отряхнув, по зову Христа, смертную плоть, отошел к ангелам и не утерял, но просто сменил свое царство. Ангелы небесные подхватили этого мужа, выделявшегося среди людей ангельской чистотой и который воистину был земным ангелом, которого был недостоин мир. Даже в свои ранние годы он был человеком исключительно серьезным, и обладая необыкновенной и беспримерной чистотой посреди торжествующей гордости и роскоши, он спешил принести свое девственную плоть Агнцу, сыну Девы, чтобы следовать за Ним, куда бы Он ни шел. Его настигла преждевременная смерть, воистину для того, чтобы он избежал порчи со временем сохранил бы свою исключительную чистоту и невинность, в то время как всегда было наготове столько возможностей и побуждений чтобы совратить молодого монарха к совсем другой жизни. Но, хотя его благородная душа, кроме самых лучших качеств, и имела какие-то пустяшные пятнышки, привносимые роскошью королевского положения, которой он скорее тяготился, чем наслаждался, но небесное провидение, не грубо, но нежно, отчески наставляло его и очистило и от этих недостатков. За несколько лет до своей смерти он так зачах и, в дополнение к прочим мукам испытывал такие боли в конечностях (в голове и в ногах), что казалось, что и любой кающийся грешник будет очищен после такого испытания. Поэтому, можно утверждать, что это Божье дитя испытало суровость отческого наказания не просто для очищения, но и ради испытания и упрочнения его добродетелей, или же, может быть, для увеличения его заслуг. Таким образом, он уснул вместе с праотцами и был похоронен в местечке под названием Данфермлайн (Dunfermline) в Шотландии, славном своим гробницами тамошних королей.

Ему наследовал его брат Уилльям. Он был человеком более расчетливым, и казался более приспособленным служению этому миру, но в конце концов, в делах управления своим королевством оказался не более удачливым, чем его брат. Он жаждал не просто пользоваться, но наслаждаться тем миром, который его брат хотел использовать с бережливостью и последовательным благочестием, то есть достойным похвалы образом. Хотя он стремился далеко расширить рамки мирского достоинства, установленные его братом, все же он не смог сравняться с ним славой, даже в своем земном счастье. В течении долгого времени он откладывал обращение к радостям брака - то, чему его брат предпочел самое высшее достоинство – благочестие и священную девственность, - в этом он видел лишь средство произвести потомство и избежать невоздержанности. Наконец, следуя более здравому совету, он все же женился на дочери иностранного государя и впоследствии не только жил более праведно, но и правил более счастливо.

Текст переведен по изданию: The Church Historians of England, volume IV, part II; translated by Joseph Stevenson (London: Seeley's, 1861). Электронная версия: http://www.fordham.edu/halsall/basis/williamofnewburgh-intro.html

© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© перевод - Раков. Д. Н. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001

ВИЛЬЯМ НЬЮБУРГСКИЙ

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

HISTORIA RERUM ANGLICARUM

КНИГА II

Глава 20.

О жизни и смерти достопочтенного отшельника Годрика.

Примерно в это же время, состарившись годами и достигнув совершенства в добродетелях, упокоился в Господе Годрик, достопочтенный отшельник из Финчела (Finchel) (так называлось это уединенное место, недалеко от Дархема (Durham), на реке Веар (Wear)). В нем ясно можно было увидеть святую и высокую благодать Божию, удостаивающего Своим избранием убогие и презренные предметы мира в посрамление благородным и великим. Поскольку, когда он этот человек был неграмотным крестьянином, и не знал ничего, кроме Иисуса Христа и Его распятия, в том виде, в каком Его представляют невежественным и неграмотным при преподавании первых начатков веры, но по достижении юности он начал воспламеняться Святым Духом и всем своим существом впитывать тот священный огонь, который послал на землю Бог. Самым преданным образом отдавшись безбрачию (о котором он случайно услышал, что оно угодно Богу и является превосходной добродетелью), этот самый неискушенный человек стремился сохранять достойную умеренность в мясе и питье, в словах и в делах. Он быстро слушал, но медленно говорил и крайне мало спорил. Он научился плакать вместе с теми кто плакал, но не знал, как смеяться с теми, кто смеялся и как шутить с теми, кто шутил.

В своей юности он посетил гробницу Господа нашего, отправившись туда пешком и будучи нищим, и по возвращении домой, он с ревностью решил найти место, где мог бы служить Богу. Как говорят, во сне ему был дан совет найти для поселения местечко под названием Финчел. Найдя это место, после тщательных поисков, он и прожил там долгое время, сначала с вместе бедной сестрой, а после ее кончины – в одиночестве. Аскетизм его жизни был почти за границами человеческих возможностей. Вообще, место это лесистое, но имеется один небольшой ровный клочок земли, и перекопав и обработав его, он тем или иным способом получал с него ежегодный урожай для своего пропитания, и еще мог оказывать помощь странникам. Когда о его добродетельной и самой неприхотливой жизни узнали в церкви Дархема, то он пробудил со стороны святой братии такой интерес, что его часто навещал старший монах, как ради научения от него сельской простоте, так и по определенным дням - для службы - чтобы разделить с ним святое причастие.

В течении долгого времени, старейший враг рода людского испытывал свою изощренность, чтобы обмануть его, но когда увидел, что мало преуспел в своих хитростях, то попытался обмануть его простоту иллюзиями. Однако, этот Божий человек столь же осторожно избежал эти вражеские ловушки и неизменно с презрением и смехом относился к этим чарам. К нему часто являлся Святой Иоанн Креститель которого он особенно любил, и поучал и укреплял его.

Таким образом, он и жил, даже и ослабленный преклонным возрастом, и даже будучи, в течении нескольких последних лет перед смертью, когда у него отказали конечности, прикованным к постели, и в течении многих дней поддерживая едва теплившуюся жизнь тела лишь умеренным количеством молока. Тогда же, когда он все время лежал в своей собственной часовне, около алтаря, я имел счастье видеть его и говорить с ним. А позже, когда он казался уже подошедшим к концу, и когда умерли почти все части его тела, он все еще мог свободно говорить, постоянно произнося слова, столь знакомые его губам – “Отец, Сын и Дух Святой”. И на его лице было видно выражение удивительного достоинства и необычайного милосердия. Итак, после всего, он умер, будучи старым и отжившим весь свой век, и теперь его тело занимает там тоже самое место, где и находилось при жизни, - там, где он привык преклонять колени на молитве и где позже лежал когда стал больным.

Глава 21.

О Кетелле (Ketell) и об оказанной ему божественной милости.

В нашей провинции Йорк, в деревне Фарнехэм (Farneham), был еще один почтенный человек по имени Кетелл. Хотя он и был простым крестьянином, но благодаря своей невинности и чистоте он получил исключительную милость Господа. Об этом человеке мне много всего рассказывали заслуживающие доверия люди, и о кое-чем я сейчас расскажу.

Когда он был еще юношей и возвращался однажды верхом на лошади с полей домой, его лошадь споткнулась, упала на землю и сбросила с себя. Поднявшись он увидел в этом месте двух сидящих на дороге маленьких смеющихся эфиопов. Он понял, что это были дьяволы, которым не дозволяется вредить ему другим образом, и он обрадовался, что они могут обидеть его лишь слегка. С этого дня он принял свой дар от Бога: когда позже он когда-нибудь видел демонов, то как бы они не старались оставаться нераскрытыми, им никогда не удавалось обмануть его. Он наблюдал то, как они стараются навредить людям, хотя бы в малейшей степени, и как они радуются причиняя даже самый незначительный ущерб. Наконец, сознавая оказанную ему милость, он посвятил себя Богу и часто уединялся ради молитвы. Он воздерживался от мяса и от ношения льна, в каждую свободную минуты он спешил в церковь и первым в нее входил и последним уходил, он не женился, но сохранял безбрачие, и до самого конца своей жизни он пребывал на службе у некого Адама, клерка из Фарнехэма. Он сохранял втайне то дар, которым был наделен, и не рассказывал о своих видениях никому, кроме, быть может, священника на тайной исповеди, и своего господина, или еще какого-нибудь, кто умел хорошо хранить тайны.

Однажды, около захода солнца, когда он стоял перед дверью дома своего хозяина, он увидел как в деревню входят десять дьяволов, один из которых был крупнее других и выглядел их начальником. Они постояли на одном месте и, как бы тайком, посовещались друг с другом, как осуществить свои замыслы, затем их предводитель расставил их парами между домов, а сам, с еще одним, пожелал войти в дверь, у которой стоял Кетелл, но тот сказал: “именем Христа, я запрещаю тебе входить в этот дом, а также оставаться в этой деревне – собирай назад свою компанию и немедленно уходи прочь”. И будучи неспособными сопротивляться этому святому имени, они с неохотой повиновались и горестно стенали, что их козни были пресечены этим человеком.

Еще однажды, он увидел несколько дьяволов сопровождающих плотно закрытую повозку, и он слышал стенания запихнутых в нее людей, в то время как дьяволы при этом хохотали. Поскольку он привык без страха общаться с духами такого сорта, он немедленно обратился к ним: “Что значит это?” На что они ответили: “Мы ведем к месту воздаяния души грешников, обманутых и пойманных нами в ловушки, и они стенают, а мы смеемся над ними. Еще мы хотим, чтобы и ты попался нам, чтобы мы смогли с еще большей радостью восторжествовать и над тобой, поскольку ты есть наш враг”. Он на это ответил: “Убирайтесь, зловреднейшие, и пусть ваша радость обернется вам горем”.

Однако, однажды случилось так, что он был близок к тому, чтобы испытать злобу своих врагов. Он вернулся домой со своих полевых работ, и перед тем как его одолел сон, он пренебрег укрепить себя священными знаками. Когда он спал в одиночестве на своем обычном месте, два дьявола, жестоких и страшных, сверх меры, остановились перед ним, и, когда он проснулся, навалились на него и сказали: “Вот теперь, Кетелл, ты попал в наши руки и испытаешь на себе все обиды тех, на кого ты не боялся нападать и чьи козни ты столь часто раскрывал”. Оглушенный этим внезапным несчастием, он пожелал обратиться к имени Христа и перекреститься, но все его усилия были тщетными. Его руки и язык были скованы, чтобы не дать ему возможности защитить себя силой святого знака и святого имени. “Не трудись напрасно, Кетелл, - сказали они, - мы связали твои руки и твой язык, и теперь ты ничего не можешь сделать против нас”. Пока они таким образом торжествовали над ним и предвкушали то, что они могут сотворить с ним, и грозили и бранили его, позади них внезапно возник ослепительный юноша с боевым топором в руке и встал между ними. Оружие, нежно коснувшись его пальца, издало мощный звук. И дьяволы, испугавшись этого звука, оставили этого человека, над которым уже было взяли верх, и бежали. Затем юноша, который, как я полагаю, был подоспевшим на помощь его ангелом, сказал: “Твоя небрежность, Кетелл, едва не навлекла на тебя опасность. Будь внимателен, чтобы впредь твои коварные враги не застали тебя лишенным защиты”.

