Подходцев — млекопитающее, жвачное, и то не всегда. 3 страница
Пострадавший поднял на подошедшего ясные кроткие голубые глаза и сказал:
— С какой это радости вы так расскакались?
— Простите. Моя фамилия Подходцев, и я готов вам дать всяческое удовлетворение. Конечно, вы не виноваты: переходили себе спокойно улицу, а в это время мой дурак и налетел на вас безо всякого предупреждения. Я могу так и на суде показать.
— А вы думаете, должен быть суд? — с легким беспокойством спросил пострадавший, еще раз отплюнувшись кровавой слюной.
— Это от вас зависит.
К месту происшествия спокойно, с развальцем, подходил околоточный.
— В чем дело, господа? Прошу разойтись.
— Мне бы очень хотелось разойтись, но едва ли это удастся, — проворчал Подходцев. — Мой возница, благодаря моим же подстрекательствам, ехал быстрее, чем нужно, и наехал на этого господина, который, ничего не подозревая, переходил улицу.
— Этот господин говорит неправду, — возразил пострадавший, счищая пыль с локтей. — Они ехали, как следует, а я сам виноват: мне захотелось покончить жизнь самоубийством, я и бросился под лошадь.
Околоточный немного растерялся от такого оборота дела.
— Как же вы это так, — укоризненно сказал он. — Разве можно так?
— Что?
— Да кончать жизнь самоубийством?..
— А что в ней хорошего, господин околоточный? Так, чепуха какая-то, а не жизнь. И вообще, ответьте мне на вопрос: к чему жизнь наша? Куда мы стремимся? В чем идеал?
— Вы не имеете права задавать таких вопросов при исполнении служебных обязанностей! — запальчиво сказал околоточный.
|
|
|
— Ну, вот видите! Если даже полиция не может ответить, в чем смысл жизни, то кто же может?
Околоточный пожал плечами, вынул книжку и сухо спросил:
— Вы имеете к седоку и извозчику какую-нибудь претензию?
— Никакой буквально.
— А вы? — обратился околоточный к Подходцеву.
— Я? К этому господину? Претензию? Да я его считаю самым очаровательным существом в мире!
— В таком случае, в чем же дело?!
— Ни в чем.
— Так расходитесь! Зачем скопляться?!
Околоточный сердито откашлялся и ушел, а Подходцев протянул пострадавшему руку и спросил с легким смущением:
— Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен?
— Шить умеете? — улыбнулся одними голубыми глазами пострадавший.
— Не умею.
— Значит, не можете быть полезны. У меня порядочная дыра на локте.
— У такого порядочного человека даже дыра на локте должна быть порядочная, — сказал Подходцев, но, считая этот комплимент недостаточной компенсацией за все, что произошло, добавил: — Может быть, вам трудно идти — тогда я уступлю вам своего извозчика.
— Не могу ехать.
— Почему? Вам трудно сидеть?
— Да, трудно, когда не знаешь, чем заплатить извозчику.
|
|
|
Это было сказано с такой благородной простотой, что Подходцев почувствовал еще бо́льшую симпатию к молодому человеку.
— Как ваша фамилия? — осведомился он.
— Моя фамилия — Громов. А вашу я слышал: Подходцев.
Снова оба пожали друг другу руки, продолжая оживленную беседу на краю панели, возле извозчика, совсем погасшего после того, как его увлечение спортом было приостановлено столь резко и неожиданно.
— В таком случае разрешите мне отвезти вас домой.
— К кому домой? — подмигнул Громов.
— К вам, конечно.
— А вы знаете адрес?
— Чей?
— Мой.
— Я думаю, вы его знаете.
Громов усмехнулся.
— Даже под пыткой я не назову его. Первое: я только вчера вечером приехал в этот город. Второе: у меня нет денег для квартиры. Третье: я, пожалуй, сам виноват в том, что попал под вашу лошадь, — не спавший всю ночь и рассеянный.
— Хотите поехать ко мне? Мы вдвоем что-нибудь сочиним.
— Мне неудобно. Будто вы обязаны сделать для меня что-нибудь только потому, что ваш возница на меня наехал...
Подходцев протянул могучие руки, взял своего нового знакомого под мышки, усадил на извозчика и сказал:
— Пошел! Обратно на Новопроложенный.
Извозчик оживился.
— С пятаками?
— Ну тебя к дьяволу! Поезжай просто.
|
|
|
Извозчик снова погас, на этот раз уже окончательно и бесповоротно. Не загорелся он и тогда, когда они доехали и Подходцев, вынимая деньги, сказал:
— По таксе, плюс тридцать восемь перегнанных лошадей, с меня следует два рубля тридцать. Минус рубль за раздавленного, по уговору — остается рубль тридцать. Получай и постарайся переменить свое загадочное животное на обыкновенную человеческую лошадь.
