Инструкция:  Отметьте численное значение каждого из событий, происшедших с Вами в течение года, предшествовавшего сегодняшнему дню.

Жизненное событие: 1. Смерть брачного партнёра                                                                                                                 100 2. Развод                                                                                                                                                        73 3. Расставание с брачным партнёром                                                                                                  65 4. Тюремное заключение                                                                                                                          63 5. Смерть близкого члена семьи                                                                                                             63 6. Большая личная травма или болезнь                                                                                               53 7. Заключение брака                                                                                                                                  50 8. Увольнение с работы                                                                                                                            47 9. Воссоединение с брачным партнёром                                                                                             45 10. Выход на пенсию                                                                                                                                 45 11. Значительные изменения в состоянии здоровья или поведении члена семьи                    44 12. Беременность                                                                                                                                        40 13. Сексуальные проблемы                                                                                                                     39 14. Появление нового члена семьи (роды, усыновление и т.д.)                                                     39 15. Большие перемены в бизнесе                                                                                                            39 16. Большие изменения финансового статуса (стал гораздо лучше или хуже чем обычно) 38 17. Смерть близкого друга                                                                                                                       37 18. Перемена сферы деятельности                                                                                                         36 19. Значительная перемена в числе конфликтов с супругом (-ой) (гораздо > или <)              35 20. Получение крупной ссуды (на покупку дома, бизнеса и т.д.)                                                 31 21. Потеря права выкупа (крупного имущества)                                                                               30 22. Большие изменения ответственности на работе (повышение/понижение и т.д.)              29 23. Сын или дочь покидает дом (брак, институт, служба в армии и т.д.)                                   29 24. Проблемы с роднёй брачного партнёра                                                                                       29 25. Выдающиеся личные достижения                                                                                                  28 26. Брачный партнёр начинает работу вне дома                                                                             26 27. Поступление в учебное заведение или окончание его                                                              26 28. Значительные перемены в жилищных условиях (новый дом, ремонт и т.д.)                      25 29. Радикальная перемена в привычках (стиль одежды, отказ от курения и т.д.)                   24 30. Проблемы с начальством                                                                                                                  23 31. Значительные изменения в графике или условиях работы                                                      20 32. Перемена места жительства (переезд)                                                                                           20 33. Перевод в другое учебное заведение                                                                                             20 34. Большие перемены в проведении свободного времени                                                            19 35. Большие перемены в религиозной активности (гораздо больше или меньше)                  19 36. Большие перемены в социальной активности (клубы, кино, гости и т.д.)                           18 37. Взятие кредита (на покупку машины, крупной бытовой техники и т.д.)                             17 38. Большие изменения сна (стал(а) спать гораздо больше или меньше)                                  16 39. Большие перемены в количестве семейных встреч (гораздо больше или меньше)         15 40. Большие перемены в питании (> или <, время, обстановка и т.д.)                                          15 41. Отпуск                                                                                                                                                13 42. Большие каникулы                                                                                                                  12 43. Небольшие нарушения закона (автомобильные штрафы и т.д.)                                        11   Теперь сложите баллы, чтобы сосчитать свою оценку 150 или менее означает относительно низкое количество перемен в жизни и низкую восприимчивость к проблемам со здоровьем, вызванным стрессом От 150 до 300 pts означает умеренный шанс проблем со здоровьем, вызванных стрессом, в ближайшие годы 300 или больше значительный риск проблем со здоровьем, вызванных стрессом, в ближайшие годы   Имелась также «подростковая» версия опросника (с аналогичными правилами подсчёта), выглядевшая примерно так:    Жизненное событие: 1. Смерть родителя                                                                                                                     100 2. Незапланированная беременность/аборт                                                                                    100 3. Вступление в брак                                                                                                                                  95 4. Развод родителей                                                                                                                                   90 5. Приобретение видимого дефекта                                                                                                       80 6. Стал отцом ребёнка                                                                                                                               70 7. Тюремное заключение родителя на срок более года                                                                  70 8. Разрыв брачных отношений между родителями                                                                          69 9. Смерть брата или сестры                                                                                                                     68 10. Изменение отношения со стороны сверстников                                                                          67 11. Незапланированная беременность сестры                                                                                  64 12. Выяснил(а) что является приёмным ребёнком                                                                            63 13. Брак родителя с приёмным родителем                                                                                          63 14. Видимый врождённый дефект                                                                                                          62 15. Серьёзная болезнь, требующая госпитализации                                                                        58 16. Не окончить класс в школе («остаться на 2 год»)                                                                       56 17. Госпитализация родителя                                                                                                                55 18. Заключение родителя в тюрьму на срок более 30 дней                                                           53 19. Разрыв отношений с девушкой или парнем                                                                                 53 20. Начало отношений                                                                                                                              51 21. Угроза отчисления из школы                                                                                                            50 22. Рождение брата или сестры                                                                                                              47 23. Потеря работы родителем                                                                                                                 46 24. Выдающееся личное достижение                                                                                                   46 25. Изменение финансового положения родителей                                                                          45 26. Поступление в желанный ВУЗ                                                                                                         43 27. Учёба в выпускном классе                                                                                                                42 28. Госпитализация брата или сестры                                                                                                 41 29. Родитель начинает реже появляться дома                                                                                   38 30. Брат или сестра покидает родительский дом                                                                              37 31. Уменьшение числа ссор между родителями                                                                                27 32. Уменьшение числа ссор с родителями                                                                                          26 33. Мать или отец устраиваются на работу                                                                                       26

           Джонни, конечно же, сразу отметил для себя сомнительность данного опросника. Даже помимо странности подсчёта, когда 299 баллов означает 50% шанс заболеть, а 300 – уже 80, если не понимать, конечно «примерно 80» как 52, скажем. Вызывала недоумение также оценка важности событий, если сравнить, например, потерю родителя или брачного партнёра. При более обстоятельном размышлении, впрочем, Джонни сообразил, что для «нормальных», среднестатистических людей,           наверное, имеет место именно такое соотношение, и только у подобных ему, жаждавших всю жизнь сидеть на попечении у своей мамочки, ситуация меняется.   

           И, тем не менее, даже с этой несовершенной шкалой измерения стресса, когда Джонни опрашивал тех, кто не ленился отвечать, ему не удалось выявить у страдающих ВСД значительно повышенный уровень вызывающих стресс событий в год перед тем как у них начались симптомы. Это, впрочем, интуитивно и на уровне общих соображений было ясно ему и раньше. Ведь в самом деле: у страдавших ВСД в анамнезе, так сказать, как правило, не было ни особо сильного, ни слишком длительного стресса (в традиционном понимании этого термина как «совокупности внешних событий, вызывающих сильные внутренние чувства»; технически это правильнее было бы назвать «стрессором»). Перед возникновением симптомов их не пытали в концлагере, да и детство своё (в котором так любят ковыряться психолухи) они провели отнюдь не запертыми в чулане, где подвергались побоям, сексуальному и прочему насилию.

           Безусловно, справедливости ради, многие отмечали тот или иной «сильный стресс» перед возникновением симптомов. Кто – то отмечал смерть родителя или другого близкого родственника. Но у кого, простите, родители живут вечно?! Наверное, только у небожителей в мифах… Другие и вовсе в качестве «сильного потрясения» называли смехотворные причины типа «рассталась с молодым человеком, очень сильно переживала по этому поводу». Но, простите, сколько партнёров меняет среднестатистическая молодая женщина, прежде чем найдёт «того самого», с которым, вероятно, потом разведётся и опять с подачи психолухов будет говорить о событии как о душевной травме?!

           Таким образом, у подавляющего большинства если какой – то значимый стресс и мог иметь место, он не выходил за рамки обычного человеческого опыта. Переживали же они это событие как сильно травмирующее не из-за его имманентной чрезвычайной трагичности, а по причине повышенной эмоциональной, аффективной и т.д. чувствительности, заложенной в их нервной системе.

           Выступавшие по мусорному ящику психотерапевты, однако, предлагали совершенно иную интерпретацию. По их утверждению, многие не умеют выразить свои душевные переживания иначе как через телесные симптомы. Но если раньше, согласно словам этих психотерапевтов, процесс, как правило, останавливался на стадии «невроза», снижая лишь качество жизни, то теперь он всё чаще выливается в реальные тяжёлые и опасные настоящие физические болезни. Слушая (с внутренним негодованием, разумеется) такие утверждения, Джонни вспоминал, как в группе Куровской недалёкие администраторы типа Тамары Покакович обвиняли его в запугивании участников статистикой неблагоприятных исходов хронического недуга, изначально диагностировавшегося как ВСД. Но почему тогда они не возмущаются такими (к тому же с тайным рекламным смыслом, по сути) проповедями «авторитетных специалистов» из телевизора?!

            Нет, безусловно, следуя правилам своей профессии, эти «светила» не только формулировали опасность, по их «осведомлённому» мнению грозившую «невротикам» вследствие бездействия, но и якобы предлагали решение. Но было ли это на самом деле выходом для большинства страдающих неведомым недугом, или скорее западнёй?! Джонни почему-то невольно сразу примерил на себя, сообразуясь с собственной ситуацией. Выступавшие в передаче возмущались тем, что, в то время как (по их собственным оценкам, сложно сказать на чём основанным кроме их богатой фантазии и алчного стремления нажиться на реальных больных, да ещё и с повышенной тревожностью) более сорока процентов пациентов, приходящих на приём к врачам общей практики, обращаются «на самом деле» «не по адресу», «в действительности» «нуждаясь» в «помощи» психотерапевта или психолога, не существует хорошо отлаженной на административном уровне процедуры, чтобы их туда отравлять.      

           Конечно, у самого Джонни имелась куча реальных, физических заболеваний, изначально обусловленных, по всей видимости, генетическим дефектом, ведущим к глобальной патологии ткани. И тем не менее, у него не было сомнений: при воплощении в жизнь программы, предлагавшейся выступавшими, он непременно «попал бы под раздачу». К тому же, он хорошо помнил, как с ним обошлись почти три года назад, и куда его в итоге хотела направить невролог «более высокого уровня», нежели его непосредственно районная. Тогда, поняв, что вместо того чтобы направить его на МРТ для выяснения причин значительных, очень странных и пугающих проблем со зрением, ему рекомендовали обратиться к психотерапевту. В итоге пришлось выкинуть деньги из собственного кармана за эту дорогостоящую процедуру, причём в гадкой, обманывавшей своих клиентов конторе (может, конечно, она не одна такая в царящей повсюду культуре тотального обмана, но всё равно как-то неприятненько; кстати, данная реально чудовищная проблема общества не занимает уважаемых психолухов/психотерапевтов – ведь для них всегда виноваты те, кого обманули!). И получилось достаточно глупо, так как он, собственно, и обращался к неврологу только ради того, чтобы ему сделали МРТ бесплатно/за казённый счёт, поскольку её «компетенция» ему на фиг не нужна, он с такой медициной благодаря своим усилиям уже и сам не хуже их разбирается, а если чего-то не знает, то у него, к счастью, для этого есть интернет! Таким образом, в конечном результате Джонни мысленно в очередной раз послал систему здравоохранения  на х**, и решил лечиться сам, пока окончательно не ослепнет, и обращаться к ним уже тогда за получением официальной инвалидности.

           Теперь же, будь реализована такая политика как предлагали эти «кандидаты в доктора» из  телевизора, он бы сразу оказался в практически безвыходной ситуации. Ему был просто жизненно необходим этот долбаный холтеровский мониторинг, дабы выяснить насколько критично у него нарушен ритм сердца. И средств делать данную диагностическую процедуру в коммерческом центре не имелось, да и потом в любом случае нужно направление в государственный медицинский центр на операцию РЧА или ещё какую там серьёзную диагностику или лечение. Также понятно, про купить аппарат самому реально речи идти не могло. А ведь ещё необходимо УЗИ сделать для выяснения того, какая структурная патология сердца за этим скрывается…

           Джонни представил себе, как с ним бы поступили согласно идеям выступавших. Та же Мушкина, основательно проинструктированная по новым правилам, заявила бы ему (возможно, конечно, направив всё же сначала на ЭКГ, где действительно будут обнаружены пресловутые экстрасистолы) про «неврозный» характер его аритмии, с которой, мол, ему нужно обращаться не к кардиологу, а к психологу. А мы, мол, Вам больше ничем помочь не можем, как заявила в своё время невролог.  И какой тогда выход? Ждать какое – то время, потом идти снова к Мушкиной или другому терапевту врать «посещал как сказали психолуха – не помогло?!» Так не поверят! Скажут «идите к другому». Он сразу вспоминал рассказы молодых тёток, которым в подобной ситуации врачи общей практики начинали угрожать чуть ли не насильственной госпитализацией по линии ПНД в соответствующее учреждение. С ним, конечно, такое не посмеют, ибо он не настолько глуп воспринимать всерьёз подобное. А может потом ещё и по всему инету соответствующие отзывы про них написать, как он тогда в своё время хотел поступить неврологом «высокого уровня» (пока не увидел множество других аналогичных возмущений со стороны других пациентов) , по сути, рекомендовавшей ему решать серьёзные проблемы со зрением психологической болтовнёй.

           Таким образом, какие же чудесные перспективы ему лично, с угрожающей жизни аритмией, могло сулить внедрение предложений этих «специалистов» по трёпу?! Сказать: «Это у Вас от нервов. Вам нужна психотерапия»? Ну а поскольку он на такое, естественно не подпишется, а возможности платно лечиться в коммерческих центрах, где тем более беспардонно разводят на деньги, у него нет, получалось, в критической ситуации для него медицинская помощь по сути оказывалась закрытой.

           Да и что ему там могли предложить, даже располагай он деньгами чтобы платить? Психотерапию? Но если брать наиболее применяемые её методы, в первую очередь когнитивно – поведенческие, то он, по сути, мог и самостоятельно этим заниматься по готовым инструкциям. Что, собственно, и пытался делать не далее как весной этого года. А толку от этих занятий?! Ведь именно в этот период у него такие значительные проблемы с ритмом сердца и развились!     

      А год назад он пытался применять пособие по «управлению стрессом». Например, он какое-то время старательно выполнял следующие упражнения, которые Э. Джекобсон считал добавляющими человеку несколько лет жизни:

 

Прогрессивная мышечная релаксация

(Упражнения выполняются сидя в кресле).

           Напрягите мышцы правой кисти и нижней части правого предплечья, сильно сжав кулак. Вы должны почувствовать напряжение в суставах пальцев и выше в нижней части предплечья. Расслабив эти группы мышц, перейдём к правому бицепсу. Напрягайте эту мышцу, давя локтем на ручку кресла. У Вас должно возникнуть ощущение напряжение бицепса, не затрагивающее мышцы нижнего предплечья и кисти. Чувствуете это напряжение?

           Завершив расслабление мышц правой руки, перейдём к мышцам левой и будем точно также последовательно их напрягать и расслаблять.

           Переходя к расслаблению мышц лица, разделим их на три группы: сначала мышцы лобной области (верхней части лица), затем мышцы центральной части лица (верхней части щёк), наконец, нижней части лица (челюстей и нижней части щёк).

           Начнём с верхней части. Напрягайте эти мышцы, поднимая брови как можно выше, напрягая тем самым лоб и ещё выше область волосяного покрова.

           Перейдём теперь к мышцам центральной части лица. Чтобы напрячь эти мышцы, прищурьте глаза очень сильно и одновременно сморщите нос. Чувствуете напряжение в верхней части щёк и вокруг глаз?

           Теперь перейдём к напряжению мышц нижней части лица. Для этого будем сжимать зубы, опуская вниз уголки губ. Вы должны ощущать напряжение по всей нижней части лица и в челюстях. Чувствуете его?

           Перейдём теперь к расслаблению мышц шеи. Для этого тяните подбородок вниз по направлению груди, в то же время не давая ему её коснуться. То есть, тем самым вы противопоставляете мышцы передней части шеи мышцам задней. Вы должны почувствовать небольшое подрагивание в этих мышцах, напрягая их. Ощущаете его?

           Перейдём теперь к мышцам груди, плеч и верхней части спины. Мы объединим сразу несколько мышц. Чтобы напрячь их, сделайте глубокий вдох, задержите дыхание и в то же время пытайтесь сдвинуть лопатки, то есть, тяните плечи назад, пытаясь сделать так, чтобы лопатки коснулись между собой. Вы должны почувствовать значительное напряжение в груди, плечах и верхней части спины. Ощущаете его?

           Теперь перейдём к мышцам живота. Чтобы напрячь мышцы в этой области, сделайте свой живот твёрдым: просто напрягите его, словно собираетесь ударить себя «под дых». Вы должны почувствовать сильное напряжение и стянутость в области живота. Ощущаете это напряжение?                           

           Расслабив мышцы в области живота, перейдём к мышцам ног и ступней. Начнём с верхней части правой ноги, т.е. правого бедра. Напрягите эти мышцы, противодействуя одной большой мышцей спереди двум небольшим сзади. Вы должны почувствовать, как мышца спереди сильно твердеет. Ощущаете это?

           Перейдём теперь к мышцам правой голени, нижней части правой ноги. Напрягайте их, тяня пальцы ноги вверх в направлении головы. Вы должны почувствовать напряжение по всей области голени. Ощущаете его?

           Теперь перейдём к мышцам правой ступни. Чтобы напрячь их, поверните ступню вовнутрь, в то же время скрючивая пальцы. Не напрягайте эти мышцы слишком сильно, а ровно настолько, чтобы почувствовать натяжение в области подъёма и в своде стопы. Ощущаете его?

           Проделайте теперь с левой ногой процедуры, описанные выше для правой.

 

           Джонни, само собой, воспринимал подобные громкие заявления весьма скептически, и, тем не менее, попробовал на себе, цепляясь за любую надежду, представлявшуюся ему основанной на разумных соображениях. И толку, разумеется, было мало. Как говорится, чего и следовало ожидать. Ведь его восприимчивость к стрессу была эндогенной, предопределённой имевшейся у него реальной патологией по всему организму!   

           Да и как вообще они могли сулить подобное?! Например, каждую зиму в канун Нового года и сразу после Джонни не мог выходить на улицу даже в ближайший магазин за продуктами, потому что от грёбаных петард и прочих всяких хлопушек которые придурки взрывали на каждом углу сердце у него уходило в пятки, он вздрагивал и пригибался, чуть не падая от сильного испуга. И как, интересно, это можно исправить, если таково устройство его нервной системы?! Он не разу не видел чёткую инструкцию по пунктам, которая могла бы реально помочь, допустим, убрать этот ужас, наводимый на него громкими звуками! 

           Джонни также сразу невольно вспоминал психопатов, внутренний мир и поведение которых в своё время серьёзно исследовал. Им, разумеется, такие страхи неведомы, включая телесные проявления. Услышав взрыв около себя, они даже не вздрагивают нисколечки! Получается, по мнению мозготрахов, подобным выступавшим в передаче, у этих бессовестных, жестоких тварей, постоянно вредивших другим, более правильные взгляды, чем у него, всю жизнь стремившегося бескорыстно помогать людям, из-за чего его многие двуногие гады использовали?! Нет, такое объяснение Джонни не мог принять никогда!

           Он не был виноват в своей болезни, и она не говорила о том, что он жил неправильно! А эти грёбаные психотерапевты и психолухи как раз только добавляют людям стресса, пропагандируя откровенно деструктивное поведение через свои книжонки и тренинги, нередко даже явно обучая ему. Джонни вспоминал, как психопатка, которую он наблюдал не один год, изучая её патологическую личность, изучала пособия культового (в том числе и в смысле организации собственной, по сути, секты) психолуха Михаила Спивака (см. также «Психолухи. Индустрия Обмана»), люто пропагандировавшего своим адептам как вредоносный патологический эгоцентризм (в стиле «думай только о себе; если ты сделал кому – то плохо и смог избежать наказания – это не твоя проблема!), так и махровую психосоматику, обвинявшую физически больных людей в их недугах.

 

Ваше сердце убивает что-то извне…

 

           После телефонного разговора с Алёной, в котором она рассказала ему про позицию своей Мамочки относительно его недуга, у Джонни на душе остался неприятный осадок, и он долго не мог успокоиться, пока не пересмотрел отдельные моменты той гадкой телепередачи (выборочно, разумеется, поскольку полностью заставить себя смотреть *такое* не мог, да и времени жалко; и в то же время не мог понять, откуда у него эта навязчивая тенденция, казалось бы, вопреки собственной воле делать себе больно, целенаправленно смотря или читая претившие ему вещи). Когда же Джонни наконец опомнился с обидой на то, как глупо и бесцельно опять потратил время, злясь на каких – то торговцев болтовнёй из телевизора и недалёкую тётку, смотревшую их, его накрыла тревога по поводу некомфортной дилеммы, возникшей перед ним в который уже раз и усугублённой потерей времени на страдание ерундой по поводу понравившейся Мамочке телепрограммы.

           Ведь было совершенно очевидно: принесённые ею ягоды не могут лежать долго, даже до завтра (тем более холодильник давно сломан, а новый купить не на что). Таким образом, необходимо сожрать *сегодня*. Джонни с детства твёрдо усвоил эту установку: пищу нельзя выбрасывать, – по крайней мере, до тех пор, пока она совсем не испортилась – это чужой труд, который надо ценить, и он полностью соглашался с этой установкой! Такая «праведная», казалось бы, позиция, однако, на практике приносила ему много страданий, когда Джонни, стараясь не допустить прихода в негодность продуктов и в то же время не успевая их вовремя съесть, устраивал себе снова и снова лютые ночные зажоры до изжоги и тошноты. Потом раскаивался, ужасаясь тому, как у него наверняка перерождается пищевод, в котором развивается метаплазия Барретта (превращение плоского эпителия в столбчатый), плавно переходящая в рак. И коль скоро она уже случилась, обратного пути нет, даже если прекратить зажоры, с чем у него также имелись значительные сложности.

           Но выбросить остатки мамочкиных ягод Джонни также не мог, а потому сидел доедал их до поздней ночи, когда его не только начало всё сильнее клонить в сон, но и стали всё больше тревожить следующие обстоятельства: Во-первых, он не выспится. Но это ещё не главная проблема, – тут ничего нового, не привыкать, как говорится. Во-вторых, – и это для него на тот момент представлялось куда важнее, ему нужно в дневник ЭКГ мониторинга записать, когда он ляжет спать. И обманывать, указывая ложные сведения глупо, поскольку может негативно сказаться на интерпретации результатов – самого же потом напугает неоправданно на самом деле сниженный «циркадный индекс».

           Тогда Джонни решил схитрить: аккуратно лечь на бок, но пока не спать. Он прекрасно помнил ужас, случавшийся с ним не раз, когда имел безрассудную неосторожность погрузиться в сон слишком скоро после еды, особенно плотного обжорства, как имел дурную привычку делать на ночь: уже неоднократно прежде прощался с жизнью, когда вдруг резко выкидывало из сна с ощущением нехватки воздуха. Ему не хотелось повторить такое и на сей раз. Однако словно какая – то злая ирония опять распорядилась иначе: как ни пытался Джонни сдерживать свой сон, лёжа на боку, его рубило всё сильнее.

           А следующее что он помнил – ужасно пугающее ощущение, с которым его выкинуло из сна, словно он забыл как дышать. Придя в себя, Джонни поймал себя на страшной мысли: а ведь мог же так и не проснуться! И сразу же возникло нехорошее предчувствие: наверняка там этот холтер зарегистрировал какую – нибудь угрожающую жизни аритмию, а иначе откуда такие ощущения?! Покрутив тревожные мысли об этом в своей голове ещё где – то пол часика, Джонни уснул, на сей раз без потрясений (если не считать с (не)завидной регулярностью каждую ночь посещавших его кошмарных снов) теперь уже до утра.

           Встав, он решил не есть ничего перед поликлиникой, надеясь так будет легче дойти без панических атак. Однако в результате такого решения ему по совокупности показателей лучше не стало. А лёгкость, к которой стремился, показалась даже зловещей: в какой – то момент, когда он уже приближался к поликлинике, у него возникло очень странное а потому сильно пугающее ощущение, словно он шагал не по асфальтовой дороге, а по воздуху, поскольку твёрдого материала под ногами почти не чувствовал, а потому идя вниз по дороге как будто спускался вниз в какую-то преисподнюю. Джонни так перепугался от этого, что даже не понял вначале того, как стали развиваться события дальше: с ужасающей мыслью о приходе финала своей жизни он зачем – то свернул на траву, и, на подкашивавшихся ногах подойдя к железной решётке забора, вцепился в неё, встав на одно колено.

           Потом, снова и снова со странным навязчивым чувством стыда мысленно возвращаясь к этому эпизоду, он даже не мог понять, *зачем* тогда так сделал – ведь это ничем не помогает, не говоря уже ни от чего не спасает, по сути. Но, тем не менее, как только Джонни уселся в этой странной позе, его сразу отпустило (то ли потому что в таком положении тела венозный возврат увеличился, то ли просто спонтанное улучшение пришло). Хотя он больше ни разу не упал по пути в поликлинику, кое – как доковыляв до неё, Джонни совершенно упал духом, словно уже предвкушая ужасные результаты диагностического исследования. Не порадовала его даже шутка (которую, несомненно, оценил бы при других, более благоприятных обстоятельствах) приветливой медсестры про «депиляцию», когда она отдирала присоску у него на груди вместе с волосами.

           Следующие несколько дней Джонни прожил в напряжённом ожидании результатов. Предчувствуя зловещее значение случившихся с ним в период мониторинга эпизодов и боясь не дожить до приёма терапевта, он даже подумал сначала о том, чтобы всё-таки принимать выписанный ему месяц назад конкор и даже выпил одну таблетку сразу как вернулся домой из поликлиники после снятия холтера. Однако потом снова стал бояться, вспомнив про «блокаду» (хотя где она там её нашла понять не мог: а-в явно не было, ножек тоже; по крайней мере, вне экстрасистол комплексы выглядели норм в V1 и прочих местах; может, ему послышалось?!) и решил пока ждать результатов. 

           Придя в назначенный день в поликлинику, Джонни испытал странную благодарность своей плохой памяти. Нет, разумеется, почти всё остальное время она его очень расстраивала. Но на этот раз… Только уже в поликлинике у Джонни в башке всплыло: «надо зайти в 119 кабинет за результатами флюорографии». Вспомни он про них по дороге и подумай о том, какими ужасными наверняка они будут, наверное, не дошёл бы живым до медучреждения!

           Когда же, еле держа заветный документ в сильно трясущихся руках, Джонни взглянул на текст описания, его изумлению не было предела: согласно заключению, там было всё нормально! Потом дальше шли результаты «второго чтения» (Джонни сначала заволновался: зачем? Значит, сомневались?! И только потом до него дошло: видимо, просто так положено, чтобы снимок читался независимо двумя специалистами): опять без отклонений! Джонни вспомнил, как пятнадцать лет назад переживал, узнав плохие результаты своей флюорографии. Как он специально, не найдя соответствующей информации в интернете, ходил на приём к участковой врачихе «для выяснения», а терапевт Бургомистрова унижала его как ипохондрика, которому нужно «работать как все люди, а не ерундой заниматься». Следующий раз он делал флюорографию пять лет назад в поликлинике №666. Тогда у него, правда, также как и сейчас «ничего не нашли», но тот раз Джонни списал это на «просто хреново посмотрели и не увидели». Теперь же, когда отрицательный результат повторился, Джонни торжествующе недоумевал: «И где, мать вашу, мои «тяжистые корни»?!»

           Его радость, однако, была омрачена предвкушением ужасных результатов холтеровского мониторинга. Стараясь держаться молодцом, Джонни ответил на вопрос терапевта: «Где они Вам говорили будет заключение?» с лёгкой доброжелательной усмешкой по поводу неорганизованности потоков документов в поликлинике: «Они мне сказали «будет во вторник у Вашего доктора», а сегодня, как понимаете, уже среда», на что Мушкина покачала головой: «Ну вот, как видите, у доктора нет». Тут же, впрочем, она кому-то позвонила, видимо, из регистратуры, и холтер Джонни принесли. Даже в своих традиционно пессимистичных прогнозах на этот врачебный приём Джонни не предвидел того, как драматически стали развиваться события дальше.

           Пристально и встревоженно наблюдая, как доктор Мушкина рассматривает заключение мониторинга ЭКГ, он не мог не заметить, как она вдруг стала меняться в лице, и, сказав ему: «Подождите меня, я сейчас вернусь…», резко вышла из кабинета… Джонни, разумеется, сразу же стало не по себе, хотя первая посетившая в те моменты его башку мысль была не столько пугающая, сколько странная. Он подумал: «Удивительно! Неужели она не боится меня оставлять одного в своём кабинете?! А вдруг я тут что возьму без спроса или испорчу в её отсутствие?!» Нет, он конечно понимал: «сейчас камеры везде», и всё равно складывалось ощущение: Мушкина нарушает какие – то инструкции. Но почему? Что толкает её на это?!

           Ответ был совершенно очевиден для него: в заключении указывалось на какое-то угрожающее жизни состояние! Возможно, она пошла с кем – то выяснять перспективы поместить пациента экстренно в больницу. Однако такая версия не показалась Джонни убедительной: наверняка она решала прежде такие вопросы не раз, и для их уточнения не нужно куда – то ходить. И тогда у Джонни возникла другая, как выяснилось позже, более правильная версия. Тем более у неё в тот момент в руках было заключение его холтера, с которым она и помчалась куда – то. Джонни догадался: не будучи уверенной, как лучше поступить в серьёзной ситуации, она решила сходить посоветоваться с кем – то, кто знает вопрос лучше; скорее всего, с местным кардиологом, по счастливой случайности принимавшим в те же часы.

           Поняв, какая опасность нависла на его жизнью, Джонни оказался охваченным таким ощущением невыносимого страха, которое можно характеризовать как «я сейчас обосрусь или умру, а скорее сначала первое, затем второе!» Но тут же, к собственному удивлению, немного успокоил себя, применив приём, заимствованный им… у психолухов. Он рассудил так: если со времени этого исследования, сколь мрачными бы ни были его результаты, я прожил уже пять дней, то почему со мной непременно должно что-то случиться в ближайшие пять минут, пока я тут сижу и жду врачиху?!

           Джонни также не мог не отметить для себя, как его восприятие сложившейся ситуации контрастировало со взглядами многих «нормальных» людей. Многие обыватели, наверное, наблюдая, как Мушкина помчалась сразу к кардиологу, подумали бы о ней негативно, считая некомпетентным врачом, не способным разобраться самостоятельно. И Джонни прекрасно понимал, *почему*: будь у них действительно реальные систематические знания об окружающем мире, какие приобретаются, например, при серьёзном изучении естественных наук и медицины (а не тот шлак, коим забиты головы современных менеджеров и даже значительной части «профессиональных» (в противоположность «диванным») психолухов и называемый при этом по какому – то недоразумению «высшим образованием»), то они бы прониклись пониманием того, как это сложно, и, наверное, относились терпимее, когда человек чего – то не знает, а потому в сложной ситуации решает проконсультироваться с коллегой, который на этом специализируется. Для Джонни наоборот, такой поступок возвышал терапевта Мушкину в его глазах…

           Вернувшись, врачиха повернулась к Джонни и начала рассказывать принятым в таких ситуациях официальным и в то же время грустно – сочувственном тоном о выявленных в ходе исследования проблемах. Её речь чем – то напоминала ответ школьницы, торопившейся изложить выученный материал урока, пока она его не забыла. Джонни был настолько встревожен, что ощущал себя неспособным переваривать услышанную информацию, даже если она непосредственно касалась перспектив его жизни и смерти. Он, впрочем, понимал, что воспринимать сообщаемые сведения на слух ему не критично, поскольку результаты можно узнать из заключения холтеровского мониторинга, которые Мушкина держала в своих руках. И даже если он чего – то там не поймёт, спрашивать у терапевта разъяснения глупо – лучше посмотреть в интернете, к которому Джонни испытывал доверия в плане медицинских сведений гораздо больше, нежели к докторам. К тому же, главное – а именно дальнейший план действий – ему сообщили: «Он <как сразу понял Джонни, Мушкина, очевидно, имела в виду местного кардиолога поликлиники №1332 > сказал сам будет Вами заниматься», после чего предложила к нему записать. При других обстоятельствах Джонни, наверное, порадовался бы такой лёгкой записи к кардиологу, учитывая как сложно вообще попасть к врачам – специалистам, однако в данной ситуации, получалось, это непосредственно указывало на то, насколько серьёзной и опасной была его ситуация.

           Джонни встревоженным тоном поинтересовался: «А когда? Какие варианты? Когда ближайшее время?..» Ему сразу же стало страшно: а вдруг там запись на не скоро, доктор окажется в отпуске или на больничном, и как тогда дожить с такими проблемами?! Но, к немалому удивлению, Мушкина сказала: «Можно на завтра, послезавтра…» Нет необходимости говорить, какой вариант выбрал Джонни, не раздумывая. Конечно, тут же он засмущался о том, как будет выглядеть в глазах не только терапевта, но главное – ещё и кардиолога, придя на первый приём не просто в то время, когда *адекватные* люди его возраста должны находиться на работе, так ещё и в свой день рождения! Однако в любом случае здесь было, как любила выражаться доктор Мушкина, без вариантов – Джонни бы просто не выдержал более длительное  ожидание, зная о возможности пойти раньше, которой не воспользовался. Не найдя ничего умнее  спросить и словно пытаясь этим дурацким вопросом дополнительно обосновать столь странный выбор даты визита к специалисту, Джонни робко поинтересовался: «Скажите, а я вообще доживу до завтра с такой проблемой как там?..»

           Конечно, будь в тот момент он хоть как – то в состоянии рассуждать сколько – нибудь логично, Джонни бы сообразил, насколько не просто «невротичен», но ещё абсурден его вопрос даже с точки зрения вероятности, поскольку шансы умереть в 1 предстоящий день у него не выше, чем в предыдущие пять дней, пока ещё не знал результаты, как говорится, при прочих равных. Если, конечно, сам своими жуткими страхами не нагонит фатальный исход! И глупо себя в этом обманывать: он был готов признаться как минимум самому себе, что мог такое «уметь» и даже «практиковать»!

           Вопрос, наверное, в сложившейся ситуации разозлил Мушкину не столько глупой невротичностью самой своей постановки, сколько тем, что Джонни требовал от неё (как когда – то от медсестры, делавшей ЭКГ) обещания позитивной определённости в том, чего ему нельзя было пообещать, не являясь официальным представителем высшей силы, знающим наперёд судьбы людей. Тем не менее, врачиха знала, что ответить в такой ситуации, прибегнув к часто используемой в подобных ситуациях профессиональной успокоительной лжи: «Да, конечно, о чём речь, не переживайте, так, пожалуйста, *он* сказал ничего страшного не случится». Джонни не мог не отметить для себя, как доктор Мушкина попыталась перевести стрелки «высшей силы» на кардиолога.

           Спустившись в вестибюль поликлиники, Джонни уселся и стал рассматривать заключение холтера, которое с трудом держал в плохо слушавшихся от сильной дрожи руках. Когда его глаза остановились на ключевом моменте заключения, касавшемся эпизода, когда его выкинуло из сна. Джонни чуть не умер теперь, осознав, как близок был к этому тогда. Самым страшным в описании ЭКГ мониторинга оказывались даже не более десяти тысяч желудочковых экстрасистол, а тот момент, когда устрашающее пробуждение с пароксизмальной тахикардией могло уже никогда не наступить. И была она, оказывается, не суправентрикулярной (Джонни вспомнил, как с непривычной неуклюжестью это слово пыталась произнести терапевт, наверное, пытаясь успокоить…) – это слово было замазано врачихой функциональной диагностики, расшифровывавшей холтер, после чего исправлено на «вероятно, желудочковая». Джонни долго сидел словно пришибленный. Ему было сложно поверить, но факт оставался фактом: когда его выбросило из сна, у него имел место эпизод опасной аритмии, и он вполне мог попросту не проснуться!..

           Случившегося, однако, уже не изменить, а ему предстояло дальше наладить свою жизнь так, чтобы она в ближайшее время не закончилась. Важно пытаться как – то лечиться. Но для этого нужно завтра снова прийти в поликлинику на приём кардиолога, а сначала сегодня дойти домой и не сдохнуть. Эти задачи казались Джонни неразрешимыми, учитывая состояние его сердца. Сейчас он пойдёт домой, его по дороге накроет, и он сдохнет если не от аритмии, то от страха, и, как назло, эти явления могут быть между собой причинно связаны, причём в таком направлении, которое он отрицал, полемизируя с психолухами. Получается, сейчас, идя домой в состоянии постоянного испуга, в котором он пребывал, он может внезапно умереть от аритмии, развившейся по психосоматическому механизму, доказав тем самым правоту своих оппонентов. И тогда у него никогда уже не будет возможности доказать свою точку зрения! Обидно очень, однако. Мрачно размышляя над этим, Джонни никак не мог решиться встать и пойти домой, опасаясь не добраться больше туда живым. Наконец, он кое – как урезонил себя собраться, рассудив так: вероятность упасть и умереть по пути домой небольшая, поскольку даже с таким сердцем он уже не раз ходил по этому маршруту и пока жив. А дома примет, наконец, часть таблетки конкора, а завтра целую, и это, по идее, должно уменьшить вероятность приступа желудочковой тахикардии, как он как – то прочитал в интернете.

           Когда Джонни вышел из поликлиники, его ждал ещё один сюрприз, с одной стороны, казалось бы, успокаивающий, но с другой, напротив, настораживающий. Он вдруг почувствовал, как ощущение нереальности усилилось, но в то же время словно частично защищало его от страха. Джонни передвигал ноги, словно тупой механический робот, не понимающий куда и зачем идёт, но теперь, как ни странно, уже не был так напуган. Его словно утешала теперь мысль о том, что с таким ощущением нереальности он всё равно уже в значительной мере не живой, а потому потеряет в смерти не так много, как «полноценный человек». Джонни не понимал, как столь абсурдная идея могла его успокаивать, но это было именно так!

           В таком режиме странным образом усиленного дурмана нереальности, словно зомби, он как-то дожил (или скорее, до-существовал как биологический индивид) до своего визита в поликлинику на следующий день. Вопреки своему обычаю опаздывать или приходить впритык перед назначенным временем (увеличивая себе и без того немалое нервное напряжение, дополнительные опасения за больное сердце когда приходилось прибавлять шагу и т.д.), на сей раз к собственному удивлению он пришёл минут за сорок до приёма. Даже сидевшие у кабинета кардиолога бабки удивились: «Мужчина, зачем Вы так рано?! Ведь всё равно же они принимают теперь строго по графику…» Внутри себя Джонни, конечно, сразу же вскипел: «А вас сильно е**т, когда я прихожу?! Речь же не идёт о том, чтобы меня вперёд пропустить!» Вслух, однако, он начал бормотать в своё оправдание как с больным сердцем не хочет ходить впритык, поскольку ему может стать нехорошо, а нужно быстро идти, чтобы успеть и т.д. и т.п.» После такого объяснения бабки как – то странно посмотрели на него как на человека, у которого проблемы не столько в сердце, сколько в голове. Джонни, впрочем, уже не хотел на бабок злиться, списав такое восприятие ими его персоны на их общее невежество и недалёкость. Только подумал мрачно: хорошо бы только кардиолог не начал так меня воспринимать! Почему – то у него возникло ощущение, именно так рано или поздно и случится… Если, конечно, он, Джонни, раньше от своих проблем с сердцем не помрёт…  

           Рассудив таким образом, Джонни уселся удобнее, чтобы почитать принесённые им с собой распечатанные из интернета листочки про болезни сердца, однако практически тут же оказался вынужденным изменить свои планы. Во – первых, даже несмотря на какую – то странную приглушённость тревоги ощущением усиленной дереализации, накрывшей его со вчерашнего дня, она была слишком значительной, чтобы иметь возможность хоть как – то сосредоточиться и усваивать информацию. Во – вторых, болтовня бабок, которых он не знал как заставить замолчать, дополнительно мешала ему сконцентрироваться на чтении. Наконец, в – третьих, в разговоре этих женщин могла прозвучать полезная информация – ведь они как раз обсуждали кардиолога, к которому Джонни пришёл на приём.

           Поэтому, делая вид что читает, Джонни приготовился сосредоточенно слушать сплетни. Вначале у него сложилось о докторе Иване Андреевиче Меньшове, визит к которому ему сейчас предстоял, мягко говоря, не очень благоприятное впечатление. В своё время, как только началась сильная аритмия, Джонни решил навести справки о кардиологе поликлиники №1332. Для этого он первым делом (да, собственно, и последним, поскольку в отсутствие родных и друзей больше узнать ему было негде) решил поглядеть отзывы в интернете. Сразу же ему попалась на глаза разозлённая тирада парня с врождённым пороком сердца, ходившего на приём к Меньшову за справкой для освобождения от службы в армии. Кардиолог, однако, изучив материалы истории болезни, заявил: «Ты просто не хочешь служить!» После чего написал свой вердикт в стиле «Здоров. Годен».

           При знакомстве с этим материалом Джонни не мог не подумать, разумеется, о том, как бесил его такой типаж (и не мог не испытать нехорошее предчувствие, как неприязнь может оказаться взаимной). А у него, у Джонни, по представлениям таких докторов наверняка врожденного порока сердца не было (аномалия ткани, ведшая к плохим клапанам, разумеется, не в счёт, а если попытаться им объяснять, как это работает – скажут, иди к психиатру), а имелась лишь дурь в голове, да и то, так сказать, благоприобретённая!

           Другим важным моментом, насторожившим Джонни, являлось то, что напротив фамилии кардиолога в расписании врачей на сайте поликлиники значилось «больничный». Джонни опасался быть направленным по этой причине в какую – нибудь дальнюю поликлинику, куда ему будет трудно добраться в таком состоянии, как он находился (да к тому же ещё ожидал дальнейшего ухудшения по мере того как вследствие экстрасистолии у него будет развиваться кардиомиопатия и сердечная недостаточность). Впрочем, как ни странно, Джонни видел и оборотную положительную сторону сложившейся ситуации: возможность получить бесплатно альтернативную консультацию. И даже если тот кардиолог окажется не очень и вместо настоящего лечения попытается отправить его к пт, у Джонни останется ещё в запасе доктор из своей поликлиники, который может оказаться более «сердечным» не только в плане своей специализации.

           А тем временем, пока Джонни это вспоминал, ему из разговора пенсионерок в очереди открывались новые факты из жизни Ивана Андреевича Меньшова. Как оказалось, этот доктор сам недавно тяжело болел, перенеся инсульт, а потому теперь даже не мог писать от руки, а только «печатал на компутере», как выразилась одна из бабок. Это известие вызвало у Джонни противоречивые ощущения. С одной стороны, было «как – то стрёмно» доверять лечение своего угрожающего жизни заболевания человеку, у которого, вероятно, «голова не соображает, как надо» вследствие перенесённого эпизода острого нарушения мозгового кровообращения. Но с другой… Джонни не хотелось соглашаться с этим стереотипом, как ему казалось, сильно, и, возможно, несправедливо обижавшим человека, настолько преданного своей деятельности. А главное, к тому же, и сам Джонни страдал от хронического нарушения мозгового кровообращения, мешавшего работе его памяти и прочих когнитивных функций, но в то же время не хотел считать себя умственным дегенератом, хотя объективно, наверное, таковым уже давно являлся…  

            Имелась у Джонни и своя, особая, странная нейропсихологическая теория, согласно которой люди, у которых мозг недостаточно снабжался кровью, были (в среднем, разумеется, и «при прочих равных») более добрыми, нежели нормальные, здоровые «среднестатистические обыватели». Например, если для кого – то «очень добрая бабушка» представлялась таковой по своему характеру, душевному складу, то для Джонни это могло означать просто одно из следствий нарушения церебральной циркуляции. Он даже придумал этому некое эволюционное объяснение, согласно которому бабушке это выгодно на неосознанном уровне, поскольку помогает эмоционально привязать к себе родственников и тем самым оттянуть тот момент, когда они её сдадут в дом престарелых и тому подобное… (хотя в историческом прошлом человечества, по крайней мере, некоторые народы, наверное, таких попросту умерщвляли; ещё Геродот в V в. до н.э. писал про обычаи убиения престарелых родственников у племён саков и массагетов).

           Применительно к самому себе, однако, Джонни не вполне подтверждал собственную теорию: в чём-то болезнь его смягчала, но в чём-то наоборот, озлобляла, ожесточала. Он вспоминал, как это проявлялось у него ещё начиная с детства. С одной стороны, когда он видел какие-нибудь трогательные картинки тяжело больных детей или стариков, Джонни не мог контролировать свои эмоции, и ему очень хотелось заплакать. Но с другой, на практике он иногда будто вымещал в зверских поступках свои фрустрации на тех, кто был значительно младше, а потому гораздо слабее. Джонни также находил показательным, как такие эпизоды в основном случались у него в периоды относительного обострения болезни и провоцировались, например,  обидой в связи с поражением футбольной команды, за которую он играл. Так, в возрасте почти десяти лет, когда уже заболевал аппендицитом (Джонни считал важным, как тогда у него в тот период, по-видимому, по мере развития воспаления червеобразного отростка, начали появляться эпизоды дереализации, ставшей затем примерно на полтора месяца непрерывной и завершившейся по большей части (на время, разумеется) через несколько дней после успешной операции), Джонни со всей силы пнул мячиком в живот дошкольнику, от чего тот упал, заплакал и ещё долго потом лежал и корчился. Ещё более мрачная версия подобной истории разыгралась четыре года спустя, в период, когда Джонни уже окончательно погрузился в дереализацию (с тех пор неотступно сопровождавшую его до конца дней), когда Джонни уже оклемался после постоянного лежания дома и умирания настолько, чтобы играть в футбол. Неожиданно потеряв контроль над собой, Джонни толкнул вратаря своей команды (разумеется, на несколько лет младше себя – старше или даже ровесника бы не посмел, предвидя последствия для себя), пропустившего мяч, на металлическую сетку, в результате чего тот получил довольно болезненное ранение плеча. Даже давние знакомые по двору не ожидали такой выходки, констатируя, как Джонни «озверел» в тот момент. Потом, разумеется, эти две истории, и особенно вторая как потенциально более опасная, долго мучили Джонни навязчивыми флэшбеками, сопровождающимися невыносимым чувством стыда и ужасными мыслями («А если бы парень остался без глаза, меня бы тогда его родственники убили или ослепили самого…» и т.д.).

           Сидя перед кабинетом кардиолога Меньшова, Джонни, разумеется, был совершенно не рад, когда в голове в который раз уже всплыли эти отвратительные воспоминания, и опасался, как бы от снова спровоцированных ими переживаний у него не остановилось сердце. Желая отвлечься от навязчивых, гнетущих реминисценций, он решил «принудительно» сменить тему своих размышлений, задумавшись над таким вопросом: «Допустим, этот кардиолог был не очень как врач и человек, судя по его обхождению с больным от рождения парнем, естественно, не желавшим служить в армии. Но каким же тогда я хотел бы видеть «хорошего» доктора»?

           И стоило Джонни задуматься над этим, как память нарисовала ему ещё одну мрачную картинку. Он вспомнил, как однажды в интернете скачал полный текст книжки, озаглавленной «Последний танец» и посвящённой теме смерти и умирания (тогда Джонни сначала убрал её куда-то подальше, боясь даже заглядывать в неё, о чём потом очень пожалел, но снова найти так уже никогда и не смог). Там приводился рассказ одного доктора, излагавшего историю из своей практики, которая произвела на Джонни неизгладимое впечатление:

           «Как-то в прошлом году в реанимацию нашей больницы привезли мальчика, внезапно потерявшего сознание на улице. Хотя он не подавал никаких признаков жизни, по меньшей мере шесть врачей стали предпринимать отчаянные попытки его оживить. В холле за дверью реанимационной палаты я наткнулся на пару потрясённых родителей, которые стояли совершенно одни. Никто из врачей не хотел покидать сцену трагедии, чтобы расспросить родителей, не говоря уже про то, чтобы попытаться их утешить. Я также не имел желания: мальчик был мёртв по неустановленной причине (даже проведённое впоследствии вскрытие не выявило никаких патологий, которые могли бы явиться причиной внезапной смерти). Но я заставил себя сесть в соседней комнате и слушать, как родители говорили о своих надеждах и устремлениях своего сына. Я привык говорить с родителями, чьи дети умерли от синдрома внезапной смерти младенцев, но здесь ситуация была иная, и для меня оказалось слишком. Я ушёл в свой кабинет и там зарыдал. Впоследствии я думал о том, что нужно было дать возможность интернам и коллегам увидеть мои слёзы и понять: профессионализм не должен препятствовать выражению человеческих чувств».

           Вспомнив этот печальный, так сильно напугавший его когда – то неожиданным осознанием чрезвычайной хрупкости человеческой жизни фрагмент, Джонни вдруг осознал, какой доктор ему нужен: тот, кто будет плакать о его смерти. Пусть не сейчас, когда его, Джонни, организм давно уже отжил своё, пусть и преждевременно (просто сильно цеплялся за жизнь, т.к. не успел реализовать свои планы, а главное, боялся, не хотел умирать), а когда был ещё молодым. Реальные врачи, которых он посещал, однако, зачастую оказывались совсем другими (Джонни в очередной раз с омерзением вспомнил невролога, пытавшуюся отправить его со странными зрительными проблемами к психотерапевту).

           А тем временем подошла очередь. Только зайдя в кабинет, Джонни принялся жалобно рассказывать доктору Меньшову про свою «ужасную аритмию», тыкая в качестве подкрепления своих аргументов в заключения ЭКГ мониторинга. Выслушав пациента, кардиолог сказал: «Вы знаете, ещё вчера, когда Ваш доктор ко мне заходила, я посмотрел Ваш «холтер», и у меня сложилось впечатление, что у Вас такая проблема не потому, что сердце само по себе прямо совсем больное, а как будто его что-то убивает извне». Поэтому… При этих словах Джонни весь сжался, ожидая услышать такое, к чему даже в страшных снах не готовился, а именно «сердце страдает от нервов – идите к психотерапевту». Такого бы он, наверное, в сложившихся обстоятельствах точно не пережил. А тем временем доктор Меньшов продолжил: «… поэтому прямо сейчас я Вас направлю к эндокринологу, чтобы проверить работу щитовидной железы. Скажите, пожалуйста, у Вас раньше с ней проблем не выявляли?..»  

           Услышав сказанное, Джонни почему-то вначале даже как будто внутренне просиял: его впечатления от докторе стали меняться в лучшую сторону. Во-первых, его не отправили к психотерапевту… По крайней мере, сразу. А во-вторых, получается, тогда, в июне, вызывая себе скорую помощь, он думал в реальном направлении, и щитовидная железа действительно может давать подобное, коль скоро этот врач с тридцатипятилетним стажем, продолжительное время заведовавший кардиологическим отделением одной из московских больниц считал так. (Джонни всё-таки не напрасно сидел с теми бабками. Как выяснилось, одна из них ездила с другого конца города и платила деньги (!), пусть всего семьсот рублей – цену приёма, назначенную поликлиникой – лишь бы попасть на приём к Меньшову, который, как считала эта женщина, когда – то буквально спас её жизнь, будучи лечащим врачом в больнице, где она лежала с врождённым пороком сердца. И, судя по тому, что она дожила до своих теперь 60+, тоже говорило в пользу его как хорошего специалиста…) И в то же время Джонни счёл нужным предотвратить развитие поиска проблем своего сердца в неправильном направлении, доброжелательно и в то же время снисходительно (будто желая дать понять: попытка хорошая, но… не угадали) сказал, что хотя у него давно уже в щитовидке 4 узла, гормоны вроде как последний раз были в норме».

           Но Иван Андреевич, судя по всему, видимо, не хотел так легко расставаться со своей версией. Складывалось впечатление, она только укрепилась у него когда он услышал про узлы и всё такое. Кардиолог сказал: «Давайте, я тогда прямо сейчас Вас направлю к эндокринологу, и вы с ней это выясните, хорошо?» С этими словами доктор Меньшов взял Джонни буквально под руку и повёл в соседний кабинет, где как раз принимала своих пациентов специалист по железам внутренней секреции. Заглянув в её кабинет и убедившись, что у неё в тот момент никого не было на приёме, Иван Андреевич пригласил Джонни зайти.