Этот самый Кетелл любил говорить, что одни демоны были большими, крепкими и коварными, и когда это дозволялось высшей властью, были чрезвычайно пагубны. Другие были маленькими и презренными, не имевшими силы и тупые умом, но все они, по своей природе, вредны людям и очень радуются, когда наносят им вред, хотя бы даже самый маленький. Еще он рассказывал о такой их такой разновидности, что сидели на обочине дороги, бросали камни на пути перед путниками и злобно хохотали, если могли заставить либо человека, либо животное, споткнуться, но особенно сильно радовались, если человек приписывая это спотыкание своему коню и вымещал на нем свой гнев, либо бранью, либо шпорами. Более того, если человек просто расстраивался, произнося при этом имя Спасителя, как у некоторых ведется в похвальной привычке, то дьяволы немедленно удалялись огорченные и смущенные. Еще он упоминал, что однажды он вошел в общественное здание и увидел дьяволов, сидящий на плечах у всех пьющих и они плевали в стаканы и смеялись над глупостью этих людей с глумливым и насмешливым кривляньем. Но когда среди людей на которых они сидели, произносилась, как обычно бывает, молитва, и звучало имя Спасителя, они в испуге отпрыгивали прочь, будучи неспособны снести силу священного имени, но когда поселяне опускались на свои стулья и продолжали пить, дьяволы возвращались и продолжали свое прежнее занятие со своим обычным кривляньем. В конце концов, этот человек, наделенный свыше столь исключительным даром, чтобы пресечь действия и хитрости злых духов, ушел из этой жизни, в которой отличался великой непорочностью и чистотой, упокоился в Господе, и был похоронен в Фарнехэме.

Глава 22.

О долгой вакантности в церкви Линкольна.

На четырнадцатом году правления короля Генриха II, который был 1167 от разрешения Девы, умер Роберт, епископ Линкольна и приемник Александра, и доходы от епископства стали забираться в королевскую казну, а церковь почти на 17 лет лишилась пастырской заботы – от 14-го до 30-го года правления короля, так что уже стали полагать, что впредь в том месте больше никто не будет епископом, и более того, прислушивались к некому лже-брату в Тейме (Thame), который определенно утверждал, что после кончины вышеупомянутого прелата, впредь у Линкольна никогда больше не будет епископа. Поскольку этот человек (как говорили) казался наделенным даром пророчества, а также из-за его святой жизни, и из-за того, что сбылось несколько его аналогичных предсказаний, многие люди поверили в то, что он не обманывается в этом вопросе. Однако, спустя короткое время его предсказание стало казаться сомнительным – Жоффруа, побочный сын короля, который его чрезмерно любил, был избран на вышеупомянутое епископство. Но когда отдавая в большей степени предпочтение роскоши, он пренебрег каноническим посвящением в сан (будучи удовлетворенным обильными доходами епископского престола и игнорируя пастырство над Господними овцами, хотя и был искусен в их стрижке), и в течении долгого времени занимал церковь Линкольна под титулом выбранного епископа, то тогда слова человека, о которых говорилось выше, вновь стали с доверием вспоминаться многими людьми. Спустя короткое время (и это еще больше поразило людей) король, раскаялся в том, что из-за личной привязанности, отдал столь высокую должность нежному юноше, и несомненно, посчитав, что столь высокое положение чрезмерно для него, а тот мудро отказался от прав и от титула выбранного епископа, и король вновь забрал епископство в казну. Однако, со временем выявилась обманчивость как предсказания, так и веры в него, о чем мы упомянем в надлежащем месте.

Глава 23.

О двух походах в Египет короля Иерусалимского Амальрика.

Около этого же времени, Амальрик, король Иерусалима, приглашенный королем Вавилона, возглавил поход христиан в Египет, который обычно называют Вавилоном, хотя, на самом деле, это не тот древний Вавилон, о котором говорит святое Писание (и который был основан Нином и Семирамидой в земле халдеев после всемирного потопа и господствовал на Востоке в течение более чем 1000 лет, а затем был разрушен и, как говорят, сейчас всеми покинут), но один египетский город, который (как мы читали) был основан Камбизом, когда тот покорял Египет, и который был назван Вавилоном.

Причина похода была такая: Турки, народ коварный и воинственный, при короле Норадине и под предводительством Сарако (Saraco), главного полководца этого государя и мужа весьма искушенного в военных делах, нанесли поражение империи Египта (поскольку египтяне славятся больше своим богатством, но гораздо меньше своим умением воевать) - предприняв тайный поход и пройдя через самые отдаленные границы христианских владений, они вторглись в египетские провинции и быстро взяли или принудили к сдаче несколько городов, превратившись в непереносимый кошмар для короля Вавилона. Когда сарацины поняли, что сама по себе египетская отвага не может ни сдержать их, ни отразить, то он стал умолять о помощи христианского короля, обещая в будущем великую верность вместе с определенной ежегодной данью. Сразу после того, как отважный Амальрик обустроил дела своего королевства, выделил часть своего войска для отражения нападений Норадина (поскольку, если к этому представлялась возможность, он время от времени устраивал набеги), и с остальной частью христианского войска, вошел в Египет и, придя к соглашению с королем Вавилона, он осадил в каком-то городе Сарако с его турками, и в конце концов, стеснил их, победил и изгнал из пределов Египта, позволив свободно пройти через христианскую территорию. Когда все эти дела в Египте были устроены, Норадин не успокоился, а напротив, притворяясь умиротворенным, он стал еще больше вредить своими уловками и хитростями. Наконец, он соблазнил своими посулами некого человека с нашей стороны, прославленного своей верой и стойкостью, которому была доверена забота и охрана города, лежащего против вражеских земель, и который теперь зовется Белиной (Belinae), а прежде – Цезареей Филиппой. Турки были этим человеком тайком впущены в город и никого не убили, но лишь изгнали христиан вместе с их епископом и укрепили город свежим гарнизоном. Этот несчастный случай отравил радость короля по возвращении из Египта, омрачив славу его триумфа. Однако, спустя несколько лет, турки, ставшие более храбрыми и побуждаемые не столько жаждой новых приобретений, как желанием отомстить за оказанный им отпор, еще раз, под началом Сирако, проникли в сердце Египта. При их приближении все советники египетского монарха покинули его, и по этой причине, он сразу же отправил послов унижено умолять христианского короля об обещанной помощи. Тот, с большой заботой быстро организовав свои дела, вступил в Египет со значительными силами конницы и пехоты, и присоединившись к египетской армии, решился атаковать турок. Те, благоразумно уклонились от битвы и отступили в пустыню.

Пока христиане их преследовали, наступил праздник пасхи. Разбив свой лагерь на берегу прославленной реки Нил, они с радостью принимали участие в торжествах этого наисвященного дня, и когда мясные припасы предназначенные для дней этого радостного праздника оказались ограниченными, то как мы слышали от тех, кто там был, по воле божественного Провидения, произошло необычайное событие – когда христианская армия находилась в своем лагере, разделяя со своими священниками духовную пищу, как и пристало в этот священный день, внезапно, из прилегающего к лагерю болота, раздалось хрюканье огромного стада диких кабанов и свиней. И эти доблестные мужи, достав вместо охотничьих орудий, свои мечи и копья, с радостью перерезало его, и не только ради еды, но и для своего удовольствия, вознося при этом благодарности Дарителю за столь нежданный подарок. Таким образом, благодаря богатой добыче, они получили столь обильные припасы, что им хватило их еще и на вторую и на третью трапезу, после этого дня.

Утром они продолжили преследование врагов, но когда пехота утомилась, король приказал ей остановиться, и поспешил вперед с одной конницей. Когда об этот стало известно коварному предводителю вражеского войска, он решился на сопротивление, постаравшись найти удачу в битве, и так как конницы у него было гораздо больше, то в отсутствии пехоты, он исполнился уверенности в победе. После этого последовала очень суровая и кровавая схватка, продолжавшаяся от седьмого часа дня и до вечера. Каждая из армий равно уменьшившись в числе и растеряв боевой дух, удалилась в свои лагеря разделенные только рекой, броды через которую христиане тщательно охраняли. Но ночью, король, созвав командиров, оплакал свои потери, видя причину несчастья в отсутствии большей части своих сил, и ознакомил их с положением, что поскольку они изнурены и изранены, то битва не может быть возобновлена утром, но что они должны соблюдая тишину вернутся к свои соратникам. Это предложение было всеми принято, и в полночь они тихо отступили по дороге, по которой пришли. Аналогично вели себя и враги, с той же тревогой и осторожностью. И действительно, турки сами вернулись в Александрию, а христиане воссоединились со своей пехотой. Более того, король, собрав свою армию, с увеличившимися силами, осадил Александрию, и испытав много трудностей, захватил ее после сдачи и еще раз изгнал турок из Вавилонского королевства и с великой славой возвратился домой.

Глава 24.

О раздоре и о примирении королей Франции и Англии.

На 16-м году правления Генриха II этот государь и король Франции, между которыми случилась короткая размолвка, вновь помирились, благодаря вмешательству миролюбиво настроенных людей. Причина их разногласий была следующая:

В те времена, когда король Стефан был целиком занят смутами в Англии, граф Анжу вторгся и покорил всю Нормандию, за исключением Жизора и еще двух других зависимых от нее замков, которые уже перешли под власть короля Франции. С течением времени, Генрих II, король Англии и сын вышеупомянутого государя, не стерпел такого умаления своего нормандского владения и нашел необходимым применить в этом деле скорее ловкость, чем грубую силу. В конце концов, благодаря искусству одного человека, своего канцлера Томаса, он сумел так обойти короля Франции, что дочь последнего (от дочери испанского короля, на которой он женился после Элеоноры) была обручена с его перворожденным сыном, а эти крепости составляли ее приданное, которое, тем не менее, пока находилось в залоге у тамплиеров, с условием, что так и будет до тех пор, пока дети, которые еще не достигли брачного возраста не будут способны сожительствовать в браке, а тем временем король Англии будет опекуном их обоих. Однако, по прошествии нескольких лет, король Генрих, не способный больше откладывать это дело, отпраздновал преждевременно брак между детьми и получил у тамплиеров замки. Вследствие этого, французский король был взбешен и обвинял его в двуличии, а тамплиеров - в измене, и они перешли к враждебности и войне. Однако, будучи наученным частыми опытами, что насилие ничего не может поделать против величия королевской власти, и когда их ярость постепенно подутихла, они допустили, чтобы при определенных условиях между ними был заключен мир, и после этого мир был заключен, как оказалось в дальнейшем, не прочный но лишь временный. Вообще, два вышеупомянутых короля никогда не были в длительном мире друг с другом, их народам, по обоим сторонам, стало привычно расплачиваться за то, что их короли заслужили своим высокомерием.