Громов, с удивлением слушавший странные математические вычисления, при последних словах засмеялся, и таким образом эти два человека со смехом вошли в дом и со смехом стали оба жить в нем.
Глава III
ДОМА
Квартира Подходцева состояла из двух комнат — одной огромной и одной микроскопической — похожая на большую жирафу, увенчанную маленькой головкой.
Обстановка была скудная, и Подходцев, обведя широким жестом комнату, поспешил объяснить гостю:
— То, что маленькое на четырех ножках, — ходит у меня под именем стульев. Большое, уже выросшее и сделавшее себе карьеру — называется у меня: стол. Впрочем, так как я иногда на столе сижу, а на стуле, лежа в кровати, обедаю, то я совершенно сбил с толку этих животных, и они ходят у меня под всякую упряжь.
— А почему у вас две кровати? — осведомился гость.
|
|
|
— Эта комната так велика, что мне иногда, когда я бываю по делам в южной ее стороне, трудно достигнуть северной стороны, в особенности, если хочется спать. Поэтому я поставил на каждой стороне по кровати. А в общем — черт его знает, зачем я поставил две кровати.
Хозяин опустился на одну из кроватей и погрузился в задумчивость.
— Действительно, зачем я поставил другую кровать? Недоумеваю. Вы есть хотите?
— То есть как?
— Да так: рыбу, мясо, хлеб. Вино вот тоже некоторые пьют.
— Да я, собственно, уже пообедал, — промямлил гость.
Но тут же врожденная искренность и простота его характера взяли перевес над требованиями хорошего тона. Он рассмеялся и сам перебил себя:
— С чего это мне вздумалось соврать? Ничего я не обедал и за котлету отдал бы столько собственного мяса, сколько она будет весить.
— Странные мы народы: я зачем-то поставил лишнюю кровать, вы корчите из себя великосветского денди, щелкая в то же время зубами от голода.
— Да, если откровенно сказать, то мне... действительно... неловко.
— А мне, думаете, ловко? Чуть не размазал по мостовой хорошего человека. Положим, и извозчик идиот порядочный.
— Послушайте, Подходцев... Скажите откровенно, что заставило вас не удрать от меня на своем извозчике, а остаться и расхлебывать всю эту историю до конца?
— Хотите, я вас удивлю?
— Ну?
— Я просто порядочный человек. А теперь скажите и вы: почему вам пришло в голову обелить нас с извозчиком, вместо того чтобы предать обоих в руки сбиров?
— Хотите, теперь я вас удивлю?
— Вы тоже порядочный человек?
— Нет! Я просто хитрый человек. Я просто поступаю по рецепту одного умного художника. Однажды к нему пришел судебный пристав описывать за долги его имущество. И что же! Вместо того чтобы отнестись к этому неприятному гостю с омерзением, повернуться к нему спиной, мой художник принял его по-братски, угостил завтраком, откупорил бутылочку вина и так сдружился с этим тигром в образе человека, что тот ему сделал всяческие послабления: что-то рассрочил, чего-то не тронул, о чем-то предупредил. По-моему, этот художник был не добрый, а хитрый человек.
— Мне ваш художник нравится. Действительно, если бы вы ввергли нас с извозчиком в темницу — все бы на этом проиграли, а вы ничего не выиграли. Тогда как теперь...
— Тогда как теперь я заключил такое, хи-хи, милое знакомство...
— Ах, как можно говорить такие вещи молодым девушкам, — смутился Подходцев.
И, чтобы скрыть свое смущение, засуетился: вынул из шкапика коробку сардин, блюдо с холодными котлетами, сыр, хлеб и бутылку красного вина; быстро и ловко постлал скатерть и разложил приборы.
Гость сверкающими глазами следил за всем, что появлялось на столе. В ответ на пригласительный жест хозяина пододвинул к столу стул и сказал:
— Завтра же опять пойду на ту самую улицу...
— Зачем?
— Может быть, опять какое-нибудь животное наедет. Если всякая такая катастрофа несет за собой пир Валтасара...
— О, — засмеялся Подходцев, — мы постараемся найти для вас другую профессию, менее головоломную...
Громов поддел на вилку сардинку, понес ее ко рту и вдруг на полдороге застыл, выпучив глаза...
— Что с вами?..
— Ах я, идиотина!
— А, знаете, ей-богу, не заметно!
— Ах, бревно я! Ведь вы очень спешили, когда на меня наехали?
— Очень. Я, видите ли, обещал извозчику по пятаку за каждую лошадь, которую мы обго...
— В том-то и дело!! Ведь вы спешили?
— Ну?
— И не доехали!
— Не доехал, — машинально повторил Подходцев.