           Доктор Меньшов сначала в нескольких словах рассказал эндокринологу о проблеме своего пациента с аритмией, упомянул о возможной причинной связи с проблемами щитовидной железы, после чего словно в подтверждение своих слов предложил ей взглянуть Джонни в глаза. Такая наблюдательность не могла не произвести на самого Джонни очень приятное впечатление: как минимум, ему не плевать на своих пациентов, коль скоро он обращает внимание на выпученные глаза у некоторых из них. И в то же время, теперь, с высоты не столько своих знаний, сколько горького опыта (и это необходимо было признать, положа руку на своё больное сердце – какой смысл себя обманывать?!), Джонни смотрел немного снисходительно на пристальный интерес доктора Меньшова к его щитовидной железе. Ведь и сам Джонни когда – то считал её виноватой, в панике вызывая скорую. Однако экзофтальм врачи отмечали у него ещё в юности, и это была явно не болезнь Грейвса или подобное. Теперь же у Джонни имелась своя версия того, почему у него были всё время выпучены глаза, присутствовало запаздывание верхнего века и всё такое. Подобно тому как при офтальмопатии Грейвса избыток гормона щитовидной железы ведёт к избыточной симпатической вегетативной стимуляции, воздействующей на гладкую мышцу Мюллера, в результате чего глаза так торчат, то у него наблюдается сходное явление, но по иной причине.

           Джонни считал это чем-то вроде синдрома (Пурфюр дю) Пти, проявляющегося сочетанием экзофтальма («выпученного глаза»), мидриаза (расширенного зрачка), ретракцией век/расширением глазной щели, а также нарушением потоотделения. Это явление представляло собой таким образом в известном смысле противоположность синдрому (Бернара –) Горнера, имея сходную этиологию. Причиной, как понимал Джонни, может являться поражение шейного симпатического ствола… Осталось только понять, чем.

           Эта версия оказывалась для него с одной стороны в некотором роде успокоительной, поскольку объясняла расширение зрачка, которое также может в принципе быть связано с неправильным расположением или аневризмой (особенно в сочетании с двоением в глазах) задней мозговой артерии, задней соединительной и т.д.

           Впрочем, синдром Пти также мог иметь свои очень злые причины. Например, расслоение внутренней сонной артерии, также приводящее к параличу глазодвигательного нерва. Или рак щитовидной железы, пищевода… Джонни даже сложно было себе пытаться представить сколько-нибудь полный список возможных вариантов.

           Впрочем,  высказать свои «умные» соображения на сей счёт в разговоре с эндокринологом и кардиологом Джонни, разумеется, не решался, а потому оказался лишь вынужден пассивно слушать дальнейший разговор про него врачей. Иван Андреевич, наконец, резюмировал причину своего визита вместе с Джонни к эндокринологу так:

1. Как он уже отмечал в своей индивидуальной беседе с пациентом, поражение сердца в данном случае вызвано внешними по отношению к собственно этому органу факторами, которые он предположительно связывает с гиперактивностью щитовидной железы;         

2. В качестве средства против аритмии возможно назначение пациенту препарата «кордарон», который (будучи йодсодержащим веществом и т.д.) нередко имеет побочные эффекты на щитовидку.

           Когда Джонни услышал последнюю фразу, ему стало совершенно не по себе. Он сразу же вспомнил про жуткие побочки амиодарона. С другой стороны, правда, как утверждалось в тех материалах из инета, что Джонни слушал, когда жутко заморочился насчёт щитовидной железы и вызывал скорую, данный препарат снижал внезапную смертность от желудочковых аритмий аж на целых 25%. Разумеется, одна только мысль о том чтобы вот так раз – и всё, приводила его в жуткий страх и трепет. Но в то же время, когда он представлял, как у него ну ладно там щитовидка отвалится (хотя и без неё жить не очень всё время на левотироксине каком-нибудь, да и операцию по её удалению в случае гиперфункции он не перенесёт в случае чего), но пойдёт лёгочный фиброз, всё сильнее ограничивающий дыхание, пока окончательно не удушит… Кроме того, потенциально смертоносный препарат был очень долгоиграющим, а потому он в случае чего (как ему представлялось) раньше «сыграет в ящик», прежде чем выведет эту дрянь из организма.  Джонни почему-то сразу вспомнились слова одной участницы группы сумасшедших вк, где он также состоял: «доктор, а можно я просто сразу умру уже, а?» Но вот загвоздка: у депрессивной девушки, написавшей так, не было такого ужасного страха помереть, как у него – напротив, она страстно желала, чтобы ей скорее помогли уйти из жизни или хотя бы не препятствовали её собственным попыткам помещением в закрытую палату, где покончить с собой оказывалось технически сложно. 

           После звонка кардиолога в регистратуру Джонни каким-то прямо-таки волшебным образом дали талон к эндокринологу на тот же день, да ещё так, что ему не пришлось даже ждать. Джонни не верил своим больным глазам: неужели эта система способна так работать? – недоумевал он.

           У эндокринолога на приёме Джонни попытался сагитировать её не делать глупостей и не направлять сдавать второй раз за это лето анализ на гормоны. Точнее, третий, но он не мог, понятное дело, рассказать про посещение им платной клиники. Джонни решил пойти с последнего козыря и рассказал по свою теорию относительно повышенной симпатической вегетативной активности не связанного с щитовидной железой генеза, из-за которой, по его словам, у него были так выпучены глаза, а не от гипертиреоза. Выслушав эту версию, эндокринолог была в таком шоке от «познаний» пациента, что сама выкатила глаза, словно у неё самой была болезнь Грейвса или подобное. С видом понимающего человека она покивала головой, но… Складывалось впечатление, довлевшая над её решением власть доктора Меньшова была слишком велика, чтобы ослушаться, а потому эндокринолог начала выкручиваться, заявляя: «на УЗИ я всё равно смогу Вас направить лишь через несколько дней, раньше записи нет, анализ от терапевта я Ваш найти не могу, тем более хочу ещё направить на антитела…» И словно в подтверждение своей доброй воли выразила готовность принять Джонни уже на следующий день после ультразвукового исследования. Джонни нехотя согласился с такой программой действий, поскольку деваться было некуда. После окончания приёма Джонни снова заглянул к Меньшову, как тот его просил, мол, расскажете потом каков результат визита к эндокринологу. Джонни был просто в шоке от такой предупредительности, разумеется. Но, с другой стороны, он также ощущал ужас. Ведь идя в тот день в поликлинику, он надеялся быть немедленно направленным в больницу, словно там находилась какая – то магическая зона безопасности, в которой с ним ничего не случиться. Теперь же, получалось, направление туда откладывалось как минимум ещё на несколько дней. И об этом с несвойственной ему решимостью он настроился поговорить с Меньшовым, зайдя к нему.

           Иван Андреевич сказал так: «Если у Вас эндокринолог обнаружит проблемы с щитовидкой – будете лечиться у неё. Ну а если ничего не найдёт – значит, вернётесь ко мне, и тогда это уже будет моя забота, как Вас дальше обследовать…» Понимая отсутствие у него контроля над ситуацией и соответственно иных вариантов, Джонни обречённо вышел из кабинета. Стоило, однако, ему закрыть дверь «с той стороны» и даже уже начать спускаться по лестнице, как он вдруг спохватился. С совершенно несвойственной ему наглостью или как минимум решимостью Джонни ворвался снова в кабинет кардиолога и поинтересовался недовольным тоном: «Иван Андреевич, а почему Вы меня даже на УЗИ не направили?! А вдруг у меня там, скажем… проблемы, с митральным клапаном?!..» К удивлению Джонни, Иван Андреевич на него не обозлился за такой вопрос, а вежливо ответил: «Я вполне допускаю, у Вас может там быть какой-нибудь обычный пролапс митрального клапана, но спешки в этом плане никакой нет, и я Вам обещаю, что после эндокринолога смогу направить на любые обследования, какие только можно получить в рамках данной бесплатной (он словно делал особое ударение на этом слове) поликлиники…»

           Успокоенный таким неожиданно добрым и благожелательным вниманием доктора Джонни уже собирался уходить, но вдруг снова разволновался, вспомнив про свою желудочковую тахикардию. Понимая абсурдную глупость своего вопроса и в каком свете он себя выставлял, задавая его, Джонни тем не менее спросил: а я доживу вообще, пока все эти обследования пройду, куда меня эндокринолога направила?!

           В ответ Иван Андреевич как-то странно оживился, положил руку на своё сердце и сказал: «Я вот Вам прямо на Библии клянусь, что Вы не умрёте от этой своей аритмии!..» Джонни, разумеется, был сильно шокирован подобным святотатством, заключавшемся даже не только и не столько в противоречии с призывом из Нагорной проповеди «А Я говорю вам: не клянись вовсе…», сколько в том, как доктор Меньшов походя обещал ему то, в чём на самом деле никак не мог быть абсолютно уверен. Но спорить в такой ситуации представлялось глупым и бесполезным, а потому Джонни просто попрощался и вышел из кабинета.

           По дороге домой он вынужден был признать: как ни странно, такое необоснованно самонадеянное заверение доктора немного его успокоило. Более того, несмотря на содержавшуюся в нём лживость, он счёл его выражением подлинного профессионализма своего кардиолога. Нет, разумеется, Джонни не верил ни на секунду в такую версию, мол, возможно это всего лишь пароксизмальная суправентрикулярная тахикардия, а не желудочковая  вовсе. Но он рассудил так: если действительно у него тогда имела место угрожающая жизни аритмия, и ему сейчас об этом сказать, то лишь одна вызванная этим эмоциональная реакция, спровоцированная ей вегетативная активация и т.д. могут оказаться для него внезапно фатальными. Джонни вспомнился диалог из фильма «Несколько хороших парней»:        

– Я хочу знать правду!             

– Ты не сможешь осилишь правду!

           Конечно, Джонни было очень обидненько сознавать, как он в соответствии с не знавшим исключений правилом своей жизни снова оказался слишком слаб, а потому доктор заботливо оберегал его от столь позорной, особенно для него с исповедуемыми им взглядами, «психосоматической» внезапной смерти. Но с другой стороны, как это ни парадоксально, ему было приятно: получается, доктору Меньшову не плевать, останется он, Джонни, жив, или нет.

           Вдохновлённый такими идеями, Джонни, как ни странно, даже без особых приключений сходил на следующий день сдал анализ (правда, на голодный желудок), словно оптимистично – лживое заключение доктора каким – то волшебным образом защищало его.

           Однако поход через несколько дней ближе к вечеру на УЗИ щитовидной железы дался ему куда сложнее. Потом, анализируя случившееся, он с циничной самоиронией вспоминал, как психолухи иногда призывают проанализировать мысли, которые могли привести к панической атаке. Но Джонни по пути в поликлинику вроде как ничего такого особенного и не думал. Нет, разумеется, он всю дорогу представлял себе, как у него в довесок к проблемам с ритмом сердца могут неожиданно обнаружить анапластический рак щитовидной железы, который неотвратимо удушит его в считанные месяцы независимо от прочих проблем со здоровьем, однако такие рассуждения в сложившейся ситуации являлись для него вполне логичным и характерными.

           Джонни также не мог не вспомнить свои перипетии пятилетней давности. Тогда, после того как на УЗИ Людмила Васильевна случайно нашла у него аж четыре узла щитовидной железы, он гордо помахал листочком с этим заключением перед носом своего терапевта в поликлинике № 666, надеясь выклянчить у неё направление на анализ гормонов щитовидной железы. (В тот период, конечно, у него была принципиальная возможность самому ставить нужные ему галочки в бланках, однако в данной ситуации не хотел этим злоупотреблять, считая себя имеющим законное право получить желаемое диагностическое исследование). Реакция врачихи, впрочем, показалась ему тогда совершенно неадекватной, когда вместо того чтобы всего лишь сделать отметки в бланке, она записала его на приём к эндокринологу со странной формулировкой, мол, та знает, какие анализы лучше сдать (Джонни, разумеется, считал такой подход абсурдным ввиду наличия всего одного специалиста данного профиля в лечебном учреждении и огромного числа диабетиков, которым наверняка консультация необходима больше чем ему). Но деваться было некуда. Эндокринолог – армянка по национальности произвела на него приятное впечатление как врач и человек, дала направление на гормоны, однако, просмотрев грамотно оформленное заключение Людмилы Васильевны, не стала давать направление на УЗИ в поликлинике №666. (Джонни хотел пройти данную процедуру в первую очередь для проверки местного диагноста «на вшивость», сравнив её заключение с полученным от Л.В. Он также попытался попросить узистку «глянуть щитовидную железу» заодно со сканированием брахиоцефальных артерий, – мол, тоже шея, далеко ходить не надо, как говорится, однако та наотрез отказалась, заявив: вот будет у Вас направление, тогда пожалуйста. Джонни попробовал похныкать: «у меня там узлы», но диагност в ответ лишь посоветовала ему мазать шею какой-то мазью «Эндокринол», якобы «тогда всё пройдёт», чем не могла не произвести негативное впечатление на своего шибко грамотного пациента). После этого Джонни рекомендовалось прийти через полгода для повторного прохождения УЗИ и анализа на гормоны щитовидки.

           Придя даже значительно раньше, примерно через четыре месяца, для проверки своих узлов, он сразу же заподозрил неладное, когда диагност попросила его перед началом процедуры показать прошлое исследование. Джонни отказался, соврав, что «не знал, что нужно приносить…» Тётка, однако, тогда продолжила настаивать, попросив пациента рассказать, по какой причине, собственно, его направили. Джонни рассказал про обнаруженные у него «узлы щитовидной железы». Приступив к исследованию, УЗИстка заявила: да, я вижу вот у Вас здесь один узел… Услышав такое заявление, Джонни не смог удержаться от циничной усмешки (про себя, разумеется), после чего сказал вслух: «Их там вообще-то четыре должно быть, как минимум». После этого диагност, наконец, вскоре отозвалась заявлением: «Да, вижу, вот ещё…» А потом Джонни вдруг резко стало не до смеха, когда самый большой из узлов вдруг оказывался аж 11 миллиметров. Получалось, всего за четыре месяца новообразование (как он теперь с ужасом для себя это обозвал) выросло на четыре миллиметра! Джонни не мог не начать мысленно прикидывать, как скоро оно при таких темпах роста его удушит, начав давить на трахею. Словно не веря в этот ужас и стараясь спрятаться от него как недоразумения, Джонни испуганно спросил: «Как так одиннадцать миллиметров?! Ведь только летом же было семь!» УЗИстка, однако, циничным тоном настаивала на своём: «А теперь 11! Значит, растёт!.. Вы же, наверное, не мазали шею мазью, как я Вам рекомендовала?!..» Джонни внезапно сообразил, как забыл давно уже про сам факт предложения ему в качестве лечения этого сомнительного, по его представлениям, снадобья (таким выражением он привычно характеризовал подобные средства). А тётка помнила, и теперь выбрала очень подходящий момент напомнить ему злорадным, ехидным тоном. Убитый же горем Джонни даже не нашёл вначале слов, а потом сказал: «Мне эндокринолог не рекомендовала…» Нет, разумеется, Джонни даже это не обсуждал на приёме, но теперь хотел преподнести свой ответ так, словно ему явно советовали против употребления такой «туфты». УЗИстка, однако, видимо нагло уверенная в своей безнаказанности, бесцеремонно заявила: «Вот теперь пусть доктор Ваша и лечит Вас от того, что там растёт!» Готовый умереть прямо на месте от ужаса, Джонни хотел было похныкать, чтобы его пожалели и заверили, мол, там ничего страшного, но передумал так делать и просто убитый горем пошёл домой.

           После двух мучительных дней ожидания он пришёл к эндокринологу (проведя перед этим практически бессонную ночь) за час с лишним до приёма, прекрасно понимая: его раньше назначенного времени всё равно не примут, а перед ним ещё была орда тётенек и дяденек с диабетом и т.д. Добрая доктор долго щупала его шею, прося глотать. Джонни отметил про себя: наверняка, она была в курсе того грёбаного шоу, которое регулярно совершалось в кабинете УЗИ данной поликлиники. Потом эндокринолог протянула листочек с номером больницы, сказав: проконсультируйтесь там относительно пункции…

           Джонни от таких слов стало не по себе. Голова сильно закружилась – он даже боялся упасть прямо в кабинете эндокринолога. Потом кое – как еле живой дошёл домой. Через силу немного поел и поковылял к метро. Он сам даже не понял как доехал, не надеясь добраться к месту назначения живым. Его к тому же угораздило несколько раз заблудиться в поисках больнице, пока, наконец, он не набрёл на нужное здание, где выяснил у охранника, куда идти. Оказалось, искомое отделение переехало на другой этаж.

           Наконец, поднявшись на лифте, Джонни спросил, куда идти дальше у медсестры, проводившей его к нужному кабинету. Эндокринолог – хирург, конечно, была недовольна визитом Джонни аж в четыре часа дня (видимо, она обычно привыкла принимать пациентов с такими вопросами по утрам), но, узрев жалкий вид своего собеседника, смилостивилась, и, взглянув бегло на привезённое Джонни заключение УЗИ (но не сам снимок!), сказала немногословно: «Ну что ж поделать, идите в главный корпус, записывайтесь на биопсию…»

           В регистратуре Джонни с ужасом обнаружил, в какую дурацкую ситуацию его поставила добрая эндокринолог из поликлиники №666. Да и то не сам – его ткнули в это носом работники регистратуры, грозно указав ему, водя перед носом у него фиговым листочком, с которым его прислала врачиха, и в котором от руки было написано: ГКБ №366, 4-й этаж, эндокринологическое отделение… Джонни сурово сказали: конечно, не с таким вот надо было к нам приезжать, а человеческим направлением. От страха Джонни едва не упал прямо там, на месте. Он представил, как его сейчас пошлют обратно, завтра опять придётся вставать ни свет ни заря идти в поликлинику, а эндокринолог, возможно, принимать не будет, значит, ещё больше затянется, а у него, наверное, в щитовидной железе растёт рак, который скоро его удушит…

           К счастью, однако, регистраторша, видимо, сжалилась над ним, понимая сама бессмысленность лишней бюрократии, взяла полис Джонни и начала оформление. При заполнении документации совершенно неожиданно обнаружилась новая сложность. Джонни вначале был очень неприятно ею поражён, и, разумеется, вначале даже сильно растерялся, но вскоре к собственному удивлению нашёл решение, показавшееся ему разумным или, по крайней мере, наименьшим из зол. Речь была о том, чтобы оставить контакты какого-то близкого человека. Джонни моментально сообразил, зачем это делается, а именно кому сообщить, когда он помрёт. Естественно, с его воспитанием, первым в его голову могло прийти лишь «говорить правду и ничего кроме неё». То есть, честно признаться в отсутствии у него каких бы то ни было близких людей. Однако тут же сообразил, как с ним из-за этого обстоятельства могут начать обходиться в больнице, когда он окажется в тяжёлом состоянии. Нет, разумеется, его не распилят раньше времени на органы, да и потом тоже, поскольку несмотря на всё самоистязание стремлением к «здоровому образу жизни», начинка его давно уже была вся гнилая насквозь… Просто когда поймут, что у него вообще никого нет, кто бы мог заступиться за него, и пожаловаться в вышестоящие инстанции на дурное обращение с ним в случае чего решительно некому, он представлял как с ним может начать обращаться медперсонал. Прикинув всё это в уме с несвойственной для его обычного тугодумия проворной сообразительностью, Джонни от балды назвал имя – отчество своей мамы и свой другой номер телефона. Прикинув, какой реальный трэш совершает, он с трудом сдерживался от гомерического хохота, представляя, как работники больницы, когда он их стараниями, так сказать, благополучно сдохнет, начнут названивать его маме, умершей целых полтора года назад, да и то давно находившейся уже на тот момент в невменяемом состоянии.

           А тем временем у сохранившего кое-как самообладание Джонни возникла новая сложность. Регистраторша сообщила ему безразличным тоном: «к сожалению, у нас большая очередь на биопсию, а персонала мало, поэтому смогу Вас записать только на какой-нибудь день после 27 ноября». От такой новости Джонни на мгновение стало даже трудно дышать: на дворе было 31 октября, и как ему ждать столько времени в неопределённости относительно нависшей над его жизнью угрозы?! Однако к собственному удивлению он не только скоро опомнился, но и проворно сообразил, как лучше ответить. Джонни жалобно – возмущённо сказал: «Как так 27 ноября?! Это получается почти через месяц! Почему тогда на сайте больницы написано время ожидания диагностических процедур не больше недели?!» Он внутренне сжался, ожидая агрессивной контратаки в стиле: «Так Вы будете записываться или рассказывать мне, что Вы где там прочитали?» Но неожиданно для него реакция регистраторши оказалась совсем другой, куда более «покладистой». Бормоча про себя какие-то странные слова типа «как же быть?», «где я Вам возьму так скоро?..», она принялась сосредоточенно листать амбарную книгу с записями. И – о чудо! С манерой человека, неожиданно быстро отыскавшего клад (или закладку, но не в книжном, а наркотическом смысле), регистраторша торжествующе заявила: «Вот, нашла, оказывается, тут есть свободное местечко на шестое ноября. Записывать?..» Джонни утвердительно кивнул головой.

           По дороге домой Джонни пребывал в мрачных раздумьях не только о перспективе постановки ему диагноза, являющегося по сути смертным приговором, срок исполнения которого не за горами, но и о мотивах тётки из регистратуры. «Интересно, почему им так сложно сразу записать на через неделю? Может, они взятку от него хотели?!» – недоумевал он. Конечно, с одной стороны, ему представлялось отвратительным даже внутри своей больной башки клеветать на людей. Но с другой… Он просто не понимал, как тогда ещё иначе объяснить происшедшее…

           Спустя неделю, проведённую в тягостном, тяжёлом напряжении, на протяжении которой он много раз мысленно готовился прощаться с жизнью, Джонни, наконец, приехал в назначенный час в больницу №366 на диагностическую экзекуцию. В ожидании вызова он рассказал всей очереди, как у него, наверное, сейчас обнаружат «рак щитовидки», в ответ на что сердобольные тётушки его жалели, наперебой увещевая «не переживать так», мол, вот увидите: всё обойдётся. Джонни также не мог цинично не подумать про себя как психолух какой-нибудь мог увидеть в таком поведении стремление получить от слушателей в первую очередь реакцию сострадания, а не просто рассказать о происходящем с ним.

           Когда Джонни вошёл, наконец, в кабинет и лёг на кушетку, неприятные ситуации с ними стали следовать одна за другой. Сначала суровый дядька – УЗИст заставил его сильно запрокинуть голову, от чего она, естественно, сильно закружилось. Однако когда Джонни на это пожаловался, ему было бесчувственно заявлено: «Ничего, надо просто расслабиться, – она покружится и успокоится!»

           Сам Джонни, тем не менее, прекрасно понимал: «его голова способна успокоиться, наверное, лишь на смертном одре, испустив дух, и теперь он очень беспокоился, как бы таковым не оказалась эта грёбаная койка с этим свирепым мужиком, не желающим по – человечески отнестись к его проблеме, возникшей, между прочим, не от желания о ней думать, а как следствие реального значительного нарушения мозгового кровообращения. Но на этом, как оказалось, претензии диагностического работника ещё не закончились. Он неприятным, чуть ли не враждебным (или, по крайней мере, так воспринял Джонни) тоном поинтересовался: «Кто Вас вообще направил сюда?!» Удивлённый Джонни принялся объяснять, как у него быстро растёт узел щитовидной железы, мол, летом был 7 мм, а теперь уже 11… И, словно сомневаясь в доверии к его словам со стороны судя по всему не очень дружелюбно настроенного собеседника, добавил: «У меня те и другие снимки с собой…»

           В ответ диагност лишь пренебрежительно бросил: «Покажите!..» Глянув на распечатку (не заключение, а сам снимок!) от тётки, рекламировавшей «мазь для шеи от щитовидки», работник больницы №366 заявил с отвращением: «Так и есть, у Вас здесь это не один узел, а два разных, больший из них 7 мм. Я никакую пункцию Вам делать сейчас не буду!..» Опешивший от такого заявления, Джонни попытался было уговорить злого мужика (не надеясь, впрочем, на успех), хныча: «Ну пожалуйста, а вдруг там что?..», однако тот был непреклонен: «Нет, я же сказал, у Вас там небольшой коллоидный узел, ничего особо подозрительного в нём нет!..»

           По пути домой в тот день Джонни вначале мрачно размышлял: «а вдруг они просто так заворачивают всех, с кого заведомо взять нечего, чтобы они не маячили в больнице лишний раз, а просто тихо сдохли дома?..» Но потом такая версия показалась ему слишком необоснованно – параноидальной, и он немного успокоился.

           На следующий год Джонни упросил терапевта в поликлинике № 666 направить его на очередное ультразвуковое исследование щитовидной железы к другому специалисту. И хотя врачиха довольно неприязненно отнеслась к такой просьбе, считая её к тому же абсурдной (потом прояснилось, почему: другой оператор УЗИ был всего лишь участковым терапевтом, которого посадили туда, а не специалистом по диагностике), она выполнила её. Джонни не мог не отметить, как доктор, к которому он пришёл, хотя и занимался работой не по профилю своей специализации, тщательно подходил к своей работе. Когда сразу при входе в кабинет Джонни, объясняя про свои узлы и прося внимательнее посмотреть, сказал: «Вот у меня есть прошлые результаты…», УЗИст – терапевт сказал: «Хорошо, давайте, я сейчас сначала посмотрю сам, а потом мы сравним в вашими прошлым результатами, хорошо?..»

           Ещё через год тётке, рекламировавшей волшебное средство эндокринол альтернативы уже не было, а потому Джонни и вовсе перестал ходить на УЗИ, тем более в поликлинике №2022, куда он перевёлся, до терапевта так и не нашёл, а после посещения окулиста Котейкиной у него сформировалось сильное отвращение к самой идее вообще когда-то ходить к каким – либо врачам.

 

Панический репортаж из-под забора

 

           Однако сейчас, по прошествии трёх лет с момента последнего ультразвукового исследования, когда он шёл, охваченный ставшим теперь постоянным страхом за своё сердце уже в поликлинику №1332 на УЗИ щитовидной железы, его снова охватил невыносимый ужас. Джонни вдруг подумал: «А если у меня эта аритмия вообще из-за того, что на щитовидной железе большая опухоль быстро растёт, и давит на вегетативный нерв либо где – то в шее, либо в груди, поскольку проросла уже туда вниз, в средостение?..»

           И, как назло, такое зловещее предположение посетило его как раз в тот момент, когда он поворачивал туда, где его обычно накрывало… И это на сей раз оказалось для него слишком… Словно сам не ведая, что творит, Джонни вдруг свернул на огороженную территорию офиса известного провайдера интернет и кабельного телевидения. С этой организацией у него были связаны неприятные воспоминания. Это был его первый домашний интернет – провайдер. Джонни вспомнил, как его развели по телефону на их услуги. Он платил им каждый месяц по шестьсот рублей, когда вся его зарплата составляла всего несколько тысяч, просто потому что вовремя не сообразил как твёрдо сказать «нет» ихнему мерзкому торгашу, обзванивавшему потенциальных клиентов в поисках лохов. И ведь нашёл, мать его! Каждый месяц после скачивания двадцати гигабайт, которые у Джонни, жадного до скачивания, обычно заканчивались 4 – 6 числа, они срезали скорость до 64 килобит в секунду – почти как у dial – up мопеда, которым Джонни пользовался до того как на них подписался. Да и кабельное телевидение, которым его заманили осваивать английский язык, слушая «носителей языка», толком не пригодилось, поскольку букв слишком много непонятных было, но тут уже была его личная проблема, так сказать.     

           Потом, как только в районе появился другой, более приличный провайдер, Джонни, разумеется, сразу же переметнулся туда, однако эти деятели через несколько лет вспомнили про него и хотели взыскать несколько тысяч за «аренду оборудования», которое он, видите ли, не вернул вовремя. Впрочем, им в итоге хватило ума отказаться от своих требований в адрес Джонни, истерившего на их сотрудницу по телефону. (Видимо, сообразили каких гадостей он на них напишет по всему инету, если они начнут упорствовать, а взять-то всё равно с него нечего!). В итоге, они лишь попросили его расписаться в какой – то бумажке об отказе удовлетворить их претензии, и на этом отстали.

           Теперь же, намереваясь идти мимо офиса этой организации (потому что обходить их территорию не было сил – вдруг стало слишком страшно делать в очередной раз этот крюк, пусть и небольшой), Джонни вспомнил свои непростые отношения с ней, и ему стало, как часто с ним случалось также по иным поводам, больно и обидно. И вместе с тем, как назло, он ещё почувствовал себя совершенно «не в своей тарелке». Ему вдруг стало казаться, как дорога, по которой он шёл, ведущая в направлении поликлиники мима офиса злополучной для него когда – то компании, стала уходить из – под ног, словно он топал по ней в какую – то зловещую преисподнюю. От сильного страха Джонни стал резко терять остатки самообладания. В такой ситуации он обычно ощущал непреодолимую потребность с кем – то поговорить и рассказать о том, что умирает. Джонни почему – то вспомнилось как когда – то в ужасе жалобно просил об этом маму, когда у него сильно закружилась голова в один из худших дней лежания дома 33 года назад с полным непониманием происходящего, в период начала постоянной дереализации и за несколько дней до того, как ему впервые поставили диагноз ВСД ещё в детской поликлинике.

           Теперь же, когда ему с больным сердцем поплохело на улице, он трясущимися руками достал телефон и набрал номер «брата» Николая. Обычно в подобной ситуации тот, слыша дрожащий голос собеседника, насмешливым тоном вопрошал: «накрыло тебя, да?..» Однако на сей раз, когда Джонни лишь только и смог промямлить: «Привет…», а потом в ответ на вопрос об очевидном по его голосу состоянию «Что с тобой?» ответил через силу: «Плохо совсем…», Николай даже не стал издевательски предлагать посмотреть на YouTube Алексея К. и Веру Степашкину про панические атаки, а поинтересовался сочувственно: «Ты где сейчас?..»

           Джонни находился в такой кондиции, что его даже не волновали потенциальные насмешки брата, а потому рассказал как есть, мол, веду свой репортаж лёжа под забором (объяснил, где), немного не дошёл до поликлиники. Услышав такое объяснение, Николай и не думал смеяться или подкалывать. Он поинтересовался встревоженно: «Как ты там сейчас? Может, тебе помощь брата нужна?.. Или, если хочешь, давай я тебе скорую вызову, чтобы тебе хоть кардиограмму сделали?!»

           Джонни вежливо отказался от предложения, попросив лишь Николая просто с ним «поговорить несколько минут, если не сложно». Тот, будучи и сам человеком, склонным тревожиться, прекрасно понимал смысл последней просьбы: Джонни было так плохо, что он в сложившейся ситуации не хотел оставаться наедине со своими мыслями и ощущениями. Поэтому Николай повторил беспокойным тоном: «Ты смотри там, может, всё – таки правда вызвать, а то так и помрёшь там?..» Джонни снова отказался, сказав, что надеется найти силы доковылять до поликлиники.

           Но тут же, впрочем, внутри себя усомнился в этом. Он также не мог не вспомнить рассказы психолухов о том, как порой забота родных и друзей о здоровье тревожного человека может оказаться контрпродуктивной. Ведь ещё пару минут назад, полежав немного на травке и поняв, что, как ни странно, до сих пор жив, Джонни кое – как поднялся с решимостью всё же дойти до поликлиники. Однако теперь слова Николая «а вдруг ты умрёшь?» сильно деморализовали его. Но деваться было некуда. Джонни твёрдо решил доказать себе (а заодно и Николаю): «Я смогу дойти по поликлиники и выживу!» И с этой мыслью пошёл в нужном направлении, к выходу с огороженной территории организации своего бывшего интернет – провайдера. Доковыляв кое – как на автопилоте до заветного здания медучреждения, Джонни от души поблагодарил брата, завершил с ним разговор, и направился к кабинету УЗИ.  

           Там он был очень приятно поражён доброжелательностью и профессионализмом обслуживания. Джонни особенно порадовало, когда диагност поликлиники №1332 вежливо сказала: «давайте, мы сначала посмотрим, что у Вас там есть сейчас, а потом сравним с прошлыми результатами, хорошо?» В итоге, к восхищению Джонни, УЗИстка нашла у него узлы практически там же и того же размера, где в своё время Людмила Викторовна, не будучи в курсе, разумеется, полученных той результатов.

           Окрылённый успокоившими его итогами процедуры, радостный Джонни от души поблагодарил специалиста диагностики и к собственному удивлению дошёл домой обратно достаточно бодро и без эксцессов. Не случилось с ним никаких особых приключений и на следующий день по пути на приём к эндокринологу и обратно. Сидя в кабинете этой добродушной, приветливой женщины, Джонни думал о том, как несправедлива зачастую жизнь к хорошим людям. Он вспомнил, как однажды каким-то образом ему удалось на сайте поликлиники скачать список врачей с указанием где, когда и какое высшее учебное заведение закончили, их нынешнюю квалификацию и т.д. Там было всего двое второй категории – уролог (как цинично почему – то подумал в тот момент Джонни, «не иначе такой, как тот, которому в своё время Андрей Денисов сказал: «сам нагнись и раздвинь!») и эндокринолог. Он, конечно, не разбирался во всей этой ихней сертификационной «кухне», но такая низкая квалификационная группа представлялась ему непременно чем – то позорным, свидетельством профессионального провала, а потому не только вызывало у него сочувствие к людям с ней, но также странное ощущение некой общности с ними (из разряда «неудачники – друзья по несчастью»). И хотя, естественно, у него тогда не было объективных данных оценить работу этих докторов, возникало интуитивное ощущение несправедливости Системы к ним, из разряда: «на самом деле, они не хуже других, своих коллег, просто, как и я, в своё время не умели устроиться в жизни, полезть куда надо без мыла».

           Теперь же, сидя на приёме у эндокринолога второй категории, Джонни видел, сколь верным было его предварительное восприятие. Он восторженно наблюдал, как она учтиво и с умным видом соглашалась с ним, повторяя, по сути, сказанные неделю назад самим Джонни слова о том, что экзофтальм, больше заметный у него на правом глазу, связан с конституцией и спецификой работы вегетативной нервной системы, а не дисфункцией щитовидной железы. И применительно к амиодарону врачиха согласно кивнула: мол, когда такие проблемы с щитовидной железой, как у Вас (имея в виду, очевидно, многоузловой зоб и всё такое), подобные препараты нужно очень осторожно назначать. Джонни попытался осторожно настоять, чтобы доктор сообщила об этом Меньшову, однако та, на сей раз, очевидно, решила осторожно соблюсти субординацию и лишь сказала: «Ну я надеюсь, Иван Андреевич уж разберётся и примет наиболее разумное решение в плане схемы Вашего дальнейшего лечения…»

           После этого разговора Джонни в непривычно для себя хорошем настроении вернулся домой без особых приключений в виде приступов паники, однако неожиданно его накрыло уже дома. В какой – то момент он почувствовал, как у него в груди что-то перевернулось в области сердца. Джонни невольно вспомнил слова из книги «Медицина для идиотов» о том, как такими пальпитациями часто заявляет о своём скором приходе внезапная смерть, и его охватил ужас. Рука сама собой потянулась к лучевой артерии, чтобы пощупать пульс, пугавший его частыми перебоями, и тут как назло он почувствовал короткую «очередь» из экстрасистол. Джонни не мог не подумать сразу же о зловещем значении происходящего: это был короткий эпизод желудочковой тахикардии.

           С подобными мыслями на следующий день поход в поликлинику к кардиологу опять дался ему тяжело, хотя на сей счёт он уже не ложился под забор. Узнав о негативных результатах поиска у Джонни эндокринологом гипертиреоза, доктор Меньшов неожиданно принялся интересоваться кем работает его пациент. Джонни, естественно, сильно напряг такой «расспрос с пристрастием», поскольку с одной стороны он не любил и не умел врать, а с другой сказать правду также не решался. Он хотел наплести, что занимается «мелким бизнесом», но тут же сообразил: это может создать ложное впечатление наличия у него хоть небольших, но денег, а потому вместо этого назвался «инженером по обслуживанию техники», оставляя для себя тем самым лазейку в случае вопроса о месте работы назвать себя «индивидуалом». Видя явную неловкость пациента, вызванную вопросом, кардиолог счёл нужным как бы пояснить причину своего любопытства: «Понимаете, я хочу выяснить, много ли у Вас стрессов на работе, часто ли и насколько сильно Вы там нервничаете?»

           Такой поворот разговора, разумеется, совершенно не понравился Джонни. Он тут же подумал: «Если и этот, как тогда невролух, направит меня к психотерапевту вместо хотя бы попыток настоящего лечения, я этого просто не переживу!» Стараясь избежать такого поворота событий, Джонни постарался ответить уклончиво: «Иван Андреевич! Как я Вам уже говорил, сейчас для меня основные переживания связаны с риском внезапной смерти от остановки сердца, а остальное решаемо!..»

           Услышав такую реплику, доктор Меньшов печально и с каким – то отчаянием посмотрел на своего пациента, как обычно делают люди, когда приходят к бесповоротному пониманию: «Этот человек слишком глуп и/или упёрнут, чтобы дальше пытаться ему что-то доказывать…» Кардиолог тяжело вздохнул: «Я же Вам уже говорил не раз, ну не умрёте Вы от своей аритмии в ближайшее обозримое время, это практически исключено, но Вы меня даже слушать не хотите! Ладно…» С этими словами доктор Меньшов протянул Джонни направления на УЗИ и на ещё один холтеровский мониторинг.

           Почти неделя между посещением кардиолога и ультразвуковым исследованием выдалась очень тяжёлой: Сначала тревожное, напряжённое предчувствие ужасных результатов. Затем сам визит на процедуру, который также выдался также неприятным. Нет, Джонни особо не смущала фамилия специалиста, выдававшая в ней уроженку Кавказа или откуда – то из тех краёв. Он не был особо «националистом», мог уважать людей разной веры, и для него было важно лишь то, насколько она знала своё дело, а с этим вначале у него также возникли сомнения. На сей раз в соответствии с заранее изученной инструкцией он принёс свою ЭКГ – ту самую, сделанную в первый визит к Мушкиной. Другую кардиограмму, сделанную через несколько дней и с описанием кардиолога Джонни принести не мог, поскольку она была в карте, которую, разумеется, на руки теперь не выдавали. Так, собственно, он эту ситуацию и объяснил. Потом, словно желая упростить собеседнице понимание ЭКГ без приложенного к ней заключения кардиолога, сказал: «у меня там аритмия». Тут же у него, конечно же, возникла тревожная мысль о том, какие ещё могли присутствовать зловещие моменты в заключении, которого он не видел. Сразу вспомнились выводы про признаки ишемии на кардиограмме, сделанной ему фирмой «В пробирке»… Однако упоминать об этом в сложившейся ситуации, разумеется, было не просто бесполезно, но и глупо в плане перспектив скорее спровоцировать негативное отношение к себе. А тем временем реакция УЗИстки дополнительно негативно поразила его. Она сказала: «А где здесь аритмия? Я не вижу…» Шокированный Джонни даже не мог сообразить куда ткнуть пальцем, а потому лишь сказал: «у меня там желудочковые экстрасистолы», потом добавил, вспомнив слова медсестры из холтеровского кабинета: «причём очень частые…», а про себя подумал: «И это специалист функциональной диагностики, мать вашу!..» Тут же, впрочем, он осёкся в своей обличительной мысли, вспомнив, что в разговоре с людьми из тех краёв в таком контексте ни в коем случае нельзя упоминать мать (это святое!), а только трубу, которую кто-то там шатал. Но в любом случае, какой эвфемизм ни используй, Джонни прекрасно понимал: с его организмом дело было труба, причём сильно ушатанная! Ему также подумалось кардиолог уже созрел до впечатления, что голова (а точнее, мозг в ней) у него была значительно более ушатанной, нежели сердце, и такое мнение специалиста, от решений и назначений которого могла зависеть сама его жизнь, ему совершенно не нравилось! 

           Он и так чувствовал себя ужасно физически плохо, а ещё на душе такое отвратительное чувство страха в ожидании ужасных результатов диагностики, и тут вдобавок УЗИстка начала выговаривать ему за вещи, которые могли, конечно доставлять ей некоторые сложности, но в то же время не вполне зависели от него. Так, ей не понравилось, как Джонни жаловался на головокружение. Можно подумать, он виноват в том, что у него хроническое нарушение мозгового кровообращения! Ещё больше возмутило его (внутренне, разумеется – вслух высказать он ей не посмел!), как эта врачиха стала сетовать на то, зачем Меньшов его вообще прислал, указав в причинах направления гипертоническую болезнь. А она, видите ли (как Джонни попытался угадать логику её рассуждений), не видела у него изменений, свойственных данной патологии, по крайней мере, далеко зашедшей. Джонни принялся объяснять, что хотя гипертония у него «всего лишь» пограничная (систематически до 135 – 140 систолическое, хотя бывали кризы с более значительным повышением), у него к тому же имелась жуткая аритмия и всё такое, «плохое состояние сосудов» (Джонни нарочно выбрал такую «обывательскую» формулировку в описании этой своей проблемы, чтобы собеседница не сочла его «слишком грамотным» пациентом, каких, как он давно понял для себя, врачи обычно очень не любят; он также не стал рассказывать о том, как у более чем половины страдающих частыми желудочковыми экстрасистолами в течение десяти лет развивается сердечная недостаточность, если они раньше внезапно не умирают, конечно, чтобы ему не предложили дальше обсуждать это не здесь, в поликлинике, а в ПНД с тамошними специалистами), вследствие чего у него давно уже жуткие отёки на ногах… УЗИстка попыталась возразить: «Но У Вас ведь не от сердца они, наверное…» Джонни догадывался, на что она могла намекать: видимо, как выяснялось, у него не настолько плохо кровь качается, не обнаруживаются признаки повышения давления в лёгочной артерии и т.д., и таким образом левая и правая стороны сердца выполняли свои функции вроде как объективно не настолько плохо, чтобы жидкость скапливалась в лёгких (как происходит при левосторонней недостаточности) или конечностях (при правосторонней). Немного успокоенный этим аргументом, Джонни поспешил согласиться с ним, правда, с некоторым уточнением: «Да, у меня от сильного варикозного расширения вен…» Джонни сначала хотел развить тему, изложив в нескольких словах свою теорию о том как у него это развилось в результате сочетания генетического дефекта ткани (структура коллагена и всё такое) с нарушением вегетативной регуляции сосудистого тонуса. Тут же, впрочем, он опомнился и решил не разглагольствовать, дабы ему не предложили продолжить своё лечение у психиатра вместо кардиолога. Врачиха, видимо, испытавшая облегчение выяснившимся логичным объяснением отёков у пациента (как цинично подумал Джонни, возможно, она вначале испугалась что чего – то нехорошего у него не увидела, но потом он её как бы успокоил) неожиданно приветливым тоном попросила его подождать заключения в коридоре.

           Когда изведённый тревожным нетерпением всего за несколько минут Джонни вцепился трясущимися пальцами в желанный листочек, ему стало настолько не по себе от увиденного приговора, что он (по крайней мере, если ориентироваться на его ощущения) едва не упал и не умер прямо там, на месте. С одной стороны, конечно, он удивлялся такой своей реакции. Ведь структурные проблемы с сердцем он у себя подозревал, уже пять лет назад, получая заключение ЭХО-КГ от Людмилы Васильевны, которая, как он прекрасно понимал, его обманула. И в самом деле, тогда в данном ею заключении сразу несколько параметров находились на верхней границе нормы – очевидно, событие слишком невероятное, чтобы случиться, если бы она честно записывала реальные показатели. Видимо, несколько исказила значения, дабы его успокоить, но недооценила уровень его анализа полученных материалов!

           Теперь же данные реального заключения обрушились на него кошмаром приговора о тяжело больном сердце. Пролапс передней створки митрального клапана аж три с половиной миллиметра! Большой градиент давления – шесть миллиметров рт. ст. Таким образом, у него там ещё и стеноз значительный. Аналогично с аортальным клапаном. Джонни сразу вспомнил, как в своё время всю долгую дорогу на метро после визита к Людмиле Васильевне, глядя на подозрительно близкие к нижней границе нормы 18 мм. раскрытия аортального клапана, он представлял себе как у него там жизненное пространство, так сказать, будет всё больше закрываться со временем атеросклеротическими отложениями, пока не закроется настолько, что разовьётся сердечная недостаточность, от которой он помрёт. И вот теперь уже 16 мм… Значит, скоро конец… Уплотнение створок митрального и аортального клапанов. На всех, и даже тех что с правой стороны, регургитация 1 степени.

           Джонни внезапно почему – то вспомнил: почти в точности такое заключение было у его мамы за пять лет до смерти. Так вот, получается, сколько ему осталось… Ан, нет, даже меньше на самом деле – ведь у неё тогда не было такой ужасной аритмии на ЭКГ!

            Морально разбитый и подавленный Джонни кое-как поплёлся домой. По дороге ему позвонил один знакомый, которому он как-то делал компьютер, и попросил что-то отремонтировать. А Джонни вдруг стало тошно оттого, как опять сейчас этот в принципе довольно успешный бизнесмен родом с Закавказья будет с ним торговаться, чтобы ему копейки заплатить, а потом ещё окажется недоволен, начнёт звонить и высказывать. В который раз вспомнились истории из книжки психотерапевта И. Ялома о том, как люди лишь на закате своей жизни будучи уже смертельно больными понимали, сколь значительная часть её была бессмысленно растрачена в попытках угодить другим из-за неумения вовремя сказать «НЕТ» и так далее. Джонни, естественно, стало безумно обидно, насколько сказанное там оказывалось справедливым применительно к нему самому. И он принялся объяснять своему собеседнику, как был бы рад ему помочь, но… сейчас серьёзные проблемы со здоровьем, сердце и всё такое, а потому, мол, если будет ещё актуально, то звони в конце месяца. Джонни, разумеется, так и не научился говорить людям «нет», но освоил некоторые обходные приёмы, предлагая людям что-то сделать для них тогда, когда им уже наверняка будет не актуально. Вот и на этот раз он поступил именно так. Джонни не понял, как абонент почувствовал его нежелание иметь с ним дело, но реакция была примерно такой: «Ай, очень жаль, выздоравливай!»

           Утро того дня, когда нужно было идти сдавать холтеровский монитор, выдалось для Джонни довольно тяжёлым. Он уже собрался выходить из дома в направлении поликлиники, когда заметил ужасную вещь: эта долбаная штука с лампочкой не мигает! Долбаная?!.. Но почему?! Ведь он же вроде её не долбил, не мог каких даже нечаянно сильно ударить. За что ему тогда такое наказание?!

           Несмотря на необычно тёплый для конца августа день, Джонни сразу же обдало холодом смертельного ужаса: получается, не только весь мониторинг коту под хвост, но его ещё и обвинят в порче дорогостоящего оборудования! Он растерялся. Как же его могло так угораздить?! Джонни напряжённо пытался вспомнить, как это могло произойти, но голова совершенно не соображала. У него и раньше из-за нарушения мозгового кровообращения была ужасная память, а теперь ещё и больное сердце плохо работало, качая кровь в направлении башки в среднем 53 раза в минуту, да и то с перебоями. Однажды, когда он встал ночью в туалет, у него начались зрительные галлюцинации: лампочка показалась ему зелёной и начала расплываться… Долбаный бисопролол! Нет, с одной стороны, возможно, этот препарат мог спасти ему жизнь, защищая от пароксизмов желудочковой тахикардии, которые могли в свою очередь прогрессировать в фибрилляцию и убить его. Но с другой, если, допустим, у него из-за компрессии магистральной артерии в шее ухудшался кровоток в бошку, симпатическая активация, пусть и ценой временной лишней нагрузки на сердце и сосуды, но спасала (пусть и не совсем полноценно) мозг от ишемии. Теперь же, получается, под бета-блокатором, мешающим, по сути, механизму оперативной вегетативной защиты от гипоксии, с головой будет становиться всё хуже и хуже… Надо бы разобраться получше, как в такой ситуации максимально защитить свой многострадальный мозг. Надо… но, пожалуй, не сейчас. Джонни опять поймал себя на том как его мысли уносило в сторону от темы, которой необходимо было заниматься «здесь и сейчас», а именно грёбаным ЭКГ- монитором.        

           Наконец, Джонни сообразил, как скорее всего случилось непоправимое: он неаккуратно умывался и наверняка брызнул на прибор водой, от чего тот сломался! Джонни стало не по себе! Конечно, нужно было аккуратней, но теперь уже ничего не изменить! И не умываться водой он не мог. Каждый раз, когда он просыпался, его глаза были забиты какой – то дрянью. Кто – нибудь мог сказать: это потому что у него вся квартира полна хлама и грязи, как помойка. Но на самом деле такое объяснение будет неверным. Сам Джонни видел более вероятную причину в следующем: из – за своей выпученности его глаза не закрывались полностью во время сна, а потому на них оседали комья всякой дряни, летавшей по воздуху в квартире. Конечно, много лет назад подобная ситуация могла бы его напугать скорой необратимой потерей зрения в результате механического повреждения роговицы. И новую ему, разумеется, пересаживать никто не будет, поскольку это наверняка процедура лишь для тех, у кого есть деньги, причём немаленькие. Да и саму операцию на глазах он наверняка бы не пережил, ни под общим наркозом, ни под местным. Поэтому Джонни не оставалось ничего, кроме как успокаивать себя тем, что если не помрёт раньше, то ослепнет быстрее от ишемии сетчатки, которая, будучи по сути частью мозга, незаменима в принципе.

           Протерев холтеровский монитор настолько насколько это можно было сделать так чтобы ещё ничего не повредить своими трясущимися руками, расстроенный и напуганный Джонни поплёлся в поликлинику, где оказался за сорок пять минут до назначенного времени (он очень боялся, что ему станет совсем плохо по пути, поэтому вышел из дома с большим запасом по времени). Он сел напротив нужного кабинета, чтобы почитать, но не смог это делать. Ему было настолько тревожно, что он просто физически не мог в таком состоянии сидеть на одном месте. Джонни решил выйти на улицу «немного развеяться». Однако стоило ему шагнуть за порог поликлиники, как с ним начало твориться нечто ужасное. Словно какой – то злой сторож зоны комфорта зафиксировал нарушение границы и решил как следует наказать за это безумного пациента. Джонни вдруг почувствовал, как ноги перестали его слушаться и начали разъезжаться разные стороны, как в тот день, когда он в итоге развития у него паники лежал под забором офиса своего бывшего интернет – провайдера, направляясь на УЗИ щитовидной железы. Подобным образом и теперь он резко встал на колени, не думая, разумеется, про то как испачкается и будет выглядеть со стороны ещё большим бомжом… 

           Сразу же промелькнула мысль: «Ну всё! Сейчас я сдохну прямо здесь и теперь! И процесс угасания моей сердечной деятельности зафиксируется на ЭКГ – мониторе». Но тут же сообразил, вспомнив: «Нет, ничего не выйдет! Ведь лампочка – то не мигает!» И к собственному удивлению, без лишних усилий встал, развернулся и пошёл обратно в поликлинику.

           Напуганный, словно школьник, которого сейчас начнут ругать за то, чего он даже не совершал и будто стремясь искупить свою вину признанием до того, как косяк обнаружится, Джонни, зайдя в кабинет, сразу же начал извиняющимся тоном бормотать, обращаясь к медсестре: «Только знаете, я сегодня заметил такую странную вещь: вроде эта штука должна мигать, а она…» После чего с дрожью в голосе поспешил добавить: «Но я клянусь, не трогал её и не мочил». Медсестра понимающе кивнула: «Ну вы не открывали его, да? Просто некоторые пациенты пытаются батарейку поменять, когда она закончилась…» Джонни, испуганный так, словно его подозревают в ужасном злодеянии, принялся оправдываться, заверяя: «Да нет, Вы что, это не моя вещь, зачем я туда полезу если мне не говорили этого делать в случае чего?..»

           Теперь ему вдруг стало не по себе от мысли о том, о чём он почему – то не подумал раньше. Джонни внезапно осознал, зачем тогда те мужчины (женщина таким заниматься не станет, по крайней мере, с точки зрения его стереотипов – довольно сексистских, причём, как он был вынужден себе признаться) лазили внутрь холтеровского монитора. Ведь теперь, получается, ему его будут вешать снова, а значит, придётся ещё лишний раз переться в поликлинику к назначенному сроку, волноваться и всё такое. Тут же, впрочем, подоспела тревожная мысль о том, как сотрудники поликлиники для своего удобства могут сделать ему подставу ещё гораздо хуже, а именно, чтобы не отодвигать очередь назад, могут написать показания если не совсем «от балды», то условно ориентируясь на прошлые результаты, вместо не сложившейся записи подлинной электрической активности его больного сердца… И, естественно, они могут решить он лох, с которым можно так поступить, поскольку не видят в нём того, кто способен как – то реально их наказать за подобные трюки.