Глава 25.

О коронации Генриха III и об убийстве Томаса Бекета.

В году 1170 от разрешения Девы, который приходился 17-м годом правления Генриха Второго, король приказал, чтобы его сын Генрих, который был еще юношей, был бы торжественно помазан и коронован королем в Лондоне, из рук Роджера, архиепеископа Йоркского. Поскольку король все еще не успокоился, то достопочтенный Томас, архиепископ Кентерберрийский все еще находился в ссылке во Франции, хотя римский понтифик и король Франции были чрезвычайно заинтересованы в том, чтобы добиться примирения. В тот миг, когда Томас услышал об этом деянии, он, возревновал о правах церкви, быстро уведомил об этом папу (чьей благосклонностью и покровительством он пользовался), утверждая, что имеет место ущемление его самого и его престола, и он получил от папы письма с суровыми упреками, в которых указывалось на неправоту равно архиепископа Йоркского, который провел службу в чужой епархии, так и присутствовавших на церемонии епископов, которые освятили ее. Однако, король оставался после коронации лишь короткое время в Англии и отправился за море, и когда он внял частым обращениям папы и убедительным просьбам славного короля Франции, что он должен, по хотя бы снизойти до примирения с достойным изгнанником, то после 7 лет ссылки, он наконец на это согласился, и между ними состоялось торжественное примирение, которого все тем больше и желали и тем радостней приветствовали, чем больше оно откладывалось.

Таким образом, пока король находился за границей, архиепископ, по королевскому милости и позволению вернулся в свой диоцез, имея при себе письма папы, направленные против архиепископа Йоркского и других прелатов, присутствовавших на этой самой несчастливой коронации, о чем королю не было известно, и именно это стало тем, что разрушило недавно заключенный мир и послужило причиной еще большего гнева короля. Эти письма о приостановке служения прелатов, были привезены им в Англию, и сам он следовал их указаниям с рвением разжигая огонь правосудия, и хотя лишь Богу известно, все ли его поступки соответствовали их содержанию, но в любом случае, не моему ничтожеству, поспешно судить о делах такого великого человека. Тем не менее, я думаю, что благословенный папа Григорий, в то недолгое, но все же еще свежее в памяти, время его примирения с королем, действовал бы с большей умеренностью, и можно полагать, что вероятно (учитывая время и обстоятельства их примирения), он мог бы сквозь пальцы посмотреть на такие вещи, которые можно было бы снести без ущерба христианской вере, согласно словам пророка: "разумный безмолвствует в это время, ибо злое это время" (Амос, 5,13). Поэтому, то, что именно было сделано достопочтенным понтификом при данном стечении обстоятельств, я думаю не заслуживает ни благодарности, но не достойно и осуждения, но все же я скажу, что если этот святой человек, из-за чрезмерной горячности своего рвения и был виновен в том, что хватил через край, то все это было очищено огнем святого мученичества, которое, как известно, вскоре последовало. Следовательно, хотя святые люди и любимы и благодаримы нами, теми, кто сознает свое гораздо более низкое положение, все же мы не обязаны любить или гордиться теми их делами, в которых они проявили слабость человеческой натуры, но просто, мы не должны им безоговорочно подражать. Кто может, сказать, что им нужно подражать во всем, если сам апостол Иаков утверждает: "Ибо все мы много согрешаем" (Послание Иакова, 3,2). По этой причине, их надо одобрять, но не во всех их делах, а с благоразумием и осторожностью, ибо только Богу, в чьей хвале никто, как бы не пытался, не может достичь совершенства, свойственно быть непогрешимым.

Епископы, по причине допущенного нарушения, о котором говорилось выше (и я бы хотел, чтобы оно в это время осталось незамеченным), были отстранены от своих епископских обязанностей, по требованию достопочтенного Томаса, и властью апостолического престола. Король был разгневан жалобами некоторых из них, и его негодование и возмущение разгорелись сверх всякой меры, так что он потерял контроль над собой, и в разгаре этого гнева, от избытка возмущения, с его языка слетели неосмотрительные слова. И их было четверо, присутствовавших при нем людей, мужей благородной крови и опытных воинов, и они приняли их как руководство к действию и, из рвения к своему земному господину, решили привести в исполнение это беззаконие. И покинув королевскую свиту и пересеча море с такой поспешностью, будто мчались на почтовых лошадях на торжественный пир, и распаляясь яростью, которую в них возникла, они приехали в Кентерберри в пятый день после Рождества, и там они нашли достопочтенного архиепископа, с благочестивой радостью занимавшегося службами этого священного праздника. Пройдя к нему прямо во время обеда , где он восседал за столом вместе с некоторыми почтенными людьми, и даже не поприветствовав его и наводя ужас именем короля, они приказали ему (скорее приказали, чем попросили или предупредили), чтобы он немедленно отменил отстранение тех прелатов, которые выполняли королевскую волю, и чьему позору и бесчестию ведет его указ. На его ответ, что приговор высшей власти, не может быть отменен низшей, и что это не его делом было добиваться возмещения от этих людей, но было приказом римского папы, они стали яростно угрожать ему. Не насторожившись этими словами, хотя они и были произнесены людьми разгневанными и чрезвычайно возбужденными, он говорил с ними свободно и с доверием. Разгневавшись после этого еще больше, они поспешно ушли и принеся с собой оружие (ибо они вошли без него), с громкими криками выражая возмущение, они сами себя настроили на совершение наиужаснейшего преступления.

Некие друзья убеждали почтенного прелата избегать безумия этих разъяренных дикарей и удалиться в святую церковь. Со своим намерением храбро встретить любую опасность, он на это не согласился, но при буйном и шумном приближении его врагов, благодаря дружелюбному насилию людей своей свиты, он все же был перенесен под защиту святой церкви. Монахи торжественно пели вечернюю службу Всемогущему Богу как раз тогда, когда он вступил в священный храм Христа, незадолго до времени вечернего причастия. Слуги сатаны не испытывали, как христиане, ни уважения к священной службе, ни к священному месту, ни к священному времени, но напали на достойного прелата так, как он стоял на молитве перед святым алтарем, и прямо во время празднования Рождества, эти, воистину подлые христиане, убили его самым бесчеловечным образом. Совершив это деяние, они удалились, словно триумфаторы, ведя себя с нечестивой радостью. Однако, вспоминая о том, что это дело может вызвать недовольство того, ради кого они были столь ревностны, они уехали на север Англии, выжидая, когда смогут узнать намерения своего монарха относительно них.

Последовавшие за этим частые чудеса, показали, сколь драгоценной, в глазах Бога, была смерть благословенного прелата и насколько было ужасным совершенное злодеяние, особенно учитывая время, место и личность убитого. В самом деле, весть о столь ужасном насилии быстро распространилась по всему западному миру и запятнала славного короля Англии, и очень испортила его справедливую славу среди христианских властителей. И поскольку едва ли можно было поверить, что все это было совершено без его позволения, то на него упала почти всеобщая ненависть, и он стал объектом всеобщего отвращения. Узнав об этом деянии своих приближенных, и разузнав как они забросали грязью его славу, поставив на нем почти несмываемое клеймо, он был так подавлен, что в течении нескольких дней ничего не ел. Простит ли он убийц, или нет, он чувствовал, что люди будут склонны приписывать злодеяние ему. Более того, если он пощадит этих подлых негодяев, то это будет выглядеть как то, что он дал им смелость и сам был автором этого преступления, но если, с другой стороны, он накажет их, за то, что они сделали это без его приказа, он поступит самым гнусным образом. Поэтому, он решил, что будет лучше простить их, и для того, чтобы добиться равным образом и доверия к себе и их спасения, он приказал им предстать перед святым престолом, чтобы подвергнуться торжественной эпитимии. Так и было сделано, и они, с нечистой совестью, отправились в Рим, и по приказу правящего папы, в качестве эпитимии, отправились в Иерусалим, где, как сообщалось, все они и окончили свои дни, замечательно исполнив назначенную им меру наказания, но об этом - позже.

Пока что почти все приписывали смерть этого святого человека королю, и особенно - французские нобли, которые проявили рвение в том, в чем увидели свой шанс, и они настраивали против него апостолический престол, но бесспорно также и то, что сам автор этой большой сумятицы, сам король, послал своих представителей в Рим, чтобы смиренной мольбой смягчить поднявшееся против него негодование. Когда они приехали в Рим, то поскольку все люди уже были едины в ненависти к королю Англии, то им было трудно даже добиться приема. Однако, постоянно утверждая, что это ужасное насилие не было совершено по приказы их господина, они все же добились того, чтобы от папы во Францию был послан легат, наделенный всей полнотой власти, который и должен был бы произвести тщательное расследование, установить истину в этом деле и решить, позволяется ли королю очиститься от обвинения, или же надо наложить на него, в соответствии с установленной виной, церковное осуждение, которое и следовало бы наложить. От святого престола были посланы два кардинала - достопочтенный Альберт, который затем и стал старшим в этом деле, и Теодин (Theodinus). Они приехали во Францию, и для их торжественной встречи на землях короля Англии, были созваны прелаты и нобли, которые всячески обеляли этого государя. Там же состоялось скромное явление и его самого, твердо отрицавшего, что имело место что-либо пятнавшее его честь, и что все произошло без его воли и без его приказа, и что он никогда прежде так не сожалел ни о каком деянии. Действительно, он не отрицал, что эти убийцы, вполне возможно, могли получить повод и смелость для проявления своей чрезмерной ярости, исходя также и из некоторых его слов, слишком неосторожно произнесенных, в тот момент, когда он услышал об отрешении прелатов и придя в бешенство говорил необдуманно. "И по этому поводу, - сказал он, - я не отказываюсь от наказания Церкви - я преданно покорюсь всему, что вы решите, и исполню решение вашего суда". Сказав это, и сбросив свои одежды, как было положено для общественного преступника, он голым предоставил себя церковной власти. Кардиналы, возрадовавшись смирению такого великого государя, плакали от радости, а остальные присоединились к их плачу, и вознеся хвалу Богу, они распустили собрание. Совесть короля осталась спокойной, и его характер, до некоторой степени, вернулся к прежнему состоянию. После этого, на престоле Кентерберри блаженному Томасу наследовал Ричард, приор Дувра.