— А если спешили, значит, по очень важному делу, а я вас запутал, а благодаря мне вы не попали в это место...
— А ведь в самом деле, я и забыл...
— Что ж теперь будет?! Может быть, вы еще успеете?
— Кой черт! Эта собака уже ушла из дому.
— Никогда не прощу себе этого... Дело спешное?
— Очень. Нужно было перехватить у Харченки пятьдесят рублей для квартиры и прочего. Ну, да черт с ним, выкручусь!
— Как же вы выкрутитесь?
— У меня светлая голова на этот счет. Да вот слышите? Кто-то бежит по лестнице... В этом этаже больше никого нет, значит — ко мне; спешит — значит, я ему нужен. А раз я ему нужен, он должен ссудить меня пятьюдесятью рублями. Я так прямо и скажу ему...
Дверь с треском распахнулась, и странный гость влетел в комнату, до того странный, что оба — и Подходцев, и Громов — инстинктивно поднялись со своих мест и придвинулись ближе друг к другу...
Это был молодой человек довольно грузного вида, с черными, коротко остриженными волосами и лицом в обыкновенное время смуглым, но теперь таким бледным, что черные блестящие глаза казались на фоне этого лица двумя маслинами в куске сливочного масла.
Но не это поразило двух новых приятелей. Поразил их костюм незнакомца... На ногах его, лишенных брюк, красовалось голубенькое щегольское трико, жилет отсутствовал совсем, а пиджак чудесным образом переместился с плеч владельца на одну из его рук, которая ходила ходуном от ужаса.
Отсутствие воротничка и галстука даже в слабой степени не могла заменить большая японская ваза, которую незнакомец держал в другой руке с явно выраженной целью самозащиты...
Увидев двух молодых людей, окаменевших от удивления, новоприбывший, задыхаясь, опустился на кровать и прохрипел:
— Затворите дверь! На ключ.
Подходцев поспешил исполнить его желание, потом уселся верхом на стул, вперил свой спокойный взор в нового гостя и любезно сказал:
— Не хотите ли чего-нибудь закусить?
— Спасибо... Я уже тово... ел. Нельзя ли полстакана вина?
— Пожалуйста... Эта ваза вас, кажется, стесняет? Поставьте ее сюда. Ну, как вам нравится моя квартирка?
— Ничего, — пробормотал незнакомец, колотясь зубами о край стакана. — Нич... чего себе... У... уд... добна.
— Да, знаете. Теперь хорошую квартиру так трудно найти, — любезно заметил Подходцев, изнемогавший от приступа деликатности и упорно не замечавший более чем легкого костюма нового гостя.
— Вам не дует из окна? — участливо спросил Громов.
— Н... ничего. Я немного посижу и пойду себе... домой.
— Ну, куда вам спешить, — радушно воскликнул Подходцев. — Только что пришли и сейчас же уходить. Посидите!
— Я к вам зашел совершенно случайно...
— Помилуйте! Мы очень польщены... Позвольте, я вам помогу надеть пиджак на руки.
И едва новоприбывший надел с помощью Подходцева пиджак, как половина самообладания (вероятно верхняя, если расчленить самообладание по частям костюма) вернулась к нему.
— А мы ведь не знакомы, — сказал он.
Встал и расшаркался.
Глава IV
ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЙ КЛИНКОВ
— Позвольте представиться: Клинков.
— Ага! А мы — Подходцев и Громов.
Гость снова опустился на кровать и тоскливо прошептал:
— Вас, вероятно, очень удивляет мой костюм.
— Ничего подобного! — горячо воскликнул мягкосердечный Громов. — Это даже красиво. Голубой цвет вам удивительно к лицу.
Клинков вдруг вскочил и с ужасом в глазах стал прислушиваться.
— Он, кажется, идет?!
— Кто, кто?
— Муж. Вы понимаете, он меня застал... Хотел, кажется, стрелять, я насилу убежал...
— Если что меня и удивляет, — заметил Подходцев с самым проницаемым видом, — так это японская ваза.
— О! Я схватил первое, что попало под руку. Я разбил бы ее об его голову, если бы он напал на меня. Я пробежал так три этажа, а он, кажется, гнался за мной... И если бы не подвернулась ваша квартира...
— Кстати! — хлопнул себя по лбу Подходцев. — У вас есть пятьдесят рублей?
— Нет... Двадцать есть. И еще мелочь.
— Мало, — призадумался Подходцев. — Не обернусь. Мне пятьдесят нужно.
— А вы продайте эту вазу, — подмигнул Клинков, очевидно совсем успокоившийся. — Ваза, кажется, не дешевая.
— Удобно ли? Ваза принадлежит любимой женщине...