           Выйдя в коридор, когда ему сказали подождать (за дверью, разумеется), пока медсестра посмотрит «сколько часов там записалось реально», Джонни всерьёз задумался, насколько серьёзными были намерения сотрудников поликлиники его обмануть, или (в отсутствие таковых в действительности) его паранойя. Он понимал: самым неприятным ему казался отнюдь не сбой оборудования. На него неожиданно словно снизошло какое-то странное прозрение: не нужно столько нервничать по пустякам! Нет, безусловно, он много волновался о всякой ерунде и раньше, и вроде бы в теории понимал: не надо так делать, а поскольку исправить ситуацию всё равно не мог или по крайней мере не знал как этого добиться, оставалось лишь смириться с этим, сказав себе: «Да, я такой. Куда ж деваться?!»

           Однако теперь ему всё больше не давала покоя мысль: «А если я умру от этого? Вон, даже доктор Меньшов настойчиво интересуется, не слишком ли много я нервничаю. Нет, можно, конечно, сколько угодно не верить в «психосоматику» и приводить на эту тему самому себе (поскольку никто другой-то и слушать даже их не хочет, лишь крутя пальцем у виска) пространные аргументы, но кого я обману, если откинусь от этого?!»

           И в то же время, какой смысл переживать из-за того что слишком много переживаешь?! Это получается замкнутый порочный круг мета – тревоги. Когда тебя в него затягивает, становится только хуже. Так как же быть тогда? Очевидно, необходимо найти какой-то способ «успокоить свою нервную систему», которая то и дело начинает бушевать почём зря. Но как её усмирить, если она от природы такая?! Джонни уже перепробовал кучу подходов, включая такие, в которые не верил, например, (само-)гипноз на основании пособий наподобие нижеследующего:            

               

           

Вводные замечания.

 

Через мгновение мы начнём гипноз. Помни, что в то время как ты будешь загипнотизирован, ты по-прежнему сможешь слышать меня. Ты сможешь осознавать происходящее вокруг больше или меньше, нежели сейчас. Это не имеет значения. Что имеет значение, так это чтобы ты слушал мой голос, обращал внимание на мой голос...

Теперь, пожалуйста, закрой свои глаза (в этот момент я закрываю свои глаза, подавая пример желательного поведения) и внимательно слушай меня. Позволь себе как можно лучше расслабиться в своём кресле. Пусть кресло держит весь вес твоего тела, чтобы все твои мышцы могли расслабиться.

 

Индукция гипноза.

 

(Говоря более медленно). Теперь сфокусируйся на своей правой руке и кисти и позволь всем мышцам расслабиться. Позволь мышцам верхней части руки обмякнуть. Мышцы вокруг правого локтя и предплечья становятся расслабленными и испытывают комфорт. Из всех мышц ладони напряжение уходит, уходит... полностью уходит. (Пауза). Теперь позволь себе обратить пристальное внимание на мышцы левой руки и кисти. Позволь всем мышцам в верхней части руки стать тёплыми и тяжёлыми, успокоенными и комфортными. Позволь чувству глубокой релаксации течь в твой локоть, предплечье и запястье. Теперь левая кисть и пальцы полностью расслабляются, по мере того как ты погружаешься в спокойное, лёгкое состояние разума. (Пауза).

Ты можешь обнаружить, что твой разум расслабляется вместе с телом. Становится возможным отложить в сторону все тревоги. Сделай это сейчас. Отложи все свои заботы сейчас и просто позволь своему телу и разуму расслабиться. Позволь себе почувствовать себя всё более и более комфортно, продолжая слушать мой голос. Просто продолжай фокусировать свои мысли на том, что я говорю, всё более и более расслабленно, возможно, даже сонно, но не переставая слушать меня.

Голубое горное озеро. Просто ключевые слова для вхождения в гипноз, приятный образ, чтобы отделить это состояние разума от других. Я буду считать от 1 до 20, и по мере счёта ты будешь всё глубже погружаться в спокойное расслабленное состояние разума. Ты сможешь делать то, что я скажу, вещи, которые будут интересны и приемлемы для тебя. Ты сможешь делать их, не нарушая картины полной релаксации, постепенно обволакивающей тебя. И ты сможешь двигаться, чтобы устроиться поудобнее в любое время, и это не будет тревожить тебя или нарушать картину релаксации. Один... Два... Три... Позволь теперь расслабиться своим ногам. Начни с правой ноги. Почувствуй, как мышцы правого бедра расслабляются, становятся легче и спокойнее. Также позволь стать легче и расслабиться мышцам вокруг колена и голени. Теперь почувствуй, как мышцы ступни становятся тёплыми и тяжёлыми, тёплыми и тяжёлыми. (Пауза). Теперь почувствуй, как релаксация течёт через твою левую ногу. Бедро... Колено... Голень... Ступня... Пальцы. Все твои мышцы расслабляются и становятся лёгкими; по мере того как ты успокаиваешься и умиротворяешься, тебе становится легко и комфортно.

Четыре... Пять... Шесть... Теперь твоё туловище, твои плечи и грудь, все мышцы твоего живота расслабляются, и напряжение из них уходит. Уходит, уходит, полностью уходит.

Теперь спина. Представь, что ты дышишь каждой порой своего тела, каждый раз вдыхая миллион частичек целебного света. С каждым вдохом, релаксация, лёгкость и здоровье вливаются в твоё тело. Сосредоточься на момент на мышцах твоей спины. Вообрази их раскрывающимися, чтобы приветствовать воздух, текущий по твоей спине прямо в лёгкие. Когда ты это себе представляешь, мышцы твоей спины становятся легче и более расслабленными, позволяя тебе глубже растечься по твоему креслу. Теперь мышцы твоей головы, лица и шеи расслабляются. Напряжение мышц челюсти уходит. Уходит. (Если человек по-настоящему расслабился, у него может немного приоткрыться рот). С каждым вдохом, любое оставшееся напряжение покидает тебя. Это происходит легко и естественно. Тебе ничего не нужно делать, не нужно пытаться, не нужно спешить. Когда ты позволишь себе стать глубоко, полностью, всецело расслабленным, ничто не побеспокоит тебя. Ты можешь двигаться в ответ на внушения или чтобы просто устроиться поудобней, ни в малейшей степени не нарушая свою концентрацию или релаксацию.

Семь..., восемь..., девять..., десять... Теперь вытяни обе руки перед собой, примерно на уровне плеч, на расстоянии примерно 30 см. одна от другой. Ладони смотрят внутрь. Теперь, пожалуйста, представь силу, притягивающую руки одну к другой. Ты можешь представлять какую угодно силу. Возможно, ты представишь резиновые жгуты, стягивающие руки вместе. Или, возможно, эта сила подобна магнитам в каждой руке, притягивающим руки друг к другу. Независимо от конкретного образа, попробуй представить силу как можно полнее. (Пауза).

Теперь что-то может начать происходить. Ты можешь действительно почувствовать силу, притягивающие твои руки одну к другой. Вначале медленно, твои руки могут начать приближаться одна к другой. (Сделай паузу, и как только начнётся любое движение, скажи: хорошо). Всё больше и больше сближаются. Медленно приближаются одна к другой. И по мере того как они сближаются, ты глубже и глубже погружаешься в умиротворённое состояние разума, глубже и глубже в гипноз. Не пытайся помогать. Просто позволь случаться, что бы ни происходило. Когда руки коснутся друг друга, это будет нашим сигналом, что ты погрузился достаточно глубоко, чтобы получить пользу от внушения, которое ты получишь. (Продолжай произносить внушения, что руки двигаются навстречу друг другу. Когда они сблизятся, произнеси: ) Скоро руки соприкоснутся, скоро руки соприкоснутся. И когда они соприкоснутся, это будет нашим сигналом, что ты погрузился достаточно глубоко, чтобы получать пользу от внушений, которые принесут тебе пользу. Потом, сила <притягивающая руки друг в другу> перестанет действовать, и твои руки снова вернутся в положение покоя у тебя на коленях... Помни, ты все время будешь слышать меня, как бы ты ни был(а) загипнотизирован(а). (На этом формальная индукция гипноза завершена).

                  

Уменьшение стресса: Релаксация и общие лечебные внушения.

 

Одиннадцать... Двенадцать... Тринадцать... Четырнадцать... Волшебный сад, тайный сад. Пожалуйста, представь себе прекрасный сад приятным утром поздней весной или летом. Этот сад – особенное место необычайной природной красоты. Посмотри на деревья, цветы и траву. Представь лёгкий приятный ветерок на твоём лице. И где-то в саду ты увидишь кушетку или обитую скамейку или особенно мягкий участок травы, где ты можешь комфортно прилечь и впитывать спокойствие, красоту и полную безопасность этого места. Когда ты увидишь место, где можно прилечь, подними один палец (желательно не средний, конечно! – примечание редакции) твоей правой руки, чтобы дать мне знать, что ты там. (Подождать сигнала)... Хорошо... Теперь, пожалуйста, иди в то место и ляг там и в продолжение последующей длинной минуты проведи остаток того утра, отдыхая и расслабляясь в красоте и безопасности сада. Проведи остаток того утра, впитывая красоту сада. (Подождать шестьдесят секунд)... 

Пятнадцать... Шестнадцать... Семнадцать... Теперь встань со скамейки или кушетки и почувствуй неудержимое притяжение к самому центру сада, где расположен водоём. Возможно, это то самое горное озеро, о котором я говорил, или, возможно, это пруд или ручей или родник. Что бы это ни было, тебя тянет к нему. И когда ты подойдёшь к воде, снова подними один палец твоей правой руки, чтобы дать мне знать, что ты там. (Подождать сигнала)... Хорошо... Теперь, пожалуйста, прикоснись к воде. Ты можешь купаться в ней, плавать, попить немного, или просто умыться ею. Что бы ты ни делал, ты обнаружишь что эта вода – целебный бальзам, целительная влага, проникающая во все потаённые уголки твоего тела и разума. Целебный бальзам растекается в тебе повсюду, давая здоровье, силу и лёгкость каждой частичке твоего разума и тела. (Пауза).

Хорошо, а теперь оглядись по сторонам и найди что-нибудь, что ты можешь взять с собой, возможно, веточку или листочек или камешек... что-нибудь, к чему ты сможешь мысленно прикоснуться и соединиться с этим источником внутреннего исцеления внутри себя. И, пожалуйста, надёжно спрячь это, чтобы оно вернулось вместе с тобой и среди других вещей ты мог всегда устремиться и прикоснуться к нему и присоединиться к этому источнику внутреннего исцеления внутри себя. А когда ты сделаешь это, снова подними один палец твоей правой руки, чтобы дать мне знать, что ты там. (Подождать сигнала)... Хорошо...

Восемнадцать... Девятнадцать... Двадцать, Двадцать, Двадцать, Двадцать. Полностью расслаблен и загипнотизирован. Ты способен интегрировать в глубокие части себя любые внушения, которые полезны для тебя. В этом состоянии ты будешь открыт лишь для тех внушений, которые полезны для тебя и глубокие части тебя легко отличают такие внушения.   

 

Общие внушения, касающиеся самооценки и специфические

внушения, разработанные для конкретного пациента.

 

Ты теперь очень глубоко расслаблен... и всё что я тебе говорю... произведёт глубокое и длительное впечатление на твой разум и будет влиять на твои мысли... твои чувства... и твои действия.

В результате этой глубокой релаксации ты почувствуешь себя физически сильнее и в лучшей форме во всех отношениях. Ты будешь ощущать себя более бодрым и энергичным. Ты станешь и будешь оставаться гораздо менее легко утомляемым... гораздо менее легко устающим... гораздо менее легко обескураживаемым... гораздо менее легко вводимым в депрессию.

Каждый день... твои нервы будут становиться сильнее и устойчивее... твой разум спокойней и яснее... более собранным... более мирным... более уравновешенным. Ты станешь и продолжишь оставаться гораздо менее легко подверженным тревожности... гораздо менее легко возбудимым... гораздо менее легко возбудимым... гораздо менее испуганным и беспокойным... гораздо менее легко выводимым из равновесия.

Ты станешь и продолжишь оставаться способным мыслить более ясно... способным концентрироваться легче и полнее. В результате... ты будешь способен видеть вещи в их подлинной перспективе... не преувеличивая... даже не позволяя им стать диспропорциональными.

(Сюда могут быть вставлены специфические инструкции в стиле когнитивно-поведенческой терапии. Это может быть очень полезно, если имеются специфические автоматические мысли, нуждающиеся в коррекции).      

По мере того как ты станешь и продолжишь оставаться способным и настроенным видеть вещи в их подлинной перспективе, ты станешь эмоционально гораздо спокойнее... гораздо больше в мире с собой и со всем миром. Таким образом ты обнаружишь, как у тебя развивается всё больше и больше уверенности в себе и своих способностях... ты обнаружишь способность заниматься делами каждый день... тем, что ты хочешь делать и тем, что тебе нужно делать. Ты делаешь эти вещи без страха неудачи... без страха за последствия... без ненужной тревоги... без дискомфорта.

И каждый день ты будешь испытывать большее чувство личного благополучия... большее чувство личной безопасности и уверенности... нежели ты испытывал очень долго в последнее время. Возможно даже большее чем когда-либо. И все эти вещи будут происходить... в точности как я сказал. Они будут происходить... всё более часто, сильно и полно каждый день. И по мере того как ты продолжить слушать эти внушения и выполнять самогипноз, которому я сейчас научу тебя, чувство примирения с собой и Вселенной будет нарастать всё сильнее, пока оно не станет такой же частью тебя, как тот воздух, которым ты дышишь.

          

Инструкции по самогипнозу и завершение сеанса

 

Через несколько минут я попрошу тебя вернуться... вернуться встрепенувшимся, бодрым, без головной боли и прочих побочных эффектов... принося с собой оттуда всё хорошее. Но прежде, пожалуйста, осознай, что ты можешь войти в гипноз самостоятельно и дать себе любые подходящие инструкции, полезные для тебя. Помни, в этом состоянии ты будешь откликаться лишь на внушения, приносящие тебе пользу, и глубинные части тебя смогут ясно различать их.

Когда ты захочешь войти в транс, просто закрой свои глаза, и скажи вслух: «голубое горное озеро». Затем произнеси вслух: «Руки вместе... один... два... три...» Затем, как ты делал прежде, подними свои руки примерно на уровне плеч, чтобы они находились примерно в тридцати сантиметрах одна от другой. Затем, как ты делал прежде, просто представь силу, притягивающую твои руки одну к другой, и ты обнаружишь, что они сближаются, и когда они соприкоснуться, ты будешь готов принимать внушения, приносящие тебе пользу. Когда это случится и руки соприкоснутся, притягивающая их сила уходит, и они возвращаются в положение покоя. Тогда ты начинаешь считать от четырёх до двадцати и повторять: «голубое горное озеро». Затем ты можешь сказать: «волшебный сад», и отправиться в сад на несколько часов отдыха в течение одной длинной минуты. Или ты можешь прогуляться до бассейна или источника в центре сада и прикоснуться к его целительной воде. Или ты можешь давать себе любые внушения, которые принесут тебе пользу. Помни, в самогипнозе ты даёшь себе все инструкции вслух, чтобы отличать то, что ты себе внушаешь и о чём ты просто думаешь. Ты можешь говорить тихо, но обязательно вслух. Наконец, ты можешь выйти из этого состояния, сделав то, что мы собираемся сделать сейчас: считай в обратном порядке от 10 до 1, а потом скажи: «выход». При счёте «три», не раньше, позволь своим глазам открыться. Когда ты достигнешь «1», скажи следом «выход», и ты заберёшь с собой всё хорошее, испытанное тобой в процессе гипноза.

Теперь я попрошу тебя вернуться, выйти из гипноза. Я буду считать от 10 до 1 и потом скажу: «выход». И ты постепенно будешь возвращаться. На счёт три ты позволишь своим глазам открыться. Когда я скажу: «выход», ты будешь полностью проснувшимся, принося с собой всё хорошее из того места, где ты был. А теперь... десять... девять... восемь... семь... шесть, мы на полпути... пять... четыре... три... позволь своим глазам открыться... два... один... ВЫХОД. Ты выходишь отдохнувшим и бодрым, с хорошим самочувствием.     

 

Другой подход, представлявшийся Джонни более перспективным, заключался в терпеливом когнитивном реструктурировании восприятия нервировавших, раздражавших его ситуаций, с тем, чтобы не просто понять «разумом» (или его остатками), но приучить свой организм рассуждать так: сильные негативные эмоции и продиктованные ими опрометчивые решения не помогают мне, не приближают к эффективному решению волнующей меня проблемы и т.д.

Этот процесс, однако, у него двигался очень тяжело, видимо, упираясь в определённую биологически детерминированную конституцию нервной системы + слишком сильно въевшиеся, ставшие второй натурой привычки определённым образом реагировать. Таким образом, хотя стараться двигаться в нужном направлении, наверное, всё же стоило, чудес на этом нелёгком пути ждать не приходилось, и тем более быстрых.

Ну а поскольку, как обосновано выше, психологические меры не могли решить всех его проблем с избыточной реактивностью вегетативной нервной системы и её негативным влиянием на сердце, то деваться было некуда, оставалось полагаться на лекарственные препараты, на данный момент бисопролол. Однако на этом пути также имелись свои сложности. Например, даже на небольшой (если не сказать, почти символической) дозе 1,25 мг у него слишком сильно замедлялся пульс, чуть ли не до 40 ударов в минуту ночью, да и днём до 49 тоже не очень, а это, как представлялось Джонни, могло дополнительно усугублять необратимое повреждение его мозга за счёт ухудшения кровоснабжения.

Джонни, конечно, пока поднимал этот вопрос с доктором Меньшовым лишь гипотетически, но иллюзий не питал. Он мог предполагать (как оказалось впоследствии, пророчески), каков будет ответ: «Ну не принимайте, когда пульс меньше пятидесяти». Более того, во вкладыше и книжке «Фарма для идиотов» вообще было вроде 55 или 60. И как быть тогда?! Если пытаться намекать «лечение» не подходит, то может выписать какую-нибудь токсичную жесть типа амиодарона. Или… Джонни вспомнил, как одна женщина из группы ВСД вылечилась от двадцати тысяч желудочковых экстрасистол в сутки пропафеноном. Ну то есть как вылечилась, на следующем мониторинге у неё их осталось одна или две штуки всего! С другой стороны, пропафенон сам по себе препарат довольно серьёзный, с суровыми побочками, а потом у Джонни было ощущение кардиолог в здравом уме не станет ему назначать противоаритмическое средство класса 1С после той истории c клиническими испытаниями, когда получавшие энкаинид или флекаинид после инфаркта пациенты внезапно умирали в разы чаще, чем если бы они не принимали вообще ничего (плацебо). Доктор Меньшов, конечно не верил в коронарную ишемию у Джонни, но тем не менее сам больной считал она могла у него просто не проявляться болью и быть тем самым скрытой, своего рода «тихим убийцей», затаившимся внутри организма и пока только понемногу (хотя и очень часто) сбивающим сердце с ритма.  

Джонни очень жалел, что вовремя не разобрался в этих вопросах лучше. Тогда бы он сейчас, наверное, лучше знал, как ему поступить. Принимать какой-нибудь атропин чтобы «разогнать» сердце и потом спокойней принимать бисопролол? Наверное, не очень хорошая идея отключать таким образом парасимпатику которая может быть спасительной, да ещё и ходить потом с мутным взором. Но как же тогда поступить?

Он примерно понимал, в чём проблема, точнее, как она себя проявляет. Джонни даже пожаловался эндокринологу: «Лучше бы этот конкор давление снижал, а не пульс!» Она, правда, намеряв у него давление 120/70, вначале «не поняла юмора», и Джонни объяснил: если бы так не снижался пульс, то он мог бы увеличить дозу блокатора и быть спокойней за сердце.

Ему очень хотелось разобраться в механизме, как работает эта регуляция давления и пульса. Он был в шоке от того, какую ерунду говорили про «вегетатику» в группах ВСД их участники наученные то ли психолухами то ли хрен знает кем, призывая «учиться полностью её контролировать». Но каким образом, простите, если не зря же её назвали «автономная» нервная система?! Ах, силой мысли… Ну-ну… Или ладно юноши, но взрослые мужики в тех группах не раз говорили: «Когда у тебя паника, нужно двигаться, чтобы сжигать адреналин». И Джонни не мог никак понять, как это работает и откуда они это взяли. А когда ему это не удалось, решил написать свои соображения на сей счёт примерно такого плана:

 

Что значит сжигать адреналин?

 

           На просторах интернета часто приходится встречать совет во время панической атаки и вообще сильного ментального стресса/волнения/тревоги по возможности больше двигаться, дабы скорее «сжечь адреналин». Естественно, в буквальном понимании такая рекомендация может восприниматься как абсурдная, поскольку

           Во-первых, катехоламины (адреналин и норадреналин), используемые как химические переносчики активирующего сигнала в симпатическом отделе вегетативной нервной системы и без того утилизируются в считанные минуты, закачиваемые белками – транспортёрами в клетки, метаболизируемые при помощи ферментов моноаминоксидазы и катехол-о-метилтрансферазы и т.д., а потому не нуждаются в специальном «сжигании»;

           Во-вторых, физическая активность, за счёт связанной с ней симпатической стимуляции, сама по себе, с одной стороны, приводит к выбросу катехоламинов, а с другой – к уменьшению кровоснабжения печени, играющей ключевую роль в их переработке. Таким образом, проблема заключается не в том, чтобы «сжечь» адреналин, а в том, чтобы не выделять много нового.

           Тем не менее, многие люди клянутся, что упомянутая выше рекомендация им помогает. И действительно, основываясь на практическом опыте большого числа испытавших методику на себе, есть основания верить в её полезность. Почему же так происходит? Хотя механизм благотворного действия физической активности может иметь множество разноплановых составляющих, мы рассмотрим здесь в первую очередь те, что способствуют разрыву порочного круга психогенной положительной обратной связью, а затем вкратце упомянем другие возможные факторы, помогающие уменьшить тревогу.

           Список причин, по которым движение помогает выбраться из петли взаимно усиливающих друг друга страха и симпатической активации, по-видимому, включает как минимум следующие:

– Мы от природы устроены так, чтобы более остро реагировать на необычные, непривычные, нестандартные ситуации и связанные с ними стимулы. Эта тенденция особенно сильно выражена у людей с повышенной тревожностью, имеющих соответствующий темперамент, которым свойственно излишнее беспокойство за своё здоровье, особенно когда речь идёт о таком органе как сердце, серьёзный сбой в работе которого может привести к внезапной смерти, а человек ощущает ненормальность его функционирования – «выскакивание из груди» в отсутствие сколько – нибудь значительной физической нагрузки. Да, безусловно, когда, находясь в состоянии сильного страха в разгар панической атаки, человек ещё и начинает активно двигаться, в первые мгновения его сердце может начать сокращаться ещё сильнее и быстрее. Однако в этот момент включаются и начинают набирать обороты «успокоительные» факторы;

– Даже ещё более сильные и частые сокращения сердца теперь, скорее всего, уже не представляются такой (возможно, потенциально угрожающей жизни) аномалией, поскольку воспринимаются уже логичными и закономерными в ситуации значительной физической нагрузки;     

– Мозг получает теперь сигналы о напряжённой работе не только от сердца, но также от скелетных мышц и суставов, вследствие чего усиленное и ускоренное сердцебиение уже не привлекает к себе столько беспокойного внимания; 

– Более того, сама физическая активность для её совершения требует к себе некоторого осознанного внимания, отвлекая от пугающих внутренних ощущений.

           В результате, со временем всё более значительная доля возбуждения симпатической ветви вегетативной нервной системы оказывается связанной не с психоэмоциональным напряжением, а с обеспечением реального движения человеческого тела в пространстве, пока, наконец, не начинает практически полностью сводиться к нему. Теперь, когда человек снимает физическую нагрузку, вегетативная НС работает более – менее нормально и сбалансированно, как и подобает ей в состоянии физического и душевного покоя. Вегетативный криз, а с ним и паническая атака, исчерпаны. Концентрация катехоламинов возвращается в норму.

При всей полезности описанной процедуры для многих во время панической атаки, важно подчеркнуть: разумную, «без фанатизма» физическую активность лучше использовать не только и не столько как «скорую помощь», а как действенную профилактику дальнейших приступов. Правильно подобранная нагрузка поможет не только провести такой ключевой этап немедикаментозной терапии панического расстройства как интероцептивная экспозиция (ориентированная как раз на то, чтобы нормализовать восприятие ощущений, возникающих при более активной работе сердца) и укрепить общее здоровье, но даже вызвать благоприятные изменения в работе мозга на нейрохимическом уровне, повышая активность таких веществ, как серотонин, гамма – аминомасляная кислота, нейротрофический фактор, даже эндоканнабиноиды и опиаты. В результате, жизнь человека становится не просто продолжительней, но более качественной, за счёт ясного ума, лучшей памяти и концентрации внимания, а также повышенной способности контролировать негативные эмоции, включая страх и тревогу.   

Однако пока он разбирается с тем как ему повысить дозу бета-блокатора, чтобы лучше обезопасить своё сердце от фатальной аритмии… Или, может, это вообще не очень хорошая идея и нужно искать другой путь… Но где гарантия он за это время не станет жертвой своих же собственных бурных негативных эмоций, которые, увы, ему проблематично контролировать?! Возможно ли вообще такое? И Джонни всерьёз заинтересовался вопросом, может ли человек умереть от страха, допустим. Или когда сильно разозлится? В связи с этим Джонни вспоминалась одна древняя статья, в своё время потрясшая его.

            

Смерть Вуду

               

           В ней рассказывалась драматическая история одного школьного учителя. Он никогда не жаловался на здоровье, при ежегодных осмотрах у врача у него всегда было нормальное артериальное давление и всё такое. Однако в тот злополучный день этот учитель словно заранее почувствовал что-то неладное, а потому даже решил пораньше прийти домой, а не задерживаться в школе после уроков,  как имел привычку делать. Играясь дома с дочерьми подросткового возраста, он внезапно почувствовал себя плохо, потерял сознание и начал биться в судорогах, демонстрируя агональное дыхание. Его супруга – квалифицированная медсестра, обученная приёмам реанимации, немедленно начала оказывать ему необходимую для спасения экстренную помощь. В больнице, куда он был вскоре доставлен, его не без труда удалось вывести из состояния фибрилляции желудочков и вернуть в сознание.

           Несколько выполненных последовательно кардиограмм не показали развития ишемии миокарда или инфаркта. В биохимическом анализе крови у него был повышен уровень лактат дегидрогеназы и креатин фосфокиназы, а на ЭКГ присутствовали множественные желудочковые экстрасистолы (ЖЭС). Хинидин в дозе 400 мг. каждые шесть часов оказался неэффективен, а потому был добавлен прокаинамид в совокупности 3 грамма в день множественными дозами. Эта комбинация, похоже, подавила желудочковые аритмии.

           Пациент был крепким, спортивным мужчиной, выглядевшим моложе своего возраста. Его сердечный ритм был регулярным, 76 ударов в минуту, артериальное давление 110/70. Шумы сердца не выслушивались, и осмотр пациента дал совершенно нормальные результаты. Электрокардиограмма была вполне нормальной. Рентген показывал нормальную тень сердца и чистые поля лёгких. Общий анализ крови, а также электролиты были полностью в пределах нормы. Общий холестерин был 160 мг/децилитр, а триглицериды 73 мг на 100 мл. Эхокардиограмма показала нормальные движения митрального клапана и отсутствие иных структурных патологий. Тестирование с максимальной нагрузкой на моторизованной беговой дорожке в период, когда пациент получал прокаинамид и хинидин не зарегистрировало изменений положения ST – сегмента. Пациент упражнялся на протяжении 13,2 минут, достигнув максимальной ЧСС 164 и артериального давления 150/50. В отведении V₄ наблюдалась лишь 0,5 мм. депрессия точки J. Непосредственно после упражнений наблюдалось некоторое число желудочковых экстрасистол. Катетеризация правых и левых отделов сердца показала нормальные давления, потоки и сопротивления в лёгочной и системной циркуляции. Не было указаний на регургитацию на митральном клапане или его пролапс, а также препятствий току крови в аорту. Коронарные артерии были свободны от участков сужения. Коллатеральные сосуды не обнаруживались…

           В ходе ЭКГ – мониторинга у пациента наблюдались в среднем примерно 30 желудочковых экстрасистол в час. За 24 часа зарегистрировано 78 куплетов (пар) и 11 коротких (3 цикла) пробежек желудочковой тахикардии (ЖТ). Наблюдалась картина неполной блокады левой ножки, а также блокады правой ножки. Из – за присутствия аритмии прокаинамид и хинидин были отменены и назначен внутривенный лидокаин.

           Через четыре дня после поступления в больницу, когда пациент находился на постоянном мониторинге в палате сердечной реанимации, лидокаин был отменён. Частота желудочковых экстрасистол составляла 2 – 4 в минуту, куплеты наблюдались примерно каждые 10 минут, а также имели место нечастые 3 – цикловые пробежки желудочковой тахикардии. На шестую ночь пациент был беспокоен, испытывая смутные нехорошие предчувствия. Он легко уснул в 22.30 и мирно спал, когда в 4 часа утра на мониторе была зарегистрирована фибрилляция желудочков. Пациент подвергся дефибрилляции единичным разрядом 400 Дж. К сожалению, из – за сбоя в электрических ячейках памяти, ритм, непосредственно предшествовавший остановке сердца, не мог быть зарегистрирован.

           Знакомясь с этой историей, Джонни никоим образом не винил медиков, дважды спасших своего пациента от неминуемой внезапной смерти в том, что они не смогли предотвратить технический косяк со своим оборудованием. Он также никоим образом не считал признаком недостатка профессионализма врачей то, как они экспериментировали на своём больном (насколько уместно это выражение к человеку с сердцем, на удивление лишённым явных структурных изменений, и всё равно почему-то склонным самопроизвольно останавливаться), подбирая препарат.

           Сначала пациенту вводили внутривенно строфантидин (0,3 мг. каждые пять минут, в общей сложности 1,5 мг за полчаса), в результате чего средняя частота ЖЭ снизилась с 4,7 до 0,9 в минуту, количество куплетов уменьшилось с 5 до 1, а пробежек ЖТ с 1 до 0.

           Затем дали хинидин (600 мг.) перорально. Подавление аритмии длилось лишь 96 минут, причём высокие градации (4a и 4b ) оказались незатронутыми и могли даже участиться (использовалась следующая система градаций: 0 – отсутствие, 1 – менее 1 в минуту или 30 в час, 2 – более 1 в минуту или 30 в час, 3 – полиморфные, 4a – куплеты, 4 b – пробежки 3 и более последовательных циклов, 5 – ранние эктопии, прерывающие Т – зубцы). Хотя уровень хинидина в крови находился в терапевтическом диапазоне, частота появления куплетов и пароксизмов ЖТ почти удвоилась. После приёма оральной дозы прокаинамида (1,5 г) имело место исчезновение преждевременных сокращений, включая пары, на 90 минут, однако потом одиночные ЭС вернулись с прежней частотой, а число куплетов, похоже, увеличилось.

           После пероральной дозы 300 мг. диизопирамид фосфата, желудочковые экстрасистолы, наблюдавшиеся с частотой 2,5 в минуту, куплет каждые двадцать минут, прекратились в течение часа, после чего полностью отсутствовали в течение пяти с половиной часов, а затем вернулись с меньшей частотой. Впоследствии имело место лишь частичное возвращение эктопических ритмов. Побочных эффектов не наблюдалось. Артериальное давление и пульс оставались неизменными.  

           Через 20 минут после единичной пероральной дозы отмечалось значительное уменьшение числа желудочковых экстрасистол, с практически полным их исчезновением в течение 80 минут которое затем держалось три часа. Эктопические ритмы высоких градаций не наблюдались до прекращения действия пропранолола.

           После единичной пероральной дозы толамолола, высокоселективного бета-адреноблокатора подавление ЖЭС началось через 76 минут и продолжалось на протяжении 108 минут. Высокие градации экстрасистол не наблюдались после толамолола. Артериальное давление уменьшилось умеренно, со 120 на 80 до 110 на 75, в то время как пульс замедлился с 85 до 70.

           Фенитоин вначале вводился в дозе 300 мг. внутривенно и в течение последующих 12 часов принимались две пероральные дозы. Поскольку представлялось опасным полностью отменять лидокаин в этот период, он вводился по 2 мг. в минуту. При этом высокие градации исчезли, но ЭС продолжались с частотой 2 в минуту. В течение первых 24 часов частота желудочковых ЭС уменьшилась со 125 до 10 в час. Это уменьшение было особенно впечатляющим во время сна, когда всего 12 ЖЭС были зарегистрированы за 8 часов, в то время как их наблюдалось более 500 за аналогичный период в отсутствие фенитоина несмотря на постоянное введение лидокаина.

           Знакомясь с историей удивительного больного со здоровым якобы сердцем, Джонни не мог не отметить интерес докторов к ментальному миру своего пациента, для удовлетворения которого последнему пришлось выполнять не только психологические тесты типа MMPI и Роршаха, но и общаться с психиатром. В ходе этой беседы пациент выглядел взвинченным и настороженным, несмотря на обычно присущую ему неторопливую, дружелюбную манеру общения. В нём чувствовалась скрытая склонность к враждебности и состязательности. Он был многословен и не допускал прерываний. Пациент неоднократно отрицал наличие у него депрессивных или гневных мыслей. Несмотря на недавнюю остановку сердца у него, он не признавал у себя чувства страха.

           Вся жизнь его была пропитана попытками контролировать агрессию. Он вырос в небольшом шахтёрском городке и постоянно соревновался со своим братом, преодолевал значительные преграды на пути к высшему образованию, с яростной энергией брался за каждый проект и в то же время был глубоко религиозен, посвятив свою жизнь пропаганде братства между людьми и служению. Он часто испытывал вспышки гнева, которые успокаивал интенсивными физическими упражнениями, выполняемыми в уединении. В снах пациента часто фигурировало насилие – синдром, представлявшийся ему чуждым, не являющимся частью его подлинной натуры.

           Его суровые моральные запреты против агрессии сопровождались его внутренними ограничениями касательно сексуальности. Он настаивал, что у него не было помыслов о половых контактах с женщинами помимо его жены, хотя по роду работы он общался со многими.

           За шесть месяцев до болезни он потерпел значительную карьерную неудачу, когда экономические трудности встали на пути планов роста. Жена больного была подавлена после недавней смерти своего отца и потому не откликалась на психологические потребности своего супруга, а две его дочери всё больше времени проводили вне семьи. В связи с этими переменами у него нарастал гнев.

           Возня с дочерьми, непосредственно перед эпизодом фибрилляции желудочков пробудила в нём как агрессивные, так и эротические импульсы. На сей раз возня выдалась особенно провоцирующей сексуально, но была резко прервана звонком в дверь, возвещавшим приход в гости соседа. И как раз в тот момент когда одна из дочерей направилась открывать, он сполз по двери… Его последними словами были: «прошу прощения…»

           Результаты психологического тестирования рисовали пациента как человека с интеллектом выше среднего, склонного использовать отрицание как защиту от гневных импульсов и тревоги. Не было указаний на психоз или депрессию. Беседы с психиатром, казавшиеся очень спокойными, имели важный эффект на число сердечных аритмий. После объявления о предстоящем визите психиатра частота единичных ЖЭС увеличилась с менее 2 в минуту до в среднем 6,9; частота куплетов также увеличилась более чем в три раза, а также имела места короткая (3 цикла) пробежка ЖТ, не наблюдавшаяся до этого в течение недели круглосуточного ЭКГ мониторинга…

           Статья, разумеется, шокировала Джонни при первом знакомстве, а затем продолжала вызывать неприятные экзистенциальные мысли о хрупкости человеческого бытия всякий, раз когда он о ней вспоминал. Джонни мрачно думал: «Какой ужас! Если этот здоровый мужик со структурно полноценным сердцем вдруг начал помирать, то какие перспективы у меня, когда я весь сплошь больной насквозь?» А ещё, как назло, с упорством поражавшего его самого ментального мазохизма, Джонни принялся раскапывать другие древние материалы на эту тему, коих оказалось немало.

           Так, неизгладимое впечатление произвела на него история одной семьи. Одиннадцатилетнего мальчика доктора поместили в больницу, несмотря на полное отсутствие у него жалоб, по сути, просто из любопытства, поскольку три его старших брата умерли внезапно в возрасте от 12 до 17 лет. Старший из них, С.Р., 17 лет от роду, считался безупречно здоровым, когда внезапно потерял сознание, напуганный своим другом, и его не удалось реанимировать. При аутопсии у него не было обнаружено никаких отклонений. Прежде он испытывал пару обмороков без судорожной активности, но не страдал какими либо другими значительными болезнями.

           Л.Р., второй по старшинству сын, также считался совершенно здоровым до 12 лет, когда он умер внезапно во время плавания. Он был известен как прекрасный пловец и находился в воде всего три фута глубиной, когда неожиданно начал тонуть. Хотя наблюдатели обратили внимание, что он был жив, когда его вытаскивали из воды, он вскоре перестал реагировать и не мог быть реанимирован. Он также прежде испытывал два синкопальных эпизода без судорожной активности. 

           С.Р., третий по старшинству сын, имел прекрасное здоровье до 12 лет, когда, испугавшись паука, он побежал рассказать об этом своим товарищам. Внезапно он пожаловался на слабость и сказал, что у него «сейчас случится припадок», после чего потерял сознание и умер. Он также ранее перенёс два обморока без судорожной активности. Аутопсия не показала патологий.

           Мать погибших подростков, здоровая женщина 48 лет, перенесла около 25 обмороков в возрасте от 15 до 25 лет. Каждый из этих эпизодов был спровоцирован эмоциональным стрессором, вызывавшим испуг или гнев, с чувством распирания в глотке или голове. Вскоре за этим следовала потеря сознания без признаков судорожной активности, за исключением недержания мочи. Приходила в себя она обычно спонтанно в считанные минуты, за исключением нескольких случаев, когда бессознательное состояние длилось более часа. Она никогда не обследовалась и не лечилась от этих приступов, и они внезапно прекратились примерно 20 лет назад. Она по – прежнему легко пугается, испытывая приступы тахикардии при сильных эмоциях. Отец 49 лет и сестра погибших мальчиков 26 лет никогда не испытывали эпизодов головокружения или потери сознания, имея прекрасное здоровье. Других случаев обморока или внезапной смерти в семье не было; у двоюродной бабушки и дяди по материнской линии случались судороги.   

           Пациент Д.Р. был помещён в больницу в 1967 году для изучения факторов, которые могли предрасполагать его к внезапной смерти… Он был робким, худеньким мальчиком 11 лет с весом более чем у 25% и ростом больше чем у 45% своих сверстников. Его пульс был регулярным, 64 удара в минуту, давление было 90 на 50. Показатели осмотра пациента были полностью в пределах нормы. Электрокардиограмма (ЭКГ) показывала нормальный синусовый ритм, короткий P – R интервал 0,12 секунд и нормальный Q – T интервал 0,4 секунды; наблюдались выраженные U – волны в отведениях V1 – V3. Рентгеновские снимки сердца были нормальны, как и электроэнцефалограмма, рентгеновские снимки черепа, а также показатели слуха. Результаты множества тестов эндокринных функций, включая уровень сахара натощак, толерантность к глюкозе, инсулину и лейцину, тест нагрузки водой, 24 – часовой сбор мочи на гидрокси – и кетостероиды, измерение ванилилминдальной кислоты в моче, 18 – часовое голодание для определения кетонов в крови и моче, а также тест стимуляции адренокортикотропного гормона все были в норме. Поскольку отклонения от нормы не были найдены, ребёнок был объявлен здоровым и выписан из больницы. Он чувствовал себя прекрасно до 12,5 лет, когда с ним случился его первый обморок. В ходе игры в бейсбол он был «осален», разозлился, встал, сделал несколько шагов в направлении скамейки, упал вперёд и потерял сознание. Он был обнаружен без пульса и дыхания. После реанимационных мероприятий его пульс и сознание вернулись. Вскоре при осмотре его личным врачом физические нарушения у него не были обнаружены и его ЭКГ была нормальной, с синусовым ритмом. Он снова был направлен в больницу.

           При осмотре пациента его давление было 100/60, пульс регулярный 60 ударов в минуту, дыхание 16 раз в минуту, температура 37 градусов. Результаты осмотра и лабораторные показатели снова были все в пределах нормы, равно как результаты ЭКГ и рентгеновских исследований. Аудиометрическое тестирование не выявило дефектов слуха. Мониторинг ЭКГ не выявил дефектов ритма, пока пациент был спокоен, но при попытках введения иглы в вену стал очень возбуждён, и у него развилась синусовая тахикардия с множественными политопными желудочковыми экстрасистолами. Резерпин в дозе 0,75 мг/день оказался не способен устранить вызванные эмоциями ЖЭС. Была запланирована сердечная катетеризация с коронарной ангиографией, чтобы исключить присутствие аберрантной коронарной артерии. В ходе попытки индуцировать общую анестезию пациент стал очень обеспокоенным; у него развились частые экстрасистолы, которые сначала перешли в желудочковую тахикардию, а затем в фибрилляцию. Нормальный синусовый ритм был восстановлен посредством кардиоверсии постоянным электрическим током. Анестезия была индуцирована барбитуратами и в дальнейшем катетеризация была проведена без дополнительных трудностей. Коронарные артериограммы, а также ангиограммы левого и правого желудочков все были в норме. В процессе выхода из наркоза, однако, пациент снова развил сердечную возбудимость с политопными желудочковыми экстрасистолами и короткими пробежками желудочковой тахикардии. Лидокаин внутривенно до общей дозы 60 мг. временно подавил аритмию. 

           Джонни также не мог не задаться вопросом о том, в какой мере жертвы внезапной смерти могли чувствовать её приближение. Так, у родителей одного парня сложилось впечатление, что он «постоянно был чем – то сильно обеспокоен». Мальчик рос здоровым (или, по крайней мере, складывалось такое ощущение) до 13 лет, когда он начал жаловаться на усталость, головные боли, потерю аппетита и трудности со сном. Его доктор обнаружил у него неровный пульс, в связи с чем мальчик был направлен на консультацию в небольшую сельскую больницу. Там, однако, ему даже не удосужились сделать ЭКГ, хотя при осмотре его пульс был около 42 со спаренными сокращениями, становясь ровным 70 ударов в минуту при физической нагрузке. У него также выслушивался систолический шум, однако врач счёл его симптомы имевшими «эмоциональное» происхождения, а потому лишь прописал успокоительное средство.  

           Другой важной темой, волновавшей Джонни, являлись эмоциональные триггеры внезапной смерти. Ещё от народов, стоявших на ранних стадиях развития человеческого общества, до нас дошли истории о том, как умирали люди, проклятые шаманами или даже просто невольно пошедшие против собственных суеверий. Так случилось, например, с одним негритянским юношей, съевшим дикую курицу, который, когда это обнаружилось, пришёл в сильный трепет и скончался менее чем через сутки.

           Подобная же участь ждала и одну женщину из племени Маори, которая, съев некий фрукт, узнала о его табуированном происхождении. Она воскликнула, что священность вождя была осквернена, и что его дух убьёт её. Этот инцидент имел место днём, а на следующий день примерно к 12 часам она была мертва. Вообще, среди аборигенов Новой Зеландии табу считались страшным оружием. Например, сильные молодые люди, будучи проклятыми, вскоре умирали так, словно жизненная сила вытекла из них подобно воде.

           В этом плане примечательно заявление доктора С. М. Ламберта, который, согласно его собственному свидетельству, не раз наблюдал смерть от страха. Собранный лично им материал дополняли наблюдения коллег. Примечателен, например, случай, поведанный доктором Кларком, имевшим дело с представителями народности канаков, работавших на сахарных плантациях серверной части Квинсленда. Однажды к нему в больницу пришёл пациент, заявивший, что скоро умрёт, поскольку на него наложено проклятие, которому нельзя противостоять. Доктор Кларк какое – то время знал этого человека. Он очень основательно осмотрел пациента, включая исследование мочи и кала. Результаты оказались нормальными, но лежавший в постели больной продолжал слабеть. Доктор Кларк позвал в больницу бригадира канаков, чтобы успокоить человека, однако тот, после того как подошёл к кровати и взглянул на пациента, повернулся и сказал: «Да, доктор… он скоро умрёт». На следующий день в 11 утра жизнь больного оборвалась. Вскрытие не выявило ничего, что могло бы хоть как-то объяснить смертельный исход. 

           Другой наблюдатель с медицинским образованием, доктор Рот, служивший три года хирургом среди первобытных племён северной части центрального Квинсленда, писал: «Настолько укоренилось это поверье в сознании пациента, что когда какой-то враг направлял на него кость, он ложился умирать и действительно уходил из жизни. Я лично был свидетелем трёх или четырёх таких случаев».

           Доктор Клеланд, профессор патологии университета Аделаиды, писал об отсутствии у него сомнений в том, что время от времени представители бушменов Австралии умирают после того, как на них указали костью, и такая смерть не может быть связана с традиционными смертельными повреждениями организма.

           Антрополог Герберт Базедов в своей книге «Аборигены Австралии» нарисовал выразительную картину эффекта, производимого на невежественных, суеверных и доверчивых представителей коренного населения, впоследствии смиренно принимавших свою смертную участь:

           «Человек, выяснивший, что враг на него направил кость, представлял собой жалкое зрелище. Он стоял с разинутым ртом, пристально глядя на того, кто указывал на него костью и воздев кверху руки, словно чтобы отвести от себя смертоносную субстанцию, которая, как он представлял себе, растекалась по его телу. Его щёки белели, глаза становились стеклянными и выражение лица ужасно искажалось. Он пытался кричать, но звук застревал у него в глотке, и всё, что он был способен делать, – это пускать пену изо рта. Его тело начинало дрожать и его мышцы невольно изгибались. Он наклоняется назад, падает на землю и спустя короткое время кажется находящимся в состоянии обморока, но вскоре начинает извиваться, словно в предсмертной агонии, и, закрывая лицо руками, начинает стонать». Таким образом, этот человек вскоре после проклятия начинал таять на глазах и умирал, если его не спасал антидот в виде целительных заклинаний шамана. Подобные спасительные церемонии были описаны антропологами, такими как Г. Базедов.

           Конечно, Джонни было тяжело верить в подобные истории из жизни диких народов, а потому он больше обращал внимание на случаи «психогенной» смерти, получившие более основательное медицинское подтверждение. Так, его впечатлило до глубины души, например, то, как среди тысячи солдат, внезапно умерших в годы Второй мировой войны вне зоны боевых действий, у 140 результаты аутопсии были отрицательными, словно молодой человек умер практически здоровым.

           Такова, однако, была бездушная статистика, а Джонни интересовали детали того, какие факторы на практике могут провоцировать «психогенную» смерть по разным механизмам. И он искал в разных источниках в интернете соответствующие примеры. Так, его впечатлила, например, трагическая судьба одного мужчины, преждевременную кончину которого не просто предрекла, но даже в некотором роде вызвала его родная мамочка, видимо, весьма суровая и властная женщина. По какой – то неведомой причине она была очень расстроена определённой сделкой, которую собирался заключить её сынок в своём бизнесе. Мамаша надменным тоном предупредила: «если ты это сделаешь, тебе будет очень плохо». Вскоре у мужчины, не страдавшего прежде никакими значительными патологиями органов дыхания и даже ни разу не болевшего за последние десять лет простудой, начались сильные приступы астмы. На следующий день после завершения сделки по продаже у мужчины случилось сильное обострение. Как сам пациент Х, так и его доктора не могли не отметить связь серьёзных приступов и контактов с матерью – больной называл это сильной аллергией на свою родительницу. Как выяснилось впоследствии при попытке восстановить ход трагических событий, Х позвонил своей матери в 5.30 вечера. Его жена, находившаяся в тот момент у неё в доме, подтвердила этот факт. Х рассказал матери о конкретных планах реинвестировать свои деньги в другой бизнес без её вмешательства. Он также выразил оптимизм относительно своего состояния здоровья. Его мать даже не пыталась разубедить его, но завершила разговор мрачным предупреждением о том, что чего бы там он или его доктора себе не думали, ему стоило помнить её предостережение о том, что если он её ослушается, то может «плохо закончить». Мужчина умер менее чем через час после разговора.

           Джонни не мог не отметить для себя, насколько в описанной трагической ситуации напрашивалось эзотерическое объяснение, как человек мог быть в буквальном смысле удушен гиперопекой со стороны своей матери, стремившейся принимать важные решения за него. Не менее абсурдными и фантастическими представлялись интерпретации, исходившие от Франца Александера (которого Сергей Воблицын в группах о ВСД любил восхвалять как «основателя психосоматики»), согласно которым приступ астмы возникает как реакция на страх разлучения с мамочкой или развивается из подавленного плача от тревоги и ярости по этому поводу.

           Изложенная выше трагедия несчастного астматика, задохнувшегося под каблуком (или под юбкой?!) у своей мамочки являлась далеко не единственной, где можно было предположить «психосоматический» механизм. Другим подобным примером может служить печальная история молодой негритянки, рассказанная доктором Юлиусом Бауэром:

           «Попытки интерна Гарри Рота разговорить пациентку вначале были тщетными, но потом ему это удалось… Важно подчеркнуть, что она не демонстрировала симптомов астмы до беседы с доктором или в её начале:

           Пациентка: Что толку говорить о моих проблемах? Вы всё равно не захотите слушать про мой случай, поскольку он слишком глупый и Вы в любом случае не заинтересуетесь моими проблемами.

           Доктор Рот: Ты ошибаешься. Во время обхода доктор Бауэр сказал, что твоя астма в значительной мере зависит от твоего эмоционального напряжения и что обсуждение твоих проблем может иметь большую ценность для твоего выздоровления. Ты умна и определённо можешь понять, что эти бронхиальные спазмы делающие твой жизнь столь мучительной, часто возникают от эмоционального напряжения или усугубляются им. Обсуждение проблем, вызывающих твоё беспокойство и тревогу могут безмерно тебе помочь обрести душевный покой и выздороветь.   

Пациентка: Вы уверены, что сказанное мной останется между нами?

Доктор Рот: Ты можешь быть совершенно уверена. Именно поэтому доктор Бауэр просил меня поговорить с тобой наедине.                  

Пациентка: Ну что ж, с чего Вы хотите чтобы я начала? С самого начала моих неприятностей? 

Доктор Рот: Да, разумеется.        

Пациентка: Я не знаю точно, когда началась моя астма, но я тогда была ещё очень маленьким ребёнком – возможно лет трёх – когда иногда во время простуды у меня начали случаться эти приступы хрипения. Эпизоды также начинались от аромата цветов или парфюма или от запаха со скотобойни. Это могло произойти посреди ночи, и тогда мне становилось легче, когда я садилась или помогал укол аминофиллина. 

Доктор Рот: Кто – нибудь в твоей семье страдал от астмы?

Пациентка: О да! Один из моих братьев, дядя, бабушка.  

Доктор Рот: Какая у тебя тогда была обстановка в семье? Насколько хорошо ты ладила со своими родителями и братьями?                  

Пациентка: Когда я была ребёнком, мы жили в Арканзасе. Моя мать была весьма религиозна и растила нас в баптистской вере. Я никогда не знала своего отца и никто не знал его местонахождение. Сказать по правде, я думаю мои родители вообще не были в браке. Когда я пошла в школу, я зарабатывала немного денег сиделкой. Мать ребёнка всегда была добра ко мне, лучше, чем моя собственная мать, и когда впоследствии я переехала в Калифорнию, она по – прежнему иногда присылала мне чеки. Я приехала в Лос-Анжелес (ЛА) в возрасте 17 лет, и вначале моя астма значительно улучшилась здесь.

Доктор Рот: Ты переехала в Калифорнию из-за проблем со здоровьем?    

Пациентка: Нет, это была не единственная причина. Но должна ли я рассказывать Вам всё         остальное?

Доктор Рот: Несомненно. Тебе стоит облегчить душу, рассказав обо всём, что случилось в те дни.               

Пациентка: Что ж… В маленьком городке в Арканзасе мужчина соблазнил меня и я забеременела. Когда родился ребёнок, моя мать была очень зла на меня и стала ужасно скверно обращаться. Я никогда не слышала доброго слова от неё и чувствовала что она хочет избавиться от меня и ребёнка. 

Доктор Рот: А что с отцом ребёнка?         