Глава 26.

О покорении ирландцев англичанами.

Примерно в это же время, англичане, под предлогом воинской службы, тайно стали проникать на остров Ирландия, намереваясь туда вторгнуться и, получив доступ к ее крепостям, завладеть ее большей частью. Как мы слышали, Ирландия занимает среди островов следующее место, после Британии, но (как описал ее достопочтенный Беде) далеко превосходит ее по чистоте и здоровью воздуха, Он чудесным образом изобилует пастбищами и рыбой, и имеет достаточно плодородную почву, когда ей помогают правильной обработкой. Но ее обитатели не цивилизованы и имеют поведение варваров. Они почти полностью игнорируют законы и порядок, ленивы в сельском хозяйстве, и поэтому, в основном питаются молоком, а не зерном. Еще. они получили исключительную особенность и природный дар заключающийся в том, что, в отличии от всех других народов, у них нет никаких злобных животных и ядовитых тварей, а если, кто-нибудь и завезет их туда из других стран, то их ждет скорая и верная смерть после первого же вдоха ирландского воздуха. А вот что не было бы принесено оттуда, так то становится средством против яда. И опять, еще одним исключительным обстоятельством, свойственным только этому острову, является то, что хотя Великобритания - тоже остров в океане, и расположен он недалеко - имеет большой опыт по части ведения войн, и так часто становился добычей далеких народов, так часто подвергался иноземному влиянию - был покорен сначала римлянами, затем германцами, затем данами, и наконец, норманами; а вот Ирландия (хотя римляне и владели Оркнейскими островами) была труднодоступна и редко, и лишь только слегка, ее затрагивали какие-нибудь воюющие стороны, она никогда не подвергалась нападению извне и не была покорена, никогда не переходила под власть иноземцев до тех пор, пока не наступил год 1171 от разрешения Деву, который был 18-м годом правления Генриха II, короля Англии. То что бриттты говорят по поводу того, что этот остров находился под властью их Артура, это всего лишь басня, также как и другие анекдоты о нем, придуманные из чистого хвастовства или изо лжи, но вот каким образом ирландцы, попав под власть короля Англии, окончили эпоху своей долгой, безмятежной и прирожденной свободы - это легко объяснить, поскольку произошло это совсем недавно.

Причина этого изменения следующая: Ирландия, следуя древнему обычаю Британии была разделена на несколько королевств, и привыкнув к тому, что имела много королей, постоянно расплачивалась за их ссоры. И в насколько они были свободны от иноземных войн, настолько же ее обитатели, временами, оказывались в жалком состоянии из-за того, что их собственные дети стремились к взаимному смертоубийству. Случались так, что на одного из королей этой страны напали соседние принцы, и оказавшись в крайне стесненном положении и растеряв свою власть, он был близок к тому, чтобы на себе самом испытать злобу врагов, и по этой причине, он принял поданный совет и спешно отправил сына в Англию, и там тот собрал для помощи воинов и отряд дерзкой молодежи, которые были соблазнены надеждой на большое вознаграждение. С их помощью, он сначала добился передышки, затем восстановил свои силы и, в конечном счете, одержал победу над своими врагами. При этом, он не понуждал своих помощников оставить страну, но напротив, так благородно вознаградил их, что они забыли свой народ и свои отчие дома и обосновались там. Но когда самые свирепые люди со всей Ирландии стали восставать и нападать на этого принца, за то, что тот привел на остров англичан, то они, опасаясь своей малочисленности, послали в Англию за теми, кто там боролся с бедностью либо жаждал выгоды, и таким способом, значительно увеличили свое могущество. Однако, они все еще оставались без полководца, подобно овцам без пастуха, и поэтому, они пригласили графа Ричарда, могущественного и знатного человека из Англии, чтобы он стал их вождем. Будучи человеком высокого духа и отличаясь сумасбродным поведении, и поскольку он растратил все свое вполне достаточное состояние и почти истощил свой домен, и поскольку его преследовали кредиторы, то он уже созрел для честолюбивых предприятиям и с готовностью дал согласие. Собрав многочисленный и отважный отряд из молодых искателей приключений, он приготовил на своих землях флот для переправки в Ирландию, но когда он был почти готов к отплытию, то получил запрет на плавание от людей, действовавших от имени короля. Однако, его не задержала угроза лишиться какой-либо собственности в Англии и, к радости своих нетерпеливых соратников, которые желали его присутствия, он отплыл.

Объединив свои силы, он посчитал целесообразным рискнуть и попытаться совершить одно громкое предприятие, чтобы на будущее внушить варварам ужас. С дерзкой стремительностью он выступил против Дублина, приморского города и метрополии Ирландии, а по известности своей гавани - соперника нашего Лондона во внутренней и внешней торговле. Храбростью и быстротой напав и взяв город, он, благодаря произведенному впечатлению, заставил людей даже живущих вдали, вступить с ним в союз. Путем строительства крепостей в удобных местах и постепенного расширения своих владений, он настойчиво оказывал давление на пограничные области, которые пытались поддерживать свою древнюю свободу. Более того, он приобрел некоторое небольшое уважение этого варварского народа тем, что стал связан с ним - он взял в жены дочь союзного с ним короля и получил значительную часть королевства в качестве приданного.

Когда об этих успехах стало известно королю Англии, то он разгневался на графа, за то, что тот достиг такого успеха не только не посоветовавшись с королем, но и вопреки ему, и тем, что он сам себе добыл такую славу и таким благородным способом, который подобает только королю, как его суверену. Вследствие этого, он конфисковал все состояние графа, находившееся в его владениях, и чтобы из Англии в Ирландию не могла больше быть отправлена никакая помощь, он запретил все морские сообщения. Угрожая принять еще более суровые меры, он заставил его, уже почти короля, быстро отказаться от своих приобретений. Постепенно, он заставил его отдать самый славный город - Дублин, и все лучшее из его приобретений, и сохранив за ним остальное и вернув ему все английские владения, и приказал этим и быть довольным. После этих событий, тот же самый граф, который незадолго до того, по расточительности промотал все свое состояние, и имел благородный титул едва ли не на голом теле, теперь наслаждался своим состоянием и в Ирландии и в Англии, и жил в большом достатке. Однако, спустя несколько лет, преждевременная смерть оборвала его карьеру. И это событие ясно выявило всю переменчивость фортуны, которая, в случае этого человека, столь быстро исчезла, равно как и вся ее обманчивость, которая проявилась в том, что когда он уже всем обладал, то внезапно положила конец всем его наслаждениям. Из своих ирландской захватов, ради которых он столько старался, и которые столь страстно желал приобрести с угрозой для себя самого, он с собой не унес ничего, но завещал свое с трудом доставшееся приобретение своим неблагодарным наследникам, и одновременно оставил, на примере своей судьбы полезный урок всем людям. Вскоре после этого, король Англии отправился в Ирландию с многочисленной армией и ужасом своего имени подчинил, без кровопролития, тех королей острова, которые до этого времени еще сопротивлялись, и устроив там дела согласно своим желаниям, он уехал в Англию в добром здравии и довольный собой.

Глава 27.

О том, как король Генрих III восстал против своего отца и призвал против него короля Франции и прочих иных.

В 1173 году от разрешения Девы, который проходился 12-м годом правления короля Генриха II, пока король возвращался из Ирландии в Англию, а из Англии вскоре отправился в Нормандию, между ним и его сыном, Генрихом Третьим, которого он, как говорилось выше, за два года до того он торжественно посвятил в короли, возникли отвратительные и грязные раздоры. Когда принц подрос до возраста возмужания, ему не терпелось получить вместе с присягой верности и титулом, действительную присягу и титул, и по меньшей мере, править совместно со своим отцом, хотя он и имел право править единолично, поскольку был коронован, а царствование его отца находилось на исходе - по крайней мере, так ему нашептывали некоторые люди. Кроме того, он был крайне разгневан, поскольку его отец слишком экономно обеспечил его деньгами, чтобы он мог нести расходы соответствующие его королевскому достоинству.

Таким образом, будучи раздражен и разгневан против него, он тайно бежал к своему тестю, королю Франции, для того, чтобы возбудить раздражение против собственного отца и у него. Будучи любезно принят французским королем, не столько из-за того, что приходился ему зятем, как из-за того, что ушел от своего отца, он во всем доверился его советам, и таким образом, поощряемый и подстрекаемый против своего отца ядовитыми увещеваниями французов, он не усомнился попрать великий закон природы и последовал примеру неразумного Авессалома.

Как только отец узнал о ненависти к себе своего сына и установил, куда тот бежал, он послал к королю Франции достойных людей со словами мира, требуя своего сына по своему праву отца и обещая, что если что-либо в отношении него покажется нуждающимся в исправлении, то по его совету, он немедленно это исправит. На эти слова король Франции спросил: "Кто есть тот, кто отправил ко мне этих посланников?" Те отвечали: "Король Англии". "Это ложь - ответил он, поскольку король Англии - здесь, и он не отправлял с вами мне никакого послания, но если, даже теперь, вы так титулуете его отца, прежнего короля Англии, то знайте, что как король, он теперь мертв, и хотя он еще и может еще поступать как король, то все же, это вскоре должно быть исправлено, поскольку он оставил королевство своему сыну, чему свидетель - весь мир". Сбитые, таким образом, с толку посланники вернулись к своему господину.