— Пустяки! Ведь не буду же я возвращать им эту вазу: «Нате, мол, не ваша ли? По ошибке, вместо шляпы захватил...» Да кроме того, я у них оставил своих вещей рублей на пятьдесят.
— Может быть, сходить за ними?
— Боже вас сохрани! Вы его наведете только на след. Это животное размахивает револьвером, будто это простая лайковая перчатка...
— Однако послушайте... Вы покинули на произвол судьбы женщину, оставили ее во власти этого зверя...
— Женщину?! — воскликнул Клинков тоном превосходства. — Вы, очевидно, не знаете женщин вообще, а ее в особенности. Женщина, предоставленная сама себе, от десяти мужей отвертится безо всякого ущерба.
И закончил тоном записного профессионала:
— Нет, нашему брату куда труднее.
— А все-таки вазу лучше вернуть, — нерешительно промямлил Подходцев.
— Боже вас сохрани! Произошла страшная, но красивая в своем трагизме драма. И вдруг вы ее будете опошлять возвратом какой-то вазы. Ну до вазы ли человеку, у которого сейчас сердце разбито, который разочаровался в женщинах. Продайте ее антиквару, и конец. А пока что — вот вам мои двадцать рублей.
— Позвольте! Они вам самим понадобятся. Вы можете послать на квартиру за другим костюмом и сегодня выйти на улицу. Вы где живете?
— Ах, не спрашивайте, — простонал Клинков.
— Почему?
— Я снимал комнату у сестры того человека, который хотел в меня стрелять...
— Ну?
— И я не могу теперь к ней показаться...
— Вот глупости! Какое ей, в сущности, дело. Муж живет здесь, сестра его в другом месте... Вы просто ее жилец...
— Да «просто жилец»! Если она узнает от брата, что я ей изменил, она...
Раздался такой взрыв смеха, что даже мрачный Клинков повеселел.
— Вам смешно, а мне, ей-богу, пока некуда деваться...
В его тоне было столько добродушной беспомощности, что подходцевское сердце растаяло.
— Э, чего там, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диван. Ум хорошо, два лучше, три совсем великолепно, а так как вазой оплачивается целый будущий месяц, то... не будем омрачать наших горизонтов! Вот вам, Клинков, одеяло, подсаживайтесь к столу, вы, Громов, выньте из-за окна две новых бутылочки, а я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа!
— За что же его вешать, — сказал Клинков, закутываясь в одеяло. — Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает.
Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первым цементом, который так крепко спаял трех столь не похожих друг на друга людей.
Разные пути их вдруг причудливо скрестились, и эти три реки — одна тихая, меланхолическая (Громов), другая быстрая, прямая (Подходцев), а третья капризная, непостоянная (Клинков) — слились воедино и потекли отныне по одному руслу...
После третьего стакана было много хохота и возни (Подходцев в лицах представлял первое появление Клинкова), а после четвертого стакана Громов довольно искусно изобразил, как точильщик точит ножи, что навело Клинкова на мысль рассказать не совсем приличный анекдот.
И только ложась спать, все трое с некоторым удивлением отметили, что они как будто созданы друг для друга.
Вот так они и встретились — причудливо, неожиданно и не совсем обычно, с общепринятой точки зрения. Но такова и жизнь — причудливая, полная необычайностей и неожиданностей...
Глава V
ИЗДАТЕЛЬСКОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Большая пустынная комната, только по окраинам обставленная кое-какой мебелью, дремлет в сумерках. На одной из кроватей еле виден силуэт крепко спящего человека. То, что он крепко спит, чувствуется по его ровному дыханию и неподвижной позе.
И если бы к нему наклониться ближе, можно было бы увидеть, что во сне он улыбается. Так спать может только человек с чистой совестью.
Это Подходцев.
Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни — Клинков и Громов — должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается...
Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса — бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:
— А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!
— Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!
Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.
— Пусти! — прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.
— Проси прощенья, — прогудел голос Клинкова изнутри.
— Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.
— Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?
— Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.
— Ну, иди, черт... С тебя станется.
Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:
— Чего это он тут набросал на полу?
— Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных...
— Или счета от несчастного портного...
— Или повестки от мирового...
Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:
— Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.
— И вот!
— И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!
— Да тут их десятки!
— Сотни!
— Зачем он их разбросал тут?
— Я догадываюсь: он хочет нас поразить.
— Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.
— Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!
Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.
— Вы только сейчас вошли?
— Уже минут пять. А что?
— Вы ничего не замечаете?
— Нет. А что?
— На полу-то...
— Что ж на полу... Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-богу? Что за неряшливость?
— Да вы поглядите, что это за бумажки!! — прогремел Подходцев.
Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.
— Ой! Деньги! И на них кровь.
— Подходцев... Он умер сразу, или агония у него была мучительная?
Дата добавления: 2020-12-12; просмотров: 68; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!