Пациентка: От него толку нет. Он угрожал убить меня, если я кому – нибудь назову его имя как отца ребёнка. Он повторял это снова и снова и даже сказал мне что приедет в ЛА убить меня если я когда – либо упомяну его как отца ребёнка. По этой причине я никогда не осмеливалась просить помощи какого – либо государственного агентства. Единственным человеком, кто время от времени помогал мне деньгами, была женщина из моего родного города, и так я смогла поступить в колледж. Я могла тогда оставаться с моими двумя братьями, которые приехали в ЛА и нашли себе работу.    

Доктор Рот: Ты закончила учёбу?            

Пациентка (очень возбуждённо и нервно): Нет, не закончила. Мне пришлось уйти, потому что я более не могла оставаться с моими братьями.

Доктор Рот: Почему?   

Пациентка: Мне обязательно и это вам рассказывать?

Доктор Рот: Непременно, тебе стоит это рассказать. У тебя нет причин стыдиться чего – либо

Пациентка: Имейте в виду, мне невозможно было жить с моими братьями. Один из них часто домогался ко мне, и даже пытался изнасиловать меня (очень возбуждённо). Поэтому я съехала на отдельную квартиру на государственное пособие. А поскольку мне нужно было добывать средства себе на жизнь, я вынуждена была уйти из колледжа и работать время от времени помощницей по хозяйству.  

Доктор Рот: А что с твоей астмой?           

Пациентка: Ой, она в тот период стала гораздо хуже. Вы знаете, мне приходилось часто ложиться в больницу и оставаться там на несколько дней для лечения. Естественно, я каждый раз теряла свою работу и у меня не было уже надежды выздороветь. И поэтому я хотела умереть и хочу умереть всё время, потому что я никудышная, никудышная!.. (Плачет, очень возбуждена, гипервентилирует, хватается за небулайзер, падает в судорожном припадке, теряет сознание и вскоре умирает)…

               

           Пытаясь найти хоть какие – то зацепки для поиска реальных физиологических объяснений, Джонни старательно искал другие подобные трагические истории. В этом плане он находил полезным материал, собранный и опубликованный психиатром Джорджем Энгелем, известному созданием биопсихосоциальной модели, применимой в принципе не только к ментальным (по отношению к которым она в настоящее время широко используется), но также разнообразным «внутренним» болезням.

           Джонни разделил заинтересовавшие его случаи на две категории, отнеся к первой людей почтенного возраста и/или слабого здоровья, в скоропостижном уходе которых из жизни наверняка были замешаны сильные эмоции:  

           Мужчина 88 лет, узнав о внезапной смерти своей дочери, был просто вне себя от горя. Он не плакал, но, ломая руки, снова и снова вслух задавал себе вопрос: «Почему это случилось со мной?» Говоря по телефону с сыном, он внезапно начал задыхаться, и к моменту визита доктора в его дом был уже мёртв.

           Мужчина – охранник 63 лет внезапно скончался, будучи связанным грабителями.

           Женщина 71 г. приехала в больницу на карете скорой помощи, сопровождая сестру, которая была объявлена мёртвой по прибытии. Услышав трагическое известие, женщина упала на месте. ЭКГ зарегистрировала аритмию, вскоре приведшую к смерти.

            Женщина 72 лет внезапно скончалась, рассказывая полицейскому про то, как вор выхватил её кошелёк и убежал.

           Мужчина 71 года умер после разговора с пожарными, приехавшими к его дому по ложному вызову. 

           Смертоносные эмоции были не обязательно негативными, как показывают следующие истории, приведшие к «счастливому концу»:

           Вскоре после того, как 55 – летний мужчина встретился со своим 88 – летним отцом после 20 – летней разлуки, оба упали замертво.

           Бывший узник 60 лет, вернувшись к своей семье после 15 лет тюремного заключения, потерял сознание и умер.

           Мужчина 70 лет умер, радостно встретив свою жену из больницы, где она восстанавливалась после перенесённого инфаркта. Через несколько часов после этого у неё случился второй инфаркт, от которого она умерла.

           75 – летний мужчина внезапно умер, собираясь получить выигрыш в размере одна тысяча шестьсот восемьдесят три доллара, выпавший на его лотерейный билет, купленный всего за пару баксов.

           63 – летний оперный певец скончался во время овации в его честь.

           Сюда же примыкали истории скоропостижной смерти в связи с драматическими событиями, которые, хотя и отстояли дальше по времени, несомненно, могли сыграть причинную роль:

           Мужчина 47 лет, помогавший копать могилу для своего безвременно умершего друга, внезапно упал в неё замертво (здесь, несомненно, могли сыграть важную роль значительные физические усилия).

           Мужчина 56 лет умер за две недели до запланированного сноса отеля, где он проработал более 30 лет. Как сказал впоследствии его друг: «Он был одиноким человеком. Там осталась вся его жизнь». 

           Мужчина 45 лет чувствовал себя оказавшимся в невыносимой ситуации и считал себя вынужденным переехать в другой город. Однако когда он уже был готов к переезду, в другом городе неожиданно возникли сложности, из-за которых переезд оказывался невозможным. В мучительной растерянности мужчина всё же сел на поезд и направился в новое место. На полпути он вышел прогуляться по платформе. Когда кондуктор объявил посадку, мужчина вдруг почувствовал, что не может ни ехать дальше, ни вернуться домой, и упал на месте замертво. Вскрытие показало инфаркт миокарда.

           Другой мужчина 40 лет внезапно скончался, когда его жалобные просьбы к матери выплатить накопленные им долги по азартным играм были встречены решительным «НЕТ!» Гангстеры угрожали избить его, если он не расплатится немедленно. Незрелый и зависимый, он полагался на своих богатых родителей в плане финансовой поддержки и трудоустройства. Но у них случились финансовые затруднения, он потерял свою работу, и жена оставила его. Он обратился к азартным играм, чтобы удовлетворить свою жажду денег и поднять самооценку. Категорический отказ матери закрыл перед ним последнюю дверь. Вскрытие показало инфаркт миокарда. 

           Отец 40 лет внезапно умер, держа в руках бессознательную голову своего ребёнка, упавшего с велосипеда.

           Сенатор 57 лет умер через 48 часов после обвинения судом во взяточничестве и вынесения приговора о тюремном заключении (Джонни невольно задумался, возможно ли такое, скажем, с депутатами Госдумы в РФ).

           Мужчина 43 лет внезапно умер, когда его сын 15 лет разыграл собственное похищение.

           Мужчина 70 лет упал замертво при первых звуках концерта, посвящённому пятилетию со дня смерти его жены, известного преподавателя музыки, в память о которой была основана консерватория.

           Известный в прошлом спортсмен в возрасте 41 года был абсолютно уверен, что будет назначен начальником спортивной команды и уже сообщил об этом прессе. Он находился в кругу своей семьи, когда получил неприятную новость. Выходя из дома опечаленный со своим шурином, он по странному совпадению заметил, как незнакомец угоняет машину последнего. Бывший спортсмен резко прыгнул в свой автомобиль и помчался преследовать, однако через пару кварталов внезапно умер от инфаркта.  

           Если в упомянутых выше историях скоропостижно умершие были уже немолоды и/или нездоровы, то в нижеследующих уход из жизни фигурирующих в них персонажей оказывался куда более загадочен. Это обстоятельство заставляло Джонни более внимательно прислушиваться а психологическим факторам, которые могли запустить в действие убийственные физиологические механизмы. И в этом отношении примечательна была следующая история, рассказанная психоаналитиком Джоном Кулиджем:

           «С. всегда демонстрировала необычно гиперактивный отклик организма на эмоциональный стресс. Диарея, внезапная рвота, широкие колебания артериального давления, частоты дыхания и температуры тела, вариации мышечного тонуса и координации, очевидно, в её случае находились под влиянием психологических факторов. Потеря аппетита, значительные нарушения сна и выраженный цианоз рук и ног проявлялись, когда она была более расстроена. Временами казалось, как будто эти изменения находились почти под её осознанным контролем, хотя это определённо было не так.

           (Джонни сразу же подметил возможную специфику функционирования вегетативной нервной системы).

           С. впервые обратилась за консультацией к автору статьи (которую читал Джонни) в возрасте 29 лет. Она была тогда сильно напугана депрессией, внезапно развившейся у неё за несколько дней до этого. Она быстро вышла из депрессии, однако продолжала психотерапию в течение двух лет, на протяжении которых ей удалось достичь значительного прогресса в стабилизации шатких отношений с мужем. Потом её не было видно десять лет. Она вернулась в возрасте 41 года, чувствующей состояние депрессии и не знающей что делать со своей жизнью. К тому времени её единственная дочь – радость и гордость – уехала учиться в университете. Муж пациентки был всё более поглощён своей юридической практикой и в значительной мере самоустранился из брака. Финансовые трудности тех времён когда С. работала, а её муж учился на юридическом факультете, были давно позади. Будучи продвинутой вверх по социальной лестнице достигнутым в среднем возрасте материальным благосостоянием, она чувствовала себя одинокой и скучающей, без цели и направления в жизни. Ей был рекомендован психоанализ в надежде помочь обрести смысл существования.

           С. была единственным ребёнком весьма интеллигентных, но невротичных родителей, чей брак представлял собой настолько самодостаточную структуру, что в ней не было места даже для одного ребёнка. Она всегда чувствовала себя нежеланной и лишней. Её папаша был склонным к морализаторству садистом и неудачником, который однажды так выкрутил руку пациентке, что сломал ей ключицу. Он поклонялся интеллекту. В матери пациентки за фасадом беспомощности скрывалась манипулятивная и враждебная личность. Детство было одиноким и несчастливым. Частая потеря работы отцом привела к необходимости аж 20 переездов семьи. Ребёнку строго запрещалось высказывать свои желания, жаловаться и даже плакать. Побои и ограничения научили пациентку ограничивать свои движения и спонтанное поведение. Будучи ребёнком, С. научилась подавлять и ограничивать свои чувства и впоследствии вспоминала, как могла сидеть часами, ничего не испытывая. Возможно, эта ранняя тенденция подавлять агрессию способствовала в итоге её преждевременной смерти. Лишь в школе, где она преуспевала, пациентка чувствовала себя оценённой и желанной.

           Если детство её было несчастливым, то отрочество пугающим. Отец часто был безработным и оба родителя, вероятно, пребывали в депрессии. Пациентке пришлось оставить школу и работать, чтобы обеспечивать семью. Она чувствовала себя обиженной и эксплуатируемой, но не смела жаловаться. Она вспоминала периоды когда ощущала себя испытывавшей деперсонализацию и безнадёжно загнанной в угол. Будучи ребёнком и подростком, она испытывала эпизоды выраженной паранойи со смутным чувством, что весь мир был против неё. И в то же время какая-то часть её личности знала, что это не так. Единственное спасение от такой жизни, реально грозившей, как ей казалось, уничтожить её, пациентка видела в том, чтобы выскочить замуж.

           Несмотря на множество испытаний, двадцатилетний интервал со времени рождения единственной дочери до поступления в университет был единственным периодом, во время которого пациентка чувствовала осмысленность жизни.

           Аналитическая работа вскоре показала, насколько хрупкой и поверхностной была пациентка за фасадом своих интеллектуальных способностей. Всплыли многие симптомы агорафобии, которые тщательно скрывались. Случились несколько эпизодов зловещей регрессии и сильной паники, обычно в связи с отпусками аналитика с проворным улучшением состояния каждый раз по его возвращении. Чувства переноса тщательно скрывались. Пациентка демонстрировала черты всеобъемлющего контроля через кажущееся «подчинение» аналитику, в то же время втайне придерживаясь убеждения, что она была на шаг впереди него. Она часто делала такие замечания как: «Я всегда могу отгадать, что Вы скажете, прежде чем Вы скажете это»…

В течение первых трёх лет её фобии исчезли. В отношении мужа она стала менее сервильной и пугливой, научилась противостоять его агрессии. Семейные отношения улучшились, и он прекратил побои. Но вскоре стало ясно, насколько поверхностным было её улучшение.

           В годовщину брака после разочарования со стороны мужа (который не пригласил её в ресторан) она расстроилась и буйно разгневалась, выпила несколько бокалов, чтобы успокоить свой гнев, после чего приняла массивную дозу снотворного. Она была откачана и помещена на короткий срок в психбольницу, на которую реагировала сильной клаустрофобией. Её ярость и недоверие начали прорываться на поверхность. Тогда она утверждала: «Единственный человек, на которого я могу положиться, столкнувшись с трудностями, – это я сама, а единственный человек, который действительно меня понимает, – это моя дочь».

           Через несколько месяцев скончался её отец после многолетней мучительной борьбы с болезнью Паркинсона. Словно в древнегреческой трагедии, через две недели её мать пожелтела и семь ужасных месяцев спустя умерла от рака желчного пузыря.

           Хрупкое здание психики пациентки начало рассыпаться. Эпизоды серьёзной регрессии стали более частыми и более массивными. Её требования «любви» со стороны мужа ему было невозможно выполнить. Потребовалось пять краткосрочных госпитализаций, каждый раз скоро приводивших к ремиссии. Затем давно планировавшийся визит к дочери, уже вышедшей замуж, закончился катастрофически. С. обнаружила, что её дочь изменилась, была нетерпеливой и «орала на меня». По возвращении С. выглядела подавленной, страдала от ужасных ночных кошмаров, но была настроена взять себя в руки вовремя, чтобы поступить на следующей неделе в аспирантуру, говоря: «Это единственное, что спасёт мою жизнь».

           Она удивлялась, как её психоаналитик или муж могли терпеть её. Её семейная жизнь опустилась ещё глубже на дно. Ещё одна серьёзная регрессия была спровоцирована, когда муж заявил: «Уйди. Оставь меня в покое» когда однажды утром она пыталась разбудить его по его же предварительной просьбе. Она гневно легла в свою постель и оставалась там.

           В следующую терапевтическую сессию она говорила прямо о своём желании умереть. Ей           казалось, смерть была единственным выходом из тупика. Она неожиданно вспомнила, что когда муж кричал на неё, она испытала старую боль в груди которую пережила как-то в детстве когда мать била её. Она встала и начала возбуждённо ходить по кабинету психоаналитика, снова переживая ужас охватывавший её в детстве когда мать вдруг решала отшлёпать её за давно забытую шалость. Подобным образом, теперь она не знала когда муж обернётся против неё.

            Ей был предложен дополнительный сеанс через пару дней в 9 утра. В вечер перед назначенным приёмом позвонил её муж и выразил свою озабоченность поскольку она опять легла отказавшись от еды и выпила много алкоголя. В 7.30 утра раздался звонок в офисе. Это была С., выглядевшая немного взъерошенной. Она извинилась за опоздание, считая, что ей было назначено прийти в 7. Будучи проинформированной о правильном времени приёма, она жеманно поинтересовалась может ли подождать в приёмной. Я замешкался с ответом, и тогда она резко решила уйти. Она была несколько шаткой в своей походке, но не была настолько дезорганизованной, как в предыдущие разы. Из – за её повышенной чувствительности к отказам я был обеспокоен, что она может интерпретировать этот инцидент как отповедь. Она не явилась в 9 часов. Двадцать минут спустя позвонил её муж. Его жена вернулась домой и попросила чай, который он ей дал. Они немного поговорили, и пациентка попросила мужа отвезти её на приём, подождать, а затем привезти обратно. Супруг отказался под предлогом занятости по работе, однако предложил вызвать такси. Пациентка вышла в другую комнату и внезапно потеряла сознание, падая с грохотом. Муж обнаружил отсутствие у неё пульса. Двадцать минут спустя в больнице она выглядела мёртвой; электрокардиограмма показала фибрилляцию желудочков. Сердцебиение и кровообращение были восстановлены героическими реанимационными мероприятиями, однако пациентка больше никогда не пришла в сознание из – за необратимых повреждений головного мозга вследствие кислородного голодания. Анализы крови показали лишь незначительные следы барбитуратов и никаких ядов. Муж пациентки перерыл весь дом и не мог найти свидетельств отравления или передозировки какими бы то ни было лекарственными препаратами. Аутопсия не показала структурных болезней сердца. Никакие другие патологические находки также не могли объяснить внезапную смерть».

           Комментируя эту историю, Джон Кулидж высказывал предположение о том, что его пациентка, чувствуя себя отвергнутой как мужем так и психоаналитиком, вероятно, ощущала себя подобно дикарям Вальтера Кэннона, подвергшимся проклятию вуду, абсолютно одиноким и обречённым, исполненным невыразимого гнева и ужаса. 

           Несправедливо обвинённый в грабеже мужчина 35 лет сказал своему адвокату: «Я сам напуган до смерти!», после чего упал и умер.

           Капитан армии, командовавший церемониальными войсками на похоронах президента Кеннеди, умер через 10 дней после похорон от «нарушения сердечного ритма и острой сердечной недостаточности».

           Девочка 14 лет упала замертво, узнав о внезапной смерти своего 17 – летнего брата; девушка 18 лет скоропостижно умерла вслед за воспитавшим её 80 – летним дедушкой.

           Самыми юными жертвами были трёхлетний мальчик, испугавшийся сильного ливня и четырёхлетняя девочка, умершая от страха во время экстракции молочного зуба.    

           Знакомясь с упомянутыми выше трагическими историями, Джонни не мог не отметить для себя ключевой момент: в значительной части случаев внезапная смерть носила в известном смысле «психосоматический» характер. (Любопытно также было наблюдение, сделанное Дж. Энгелем на основе анализа большого числа случаев, что мужчины умирали от страха ровно в два раза чаще, чем женщины). То есть, эмоциональное потрясение оказывалось важным причинным фактором. Но какие же выводы следовало сделать в такой ситуации? Безусловно, непосредственным триггером оказывалось психологическое потрясение. Соответственно, по крайней мере в принципе, представлялось перспективным попытаться снизить риск за счёт обучения потенциальных жертв навыкам «управления стрессом». Однако Джонни понимал ограниченность такого подхода. Во – первых, сама стрессоустойчивость данного индивида определялась в значительной мере его (или её) темпераментом, заданным биологически либо на генетическом (наследственном) уровне, либо под воздействием таких факторов как вегетативная нестабильность.

           Во – вторых, человеку в современном обществе проблематично полностью изолироваться от стрессов, окружающих его повсеместно. Да, зная такую особенность организма человека, предрасполагающую его к потенциально катастрофическим реакциям на психоэмоциональные стимулы, можно порекомендовать максимально избегать ситуации, способные вызывать сильные душевные потрясения. Например, выбрать сферу деятельности, где меньше конфликтных ситуаций. Однако полностью их избежать, наверное, всё же не удастся.

           В связи с этим куда более перспективным представлялся Джонни другой, неизмеримо более сложный, но в то же время потенциально куда более действенный подход. Он заключался в том, чтобы максимально изучить электрофизиологические, биохимические и прочие факторы, определяющие развитие угрожающей жизни аритмии в условиях психологического стресса. И потом, уже на основе глубокого понимания этих механизмов, принять действенные меры, которые помогут уберечь от внезапной катастрофы, обрывающей жизнь.   

           Джонни также давно прекрасно понимал, насколько серьёзно актуально это было лично для него. Он знал, что у мужчин после 40, страдавших ВСД опасность внезапной сердечной смерти в несколько раз выше средних значений для населения того же пола и возраста. А у него тревожно – фобическая симптоматика присутствовала сколько он себя помнил, причём очень разнообразная и сильно выраженная. Значит, его риск был ещё гораздо выше.

           И Джонни, как часто случалось с ним в его мечтах, строил для себя серьёзные планы основательного изучения вопроса. Намеченная им программа включала в себя следующие пункты:

– Отталкиваясь от фенотипических признаков у себя и прочих ВСД-шников, выяснить как можно лучше механизмы поражения ткани как при его собственной патологии (имевшей, в чём он совершенно не сомневался, в первую очередь генетическую природу и лишь в небольшой степени модифицируемой в своём течении иными факторами, в том числе поведенческими);

– Детально разобраться как с тем, как наносится ущерб на каждом из повреждённых участков организма, таких как мелкие и крупные сосуды, клапаны сердца, позвоночник, глаза и вообще мозг, органы ЖКТ и т.д.;

Особый акцент в изучении предполагалось при этом сделать на механизмах, которые могли привести к его смерти в ближайшем будущем – от внезапной аритмической сердечной катастрофы и разрывов аневризм до быстро растущих и метастазирующих повсюду злокачественных опухолей. 

–  На основе достигнутого понимания разработать детальную схему лечения и вторичной профилактики, желательно натуральными средствами, возможно даже из продуктов питания, поскольку многие «настоящие» лекарственные препараты, тем более воздействующие на нервную систему, особенно выраженно «психотропные», ему без рецепта никто не продаст.

           Джонни прекрасно понимал, касательно его самого, насколько серьёзной была ситуация и как ему приходилось рассчитывать исключительно на себя, свои собственные знания, не полагаясь на врачей. У него ещё слишком свеж был в памяти неприятный опыт общения с невролухом, к которой Джонни обратился будучи в отчаянии, с нависшей над ним угрозой необратимо прогрессирующей слепоты, а она попыталась отправить его с этим к психотерапевту.

           Джонни тогда также с уверенностью что-то подсказывало: подобным образом дело бы обстояло у него и со многими другими врачами, разных специальностей. Некоторые из них, наверное, сначала бы выписывали ему некие таблетки на «отвали», а когда/если он бы проявлял настойчивость (по крайней мере, насколько мог такое позволял его трусливый, робкий характер), после скорого исчерпания у них терпения –

посылали в известном направлении, т.е. в ПНД или около того.

           Таким образом, у него в итоге не было выхода, кроме как «спасение утопающих в руках самих утопающих». Но для этого необходимы были серьёзные знания из разных околомедицинских дисциплин, в том числе базовых, которых ему катастрофически не хватало. Джонни много раз пытался всерьёз браться за их освоение, однако видел слишком много незнакомых букв, от встречавшихся то и дело словосочетаний типа «необъяснимая внезапная смерть» его начинало трясти; практически ничего не удавалось понять и запомнить; он чувствовал себя совершенно неспособным сконцентрировать внимание на достаточное время, чтобы хоть что-нибудь серьёзно, основательно изучить и в результате неизменно оказывался вынужденным прекратить попытки с сильным негативным осадком и отчаяния, пытаясь отвлечься от горьких чувств разочарования и неудачи просмотром всякой ерунды в интернете.

           Таковы были печальные воспоминания и размышления Джонни, когда медсестра кабинета функциональной диагностики ЭКГ/холтеровского мониторинга пригласила его войти в кабинет для объяснения ситуации. Она сказала: «Ничего страшного. Оказывается, в приборе батарейка села совсем недавно, более 22 часов записалось. Поэтому не переживайте, через пару рабочих дней результаты будут у Вашего доктора. Кто там Вас направлял к нам? Кардиолог Меньшов? Значит, у него…»

           Понуро шагая домой, Джонни погрузился в угрюмые размышления о своём недоверии медицинским работникам, по крайней мере в данной конкретной ситуации. Ему сразу вспомнилось (или почудилось?), как когда он встал утром ,злополучный прибор вроде уже не мигал. Но на тот момент ещё не прошло двадцать два часа с момента начала записи. А вдруг там вообще ничего не записалось, и ему просто напишут результаты мониторинга «от балды»?!

           Джонни с обидой и горечью думал о том, как его могли опять безнаказанно обмануть, только на сей раз в том, что могло для него быть вопросом жизни или возможно скорой внезапной смерти… Но проверить это, разумеется, не имелось никакой возможности, а потому оставалось лишь полагаться на добропорядочное поведение тех, кто проводил исследование, а в этом он как раз сомневался, вполне допуская принесение его интересов в жертву необходимости не косячить перед страховой компанией повторением сорванного диагностического исследования.

           Идя в назначенный день на приём к доктору Меньшову, Джонни ощущал себя на грани паники от тревожного предвкушения нехороших результатов. Он, впрочем, пока даже не знал, какими они будут: то ли там найдут зловещие, угрожающие жизни отклонения, например, нарушения проводимости как побочный эффект бета – блокаторов, то ли напишут фальшивые хорошие показатели, чтобы кардиолог мог отчитаться, как он успешно «вылечил» пациента.

           Услышав ободряющий голос доктора Меньшова, Джонни стал склоняться ко второму варианту. Кардиолог сказал: «Могу Вас обрадовать. Желудочковых экстрасистол стало в два с лишним раза меньше. Но главное – в этот раз нет никакой желудочковой тахикардии». Увидев довольную улыбку пациента, вздохнувшего с облегчением, доктор Меньшов сказал: «Так что можете дальше продолжать лечение «Конкором», как я Вам назначил…» В этот момент у Джонни промелькнула странная мысль. Он вдруг испугался, что теперь кардиолог скажет ему больше не приходить, тем самым как бы бросив на произвол судьбы. И хотя он прекрасно понимал, что доктор Меньшов вряд ли ещё чем – то сможет ему помочь по существу, сам факт прекращения контактов с ним страшил, словно в этом было для него что-то успокоительное.

           Джонни спросил: «А как же дальше? Мне больше к Вам приходить не надо?..» Ответ напугал его и вместе с тем обнадёжил: «Нет, я назначил, что нужно… Но если хотите, я могу Вас ещё направить на консультацию к аритмологу в больницу…»

           От упоминания такой перспективы Джонни сразу же загорелся восторженным энтузиазмом и радостно принялся утвердительно кивать головой: «Да, да, конечно, пожалуйста, направьте, если можно. Буду Вам очень признателен…» Наверное, даже он сам понимал, насколько неадекватной выглядела в сложившейся ситуации его реакция, однако не мог вполне контролировать выражение своих чувств.

           Иван Андреевич, видимо, обратил на это внимание, а потому с удивительной заботливостью решил предостеречь пациента от возможных негативных последствий предстоящей консультации на стороне. Он сказал: «Только, пожалуйста, если там Вам будут предлагать процедуру радиочастотной абляции (РЧА), подумайте сто раз, прежде чем соглашаться. Помните, ваша аритмия носит функциональный характер, а потому Вам не стоит рваться сажать себе шрамы на сердце». Если у Вас будут сомнения, пожалуйста, после консультации в больнице Вы можете подойти ко мне, и я запишу Вас к себе на приём, чтобы обговорить дальнейшие действия, и, возможно, предостеречь от необдуманных шагов, которые могут принести Вам больше вреда, нежели пользы.

           Джонни, разумеется, был приятно поражён такой заботой. Он неожиданно даже для самого себя вдруг сменил гнев (разумеется, внутренний, который он стыдился и боялся как – то проявлять вовне) на милость по отношению к медикам, по крайней мере, из поликлиники №1332. Теперь они представлялись ему удивительно душевными и благородными людьми, заботящимися о его пошатнувшемся здоровье даже несмотря на жёсткие ограничения, установленные им страховой компанией, перед которой им приходилось регулярно отчитываться.

           Особенно растрогал Джонни следующий эпизод. На следующий день после приёма у Меньшова он записался на консультацию к аритмологу в больницу №44. И только потом посмотрел документы, которые там нужны. Оказалось, требуется ещё свежая ЭКГ, не более чем двухнедельной давности. Конечно, для нормального человека такое бы не представляло значительной проблемы – он(а) просто сделал(а) бы себе электрокардиограмму за деньги в конторе типа «В Пробирке». Но не Джонни, который в подобной ситуации был готов удавиться из – за копеек, которых у него не было лишних. Нет, разумеется, у него каким – то необъяснимым образом снова и снова находились средства подарить тем кто обманывал и использовал его, разводя на деньги, то там уже деваться некуда, оставалось лишь задним числом сжимать бессильные кулачки от обиды, злясь внутри себя как он непременно накажет злодеев (на самом деле только в своих фантазиях и мечтах, разумеется).  

           У Джонни, таким образом, на сей счёт имелась «идея получше». Со своим больным сердцем он снова попёрся в поликлинику № 1332. По пути, разумеется, собрался пару раз помирать, без этого не обошлось. Придя в лечебное учреждение, Джонни отстоял очередь в регистратуру, после чего принялся объяснять работавшей там сотруднице поликлиники:

           «Меня кардиолог *нашей* (Джонни сделал на этом слове особое ударение, словно стремясь таким образом подчеркнуть, что ему непременно должны помочь) поликлиники направил на консультацию в больницу. Но там нужна свежая ЭКГ, а мне последний раз делали только в июне…»

           К удивлению Джонни, тётенька из регистратуры понимающе кивнула головой: «Я могу Вас записать на завтра на ЭКГ, 8 числа уже будет готово…» Вместо благодарности, однако, за то, что ему пошли навстречу, пациент испытал прилив наглости. Ведь, во – первых, получалось, ему ещё завтра придётся переться в поликлинику, трясясь опять от страха помереть по дороге. Но главное даже не это. Джонни сказал: «но мне нужно 7-го числа на консультацию попасть!»

           Регистраторша с сожалением покачала головой, заявляя: «Раньше никак не получится. У нас ЭКГ описание готово через два дня, пока там ещё доктор расшифрует…» Джонни теперь недоумевал, почему нельзя было просто сделать, как когда в своё время Мушкина просто направила его в тот же день. Он попытался объяснить ситуацию: «Понимаете, мне не нужно описание. Только сама *свежая* кардиограмма. Я еду на приём к аритмологу, он там уже сам как – нибудь разберётся…»

           К радости Джонни, в ответ тётенька вздохнула с облегчением: «Так Вы бы сразу так и сказали, что Вам нужна только плёнка. Сейчас. Думаю, у нас получится Вам помочь… Она зашла в кабинет, где снимали ЭКГ, о чём – то, видимо, договорилась, и выйдя, кивнула Джонни: «Сейчас тогда тут посидите, пожалуйста, и Вас вызовут, и больше Вам не нужно будет тогда к нам ходить. Это, значит, тогда уже Вам не нужно будет… (Она порвала и выбросила в мусорное ведро формальное направление на ЭКГ для Джонни, которое уже было начала оформлять)».

           Усмехнувшись про себя неуместным использованием слова «плёнка» применительно к миллиметровой бумаге, Джонни засиял от радости и благодарности. Сказав регистраторше: «Спасибо Вам огромное, Вы мне очень помогли…», он устроился поудобнее на лавочке перед кабинетом электрокардиографии.

           Ещё через несколько минут его вызвали. Медсестра заботливо сняла ему аж целых четыре кардиограммы, с чувством неловкости оправдываясь перед ним за не всегда идеальную работу их прибора ЭКГ. Потом даже на минутку заглянула в соседний кабинет к терапевту спросить «годится ли такая…», мол, пациенту нужно будет с этим ехать в больницу на приём к аритмологу.

           Поблагодарив от души медсестру, по дороге домой Джонни был готов расплакаться от наплыва чувств. Он даже забыл думать о том, как ему плохо и подстерегавшей его на каждом шагу высокой опасности внезапной смерти. Теперь ему хотелось взять назад многие свои негативные мысли относительно сотрудников поликлиники №1332.  

 

Несовершенная наука

 

           Придя домой, Джонни посмотрел информацию о кардиологе, к которому он записался на консультацию в больницу № 44. У него сложились достаточно благоприятные впечатления: доктор Виктор Игоревич Манашкин, кандидат медицинских наук, даже стажировался в США. В общем, перед своим визитом в больницу Джонни был настроен весьма оптимистично. Минус заключался, пожалуй, только в том, что он не выспался в ту ночь, поскольку от жадности приготовил себе слишком много еды, которую доедал до рассвета, а на дворе был уже сентябрь, когда утро достаточно позднее. Соответственно, Джонни оказывался обречённым не выспаться, хотя в больницу записался на час дня. Однако перед тем как он всё же улёгся спать, с ним приключилось нечто невероятное: приятное неожиданное событие, которое он сам не мог трактовать иначе кроме как своего рода тактильную галлюцинацию. Он привычно щупал свой пульс, замечая как часто имели место связанные с желудочковыми экстрасистолами перебои, когда вдруг ему показалось, что ритм стал ровным. И так продолжалось одну минуту, другую… Джонни почувствовал себя «на седьмом небе от счастья» и даже убрал пальцы с лучевой артерии, словно боясь спугнуть неожиданно вернувшуюся регулярность сокращений своего больного сердца.

           Встав после вынужденно недолгого сна, Джонни не стал есть (тем более всё равно уже было некогда), а направился в больницу. К своему приятному удивлению, без особых приключений добравшись до нужной станции метро, он без больших сложностей и сильного страха дошёл до больницы.

           Там, однако, его ждали плохие новости. Предварительный диагноз врача звучал как приговор: ишемическая болезнь сердца. Доктор Манашкин тщательно расспрашивал Джонни, имелись ли у него родственники с рано развившейся ИБС. Врач был недоволен тем, что Джонни не привёз свои анализы на холестерин (которые, впрочем, не были указаны в числе необходимых).

           Собираясь в больницу, Джонни надеялся на дальнейшие исследования его организма медиками, однако теперь когда доктор Манашкин изложил перед ним дальнейшую программу действий, ему стало совершенно не по себе. Кардиолог рекомендовал как можно скорее ложиться в больницу для прохождения коронарографии. От одного упоминания этого диагностического метода Джонни стало не по себе, поскольку, как он совсем недавно узнал из книжки «Медицина для идиотов», вследствие этой инвазивной процедуры как таковой некоторая часть больных умирает. Естественно, опешив от перспективы стать одной из жертв, Джонни прямо поинтересовался у врача: «Извините, а имеются сведения, сколько людей умирает в вашей больнице от самой коронарографии?» Неприятно удивлённый такой неуместной осведомлённостью своего госбюджетного пациента, доктор Манашкин сказал: «Мы не собираем такую статистику…» И потом, словно предвидя немо осуждающее недоумение больного: «Неужели вас не волнует как у вас люди мрут в результате *диагностической* процедуры?!», кардиолог поспешил добавить: «Да, к сожалению, медицина несовершенная наука, а потому иногда не обходится без осложнений…» Однако тут же поспешил заверить больного, что у них эта процедура уже хорошо поставлена на поток, а потому, мол, выполняющие её специалисты уже наработали достаточный опыт, поэтично описанный доктором как «рука бойца колоть устала…»

           В ответ сильно встревоженный Джонни, чтобы сделать вид его якобы успокоили  заверения, поспешил объяснить причину своего нездорового любопытства: «Просто поймите меня правильно, я не хочу оказаться в ситуации, когда «вскрытие показало, что больной умер в результате выполнения процедуры вскрытия»».

           Доктор Манашкин усмехнулся, несомненно, оценив юмор, несвойственную психически нормальным пациентам. Он сказал: «Вы сначала действительно переживите эту процедуру, а уже потом будете так шутить!»

           И потом, уже с мрачно – серьёзным выражением лица посмешил представить пациенту аргументы в пользу своей обеспокоенности за нависшую на нём опасность внезапной смерти. Мол, его беспокоит даже не столько такое огромное количество экстрасистол, а «вот эта тахикардия с широкими комплексами», в запись которой на ЭКГ он указал. Джонни понимал зловещее значение услышанного. Он вполне мог тогда попросту не проснуться. А теперь, когда у него, как выясняется, были значительные основания предполагать ишемическую болезнь сердца, даже «банальные» желудочковые экстрасистолы могли легко его внезапно убить.

           Заходя в кабинет кардиолога, Джонни думал, самое худшее что его может ждать на выходе – это направление на РЧА. Однако теперь, как оказалось, его перспективы были куда более сложными. Сначала ему было необходимо пройти инвазивную диагностическую процедуру, чреватую осложнениями вплоть до фатальных. После чего, если результаты окажутся неблагоприятными, то есть выяснится наличие у него ишемической болезни сердца, то ему предстояло коронарное стентирование, которое, в свою очередь, было сопряжено с тромболитической терапией. А чтобы сделать последнюю максимально безопасной, кардиолог хотел убедиться, что у Джонни не откроется какое – нибудь внутреннее кровотечение от не диагностированной ранее язвы желудка. Соответственно, необходимо было пройти гастроскопию. Перепуганный Джонни робко попытался поинтересоваться у доктора Манашкина «нельзя ли как – нибудь обойтись без этого?», ответом было твёрдое «НЕТ!»

           Выдавая пациенту направление на диагностическую процедуру в комплекте с длинным списком диагностических исследований, которые необходимо было пройти до неё и словно читая недоверчивые мысли встревоженного пациента, врач настойчиво сказал: «Не затягивайте с этим! Помните, это в Ваших интересах!»

           Выйдя из больницы, Джонни едва держался на подкашивавшихся и трясущихся ногах. В ужасе и отчаянии он задавался вопросом: «как же так?!», на который у него не было ответа. Ведь ладно там в молодости, юности он питался как попало, да и денег было очень мало на еду. Однако последние пятнадцать лет он старался есть в основном полезную пищу… И тут его осенило. Ведь, по сути, почти половину этого срока он был жирным, с индексом массы тела иногда приближавшимся к тридцати. Кроме того, его сосуды, сердце и мозг тогда разрушала скрытая гипертоническая болезнь, о которой он не знал, поскольку измерял давление не на той руке.

           Джонни вдруг мучительно испытал то отвратительное чувство раскаяния, которое он не раз чувствовал прежде, осознавая непоправимый вред, нанесённый организму. Подобным образом Джонни в своё время ощущал себя, вспоминая свои юношеские химические эксперименты. Тогда мама притащила ему с работы асбестовую перегородку для разделения катодного и анодного пространства в ходе опытов по электролизу. И только много лет спустя он узнал в интернете, с каким опасным материалом тогда имел дело. Но теперь, когда ему это открылось, Джонни уже не мог устранить вред, нанесённый тогда его организму, а потому оставалось лишь в ужасе гадать, какая напасть может убить его прежде: рак лёгких или ещё более зловещая мезотелиома.

           Раньше, оказавшись в подобной ситуации, Джонни бы непременно устроил для себя самого истерику с отрицанием, с фантастическими планами исправить своё хронически нарушенное мозговое кровообращение, вернуть идеальное зрение (которое, кстати, у него вообще никогда таковым не было, да ещё к тому же левый глаз видел гораздо хуже правого) и эластичность сосудов (разумеется, он прекрасно понимал: такое было возможно лишь в лживой рекламе шарлатанов, делавших на этом бизнес и окучивавших в своё время его маму, верившую в «нетрадиционную медицину», сильно разочаровавшись в «официальной»). Теперь же цена такого спектакля одного горе – актёра, устроенного им для собственной персоны вполне могла оказаться безмерно и невозвратно высокая в случае его внезапной смерти, которая была, увы, для него слишком реальна. Поэтому, не имея возможности даже впасть в истерику, Джонни впал в беспросветное отчаяние. Понуро плетясь в направлении метро, чтобы ехать домой, он снова и снова исступлённо задавал себе вопрос: «Как же так получилось?!», но ответа у него не было… Наверное, подобные мысли в своё время посещали его дедушку, когда тот узнал про свою стенокардию и стал испытывать её мучительные симптомы, или мама, когда у неё обнаружили аневризму аорты. Однако они тогда находились в возрасте 72 лет, когда человеку уже принято готовиться завершить свой жизненный путь, а Джонни, несмотря на свой преклонный если ориентироваться на состояние здоровья возраст, в душе чувствовал себя ещё, по сути, совсем ребёнком и не собирался взрослеть.

           В метро Джонни неожиданно встрепенулся от довлевшего над ним с момента получения плохой новости про ишемическую болезнь своего сердца депрессивного оцепенения. Он сообразил: как раз в тот день доктор Меньшов принимал во вторую смену. Джонни вспомнил любезное предложение кардиолога: если Вам нужно ко мне записаться, просто загляните ко мне в кабинет в часы приёма, и я Вас запишу. Потихоньку начиная вникать в организацию страховой медицины, Джонни мог прочувствовать и оценить по достоинству,  насколько это был действительно щедрый жест со стороны врача – специалиста, попасть на приём к которому иначе можно было лишь через терапевта Мушкину, у которой соответствующие направления строго учитывались и соответственно налево и направо ею не раздавались.

           По реакции доктора Меньшова на его визит (когда Джонни, робко просунув голову в кабинет, принялся объяснять: «Иван Андреевич, простите, пожалуйста, за беспокойство, Вы меня направляли недавно в 44-ю больницу на консультацию к аритмологу и сказали что можно будет к Вам потом записаться согласовать предложенное там мне дальнейшее лечение, кардиолог лишь понимающе кивнул, протянув пациенту направление к себе на приём), у Джонни сложилось впечатление, что врач ожидал его прихода после посещения больницы.

           Придя в назначенный срок на приём и даже не успев ещё усесться на стул, Джонни сразу же поспешил вывалить на доктора Меньшова причину своей очень сильной обеспокоенности, протянув ему полученные в больнице от аритмолога Манашкина бумаги: «Понимаете, Иван Андреевич, я когда туда собирался, мне казалось самое большое что меня там может ждать это РЧА, а теперь, оказывается, у меня может быть ишемическая болезнь сердца и мне нужно пройти коронарографию…» Реакция кардиолога на эти его излияния, однако, была удивительно спокойной: «Да не переживайте Вы так, прошу Вас, раньше времени. Сейчас, пожалуйста, не отвлекайте меня, чтобы я мог внимательно ознакомиться с выданным Вам там заключением, и потом мы с Вами обсудим дальнейшие шаги, хорошо?»

           Когда доктор поднял голову на Джонни, напряжённо сидевшего с лицом человека, ожидающего вынесения ему смертного приговора, он сначала сказал: «Не нужно Вам делать никакую коронарографию…», а услышав вопрос пациента: «А как же, если у меня ишемическая болезнь сердца?..», пояснил: «Понимаете, у Вас нет клинических признаков. Симптомов». Выслушав соображения собеседника, Джонни возразил: «Но ведь она может не проявлять себя болью, а дать аритмию, в том числе способную вызвать внезапную смерть». Видимо, решив не вступать на сей счёт в полемику с не в меру беспокойным пациентом и решив применить безотказно действующую в подобных ситуациях аргументацию, построенную на страхе, доктор Меньшов сказал: «Это маловероятно. А процедура, на которую Вы так рвётесь, также отнюдь не безопасна и не безвредна. У Вас нет симптомов ишемической болезни, нет её признаков на ЭКГ включая 24 – часовой мониторинг. Но Вы всё равно беспокоитесь… Хотите удовлетворить своё любопытство о том, в каком состоянии у Вас там артерии? Так для этого они полезут своими инструментами, как говорится, в святая святых Вашего сердца. И это зависит от навыков того, кто выполняет процедуру. У них там криворукий практикант сделает что – нибудь не так, чем может спровоцировать спазм венечных артерий, и сами понимаете… Кроме того, Вы там получаете такую дозу облучения, как несколько сот рентгеновских снимков, а ещё и почки могут контрастным веществом посадить… Поэтому, пожалуйста, давайте не будем торопиться. Вам всё равно там написали пройти ЭКГ стресс – тест. Если результат будет отрицательный, то это дополнительный аргумент против наличия у Вас выраженной коронарной болезни...» Доктор Меньшов также упомянул про искажение действительности в процитированном Джонни выражении аритмолога Манашкина про «рука бойца колоть устала»: «Они организовали там этот центр всего лишь несколько месяцев назад, поэтому у них не может быть большого опыта в этом деле. А Вы им нужны, чтобы на Вас тренироваться». 

           Поймав на себе недоверчивый взгляд пациента, кардиолог добавил: «Вы думаете, это мне очень надо Вас убеждать?! Если Вы мне не верите, пожалуйста, я Вам могу прямо сейчас выписать направление на коронарографию, на которую Вы так рвётесь. Просто я считал своим долгом Вас предупредить, чтобы Вы могли принять наилучшее с точки зрения Ваших интересов решение и не шли на неоправданный в данной ситуации риск».

           Испуганный Джонни поспешил заверить: «Да нет, я Вам полностью доверяю в этом вопросе. Потому и пришёл сегодня сюда, чтобы с Вами проконсультироваться как мне быть дальше. И не получится ли в итоге такая ситуация, что я вообще окажусь отрезанным от дальнейшей медицинской помощи, раз сейчас отказался».

           Выслушав это возражение, кардиолог сказал: «Да нет, что Вы, кто может Вам потом препятствовать? Сделайте ЭКГ с нагрузкой. Если результат будет сомнительный, я могу Вас направить на диагностику, основанную на технологиях ядерной медицины. Там придётся немного заплатить, восемь – тринадцать тысяч рублей, но зато эта процедура куда безопасней инвазивной коронарографии, которую Вам предлагают в 44–й больнице. Вы ведь поймите, им главное деньги за это получить…» Заметив снова недоверчивый взгляд Джонни, сопровождавший последнее утверждение, доктор Меньшов добавил: «Нет, разумеется, за Вас платит страховая компания, но им нужны средства…»

           В итоге приёма Меньшов и Джонни согласовали план дальнейших действий, первым этапом которого должен был стать ЭКГ стресс – тест. Кроме того, сославшись на сентенции Манашкина об отсутствии результатов анализа на холестерин, Джонни попросил направление на «липидный профиль». Видимо, обалдев от столь несвойственного нормальным пациентам словоупотребления, Меньшов сначала даже как будто не понял, о чём речь, однако потом выдал необходимый бланк, и, выслушав нытьё Джонни про то, как важно посмотреть «не только общий холестерин, но также обычно сниженный сильно у меня лпвп…» подчеркнул в сердцах ещё кучу пунктов, лишь бы не вести дальнейшую полемику с нервным пациентом.

           Джонни также не мог не отметить для себя заботу кардиолога, когда тот просил его прийти на процедуру ЭКГ стресс – теста в спортивной обуви, спортивных штанах и футболке. И в то же время в таком напоминании Джонни чествовал какой – то скрытый негатив, а именно в данном случае намёк, неявное указание на его социальную ущербность. Он подумал: «Не иначе, кардиолог Меньшов считает, такой как я может припереться на их тестовую беговую дорожку в тех пидорских ботинках с острым носом (купленных, разумеется, по акции) и неуклюжих расклешенных джинсах, в которых я сижу сейчас у него на приёме».

           Вернувшись домой, Джонни полдня перерывал шкаф с тряпками в тщетной надежде найти хоть какие – то приличные штаны «с висячими коленками». Он так давно даже не пытался заниматься хоть каким – нибудь подобием спорта, чтобы у него дома вообще имелась подобающая одежда. И естественно, с таким сердцем у него не было и мысли пойти в магазин прикупить новые спортивные штаны. К тому же, не на что. Да и смысл какой, если с таким сердцем он чем – то хотя бы издали напоминающим спорт заниматься никогда не будет. Наконец, Джонни удалось найти какие – то одни – единственные ужасно позорные треники с надписью Adidas. Сразу же с горечью обиды вспомнилось, как ему продал их за сто пятьдесят рублей психопат Сергей Туповский, не раз обманывавший его, который, несомненно, нашёл их на помойке. С виду они были ещё ничего, но внутри подкладка была разорвана.

           Джонни подумал: «Да уж. Если в этих штанах мне там станет плохо, меня не станут даже откачивать!» Ему вспомнились основанные на реальных фактах многочисленные истории о том, как медики даже не инициировали реанимационные мероприятия, если умирающий человек был плохо, бедно одет. Джонни прекрасно понимал: в случае чего никто не только не станет лезть из кожи вон, но даже пальцем о палец не ударит чтобы спасать такого бомжа, как он. И это было важной дополнительной причиной, почему он ненавидел такую медицину как общественный (или, как ему в данном контексте представлялось, антисоциальный, помогающий сохранить жизнь не ему, а всяким прохвостам) институт. Джонни гневно думал: «Если я беден, это не значит я меньше хочу жить, чем те, у которых куча денег, которые они добыли, наживаясь на людях, гнущих спину за копейки! Но кого е**т?! Ведь я же нищий, а следовательно, не смогу «отблагодарить»!»

           Но других штанов у него, увы, не было, и средств на покупку их тоже. Поэтому, просто расправив треники руками (гладить было лень, да и негде – в его заваленной всяким хламом квартире не имелось свободной поверхности для этого, и к тому же куда – то делась подставка для утюга, найти которую в таком бедламе также представлялось нереальным), он отложил их в сторону, чтобы взять с собой в поликлинику.

           Джонни думал про риск, связанный с предстоявшей ему процедурой. Он вспомнил свой разговор с Меньшовым во время своего последнего визита к нему. Джонни тогда достаточно чётко выразил свои опасения. Ведь он знал: некоторые больные ишемической болезнью сердца умирают прямо во время ЭКГ стресс – теста или вскоре после него. Кардиолог тогда сразу принялся заверять его, мол, специалисты функциональной диагностики «натасканы» (таково было дословно выражение врача) прекратить процедуру немедленно в случае возникновения угрожающей жизни аритмии, а потому они не допустят… Потом, видимо для вящей убедительности, Меньшов зачем – то добавил: «Мы же за это несём ответственность, если с Вами что – то случится. Как доктор в кабинете функциональной диагностики, так и я, как направивший Вас на эту процедуру врач. Поэтому не переживайте. Никто не заставляет Вас там перенапрягаться. Просто выполняйте как можете, без фанатизма».

           В день нагрузочного тестирования перед выходом из дома в направлении поликлиники у Джонни на душе было очень неспокойно. Ему хотелось максимально обезопасить себя от сердечной катастрофы, и в то же время он прекрасно понимал тщетность своих усилий в этом направлении. Обманывать себя на сей счёт было крайне глупо – тут тебе не компьютерная игра, новую жизнь в случае чего не загрузишь.

           Но в то же время, с другой стороны, отчаяться и ничего не делать лишь усиливало ощущение опасности. Поэтому Джонни всё же решил попробовать доступные средства. Деньги, которые его душила жаба потратить на покупку спортивных штанов, он заплатил за таблетки «магнерот» с оротатом магния, которые, как следовало из бегло просмотренных им статей в интернете, помогали людям с плохими клапанами сердца замедлить дальнейшее прогрессирование патологии и вместе с тем уменьшить/частично обезопасить связанную с этим аритмию, такую, как желудочковые экстрасистолы.

           Также Джонни закинулся глицином, в чудодейственные свойства которого по «успокоению нервной системы» и вообще улучшению состояния не очень верил, но в то же время решил прислушаться к рекомендации Андрея Денисова, чьи симптомы ВСД со время алкогольной абстиненции в какой – то мере купировались данной аминокислотой.

           Несмотря на принятые две таблетки оротата магния и целую пригоршню глицина, по дороге Джонни стало нехорошо. Он попробовал успокоить себя мыслью о том, что какой смысл ему сейчас бояться идти размеренным шагом, если не более чем через полчаса придётся подвергнуть себя куда более значительной аэробной нагрузке на беговой дорожке, но от осознания этого обстоятельства ему стало ещё гораздо хуже и вообще едва паническая атака не накрыла.

           Джонни с ужасом размышлял об одной патологической особенности своего организма, которая могла его погубить в ходе предстоящего тестирования. При физической нагрузке у него не столько разгонялся пульс, сколько повышалось артериальное давление. Таким образом, как он видел возможное предстоящее трагическое развитие событий, сосуды и/или сердце вполне могли попросту не выдержать нагрузки. И как ему теперь быть? Неужели катастрофа неизбежна?! От этой мысли Джонни ещё больше поплохело, и он едва не упал прямо там, где об этом задумался.

           Заходя в кабинет функциональной диагностики, Джонни задался ещё более мрачным вопросом. Он вдруг подумал: интересно, почему в таких кабинетах нет дефибрилляторов? Не говоря уже о том, чтобы работавший там персонал умел ими пользоваться. Да, эти девайсы могут стоить довольно дорого и спасают лишь небольшую часть жертв катастрофической аритмии, но в то же время неужели спасённые жизни, даже таких нищих как он сам, не дороже?!

           Ответ, к которому невольно приходил Джонни, отнюдь не придавал ему оптимизма. К тому же, он понимал, каким безумием было бы спросить принимавшую его в кабинете тётку – функционального диагноста о том, почему у них нет в кабинете реанимационного оборудования. Вместо инициации разговора об этом и не успев закрыть за собой дверь, Джонни начал хныкать о том, что он не представляет, как побежит. Мол, занимался таким последний раз лет двадцать пять назад. Врачиха поспешила успокоить его, заявляя примерно следующее: «Здесь всё рассчитано на реальные возможности больных людей, и вас сверх сил бегать никто не заставит, такое делается только с молодыми». Последняя фраза, впрочем, ещё больше огорчила Джонни, напомнив ему о неотвратимо приближающейся старости и смерти, ну и о том, разумеется, что молодым он уже больше никогда не будет.

           Для большей подстраховки или скорее дополнительного самоуспокоения Джонни ещё упомянул о том как у него ночью был зарегистрирован эпизод ЖТ. На врачиху функциональной диагностики, однако, это не только особого впечатления не произвело, но, напротив, она даже заявила пренебрежительно: «1 эпизод?! 140 ударов в минуту?! Да у меня здесь пациенты приходят у которых множественные пароксизмы случаются в день и за 200 ударов бывает». От такого «обесценивания» Джонни стало ещё более не по себе. А в довершение его врачиха отругала за небритую грудь, в ответ на что пришлось робко извиняться: «меня не предупреждали».