Вскоре после этого, молодой Генрих, исходя злобой на все. что было связано с его отцом, по совету французов, тайно отправился в Аквитанию, где вместе со их матерью, находились его два младших брата, Ричард и Жоффруа, и, как говорили, с ее попустительства, взял их с собой во Францию. А в свое время их отец пожаловал одному Аквитанию, а другому - Бретань. Благодаря этому, молодой Генрих, по советам французов, верил, что благодаря Ричарду, народ Аквитании может очень легко присоединиться к его партии, а бретонцы - благодаря Жоффруа. Еще он заключил союз с графом Фландрии, троюродным братом своего отца, человеком, обладавшим большой властью и неумеренными амбициями, что привлекло к его заговору многих воинственных людей, которыми тот управлял, его он также, с согласия короля Франции, привлек на свою сторону благодаря великим обещаниям. Затем, многие могущественные и знатные люди, как в Англии, так и в заморских провинциях, побуждаемые либо просто ненавистью, которую до сих пор скрывали, либо привлеченные щедрыми посулами разного рода, стали постепенно перебегать от отца к сыну и делать все для подготовки к войне. Например, граф Лестерский, граф Честерский, Гуго Биго (Bigot), Ральф де Фужер (Fougeres) и многие другие, грозные размером своих владений и силой своих замков. Многие из тех, кто располагал меньшим состоянием и могуществом, также проявили свое враждебном настроении тем, что уехали во Францию, чтобы остаться в бездействии. К этому добавился еще более жестокий враг - король Шотландии, готовый послать на английские границы свой свирепый народ, который не щадил ни пола, ни возраста. Таким образом, пока столь многочисленные и столь могущественные нобли покинули старого короля и повели против него всех своих людей, как если бы от этого зависели их жизни, оставались еще и такие немногие, кто искренне и твердо поддерживал его, в то время как остальные колебались вокруг него в нерешительности и с робостью боялись как бы не быть уничтоженными победой молодого суверена. Тогда, старый король наконец, увидел (как об этом обычно рассказывали), сколь необдуманно, в сущности просто глупо, он поступил, преждевременно создав себе приемника, но он не ожидал, что столько людей поступит так, как поступили – что они, с нетерпением рассчитывая на новое царствование, последуют за его сыном. Поэтому, было ему пришлось нелегко, и при том тревожном состоянии дел в государстве, когда на него давили и внутренние и внешние враги, и лишь немного доверяя тем, кто казался надежным, а на самом деле был нерадивым и симпатизировал его сыну, он послал собрать наемное войско брабантцев, называемых рутой, поскольку королевская казна (которая не экономилась в столь критическом положении) позволяла ему иметь в изобилии наличные деньги.

Глава 28.

О делах в Омале, Шатонефе и Вернее.

В месяце июне, когда короли привыкли отправляться на войну, соседние государи, собрав войска со всех своих владений, выступили с враждебными намерениями против короля Англии, и утверждали при этом, что они лишь ревнуют о сыне против отца - ничто не могло быть нелепее этого, поскольку, в действительности, они приняли участие в этом деле либо из-за личной ненависти, как король Франции, либо ради выгоды, как граф Фландрии. Король Англии едва-ли был готов, чтобы отразить нападения столь многочисленных врагов по причине возникших среди его подданных междоусобных раздоров, которыми он был чрезвычайно озабочен. Поэтому, по причине того, что его войска были слабее, он не мог встретить своих противников открыто, но все же он внимательно изучил возможность укрепления и снабжения гарнизонами крепостей вдоль своих границ. Король Франции, окружив город Верней (Verneuil), который был рассчитан на то, чтобы смог выдержать длительную осаду, решил не идти дальше до тех пор, пока не возьмет его силой или не принудит к сдаче. Но фландрский граф, со своими войсками из Фландрии ринулся вперед и осадил Омаль, который хоть и имел сильный гарнизон, но от того было мало толку, ибо сам граф Омальский, сеньор того города, как и многие другие, колебался в верности старому королю. Определенно полагали, что он был в сговоре с графом Фландрии, поскольку город, после небольшого сопротивления, был быстро взят, и когда он попал в плен к графу Фландрии, то не только сдал весь гарнизон, который был прислан туда королем, но и отдал все свои собственные замки. Фламандская армия, воодушевленная этим начальным успехом, предприняла более значительные предприятия и смело осадила королевскую крепость называемую Шатонефом, и со своими машинами штурмовала ее много дней. Наконец, и она была взята, но все же граф Фландрии не получил от этого радости, поскольку его брат Матье, граф Булони, которого ему было угодно рассматривать как своего будущего приемника, так как у него самого не было и не ожидалось собственного потомства от своей жены, во время осады этого города был ранен стрелой в колено. Рана становилась все хуже, он был прикован к постели, и спустя несколько дней, во время медицинской операции умер. Его смерть поразила брата до такой степени, что он прекратил свой поход и вскоре в печали вернулся в свое графство, проклиная и виня себя за то, что это несчастье случилось из-за того, что он как враг, ради дурного сына, напал на своего троюродного брата, от которого никогда не испытывал несправедливости, но от которого часто получал подарки.

Когда об этом стало известно королю Генриху, то он посчитал, что теперь избавился на время от половины своих воинских забот и вскоре ощутил в себе большую уверенность в делах против той половины, что еще оставалась. Собрав войска, которые находились у него на жаловании, а также и многих других, которые, как он рассчитывал, не должны были бросить его в опасности, он отправил посланцев к королю Франции, который уже потратил большую часть лета на осаду Вернея, и уже надеялся вскоре завладеть ею, с предложением о том, что он должен либо снять осаду, либо приготовиться в назначенный день к сражению в открытом поле. Вначале французы (которые по своей природе жестоки и высокомерны, особенно, когда они видят себя превосходящими в численности и лучше подготовленными к войне) насмеялись над его посланием, думая, что он не решить выступить против них. Но когда им стало известно, что он бесстрашно приближается вместе со своими воинами, которых насчитывается великое множество, тогда они, впервые стали подозревать, что он может попытаться совершить что-нибудь решительное. Их король немедленно собрал своих ноблей и совещался с ними о войне, а затем послал епископа и аббата встретить короля Англии и узнать из его собственных уст, приближается ли он действительно для сражения, а тем временем приготовил к такому случаю свои войска. И вот, те, кто был послан, встретили короля полностью вооруженного, следующим, вместе с несколькими сопровождающими, в нескольких фарлонгах (фарлонг - одна восьмая мили) впереди своей армии. Он казался полностью уверенным в себе и отдавал какие-то распоряжения, я уж не знаю какие. Когда они сказали ему, что король Франции желал бы получить заверения относительно сражения, он сказал с жестким выражением лица и грозным голосом: "Уходите и скажите своему королю, что, как вы сами можете видеть, я готов". И когда они поспешно вернулись и описали свирепость и решимость государя, который быстро приближался, король Франции и его нобли держали совет, и было решено, что пока они должны отступить и умерить свои притязания, чтобы в будущем быть способными сражаться за наследие своих отцов. Таким образом, они оставили свой лагерь и вместе со своими огромными силами, отступили во Францию, однако будучи в полном вооружении и в порядке так, чтобы это не могло показаться бегством. И так, те, кто только что перед этим, свирепостью своего духа и неистовой хвастливостью своих слов казались подобными львам, внезапно в своем отступлении и бегстве оказались похожими на нищих.

Однако, король Англии был доволен позорным бегством своих надменных врагов и не желал следовать за ними и преследовать их в их отступлении, но повернул свою армию в сторону, чтобы разграбить вражеский лагерь, и он с радостной торжественностью вступил в город, и поздравил людей, которые там отважно сражались. В лагере было найдено изобилие зерна, вина и припасов, вместе с различным добром, которое враги, будучи неспособными унести с собой, оставили в своем поспешном бегстве.

Глава 29.

О тех, кто был взят в Доле (Dol).

Хотя внешние враги Генриха, такие как король Франции и граф Фландрии, чье могущество было очень велико, были таким образом, с Божьей помощью, отражены, но его враги дома, ни в коем случае не успокоились. Многие из них собрались вместе по предварительному сговору, и захватили город Дол, который по праву принадлежит Бретани, хотя и находится в пределах границ Нормандии. Узнав об этом, брабантцы, находившиеся на королевской службе, быстро пришли под этот город и пошли на штурм, после чего множество мятежников бежало внутрь города, который вскоре также был взят, и они были вынуждены отступить внутрь тесных пределов замка. Когда они были, таким образом, заперты, королю, который находился в Руане, с наивозможной быстротой послали об этом донесение. Он, забыв про еду и сон, все время меняя лошадей, пересек большую часть страны и прибыл так быстро, что казалось, что он летел по воздуху. И когда он приступил к осаде замка, то множество находившихся там людей, не вынося тягости осады, стали умолять его о милосердии. Король согласился даровать им свободу и сохранить их члены, но после сдачи замка приказал взять под стражу всех обнаруженных там знатных пленников, и граф Честерский, и Ральф де Фужер, вместе с еще примерно сотней других ноблей, попали, по Божьему промыслу, в лапы к королю, на которого они нападали со столь ярой ненавистью. Однако, он обошелся с ними с гораздо большим милосердием, чем они того заслуживали. Хотя он некоторое время и продержал их в оковах, но два вышеупомянутых нобля, которые были самыми видными из пленников, дав удовлетворение королю в том, что впредь они будут соблюдать свою верность, получили свободу. В этом деле милосердием столь великого государя по отношению к самым предательским изменникам и к самым заклятым врагам, можно, без сомнения, только восхищаться и одобрять.

Глава 30.

Об осаде Лестера, о войне с шотландцами и о пленении графа Лестера.

Пока все эти вещи происходили в заморских землях либо при личном участии короля, либо около него, такие же события происходили и в Англии. Когда граф Лестер первым покинул короля и своим бесчестным примером испортил многих других, Ричард де Люси, который в это время управлял Англией от имени короля, получив на это королевские полномочия, поспешно собрал армию и осадил Лестер. Город был сдан и сожжен, но он не стал штурмовать замок, поскольку был отвлечен более важными делами. В это время, король шотландцев, зная, что король Англии занят в Нормандии, вместе с бесчисленными полчищами своих варварских и кровожадных людей пересек английские границы, и осадил Карлайл, заодно опустошив грабежами и убийствами всю окрестную провинцию, но когда он узнал, что из северной Англии приближается большая армия, то он оставил осаду, и после немилосерднейших грабежей в графстве Нортумберленд, отступил в свои собственные владения еще до того, как наши полководцы могли с ним встретиться. Однако, те, со своими войсками, перешли Твид, которая разделяет королевства Англию и Шотландию, и не встречая сопротивления пришли на ту вражескую землю. Правда вскоре вести принесенные спешными гонцами отозвали их обратно в Англию, но все же это случилось уже после того, как они немного ограничили свирепость вражеского короля, заключив с ним необходимое перемирие.