           Зато не потребовали переодеваться в штаны с висячими коленками, а кроссовки также нацеплял зря, поскольку по дорожке всё равно пришлось шагать босиком. Видимо, в больнице, где работал в своё время Меньшов, были другие порядки, – мрачно подумал Джонни, начав понуро перебирать ногами, с ужасом думая о вероятной скорой неотвратимой сердечно – сосудистой катастрофе с его участием.

           Уже после окончания процедуры, вспоминая происходившее во время неё, Джонни подумал о том, как если бы обратил более пристальное внимание на два важных момента, то, наверное, просто умер бы от страха. Лишь встав на беговую дорожку и не успев толком начать шагать, Джонни с ужасом заметил давление 140/80 или около того. Похоже, ни магний, ни глицин толком не подействовали, – мрачно подумал он. А ведь это было только начало. Джонни также сообразил, какой ещё фактор мог очень негативно повлиять: у него очень сильно повышалось давление, когда ему было холодно, а в кабинете ему пришлось раздеться догола, и сентябрьское снижение температуры за окном уже давало о себе знать, хотя пока не так сильно «а то я вообще бы тут скончался от гипертонического криза, как минимум», – невольно подумал Джонни. В какой – то момент, однако, даже врачиха забеспокоилась, когда на короткое время что – что явно пошло не так. Обращаясь к пациенту, она озабоченно поинтересовалась: «скажите, пожалуйста, а у Вас бывает такое что давление немного снижено?..»

           Джонни тогда не придал этому особого значения, лишь отрицательно мотнув головой, а про себя подумал пренебрежительно по отношению к техническому оборудованию поликлиники: «Это просто прибор у вас глючит, а не у меня бывает якобы низкое давление. У меня – то оно скорей большую часть времени повышенное, особенно систолическое…»

           К счастью, подобные эпизоды «проседания» значений АД более не повторялись, и Джонни всё более настораживала совсем другая тенденция. В какой – то момент он с ужасом заметил давление уже 170/90. Он принялся хныкать: «Ой, какое у меня давление высокое и мне как – то нехорошо!..» Однако тётка – диагност подбадривала его: «Ничего страшного, не останавливайтесь, Вы очень хорошо идёте. Уже немного совсем осталось, потому что если сейчас прекратить, то результаты будут неполноценными, поэтому давайте уже закончим процедуру, как полагается». Джонни в какой –то момент казалось врачиха пыталась поймать волну его тревожных мыслей, когда она принялась говорить как бы успокаивающим тоном: «И аритмия у вас практически не усилилась, как были ваши желудочковые экстрасистолы, они не стали значительно чаще…» Последнее предложение заставило Джонни невольно задуматься о том, насколько в действительности значимы и потенциально опасны негативные изменения, которые врачиха пыталась минимизировать словами «практически» и «значительно». Однако пока он размышлял над этим, с ужасом всматриваясь в нарастающие значения пульса и всё больше опасаясь «сдохнуть в любой момент», его пульс поднялся до заветной отметки где – то 145.

           Врачиха сказала: «Всё, отлично, Вы хорошо справились!..» Казалось бы, можно было расслабиться, но Джонни не мог не отметить для себя, как дорожка под ним ещё продолжала двигаться, а потому ему поневоле приходилось перебирать ногами. Неожиданно ему по какой – то необъяснимой причине стало казаться он «прямо сейчас умрёт». Джонни умоляюще взглянул на врачиху, но та сказала: «нельзя ещё сейчас останавливаться». И при этих словах Джонни стало как –то дурно, ему показалось он сейчас отключится, и он вдруг практически перестал передвигать ногами. Столь неразумное действие, однако могло иметь и вовсе катастрофический эффект, вплоть до чего – то вроде «попадания в мясорубку», а потому чтобы не допустить подобного с собственным участием, Джонни попросту соскочил в сторону, при этом едва не потеряв равновесие.

           Врачихе, которой уже теперь ничего не оставалось сделать, кроме как всё же остановить «адскую машинку» со словами, сказанными тихо и как будто про себя «зря Вы вот это сделали», и поставить пациенту стул, чтобы он мог сесть прямо на дорожке где ещё совсем недавно шагал. Теперь уже даже её лицо уже выражало беспокойство. Джонни ожидал, что его «прямо сейчас выставят из кабинета, дабы он подох за дверью и не портил им статистику», однако этого не происходило. Джонни сидел на стуле ещё как минимум шесть минут по – прежнему с присосками, с ужасом чувствую всем нутром, как его больное сердце сокращается с ужасно частыми перебоями: Тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал…

           Наконец, нарушения ритма стали несколько более редкими, врачиха стала снимать присоски и потом велела подождать в коридоре…

           Выдавая Джонни заключение, специалист функциональной диагностики заявила: «Вот видите, Вы напрасно так переживали! У Вас результат отрицательный, толерантность к физической нагрузке хорошая, и даже аритмия особо не усилилась…»

           Разумеется, Джонни стало так противно выслушивать эти фальшивые, слащаво – успокоительные заявления, что он даже не снизошёл их как – то открыто прокомментировать, а лишь поблагодарил врача и попрощался.

           Направляясь домой, Джонни испытывал очень противоречивые чувства. С одной стороны, казалось бы, у него имелись веские основания радоваться: он не сдох во время процедуры. Но с другой, лишь сейчас Джонни вдруг с ужасом осознал насколько на самом деле был к этому близок. Ему даже показалось спасительным то обстоятельство, что он задумался об этом лишь сейчас, а не на беговой дорожке – в противном случае тогда бы прямо там и помер элементарно от страха, ну или точнее спровоцированной им (вследствие спровоцированного сильным эмоциональным потрясением выброса катехоламинов, в отсутствие потенциально спасительного действия бета – блокатора, который пришлось отменить на пару дней перед тестированием) аритмией.

           Джонни заметил за собой эту тенденцию ещё давным – давно, в далёком детстве: пережив какой –то неприятный, опасный эпизод, он задумывался о том, насколько был близок к смерти, и эта мысль становилась у него навязчивой, с тех пор неотступно преследуя мучительными флешбеками. Ему почему – то вспомнился яркий пример этого, основанный на случившемся с ним более тридцати пяти лет назад. Тогда, десятилетним мальчиком, после долгих принуждений со стороны мамы, он с горем пополам наконец впервые научился кататься на велосипеде под смешки сверстников – соседей по подъезду, которые это умели уже с дошкольного возраста. Тогда, в детстве, Джонни не мог найти объяснения такой задержки в своём развитии помимо того, что, как часто клеймила его родная бабка, он был в целом «недоделанный». Лишь много лет спустя, начав серьёзно копать в медицину, чтобы найти причину своей загадочной болезни, Джонни стал предполагать, что кататься на велосипеде и коньках ему мешала патология позвоночника и/или связанные с ней нарушения в функционировании ствола головного мозга, мозжечка и т.д., вследствие чего у него была плохая координация движений, мешавшая поддерживать равновесие. Вследствие этого, вынужденный слезть со временем со своего любимого трёхколёсного «велика» когда над ним стали смеяться, он несколько лет не мог пересесть на более взрослый.

           И вот однажды, вскоре после того как с горем пополам научился кататься, десятилетний Джонни радостно мчался с горки около одного из домов в своём микрорайоне, когда вдруг заметил, что к перекрёстку, который он собирался проскочить не сбавляя скорости, по перпендикулярной дороге быстро приближалась машина. Джонни сразу понял: он несётся точно ей под колёса! Его моментально охватил сильный страх. Любители читать на эту тему всяких там психолухов называют возникающую в экстренной ситуации реакцию «дерись или беги». Однако на самом деле часто возникает ещё один вариант: «замри», как бы парализующий человека и мешающий ему вовремя спастись.    

           Именно в такой ситуации оказался в те моменты Джонни. Словно незримая довлевшая надо им сила сковала его, не давая совершить спасительное действие – затормозить. По какой – то таинственной причине, которую Джонни не мог объяснить для себя ни тогда, ни позже, он словно напрочь забыл в тот момент это столь простое, казалось бы, действие. Вместо этого он продолжал нестись навстречу своей гибели, пока, наконец, каким – то чудесным образом всё же не сообразил совершить спасшее его в итоге действие – он попросту спрыгнул с велосипеда в сторону, упав на снег. Да – да, в те годы не загаженной настолько как впоследствии окружающей среды ещё достаточно глубокий снег мог лежать даже в конце марта, растаяв пока лишь на проезжей части.

           Немного опомнившись после случившегося, Джонни не мог объяснить ни себе, ни тем, кто его расспрашивал, почему даже не попытался вовремя затормозить, а вместо этого лишь в последний момент «катапультировался» (как охарактеризовал происшедшее ровесник – сосед Женя, катавшийся вместе с ним) со своего велика. К счастью, ни он сам, ни велосипед тогда не пострадали, хотя какие – нибудь психолухи или их любители, наверное, бы сказали, что тогда Джонни всё же получил травму мозга. С тех пор он каждый день по много раз компульсивно прокручивал у себя в голове случившееся и просто не мог удержаться от мысли о том, как не спрыгни он вовремя с велосипеда, его бы давно уже могло не быть в живых. Больше никогда. Могло. Не быть! Эта мысль с тех пор неотступно преследовала его везде, куда бы он ни шёл: в школе, во дворе и даже дома – ведь она постоянно присутствовала у него в голове, мучая его сильнее, чем те, кто издевался над ним в классе.

           Стараясь хоть как – то облегчить своё моральное состояние, Джонни пытался поговорить о своих переживаниях с Женей и другими ребятами во дворе, но те лишь посмеялись. Он даже не выдержал и рассказал о случившемся «любимой» бабке. Та сказала: «Вот так, научи недоделанного дурака на велосипеде кататься – попадёт под машину! И хорошо если умрёт сразу, а то ещё инвалидом станет, и возись потом с ним, ковыряйся в его говне…»  

           Конечно, маленькому Джонни было очень больно, обидно и страшно такое слышать от родного, по крайней мере номинально, человека. И он уже тогда сделал для себя такой вывод: как это ужасно, наверное, стать никому не нужным инвалидом!

           Теперь же, когда со времени того инцидента с велосипедом прошло 35 лет, испуганно и уныло плетясь из поликлиники, Джонни вдруг мрачно подумал: «А я ведь и прожил, по сути, практически весь срок своего «сознательного» существования инвалидом! Постоянно ограниченный во всём непонятной болезнью, от которой каждое мгновение чувствуешь себя плохо». И ведь если не считать мамы, ещё хоть как – то помогавшей ему, пока она была жива, он был всё дорогу один, никому не нужный совсем со всем своим говном (хотя, пока ещё не деградировал в физическом, неврологическом смысле настолько, чтобы потерять контроль над сфинктерами, оно было всего лишь моральным, скажем так). А если время от времени и появлялись в его жизни какие – то люди, позиционировавшие себя вроде как друзьями, они по большей части лишь использовали его, а затем сваливали, оставляя после себя у него на душе лишь боль обиды.

           Но больше всего, подобно тому как когда – то после истории с велосипедом, его теперь мучили мысли о том как близко он был к смерти, только теперь они усугублялись дополнительно беспокойством о том, как состояние организма могло дополнительно ухудшиться вследствие непосильной нагрузки, которую он претерпел во время процедуры. Тем более, сейчас ему стал раскрываться весь ужас, масштабы которого он не оценил во время тестирования (возможно, впрочем, к лучшему, поскольку иначе бы просто помер там от страха):     

– Подобно июньской истории со скорой помощью, давление в ходе стресс – теста ему измеряли на «неправильной» левой руке, и даже там оно поднялось аж до 170! Получается, на правой было бы где – то 185! И это несмотря на принятые таблетки глицина и оротата магния;

– В какой – то момент у него давление просело с где – то 150/90 до 90/60! Этого Джонни даже не мог себе объяснить, а от возникавших на сей счёт у него в голове версий ему становилось совершенно не по себе. Так, у него возникла мысль о том, как в какой – то момент могла развиться острая клапанная недостаточность, в результате сердце на считанные секунды стало очень плохо прокачивать кровь, вследствие чего просело артериальное давление. Будь этот эффект ещё более сильным, наверняка он бы просто потерял сознание и умер. Но как проверить эту версию? У Джонни сразу же возник на сей счёт вариант сделать стресс – эхо, но такое уж точно не будут делать в этой поликлинике за отсутствием технических возможностей, а куда – то в больницу за этим, очевидно, его Меньшов не направит. «Но всё равно надо бы не забыть ему рассказать про это. Интересно, как он станет выкручиваться, пытаясь убедить меня, что в этом нет ничего страшного. Со мной – то у него этот номер не пройдёт, поскольку я разбираюсь в медицине и понимаю какой это пи**ёж!» – цинично подумал Джонни.

           Джонни порывисто достал из пакета выданное ему описание диагностической процедуры. «Ну конечно, никакого упоминания про резкое и явно патологическое падение давления! Зато заключение в итоге: «Высокая устойчивость к нагрузке»! Ага, конечно. Теперь Меньшов мне будет втирать я чуть ли не здоровый!» – злобно подумал Джонни, которому очень хотелось чтобы кардиолог оценил, как пройденная по его направлению процедура едва не оказалось фатальной. Испуганный взгляд Джонни остановился на старательно распечатанных тёткой патологических ритмах. «Надо отдать ей должное, хотя бы это сделала», – промелькнула циничная мысль. И тут же следом за ней накрыл ужас: «Несколько куплетов, то есть пар желудочковых экстрасистол. Ещё немного – и развилась бы желудочковая тахикардия, возможно, переходящая дальше в фибрилляцию… Ну и естественно, при таком раскладе врачиха эта уже ничем реально не смогла бы помочь, максимум вызвать бесполезную в такой ситуации скорую, которая попросту не успеет вовремя приехать. А может, для упрощения процедуры, и вовсе сразу труповозку!» – подумал гневно Джонни, озлобленный на то, как никто бы даже не попытался сохранить его жизнь, за которую он так цеплялся.

           Получалось, даже если начнёшь резко умирать, медицина тебе не поможет! И как же быть тогда?! Примириться со скорым неизбежным уходом из жизни?! Но он был совершенно к этому не готов, настроенный до последнего цепляться за жизнь, которую так боялся потерять. Стало быть, нужно было бороться самому, не надеясь на помощь врачей или ещё кого бы то ни было. Как говорится, спасение утопающих в руках самих утопающих.

           С одной стороны, Джонни нравилась такая собственная решимость не сдаваться. Но с другой… До настоящего момента его самостоятельные попытки вылечить свою аритмию терпели полное фиаско. Более того, похоже, в какие – то моменты, охваченный неконтролируемым страхом, он вёл себя безрассудно глупо, невольно увеличивая свой риск.

           Джонни не мог не заметить, как врачиха функциональной диагностики на удивление подробно и добросовестно описала пятиминутный эпизод желудочковой квадригеминии (экстрасистола каждый четвёртый цикл сердца), случившийся уже после окончания формальной процедуры тестирования. Неожиданно ему почему – то вспомнилось, как давным – давно в детстве его учила мама: «После бега сразу останавливаться нельзя. Нужно походить сначала, чтобы сердце успокоилось…» Конечно, к тому времени первая учительница уже отбила в буквальном смысле (металлической указкой, которой она больно и обидно до слёз наказывала его сначала действием, а потом уже одной вербальной угрозой) у Джонни тягу к знаниям (а потому он ужасно учился в школе, получая положительные оценки уже, по сути, не за знания, а в благодарность от преподавателей за тишину, которую не нарушал, будучи слишком «зашуганным и забитым», чтобы «шуметь» на уроках), однако она сохранилась у него, когда речь шла о возможной угрозе здоровью, поскольку одно упоминание таких вопросов вызывало у него сильную тревогу. В ответ на любопытство Джонни мама сначала не желала называть ему возможные причины почему не нужно было сразу останавливаться после напряжённой аэробной физической нагрузки, словно не желая дополнительно стращать своего и без того безумно зашуганного отпрыска. Однако когда Джонни продолжил настойчиво хныкать чтобы мама рассказала, она произнесла мрачным, зловещим тоном (или Джонни так показалось): потому что тогда сердце может внезапно остановиться.

           Теперь же, много лет спустя, став значительно умнее, чем тогда в малолетстве (или по крайней мере ему нравилось тешить себя так считая), Джонни не мог не поражаться, какую власть по – прежнему сохраняли над ним многие твёрдо усвоенные им ещё в детстве страшилки. Во многие из них он уже давно не верил на уровне своих интеллектуальных представлений, и тем не менее значительная часть из них продолжала наводить на него сильный ужас, моментально словно парализующий его способность рационально мыслить.

            Подобным образом случилось и на этот раз. Ведь на уровне своих пусть и очень скромных на самом деле, но всё же хоть каких – то знаний он теперь понимал: люди, которые падали замертво после длительного бега, гибли отнюдь не от нежелания заставить себя пройти ещё сколько – то метров, а по причине внутренних сбоев в работе сердца и т.д. Обмороки же после бега, не ведущие к фатальному исходу, обычно случались, по – видимому, вследствие резкого ухода значительной части крови в венозные резервуары в ногах и провоцируемого таким образом ортостатического коллапса. Но несмотря на такое интеллектуальное понимание, Джонни всё равно накрыл сильный ужас при мысли о том, как когда он раньше времени остановился на беговой дорожке, его сердце также могло внезапно также поступить подобным образом. Конечно, Джонни понимал иррациональность и необоснованной своего опасения, но всё равно не мог совладать с охватившим его страхом.

           У него, правда, неожиданно возникла ещё одна мысль. При интенсивной физической нагрузке уровень калия в крови значительно повышается, но после её снятия наоборот, падает, причём до уровня, существенно более низкого, нежели «в покое». Соответственно, как наступающая после интенсивных упражнений гипокалиемия, так и сам процесс её установления после резкой остановки, сопровождающийся значительными потоками ионов К⁺ через клеточную мембрану, могли в принципе привести к развитию электрической нестабильности в функционировании клеток сердца и, как следствие, внезапной смерти.        

           С перепугу от этой мысли ему стало ещё больше не по себе. Рука сама потянулась к лучевой артерии на запястье, чтобы нащупать пульс: Тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал – тук – тук – тук – провал… Джонни едва не помер на месте, осознав происходящее: та квадригеминия, о которой писала врачиха функциональной диагностики в заключении, похоже, стала теперь его постоянным ритмом.

           Тут же нахлынуло ощущение обречённости. Джонни представил себе, как он придёт на приём к Меньшову, к которому он записался на завтра. Кардиолог самодовольно ткнёт его: «Посмотрите, у Вас всё ещё нет так плохо. Нет указаний на ишемию в ходе стресс – теста, аритмия особо не нарастает под нагрузкой, толерантность высокая. Таким образом, у врача будут дополнительные аргументы в пользу его любимого тезиса о «функциональной» природе мучивших пациента желудочковых экстрасистол».

           Но ведь Джонни – то понимал, какой это на самом деле лютый пи**ёж! Во – первых, он наверняка имел значительные шансы внезапно сдохнуть от своей желудочковой аритмии. А во – вторых, даже если она не убьёт его в ближайшие дни, то со временем за считанные месяцы от элементарной очень высокой нагрузки экстрасистол начнёт развиваться и будет прогрессировать кардиомиопатия, в свою очередь ведущая если не к скорой моментальной смерти, то к сердечной недостаточности. Последняя будет усугубляться прогрессирующей дисфункцией клапанов, особенно в левом сердце, в первую очередь митрального… Ещё дальше будут разрушаться и без того уже значительно повреждённые стенки аорты, грозя фатальной катастрофой вследствие разрыва аневризмы или расслоения…

           От таких мыслей Джонни стало настолько страшно, что ноги его начали буквально подкашиваться. И тогда он принялся успокаивать себя идеей, которую другие назвали бы если не самоубийственной, то как минимум бредовой: «Раз от такой медицины никакого толку нет, придётся лечить себя самому! Я не собираюсь просто пассивно ждать смерти, наивно веря вашим фальшивым заверениям!» Джонни в который раз вспомнил со злостью, как кардиолог Меньшов старался убедить своего не в меру встревоженного пациента в якобы «функциональной» природе его очень многочисленных желудочковых экстрасистол. «Ага, разумеется! Ещё скажи, они «психогенные» и рекомендуй вместо аритмолога обратиться к психотерапевту» – гневно думал Джонни.

           Но поскольку на помощь такой (по его собственному, авторитетному только для него самого мнению,  разумеется) медицины ему надеяться не приходилось, и он не собирался просто пассивно умирать (а решил принять в этом активное участие, – на отрезвляющее мгновение его осенила такая мысль, исполненная циничной иронии, которую, впрочем, он быстренько затолкал обратно в подсознание), то Джонни принялся успокаивать себя самостоятельно составленной программой альтернативного лечения. Он рассудил так: «Если я не умер за эти три месяца ужасной аритмии, то маловероятно, что я откинусь в ближайшие полчаса по пути домой. А дальше меня будут дополнительно защищать препараты, которые я сам себе куплю».

           С такой мыслью Джонни зашёл в аптеку, где на почти на все оставшиеся у него с собой после покупки продуктов деньги (которых, кстати, у него вообще оставалось мало, поскольку сам не мог заработать себе на жизнь и соответственно вынужденный влачить остаток своего существования на остаток маминой пенсии, полученный им в сбербанке по наследству после её смерти) приобрёл по несколько пачек «магнерота» и глицина (от последнего, конечно, толку особо не предвиделось, зато он гораздо дешевле!). 

           Тут же, конечно, он было начал жалеть, так как «вдруг помру, не успев выпить и одну упаковку?..», но тут же злорадно успокоил себя тем что деньги после его кончины достанутся чужим людям (сколько – нибудь «своих» у него, конечно же, не имелось), а таблетками его больше никто не сможет воспользоваться.

Джонни, конечно, не очень – то верил в чудодейственную силу глицина (да, положа руку на больное сердце, и магнерота тоже), однако эти средства спасали его если не от внезапной аритмической смерти, то от полного отчаяния, вызванного незнанием как лечиться дальше. А так он вроде как мог утешать себя мыслью: а вдруг и правда эти средства каким – то чудесным образом мне помогут?! Когда Джонни подумал об этом, ему сразу вспомнилась прочитанная где – то новость о том, как глицин может быть полезен в лечении шизофрении… Нет, не в монотерапии, разумеется, но сама идея всё равно очень нравилась. У Джонни сразу всплыло в памяти как в группе сектантки Куровской как, впрочем, и в других сообществах ВСД, многие участники считали его шизофреником. Вот и буду лечиться, – усмехнулся он про себя, хотя даже мысль о том, чтобы принимать препараты, которые традиционно принято называть антипсихотиками, казалась ему абсолютно неприемлемой.   

           Эта неожиданно оптимистичная для него идея о том, чтобы всё же попытаться справиться самому так увлекла Джонни, что он дошёл без особых потрясений связанных со страхом не только домой в тот вечер, но ещё и на следующий день в поликлинику на приём к Меньшову, куда шагал с непривычным для себя энтузиазмом и даже немного приподнятым настроением. Джонни уже казался теперь излишним сам визит к доктору, который всё равно ему ничего нового не скажет. Поэтому Джонни шёл на приём к кардиологу, настроенный не пытаться как прежде получить там какое – то новое лечение, а скорее поприкалываться ложными успокоениями, которыми его там, несомненно, накормят сполна.

           Уже сидя на приёме, Джонни с торжествующим злорадством поймал себя на мысли о том, как он может предсказать если не точные слова, то по крайней мере общий смысл того, что ему скажет врач. И действительно, внимательно просмотрев заключение ЭКГ стресс – теста, Меньшов произнёс (по крайней мере, так показалось пациенту) торжествующе: «Вот видите, даже аритмия у Вас практически не усилилась во время нагрузки. Это дополнительное свидетельство в пользу функциональной природы Ваших экстрасистол… И толерантность к физической нагрузке у Вас высокая, как у спортсменов… Поэтому Вы напрасно боитесь присутствия у себя скрытой ишемической болезни…» Слушая, как складно Меньшов ему всё это расписывает, Джонни в какой – то момент испытал значительный дискомфорт, неожиданно начав опасаться услышать в конце аудиенции вердикт примерно такого плана: «Здоров. Годен. А если беспокоят функциональные экстрасистолы, которые у Вас с Вашей повышенной эмоциональностью наверняка «от нервов», то идите к психотерапевту и лечите голову, это уже не моя компетенция». 

           Перепугавшись такого развития событий и стремясь использовать все средства убедить доктора в тяжести своей болезни, которую тот упорно отказывался видеть, Джонни заявил: «Да, а ничего что у меня там систолическое давление поднялось на левой руке аж до 170, а поскольку на правой оно выше, то там, получалось, вообще было 185?!..» Но кардиолога, видимо, также не настроенного в этой ситуации сдаваться, такое возражение, казалось, нисколько не смутило. Он сказал: «Так это нормально, когда при значительной физической нагрузке давление растёт. А Вы к тому же ещё наверняка там сильно нервничали, вот оно у Вас так и подскочило… Но это ничего страшного, другое дело если бы оно упало…» От последней фразы Джонни стало не по себе, но зато он мог теперь за неё зацепить дальнейшее развитие своей аргументации. Джонни принялся пусть как обычно сбивчиво в силу своей робости, но всё же довольно подробно рассказывать про то, как в какой – то момент давление у него просело до 90/60. Для пущей убедительности Джонни даже упомянул, как врачиха поинтересовалась у него, мол, бывают ли такие снижения?..

           Пристально наблюдая выражение лица кардиолога, Джонни не мог не обратить внимание, как тот на мгновение насторожился, словно поняв, насколько серьёзно может быть на самом деле значение происшедшего, однако тут же махнул рукой, тихо пробормотав бессмысленные слова вроде «Бывает, не нужно так заострять на этом внимание», которыми, видимо, врачи часто стараются уйти от пытливых вопросов не в меру дотошных и вместе с тем беспокойных пациентов.

           Джонни был доволен своей способностью «поймать волну в сложившейся ситуации». Нет, разумеется, он не убедил кардиолога в своей точке зрения. Но в то же время понял: если настаивать, может стать ещё гораздо хуже. Ведь если Меньшов признает значимость эпизода падения давления во время стресс – теста, то получится, врачиха функциональной диагностики допустила серьёзный косяк. А учитывая то, как он настаивал её коллега была неправа, объявив ночной пароксизм на холтеровском мониторинге у Джонни эпизодом желудочковой тахикардии, выходило и вовсе уже не комильфо. Получалось, кардиологу нужно было вместо официального заключения специалистов, работавших в ним в одной поликлинике, принять по сути на веру рассказ своего странного, если не сказать откровенно поехавшего, пациента. Но готов ли был доктор Меньшов подписаться на такое? Джонни был в этом совершенно не уверен. Да, он собирался теперь лечиться самостоятельно, без консультаций с этим или ещё каким – то кардиологом, основываясь на сведениях, которые черпал из интернета. Но в то же время и порывать окончательно свои контакты с доктором Меньшовым Джонни не хотел. Ведь, в конце концов, когда (во что ему так хотелось верить) он сможет если не убрать совсем, то значительно уменьшить свою аритмию, ему хотелось бы задокументировать, так сказать, свои достижения посредством холтеровского мониторинга. Разумеется, бесплатно. А кто ему ещё даст туда направление?.. С такими мыслями Джонни пока больше решил не давить на Меньшова доводами в пользу тяжести и опасности своего состояния, дабы тот окончательно не заклеймил его ипохондриком и не отправил к психотерапевту.

           К тому же, Джонни неожиданно пришёл на ум один аргумент, который мог быть при желании использован против него. Он вспомнил, как во время ЭКГ стресс – теста его беспокойный мозг был настолько занят перспективой внезапно умереть от аритмии, что даже совершенно не подумал о другом: даже при максимальных значениях пульса и систолического давления, достигнутых во время процедуры, ни разу не возникло даже малейшего намёка на боль в груди или одышку. И лишь теперь Джонни осознал: видимо, тогда врачиха приняла это во внимание, оценивая его состояние и «толерантность к физической нагрузке». К тому же, насколько он мог разглядеть своими подслеповатыми глазами, ни в одном из отведений ST-сегменты особо не подвинулись по вертикали.  

           Понимая, как в случае чего Меньшов может легко и эффективно использовать данное обстоятельство, чтобы ещё раз почеркнуть уже не раз прежде высказанное им «у Вас нет клинической картины ишемической болезни», Джонни решил зайти с другой стороны. Попутно, кстати, с ужасом подумав про себя, как отвратительно работает его больная голова, раз он совсем недавно клянчил у доктора направление сдать биохимический анализ крови на «липидный профиль», а теперь едва не забыл спросить про результаты.

           Достав заветный листочек, кардиолог ткнул Джонни в него носом: вот, смотрите. Доктор Меньшов, проработав по своей специальности тридцать пять лет, заведовавший на протяжении многих лет кардиологическим отделением больницы, видимо, у к тому моменту уже выработал эффективный профессиональный навык общения с такими пациентами, больными (по его представлениям) не столько на сердце, сколько на голову. И Джонни не мог не оценить невольно проницательность доктора, дававшего ему каждый раз возможность лично ознакомиться с результатами и даже их скопировать. Джонни с внутренней усмешкой не без примеси стыда вспомнилось тогда, как он не совсем доверял терапевту Мушкиной, которая сама зачитывала ему даже не численные результаты анализов, просто говоря где нормально, а где нет.            

           Растроганный такой любезностью, Джонни тогда даже не стал опять просить Меньшова выдрать анализ из карты (чтобы сделать ксерокопию, а тот будет опять недовольно говорить: ну когда же Вы купите уже себе нормальный телефон, чтобы просто сфотографировать), а вместо этого, сбивчиво поблагодарив врача, трясущимися руками стал пытаться делать снимок на свою говнозвонилку (из чего в результате толком ничего не вышло, – картинка получилась сильно размазанной, о чём Джонни потом сильно сожалел).

            Пока Джонни так мучился, стараясь запечатлеть свои показатели, кардиолог не без некоторого торжествующего удовлетворения заявил Джонни: «Вот видите, у Вас холестерин всего 3,2 (ммоль/л)!» (рекомендуемая норма до 5,2)  Его пациент, однако, в этом плане также был не лыком шит, как говорится, и тут же парировал, указав доктору на слишком низкое – всего 1,03 ммоль/л – значение лпвп, т.е. «хорошего» холестерина. Меньшова, однако, трудно было смутить подобным возражением. По его словам, такие показатели лишь по большей части у молодых, спортивных людей, а у Джонни, мол, не всё так плохо в этом плане, учитывая возраст.

           И не поспоришь, – мрачно подумал Джонни про себя о сложившейся ситуации. Ведь в самом деле, он же не мог потребовать от кардиолога показать ему кучу чужих анализов, чтобы он удостоверился в правдивости заверений врача, по крайней мере, в целом, по масштабам значений. А главное – будучи немного знакомым с матчастью, так сказать, Джонни понимал: один из самых действенных способов улучшить относительную долю лпвп – регулярная длительная физическая нагрузка, которая, кстати, в целом перестраивает в правильную сторону обмен веществ, противодействуя развитию инсулин-резистентности, метаболического синдрома и диабета 2 типа. Он же просто лежал и сидел целыми сутками в ожидании смерти.  

           Но, как бы там ни было, после знакомства с заветной бумажкой Джонни почему – то немного успокоился, мысленно заверяя себя в том, как после исправления сердечного ритма (о чём он, правда, мог лишь мечтать) начнёт систематически больше двигаться, чтобы при помощи разумной аэробной физической нагрузки нормализовать лпвп фракцию своего холестерина. Он от души поблагодарил врача за всё, что тот для него сделал, и ушёл.

           Первые последующие дни прошли у Джонни даже с некоторым эмоциональным подъёмом, вызванным иллюзией «он теперь знал, как лечиться». Джонни накупил себе препаратов магния – помимо оротата (магнерот) ещё разные комбинации с витамином В6, различавшиеся между собой кислотными остатками у нужного элемента. Джонни, безусловно, возмущала несправедливость окружающего мира, по которой ему не могли просто продать копеечный магний отдельно, а непременно необходимо оказывалось покупать дорогущие комбинации с витаминами.

           Существовал, конечно, в принципе ещё относительно дешёвый вариант сочетания магния с калием – аспаркам, который настойчиво рекомендовал ему Андрей Денисов… Андрей рассказывал, как когда он только сел в тюрьму, у него начались «проблемы с сердцем», а именно не просто сильная тахикардия, но ещё и значительная аритмия, а именно «частые перебои», и, по его словам, только упомянутый препарат, который давал ему добрый доктор в местах лишения свободы, его спас. Джонни высказал предположение, что такие проблемы у его товарища возникли в первую очередь вследствие отмены алкоголя, с чем тот в принципе согласился (видимо, ему тогда так прямо и сказали врачи).

           Применительно к себе самому, однако, на тот момент у Джонни существовало сильное предубеждение против препаратов калия, основанное как минимум на следующих аргументах:              

– Когда он недавно, уже с частыми экстрасистолами, сдавал кровь по направлению кардиолога, у него был нормальный уровень этого катиона в крови, а именно 4,1 ммоль/л (референсный интервал 3,5 – 5,0 ммоль/л);  

– Джонни суеверно боялся гиперкалиемии, от которой, как ему с ужасом представлялось когда он думал об этом, сердце может попросту остановиться, даже без лишних трепыханий типа желудочковой тахикардии, переходящей в фибрилляцию, а просто сразу резко заглохнет в асистолию, из которой обратно уже не запустишь никаким электрошоком, даже если бы ему кто – то ставший свидетелем его смерти захотел помочь, располагая для этого соответствующими техническими средствами и навыками по их использованию; 

– Наконец, он почему – то был уверен в способности всегда получать более чем достаточное количества калия из пищи.

           Таким образом, основываясь на вышеперечисленных аргументах, покупать и принимать аспаркам Джонни боялся, а потому был вынужден принимать более дорогостоящие препараты магния, куда дополнительно были намешаны всякие витамины, в основном В6.

           Дополнительно Джонни старался есть как можно больше «полезных» (по его собственным представлениям и основываясь на сведениях из материалов в интернете) продуктов питания. Теперь он с огромным стыдом вспоминал, как смеялся в своё время над мамой, когда она пыталась лечить свой «остеохондроз и сосуды» разными биодобавками и всяческими «странными снадобьями». Джонни тогда открыто называл это шарлатанством и мошенническим бизнесом на больных людях, о чём прямо сообщал своей родительнице. Она же в ответ ему лишь печально качала головой и говорила: «Ты просто, Хрюшка, ещё молодой. Вот когда станешь старше, ты меня поймёшь…» И теперь, действительно, к нему пришло осознание того, как он сам, впадая в отчаяние от неизлечимости своей болезни, был готов теперь хвататься за всё, в том числе за такие сомнительные методы лечения, над которыми раньше бы презрительно посмеялся.

           Джонни позаботился даже о психологической стороне вопроса, если так можно выразиться в контексте сделанного им. Ему не хотелось лишний раз переживать, когда тонометр показывал аритмию, а потому он специально разыскал в одном интернет – магазине старую модель соответствующего электронного прибора без такой функции (о приобретении же механического не было и речи, так как во-первых, Джонни не верил в собственную способность научиться правильно его использовать, настолько, чтобы доверять собственным измерениям, а во-вторых, не хотел лишний раз слушать перебои своего сердца стетоскопом). Джонни, правда, немного расстроился о дополнительной трате денег, которых и так оставалось очень мало – ведь он ещё к тому же оказался вынужденным заказать себе весы – не столько для того чтобы контролировать массу тела, а просто тогда доставка была бесплатной и не душила жаба платить за неё, хотя общая сумма покупки оказывалась дороже.

           Однако несмотря на активно принимавшиеся им меры –разнообразные таблетки и добавки, кучу «особенно полезных», «функциональных» продуктов питания, которые он жрал как не в себя и т.д., в течение месяца после приёма Меньшова состояние Джонни лишь ухудшалось. Да, у него чуть поменьше стали неприятные субъективные ощущения, включая пальпитации (которых Джонни особенно боялся после того как услышал о них как не просто пророчащих плохой прогноз, о чём он знал уже давно, но ещё и возможных предвестниках внезапной смерти), не так мучила тревога (сам Джонни объяснял это для себя влиянием мегадоз магния), однако перебои в работе сердца – пресловутые желудочковые экстрасистолы, становились всё более частыми.

           Джонни начал всё больше приходить в отчаяние. Его неоднократно посещали теперь мысли снова идти на приём к Меньшову, просить направление в больницу, хныкать, умолять «сделайте пожалуйста что-нибудь, я хочу ещё пожить» и всё такое… Однако мысли о том, какое это будет «грёбаное унижение» не пускали его, толкая придумывать всё новые бредовые идеи своего лечения. Движимый одной из них, Джонни купил себе супер – целительную минеральную воду из Чехии аж за пять тысяч рублей, двадцать четыре бутылки по пол-литра, однако никакого волшебного эффекта от неё он не заметил (кроме разве что поноса),– скорее, наоборот. И всё равно сдаваться Джонни не хотел, пока не произошло событие, надломившее его морально.

 

                                                                         Атака ботов

 

       Эта внутренняя драма, о которой пойдёт речь, разыгралась, когда Андрей Денисов попросил его зайти помочь с компьютером. Раньше, пока у Джонни не было таких проблем с сердцем как теперь, у него не возникло бы и малейших сомнений в вопросе о том, как поступить: идти. Конечно, их дружба для кого – то скорей олицетворяла бы то, что всякие там психолухи, тролли и прочие злые языки назвали бы эксплуатацией слабого сильным (Джонни, разумеется, ужасно бесило, когда его называли слабым, а потому он люто ненавидел как класс психолухов, троллей, а также вообще всех, кого считал злыми языками, говорящими неприятные и обидные для него вещи – таковых, разумеется, оказывалось вообще очень много, и старался при возможности максимально им нагадить с безопасного расстояния в интернете. Он рассуждал так: «Я не слабый, а просто инвалид, человек, которому не повезло со здоровьем, а потому не могу защитить себя. А называть человека слабым оскорбляет и унижает его, поэтому так делать нельзя. Если же они так поступают, то я постараюсь им за это отомстить, наказать их».). Но Джонни рационализировал бы это примерно так: «Да, наша дружба с Андреем такова, что, возможно (да ладно, можно признать, не возможно, а точно!), что я гораздо больше отдаю, нежели получаю. Но это просто потому что я такой добрый, отзывчивый и бескорыстный человек, привыкший помогать людям, не требуя ничего взамен. К тому же я умный, а потому могу себе позволить великодушие делиться своими знаниями…»

           Однако в сложившейся ситуации имелась очень неприятная загвоздка. Андрей жил в микрорайоне, имевшем дурную славу, а потому и подобающее неформальное название «Бермудский треугольник» или сокращённо Бермуды. Джонни даже не беспокоило особо, что человек, направлявшийся в те края без приглашения, мог вполне не вернуться оттуда живым. На сей счёт товарищ его успокоил: «Если у кого-то к тебе будут какие – то вопросы, говори идёшь к Андрюшке, и дальше можешь не волноваться».

           Но Джонни очень тревожило другое: с ним может там случиться паническая атака, и ему никто не поможет, даже морально. Он представил себе, как Андрей будет смеяться над ним… Ладно, допустим он как-то доберётся туда… Но как обратно?!.. Джонни с ужасом представил себе эту дорогу, ведущую в горку с довольно приличным углом наклона. Даже в те годы, когда аритмия волновала его по большей части лишь теоретически, Джонни не раз там накрывали эпизоды, граничащие с панической атакой, а может, и являвшиеся ею. Он с содроганием вспоминал, как ему в какой – то момент начинало не хватать воздуха, он начинал нервничать, жадно глотать воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба перед смертью, от чего ему становилось ещё хуже, и он каждый раз когда так происходило мысленно прощался уже с жизнью. А ведь тогда у него особо не было аритмии, или по крайней мере столь частой. Теперь же просто сам по себе подобный приступ страха вполне может спровоцировать фатальный эпизод желудочковой тахикардии, переходящий в фибрилляцию…

           Джонни прекрасно понимал, каким безрассудством с его стороны в сложившейся ситуации было пойти к Андрею. Но, с другой стороны, тогда возникал вопрос: а как тогда туда НЕ ходить?! Ведь даже в свои «лучшие» годы он не смел перечить Андрею и не выполнять его просьбы. У Джонни вообще всю жизнь практически были огромные сложности с тем, чтобы говорить НЕТ, а потому он то и дело становился жертвой психопатов или просто мелких жуликов и негодяев, паразитировавших на таких добрых и доверчивых людях, как он. С Андреем же и подавно была особая история. У него имелось множество «друзей» – инвалидов, или просто людей со слабым здоровьем, которые, как он прекрасно понимал, в случае чего не набьют ему морду, а потому их можно было беспардонно использовать.

           К каждому из них время от времени Андрей обращался с просьбой «помочь товарищу», от которой жертва, разумеется, практически не могла отказаться. Обычно он просил в долг деньги, которые потом, разумеется, даже не собирался возвращать, хотя обещания непременно сделать это мог раздавать направо и налево. Отказов он практически не встречал. Во – первых, Андрей специально находил в такого рода «друзья» людей, которым психологически очень сложно было сказать «нет». А во – вторых, даже если бы кто – то и попытался, Джонни прекрасно понимал, как будут развиваться события дальше. Получив как бы отказ, сначала Андрей будет делать вид, словно не расслышал сказанное. Потом с усмешкой повторит просьбу. Затем со всё большей угрозой в голосе начнёт вопрошать: «ты что, не хочешь помочь товарищу?!»

           Как могли развиваться события дальше, Джонни имел возможность составить себе представление на основе одного разговора с женой Андрея Верой, когда та однажды рассказала, как пьяный Андрей избивал своих «друзей», когда те, видимо, смели высказывать пусть и по необходимости робкое, но всё же недовольство тем, как их беспардонно использовали.

           Джонни сразу же мысленно начинал примерять эту ситуацию на себя. Он представлял себе, как Андрей бьёт его по больному месту. Вследствие чего Джонни, осознавая, как из него выколачивают всё самое ценное, что было у него, а именно знания, достававшиеся ему годами непосильного труда, когда он напрягал память в которой ничего не держалось, стараясь лучше освоить окружающий мир. И тут он вдруг должен был потерять всё по прихоти наглого ублюдка, бессовестно использовавшего возможность эксплуатировать его, обречённого слабым здоровьем на беззащитность. И тогда, наверное, Джонни бы впал в истерику и решил биться с Андреем до победного, то есть, фактически, увы, либо до собственной смерти, либо до состояния перманентного овоща, который либо элементарно сдохнет от голода в отсутствие ухода, либо будет определён в заведение типа психоневрологического интерната, где скоротает остаток своих незавидных дней среди издевательств санитаров, вымещающих на нём свои фрустрации за собственный социальный статус, обрекший их работать с такими, как он…

           Представляя себе свои незавидные перспективы в рукопашном поединке с Андреем, Джонни также не мог не чувствовать лютую ненависть ко всяким там психолухам и прочим говнокоучам, пытавшихся поучать, рассуждая о такой ситуации: «А ты тренируйся! Учись драться, давать ему сдачи!» Ага, конечно же! Джонни помнил как почти сорок лет назад его неудачная попытка дать отпор однокласснику привела к удару затылком об пол, а затем, как следствие, к первым приступам дереализации – деперсонализации и паническим атакам. И как он мог сравниться по силе с Андреем, если тот был физически сильным человеком, часами разгружавшим каждый день перевозимые им ящики весом по 50 – 60 кг каждый?!

           Допустим, Джонни начнёт тренироваться изо всех сил. Но мышцы у него всё равно расти не будут – может, из-за какого-то генетического дефекта соответствующей ткани, нарушения иннервации, обрекавшего на атрофию или ещё какой замысловатой причины. Он в своё время уже проверял это в подростковом возрасте, тщетно пытаясь суметь хотя бы один раз подтянуться на перекладине…

           И даже если начать пересиливать себя и лезть из кожи вон, то просто от высокого давления в итоге разорвётся какая – нибудь артерия, и всё – мгновенная смерть! Причём не обязательно даже аорта, а скорее среднего калибра, вероятно, внутричерепная, и тогда сгинет он в считанные минуты от геморрагического инсульта!

           А ещё другой вариант – сердце не вывезет. Клапан от избыточной нагрузки, высокого давления крови и т.д. откажет, а из-за него и весь насос, или скорее даже при небольшом дефекте и связанной с ним регургитации убьёт размножившаяся в нём зараза (эндокардит). А нет, так разовьётся гипертрофия левого желудочка, кардиомиопатия, и дальше уже внезапная смерть от аритмии вопрос недолгого времени!

           Но даже если представить себе совершенно уж фантастический вариант: допустим, Джонни удалось достичь такой физической формы, которая позволила ему противостоять Андрею, чтобы тот не решился начать его бить просто по малейшей прихоти. Однако на сей счёт у того было ломовое решение, которое Джонни стал обозначать для себя как «атака ботов».

           У Андрея были разные категории «друзей». Помимо таких инвалидов, как Джонни (самого Джонни, разумеется, бесило даже собственная формулировка «такие, как», поскольку он считал себя уникальным человеком!), которых он попросту беспардонно эксплуатировал, пользуясь их неспособностью дать ему достойный отпор, имелись также своего рода их противоположности – головорезы – уголовники (вероятно, по патологической структуре своей личности ещё более любые антисоциалы, нежели сам Андрей), которые привлекались лишь во время действительно серьёзных разборок. И уж естественно, Андрей бы попросту даже постыдился натравливать таких на калек (хотя однажды как бы невзначай привёл «в гости» к Джонни одного такого, когда приходил брать «в долг» особенно крупную сумму). Для этих целей, а именно для физических расправ с «товарищами», которые по какой – либо причине категорически отказывались вести себя так, как от них требовалось, была предназначена ещё одна категория «друзей». Их Джонни для себя называл «Алкороботы» или сокращённо просто боты (Андрей, много игравший в компьютерные игры, любил использовать это слово применительно к знакомым людям). С этих Андрей не вымогал деньги, поскольку с них, собственно, и взять – то было особо нечего. Напротив – он сам их время от времени подкармливал, или скорее подпаивал, когда у них особенно сильно «трубы горели». Ну а в качестве благодарности боты были обязаны выполнять некоторые «особые поручения».

           Нет, разумеется, на какие – то серьёзные разборки Андрей бы их не послал, поскольку бойцы из них, прямо скажем, так себе, но чтобы разобраться с непослушными «друзьями» – инвалидами, чтобы покалечить их ещё больше когда самому руки не хотелось марать, они были очень удобны.

           Ведь даже если они кого – нибудь, скажем, убьют, зарезав «розочкой от бутылки», то кто ж им поверит, когда они укажут на него как на заказчика. Андрей в случае чего скажет: «Я их не знаю. Он пропил свой мозг, и ему показалось это я его просил. Да, я его угощал бухлом, но задания кого – то убить не давал, ему померещилось».

           Прикинув всё это у себя в голове, Джонни даже не стал пытаться долго спорить с Андреем и сколько – нибудь серьёзно сопротивляться его «приглашению» в гости, а лишь похныкал немного, как ему тяжело будет тащиться так далеко с больным сердцем, после чего пообещал прийти, как он имел привычку уточнять даже тогда, когда считал себя не в столь плохой форме, «если буду жив».

           Кое – как волоча свой калечный организм в направлении Бермуд, он злорадно думал о том, как обломается Андрей, когда Джонни свалится замертво не дойдя совсем немного до его дома. Этого, однако, не произошло, и Джонни к собственному удивлению доковылял к месте назначения даже без панических атак.

           Первое время пребывания в гостях у Джонни прошло без эксцессов, если не считать недовольства Андрея тем, что он больше смотрел в телевизор, нежели занимался задачей, для решения которой,  собственно, его пригласили. Это, впрочем, было и неудивительно, учитывая что Джонни уже лет пятнадцать практически совсем не смотрел зомбоящик, если только вот таким случайным образом в гостях.     

           Драма в голове Джонни начала разыгрываться тогда, когда Вера пригласила его с ними поужинать, и он втянулся в обсуждение с Андреем и его женой увиденного в телепрограмме. Передача была посвящена трагедии в Керчи, где молодой парень из технологического колледжа устроил кровавую бойню в своём учебном заведении.  

           Джонни был поражён тем, с каким чувством праведного гнева ну ладно Вера, но также сам Андрей осуждали стрелка. Джонни сразу вспомнилось, как он впервые узнал о событиях тех дней, когда одна участница его беседы вк переслала ему аудиозапись практически непосредственной свидетельницы тех событий, озаглавленную «слабонервным не слушать!» В аудио-сообщениях, то и дело всхлипывая, девушка по имени Рита рассказывала следующее:

           «… У нас взорвали политех… Там стреляли. Мы начали бежать… Мы начали прыгать через забор… Слышала, сейчас полиция едет?! Она едет к нам!.. (Всхлипы… ) Я сейчас дома… Нас какой – то мужчина отвёз домой… Я сейчас позвонила папе, он сейчас ко мне едет… (Не может какое-то время дальше говорить, плачет… ) Муж бывшей библиотекарши нашей довёз нас домой… (Сильные всхлипы… ) Я не могу дышать…»

           Когда Джонни впервые услышал эту запись, его, конечно же, заинтересовала «психосоматическая» реакция девушки на сильные эмоции. Ему захотелось расспросить её, были ли тогда у неё напряжены мышцы груди и так далее. Но пообщаться на данную тему с ней у него, разумеется, никакой возможности не имелось, а потому он просто продолжал слушать:

           «… Я не могу, ты понимаешь, мою подругу убили, у меня на глазах!.. (Сильные, повторяющиеся всхлипы… ) Я видела, как она упала и не шевелилась больше, ты понимаешь? Я видела, как пацаны просто падали и кровь разлеталась… (Сильные всхлипы… ) Это всё теперь у меня перед глазами, ты понимаешь, я не могу… (Сильные, повторяющиеся всхлипы… )» Джонни, конечно же, стало интересно, останутся ли у неё потом пост-травматические явления типа флешбеков, но выяснить этот вопрос, опять-таки, он никак не мог. Было ясно одно: эта девушка пережила тогда достаточно сильное потрясение, как видно из её следующих реплик:

           «Я сижу сейчас на полу и не могу успокоиться, меня всю трясёт… (Сильные всхлипы… ) Я боюсь даже дома находиться…»          

           У Джонни сложилась уверенность в том, как важно было Рите выговориться и быть услышанной, судя по тому что она написала потом практически то же самое ещё текстом, видимо, понимая что голосовые многие не слушают:     

«Политех взорвали

По нам стреляли

Слышали сейчас полицыя ехала

Она ехала к нам

Мы бежали куда могли

Мы перелазили через забор

Я руку разцарапала

Я видела, как моя подруга упала и больше не шевилилась

Все бежали

Нас муж бывшей библиотекарши

Отвёз

У меня истерика

Я не могу дышать»  

           Джонни находил что-то особенно трогательное даже в орфографических ошибках, которые совершала Рита в словах полиция, расцарапала, шевелилась. Он остро чувствовал контраст с тем, что можно было прочитать на загаженных рекламой новостных сайтах, где вроде как правописание было грамотным, но не было той живой человечности, яркой эмоциональности, которой был пропитан испуганной девушки, когда она говорила, захлёбываясь слезами:

           «Я не знаю!.. (Всхлип… ) Мы просто вышли во внутренний двор Политеха, и через минуту всё взорвалось! Просто стёкла везде повылетали… Начали стрелять… Я бежала и видела, как пацаны просто падают и кровь летит повсюду… (Сильные, повторяющиеся всхлипы… ) Аааа! Мою подругу… (Сильные всхлипы… ) Мы просто бежали… Она упала, и всё, она больше не встала… (Сильные всхлипы… ) Я не видела больше её… Там куча моих друзей… (Всхлипы… ) Как же мне страшно!.. (Всхлипы… ) Я прибежала домой просто… (Сильные всхлипы… ) Я не знаю, что мне делать…  (Всхлипы… ) Я сижу возле шкафа, слушаю как полиция ездит, и мне страшно… (Сильные всхлипы… ) Скоро должен приехать папа, потому что я ему позвонила…           

           Дослушав Веру и Андрея, Джонни попытался аккуратно изложить такую позицию. Он сказал: «Мне, конечно, очень печально, когда происходят такие вещи; гибнут, становятся инвалидами действительно ни в чём не повинные люди и всё такое. Но причины могут быть разные». По словам Джонни, некоторые люди убивают просто потому что у них в голове что-то пошло не так, на структурном, органическом, или по крайней мере функциональном уровне. Он вкратце рассказал, как в своё время в учебнике по психологии его поразила история о том, как утром 1 августа 1966 года Чарльз Уитмен, бывший морской пехотинец, а впоследствии вроде как добросовестный студент и сотрудник банка, можно сказать, образцовый гражданин, открыл со смотровой площадки высотного здания университета шт. Техас огонь по прохожим (13 погибли, 31 ранены), а перед стрельбой убил свою мать и жену.