Таким образом, с помощью коварного притворства, наши полководцы скрыли от него события, что стали им известны - о том, что граф Лестер, вместе с вражеским флотом из Фландрии, высадился на побережье Восточной Англии и был там хорошо встречен своим сообщником, Гуго Биго, человеком могущественным и лукавым и на какое-то время остался там со своей армией. Вскоре после этого, при содействии и под руководством этого Гуго, его армия продвинулась до города Норвич, и взяла его после лишь небольшого сопротивления, поскольку он не имел гарнизона и был парализован внезапным ужасом. После его полного разграбления, армия, нагруженная добычей, вернулась в лагерь. С тем же человеком в качестве своего советника и руководителя, он таким же образом подступил к Данвичу, знаменитому приморскому городу, полному разнообразных сокровищ, намереваясь также взять и его штурмом, но он был смущен твердостью его жителей, которые единодушно приготовились встретить нападение врага, и когда он обнаружил, что его усилия против них будут тщетными, он вернулся назад без какого-то ни было успеха. Гуго, который делал для этой армии все, что он желал, позже дал понять графу Лестерскому, что он должен увести в свои собственные земли и замки те иностранные войска, что привел с собой. Однако, граф Лестер много и долго колебался, поскольку не мог пересечь страну, направляясь в Лестер, не подвергнувшись при этом большой опасности, во время перехода через сердце неприятельских земель, которые, как он слышал, уже готовились к его приходу. Наконец, уверившись в численности и доблести своих союзников (он имел уже около 800 отборных всадников и 4 или 5 тысяч храбрых пехотинцев), и рассчитывая, что никто не сможет противостоять ему на его пути, поскольку у него было много друзей среди тех, кто казался находившимся на стороне короля, он смело отправился в свой поход, вместе со всеми своими силами, взяв с собой свою жену и одного знатного француза, Гуго де Кастелло (Castello).

Но нобли королевской партии находились у Сент-Эдмундсбери, уже поджидая его с вполне достаточными силами, и когда армия графа находилась недалеко от этого места, они выпустили против него свои многочисленные отряды. Войска графа не заняли позицию и не могли повернуться ни направо, ни налево, и они обратили стесненность своего положения в храбрость и смело пошли вперед в боевом порядке, и началась отчаянная битва, в которой одна сторона сражалась ради славы, а другая ради своего спасения. Победа, однако, досталась королевской партии. Граф был взят в плен, вместе со своей женой, женщиной мужественной духом, а также с Гуго де Кастелло и почти всеми всадниками, при этом, почти все пехотинцы были убиты. Знатные пленники были отосланы к королю в Нормандию, а с остальными распорядились по его усмотрению.

Глава 31.

Об отступничествеот короля Давида Шотландского и других.

Это несыновье безумие сына против отца бушевало почти два года, и наиболее важные события первого года уже описаны в предыдущем повествовании. Действительно, в течении короткого времени - во время зимы, во владениях по ту сторону моря прекратился шум войны, но не так было в Англии, поскольку в крепостях, принадлежавших графу Лестеру, войска какое-то время остававшиеся спокойными и притихнув, узнав про судьбу, доставшуюся их сеньору, вновь, как это уже бывало, осмелели и воспламенившись духом, вознамерились отомстить за это бедствие. Они собрались в большом количестве под предводительством неких дурных людей и стали наводнять соседние провинции своими набегами. И почувствовав, что они добьются большего, если во главе них будет принц, носящий громкое имя, они выбрали своим полководцем и вождем Давида, графа Хантингтона, брата короля шотландцев, который до этого уже разбойничал с некоторым успехом, и ему сопутствовала удача и в дальнейших беззакониях. Также и граф Феррар (Ferrars), и один знатный человек по имени Рожер де Моубрей (Mowbray) открыто объявили о своих намерениях, которые они долго скрывали, и последовали за остальными мятежниками. Зародившийся в них порыв ярости лишь едва ослаб даже в священное время великого поста, но после празднования Пасхи, они разразились новыми дерзкими предприятиями. А молодой король в это время не отказывался от совращения тех английских ноблей, что внешне казались поддерживающими его отца, посулами, тайными письмами, и даже угрозами, что может причинить им ущерб силами своей партии. По этому поводу говорили, что в это время в Англии осталось лишь несколько знатных людей, которые не колебались в своей верности королю, и были готовы следовать за ним в любое время, если бы была необходимость быстро проверить их намерения.

Глава 32.

О прибытии короля в Англию и о том, что сделали там шотландцы.

Поэтому, на второй год после начала войны, она была с новой силой возобновлена против старого короля Англии его могущественными врагами - королем Франции, графом Фландрии и королем Шотландии, вместе со всеми их войсками. Граф Фландрии (уже забывший о смерти своего брата и притязающий теперь на английское графство Кент, за которое он и в самом деле уже принес оммаж Генриху Молодому) приготовил флот, чтобы переправиться в Англию вместе с молодым королем и его войсками. Король Франции намеревался вторгнуться в Нормандию и также подготовил армию, которую собрал со всех уголков своей страны. Когда об этих приготовлениях стало известно, старый король, предпочитая, чтобы скорее его заморские владения оказались в опасности, нежели, таковая будет угрожать его собственному королевству Англии (и еще он принял тщательные меры, чтобы усилить укрепления в этих владениях), и поскольку он предвидел, что если его не будет, то в его отсутствии, никто в Англии не станет противится тому, кто, как ожидалось станет его наследником, то упреждая маневры врагов, он с небольшим числом всадников и одним отрядом брабантцев быстро отплыл в Англию.

Тем временем, король шотландцев, с бесчисленным числом варваров из своего собственного народа и с сопровождающей его наемной конницей и пехотой из Фландрии, вторгся в английские пределы и овладел Бургом и Эпплби (Appleby), двумя королевскими крепостями в Уэстморленде, в которых не оказалось гарнизонов. Уйдя оттуда, он намеревался вновь начать осаду города Карлайла, но напуганные горожане заключили с ним соглашение, что сдадут город в назначенный день, если к этому времени король Англии не пришлет им достаточный гарнизон, и он со своей армией отправился осаждать одну крепость на реке Тайн под названием Прадхо (Prudhoe). Тогда к нему туда пришел Рожер де Моубрей, о котором мы упоминали выше, и потребовал помощи, поскольку две его крепости были смело атакованы и взяты Жоффруа, побочным сыном короля Англии, который позже стал выбранным епископом Линкольна, и он с трудом удерживал третью, под названием Тирск (Thirsk). Этот Роджер, задолго то этого, отдал своего четвертого сына в заложники королю Шотландии, который в то время замышлял вторжение в провинцию Йорка, и он взялся помогать и повиноваться ему во всем, и в свою очередь, получил заверения, что никогда не останется без помощи, если в ней у него когда-нибудь возникнет нужда. Но после того, как шотландский король потратил без результата много дней и сил под Прудхо, что чрезвычайно плохо сказалось на его людях, и услышав о том, что против него поднялась вся военная сила графства Йорк, он пересек Тайн и вторгся в графство Нортумберленд. Шотланды забирали все, для них никой вид еды не кажется гадким для их жратвы, даже тот, что пригоден в еду одним собакам, и пока они собирали свою добычу, самым большим удовольствием для этого нечеловеческого народа, более дикого, чем дикие животные, было вырезать глотки у стариков, резать маленьких детей и выпускать наружу кишки у женщин и совершать в том же духе такие деяния, о которых ужасно даже упомянуть. Поэтому, пока эта армия наипозорнейших грабителей залила несчастную провинцию, и варвары упивались своей бесчеловечностью, сам шотландский король, сопровождаемый более благородной и цивилизованной частью воинов, которые несли около него караулы, казался ничем не занятым и оставался вблизи от очень сильного замка, называемого Элнвик (Alnwick), для того, чтобы находившейся там отряд воинов не имел возможности выходить из него и тревожить грабителей, что грабили и убивали все вокруг.

Глава 33.

О пленении короля шотландцев.

Пока такие вещи происходили в северных частях Англии, нобли королевской стороны из графства Йорк, справедливо негодуя, что шотландцы должны кишеть в английский пределах, собрались в Ньюкасле-апон-Тайне с сильным отрядов конницы. Дело было столь срочное, что у них не было времени собрать еще и пехоту, и они отправились в ту сторону в пятницу, в шестой день недели, уставшие от долгого и трудного марша. Когда они совещались между собой о том, что надо делать, более знающие люди говорили, что большая часть дела уже сделана - поскольку король Шотландии, услышав об их приближении, отступит прочь, и что этим и надо удовлетвориться до лучших времен, принимая во внимание малочисленность их сил, и что они не обезопасят сами себя и не принесут пользы королю Англии, если двинутся еще дальше, и что они не должны выставлять напоказ малочисленность исвоих сил такому огромному множеству варваров, которые могут проглотить их как кусок хлеба, и что у них имеется не более 4 сотен лошадей, тогда как вражеская армия насчитывает более 80 тысяч вооруженных людей. На это более нетерпеливые отвечали, что эти наизлейшие враги должны быть атакованы любыми средствами, и что они не должны отчаиваться в победе, которая, несомненно, будет на правой стороне.

В конце концов, мнение этих последних возобладало (раз Бог решил так, то это следует скорее приписать Божественной воле, нежели человеческому разуму или человеческой власти), и доблестные мужи, первыми среди которых были Роберт де Стутвилль (Stuteville), Ральф де Гланвилль (Glanville), Бернар де Бальол и Уилльям де Весей (Vesey), немного освежились после ночного отдыха, рано утром сели в седла и поспешили вперед с такой стремительностью, как будто ими двигала какая-то неведомая сила - ведь они проскакали 24 мили за 5 часов - вещь едва-ли возможная для людей отягощенных весом доспехов, и говорили, что пока они скакали, их окутывал такой плотный туман, что они едва соображали куда едут. Тогда, наиболее благоразумные их них, имея в виду рискованность пути завили, что им будет грозить неведимая опасность, если они не повернут и не вернутся назад. На что Бернар де Бальол, муж благородный и великодушный сказал: "Пусть вернутся те, кто этого хочет, но я пойду вперед, даже если за мной не пойдет никто, ибо я не хочу сам себя заклеймить вечным позором".

Пока они, таким образом, продвигались вперед, туман внезапно расссеялся, и они увидели перед собой замок Элнвик. Они обрадовались, полагая, что у них будет безопасное место для отступления, если они будут вынуждены к этому врагами, и вдруг! король шотландцев, с отрядом примерно в 60 или немного больше рыцарей, остановился для осмотра в открытом поле недалеко от них, чувствуя себя в полной безопасности - он не боялся угрозы наших людей, так как множество его варваров с частью конницы широко рассеялись вокруг для грабежа. Когда он сперва увидел наших людей, он несомненно подумал, что они принадлежат к его людям, возвращающимся с грабежа, но более внимательно разглядев знамя нашего предводителя, он быстро понял, что наши достигли того, чего и не могли и сами ожидать, если бы и попытались. Однако, он не испугался, будучи окруженным огромной, хотя и менее сосредоточенной армией, он полагал, нет - он не изволил даже сомневался, что наши немногочисленные и скудные войска будут легко сокрушены тем множеством, что находилось вокруг него. Поэтому, свирепо бряцая оружием и воодушевляя своих людей словами и личным примером, он сказал: "Сейчас станет ясно, кто знает, что значит быть воином", и первым бросился на врага, а остальные последовали за ним. И он был немедленно встречен нашими людьми, низвергнут на землю (его лошадь была под ним убита) и взят в плен почти со всем своим отрядом - поскольку те, кто смог бежать, презрели бегство, после того как он попал в плен, и сами, по своей воле, отдали себя в руки врагов, ради того, чтобы быть взятыми в плен вместе с ним. Также, некоторые нобли, которым почему-то там отсутствовали, но были неподалеку, услышав о том, что случилось, вскоре прискакали полным галопом, и даже не попали, а сами отдали себя в руки врагов, полагая, что поступят благородно, если разделят судьбу своего сеньора. Однако, Рождер де Моубрей, который находился там в это время, после пленения короля бежал и нашел убежище в Шотландии.

Наши нобли, радостные, вернулись вечером, вместе с королевским пленником, в Ньюкасл, откуда они вышли утром и определили ему находится под стражей в Ричмонде, намереваясь в удобное время переправить его к своему славному сеньору, королю Англии. Битва эта была счастливо выиграна, по Божьей милости, в субботу, в 3-и иды июля (13 июля), в 1174 году от того времени, когда Слову надлежало сделаться плотью, и известие об этом вскоре распространялось вширь и вдаль, и с радостью встречалось во всех графствах Англии, и колокола звонили, чтобы выразить радость.

Глава 34.

О том, что случилось с армией и землей Шотландии после пленения короля.

Таким образом, король шотландцев оказался в руках своих врагов, и жажда мести ясно выраженная Господом, не позволила его наиненавистнейшей армии уйти безнаказанной. Когда о пленении короля стало известно, варвары сперва были словно поражены громом и оставили грабеж, но вскоре, будто бы объятые яростью, они обратили друг против друга мечи уже обагренные невинной кровью, но теперь они приняли друг друга за врагов, поскольку в этой армии было большое число англичан, из-за того, что города и бурги Шотландии населены англичанами. По этому случаю, скотты проявили свою скрытую ненависть к ним, которая до этого скрывалась из страха перед королем, и они убили многих из них, а те, кому удалось ускользнуть, нашли убежище в королевских крепостях. Также, в этой армии было два брата, Гилберт и Актред (Uctred), лорды провонции Гэллоуэй, вместе с многочисленным отрядом своих собственных людей. Они были сыновьями Фергуса, прежнего государя этой провинции, и когда их отец умер, то они наследовали ему, поскольку король Шотландии, который является верховным лордом этой страны, разделил наследство между ними. Но Гилберт, старший, недовольный тем, что его лишили всего отцовского достояния, всегда в своем сердце ненавидел своего брата, однако, некоторое время, боязнь королевского неудовольствия сдерживала пыл его ярости. Но когда король был взят в плен, то он нашел себя свободным от этого чувства, и он вскоре наложил руки на своего брата, который ничего не подозревал, и чтобы насытить свою отвратительную ненависть, он убил его не простой смертью, но еще и подверг мучительным пыткам. Затем он вторгся во владения Актреда, и варвары обратили свою ненависть на варваров, учинив не малую резню. Однако, был еще сын того брата, что был так подло убит, по имени Роланд, проницательный и энергичный юноша, который, с помощью друзей своего отца, дал отпор беспредельному гневу своего дяди. Таким образом, по наиразумнейшей воле Божьей, который отмерил злодеям той же мерой, которой они отмеряли другим, все королевство Шотландия находилось в состоянии анархии. Как говорили, те, кто незадолго до этого, нарушили мир безмятежных людей и жаждали напиться крови англичан, по наипрекраснейшему Божьему суду, получили возмездие друг от друга.

Глава 35.

О достопамятной эпитимии короля Англии и о ее последствиях.

Король Генрих Второй теперь приехал из Нормандии в Англию, чтобы силу своего личного присутствия обратить против своего сына, который ожидался вместе с войсками фламандцев, то помня о том, насколько сильно он согрешил против церкви Кентерберри, он сразу же после высадки проследовал туда и, проливая обильные слезы, молился у могилы блаженного епископа Томаса. При появлении старшего монаха, он распростерся перед ним на земле и с крайним смирением просил прощения, и обратился к нему с необычайнейшей просьбой – чтобы его, столь великого человека, братья высекли бы по очереди розгами. Следующей ночью одному почтенному старому монаху этой общины во сне были сказаны слова: "Видел ты сегодня изумительное чудо королевского смирения? Знай, что те события, что произойдут и будут касаться его, вскоре покажут сколь приятно его королевское смирение Королю королей". Я узнал об этом от наипочтеннейшего и простоватого человека - аббата Биланда Роджера, который, рассказывая об этом, говорил, что сам слышал об этом от заслуживающего доверия человека, который в то время случайно оказался в Кенте. Тот, кто касается гор и они дымятся (см. Псалмы 143,5), вскоре после этого со всей очевидностью показал, как высоко он оценил преданность этой дымящейся горы, поскольку именно в тот же день, и как говорили, именно в тот же час, в который эта гора задымилась в Кентерберри, божественное правосудие низвергло его самого могущественного врага в английских пределах - короля Шотландии, так что сама награда за это благочестивое деяние едва ли не предшествовала самому деянию, но скорее была дана в одно время с ним, и никто не может сомневаться в этом.

Этот государь, выйдя из Кентерберри, поспешил в Лондон, послал оттуда войска против Гуго Биго, и сделав там короткую остановку, отворил себе кровь. И вдруг, в полночь прибыл очень спешный гонец, посланный Ральфом де Гланвиллем, и стал стучаться в ворота дворца. Его обругали и дворецкий и стража и велели вести себя потише, но он стал стучать еще громче, говоря, что принес на своих губах хорошие вести, и положительно необходимо, чтобы король узнал о них прямо ночью. Его настойчивость, наконец, взяла верх, особенно потому, что все надеялись, что он принес действительно хорошие вести. Когда его впустили в ворота, он таким же образом убедил королевского камердинера. Когда его впустили в королевскую палату, он смело подошел к кушетке короля и разбудил его. Очнувшись ото сна, король сказал: “Кто ты?” На что тот ответил: “Я - человек из свиты Ральфа де Гланвилля, Вашего вассала, который послал меня к Вашему высочеству, и я принес хорошие вести”. “Ральф, друг наш, с ним все в порядке?” - спросил король”. “С ним все в порядке, милорд, ответил тот, - и вот - он держит в плену твоего врага, короля Шотландии, который в оковах находится сейчас в Ричмонде”. Король, пораженный этой новостью, сказал: “Говори!”. Но тот только повторил свои слова. “У тебя нет письма?” - спросил король. На что тот достал запечатанное письмо, в котором содержались детали происшедшего. Король, спрыгнув с кровати, сразу же просмотрел его, и глубоко потрясенный, с увлажненными от благочестивых слез глазами, воздал хвалу тому, Кто только и может совершать такие удивительные дела. Он созвал своих домашних людей и разделил с ними свою радость. Утром прибыли другие гонцы, сообщившие то же самое, но только один - тот, который прибыл первым, получил награду. Хорошие новости немедленно были обнародованы, под радостные крики и под звон колоколов во всех концах Лондона.

Глава 36.

Об осаде Руана и о коварной атаке противника.

Тем временем, король Франции с превосходящими силами вторгся в Нормандию с востока. К слову сказать, с той стороны граница выглядела открытой, из-за того, что тамошние замки были взяты графом Фландрским. Он двинулся вперед и осадил Руан, столицу этой провинции. Руан является одним из самых знаменитых городов Европы и расположен на великой реке Сене, по которой проходит взаимная торговля многих земель, и он так хорошо защищен рекой и холмами вокруг нее, что едва ли третья часть его может быть осаждена одной армией. Молодой король и граф Фландрии, в окружении своих многочисленных войск, выжидали возможности переправиться через море вместе с флотом, который они приготовили в порту Морини (Morini) и из которого открывается самый короткий путь в Англию. Однако, узнав о том, что старый король уже находится в Англии, и несомненно хорошо подготовился встретить их нападение, они решили, что в этом месте переправляться через море небезопасно. Поэтому, они изменили свои намерения и, таким образом, все оснащение для флота, которое они подготовили, оказалось бесполезным. Рассудив, что осада Руана будет великим предприятием, и что было бы очень выгодным делом взять этот город, они стянули к этому месту свои огромные и внушающие страх силы и усилили армию осаждавших до невообразимой степени. Хотя столь огромная армия была невиданна в Европе уже много лет, все же, по причине трудности подступов к городу, они смогли подвергнуть осаде едва лишь его третью часть. По мосту через реку существовал свободный путь в город, а равно и путь из города, поэтому осажденные были снабжены всем необходимым в изобилии, тогда как вражеская армия, находясь поблизости, могла только наблюдать за этим и завидовать им. Так что, пожалуй, мы могли бы на это заметить, что "Для сицилийских тиранов нет большего мучения, чем испытывать зависть". Когда сильные и бодрые люди созерцали это почти во все дни, не имея возможности помешать этому, они испытывали сильную досаду.

Для нападения на город были подготовлены осадные машины, осада была начата всерьез, и армия была разделена на 3 части, день также разделяется на 8 часов, так что люди могли сменять друг друга таким образом, чтобы свежие сменяли уставших, и таким образом они могли непрерывно сражаться и ни на малое время не оставляли в покое осажденных ни дне, н ночью, чтобы те не смогли перевести дух. Но достигнуть своей цели им не удалось, поскольку горожане оборонялись с таким же искусством и предосторожностями, и также разделились на 3 отряда, и при малейшей тревоге встречали врага, который продолжал атаки одну за другой. Так, достойным способом, они обеспечили себя от невыносимых трудов и усталости, которыми их пытались истощить.