           В этой истории для Джонни заключалось гораздо больше, чем он мог рассказать Андрею. Джонни считал её очень показательной. Он был твёрдо убеждён в том, какой должна быть психиатрия, а именно подлинной биологически – медицинской наукой о мозге и связи его патологии с нарушениями ментальных функций, а не коллекцией досужих фантазий о том, как люди виноваты в своей «съехавшей крыше». Это, по его мнению, дало бы возможность предотвратить многие трагедии подобной той, что учинил в итоге Чарльз Уитмен…

           Джонни был впечатлён уровнем понимания ситуации, который Чарльз продемонстрировал в записке, составленной в 6:45 вечера 31 июля:

           «Я не вполне понимаю что побуждает меня печатать это послание. Возможно, для того чтобы оставить хотя бы смутную причину действий, которые я недавно совершил. Я на самом деле не понимаю себя в эти дни. Я должен быть обычным умным и разумным молодым человеком. Тем не менее, в последнее время (и я не могу вспомнить, когда это началось) я стал жертвой множества необычных и иррациональных мыслей. Эти мысли постоянно возвращаются, и мне приходится прилагать огромные усилия, чтобы сконцентрироваться на полезных и прогрессивных задачах. В марте, когда мои родители расстались, я заметил состояние сильного стресса. Я проконсультировался с доктором Кокрумом в университетской клинике и попросил его порекомендовать кого-то, с кем я мог бы поговорить о психиатрических проблемах, которые, как я чувствовал, у меня имелись. Я один раз пообщался с доктором, пытаясь донести до него свои опасения относительно всепоглощающих агрессивных порывов, которые я чувствовал. После одной сессии я больше никогда не виделся с этим доктором, и с тех пор я боролся с моим ментальным хаосом в одиночестве, и похоже, что безуспешно. Я хочу, чтобы после моей смерти была выполнена аутопсия с целью посмотреть, есть ли какая – нибудь видимая физическая патология. У меня в прошлом были сильные головные боли, и я использовал две большие бутылки Экседрина за последние три месяца.

           После серьёзных раздумий я решил убить свою жену Кэти этим вечером, после того как заберу её с работы в телефонной компании. Я очень люблю её, и она была мне такой замечательной женой, о какой только может мечтать любой мужчина. Я не могу указать какую – либо вразумительную специфическую причину этого поступка. Я не знаю, то ли это эгоизм, то ли я не хочу, чтобы ей пришлось иметь дело с позором, на который её наверняка обрекут мои действия. В данный момент, впрочем, главная причина у меня на уме,­–  это что я действительно не считаю этот мир заслуживающим того, чтобы в нём жить, и сам готов умереть, и я не хочу оставлять её страдать. Я намереваюсь убить её как можно безболезненнее.

           Подобные причины подтолкнули меня также лишить жизни мою мать. Я не думаю, что бедная женщина когда – либо радовалась жизни так, как она того заслуживала. Она была простой молодой женщиной, вышедшей замуж за очень собственнического и доминирующего мужчину. Всю свою жизнь, будучи мальчишкой, до тех пор пока я не убежал из дома, чтобы вступить в войска морской пехоты… »

(на этом месте Уитмен прервал своё послание, продолжив его ночью уже от руки)   

прервали друзья

1 августа 1966, понедельник

«обе мертвы

… я оказывался свидетелем её избиений минимум раз в месяц. Потом, когда ей это надоело, мой отец старался сделать так, чтобы держать её ниже привычного уровня жизни.

           Я представляю, это выглядит так, что я зверски убил любимых людей. Я всего лишь старался сделать это быстро и хорошо. Если страховка моей жизни будет признана действительной, пожалуйста, расплатитесь по всем фальшивым чекам, что я выписал в эти выходные. Пожалуйста, верните мои долги. Мне 25 лет и я был финансово независимым. Направьте оставшиеся средства в фонд психического здоровья. Возможно, исследования могут предотвратить трагедии такого типа».  

           Таким образом, Уитмен пытался обращаться за помощью к психиатру. Но какие же выводы сделал для себя этот специалист? Вот его запись после визита пациента:

           «Это новый студент, направленный ко мне одним из врачей общей практики. Этот массивный, мускулистый молодой человек казался источающим враждебность, когда он начал сессию с утверждения, что с ним происходило что-то неладное и он не узнавал себя. Он был одним из двух братьев, выросших во Флориде. У его отца  (который, не имея образования, сумел сильно разбогатеть) был очень успешный бизнес в сфере сантехнических услуг. Пациент характеризовал своего отца как грубого, доминирующего и требовательного по отношению к другим трём членам своей семьи. Молодой человек женился 4 или 5 лет назад в период службы в морской пехоте. Он говорил, что очень любит свою жену, но признал, что его тактика напоминает отцовскую и пару раз он применял силу. Он упомянул несколько своих заслуг в войсках морской пехоты, но в то же время упоминал попадание под трибунал за драку, вследствие чего был разжалован в рядового. Тем не менее, он получил стипендию на обучение в университете в течение двух лет, в то же время продолжая числиться в армии. Он сказал что жена теперь стала чувствовать себя более комфортно с ним, нежели прежде, поскольку он старался держать себя с ней в руках.

           Непосредственным поводом к его визиту послужило расставание его родителей примерно месяц назад… Но хотя он выражал заботу о матери, больше всего его заботило собственное состояние. Он охотно признаёт, что его посещали периоды враждебности практически без повода. Настойчивые попытки проанализировать его ощущения не принесли результатов, за исключением нарисованной им выразительной картины «Думаю о том, чтобы подняться на башню с ружьём для охоты на оленей и начать отстреливать людей»».

 

            Психиатр также отметил перемены резкие настроения у своего пациента от явной враждебности до слезливости. Психиатр не выписал никаких препаратов, но рекомендовал пациенту прийти на приём через неделю, а также сказал, что Чарльз может позвонить ему в этот период, если почувствует в том необходимость. Но Уитмен больше не вернулся, видимо, сочтя при таком подходе доктора к его проблеме дальнейшие свои визиты к нему бесполезными в принципе.

           Джонни считал ошибку психиатра с данным пациентом очень симптоматичной. Доктор Хитли подошёл к случаю Уитмена с психосоциальной позиции, которая на тот момент в их стране сводилась в основном к следованию традициям фрейдизма. Психиатр уделил много внимания семье пациента; как и положено в рамках исповедуемого им направления, много внимания уделил взаимоотношениям с отцом и матерью, ну и, разумеется, их истории, идущей из детства.

           При этом, складывалось такое впечатление, он даже не рассматривал мысли Чарльза о том, чтобы подняться на башню и начать отстреливать людей, словно оленей, как серьёзную реальную угрозу (видимо, поскольку интерпретировал их скорее в некотором символическом смысле, а не прямом как источник непосредственной опасности для кого-то), которая может быть воплощена в реальные практические шаги. Джонни также находил весьма показательным то, как психиатр даже не пытался искать биологические причины проблем своего пациента, с которыми тот к нему обратился. Да, наверняка социально – психологические факторы в какой-то мере тоже повлияли. Но разве взрослый человек, здоровенный мужик, просто испытывающий стресс в результате развода родителей, полезет просто так на башню стрелять по безоружным, ни в чём не повинным людям?!..

           Джонни, практически с тех пор как он впервые об этом прочитал, придерживался биологической теории в объяснении ужасающих поступков Чарльза Уитмена. Однако в ней имелась серьёзная неувязка, которая его очень расстраивала. Ещё со времени своего первого знакомства с этой историей в учебнике психологии, Джонни знал, что при вскрытии у Ч. Уитмена была обнаружена агрессивная злокачественная опухоль головного мозга, из-за которой он при любых обстоятельствах наверняка не дожил бы до конца 1966 года.

           Но проблемы с поведением у него наблюдались уже не первый год… Ещё в 1963 году, находясь в войсках морской пехоты и попав под трибунал, Чарльз был вынужден сознаться в нелегальном ношении огнестрельного оружия и патронов для винтовки М – 14, а также в многократных случаях ростовщичества, азартных играх и угрозах выбить зубы своему сослуживцу (последнее обвинение, впрочем, он отрицал).

           Для версии, которой придерживался Джонни, эпизоды импульсивного и антисоциального поведения Чарльза Уитмена за годы до трагической стрельбы являлись значительным камнем преткновения. Ведь было совершенно очевидно: будущий массовый убийца не мог жить так долго с полиморфной глиобластомой. Каким бы он ни был здоровым и спортивным парнем, зловещая опухоль непременно убила бы его за считанные месяцы!

           Однако в итоге Джонни всё же придумал объяснение, призванное устранить противоречие, которое, как ему теперь представлялось, оказывалось лишь кажущимся. Согласно его новой версии, опухоль Ч. Уитмена могла прогрессировать со временем. Джонни сам очень боялся этой зловещей глиомы. Тем более зная: в его возрасте уже давно 40+ именно она являлась наиболее часто встречающейся формой «рака мозга», да к тому же ещё у мужчин в полтора раза чаще! Однако в случае такого молодого человека как Чарльз Уитмен на момент своей смерти, опухоль со значительной вероятностью могла развиваться поэтапно: сначала диффузная астроцитома (2 градации, с которой вполне можно протянуть несколько лет), потом анапластическая (градация), и лишь затем полиморфная глиобластома (всегда 4 градация). Джонни, конечно, был очень расстроен отсутствием у себя достаточных познаний в невропатологии (как и других сведений о мозге, которые считал очень важными) чтобы оценить ситуацию самому, но считал показательным следующее обстоятельство: первый патолог, писавший заключение по результатам вскрытия Уитмена, ошибочно диагностировал не агрессивную астроцитому. И лишь потом эксперты специальной комиссии пришли к правильному выводу.

           Джонни, конечно, опять-таки был огорчён ограниченностью своих знаний, не позволявших ему высказать разумную содержательную версию о том, повреждение какой структуры мозга Ч. Уитмена могла спровоцировать такое поведение… Но в то же время Джонни был убеждён: чудовищные поступки Чарльза Уитмена имели биологическую подоплёку, связанную с глиобластомой размером с монету, которая росла из-под таламуса, упиралась в гипоталамус и сдавливала миндалевидное тело. Миндалевидное тело участвует в эмоциональной регуляции, особенно страха и агрессии. К концу XIX века учёные открыли, что повреждение миндалевидного тела вызывает эмоциональные и социальные нарушения. В тридцатые годы прошлого столетия биологи Генрих Клувер и Пол Бьюси продемонстрировали, что повреждение миндалевидного тела у обезьян вызывало целый комплекс симптомов, включая отсутствие страха, притупление эмоций и чрезмерную реактивность. Самки обезьян с повреждённым миндалевидным телом демонстрировали неадекватное материнское поведение, оставляя без присмотра или физически травмируя своих младенцев. У нормальных людей активность миндалевидного тела повышается, когда они видят угрожающие лица, оказываются в пугающих ситуациях, или испытывают социальные фобии.

           Упоминая эту трагическую историю в разговоре с Андреем, Джонни подчеркнул, что может привести ещё кучу примеров того, как травма головы кардинальным образом меняла поведение. Например, про то, как 13 сентября 1848 года в результате несчастного случая в ходе взрывных работ длинный металлический стержень в прямом смысле слова вынес часть мозга (в основном лобной коры левого полушария) железнодорожного рабочего Финеаса Гейджа. После длительного пребывания в полу-коматозном состоянии, Финеас Гейдж, которому заботливые друзья уже заготовили гроб, выжил. Однако, как впоследствии писал наблюдавший его врач Джон Харлоу:

           «Равновесие, или баланс, так сказать, между его интеллектуальными способностями и животными наклонностями, оказался нарушен. Он стал вспыльчив, непочтителен, разражаясь порой грубейшими ругательствами (ранее у него не было такой привычки), не проявляет уважения к своим товарищам, нетерпим к ограничениям и советам, когда они конфликтуют с его желаниями. Временами он бывает очень упрямым, и в то же время капризным и колеблющимся. Строит много планов на будущее, которые не успевает привести в исполнение, прежде чем отказывается от них в пользу других, кажущихся ему более разумными. Ребёнок в своих интеллектуальных способностях и проявлениях, он одержим животными страстями взрослого мужчины. До травмы, хотя и не получив образования в школах, он обладал очень сбалансированным разумом, и знакомые смотрели на него как на практичного, сообразительного делового человека, очень энергичного и настойчивого в реализации своих планов. В этом отношении его разум радикально изменился, настолько, что его друзья и знакомые стали говорить, что он уже не был тем Гейджем, которого они знали».

           Потом, в одной книжке, Джонни как-то наткнулся ещё не насколько подобных историй, в которых прогресс инструментов исследования головного мозга помог неврологам разобраться лучше:

           «Рассмотрим случай мужчины 46 лет по имени Алекс. Жена Алекса, Джулия, начала замечать перемены в его сексуальных предпочтениях. Впервые за те два десятилетия, сколько она его знала, он начал проявлять интерес к детской порнографии. И не просто небольшой, но всепоглощающий интерес. Он тратил время и энергию на посещение веб-сайтов с детской порнографией и поиск соответствующих журналов. Он также обращался с непристойными предложениями к молодой женщине в массажном салоне, чего раньше никогда не делал. Он словно стал другим человеком, не тем, за которого Джулия выходила замуж. В то же время, Алекс жаловался на усиливающиеся головные боли. Джулия отвела его к семейному врачу, который отправил их к неврологу. Сканирование головного мозга Алекса показало массивную опухоль в орбитофронтальной коре. После того как нейрохирурги удалили опухоль, сексуальные потребности Алекса вернулись к норме.

           История Алекса подчёркивает важный момент: когда меняется биология человека, меняется процесс принятия решений, его потребности и желания. Влечения, которые люди считают сами собой разумеющимися (я гетеро/гомосексуалист, меня привлекают взрослые/дети, я агрессивен/не агрессивен), зависят от запутанных деталей нашей нервной системы. Хотя удовлетворение таких потребностей обыденное сознание рассматривает как свободный выбор, даже самое поверхностное изучение фактов демонстрирует ограничения такого предположения.

           Уроки из истории Алекса подтверждаются неожиданным продолжением. Примерно 6 месяцев спустя после операции, его педофилия стала возвращаться. Жена Алекса снова отвела его к врачам. Нейрорадиолог установил, что часть опухоли не была удалена во время операции и теперь росла снова – Алекс опять отправился под нож. После удаления остатков опухоли, его поведение вернулось к норме.

           Неожиданная педофилия Алекса показывает, какие тайные стремления и желания могут скрываться за нейронной ширмой социализации. Когда лобные доли повреждены, люди становятся «раскрепощёнными», обнаруживая присутствие более мрачных элементов нейронной демократии. Будет ли корректно сказать, что Алекс был «по сути своей» педофилом, просто социализированным сдерживать свои импульсы? Вероятно, многие люди не хотели бы открывать для себя чуждые подпрограммы, скрытые под их собственной лобной корой.    

           Часто развязное поведение наблюдается у пациентов с лобно-височной деменцией, трагическим заболеванием, при котором деградируют лобные и височные доли. С потерей мозговой ткани пациенты теряют способность контролировать тайные желания. Они изводят своих близких, демонстрируя многочисленные нарушения социальных норм: пытаются красть из магазина на виду у продавцов, снимают с себя одежду в общественных местах, игнорируют запрещающие сигналы, едят из мусорных баков, проявляют агрессию или непристойное сексуальное поведение. В результате пациенты оказываются в зале суда, где их адвокаты, доктора и взрослые дети вынуждены объяснять судье, что в этом нет вины пациента, значительная часть мозга которого разрушена, и в настоящее время нет препаратов, способных остановить этот процесс. Подобное поведение, ведущее к проблемам с законом, демонстрируют 57% пациентов с лобно-височной деменцией, по сравнению со всего 7% пациентов с болезнью Альцгеймера.        

           В 2001 году семьи пациентов с болезнью Паркинсона стали замечать нечто странное. Когда пациенты принимали препарат прамипексол, некоторые из них превратились в азартных игроков. И не просто случайных, но патологических азартных игроков. Это были пациенты, ранее не проявлявшие интереса к азартным играм, а теперь они стремились в Лас-Вегас. Один 68-летний мужчина в течение шести месяцев проиграл более двухсот тысяч долларов. Некоторые пациенты стали одержимы игрой в покер в интернете, набирая нереальные долги по кредитным картам. Многие старались, как могли, скрыть растраты от своих семей. Для некоторых, новая зависимость выходила за пределы азартных игр и включала навязчивое потребление пищи и алкоголя, а также гиперсексуальность.

           Что же произошло? Упомянутый препарат повышал уровень нейромедиатора дофамина. Однако это вещество несёт в мозгу двойную службу. Помимо своей роли в передаче моторных команд, он также служит основным передатчиком в системе поощрения, направляя человека в поиске пищи, питья, половых партнёров, а также всего, что полезно для выживания. Из-за его роли в системе поощрения, дисбаланс дофамина может вызывать игровой азарт, переедание и наркотические зависимости – поведение, обусловленное сбоем в системе поощрения». 

           Показательными представлялись также следующие два случая, о которых Джонни узнал из заинтересовавшей его статьи:

           «Первой пациентке было 20 лет на момент исследования. Она попала под машину в возрасте 15 месяцев. Тогда через несколько дней её сочли вполне выздоровевшей. Аномалий в её поведении не было обнаружено до трёхлетнего возраста, когда впервые было отмечено, что она не реагирует на словесные и физические наказания. Её поведение становилось всё более неуправляемым, настолько, что к 14 годам потребовалось поместить её в специализированное учреждение. Учителя считали её умной и способной к учёбе, однако она постоянно не выполняла задания. В подростковом возрасте у неё отмечалось неуправляемое поведение в школе и дома (например, она демонстрировала неспособность следовать правилам, устраивала частые громкие перебранки со сверстниками и взрослыми). Она часто совершала кражи в своей семье, у других детей и из магазинов, что вело к многочисленным арестам. Она проявляла словесную и физическую агрессию по отношению к другим. Хронически лгала. Обращало на себя внимание отсутствие у неё друзей. Она совершала побеги из дома и из исправительных учреждений. Она также демонстрировала ранее рискованное сексуальное поведение, приведшее к беременности в возрасте 18 лет. Попытки коррекции её поведения в исправительных учреждениях, а также психотропные препараты не давали эффекта. После того, как пациентка многократно подвергала себя физическому и финансовому риску, она стала всецело зависимой от родителей и социальных служб, которые оказывали ей финансовую поддержку и следили за её личными делами. Она не формулировала никаких планов на будущее и не искала трудоустройства. Когда её устраивали на работу, она не была способна там удержаться по причине своей безответственности и грубых нарушений правил. Аффективные реакции её были лабильными и часто плохо соответствовали ситуации, однако поверхностное социальное поведение было без особенностей. Она никогда не испытывала вины или раскаяния за своё поведение. Свидетельства о выражении ею эмпатии практически отсутствовали, и её материнское поведение отмечено опасным безразличием к потребностям младенца. Она обвиняла в своих проступках и социальных трудностях других людей и отрицала любые трудности с пониманием или поведением.

           Второму пациенту было 23 года. В возрасте трёх месяцев ему была выполнена резекция опухоли в правой лобной доле. Он хорошо выздоравливал, и не было признаков возвращения опухоли. Вначале его развитие проходило нормально. В младшей школе были отмечены небольшие трудности с контролем поведения и взаимодействием со сверстниками, однако он не был особо неуправляемым в школе или дома. К девяти годам, однако, он демонстрировал общее отсутствие мотивации, имел ограниченные социальные контакты, обычно демонстрировал аффективную нейтральность и время от времени страдал короткими, взрывными вспышками гнева. Его усидчивость была плохой. Ему удалось окончить среднюю школу; однако, возможно из-за утраты организованной структуры ежедневной активности, его проблемы с поведением усугубились после окончания школы. Предоставленный самому себе, он ограничил свою активность просмотром телевидения и прослушиванием музыки. Его личная гигиена была низкой, а его жилище было грязным. Он потреблял большое количество пищи с высоким содержанием жира и сахара, в результате чего у него развилось ожирение. Он также демонстрировал ненормальные предпочтения в еде, например, употреблял замороженные продукты без приготовления. Он не мог долго удержаться на одной работе из-за прогулов, опозданий и общей безответственности. Он демонстрировал финансовую беспечность, что привело к большим долгам, а также осуществлял плохо спланированные мелкие кражи. Он часто угрожал другим и иногда совершал физические нападения. Он часто лгал, нередко без явного мотива. У него не было длительной дружбы и он не демонстрировал эмпатию. Его сексуальное поведение было безответственным. В результате случайной связи он стал отцом ребёнка, однако не выполнял родительские обязательства. Он был зависим от своих родителей в плане финансовой поддержки и решения проблем с законом. Он не чувствовал вины или раскаяния за своё поведение и не был способен сформулировать сколько-нибудь реалистичные планы на будущее.

           Оба пациента воспитывались в стабильных семьях представителей среднего класса, выпускников вузов, выделявших для своих детей значительное время и ресурсы. В обеих семьях не было истории неврологических или психических заболеваний. У обоих пациентов были хорошо социально адаптированные братья или сёстры, поведение которых было нормальным. Результаты неврологического осмотра обоих пациентов были нормальными, за исключением упомянутых особенностей поведения.

           В то время как оба пациента демонстрировали нормальные базовые интеллектуальные способности (общая информированность, способность повторять в прямом и обратном порядке случайные последовательности цифр, арифметические действия в уме, словесная аргументация, невербальное решение задач, словесная и визуальная память, речь и язык, визуальное пространственное восприятие, визуально-моторные способности и академическая успеваемость), они не могли нормально усваивать правила и стратегии на основе повторения опыта и обратной связи.

           Кроме того, они демонстрировали низкий уровень морального развития (преконвенциональный в рамках концепции Л. Колберга), а также ограниченное понимание социальных и эмоциональных последствий принятых ими решений.

           В компьютерной модели принятия реальных решений в условиях неопределённости вознаграждений и наказаний, в отличие от нормальных контрольных субъектов, оба пациента не сумели выработать предпочтения в пользу выигрышной стратегии. Они не смогли выбирать опции с низким немедленным вознаграждением, но положительной долгосрочной прибылью. Вместо этого, они упорно выбирали опции, обеспечивавшие им большое немедленное вознаграждение, но более высокие долгосрочные потери.

           Сканирование мозга обоих пациентов (магнитно-резонансная томография исследовательского уровня, позволяющая восстановить трёхмерную картину) показало локализованные поражения префронтальных участков».

           Джонни осознавал, как важно понимание подлинных, биологических причин. Ведь без него, например, в первой из последних двух историй женщину считали бы просто «распущенной», а молодого человека – ленивым раздолбаем. Джонни упомянул, насколько мог доступно, Андрею и его жене свой основной вывод о биологических корнях деструктивного поведения в историях, описанных выше. Однако вместе с тем отметил возможность ситуаций, когда главные причины совсем иные. Одной из них, по его словам, стала трагедия керченского стрелка.

           В этом плане Джонни находил очень показательной историю, рассказанную знакомой суицидального убийцы:

           «Слава постоянно говорил мне, что часто ссорился с окружающими. Он рассказывал, как потерял доверие к людям, когда его одногруппники начали унижать его за то, что он не такой, как все», – сказала девушка.

           Будущий стрелок говорил ей, что из-за этого «не хочет жить» и хочет отомстить за издевательства над ним. По словам девушки, после того, как они перестали общаться, Росляков занёс её в чёрный список. «Когда мы с ним общались, всё было хорошо. Он был добрый и отзывчивый, помогал мне, когда было плохо, – рассказала девушка. – Мне жалко людей, которых он застрелил, и мне очень жаль, что он покончил жизнь самоубийством. Он был очень хорошим другом».

           Джонни не мог не отметить для себя как весьма симптоматическое следующее обстоятельство: процитированная выше девушка больше скорбила о гибели Славы, нежели убитых им людей. Таким образом, как попытался объяснить Джонни Вере и Андрею, «школьные стрелки» обычно учиняют кровавую драму не от хорошей жизни в своём учебном заведении, не вследствие просто «дури в голове» в сочетании с чрезмерным увлечением компьютерными играми. Отнюдь нет. Скорее, такой поступок обычно является трагическим жестом отчаяния после нескольких лет унижений, которым они подвергались там, куда вынуждены были ходить каждое утро…

           Дослушав тираду Джонни на сей счёт, Вера мрачным и даже, казалось, несколько раздражённым тоном, поинтересовалась: «И что же получается, ты оправдываешь этих убийц»? В ответ Джонни, предвидевший подобный вопрос, принялся разъяснять свою позицию. Он сказал:  

           «Я никоим образом не говорю этот Слава поступил правильно, так и надо или тому подобное. Просто хочу подчеркнуть: это было пусть крайнее, но в то же время закономерное поведение человека, дошедшего до отчаяния. А чтобы предотвратить подобные трагедии в будущем, важно, чтобы не только власти на разных уровнях, но и все заинтересованные люди смогли сделать для себя разумные выводы из случившейся трагедии…»

           Вера, однако, продолжала настаивать: «Ты как будто всё время его защищаешь! Ах, он бедный такой!.. Я считаю, если даже тебя действительно обижают, так учись стоять за себя! Ты же парень, в конце концов!.. В крайнем случае, нужно организовать школьных психологов, чтобы выявляли тех, кто озлоблен, хочет отомстить одноклассникам и т.д., на принудительное лечение, чтобы им там голову на место вправили».

           Джонни был в шоке. Оказывается, теперь в этой стране стать жертвой издевательств в коллективе – это болезнь! Зато унижать ни в чём не повинных людей, снимая на телефон, чтобы потом гордиться содеянным, оказывается «норма жизни» этого морально деградировавшего общества!

           В результате разговора у Джонни стало очень тяжело на душе. Настолько, что неожиданно для тех, у кого гостил, стал собираться домой. Андрей, разумеется, не мог не поприкалываться на эту тему про то, как Джонни обычно «любит пожрать» в гостях у него. Но не в этот раз. Не желая объяснять подлинную причину, заключавшуюся в его нежелании продолжать очень морально тяжёлый для него спор, Джонни сослался на свои проблемы с сердцем, мол, а то будет очень тяжело идти обратно, тем более в горку.

           Упомянув об этом, Джонни моментально раскаялся. Ведь до того момента большую часть своего времени нахождения у Андрея он даже не вспоминал о своих проблемах с сердцем, будучи слишком увлечён дискуссией, пусть и не очень приятной. Теперь же его охватил нешуточный ужас: и действительно, как он сейчас пойдёт обратно? А к тому же ещё на уровне эмоций он так разволновался из-за истории со стрелком, нахлынувших в связи с этим неприятных воспоминаний о собственном детстве и вообще…

           Джонни, впрочем, всё же умудрился найти в этой ситуации и позитивный момент. Он подумал: «Зато я не объелся!» Сразу вспомнилось о том, как при разных заболеваниях сердца, от ишемической болезни до синдрома Бругада, полный живот может спровоцировать фатальную аритмическую катастрофу.

           Джонни вышел на улицу, где вдруг с ужасом обнаружил, как вроде не очень наетое пузо всё равно мешало ему не только идти, но главное – дышать! И ведь вроде он не так много сожрал еды, как обычно привык питаться в гостях.

           Джонни очень не любил разговоры о психологических причинах возникновения «функциональных» желудочно-кишечных симптомов типа того же вздутия. Но в те неприятные моменты он как раз, похоже, испытывал нечто подобное на себе. Ему почему-то становилось особенно страшно умереть в те мгновения, когда он особенно остро чувствовал свою неправоту, которую он не знал как исправить – а признать её, по сути, означало полное крушение системы взглядов, на которой держалась вся его самооценка.

           От осознания безвыходности этой ситуации ему становилось ещё труднее дышать. А тем временем дорога поворачивала в гору. Он также с ужасом прекрасно понимал: сейчас ему нельзя впадать во «внутреннюю истерику». Под этим Джонни понимал своё поведение прежде на некоторых лестницах или горках, когда, начиная задыхаться при подъёме, ускорял шаг, от чего ощущение нехватки воздуха начинало резко ещё более нарастать, прекращаясь в безумно пугающую атаку удушья с непременным прощанием с жизнью на её пике…

           В тот момент, однако, он прекрасно понимал: поведя себя таким образом теперь, можно было вполне реально расстаться с жизнью. Поэтому приходилось пытаться успокоиться (что ему практически никогда не удавалось, сколько он ни пытался) и шагать очень медленно, дабы не наращивать нагрузку на сердце. Однако как назло именно в этой ситуации такая осторожность имела серьёзный дополнительный минус: двигаясь еле-еле, он дольше оставался наедине с невыносимыми мыслями.

           А они в те моменты были у него действительно очень тяжёлыми. Вся собственная жизнь вдруг показалась ему каким-то тотальным провалом. Вот и в этот раз ему даже нисколечки не удалось убедить собеседников в своей точке зрения, казавшейся самому столь очевидной. Ситуация казалось просто каким-то странным спектаклем в театре абсурда. Мало того что Вера в конце разговора заявила ему: «ты жестокий человек, Джонни!», так ей ещё в этом настойчиво вторил Андрей. Уж чья бы корова мычала, – думал цинично Джонни, давно поставивший своему товарищу диагноз антисоциального расстройства личности.

           Сам Андрей, разумеется, изображал активное несогласие с такой характеристикой, заявляя: «Откуда тебе? Ты врач – психиатр?! <Презрительно смеётся>. Ты сам ё**утый на всю голову!..» Но сам Джонни нисколько не сомневался в собственной правоте. Ему, конечно, неприятно было слышать такие уничижительные высказывания в свой адрес, но он списывал их на токсичность личности Андрея, поражённой антисоциальным расстройством. Джонни не раз с чувством обиды прокручивал у себя в голове сказанное ему про сучку, долгое время беспардонно использовавшую его, и про которую он пытался донести до товарища: «только больная психопатка, лишённая от природы полноценных человеческих чувств, могла так себя вести!» Андрей, однако, с насмешкой заявлял ему: «С нормальным мужиком она будет вести себя иначе, уверяю тебя!..» На уровне эмоций Джонни, конечно, услышанное было очень неприятно сбивало его с беспристрастного изучения «больного человека» на «отомстить мрази». Особенно обидны были в этом плане насмешки Андрея из разряда «а что ты ей сделаешь?», вызывавшие у него ещё более сильное эмоциональное желание «сделать так, чтобы та тварь начала искать в своей никчёмной жизни пятый угол!»       

           Однако подобно тому, как применительно к «той сучке» Джонни не сомневался в её психопатии, не возникало у него и тени недоверия к своей характеризации Андрея как человека с антисоциальным расстройством личности, но не психопата. Джонни прекрасно понимал: товарищ мог вести себя не лучшим образом не только с ним и вообще своими «друзьями», которых запугивал и обирал, но также со своими матерью и женой, пусть и не в столь наглой и беспардонной форме. Так, в «минуту просветления» Андрей однажды сказал ему про Веру: «Я удивляюсь, как она меня такого дурака ещё терпит до сих пор!»  

           Джонни также находил показательным, как, не будучи психопатом, Андрей был в принципе способен к проявлениям эмоциональной эмпатии. Другое дело, большую часть времени она у Андрея была хорошо спрятана под циничной жизненной позицией: «если не ты, то тебя…», которой он оправдывал свои омерзительные поступки. В то же время Джонни хорошо видел здесь отличие его товарища от «настоящих психопатов»: Андрей, в противоположность им, нуждался во внутренней рационализации своих неблаговидных поступков. Иными словами в отмывании их перед моральным судом собственной совести, которого у подлинных психопатов типа «той сучки» в принципе не имелось. 

           Джонни также не мог не быть впечатлён трогательным рассказом о внезапной смерти одного из «ботов», когда у трезвого Андрея стал дрожать голос и на глазах появились слёзы. Товарищ, видимо, испытывал какие-то особенные, в иных ситуациях практически не просыпавшиеся у него добрые человеческие чувства сострадания, к несчастному парню (уже, впрочем, под 40 на момент кончины). Джонни вспомнил, как Андрей однажды поделился своей обеспокоенностью за судьбу своего друга, пытался помочь ему, советуя как можно скорей идти к врачу. Несчастный «бот», однако, лишь махнул рукой, сказав о своём нежелании жить. Джонни, вспоминая рассказ Андрея, находил этот жест отчаяния очень символичным: человек как бы махнул рукой на свою жизнь. Джонни также не мог не поражаться удивительному контрасту: ведь у него самого на самом деле объективно была немногим лучше ситуация, и в то же время присутствовал такой сильный вкус к жизни.

           По мере того как перепуганный Джонни поднимался в гору, его память очень некстати рисовала ему трагическую сцену, рассказанную когда-то Андреем про то, как несчастный парень, сидевший уже который день без бухла (родственники таким способом пытались его «вылечить») резко встал, но тут же его тело словно под ударом тока свело судорогой, и он упал замертво. Обычно, задумавшись о подобном, Джонни впал бы в панику, а в те моменты к тому же ещё и ситуация (подъём в горку с больным сердцем, работающим с постоянными перебоями) располагала к этому. Однако, как ни странно, на сей раз этого не произошло. Джонни просто отвлёкся от мрачных мыслей, пытаясь разгадать странный феномен, а именно почему Андрей вдруг так расчувствовался, демонстрируя несвойственные ему искренние проявления эмпатии, сочувствия умершему товарищу. Да, иногда он проявлял человеческое отношение и к Джонни, однако то были скорее редкие проблески. И Джонни что-то подсказывало: когда он откинется, Андрей пожалеет не его как человека и как бы друга, а всего лишь невозможность дальше эксплуатировать доброго и покорного лоха, не смеющего возражать. И, разумеется, Джонни становилось очень обидно от такой мысли, но ещё интересней было понять столь парадоксальную разницу в отношении.

           Ранее, сколько ни думал об этом, у него не получалось найти ответ, но теперь неожиданно осенила свежая версия: А что если Андрей увидел в том парне себя, но окончательно спившегося, «дошедшего до ручки»?! Джонни сразу почему-то вспомнились идеи психотерапевта И. Ялома о том, как некоторые люди пекутся о своих скорбных и болезных близких, например, престарелых родителях не потому, что искренне за них переживают, а просто воспринимая их как некое символическое ограждение от своей личной смерти: ведь по логике, сначала должен умереть тот человек, поскольку у него или у неё хуже состояние здоровья. Когда же того товарища не стало, Андрея, получалось, уже ничто не отделяло от последней черты, по крайней мере, принципиально.

           Другим важным фактором могла служить, если так можно выразиться в данном контексте, общность интересов, а именно пристрастие к алкоголю. Как Джонни цинично формулировал такое для себя в стиле «рекламы Мастер-кард»: «найти такого же алкаша как ты, только ещё больше спившегося – бесценно!»

           В этом плане Джонни был для Андрея чужаком. Во-первых, не пил совсем. И хотя Джонни объяснял причину своим недугом, Андрей не воспринимал такой аргумент всерьёз, говоря: «Ты не столько больной (просто прикидываешься, чтобы тебя пожалели), сколько ё**утый».

           Джонни также нередко откровенно насмехался над Андреем, демонстрируя ему своё интеллектуальное превосходство и неизмеримо более высокий уровень реального образования (хотя и тот, и другой лишь с горем пополам окончили среднюю школу). Так, Джонни много раз презрительно ржал в голос, когда товарищ ему рассказывал о просмотренных «документальных» программах телеканала «Хрень ТВ», в которые умудрялся верить. Тут-то Джонни припоминал Андрею, как тот ему время от времени в чём-то не доверял: мол, ты не там ищешь обман!..

           Джонни даже не хотел рассказывать товарищу историю, которую находил очень поучительной, но в то же время считал Андрей её не поймёт, не оценит содержащую в ней мораль, будет очень недоволен и обидится.

           Конечно, иногда случалось так: Андрей, слушая какую-нибудь историю про очередного псхопата, говорил: «У меня тоже очень плохая «карма», Джонни. Было время, когда я много зла делал людям». И всё же Джонни не решался рассказать товарищу, как карма может настигать человека и «в этой жизни», даже в иносказательной форме, например, так:

           Жили-были два юноши, Андрей и Руслан. И был Андрей здоровым, статным парнем, физически гораздо сильнее Руслана. И пользовался этим Андрей, глумясь над товарищем как хотел, пиная и унижая его. А Руслан был физически слабее его, хворый сам по себе, и не мог дать отпор. Но морально ему было очень тяжело пережить такое издевательство над ним, и чтобы стало легче на душе, находил утешение в еде. Но не проходят такие «нервные» зажоры для людей бесследно, и ещё не дожив до сорока лет, заработал себе Руслан уже диабет II типа.

           Казалось бы с какой стати Андрея должны волновать проблемы того, над кем он изгалялся в отрочестве? Тем более, впоследствии они так активно уже не общались, а потому Андрей не эксплуатировал Руслана так, как некоторых других своих товарищей.

           Но, нравится кому-то или нет, а существует незримая причинная связь между людьми и событиями, более сильная, чем кому-то хочется замечать и признавать. И пришло то время, когда какой-то китаец летучего мыша неудачно сожрал, или кто же знает как там было на самом деле и откуда зараза пошла. Не верил разумеется, Андрей в коронавирус никакой, считая его гнусной выдумкой властей, чтобы людям намордники продавать. Как говорят в секте 12 анонимных алкашей, находился в отрицании, так сказать. Да-да, так бывает: в передачу телеканала Хрень ТВ про «Гитлер жив» верил, а в коронавирус – нет!

           Но в то же время дрожал голос Андрея, когда он звонил другу и говорил: «Ты помнишь Руслика?.. Нет больше его. Убила его пневмония какая-то … Был у него кашель, температура, запахи чувствовать перестал. Потом стало хуже, трудно дышать. Положили его под аппарат этот, как там… искусственного дыхания, но… не спасли! Все внутренности ему сожрала эта зараза!»       

           И, как назло, сидевши в былые годы в казённом доме за дела свои лихие, подцепил Андрей хворобу злую, лёгкие его поразившую. Из-за чего считал себя теперь в группе риска неблагоприятного течения инфекции, вызванной несуществующим «коронавирусом». И хоть штука эта мелкая, но очень коварная. И морду ей не набьёшь – скорее, она искалечит тебя, а то и на тот свет отправит! Не заметишь, как в нос попадёт, потом ниже, будет заживо хавать тебя изнутри, пока не задушит совсем! 

           Джонни товарищу говорил: «Ты держишься хорошо! Молодец! Не бухай!» Но как тут устоять, когда выпив, ты не думаешь ни о чём и не донимает тебя страх никакой, например, коронавирусом заболеть… И сорвался опять Андрей, ушёл в лютый запой, хотя зарекался и кодировался много раз?

           Казалось бы, какая между всем этим связь и карма здесь причём? А вот так: ты бы в своё время человека не унижал – он бы не переедал – диабетом не заболел – в группу повышенного риска не попал – сейчас бы жил и ты бы так не переживал в связи с тем что когда – то ещё других людей обижал – за это сел –

там проблемы с лёгкими заимел. Таким образом, не делал бы людям всего того зла – сейчас бы риск для тебя меньше был, а потому, наверное, не пришлось бы алкоголем во вред себе глушить свой страх, который так-то посмотреть не такой уж неоправданный. Такая вот карма!   

       Отвлечённый и увлечённый своими мыслями о добре и зле, Джонни и не заметил, как без приступов паники достиг магазина «на горке». Теперь, казалось бы, можно облегчённо вздохнуть: дальше дорога пойдёт только вниз, и будет проще. Однако на душе всё равно было как-то неспокойно. Ведь кто знает, какие ещё потрясения могли ждать в ближайшее время и как отреагирует на них его больное сердце?! Джонни вспомнил, как Меньшов, столь беспардонно обесценивавший грозившую своему беспокойному пациенту опасность, неоднократно интересовался, не имеет ли он привычки излишне нервничать…

           Тогда Джонни без особого труда нашёлся что ответить: мол, больше всего он переживает за свои проблемы с сердцем. Однако теперь, положа руку на этот больной орган, Джонни был вынужден признаться хотя бы самому себе: обманывать тогда старого опытного доктора могло быть не просто не очень хорошей, но даже опасной затеей. С такими мыслями Джонни зашёл в аптеку, пристроенную к магазину «на горке», где купил практически весь имевшийся у них глицин. Но даже это его не успокоило, лишь вызвав снова мысли о бесперспективности и даже потенциальной смертельной опасности подобного самообмана…

               

 

«Мне это не интересно»

 

           Встревоженный такими мыслями, Джонни при первой же возможности пошёл в поликлинику к кардиологу и попросил записать. Потом, вспоминая этот эпизод, Джонни вначале недоумевал, почему Меньшов тогда в итоге всё же согласился принять его. Вероятно, столько мольбы и истерики было в словах и взглядах пациента, когда он как всегда робко просунул голову в кабинет и принялся жалобно мямлить, как у него плохи дела и потому ему непременно очень нужно проконсультироваться как быть дальше. А может, доктору просто любопытно стало, что же такого могло случиться с этим непростым пациентом. Хотя, наверное, с таким опытом работы в кардиологии он мог примерно предвидеть…

           Придя на приём и не успев даже ещё толком усесться, Джонни принялся смущённо мямлить сначала о том, как он благодарен доктору за оказанную ранее помощь, после чего сказал ещё более робким, дрожащим тоном: «Иван Андреевич, Вы уж простите, пожалуйста что я снова Вас беспокою, но у меня сейчас действительно сейчас очень сложная и, как я считаю, опасная ситуация…»      

           Потом, не без некоторого стыда вспоминая своё поведение в те минуты на приёме у кардиолога, Джонни укорял себя даже за неудачные формулировки. Нет, конечно, даже обычный человек, столкнувшись с подобными проблемами в работе сердца, может жаловаться на перебои ритма. Но он вряд ли станет использовать выражения типа «вентрикулярная квадригеминия». Потом, впрочем, Джонни словно спохватился, и вместо упоминания высокого риска развития кардиомиопатии и сердечной недостаточности, просто сообщил о своей сильной обеспокоенности «огромной нагрузкой на сердце», не говоря уже про высокий риск внезапной смерти от той же желудочковой тахикардии, переходящей в фибрилляцию…    

           Доктор Меньшов терпеливо слушал эти жалобные жалобы с настолько выразительной печалью во взоре, что Джонни стало стыдно за то, как он огорчает врача, не оправдывая его ожидания. Практически тут же, впрочем, Джонни внутренне одёрнул себя, рассудив так: «А почему я, собственно, должен смущаться?! У меня сердце работает совсем не так, как надо, с постоянными перебоями, у меня куча структурных изменений как в нём, так и в сосудах! Так почему я должен стыдиться своего обращения за помощью к соответствующему специалисту?! Я безумно (это слово в данном контексте почему–то показалось ему особенно уместным, он даже едва не улыбнулся непроизвольно, хотя потом всё же вовремя «взял себя в руки») хочу жить, и собираюсь бороться за то, чтобы мне не откинуться раньше времени…»       

           Когда поток стенаний пациента наконец завершился, кардиолог тяжело вздохнул и сказал: «Послушайте, я Вам уже не раз говорил, что Ваши экстрасистолы функциональные, у Вас нет признаков ишемии, Вы не умрёте от всего этого ни в каком ближайшем обозримом будущем!.. Вы мне не верите?! (После этих слов доктор с каким-то безнадёжным отчаянием во взгляде посмотрел на Джонни, словно желая найти даже в выражении лица пациента подтверждение тому, о чём хотел сказать, Затем огорчённо покачал головой). Нет, я вижу не верите…»

           В этот момент Джонни испытал такое невыносимое желание немедленно оправдаться, что перебил врача, не думая даже о том, насколько его поведение в тот момент могло показаться со стороны не просто в целом позорным, но ещё и невежливым. Джонни сказал:

           «Иван Андреевич, Вы меня извините, пожалуйста, конечно, что я снова Вас побеспокоил, но поймите меня, пожалуйста. Я пришёл к Вам не от хорошей жизни. У меня больное сердце, которое всё время работает неправильно. Но я очень хотел бы ещё пожить… Я полностью следую назначенному Вами лечению, принимаю каждый день конкор…»        

           В этот момент Иван Андреевич, которому, видимо, совершенно не хотелось слушать это нытьё по второму кругу, перебил: «Поймите, Вы не настолько реально больной – сердечник, сколько просто махровый невротик! И Вам по-хорошему нужно пить не бисопролол, а корвалол!..»

           От такого неожиданного заявления у Джонни даже перехватило дыхание и закололо в груди. Это счастье ещё я теперь не боюсь таких ощущений так, как детстве, когда мама меня этим пугала, – подумал Джонни.

           Но, к своему собственному удивлению, он не только нашёлся что сказать, но и перешёл в словесное наступление на кардиолога, дабы защитить своё уязвлённое невротическое достоинство. Обыгрывая слова доктора Меньшова в нужном направлении, Джонни заявил:  

           «Да. У меня есть также значительные неврологические проблемы, в первую очередь нарушение мозгового кровообращения. Из-за этого, вероятно, даже склонность к негативным эмоциям и немного повышенная озабоченность своим пошатнувшимся здоровьем… (В этот момент доктор Меньшов как-то особенно выразительно взглянул на Джонни, словно желая всем своим видом сказать: «Да Вы, голубчик, совсем не немножко, а очень прилично поехавший!» А тем временем Джонни продолжал). Но я пришёл сюда к Вам жаловаться не на это, а на то, как плохо, неправильно, с перебоями у меня работает сердце». Кардиолог, видимо, не ожидавший такого приступа ипохондрической словесной диареи у пациента и не желавший долго её терпеть, заметил: «Ну какое ещё у Вас там нарушение мозгового кровообращения? Вы парализованы? Или у Вас такое головокружение что Вы ходить не можете?!..»

           Уязвлённый таким обесцениванием его проблемы (которую он сам, разумеется, считал очень серьёзной), Джонни заявил тоном обиженного истерика: «Да, я хожу постоянно как по палубе корабля, у меня земля то и дело уходит из-под ног, швыряет в сторону при ходьбе и кружится голова». Но доктор Меньшов не сдавался: «Так это у Вас от… (услышав эти слова, Джонни испуганно втянул голову в плечи. Он был почему-то уверен сейчас кардиолог скажет: «… от нервов». Джонни вспомнил, как узнал из списка врачей поликлиники, что Меньшов не так давно закончил курсы «повышения квалификации врачей» или подобное, нужные для подтверждения высшей категории. Джонни вдруг сразу с ужасом представил себе, как там лакеи фармацевтических корпораций, размахивая фетишом «доказательной медицины», натаскивали медиков из поликлиник называть любые непонятные болезни психосоматическим неврозом) … Вашего остеохондроза…»

           Услышав последнее слово, Джонни немного встрепенулся в приятном удивлении. Он с огромным изумлением и вместе с тем признательностью доктору отметил умение собеседника думать своей головой. Тем временем кардиолог продолжал:

           «А насчёт сердца я же Вам сказал, это функциональное и Вас никак не убьёт, просто такая работа сердца это Ваша особенность, связанная, по-видимому, с нервной системой... И чего Вы теперь от меня хотите?..»

           Джонни вначале стушевался. Он подумал о том, насколько абсурдна та просьба, которую он собирался озвучить, с учётом реалий функционирования системы ОМС – «бесплатного» здравоохранения. Но, с другой стороны, отступать совершенно не хотелось, когда на кону была сама его жизнь, а потому поборов насколько мог заложенную в своей нервной системе робость, Джонни промямлил: «Я понимаю, конечно, это, наверное уже слишком с точки зрения использования казённых ресурсов, но можно мне пройти ещё раз холтеровский мониторинг, чтобы Вы увидели, какая частая у меня теперь аритмия и смогли дать мне направление в больницу, где сделают РЧА без коронарографии?..»

           Ответ кардиолога просто ошеломил его: «Разумеется, я мог бы дать Вам ещё одно направление на холтер. Но зачем?! Мне это не интересно!..» Джонни растерялся. Он, конечно, в своей наивной надежде был даже морально не вполне готов к отказу, одна мысль о котором представлялась слишком невыносимой для него в своей ужасности. И можно ещё понять, если тебе скажут: «Нет, к сожалению, мне ОМС такого не разрешит, направлять Вас на мониторинг третий раз за три с небольшим месяца». Но так получалось, ему заявляли прямо в рыло: «Да, я бы мог Вам помочь, но не хочу этого делать, поскольку мне не интересно».

           Джонни стоял, раскрыв от удивления смешанного с щедрой долей обиды свой беззубый рот и молча «тупил», не находя слов. На мгновение у него промелькнула странная мысль: а вдруг против него таким образом применяют своего рода психическую атаку, дабы отбить желание снова и снова приходить на приём к врачу, которого он достал, добиваясь бессмысленных (при столь частом повторении) обследований?! Джонни сразу же вспомнились старые обиды, как разные токсичные люди терроризировали его морально, выводя из равновесия и толкая в отчаяние.

           Но доктор Меньшов совсем не представлялся ему таким г-ном как человек, скорее наоборот, искренне старался помочь, насколько позволяла его компетенция, а также имеющиеся в распоряжении скромные казённые ресурсы. Не зная, как разрешить ещё и этот неприятный когнитивный диссонанс (когда добрый и в целом неплохой доктор вёл себя столь безобразно вызывающим способом), Джонни на мгновение захотелось импульсивно повести себя как он имел привычку делать во многих непонятных ситуациях, а именно устроить истерику, включив свой любимый режим «обиженко про +». Ему вдруг очень захотелось гневно сказать: «Не интересно, говорите?! Может, мне нужно внезапно откинуться прямо здесь, в Вашем кабинете, чтобы Вас заинтриговать?!»

           Однако Джонни пришлось практически моментально взять себя в руки. Он прекрасно понимал: если сказать такое, вероятно, ему предложат далее устраивать свои спектакли в кабинете психиатра. Несмотря на три с небольшим года со дня того злополучного приёма, в слабой памяти Джонни ещё слишком свежи были воспоминания о неудачном визите к «неврологу следующего уровня», настойчиво рекомендовавшей ему обратиться с психотерапевту. Но если тогда он несмотря на состояние отчаяние и страха мог позволить себе послать ту врачиху куда подальше хотя бы мысленно, то теперь его ситуация представлялась ещё более сложной. Поэтому Джонни не придумал ничего лучше чем промямлить: «А как же мне быть тогда?!»

           На это доктор Меньшов каким-то немного брезгливо – презрительным тоном заметил: «Не знаю, я Вам больше ничем помочь не могу, если хотите – идите к терапевту, пусть она пишет Вам направление на холтер». Прощаясь, кардиолог сказал уже более сочувственно – доброжелательным тоном: «И не нужно так волноваться! А если чувствуете, что не можете успокоиться, – выпейте корвалольчика». Потом, словно спохватившись, доктор Меньшов ещё добавил (как «прочитал» его ход мыслей Джонни, кардиолог, вероятно, считал нерадивый пациент самодеятельно принимает больше бета – блокатора, чем положено): «А если видите пульс слишком медленный, меньше 55, то пропускайте конкор, и ни в коем случае не пытайтесь самодеятельно повышать дозировку!» Дальше доктор пустился в какие-то показавшиеся Джонни странными и вместе с тем в какой-то мере логичными рассуждения о том, как при слишком сильном замедлении ЧСС сердце пытаясь «спасаться», переключаясь на эктопические ритмы. Не уверенный в справедливости такого объяснения по сути, Джонни всё же мысленно пометил услышанное как момент, скорее положительно характеризующий врача, пытающегося просветить и вместе с тем предостеречь пациента.

           Выйдя из поликлиники, Джонни в скором времени столкнулся с ситуацией, которая с одной стороны порадовала его, но с другой он даже не знал как это понимать. Исполненный праведного гнева по поводу несправедливости и возможно даже в чём-то некомпетентности кардиолога, Джонни запустил в своей голове «любимую» ментальную жвачку. Он часто делал так после неприятных разговоров, случавшихся у него также, увы, нередко (и это несмотря на тщательное избегание им социальных контактов, не являвшихся «необходимыми», т.е. фактически неизбежными; такая политика, впрочем, также имела свои оборотные стороны, поскольку в итоге ему приходилось поневоле больше всего «общаться» с самыми бессовестными персонажами, использовавшими свою беззащитную жертву до практически полного исчерпания её ресурсов), поскольку разные двуногие твари именуемые людьми его всё время так или иначе обижали: обманывали, эксплуатировали или в «лучшем» случае просто словесно издевались и т.д. Джонни снова и снова прокручивал происшедшие с ним неприятные эпизоды в своей голове, доводя себя до исступления, словно стараясь лучше проанализировать случившееся, понять почему такое произошло и как не допустить повторения. Однако как он ни старался, стоило ему снова оказаться в ситуации, подобной многократно пережёванной, как его способность думать (и тем более быстро, чего он никогда не умел!), принимать эффективные решения хотя бы для того, чтобы отстоять свои собственные интересы, опять не реализовывалась, и всё возвращалось на круги своя, добавляя ему новые обиды и фрустрации, а с ними, разумеется, новую «пищу» для ментальной жвачки.

           Иногда, конечно, у него возникали неприятные мысли о тщетности таких усилий. Они ему представлялись в образе ироничного психолуха, насмехающегося над ним и говорящего: Нет, это так не будет работать, у тебя ничего не выйдет! Так и будешь крутиться бессмысленно как белка в колесе в ментальной жвачке и бессмысленных компульсиях. Тебе помогло бы только обратиться к специалисту, чтобы не просрать остаток своей жизни, как ты уже «благополучно» сделал с большей её частью. Однако при такой мысли Джонни в своих фантазиях с остервенением набрасывался на своего «внутреннего психолуха» и начинал с радостным исступлением бить его ногами… Нет, не чтобы забить до смерти – так будет неинтересно, а покалечить, дабы, сука мучился как он сам всю оставшуюся жизнь… и пускай тогда поп**дит про то, как «страдание это выбор»!

           На этот же раз, по пути из поликлиники в аптеку за лекарствами которые он сам себе назначил, Джонни, словно пытаясь доказать свою правоту не желавшему умолкать у него в голове беспощадному «внутреннему голосу», начал считать перебои своего пульса, как бы желая тем самым выразить мысль: «у меня просто сердце неправильно работает, я очень больной физически человек, и совсем не виноват в этом!»

           Однако как только Джонни начал таким образом прислушиваться к своему сердцебиению, он отметил потрясающий момент: нарушения ритма куда-то делись! И даже когда перебой случался, Джонни не мог быть уверен, то ли это действительно экстрасистола, либо же уставшие пальцы соскочили с артерии. Действительное исчезновение аритмии было бы для него таким счастьем, что он просто не мог даже поверить в эту версию. Если бы Джонни верил во всяких психолухов, то мог бы отнести временное уменьшение числа экстрасистол на счёт успешности «парадоксальной интенции»: стараясь специально продемонстрировать, как у него их много, невольно подсознательно уменьшил их количество. Но он – то знал: в действительности это всё ерунда, и его аритмия имеет серьёзные патологические причины в организме!

           И в то же время, хотя Джонни толком и не поверил в происходящее с ним тогда, списав на нечто вроде странной тактильной галлюцинации, когда ритм сердца казался ему нормальным, на самом деле будучи плохим, случившееся всё равно исполнило его каким – то странным оптимизмом, основанным на смутной надежде: «а вдруг мне и правда может полегчать?!» 

           Но то были всего лишь его мечты, положа руку на больное сердце скорее всего так и обречённые остаться несбыточными, а ему необходимо было заниматься реальными мерами, чтобы иметь хотя бы какой – то шанс улучшить своё состояние.  

           С этой целью Джонни записался к терапевту на ближайший день когда она принимала во второй половине дня (ибо в первой он, разумеется, обычно спал и не хотел лишний раз насиловать свой скорбный организм резким изменением пусть и уродливого, но относительно стабильного графика сна и бодрствования). Терапевт Мушкина была, мягко говоря, не в восторге снова видеть его, особенно после того, как он промямлил цель своего посещения. Сначала, разумеется, пытаясь свалить на своего «семейного врача» хотя бы часть ответственности за сложившееся положение, Джонни, напомнил доктору, как ходил к ней до того, как она пошла консультироваться относительно него к Меньшову и тот выразил готовность им заниматься. Дослушав сбивчивые объяснения пациента, терапевт кивнула головой (не выражая тем самым согласие, но скорее как бы просто подтверждая получение поступившей в её мозг информации) и поинтересовалась: «Почему он сам Вас не направит?!» Джонни стушевался и замешкался. Ему представилось, каким идиотом он выставит себя в глазах этой врачихи, если передаст её слова Меньшова, которому, видите ли, это «не интересно». Стараясь вместе с тем построить свою формулировку так, чтобы в ней было как можно меньше лжи, искажающей реальную позицию кардиолога, Джонни ответил: «Видимо, по какой-то причине он сам не может и поэтому сказал: «Идите к терапевту. Если она Вас направит, приходите потом ко мне с уже с результатами…»» Произнеся эти слова, Джонни стал украдкой и вместе с тем пристально рассматривать выражение лица доктора, дабы словно шахматный стратег, спланировать свои дальнейшие ходы. Но, к его огромной печали, продолжая аналогию этой игры, Мушкина явно не хотела идти на конфликт с более крупной в масштабах поликлиники фигурой Меньшова, а потому решила вместо этого принести в жертву пешку, т.е. пациента. Терапевт сказала решительно: «Но я тоже не могу! Я направляла Вас три месяца назад, потом ещё он сам. Мне такое страховая компания не пропустит!..»      

           С ужасом подумав о том, в каком отчаянном положении окажется, если и эта его пошлёт, Джонни принялся, потупив голову, жалобным голосом умолять врачиху. Он рассказал ей про выданное ему направление в больницу, как тамошний аритмолог рекомендовал делать коронарографию,  но Меньшов не видел в этом смысла и отговорил пациента.

           Теперь Джонни видел по лицу Мушкиной, как в неё голове происходила внутренняя борьба. Ей было явно жаль незадачливого пациента. Словно развивая образ, связанный с фигурами на шахматной доске (который в свете использованного ею выражения показался Джонни скорее картёжным), она сказала: «Вы должны понимать, что если Вас направили в больницу, то тамошний специализированный кардиолог бьёт этого… (потом, словно поняв несуразность использованного ею выражения, добавила) … его решение. Всё равно без коронарографии Вам РЧА делать никто не будет».

           Услышав такую формулировку, Джонни с трудом сдержал улыбку, представляя, как один кардиолог мутузит другого буквально. Джонни почему-то даже стало немного стыдно за своё поведение, делающее его источником стресса для докторов. Особенно перед терапевтом Мушкиной, которую он, получается, поставил в неловкую ситуацию. Тем более, Меньшов-то как говорится, «дедушка старый, ему всё равно». А она молодая, ей нет. Получается, Джонни (как справедливо заметил кардиолог) – махровый невротик, пользуется неопытностью своего «семейного доктора».

           Наконец, доктор Мушкина приняла решение. Она протянула Джонни направления на ЭКГ и на приём к кардиологу: «Вот, сделаете сначала кардиограмму, а потом с её результатами пойдёте к Меньшову, пусть он уже там решает куда Вас направить дальше: на холтер, в больницу или куда ещё…» Взяв листочки, Джонни поблагодарил терапевта, попрощался и вышел из кабинета с циничным недоумением: «Как-то странно она сказала… Куда-то ещё… А какие могут быть другие варианты, интересно? В дурдом, что ли?!» Но развивать мысль про такое ему, разумеется, совершенно не хотелось.

           Поход в поликлинику на электрокардиографию дался Джонни на этот раз тяжело. Всю дорогу «туда» его терзали воспоминания о том, как ему делали ЭКГ в конце июня. Конечно, он потом ещё ходил в начале сентября, но тогда у него уже было направление в 44-ю больницу, где, как ему тогда наивно мечталось, его непременно должны были «вылечить практически полностью», если не от артериосклероза и проблем с клапанами (что было, разумеется, невозможно – такие вещи могут становиться только хуже, по крайней мере, без операции, которую он никак не переживёт, т.к. помрёт уже от страха перед самой процедурой), то хотя бы в значительной мере от аритмии. Теперь же у него была куда более мрачно – реалистичная картина собственных перспектив.

           Увидев ту самую медсестру (а может и не её – из-за поражения мозга (как часто случается с людьми даже с начальной деменцией, ещё в стадии «лёгких когнитивных нарушений») у Джонни была очень плохая память на лица, из-за чего другие нередко хорошо узнавали его, а он их вообще никак), несколько месяцев назад встревоженным тоном сообщившую ему наличии у него сильной аритмии, он почувствовал себя совсем нехорошо. Как только Джонни улёгся на кушетке, у него сильно закружилась голова. Заметив очевидный дискомфорт пациента, который с перепуганной рожей, глаза со зрачками размером с пятикопеечную монету как-то странно дёргался. Медсестра встревоженно поинтересовалась «что беспокоит?»   

           Тронутый до глубины души таким неожиданно заботливым участием и даже чувствуя некий стыд за дополнительно создаваемые людям своей кучей недугов неудобства, Джонни даже сначала не мог сообразить как ответить, но потом принялся объяснять: «У меня проблемы с позвоночником, особенно шеей, поэтому когда ложусь на спину без подушки, то пережимаются крупные сосуды, и в результате начинает кружиться голова».

           Нет, разумеется, невролух из той же поликлиники с такой интерпретацией ни за что бы не согласилась. Она бы сказала у пациента если в шее что и зажимается, то не от мифического совкового остеохондроза, а от страха, провоцирующего напряжение мышц. И вообще нужно было давно уже сходить к психотерапевту, куда она направляла три с лишним года назад, – тогда, вероятно, и таких проблем «с сердцем» бы не возникло!

           Но, к счастью, медсестра оказалась не только умнее, но ещё и человечнее невролуха, а потому понимающе кивнула головой и сказала: «так Вы бы сказали Вам нужно просто под голову что-нибудь подложить, зачем же так мучиться?!»

           Когда, наконец, Джонни улёгся более комфортно (хотя о том, чтобы полностью успокоиться «психологически» не могло быть и речи), без сильного головокружения, у него наконец, сняли ЭКГ. На протяжении всей недолгой процедуры Джонни напряжённо присматривался к выражению лица медсестры, ожидая заметить даже у неё, видавшей виды, как говорится в этом плане, удивление ненормальностью его кардиограммы. Однако она в итоге так и не сказала ничего, сообщив на прощание лишь о том, когда результаты будут у доктора.    

           В свой следующий визит в поликлинику, идя теперь уже на приём к Меньшову, Джонни всю дорогу с ужасом думал, какая плохая у него теперь может быть кардиограмма, после нескольких месяцев работы сердца в режиме жуткого постоянного перенапряжения со страшными перебоями. А ещё, как назло, самочувствие было отвратительным. Его даже стало крыть очень неприятное и сильно пугающее пред-паническое состояние задолго до того места, где ему становилось совсем не по себе почти всякий раз как пошли эти проблемы с аритмией. Из-за этого идти пришлось необычно медленно и еле добравшись в итоге в поликлинику Джонни не только удивился как он не откинулся до дороге, но и в ужасе понял, что опаздывает. А ему ещё нужно было забрать свою ЭКГ из другого кабинета.

           Когда Джонни наконец зашёл в кабинет кардиолога, тот высказал ему сразу очень неприязненным тоном про опоздание. Джонни, естественно, сразу же принялся извиняться, не пытаясь даже оправдываться, понимая как это будет глупо в сложившейся ситуации (многие после инфарктов приходят вовремя, а тут, понимаешь, невротик, у которого (по версии врача, разумеется, но никоим образом не пациента, считающего ему самому виднее!) главная проблема с сердцем – эмоциональная неустойчивость и вообще дурь в голове). Он чувствовал себя очень виноватым за такое своё свинское поведение перед медицинскими работниками, которые вроде как и так заботятся о нём (даже не платящем налогов, не говоря уже чтобы им лично) больше, чем такому раздолбаю положено. Но в то же время осознавал с большим сожалением даже свою неспособность каждый раз приходить вовремя, из-за которой ему опять пришлось чувствовать себя дерьмом.

           К счастью, Меньшов не стал дальше развивать тему опоздания (видимо, понимая бесполезность тратить на это время приёма, которое Джонни и так сократил своим запоздалым приходом), а сразу перешёл к делу. Кардиолог сказал: «У меня сейчас, к сожалению, нет возможности, записать Вас на холтер (в этот момент у Джонни словно что-то упало внутри), но я могу Вам дать направление, по которому Вы сможете в течение месяца записать себя сами. Вы же вроде хорошо разбираетесь в технике (Меньшов, видимо, даже в какой-то мере помнил, как Джонни ему в ответ на вопрос о месте работы упомянул компанию «Железные Рога и Копыта» по обслуживанию компьютерной техники в которой якобы трудился), поэтому у Вас не должно возникнуть сложности записаться. При этом кардиолог изобразил какой-то странный жест руками, видимо, предназначенный показать, как пальцы печатают на клавиатуре компьютера. Довольный Джонни засиял от радости, и, несколько раз поблагодарив доктора, вышел из кабинета.

           Едва оказавшись за дверью кабинета, он дрожащими от нетерпения (да и вообще трясущимися у него по жизни, хотя и в меньшей степени, «в фоновом режиме») руками развернул заключение ЭКГ, которое, к счастью, Меньшов не забрав себе для вклеивания в карту пациента, отверг с презрительным замечанием: «оставьте себе, мне-то это зачем?!» Джонни, конечно, немного насторожила столь пренебрежительная позиция доктора, но зато кардиограмма была теперь у него в руках. Джонни жадно рассматривал её своими подслеповатыми глазами, пытаясь там найти страшные слова, указывающие на какую-нибудь недавно дополнительно возникшую у него в сердце чудовищную патологию, но там… ничего такого не наблюдалось. присутствовали только лаконичные слова: синусовый ритм. И всё. А потом ещё приписка. Джонни понял её смысл. На ЭКГ было принято приносить прошлую кардиограмму, и Джонни взял с собой ту, с которой ездил к аритмологу. В результате теперь в новом заключении у него красовалась заметка об… исчезновении аритмии! Джонни был просто в шоке. Он невольно начал светиться от радости.

           Вообще начиная с момента выдачи ему Меньшовым направления на холтеровский мониторинг для Джонни наступил какой-то вечер чудес. В ближайшие часы его ждала ещё целая серия испытаний. Ведь ему было необходимо съездить по делам в не самые ближние края: сначала на Рязанский проспект с двумя пересадками, потом (правда, без пересадки, но прилично ехать в час пик по одной линии) смотаться на Октябрьское поле, а потом ещё, уже с одной пересадкой, вернуться на метро домой. Для Джонни это было важно, поскольку денежные средства у него быстро иссякали с частой покупкой лекарств, а тут подвернулась возможность сделать некую халтурку, но для её выполнения нужно было мотаться по всему городу покупать материалы.      

           Чтобы не скучать без дела по пути, Джонни взял с собой распечатанные с инета материалы из инета, в которых какая-то медсестра учила как распознавать аритмию на ЭКГ. Написано, причём, достаточно доступным языком, частично понятно даже такому тупому валенку как Джонни, обычно не способному толком ни в чём разобраться, хотя он и пытался корчить из себя шибко умного. Дополнительной потенциально негативной оборотной стороной такого чтива была опасность сильной паники в метро или ещё хуже где-нибудь на тёмной безлюдной улице, частично навеянная материалами из распечатки, неоднократно встречающимися там словами про внезапную смерть и всё такое.

           Однако к огромному удивлению Джонни, никаких потрясений по пути на Рязанский проспект с ним не произошло несмотря даже на две пересадки, где у него обычно обострялись ощущения дереализации/деперсонализации. Потом он встретился с женщиной – матерью мальчика, продававшего ему свои компьютерные железки. Джонни сразу же проникся доверием к этим людям и понял: они его не обманут. Вообще, он доверял больше людям постарше, считая (вероятно, фактически вполне обоснованно) мошенников диспропорционально представленными среди молодых людей мужского пола. Таким образом, сделка с мамой того парня – женщиной средних лет представлялось достоверным указанием: этим людям можно доверять.

           Окрылённый этим, Джонни смотался потом ещё, можно сказать, «на одном дыхании» на Октябрьское поле, где к своему собственному удивлению без особого труда нашёл нужный дом на улице одного из советских генералов, в честь которых в тех краях названо очень многое. Его опять-таки приятно впечатлило душевное общение с человеком, принявшим его у себя дома и которому также явно можно было доверять. В результате, довольный Джонни ехал домой, почитывая листочки про аритмию и пытаясь всё – таки понять причины своего столь неожиданного триумфа в тот день.

           Конечно, будь он более «психологически» настроенным в своих интерпретациях происходящего, Джонни бы связал происшедшее с успокоением после знакомства с «нормальным» заключением ЭКГ где упоминалось про «исчезновение аритмии». Но ведь, положа руку на больной орган, Джонни прекрасно понимал, какое это было фуфло. На распечатке было воспроизведено всего пять циклов. Естественно, даже при очень частой – каждый шестой удар сердца в среднем – такой свободный от аритмии фрагмент без труда можно было найти и зарегистрировать. И это несмотря на пятнадцать – двадцать тысяч экстрасистол в сутки!

А нормальная «кардиограмма», вероятно, представляла собой лишь врачебный фарс, дающий кардиологу Меньшову легальные основания перед страховой компанией отправить Джонни для дальнейшего выяснения про «перебои в сердце» на холтеровский мониторинг. Конечно, не располагая «инсайдерской» информацией за решительным отсутствием у него каких-либо связей в медицинских кругах, Джонни мог лишь предполагать такую версии, не имея реальной возможности её как-то достоверно подтвердить или проверить.

           Несравненно более разумной представлялась другая версия. Изначально ещё дома Джонни переел таблеток с магнием, из-за чего у него снизилось артериальное давление, а в ситуации усугублённой сильной аритмией голове ещё сильнее не хватало крови. Потом, видимо, давление поднялось к более привычному для него (хотя и несколько повышенному, по «здоровым» меркам большую часть времени находящемуся в диапазоне пред-гипертензии), а успокоение «нервов» за счёт магния по-прежнему сохранялось.

           Джонни не стал сразу записываться на холтер. Ведь у него в распоряжении имелся целый месяц, когда он мог воспользоваться направлением. И Джонни загорелся идеей во что бы то ни стало «вылечиться» хотя бы по большей части от своей аритмии за этот срок, а затем подтвердить свой успех результатами мониторинга.

           Но таковы были его мечты, в которые он и сам-то давно уже не особенно верил, хотя ему этого и безумно хотелось (безумно применительно к нему опять-таки было ключевым словом!). Но как же Джонни собирался их реализовывать, по крайней мере, пытаться? На сей счёт у него была целая программа действий, которую он, услышав от кого-нибудь в другое время, назвал бы бредовой. Но не теперь, когда был готов чуть ли не молиться на неё.

           Джонни снова начал тереться об углы а также даже костяшки собственных пальцев, воображая как тем самым разминает «миофасциальные триггерные точки». Он также не жалел своих скудных средств на покупку тёмных сортов винограда, в которых присутствовал «благотворно действующий на сердце ресвератрол» (бесполезность которого в плане даже какого-нибудь жалкого подобия оздоровления давно уже была ясна даже недалёким в плане не только специальных медицинских знаний, но даже просто элементарной общей образованности обывателям). Джонни стал даже есть в больших количествах хурму для «чистки сосудов от холестерина».

           Постоянно прислушивался к своему состоянию. Втягивал живот, пытаясь убрать таким образом пальпитации. Рассуждал что таким образом как-то стимулирует блуждающий нерв. Понимал бессмысленность, поскольку ЖТ так не уберёшь, а СВТ вряд ли убьёт.

           Делал разные упражнения для шеи, после каждого из них подолгу держал руку на пульсе. 

           Казалось, бы, каков был смысл всех этих усилий, если доктор Меньшов упорно заявлял, чуть ли не клялся: эта Ваша аритмия Вас не убьёт. Ведь, казалось, он со своей квалификацией и опытом должен был знать… Джонни, однако, по-своему смотрел на этот вопрос. Он видел проблематичность, как минимум, следующих моментов:

           Во-первых, доктор мог попросту элементарно ошибаться в своих прогнозах. Даже в слабую память Джонни надолго врезались подобные примеры трагических просчётов, с которыми он в разные годы знакомился, встречая их в мемуарах врачей. Так, много лет назад Джонни с большим интересом знакомился с воспоминаниями одного эстонского медика. Мама даже прятала от него эту книжку, поскольку опасалась: сыночек начитается, найдёт у себя болезнь страшную, пойдёт к жалобами к обычному врачу, а оттуда, обратив внимание насколько у него (как она выражалась «не все дома»), его принудительно отправят в дурку, где «заколют всякой ядовитой дрянью до состояния овоща». У неё уже был соответствующий негативный опыт, когда Джонни положили с осложнением после тонзилэктомии (лимфаденитом) в отдельную палату. Там ему стало казаться у него то «острый живот» после того как неудачно повернулся после еды и заболело около пупка, а мама ещё в раннем детстве говорила ничего такого не делать – будет «заворот кишок». Когда перепуганный Джонни имел неосторожность изложить свои страхи в записке маме с кучей других страшных болезней, рассматривавшихся им в качестве «дифференциальных диагнозов», а маму угораздило показать листочек с этим ипохондрическим бредом медсестре, к нему пригласили психиатра… К счастью, тогда всё обошлось, родительница после выписки стала сурово инструктировать несознательного отпрыска впредь держать свои опасения в себе, поскольку, мол, в этот раз «хорошо всё закончилось благополучно, и тебя не упекли в канатчикову дачу», но при других обстоятельствах может повезти меньше и «тогда можешь загнуться там».

           Соответственно, даже четыре года спустя мама имела веские причины беспокоиться за психику уже семнадцатилетнего Джонни (тревожность которого с дальнейшим ухудшением самочувствия в период после первого не поступления в институт стала ещё выше), а потому очень переживала, когда он тайком читал книжку «беседы о медицине», ставшую чуть ли не его любимым чтением, где много писалось «о смерти и умирании и прочем подобном». Там был, например, такой пассаж:

«...В приёмное отделение больницы они пришли втроём: муж, жена, ребёнок. Больным был муж - молодой человек лет 22-23. Д. недавно демобилизовался, служил во флоте. Был здоров, месяца два как начал ощущать нехватку воздуха, особенно по ночам. Сам считал, что «это - нервное». В больнице, когда ему становилось плохо, получал настой валерьяны. Это как будто подкрепляло концепцию о «нервности». Начали обследование. В среду был день «большого обхода»: в палату вошёл заведующий отделением, за ним 10-12 врачей. Процессия внушительная. Больной Д. лежал на пятой койке. Подходя к первой, мы заметили, что Д. особенно беспокоен. На вопрос, что с ним, он ответил, что внезапно вновь ощутил нехватку воздуха. Я попытался его успокоить, но вдруг обратил внимание, что у Д. синеют губы, расширились зрачки, в глазах появился ужас. Успел крикнуть сестре: «Срочно строфантин! Сердечные!»

У койки Д. оказались все врачи. Состояние больного ухудшалось с каждой секундой. Он схватил меня за руку и, задыхаясь, крикнул:

- Доктор, я не хочу умирать! Я так хочу жить!

Когда через минуту вбежала сестра со шприцами, Д. был мертв».

 

Может, такое случалось только в СССР, у «совковых» врачей?! Ан нет, один британский доктор в своих воспоминаниях описывал следующее трагическое происшествие с мужчиной, поступившим в его больницу с подозрением на инфаркт миокарда:

 

«Мужчина сидел прямо на своей кровати и выглядел сильно испуганным. Его пульс быстрым и он часто дышал. Я приложил стетоскоп к его груди, прослушал сердце и дыхание. Я снял ЭКГ… Она показалась мне нормальной, и я успокоил его, сообщив ему что никаких серьёзных проблем с сердцем у него нет.

– Что-то не так, доктор, – сказал пациент. – Я уверен в этом.

– Все в порядке, вы просто разволновались, – сказал я с некоторым раздражением, так как мне не терпелось поскорее вернуться в постель.

Он в отчаянии смотрел, как я поворачиваюсь к нему спиной. Меня до сих пор, словно упрек, преследует звук его затрудненного дыхания, раздававшийся, пока я уходил прочь мимо выстроившихся в два ряда коек, на которых съежились беспокойные силуэты. Мне до сих пор слышится, как его дыхание, стоило мне дойти до дверей, внезапно прекратилось и палату затопила мертвая тишина. Охваченный паникой, я метнулся к его кровати, но обнаружил там уже обмякшее тело.

– Срочно объявляйте тревогу! – крикнул я медсестрам и начал делать пациенту непрямой массаж сердца.

Через несколько минут в палату ворвался мой коллега с заспанными глазами, и следующие полчаса мы тщетно старались заставить сердце пациента вновь заработать. Ординатор посмотрел на его прежнюю ЭКГ.

– Похоже, у него были пробежки  желудочковой тахикардии, – сказал он неодобрительно. – Разве ты не заметил? Ты должен был мне позвонить.

Я ничего не ответил.

Раньше это ощущение называли angor animi (в переводе с латыни – «терзания души»). Оно иногда возникает во время сердечного приступа у людей, которые вот-вот умрут. Даже сейчас, по прошествии тридцати с лишним лет, я отчетливо вижу отчаяние, которое застыло на лице умиравшего мужчины, когда он смотрел, как я поворачивался к нему спиной.

 

           Безусловно, в приведённых двух примерах врачи не были кардиологами. И тем не менее, Джонни понимал: даже если Меньшов знал суровую правду, ему не обязательно было вываливать её на своего пациента, который по «невротическому» малодушию своему, вероятно, был не готов её «выдержать» млоадбно. По всей видимости, некий риск имел место быть, однако на тот момент не настолько высокий, чтобы подвергать пациента небезопасной процедуре коронарного стентирования, после которой к тому же ему придётся всё время жрать крысиный яд (варфарин), а ещё аспирин и, возможно, какой-нибудь клопидогрел.       

               

           Ну а поскольку Джонни безумно хотел с одной стороны снизить для себя опасность, связанную с одной стороны, с развивающейся у него ишемической болезнью сердца (и уже развившимся, увы, артериосклерозом), а с другой – с инвазивными процедурами реваскуляризации, призванными ей противостоять, оттягивая объективную потребность в них на как можно более длительный срок. Для этого ему, естественно, как воздух были нужны знания, дающие возможность разобраться в соответствующих патологических процессах, а также простые и действенные средства модификации. И относительно последнего пункта оно давно уже считал: мы то, что мы едим. А потому старался употреблять в основном полезную, «функциональную пищу».

           Её он считал способной действовать благоприятно даже на психику благодаря, как минимум, следующим механизмам:

– Положительные нейрохимические, ноотропные (улучшающее когнитивные функции) и нейропротекторные свойства некоторых продуктов;

– Благотворное влияние на органы, от полноценной работы которых зависит сохранность клеток и эффективность функционирования мозга, такие как в первую очередь сердце, а также печень, почки и даже какая-нибудь щитовидная железа;   

 

– Наконец, как ни парадоксально… психологическое действие. Да-да, эффект плацебо. Джонни вначале злобно хихикал над своими оппонентами, утверждавшими: «Нужен правильный психологический настрой» и так далее, а потом приводили сомнительные объяснения типа «сжигания адреналина» (см. пример, рассмотренный выше). Джонни вначале недоумевал: каким образом могут реально помочь человеку рассуждения, основанные на превратном понимании физиологических процессов. А потом разобрался… Ведь по сути, «невроз», если понимать под этим архаическим термином собирательное обозначение «тревожных расстройств», связан с утратой «иллюзии контроля» – некоего «нормального» «когнитивного искажения», присущего ментально здоровым людям. Здесь Джонни видел аналогию с тем, как страдающие депрессией более реалистично сравнивают себя с другими, будучи лишёнными «иллюзии превосходства» – эффект, хорошо известный в социальной психологии.               

               

           Помня об этом, когда люди к нему обращались за советом, Джонни старался создать у них ощущение «я знаю, как поступить в данной ситуации». И наоборот, он теперь всё больше осознавал, как ощущение растерянности «не знаю, за что хвататься» может быть токсично не только в чисто ментальном, но и психофизиологическом смысле, поскольку в подобной ситуации, как ему представлялось, говоря простым языком «мозг не знает, как лучше распределить свои ресурсы», а потому не только требует больше кислорода (и соответственно кровотока, который может быть частично ограничен к тому же компрессией тех же позвоночных артерий спазмированными вследствие психоэмоционального напряжения мышцами), но и неэффективно его расходует.

 

           Соответственно, Джонни стремился научить людей, советовавшихся с ним по поводу тревоги за своё здоровье направлять свою обеспокоенность в более конструктивное русло, как показывает следующая заметка:

 

Тем, кто боится тромбов: велика ли угроза на самом деле и как уменьшить опасность?

           

           Сегодня мы коснёмся вопроса, вызывающего сильный страх и трепет у многих страдающих ВСД. Обстановка накаляется как бытовыми сплетнями: «А ты помнишь... Как жаль! Такая молодая ещё! У неё ребёнок маленький остался...», так и новостями СМИ, касающимися известных людей – из недавних событий достаточно вспомнить, например, скоропостижную смерть актёра Дмитрия Марьянова. К тому же, ситуация дополнительно усугубляется тем обстоятельством, что у многих нарушения циркуляции, связанные с ВСД, приводят уже в сравнительно юном возрасте к возникновению варикоза и даже явных признаков венозной недостаточности.

           Однако если всё время лишь пассивно сидеть и трястись от страха по этому поводу, ничего не предпринимая, это не только не снизит опасность (к счастью, небольшую для большинства молодых людей), но, наоборот, повысит её за счёт выделения избыточного кортизола и т.д. Поэтому мы здесь рассмотрим более конструктивный подход к вопросу, направленный на дальнейшее снижение риска. Сразу следует отметить: те нечастые случаи онкологических, ревматологических и т.д. заболеваний, приводящих к повышенной опасности образования тромбов, каждое из которых представляет собой целую отдельную историю, здесь обсуждаться не будут – к тому же, они касаются лишь малой части пациентов с ВСД.

Относительно же представителей большинства без отягощающих факторов, чтобы разобраться в том, как снизить и без того небольшую опасность, рассмотрим в качестве характерного примера классический сценарий неблагоприятного развития событий:

           Человек практически неподвижно сидит на протяжении нескольких часов дальнего перелёта. Такое ограничение активности ведёт к застою крови в нижних конечностях, где она собирается под действием силы тяжести и медленно движется под низким давлением по сравнительно широким венам, что в свою очередь способствует образованию тромбов. А когда человек встаёт уже после приземления самолёта, сгусток крови срывается со своего «насиженного» места и плывёт вверх (в таких случаях говорят об «эмболии»), попадая через нижнюю полую вену в сердце: сначала правое предсердие, затем желудочек, а потом встаёт поперёк лёгочного ствола... и ВСЁ!

           Снизить риск столь трагического развития событий помогает использование важного факта физиологии: активность скелетных мышц помогает «проталкивать» кровь по венам обратно в направлении сердца, тем самым способствуя уменьшению застоя и соответственно опасности образования тромбов (см. иллюстрацию). На практике применительно к нижним конечностям, где это особенно актуально в силу гравитационных факторов (под действием силы тяжести варикозные расширения образуются в первую очередь именно там), полезно, например, следующее простое упражнение, которое следует выполнять по возможности часто, особенно тем, кто в силу тех или иных факторов предрасположен к венозной дисфункции: попеременно поднимайтесь на пятки и носки. Кроме того, находясь дома и вообще везде, где позволяет обстановка, время от времени также ложитесь на спину, поднимайте ноги вверх и крутите ими, словно катаетесь на велосипеде.

           Помимо благотворного локального эффекта на венозную циркуляцию, в долгосрочной перспективе подобная систематическая разумная аэробная физическая активность помогает снизить опасность сердечно-сосудистых катастроф за счёт улучшения свойств крови. Количественным показателем здесь может служить, например, повышение относительной доли «хорошей» ЛПВП-фракции холестерина.

           Не стоит забывать (особенно тем, кто постарше) и ещё одно важное обстоятельство: в известном смысле мы – то, что мы едим. Соответственно, употребляемая пища способна в значительной мере определять продолжительность и качество нашей жизни. Из необъятного множества релевантных факторов отметим здесь один, играющий важную роль в контексте настоящей заметки:

           Эйкозаноиды, синтезируемые в организмах индивидов, потребляющих типичную западную диету, получаются в основном из арахидоновой кислоты, содержащей четыре двойные связи между атомами углерода. Поскольку первая по счёту двойная связь находится у шестого по счёту атома углерода (в цепи соответствующего химического соединения), арахидоновая кислота известна как омега-6 жирная кислота. В диетах, богатых живущей в холодной воде рыбой, или такими растительными жирами как льняное масло, клеточные мембраны содержат омега-3 жирные кислоты (например, эйкозапентаеновую) с пятью двойными связями, начиная с третьего по счёту атома углерода. Они также являются исходными источниками синтеза эйкозаноидов, однако получаемые из них продукты химических превращений отличны по своей биологической активности от тех, что синтезируются на основе арахидоновой кислоты. Например, простагландины, полученные из омега-6 жирных кислот, отличаются по своему действию на сосуды и агрегацию тромбоцитов от простагландинов, полученные из омега-3 жирных кислот. Так, тромбоксан А₃ (ТХА₃), синтезируемый из эйкозапентаеновой кислоты рыбьего жира, вызывает сравнительно меньшую агрегацию тромбоцитов и сужение сосудов в сравнении с ТХА₂. Эта разница может в значительной степени объяснить корреляцию между потреблением рыбы и снижением вероятности неблагоприятных событий, связанных с образованием тромбов (таких, как инфаркты миокарда и ишемические инсульты).

           Ввиду сказанного для уменьшения опасности следует стремиться к оптимальному соотношению омега-6 и омега-3 жирных кислот в рационе, колеблющемуся по разным оценкам где-то от 1:1 до 1:3. Для сравнения, в растительных маслах оно составляет: в рапсовом – 2:1, соевом – 7:1, оливковом – 13:1, кукурузном – 46:1, а столь популярное в силу его низкой цены на прилавках подсолнечное и вовсе не содержит омега-3 жирных кислот! Отдельного внимания в этом контексте заслуживает льняное масло с показателем 1:3, пусть и достигается оно и за счёт менее предпочтительной (в сравнении с рыбьими жирами, содержащими в основном эйкозапентаеновую и докозагексаеновую кислоты) альфа-линоленовой кислоты, присутствующей также в значительном количестве в грецких орехах. Не стоит при возможности забывать и о таких сортах рыбы, как скумбрия и лосось, где упомянутое соотношение может достигать примерно 1:10!  

           Следует предостеречь, впрочем, и от другой крайности – чрезмерного потребления омега-3 жирных кислот, также (по крайней мере, в принципе, хотя на практике, учитывая тенденции современных диет, это маловероятно) способного привести в принципе к негативным последствиям вплоть до спонтанных кровотечений, из которых самыми опасными являются внутричерепные, ведущие к смертоносным геморрагическим инсультам.

           Можно ещё много писать о важной роли различных аспектов образа жизни в профилактике образования тромбов и вообще нарушений гемостаза, учитывая обоснованно центральное место этих вопросов в современной медицине. Но, надеюсь, уже эта коротенькая заметка помогла вам понять, каким образом на основе реальных знаний о функционировании человеческого организма можно направить присущий страдающим ВСД страх перед болезнями в конструктивное русло правильной заботы о своём здоровье, позволяющей значительно продлить себе жизнь и улучшить её качество.      

 

           Руководствуясь подобными соображениями, Джонни писал и о других продуктах питания, например, вот так:

 

Пища для ума и сердца

 

К сожалению, в настоящее время патологические изменения, приводящие к нарушениям в работе организма, провоцирующим симптомы ВСД, плохо поддаются лечению. Тем не менее, иногда удаётся существенно замедлить и частично компенсировать дегенеративные процессы, а также минимизировать риск опасных осложнений (таких, как инсульт или внезапная смерть) при помощи столь простых и в то же время сравнительно безопасных (по крайней мере, при употреблении их в меру) средств, как продукты питания.

Известно, например, что важным фактором поражения головного мозга при эпизодических нарушениях его кровоснабжения (в той или иной степени имеющих место у многих страдающих ВСД) являются циклы ишемии – реперфузии, когда нашему главному органу фактически наносится двойной удар: сначала гипоксией, а затем – реактивным кислородом (перекиси, свободные радикалы и т.д.) и развивающимися вследствие этого в тканях воспалительными процессами.

Специфический аромат стеблей сельдерея в значительной мере определяется химическим соединением, которое называется 3-n–бутилфталид. Как выяснилось, это вещество обладает удивительными свойствами: его употребление не только помогает существенно снизить повышенное артериальное давление, но и уменьшить ущерб, наносимый мозгу человека эпизодами ишемии. По этой причине 3-n–бутилфталид в настоящее время успешно используется китайскими медиками при лечении больных, перенёсших инсульты. Важное преимущество сельдерея заключается также в том, что из-за очень низкой калорийности его можно есть в больших количествах, получая в достаточном объёме содержащиеся в нём полезные вещества, в то же время не опасаясь прибавки в весе.  

Не менее любопытным представляется пример, связанный с пищевыми традициями другой азиатской страны. Хорошо известно, что в Индии распространённость болезни Альцгеймера и ряда других нейродегенеративных заболеваний в несколько раз ниже, нежели в цивилизованных странах. В качестве одной из возможных причин данного феномена называется регулярное употребление в пищу жителями Индии специи под названием куркума. Одна из важнейших биологически активных составляющих данного продукта – куркумин – давно известна в мире медицины благодаря его противораковой активности. Так, например, благодаря приёму больших доз куркумина у некоторых пациентов удалось приостановить прогрессирование аденокарциномы поджелудочной железы – заболевания с практически безнадёжным прогнозом, убивающего человека в считанные месяцы.

К сожалению, польза от этого удивительного вещества оказывается сильно ограниченной его крайне низкой биодоступностью (т.е. «усвояемостью»). Однако, как оказалось, она может быть повышена на 2000% в присутствии пиперина, – соединения, придающего специфически острый вкус чёрному перцу.

Куркумин может также принести дополнительную пользу благодаря следующему обстоятельству: Хорошо известна польза для организма человека докозагексаеновой кислоты (ДГК), содержащейся в рыбьем жире. Как было установлено, её систематическое употребление в пищу людьми среднего и пожилого возраста, принимавшими участие в исследованиях, существенно замедляло прогрессирование имевших место у них лёгких когнитивных нарушений в выраженную деменцию, а также значительно уменьшало вероятность внезапной сердечной смерти. ДГК также способствует существенному снижению уровня тревожности. Однако, к сожалению, в наше время морепродукты богаты не только полезными веществами, но и ядовитыми тяжёлыми металлами, такими как ртуть и свинец, накапливающихся в тканях морских животных, особенно таких хищных рыб, как тунец. Поэтому представляет особый интерес альтернативный путь. Известно, что ДГК может синтезироваться в организме человека из альфа-линоленовой кислоты (АЛК), содержащейся в значительных количествах в растительной пище, например, в семени льна или грецких орехах. Однако, к сожалению, в обычных условиях выход такого превращения очень низок. Тем не менее, как оказалось, куркумин способен активировать фермент, катализирующий указанный процесс, значительно повышая содержание ДГК в мозге человека при наличии достаточных количеств АЛК, полученной из растительных источников.

Представляет интерес также применение комбинации куркумы с имбирём в сочетании с такими традиционными средствами как глюкозамин/хондроитин сульфат в лечении дегенеративных изменений суставов, лежащих в основе нарушений, которые принято называть «артроз», «остеохондроз» и т.д…

 

Помня о том, как сложно поколению тик тока читать статьи где многабукафф и одновременно откликаясь на просьбы тех кто советовался с ним в контактике, Джонни стал писать заметки, посвящённые отдельным продуктам питания, например, так:

 

Киви

 

Со временем выясняются всё новые его удивительные свойства:

– Он может способствовать защите генетического материала клеток и репарации ДНК, а также демонстрировать выраженную противораковую активность по иным механизмам;

– Оказывается весьма эффективным средством при лечении синдрома раздражённого кишечника, сопровождающегося запорами.

Но главные, пожалуй, составляющие полезности киви заключаются в его давно известных уникальных питательных свойствах, о которых не следует забывать:

– В одном фрукте среднего размера содержится примерно дневная норма витамина С – с ним вам незачем принимать «химическую» «аскорбинку»! Данный пункт особенно актуален для тех, у кого, как у многих страдающих ВСД, имеются проблемы с соединительной тканью; 

– Киви содержит больше ионов калия в расчёте на одну килокалорию, нежели бананы, часто упоминаемые как богатый источник данного минерала. Этот пункт особенно актуален для тех, кого беспокоят нарушения сердечного ритма, в первую очередь экстрасистолы. 

Таким образом, данный заморский фрукт оказывается не только изысканным лакомством для его ценителей, но и действенным инструментом для поправления и поддержания здоровья.  

 

Пшено как пища для мозга

 

           Важным негативным фактором, разрушительно действующим на клетки мозга, являются циклы ишемии/реперфузии, когда ткани органа из-за недостаточного кровоснабжения сначала оказываются в условиях гипоксии, а затем в процессе его восстановления и компенсации получают второй удар от свободных радикалов «активного кислорода». Этот момент может быть весьма актуален для тех, у кого, как это имеет место у многих страдающих ВСД, из-за проблем с позвоночником происходят многократные эпизоды компрессии магистральных сосудов. В то же время, как выясняется, иногда даже совершенно повседневная пища содержит вещества, способные уменьшить вред указанного негативного воздействия. В качестве примера упомянем пшено как богатый источник ориентина – вещества, обладающего, как недавно выяснили китайцы, нейропротекторным действием в условиях повреждения клеток эпизодами уменьшения поступления кислорода и глюкозы, а затем чрезмерной компенсации их усиленным притоком.

 

           Таким образом, Джонни ставил перед собой задачу завести тесное индивидуальное знакомство со всеми продуктами питания, которые могли способствовать ему или кому-то ещё в поправлении сильно пошатнувшегося здоровья. Подобный подход напоминал ему слова известного английского математика Г. Харди, которые тот сказал про своего гениального коллегу родом из Индии С. Рамануджана: «Каждое натуральное число было его личным другом».

           Кстати, когда Джонни знакомился с биографией последнего, то не мог не подивиться своей тенденции (как он стал считать впоследствии, детерминированной на биологическом уровне и которую поэтому, наверное, не изменить, по крайней мере, без систематического приёма каких-нибудь психотропных препаратов и т.д.) первым делом смотреть на то, сколько человек прожил. И если оказывалось, что немного или во всяком случае гораздо меньше среднестатистического, то первым делом интересоваться причиной смерти. Ну а потом, разумеется, невольно примерять на себя: «может ли такое случиться со мной?» Казалось бы, какой смысл?! Ведь есть эпидемиологическая статистика, чётко показывающая, от какой причины чаще всего мрут в твоём возрасте. И тем не менее… Джонни находил это любопытным психологическим феноменом.

           Подобным образом дело обстояло и с приведённым примером. К сожалению, С. Рамануджан умер очень молодым, в 32 года, как длительное время считалось, от туберкулёза. Последнее обстоятельство в какой-то мере успокаивало Джонни, считавшего маловероятным для себя подхватить данную серьёзную инфекцию. (Другое дело, скажем, певица Лора Брэниган, которая однажды не встала утром из-за того, что ночью, во сне, с ней случился геморрагический инсульт вследствие разрыва аневризмы. Конечно, как выяснилось впоследствии, последние две недели своей жизни она «жаловалась подруге на головную боль», но кто ж знал-то заранее, как всё обернётся?!)

           Тем не менее, Джонни как весьма эмпатичного человека очень тронула история молодого парня из нищей колониальной страны, который смог самостоятельно освоить математику (которую сам Джонни сначала не хотел, а потом никак не мог осилить даже на элементарном уровне; его мама называла это в разговоре со своими подругами «у него нет ассоциативного мышления»; сам он впоследствии стал связывать свои неудачи с плохим кровоснабжением некоторых частей мозга, но всё же думал: лучше бы я прикладывал тогда больше разумных усилий, а не ерундой страдал) настолько, чтобы совершать в ней блестящие открытия. Тем более и сам Джонни с некоторых пор стал стараться много чему научиться, словно следуя в этом принципу «лучше поздно, чем никогда».

           А совсем недавно Джонни узнал для себя потрясающие вещи о трагедии Рамануджана благодаря деятельности одного деда, у которого на старости лет открылось (или развилось) хобби ставить диагнозы великим людям прошлого. На основе сохранившихся письменных свидетельств этот пенсионер пришёл к выводу, что гениального математика убил вовсе не туберкулёз, а паразитарная инфекция – амёбиаз, которая могла влиять даже на его ментальное состояние, толкнув этого в основном сдержанного и разумного человека неожиданно для знавших его броситься под поезд.

           Казалось бы, какое значение может иметь теперь, от чего тогда умер Рамануджан, которого уже сто лет как нет в живых? Дело в том, что если бы ему тогда был поставлен правильный диагноз и своевременно проведено доступное уже в те годы лечение, он мог бы жить гораздо дольше. Так, в тот период спасали многих британских солдат, страдавших от подобной инфекции.

           Трагическая медицинская ошибка в случае Рамануджана, однако, была лишь одной из множества потрясающих историй, описанных тем самым пенсионером. Дед много и очень подробно писал про выдающихся людей 19 – начала 20 века, которые, как он считал, на самом деле страдали от инфекционных болезней и прочих значительных телесных недугов, с которыми они мучились годами, иногда всю оставшуюся жизнь. Им ставили, следуя тогдашней моде (тем более считая творческих и вообще неординарных людей склонными к такой «мнимой» хвори; как писали школьники в своих сочинениях, «Поэты XIX века были легкоранимыми людьми: их часто убивали на дуэлях»), диагноз «неврастения», вылечить от которой человека, конечно, проблематично, а вот продавать человеку с такой проблемой якобы целительную болтовню, создав вначале для этого в сознании людей подходящих климат (приучив считать, «все болезни в нашей голове» и т.д.) – это в определённых кругах всегда пожалуйста!  

           Джонни считал деятельность того деда (к сожалению, к тому времени уже давно, подобно многим действительно достойным людям, умершего в безвестности – не в пример многим нынешним мега-популярным блоггерам, легко всплывающим на виду у всех на поверхность, словно г… или пустая, мутная пена эпохи нарциссизма – кому как больше нравится) несущей в себе очень важные уроки «на все века», причём не только для медицины. Ведь и сейчас так случается: человека все клеймят «невротиком», который якобы «здоров, просто дурью мучается». А потом у него в молодом ещё сравнительно возрасте оппа! Сюрприз! И откуда ни возьмись приходят гипертония, ишемическая болезнь и так далее! Или его же потом в этом и винят, мол, ты жил неправильно, сам виноват! У многих «нервных» мужчин, не старых ещё, немного только едва перешагнувших сорокалетний рубеж – первый (и, очевидно, самый последний) симптом «проблем с сердцем» – внезапная смерть. 

           Соответственно, Джонни очень ценил усилия того пенсионера и хотел со временем лучше разобраться в его наследии (только, как он имел привычку говорить «если доживу»).

           Возвращаясь же снова к биографии Рамануджана, Джонни знал, как негативно могли повлиять на здоровье выдающегося математика ограничения в питании, которых тот придерживался, стараясь неукоснительно следовать своим убеждениям.

           Сам же Джонни, хоть и был противником убиения зверюшек, будь то для еды или тем паче «просто из спортивного интереса», не мог отказаться от рыбы. Но в то же время он уважал соответствующие предпочтения других, а потому писал в своей группе ВСД «Правда о загадочной болезни» и для них тоже материалы наподобие следующего:     

В то время как можно приветствовать стремление некоторых людей сохранить жизнь животным, а заодно оздоровить свой организм, делать это нужно грамотно, чтобы не причинить себе больше вреда, чем пользы. Как пример важного фактора, который стоит учесть, рассмотрим необходимость употребления в пищу полноценного белка, содержащего весь набор необходимых организму аминокислот, так как в противном случае белковая пища оказывается лишь дорогим источником энергии. Однако злаки, составляющие основу питания для многих, такие как пшеница, рис, пшено, ячмень, кукуруза содержат недостаточное количество лизина. В то же время, бобовые культуры (горох, чечевица и т.д.) богаты данной незаменимой аминокислотой. Таким образом, употребляя продукты перечисленных двух групп вместе или с небольшим интервалом по времени (несколько часов), вы получаете достаточное количество полноценного растительного белка без холестерина и с ничтожным количеством насыщенных жиров.  

 

                             

Прощание с Собачьим Номером

 

           Конечно, в редкие минуты просветления, сопровождавшиеся горькой самоиронией, Джонни невольно думал о том, на что было до боли похоже его поведение… Ему вспоминалось, как в своё время мама также часто проводила «полные чистки своего организма», пытаясь таким образом вылечить свои «забитые бляшками сосуды», а также «остеохондроз и артроз». Тогда Джонни с одной стороны смеялся над своей, как ему представлялось, полоумной родительницей, а с другой – в глубине души по-человечески очень жалел её. Он тогда даже пытался ей ставить в пример «Собачий Номер».

           Так Джонни величал одну подругу мамы с вопиющими «психологическими проблемами». Сама по себе история того, как она заслужила такое «погоняло», представлялась любопытной и показательной. Джонни не любил общаться с мамиными подругами, часто названивавшими на домашний телефон. Мало того что это отнимало у него драгоценное время, так ещё ему и задавали дурацкие вопросы из разряда «Когда же ты найдёшь себе нормальную работу и сможешь сам себя обеспечивать, а не сидеть на шее у стареющей матери?», аналогичный вопрос про девушку, создание собственной семьи и так далее… К счастью, у Джонни в телефоне тогда имелось замечательное устройство под названием «автоматический определитель номера», а потому увидев кто звонил, он просто громко сообщал маме прозвище, присвоенное им её обычным абоненткам. Например, когда звонила мамина очень давняя (буквально с детства) подруга очень высокого роста, Джонни орал, обращаясь к своей маме (которая в силу своей болезни была очень низкого роста, чем также заслужила у сыночка соответствующее погоняло): «Гном, баскетболистка тебе звонит!»         

            «Собачий номер» практически всю свою сознательную (насколько в её случае вообще может быть уместно данное прилагательное) жизнь жила со старшей сестрой, такой же старой девой, но несколько более инициативной. Она словно органически была неспособна принимать самостоятельные решения. Времена особенно тяжёлых потрясений для неё настали, когда тяжело заболела её сестра. Мир «собачьего номера» перевернулся. Если раньше всю жизнь заботились о ней, без чего она просто не представляла себе своё существование, то теперь на её долю выпало ухаживать за тяжело больной сестрой. Однако к этому, на удивление себе самой, она ещё как-то умудрилась приспособиться: сестра теперь просто давала ей указания, которые Собачий номер покорно выполняла. Тучи аффективного расстройства тем временем стали сгущаться всё сильней. Когда ушла из жизни сестра, Собачий номер безудержно рыдала несколько дней и даже практически ничего не ела. Время от времени она при этом звонила маме Джонни и жаловалась на свою участь, плачась о том, как ей, вероятно, уже также пришло время умирать. Сквозь всхлипы она снова и снова вопрошала: Ира, как мне жить?!

           Собеседница сначала терпеливо выражала Собачьему номеру своё сочувствие, однако потом отношение как будто начало кардинально меняться. Мама Джонни стала отвечать всё более жёстко в стиле «хватит, прекращай ныть!» и «соберись, тряпка!» Собачий номер, разумеется, была совершенно не готова к такому обращению и словно не принимала его всерьёз, а когда до неё наконец как бы дошло, что с ней не шутят, то перешла (как интерпретировал происходившее Джонни) к такому виду (пассивной?) агрессии, который только и был ей доступен взамен реальной в силу особенностей ей личности. Она стала говорить маме Джонни, что раз её не понимают как ей плохо и не поддерживают, то пришло время умереть. Собачий номер прямым текстом стала угрожать подруге уморить себя голодом, «И ты, Ира, будешь в этом виновата!»  

           Мама Джонни, однако, не потеряла самообладание, а предъявила ультиматум, говоря: «Возьми себя в руки! Ты совсем уже потеряла разум! Либо ты сейчас приходишь в рассудок и начинаешь решать свои проблемы по существу, либо я вызову тебе скорую, и тебя заберут в сумасшедший дом!» Услышав последние два слова, Собачий Номер вначале и вовсе завопила истерическим воем, проклиная попеременно сначала свою несправедливую судьбу, а потом (правда, в силу своей робости в завуалированной форме) чёрствую, бессердечную собеседницу.