После того, как они уже сражались в течении многих дней на пределе сил, и ни одна из сторон ничего не потеряла и не добилась какого-то ни было успеха, в день рождения Св.Лаврентия (10 августа), король Франции, из уважения к столь выдающемуся святому, которого он привык особенно глубоко почитать, приказал торжественно объявить, что на этот день городу даруется отдых. Горожане с благодарностью восприняли эту милость и с удовольствием воспользовались короткой передышкой предавшись самому бурному веселью. Молодые люди и девушки, старики и дети, так радовались этому дню, что врагов раздражили громкие голоса, звучащие в городе, а в это время отряд воинов развлекал себя тем, что на виду у врага, на берегах реки вне стен города он устроил турнир. Как об этом говорили, граф Фландрии отправился к королю и сказал: “смотрите, город, на который мы уже положили так много трудов, сам собой отдается нам, так как те, кто находятся внутри заняты танцами, а те, кто снаружи предаются воинским упражнениям, чувствуя себя в безопасности. Поэтому, пусть войска, тихо возьмутся за оружие и пусть напротив городских стен быстро принесут осадные лестницы, и мы будем хозяевами города, еще до того, как те, что состязаются, нам в насмешку, вне городских стен смогут вернутся в город”. “Мне чуждо намерение запятнать мою королевскую честь такой грязью, сказал король, - тебе хорошо известно, что я предоставил городу отдых на этот день из уважения к наиблагословеннейшему Лаврентию”. На это все командиры присутствовавшие там, с фамильярной смелостью порицали его мягкость и сказали: “Кто спрашивает, будет ли это обманом или доблестью если мы обманем врага?”, и постепенно он позволил себя уговорить. Поэтому, ни по звуку трубы, ни по объявлению герольда, но по отдаваемым командирами шепотом приказам, в палатках армия была приведена в готовность атаковать город.

Однако, по воле Божьей, случилось так, что в этот час некие клирики, забавляясь тем или иным образом в высокой башне, находившейся внутри городских стен, с которой, когда враг приближался в стенам, обычно подавался сигнал горожанам, звоном в очень древний, но чудесно звучный колокол. Один из клириков случайно выглянул в окно, и ему в глаза бросилось то, что армия выходит из своих палаток, и сперва он удивился необычной тишине в лагере, который казался окутан какой-то тайной. Вскоре, взглянув попристальнее с этого высокого места, он увидел их тайные сборы, и когда он сообщил об этом своим товарищам, то те, звоня в Рувелль (так назывался этот колокол), сразу же подали хорошо известный сигнал в город,. Когда его услышали, то обе стороны поспешно устремились вперед со всеми своими силами. Войско, которое уже приготовилось, выбежало из лагеря и устремилось к стенам с осадными лестницами, а горожане, подстегиваемые нежданной опасностью, схватили свое оружие и с пылким духом устремились дать отпор противнику. Те, кто были заняты развлечениями вне города, прибыли на место с замечательной скоростью. Враги, добравшись до мест против стены для установки осадных лестниц, преодолели вал и уже слышались их триумфальные крики. Но вот! - они были храбро атакованы и отражены горожанами, и на валах разгорелся самый яростный бой на копьях, оружие и тела встречались друг с другом, и много крови пролилось с обеих сторон, и наконец, те, кто так гордо поднимались, были вновь скинуты головой вниз. Ночь положила конец битве, и армия предателей, понеся намного большие потери, чем нанесли сами, с позором удалилась в лагерь. Король возложил вину на графа Фландрии, но пятно такого позорного предательства впредь лежало в большей степени лично на короле. С этого дня осажденные определенно действовали более уверенно, а осаждающие более слабо и с чувством безнадежности.

Глава 37.

О том, как король восстановил мир в Англии и освободил Руан.

Тем временем, остававшийся в Англии король Генрих Старший, послал сказать комендантам замков, принадлежащих графу Лестеру, которого он в цепях привез с собой из Нормандии, предупредив их, что для блага их господина, они должны оставить свои замки, из которых, совершая вылазки, они наводняли провинции. Они потребовали разрешения спросить совета у своего господина, но в этом им было отказано, после чего они заявили, что не будут повиноваться королевской воле до тех пор, пока он не освободит их господина. Король ответил: “Я не буду заключать с вами соглашения по этому поводу, но если, вы сделаете то, что угодно мне, то вы поступите хорошо”. И как говорили, что когда были принесены святые мощи, он поклялся, сказав: “Да поможет мне Бог и эти святые останки, но граф Лестер ничего не будет есть до тех пор, пока вы не сделаете с этими замками то, что угодно мне, однако, вам дается возможность оставить их как можно быстрее”. Тогда, видя, что их господину грозит быстрая и неминуемая погибель, если они будут сопротивляться и дальше, они немедленно оставили крепости. Однако, граф Дэвид, который был у них главным, покинул замок Хантингтон, и тот вскоре сдался королю, а сам граф поспешно уехал в Шотландию. Эти успехи короля устрашили Гуго Биго и графа Феррара, и они также пришли к соглашению на условиях их личной безопасности в обмен на мир и верность.

Таким образом, обустроив, по воле Божьей, дела в Англии согласно своим желаниям, король с многочисленной армией быстро пересек море, захватив с собой короля Шотландии (который был к нему незадолго до этого доставлен), графа Лестера и других знатных пленников. Сопровождаемый ликованием людей по всей Нормандии по поводу его быстрого возвращения, он с большой торжественностью, на виду у врага, вступил в Руан,. За несколько дней до этого, прибыли посланники с известием о пленении короля Шотландии, чем враги были очень огорчены, но при внезапном и триумфальном возвращении короля из Англии, они были поражены от своего удивления. Полагаясь, однако, на силу своего численного превосходства, они упорствовали в продолжении осады. Король ночью, тайком, выпустил отряд валлийцев, которых взял с собой из Англии, и они, пользуясь темнотой леса, укрылись в удобных местах (поскольку люди этого сорта проворны и опытны в лесах), чтобы наблюдать за тем, откуда обозы будут доставлять припасы для такой большой армии. Валлийцы, использовали эту возможность для собственной выгоды и выскочив из леса, напали на обозы и обратили охранявших их всадников в бегство. И уничтожив всех обозных, с великим смертоубийством людей и вьючных животных, они опять ушли в леса. Вскоре распространились вести, что леса полны валлийцев, и армия, из-за того, что ее обозы были перехвачены, испытывала голод в течении 3 дней. При такой нужде, осада была свернута, и принцы распустили свои огромные армии, не унеся никакой другой награды за свои великие труды, кроме позора. Однако, они сохранили свои боевые порядки, чтобы отвратить угрозу удара врага в тыл. Таким образом, чтобы ни пытались приготовить против короля Англии его многочисленные враги, все обращалось к его славе, поскольку ему благоприятствовал сам Бог.

Глава 38.

О примирении королей и успокоении их королевств.

Пока Бог улыбался этому государю во всем, что делал он, или что делалось около него, его враги были столь испуганы и унижены его многими славными и успешными действиями, что стали задумываться о мире, и именно те, кто были главными зачинателями смуты, теперь стали посредниками в деле восстановления единства. В соответствии с этим, состоялся большой съезд всех сторон, на котором были успокоены и смертельная вражда государей и смуты в провинциях. Граф Фландрии вернул королю Англии все, что принадлежало тому по праву, но чего он лишился из-за случайностей войны, и он обещал на будущее, в залог безопасности, принести оммаж. Что до наинеблагодарнейшего сына, то он также вернул милость отца, и обещал на будущее повиновение и сыновнюю почтительность, под поручительство многих людей, которые поклялись в его преданности. Но король, принял и новые меры против этих неблагодарных и не внушающих доверия сыновей тем, что благоразумно истребовал от них оммаж, который и был торжественно принесен. И было это желанием его отца, что тот, кто так непочтительно порвал сильнейшую природную связь, связь подобную паутине паука, должен, по крайней мере, быть связанным еще и той связью, которая почетна и принята гражданским или народным правом, и поскольку написано “И нитка в трое скученная, не скоро порвется” (Екклезиаст 4,12), то тот, кто попрал природу и законы природы, которые должен был соблюдать по отношению к отцу, должен быть, с учетом двойных уз и присяги и вассальной верности, по крайней мере, быть честным в соблюдении оммажа. И он должен был на будущее остерегаться своего отца, который был теперь не просто отцом, но и прямым сеньором, и не мог бы по справедливости объявить против него приговор, как было возвещено Господином господ, устами его пророка, против неверного народа: “Если я отец, то где почтение ко Мне? и если я Господь, то где благоговение передо Мной?” (Малахия 1,6). Его юные братья, которых он, по совету французского короля, также увел от отца, он же и вернул к нему, и о них было мало вопросов, поскольку их юность была их оправданием.

Кроме того, по заступничеству короля Франции и других государей, которые там присутствовали, он полностью освободил графа Лестера и остальных пленников, за исключением короля Шотландии, и дав им свободу, он восстановил все их состояние и положение. Он также намеревался, в свое время, на принципах благоразумия и милосердия, таким же образом поступить и с королем Шотландии. Однако, со временем, когда, вероятно уже казалось, что он уже забыл то, что делали против него неблагодарные и неверные, он внезапно приказал срыть стены Лестера, а также укрепления всех, кто покинул его оставив одного. Таким образом, он обезопасил себя на будущее, обломав у гордых рога, так, чтобы они не смогли сделать ничего подобного при следующем удобном случае. Впоследствии он также освободил и короля шотландцев, обеспечив себя с его стороны тем, что тот должен был выполнить определенные условия. Приехав в Англию, местом осуществления этих обязательств он назначил город Йорк. Придя туда в окружении большого числа ноблей, он встретил короля шотландцев, вместе со всей знатью его королевства, и все они, в церкви благословенного князя апостолов, принесли оммаж и вассальную присягу королю Англии, как своему верховному сеньору, и таким образом, они связали себя торжественным обязательством действовать с ним и рядом с ним против всех, даже против своего собственного сюзерена. Король Шотландии, также перед всем множеством ноблей обоих королевств, обычным способом, признал короля Англии своим сеньором и то, что теперь он сам является его вассалом. Он также передал ему, в качестве залога, три главные крепости своего королевства, а именно - Роксборо, Бервик и Эдинбург. Когда все это свершилось, то люди возрадовались долгожданному миру, и король Англии стал, благодаря своим успехам в столь многих предприятиях, известен во всем мире. Так окончилась эта война, война еще более худшая, чем гражданская, война между отцом и сыном, которая принесла так много тревог столь многих людям.

Рассказав об этих вещах, мы теперь подвели к концу вторую книгу нашей истории.

Здесь кончается вторая книга .

Текст переведен по изданию: The Church Historians of England, volume IV, part II; translated by Joseph Stevenson (London: Seeley's, 1861). Электронная версия: http://www.fordham.edu/halsall/basis/williamofnewburgh-intro.html

© сетевая версия - Тhietmar. 2006
© перевод - Раков. Д. Н. 2006
© дизайн - Войтехович А. 2001

ВИЛЬЯМ НЬЮБУРГСКИЙ

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

HISTORIA RERUM ANGLICARUM

КНИГА III

---

Дата добавления: 2021-07-19; просмотров: 99; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!