           Однако как только С.Н. услышала неожиданно показавшуюся ей уже вполне реальной угрозу «позвонить прямо сейчас», «чтобы приехали и забрали куда следует», её неожиданно для собеседницы посетило невесть откуда взявшееся самообладание, и она даже перестала всхлипывать. Она лишь произнесла с подобострастным придыханием: «Да-да, Ирочка, ты только мне скажи, пожалуйста, что делать, прямо распиши подробно для меня, глупой курицы, и я обязательно постараюсь всё сделать в точности так, как ты скажешь!»

           С детальными инструкциями от мамы Джонни как жить ситуация Собачьего Номера, казалось, начала потихоньку налаживаться, когда на её психику обрушился новый удар, от которого ей уже, наверное, не светило оправиться до конца дней: внезапно умерла любимая питомица, своими долгими рассказами про которую владелица «заслужила» от Джонни соответствующее прозвище. Собачка даже особо не скулила и не выказывала иначе как-то своё недомогание, а лишь забилась в угол и там тихо сдохла, приведя тем самым обнаружившую это хозяйку в исполненное невыносимой скорби исступление. Убитая горем (теперь уже в известном смысле экс-) Собачий Номер не могла даже плакать, а лишь каким-то отрешённым полушёпотом всё время повторяла: «Как же так?», а потом: «Что я буду делать без тебя?»

           Мама Джонни, пытаясь утешить подругу, сначала пыталась взывать к её разуму: собачка, мол, не воскреснет, как и сестра, сколько по ним ни плачь, а потому нужно найти в себе силы и жить дальше. Однако Собачий номер продолжала выть в трубку о том, как её существование теперь потеряло смысл и т.д. Мама Джонни тогда попыталась снова предъявить ультиматум: «Или ты сейчас успокоишься, или я вызову соответствующую службу забрать тебя в дурку, пока ты себя голодом не уморила». На этот раз, однако, Собачий Номер была безутешна, и лишь скулила о том как ей уже «всё равно» и «делай что хочешь».

           Тогда мама Джонни, очевидно, не готовая морально к столь фаталистическому повороту в настрое подруги, поняла свою неготовность реализовывать угрозу (в действенности которой она не сомневалась, а потому даже не потрудилась продумать возможность её неэффективности) и в то же время сообразила, чего могла подсознательно ждать её подруга в такой ситуации: распоряжений, указаний что делать.

           И мама Джонни сказала: иди к деду (так она называла районного терапевта, изначально пришедшего на работу в поликлинику скоротать несколько месяцев до пенсионного, а потом, видимо, не желавшего отказываться от дополнительного дохода, приносимого ему зарплатой; администрации же заменить его всё равно было некем, поскольку работать в гнилой дыре под названием поликлиника № 666 другие, более перспективные, медицинские работники явно не рвались), пусть он тебе выпишет успокоительные (очевидно, такой класс препаратов, как «антидепрессанты» был ей в принципе не знаком).

           Поскольку оспорить указания подруги, высказанные в такой настойчивой если не сказать ультимативно – угрожающей форме Собачий Номер не могла, она обречённо поплелась в «любимое» медицинское учреждение. Сначала к терапевту. Деда, занимавшего эту должность, однако, совсем не интересовали её жалобные излияния. Он, по его словам, занимался исключительно «физическими» болезнями. Однако, как он с удовлетворением отметил, теперь в их поликлинике имелся специалист занимающийся как раз такими проблемами как у неё, а именно психотерапевт. Собачий Номер сначала некоторое время «тупила», пытаясь переварить сказанное ей доктором, а потом едва не завыла в голос. Ведь её направляли к «психу»!

           Ослушаться врача, однако, она не могла, а потому покорно направилась в соответствующий кабинет. Так её весьма доброжелательно встретил пенсионер примерно тех же лет, что и терапевт. Терпеливо выслушав её стенания, он… начал свои. О том, какая низкая у него зарплата, да и собственное здоровье тоже не очень. Однако, видимо, быстро смекнув, насколько неуместна была его история для данной слушательницы, перешёл к делу по существу. Психотерапевт сообщил Собачьему номеру её диагнозы: зависимое расстройство личности и депрессия на фоне утраты близких. После чего протянул ей рецепт на препарат.

           Вернувшись домой с приёма Собачий Номер первым делом позвонила маме Джонни и рассказала о своём визите. Услышав про назначенное лекарственное средство, мама Джонни словно сразу почувствовала неладное, а узнав что послушная доктору Собачий Номер уже его приобрела, попросила прочитать вкладыш. Услышав, мама Джонни была не в восторге. Она сказала: «Тебя специально травят! Неужели ты не понимаешь, зачем это делается? Чтобы старики скорей загнулись, и государству не нужно было им пенсию платить! Пускай он сам пьёт свой «антидепрессант»! Какой диагноз он тебе поставил? Депрессия?! Но это не болезнь! Это просто дурь в твоей голове, понимаешь?! У людей, которые заняты делом, не бывает депрессии! Им некогда ныть и страдать! Это от безделья! Мама Джонни, казалось, полностью забыла о том, как сама же и отправила Собачий Номер в поликлинику за «успокоительным». Теперь она была настроена агрессивно защитить подругу от травли «психотропными препаратами, специально предназначенными травить людей, делать их овощами».            

           Мама Джонни теперь понимала свою ошибку (точнее, что она считала таковой с «высоты» колокольни своих «знаний»), совершённую ей, когда она отправила Собачий Номер к деду, и теперь имела твёрдое намерение исправлять совершённую оплошность. Она наметила для своей подруги целую программу лечения в лучших советских традициях (кроме разве что трудотерапии, хотя здесь следует учитывать реальную ограниченность возможностей пациентки в силу возраста) в плане взглядов на природу психических заболеваний.

           Мама Джонни подробно расписала схему прогулок, причём не таких, чтобы просто «посидеть на лавочке около подъезда», а более активных, с ходьбой по несколько километров каждый день. В качестве другой важной составляющей интегративной терапии предназначался специально составленный из «полезных продуктов» рацион. Мама Джонни так объясняла своей подруге его важность: «У тебя ещё мысли всякие дурные в голову лезут, потому что ты плохо питаешься!»

           Собачий Номер долго в самых восхищённых выражениях выражала свою благодарность: «Ирочка, спасибо тебе огромное, просто не знаю, что я бы делала без твоей помощи!» Но несмотря на такие идиллические излияния, в голове старой одинокой женщины всё же оставался неприятный «внутренний конфликт», связанный со сложившейся ситуацией. Ведь, получалось, она ослушалась доктора, выписавшего ей таблетки, которые она в тот же день покорно купила. Мама Джонни сначала постаралась заверить подругу, что та на самом деле не огорчит «деда» – «психотерапевта», выписывающего, как она объяснила «таблетки по разнарядке свыше, от чинов Минздрава и депутатов, которым Западные фармацевтические компании давали большие взятки, чтобы они травили наш народ ихней дрянью». А самому, мол, этому недоделанному врачу плевать, даже если ты загнёшься от этих таблеток. Он пешка, получившая указания свыше, и теперь его забота – выполнить «задание партии» и отчитаться перед своими хозяевами – кукловодами.

           Выслушав многократно от подруги обличительные тирады по поводу деда – психотерапевта и стоявших у него за спиной (дёргая за ниточки, приводящие в движение данную марионетку) воротил из забугорных фармацевтических компаний, Собачий Номер немного успокоилась. Ей особенно понравилось, когда мама Джонни сказала ей: «Ты сама говорила, он тебе как сказал: если будет *ещё* что-то беспокоить – приходите, поговорим!» Это, по словам бедной старой женщины, сняло у неё, как она выразилась, «целый тяжёлый камень с души. А то я думала, как я буду, ведь он меня спросит, пью ли назначенные им таблетки. А врать я не умею, не приучена, и как после этого смотреть ему в глаза?!» 

           Собачий номер принялась тщательно выполнять (в этом плане ей было не привыкать – она, по сути, так и провела всю свою жизнь, следуя беспрекословно  чьим – то распоряжениям) указания мамы Джонни, среди которых одним из главных являлось много ходить (и вообще «больше двигаться»), чтобы, в соответствии с теорией, которую исповедовала советчица, физическая активность «благоприятно влияла на мозг, убирая депрессию и прочие дурные мысли из головы». Однако на этом пути скоро стали возникать всё нарастающие сложности. Её стали всё больше терзать очень неприятные вещи, которые, не зная как из назвать по-русски, Джонни именовал «флешбеки».

           Шагая по тем дорожкам, где когда-то выгуливала свою питомицу, Собачий номер всё чаще стала как будто её видеть, слышать её весёлый, звонкий лай. Это стало не на шутку пугать бедную старушку. Ей стало казаться, она начинает сходить с ума. Наконец, не в силах совладать со своими страхами перед кажущимися такими реальными и живыми образами из воспоминаний и чувствуя себя не в силах идти гулять по обычному маршруту, она позвонила маме Джонни и со слезами поделилась своим беспокойством. Собеседница, однако, не столько поддержала, сколько отругала её. Мама Джонни строго сказала: «Прекрати выдумывать! Иди сейчас же гуляй и не отлынивай! Тебе нужно больше двигаться, дышать воздухом (она сделала паузу в замешательстве, очевидно, собираясь сказать слово «свежим», но тут же поняла несуразность этого прилагательного, когда речь шла об атмосфере их микрорайона), чтобы все дурные фантазии из твоей башки выветрились! Возьми себя в руки уже! Мёртвая собака твоя тебя не покусает!.. Всё, иди, действуй, и чтобы я такого глупого нытья от тебя больше не слышала!..»

           С этими словами мама Джонни гневно бросила трубку, и, разумеется, не могла видеть и слышать, как сразу после её тирады и такого резкого завершения разговора с ней у Собачьего Номера сначала скривились и задрожали губы, а потом и вся она начала содрогаться в рыданиях. Бедная старушка ревела больше часа и не могла успокоиться. А когда слёзы закончились, она неожиданно с ужасом осознала: сил идти гулять по привычной дороге, где с каждым разом ей всё сильней напоминал о себе образ безвозвратно ушедшей любимицы у неё также не было! Кроме того, теперь она уже считала себя виноватой на всех фронтах и по многочисленным пунктам: перед психотерапевтом, назначенное которым лечение она не принимала, перед подругой, «целительные» указания которой не могла выполнить, и даже перед мёртвой собачкой, которая, видимо, тоже не просто так напоминала о себе!         

           Осознав безвыходность ситуации и представив, как её будет сурово ругать за такое малодушие мама Джонни, Собачий Номер снова заплакала, а точнее, скорее просто тихо и очень жалобно заскулила. Опомнившись, она ещё после множества душевных терзаний наконец решила пойти в поликлинику каяться и «сдаваться» психотерапевту.

           Однако в регистратуре поликлиники №666 её вначале «обломали», сообщив об отсутствии записи к данному специалисту на ближайшие дни. Тогда Собачий Номер, демонстрируя совершенно не свойственную ей решимость, на следующий день всё же пошла в учреждение к началу приёма. В регистратуре она принялась умолять дать ей «пожалуйста, на сегодня талончик к психотерапевту», поскольку, мол, ей кажется она уже сходит с ума. Видавшая виды сотрудница поликлиники, естественно, в восторг от услышанного не пришла и собралась уже пригрозить сумасшедшей бабке вызвать скорую, которая заберёт её в психбольницу (такие меры часто практиковались в поликлинике применительно к ипохондричкам, особенно пожилым, и зарекомендовали себя как весьма действенные), и чтобы она лучше поэтому убиралась восвояси и не беспокоила их напрасно, однако решила всё же на всякий случай позвонить пт и посоветоваться с ним.

           Собачий номер, когда её пустили на приём не просто в тот же день, но даже буквально тут же, без промедления, снова расплакалась прямо в кабинете. Со слезами она призналась в том, как её лучшая, любимая подруга советовала ей «не травить себя таблетками». Потом поведала то, как на прогулках стала всё чаще представлять себе свою Жучку, как та бежит перед ней виляя хвостиком и т.д…

           Джонни понимал, в чём его мама могла совершить ошибку. Она много раз сурово повторяла указание не думать про умершую собачку, «выкинуть её из головы». Но такая рекомендация могла дать обратный эффект по «принципу белого медведя» – чем больше человек старается подавить в себе те или иные мысли или воспоминания, тем активней они заявляют о себе, порой всё больше выходя из под контроля.

           Об этом Собачьему Номеру рассказал и психотерапевт. Он также попытался объяснить ей, как «флешбеки» с образом Жучки могли быть следствием сильного стресса, вызванного бесповоротной утратой объекта привязанности и в чём-то даже чувства вины за свою неспособность уберечь любимицу от неизбежности.

           Психотерапевт также постарался прояснить ситуацию с мамой Джонни. Он сказал Собачьему номеру, как в связи с особенностями её личности ей может быть важен человек, который бы её направлял, указывая что делать в той или иной ситуации. Но вместе с тем отметил: когда речь идёт о депрессии, посттравматическом расстройстве, аномалиях личности и прочей реальной клинически выраженной психопатологии, «доброжелательные» советчицы типа мамы Джонни могут навредить в силу своей некомпетентности. Он сказал, ему очень печально видеть такое поведение людей, проистекающее от их неправильной информированности, вследствие чего они сами или их близкие не получают необходимой им помощи, и для некоторых это заканчивается трагически.

           На сей раз психотерапевт решил припугнуть свою пациентку, желая уберечь её от очередной порции внушений со стороны мамы Джонни, которые непременно будут иметь место при следующем разговоре подруг, в чём не приходилось сомневаться. Собрав, образно говоря, в (хилый) кулак всю свою строгость и даже суровость (коей у него в силу душевной мягкости имелось совсем немного – будь у него другой характер, он, наверное, стал бы успешным частником, а не досиживал на жалком государственном жаловании свой срок до пенсии), он рассказал о том, как многие люди «из благих побуждений» пытаются отговорить своих близких и друзей от получения квалифицированной помощи и в том числе медикаментозного лечения. Наслушавшись таких «добрых советов», больные отказываются от терапии, не являются на приём, а потом у них происходит декомпенсация, они впадают в отчаяние, теряют контроль над собой и вешаются, перерезают себе горло и выходят в окна. Услышав эти слова и представив себе наглядно описанные жуткие образы, бедная старушенция затряслась от страха и дрожащим голосом заверила психотерапевта, что теперь непременно будет пить назначенные им таблетки, после чего попрощалась с доктором и, пошатываясь, вышла из кабинета.

           Теперь у неё не было сомнений в том чтобы принимать лекарство. Был, правда, один момент, который сильно её смущал: она пойдёт в этом против настойчивых многократных рекомендаций мамы Джонни. Тут же, впрочем, Собачий номер вспомнила совет, данный ей подругой просто не сообщать психотерапевту о своём невыполнении его предписаний, и после некоторых колебаний решила поступить, по сути, подобным же образом по отношению к ней самой.

           Однако на этом пути у неё возникли непредвиденные сложности. Она не могла разглядеть на листочке корявый почерк психотерапевта, указывающий подробности дозировки и схемы приёма, а подробные словесные указания его, естественно, «благополучно» забыла. Собачий номер попыталась разобраться при помощи вкладыша, но там было слишком много совершенно незнакомых ей слов. Прежде за всю жизнь она практически не встречалась с такими сложностями. Раньше в подобной ситуации она бы без долгих размышлений просто обратилась за помощью к сестре, и та бы ей не просто дала подробные указания, но и буквально положила в рот нужную дозировку таблеток, другой рукой протягивая стаканчик запить. Однако теперь её дорогая заботливая старшая сестра лежала на кладбище.

           При ином раскладе Собачий номер также не раздумывая бы стала доставать расспросами маму Джонни, однако в сложившихся условиях она бы, наверное, сама скорее согласилась лечь на кладбище, нежели  спрашивать про препарат у подруги, явно запретившей ей его принимать. Поэтому она после долгих и мучительных раздумий всё же начала пить препарат согласно своему пониманию инструкции, написанной психотерапевтом.  

           И всё бы хорошо, Собачий номер немного вроде даже успокоилась, достигнув наконец некой определённости, но через некоторое время её стало тошнить. Не так чтобы сильно или «прямо сейчас вырвет», но всё равно как-то мерзко, неприятно мутить. А помимо этого какая-то противная сухость во рту и будто неприятный вкус, даже когда ничего не ела. Эти отвратительные ощущения начали всё сильней беспокоить бедную старушку. И вдобавок накатывала ещё какая-то смутная, необъяснимая, невесть откуда взявшаяся тревога. Через какое-то время Собачий Номер уже буквально не находила себе места, словно всё время ища в комнатах своей квартиры пятый угол, обхватывая голову руками и повторяя вслух: «Как же быть?! Что же мне делать?!»

           От мысли о том, чтобы звонить в поликлинику и снова проситься на внеочередной приём к психотерапевту ей стало нехорошо. Конечно, он два раза повторил ей не стесняться приходить и спрашивать, если что-то сильно волнует, но когда бедный Собачий Номер вспомнила тётку из регистратуры, практически её возраста, но совсем не такую как она по характеру – наглую, агрессивную, любящую указывать несчастным старушкам – постоянным посетительницам поликлиники их место.   

           Всё больше впадая в отчаяние и остро чувствуя тошноту нарастающую тошноту, а также  ряд других неприятных ощущений, Собачий номер будто сама не заметила, как набрала номер и заскулила в трубку: «Ирочка, прости, пожалуйста, что я глупая старая курица опять тебя беспокою, но я приняла это лекарство, которое мне выписал психотерапевт, и теперь мне плохо: страшно и меня тошнит, а ещё сухость во рту и такое неприятное чувство будто мне туда накакали. Потом, тревога какая-то непонятная, прямо места не нахожу, не знаю, куда себя деть… »

           Мама Джонни вначале внутри себя почувствовавшая сильный прилив гнева, словно ей в унизительной, презрительной форме бросили вызов. Однако она всё же решила на время сдержать свои чувства и не спускать сразу всех собак на Собачий Номер, а вместо этого спросить для начала  как же та всё-таки дошла до жизни такой. Мама Джонни поинтересовалась, правда, не в самой деликатной форме: «Вот скажи мне, ты дура совсем, или прикидываешься?! Я, получается, зря тебе тогда несколько раз специально повторяла: не вздумай жрать эту дрянь!.. И после этого ты смеешь мне звонить и рассказывать как тебе плохо после неё?!»

           Услышав такие обвинения в свой адрес, Собачий Номер на несколько секунд изобразила на своём морщинистом лице детсадовскую девочку, у которой только что отняли любимую куклу. Сначала она хотела было возразить, или скорее оправдаться, сославшись на свою неспособность ослушаться доктора. Однако такое поведение означало бы несогласие с подругой, а но она привыкла беспрекословно подчиняться своим близким. Поэтому, не зная как поступить, Собачий номер ещё больше расстроилась, отчего сначала завыла в голос, а затем через всхлипы принялась умолять: «Ирочка, не сердись на меня так, пожалуйста, ну дура я совсем!..» После чего принялась через жалобные стоны рассказывать как она пошла к психотерапевту, рассказала ему про являющуюся ей мёртвую Жучку, как врач сказал ей принимать назначенный антидепрессант, или, как изложила Собачий Номер: «Иначе я совсем свихнусь, повешусь, перережу себе горло и выброшусь из окна!.. Уууу…» Эмоции снова захлестнули бедную женщину, видимо, представившую себе, как, окончательно потеряв рассудок, она станет «выпиливаться» столь лютыми способами, и она опять заскулила в голос.

           Видимо, не желая дальше долго выносить этот спектакль, подруга сказала ей сурово: «Ну всё, хватит, замолчи со своим завыванием. Послушай, что я тебе сейчас скажу! Этого мерзавца нужно самого выбросить из окна прямо его собственного кабинета, а потом поднять с асфальта и ещё раз уронить, а потом ещё и ещё, и так до тех пор, пока до него не дойдёт, как он издевается над пожилыми людьми, специально травя их всякой дрянью! Ты слишком глупая, конечно, и потому не понимаешь, зачем это делается! А я знаю! Нашим властям выгодно, чтобы мы скорее загнулись (Джонни не мог не отметить для себя, как его мама, подобно ему самому, избегала безумно страшное слово «смерть» и производные от него, такие как «умереть», заменяя их эвфемизмами, которые у них, впрочем, были разными: она говорила «загнуться», а он – «откинуться») и не нужно было нам пенсию платить и разные прочие социальные пособия! Да к тому же ещё иностранные фармакологические компании дают взятки продажным чинам из медицинских ведомств, чтобы русский народ травить!.. А ты, безмозглая клуша, всё это жрёшь, чтобы у тебя скорее остатки серого вещества атрофировались, которых у тебя и без того как у курицы, не больше».

           Джонни просто не мог не послушать такой увлекательный разговор по параллельному телефону. Конечно, где-то в глубине души он испытывал совестливую неловкость «нехорошо так делать», однако ему было слишком сложно отказать себе в таком удовольствии.

           Свою нехорошую ошибку он осознал практически тут же, как даже не засмеялся, а скорее захрюкал в трубку от веселья, представляя, как его мама «в назидательных целях» многократно выкидывает психотерапевта из окна. 

           Собачьему Номеру, однако, когда она услышала исходившие от него звуки, было совсем не до радости. Моментально насторожившись, она крайне встревоженным тоном поинтересовалась у собеседницы: «Ира, что это было сейчас?! Мне кажется, я слышала будто какой-то мужской голос смеётся над нашим разговором!.. Ирочка, что происходит, я бою-ю-сь!» Её голос снова начал сильно дорожать, переходя в жалобное завывание.

           Мама Джонни, разумеется, догадалась о том, что случилось, но не могла показать вида, а решила наоборот использовать случившееся, чтобы вбить в голову своей собеседнице то, что хотела до неё донести: Прекрати! Какие ещё голоса, смех?! Просто небольшие помехи на линии! Это тебе мерещится уже! Будешь дальше принимать эту дрянь, и у тебя действительно начнутся глюки, начнёшь с воображаемыми голосами разговаривать!..»

           Затем она решительно подытожила: Всё, хватит! Больше не жри эту дрянь! А если будешь, то мне больше не звони, я даже разговаривать с тобой не буду! Звони этому своему мозгоклюю и рассказывай ему как тебя от его отравы тошнит! А мне не смей!.. Всё, сейчас бери себя в руки и начинай делать, как я тебе говорила!»

           Завершив телефонный разговор (точнее, «бросив трубку»), мама Джонни обратилась к источнику «помех на линии»: «Хрюшка (как она обычно называла сына), нехорошо так делать! Мало того, ты подслушиваешь чужие разговоры, так ещё и перепугал бедную бабку своим смехом! Она теперь будет думать глюки у неё, раз она голоса слышит, мол, совсем свихнулась на старости лет!»

           А тем временем, не зная где искать выход и куда обратиться за помощью, Собачий Номер стала звонить в поликлинику. Но там обладательница сурового голоса, всего за несколько эпизодов краткого общения ставшего таким знакомым до боли, строго сказала: «Зачем Вам опять к психотерапевту? Вы же только вчера у него были! А если не можете самостоятельно разобраться, как принимать назначенные им таблетки, ложитесь в психбольницу, чтобы там Вам давали их под наблюдением…»

           Услышав такое, перепуганная старушенция не только не горела желанием развивать этот разговор, но даже как будто сама не заметила, как положила трубку на рычаг. В ужасе она хотела позвонить маме Джонни и спросить, не пришлют ли за ней сейчас скорую, чтобы забрать насильно в дурку, но потом вспомнила,  как подруга разговаривала с ней последний раз, а потому лишь просто затряслась от страха перед принудительной психиатрической госпитализацией и заплакала.

           В результате Собачий Номер продолжила принимать антидепрессант, несмотря на тошноту – ведь так ей велел доктор, а она не смела ослушаться. Однако отношения с психофармакологией у неё явно сложились не очень. Конечно, её аффективное состояние через некоторое время немного исправилось. Точнее, как. Если раньше после смерти сестры и Жучки бытие казалась ей совершенно бессмысленным и беспросветным, то теперь ей стало пофиг, она жила словно на автопилоте. И всё вроде бы ничего… Да-да, нельзя сказать чтобы хорошо, а именно ничего – это, теперь, пожалуй, было очень подходящее слово характеризовать её жизнь, но ей не давал покоя один симптом, бывший на самом деле в значительной мере побочным эффектом антидепрессанта. Теперь он докучал бедной женщине даже больше, чем тошнота. Собачьему номеру становилось всё сложнее быстро вставать с кровати. Особенный дискомфорт это доставляло ей утром, когда, вставая после сна, она стремилась быстро дойти до туалета, чтобы справить небольшую нужду, дабы не допустить неприятное недоразумение. Конечно, у неё в любом случае к тому времени уже немного «подтекало», однако всё равно мысль о более масштабном недержании мочи представлялась ей символом невыносимого стыда. Поэтому едва проснувшись, она всеми силами стремилась в туалет, несмотря на мешавшее ей в достижении заветной цели шатание и головокружение.

           Один день, или скорее утро (в прямом смысле слова – она вставала в шесть утра каждый день в отличие от Джонни и его мамы, которые в это время только ложились спать) для неё выдался особенно тяжёлым в этом отношении. Её так сильно повело в сторону, что она лишь чудом не упала на пол, где могла убиться, ударившись головой, а по счастливому стечению обстоятельств плюхнулась обратно на диван.

           Придя немного в себя, Собачий номер была очень огорчена сложившимися теперь в её жизни обстоятельствами. С одной стороны, она не хотела каждый раз писаться, поскольку считала это очень постыдным, хотя и жила одна и не видела особой проблемы подтереть и постирать что нужно за собой. С другой – ей подавно не хотелось упасть и убиться или как минимум покалечиться, тем более она помнила, как мучилась в своё время мама Джонни, будучи даже более молодой чем она сейчас, когда сломала шейку бедра.

           Но как же тогда разрешить эту мучительную дилемму?! Несмотря на свой скудный (Собачий, как цинично выражался Джонни) ум, она догадывалась о побочном эффекте антидепрессанта как возможной причине. Но поскольку не была компетентна в этом вопросе, то окончательное решение принять для себя не могла. (Справедливости ради, она этого в жизни практически вообще никогда не делала. Практически всю жизнь ответственные, окончательные решения принимали за неё другие люди.) Очевидно, необходимо было проконсультироваться на сей счёт со специалистом – психотерапевтом. Однако в её памяти ещё слишком свежи были угрозы регистраторши отправить её принудительно в дурку, если она снова будет звонить. тем более, к тому моменту восприятие опасности недобровольной госпитализации в представлении Собачьего Номера значительно усугубилось. Её угораздило вспомнить, как припугнула её однажды мама Джонни…     Собачий номер тогда ныла: Ирочка, я очень боюсь: мне в регистратуре угрожают положить насильно в психбольницу. А подруга, вместо того чтобы успокоить и заверить, мол, тебя просто берут на испуг, сказала: Да на самом деле всё гораздо хуже. Ты не обольщайся. В дурке тебя долго держать не будут. Тебя там освидетельствуют и признают невменяемой, в случае необходимости специально накачав перед этим ядовитыми таблетками, чтобы ты действительно ничего не соображала, когда тебе будут давать специальные тесты. А потом переведут на постоянное поселение в психоневрологический интернат (ПНИ), чтобы поскорее забрать твою квартиру, ты не знаешь как это делается у них?! Потом мама Джонни обрисовала в зловещих подробностях перед Собачьим Номером, как оставшиеся дни её в интернате будут недолгими и мучительными, с издевательствами и жестокими побоями со стороны персонала.

           Кстати, для самого Джонни угроза интернатом также была отнюдь не новой. В своё время, когда маленький Джонни пошёл в первый класс, ему пришлось там очень непросто. Учительница была весьма недовольна его неспособностью научиться красиво писать, а потому называла его непонятным ему (но всё равно воспринимавшимся им как очень унизительное) словом «дебил» и больно била металлической указкой по рукам, отчего они дрожали ещё сильнее, дополнительно усугубляя сложности бедного маленького ученика с каллиграфией. Джонни также каждый день терял ручки, создавая маме значительные непредвиденные финансовые расходы. (На самом деле пишущие принадлежности крал одноклассник – клептоман, однако Джонни был слишком невнимательным, чтобы это заметить, живя практически постоянно в мире своих фантазий, где ему нравилось гораздо больше нежели в реальности, поскольку там по крайней мере его не обижали). В итоге, рассерженная родительница, которую к этому ещё активно подстрекала её собственная мать, настойчиво призывавшая что-нибудь сделать со своим «недоделанным выродком» (Джонни связывал такое унизительное для него название с тем фактом, что он родился у своей мамы раньше срока, на 35 неделе беременности; не понимая, как он мог быть в этом виноват и что мог с этим сделать помимо не родиться или умереть маленьким, одна мысль о чём его очень сильно пугала, маленький Джонни тем не менее почему-то считал себя в этом виноватым), позорившим семью, всё чаще стала угрожать сыну побоями, если он не сумеет справиться со своими проблемами, которые он совершенно не знал как решать, а потому ему оставалось лишь плакать и просить у неё прощения. Ну и «заботливая» бабушка, разумеется, была тут как тут. Она говорила: «Мы соберём совет нашей семьи, и сдадим тебя в интернат для дегенератов (это слово также было непонятно Джонни и почему-то пугало его применительно к себе даже больше, нежели «дебил») и умалишённых».

           И подобно тому, как он сам тогда, в далёком детстве, даже не пытался спрашивать, что ему делать, поскольку не надеялся изменить к лучшему свою жизнь, а лишь ныл, чтобы его пожалели и не отправляли в интернат, аналогичным образом теперь себя вела Собачий номер, которая к его удивлению снова набралась смелости позвонить и сразу же заскулила: «Ирочка, пожалуйста, умоляю, ты можешь меня ругать сколько угодно, только не прогоняй, пожалуйста, не посылай куда подальше, не бросай трубку!..» После такого «вступительного слова» несчастная бабка принялась покаянным тоном подробно расписывать, как ей нужно утром быстро встать и дойти до туалета «чтобы не описаться», но при этом её очень сильно шатает, ведёт в сторону, кружится голова, из-за чего она очень боится «упасть и все косточки себе переломать». В связи с этим Собачий номер хотела поинтересоваться, «может ли быть такое от таблеток, которые я принимаю…» 

           На этот раз, к изумлению не только многострадальной пожилой женщины, но и Джонни (который, разумеется, просто не мог отказать себе в удовольствии прослушать этот разговор с параллельного телефонного аппарата), мама не начала ругаться, а лишь едко – вкрадчивым тоном поинтересовалась: «Ты правда хочешь это выяснить у меня? А мне вот очень интересно узнать у тебя, почему ты адресуешь вопросы мне, а не тому, кто назначил тебе эти таблетки?!» 

           В ответ Собачий номер честно рассказала о том, как регистраторша ей пригрозила принудительной госпитализацией в психиатрический стационар, если она будет слишком часто ходить в поликлинику со своими глупыми вопросами. В ответ мама Джонни с циничной иронией усмехнулась:  

           «Ага, ну конечно, смотри, как интересно получается: Они травят тебя таблетками. А когда ты хочешь попасть к нему (имелся в виду, очевидно, психотерапевт, прописавший таблетки) на приём, он при помощи этой цепной шавки – регистраторши (ты же понимаешь, они там все в сговоре в поликлинике!) начинает тебе угрожать. И действительно, если ты начнёшь им слишком сильно докучать, они закроют тебя в психушку, и там освидетельствуют на предмет того, что ты уже сама не способна позаботиться о себе, поскольку от их таблеток ссышься под себя. А там уже дело недолгого времени и простой процедуры отправить тебя на постоянное поселение в психоневрологический интернат, где будут над тобой издеваться и по-быстрому сгноят, чтобы завладеть твоей квартирой – у них там на этом целый бизнес организован, уж можешь не сомневаться!»

           Собачий Номер даже никак не попыталась прокомментировать услышанную тираду – видимо, была слишком недалёкого ума для этого или слишком запугана, а скорее то и другое. Однако её собеседница, судя по всему, к этому была готова, заранее предназначая свою реплику как некий риторический вопрос, после чего поинтересовалась более конкретно, призывая вместе с тем подругу не отмалчиваться:

           «Вот ответь мне, пожалуйста. Ты сейчас позвонила мне, как обычно, чтобы спросить: «Ира, как мне поступить в этой ситуации?» Но какой смысл так делать, если ты всё равно ни фига не следуешь моим рекомендациям?! Зачем я трачу на тебя своё время, силы и здоровье, когда толку от этого нет никакого?!»

           Собачий Номер в этот момент, видимо, почувствовала сильную угрозу «меня сейчас отругают и прогонят», и очень сильно перепугалась, потому что поспешила перебить собеседницу, чего обычно практически никогда не делала в силу своей не столько вежливости, сколько робости:

           «Ирочка, умоляю тебя, пожалуйста, ну не сердись на меня! Я всегда стараюсь тебя очень внимательно слушать! Просто ты же видишь, какая я дура, глупая курица, многого не понимаю или мне сложно очень сделать так, как ты мне советуешь. Но каждый раз, как я с тобой поговорю, у меня на душе прямо становится легче, словно камень спадает. Мне просто нужно поговорить с кем-то, поделиться своей проблемой. Раньше я всё рассказывала сестре (при этих словах голос её начал сильно дрожать) и даже – ты не поверишь! – Жучке! Я с ней разговаривала как с человеком, и она слушала меня с таким умным видом, даже как будто понимала, у неё были при этом такие глаза…»

           Собачий номер больше не могла говорить. Слёзы душили её… Казалось, в такой ситуации подруге ничего не оставалось, кроме как посочувствовать, пожалеть несчастную бабку. Но не тут-то было! Мама Джонни неожиданно обрушилась на неё с таким потоком словесной агрессии, что даже её сыну, слушавшему этот разговор, стало как-то неловко, даже стыдно, за свою родительницу:

           «Ага, ну конечно, я теперь понимаю: тебе нужно просто на кого-то другого вылить накопившийся у тебя в жизни негатив. Ты используешь другого человека как эмоциональную помойку… Ты – энергетический вампир!»

           В этот момент Собачий Номер через слёзы сделала отчаянную попытку если не оправдаться, то хотя бы смягчить свою вину, чтобы её так не распекали: «Ирочка, я просто очень больной человек, у меня сильная депрессия и это… как же он сказал… зависимое расстройство личности!»

           Но мама Джонни не только нисколько не смягчилась, но сказала ехидно – цинично: «Ага, конечно, рассказывай, бедная овечка!.. Ты здоровая кобыла, как тебе не стыдно ещё и прикидываться больной?! Я думаю, никакие действительно серьёзные болезни (в отличие от дури в твоей башке, которой там, конечно, хоть отбавляй!) тебе ещё долго не угрожают, поскольку ты постоянно восполняешь свои ресурсы, высасывая жизненные соки из других людей. Не переживай, ты будешь находиться ещё долго в здравии, это люди вокруг тебя умирают после того, как долго с тобой контактируют! Неудивительно, у твоей сестры от тебя кровь испортилась (очевидно, мама Джонни намекала на лейкемию, унесшую жизнь родственницы, всю жизнь заботившейся о её подруге). Даже вон, твоя собачка тебя не выдержала и подохла! А «депрессия» у тебя от безделья! Это не болезнь вообще! Таким «страдают» только ленивые, слабые, никчёмные люди, которым нечем заняться, кроме как дурью в своей башке! Почему, ты думаешь, что-то во время войны ни у кого депрессии не было?! Об этом просто некогда было думать! Люди были заняты общей задачей, им необходимо было выжить и победить! А сейчас зажрались просто! И ладно бы если ещё только такие как ты кляча старая, у которой уже надвигается маразм, но и молодые девки туда же, сплошь и рядом, прямо постоянно об этом говорят и в телевизоре и на лавочке! Потому что эти проститутки работать не хотят! Им только краситься и жрать в ресторане, чтобы мужики их содержали всю жизнь после того как они слезут с шеи родителей, а эти потаскухи будут только ноги раздвигать! Конечно, когда богатых хахалей на всех не хватает, чтобы каждую такую тупую дырку долларовыми банкнотами заткнуть, то у них будет «депрессия»!»

           Такой выпад подруги, причём не только лично в её адрес, но ещё против каких-то незримых врагов из другого поколения, настолько удивил Собачий Номер, что она даже перестала плакать. Бедная старушенция недоумевала, какое отношение концовка произнесённой собеседницей пламенной обличительной речи имела отношение лично к ней. Конечно, в последние десятилетия, когда на территории экс-СССР появилось что-то вроде «секса», даже Собачий Номер стала понимать: некоторые занимаются этим, как она выражалась «постыдным делом», дабы размножиться *и не только*. Но к ней-то лично какое всё это может иметь отношение, если она ничего такого никогда себе не позволяла и теперь уж, конечно, ей точно не «светит»?!

           Однако подруга так и оставила её в недоумении, подытожив:

           «Я поняла: ты на самом деле никакой не больной человек, а просто энергетический вампир; моральный, эмоциональный паразит. Через свои жалобы и нытьё ты высасываешь жизненную энергию других, в результате чего их силы истощаются, и они умирают, а ты питаешься их ресурсами. Если бы ты действительно хотела вылечиться, ты бы прислушивалась к тому, что тебе говорят и выполняла указания, но для этого нужно напрягаться, а ты не хочешь это делать. Тебе удобнее всё время стенать, какая ты бедная и несчастная. Вот я не ною так, как ты, а у меня, в отличие от тебя, куча настоящих болячек: гипертония, ишемическая болезнь и так далее, не говоря уже о проблемах опорно – двигательного аппарата. Мне действительно нужно заниматься своим здоровьем, и я не собираюсь разбазаривать его на таких, как ты, которым сколько не объясняй, вылезая из кожи вон, – толку всё равно нет, поскольку им это не нужно – удобнее соки из других пить. Поэтому я не собираюсь дальше жертвовать собой ради тебя. Хочешь ходить к деду (имелся в виду психотерапевт поликлиники №666), пичкающему тебя ядовитыми наркотическими таблетками – пожалуйста, твоё личное дело, только не нужно потом звонить мне и хныкать. И все проблемы свои с регистратурой решай там – ты же сама выбрала этот путь. Тебе сказали ты «зависимая личность»? Избавляйся от этого, учись решать своим проблемы самостоятельно, не клянча, чтобы это сделали за тебя другие. В любом случае, я лично больше этим заниматься не собираюсь. Я готова с тобой дальше общаться только тогда, когда ты научишься вести себя разумно и ответственно, как зрелый взрослый человек, а не девочка семидесяти с лишним лет…»

           В этот момент Собачий Номер, очевидно, почувствовав к какой ужасной для неё развязке клонит её собеседница, буквально завыла в голос: «Ирочка, Ирочка, я тебя умоляю, родная моя, не бросай меня, пожалуйста, я не смогу одна без тебя, я умру!.. У-у-у-у!.. Я этого не выдержу!.. Наверное, раз я такая плохая, как ты говоришь, мне нужно умереть!.. Что же мне делать?!..»    

           Но мама Джонни была непреклонна и ничего не хотела слушать. Она суровым тоном отрезала: «Я не собираюсь больше с тобой общаться, пока ты со мной так разговариваешь. Учись вести себя нормально, и тогда посмотрим…» После чего «бросила трубку».

           Такая позиция мамы напомнила Джонни, как она наказывала его в детстве – эти его тогдашние обиды и страдания запомнились ему гораздо лучше, нежели любые положительные моменты, если таковые и присутствовали когда-либо в его общении с родительницей.  

           Эти реминисценции, всколыхнувшие в его душе тяжёлые эмоции давно минувших лет, расположили Джонни ещё больше проникнуться сочувствием к Собачьему Номеру и попытаться склонить свою маму более человечно относиться к ней.

           Джонни сказал: «Ты не думаешь, что она после таких твоих слов может начать считать себя лишней, отвергнутой всеми, а потом покончить с собой?»

           Но мама в ответ лишь усмехнулась: «Да ты что, Хрюшка! Я думала ты лучше разбираешься в людях!  Такая, как она, этого никогда не сделает! Максимум – она будет только ныть, как всем мешает и не заслуживает дальше жить, но чтобы как некоторые люди считают необходимым для себя «достойно уйти из жизни»,– этого ни за что не совершит!»

           В этот момент память услужливо нарисовала Джонни ещё одну очень тяжёлую картинку. Ему вспомнилось, как ушла из жизни Нина Ивановна, знакомая мамы и бабки. Страдая от тяжёлого хронического заболевания, из-за которого ей становилось всё сложнее ухаживать за собой, эта бедная одинокая женщина приняла для себя тяжёлое решение добровольно уйти самой, прежде чем она станет полностью беспомощным «овощем».

           Размышления над этой трагедией, нередко навязчиво всплывавшей в его памяти, очень тяготили Джонни. Он невольно примерял её на себя, в то же время прекрасно осознавал два момента: С одной стороны, на закате своей жизни он скорее всего окажется беспросветно одинок, поскольку после смерти мамы вряд ли найдёт себе что-то вроде «спутницы жизни» – кому он такой нужен?! С другой – никогда не сможет и не захочет ни «достойно уйти», ни сдаться живым в психушку или тем более ПНИ. По крайней мере, таков был его настрой…   

           На эмоциональном уровне Джонни претили распространённые среди обывателей предрассудки относительно тех, кто заявлял о своём стремлении покончить с собой, многие из которых разделяла его мама. Так, ему очень неприятна её реакция, когда он поделился с ней своей обеспокоенностью за дальнейшую судьбу Собачьего Номера. Джонни даже пытался описать возможные конкретные действия бедной старушки: «Как нечего делать: сожрёт всю пачку своего амитриптилина, у неё сердце собьётся с ритма, и она откинется»… Но мама в ответ лишь отрицательно качала головой: «Нет, она никогда не сделает ничего такого. Собачий Номер, как ты её называешь, ещё меня переживёт, и будет всем жаловаться, какая она несчастная и тяжелобольная.

           С самолюбивой гордостью знающего человека Джонни принялся объяснять маме когда-то прочитанные им в книжке «Психология для полных дурачков» факты о том, как большинство самоубийц говорили о своём намерении свести счёты с жизнью, однако многие из них не были услышаны близкими, которые «вот так же как и ты сейчас по отношению к своей подруге» считали их позёрами.

           И всё же какой-то голос сомнения мешал ему в этой ситуации насладиться ощущением победы в споре. Этот дух внутреннего противоречия вопрошал: «Если человек действительно твёрдо настроен больше не жить, то почему просто не уйти из жизни тихо, без ненужных спектаклей?!»

           Тогда у него возникали мысли: «К чему все эти кровавые прыжки в окна/под поезда с последующим размазыванием мозгов по асфальту/рельсам , о чём так любили упоминать в контексте разговоров про суицид многие, от нервных барышень до школьников «ня пока», если можно просто взять и тихо обожраться какого-нибудь пентобарбитала/нембутала, и уснуть вечным сном в результате угнетающего действия препарата на стволовые структуры головного мозга, такие как дыхательный, сердечно-сосудистый и сосудодвигательный центры?! Да, разумеется, пентобарбитал просто так в первой попавшейся аптеке приобрести без рецепта не получится, зато в продаже есть такая изумительная вещь, как корвалол.    

           Конечно, смертельная доза фенобарбитала для взрослого человека составляла где-то 6 – 10 г. (или 2 – 3 г. для пентобарбитала, но его, как уже отмечалось выше, сложнее приобрести). Таким образом, при содержании в настойке собственно препарата примерно 1,8%, требовалось более 300 мл, или 7 пузырьков по 50 мл, содержащих таким образом также почти убийственное количество этилового спирта. Очень много? Безусловно. Но Джонни знал, что алкоголь и фенобарбитал могут взаимно усиливать угнетающее действие на центры ствола головного мозга, управляющие важнейшими функциями жизнеобеспечения. Джонни, конечно, не был в курсе точно, насколько силён этот, как ему нравилось выражаться, «синергический» эффект, и также допускал, что он может сильно зависеть от индивидуальных особенностей метаболизма применительно к конкретным субстанциям, но в то же время был уверен: фенобарбитала со спиртом потребуется гораздо меньше, нежели без него. Таким образом, всего несколько маленьких бутылочек совершенно легально продававшегося на каждом углу препарата давали возможность тем, кто решил выпилиться, просто уснуть вечным сном без кровавых шоу. И даже строгое ограничение «не более двух пузырьков в одни руки» на самом деле не являлось серьёзным препятствием. Да, придётся посетить несколько аптек, но, во-первых, как говорят на Западе, “Where there's a will there's a way”, а обилие соответствующих торговых точек вокруг каждый станции метро и, в частности, ближайшей к Джонни, значительно облегчало задачу.

           Впоследствии, конечно, вспоминая свои мысли в тот период, он испытывал сильный стыд перед самим собой за то, что в какой-то мере воспринимал тогда людей, решивших преждевременно уйти из невыносимой для них жизни, как « грёбаных истероидов, которые даже самоликвидироваться без спектакля не могут». Но на тот момент он считал, что, по крайней мере некоторые (потенциальные) самоубийцы таким образом хотят как бы дать окружающему миру, точнее, населяющим его двуногим тварям последний шанс отнестись к ним по-человечески, пока ещё не слишком поздно, позаботиться о них, ну или в крайнем случае хотя бы пожалеть.

           Именно такое чувство испытал тогда Джонни по отношению к Собачьему Номеру, которая умудрилась достать даже его звонками, на которые ему лично не приходилось отвечать, а лишь громко орать маме, увидев, кто звонит. Более того, Джонни захотелось тогда помочь бедной бабке не просто жалостью/состраданием (от которых ей могло стать лишь ненамного легче морально), но и конкретными рекомендациями, основанными на собственных познаниях, о чём он думал не без некоторой гордости.

           Джонни принялся заботливо говорить маме о том, чтобы передала Собачьему Номеру «Пусть не боится пить больше воды, тогда у неё будет меньше «ортостатическая непереносимость» (Джонни называл этим словосочетанием приступы дурноты с потемнением в глазах и шатания, которые испытывала бедная бабка вставая каждое утро с кровати). В крайнем случае поставит себе около кровати горшок и будет ссать в него, как встанет…» Джонни также попытался вкратце рассказать маме, как в случае чего можно бороться с другими нередкими побочными эффектами амитриптилина, в первую очередь антихолинергическими, такими как сухость во рту и запор.

           Однако мама не захотела даже слушать его рекомендации, отрезав: «Если хочешь – сам с ней общайся, Хрюшка. А я не собираюсь вообще больше ей звонить. Ей говорить о чём-то без толку, она всё равно ничего не делает как ей говорят, а только силы и последнее здоровье у меня отнимает своим нытьём».

           Больше мама Джонни с Собачьим Номером никогда не общалась. Бедная старушка ещё звонила какое-то время, но сколько Джонни ни орал, родительница наотрез отказывалась даже начинать разговор с бывшей подругой. Потом Джонни и вовсе стал просто сбрасывать звонок. У него, конечно, при этом прямо сердце кровью обливалось от жалости, ну а что он мог сделать? Не пытаться же правда объяснять ей что-то самому?!

           Потом звонки и вовсе прекратились. Джонни невольно время от времени вспоминал про бедную бабку уже с неким раскаянием: неужели померла? Однако с мамой поговорить об этом и тем более обвинять её в чёрствости не решался.

           А потом его родительница узнала печальный финал истории через общих знакомых. Сходившая окончательно с ума от одиночества, отсутствия привычной заботы и поддержки бабка стала очень мало есть, отчего стала чувствовать себя плохо каждый день, испытывая сильную слабость (частично, возможно, это было связано с низким артериальным давлением и/или побочками амитриптилина). Вспоминая обращённые к ней укорительные слова мамы Джонни, Собачий Номер стала верить в то, что ей незачем было больше жить, поскольку она паразит и никому всё равно не нужна, а потому решила потихоньку уморить себя голодом. Когда она стала совсем слабой, она зачем-то решила пойти попросить прощения «за всё» у мамы Джонни, поскольку по телефону сделать этого в силу понятной причины не могла. Тем утром перед тем как идти она «для верности», или чтобы точно уже угробить себя, взяла пригоршню оставшихся таблеток и проглотила их, запив двумя стаканами воды.

           Однако Собачий номер не рассчитала свои силы. До дома мамы Джонни она не дошла. По дороге, как рассказывали свидетельницы, «ей стало плохо с сердцем», и когда её забирала скорая, она лишь повторяла слабым, заплетающимся голосом: я не знала, как дальше жить, я выпила все оставшиеся таблетки…  

           Когда мама Джонни узнала эту историю, она, по словам своего сына, «не блеснула состраданием», констатировав: «вот до чего людей глупость и беспомощность доводит!» Джонни не хотел с ней пререкаться, а лишь тяжело вздохнул…

 

Неужели это ВСЁ?!

 

           Если Собачий номер была воплощением беспомощности, то мама Джонни являлась в известном смысле её противоположностью, стараясь все свои проблемы решать самой. Даже когда речь шла о таком важнейшем в жизни человека вопросе, как здоровье, она старалась справиться без посторонней помощи, не обращаясь без крайней необходимости к врачам. Но где же тогда мама Джонни черпала нужные ей сведения по теме, раз не считала нужным обращаться к специалистам? Тем более, в отличие от сына, чуть что использовавшего поисковые системы для нахождения информации о своих недугах и смежных с этим вопросах, она так никогда и не научилась пользоваться компьютером и тем более интернетом, хотя не раз порывалась просить Хрюшку её научить. Зато, подобно миллионам другим пенсионеров Российской Федерации, мама Джонни выписывала газетёнку под названием «Вестник «Будь Здоров»» или что-то в этом роде.

           Уже одно название издания как бы намекало на наличие в нём разнообразных сведений о том, как восстановить и поддерживать своё здоровье. Однако предлагаемые там подходы повергали Джонни просто в культурный шок. Чего стоила, например, пресловутая уринотерапия или предложения пить от множества болезней раствор перекиси водорода. И доказывать родительнице не просто полную абсурдность, а ещё нередко и вредоносность, опасность подобных методов «лечения» оказывалось совершенно бесполезным – она даже не хотела слушать.

           Когда Джонни пытался осторожно интересоваться у неё, зачем вообще этим заниматься, мама отвечала уязвлённым тоном, словно с претензией, что ей задают такие дурацкие вопросы. Она говорила примерно так: «Разве ты не видишь, Хрюшка, у меня остеохондроз, больной позвоночник, а это остов всего нашего организма. И помимо этого ещё больные суставы, кругом артроз. Мне, по-твоему получается, нужно ждать, пока я совсем слягу?! Не говоря уже про множество серьёзных болячек со стороны сердца, почек и других внутренних органов».

           Тогда, в свою очередь, Джонни недоумевал: «Почему тогда ты не пойдёшь в поликлинику №666 и не расскажешь о своих проблемах?! Ведь там сидят врачи, которые вроде как специально несколько лет учились лечить людей…»

           В ответ мама горько усмехалась: «Ты сам – то много ходишь туда?! Много тебе там помогли?! Вспомни, как ты когда ещё учился в школе туда ходил к терапевту, невропатологу и так далее, вылечили они тебя?! Они смеялись над тобой, когда ты пытался рассказать им, как тебе плохо. А ещё потом, когда ты пытался два раза поступать в институт, они тебе не давали справку, говоря: «Зачем тебе дальше учиться, если ты такой больной, всё время жалуешься, и работать на сложной работе требующей серьёзного образования всё равно не сможешь?! Не говоря уже не доучишься, будешь только деньги зря государственные тратить, преподавателям с тобой напрасно придётся возиться. Как будто их очень сильно это должно волновать и они за твоё обучение из своего кармана платят! Вспомни, как они издевались тогда над тобой, не желая даже дать тебе шанс поступить в институт?! Сколько нервов последних они из нас выматывают, а пользы от них совершенно никакой! Если ты сейчас пойдёшь им жаловаться на здоровье, они скажут тебе: «Молодой лоб, хватит ныть, иди работай, чтобы у тебя был шанс создать семью и жить хоть в чём-то как нормальные люди!.. Мол, тебе в твои годы тебе стыдно болеть. А когда я туда прихожу, что мне говорят? Они «культурно» напоминают мой возраст и вежливо намекают на среднюю продолжительность жизни в России. Мол, ты уже отжила своё, бабка, теперь пора уже и честь знать, в сторону кладбища собираться, а не обивать напрасно пороги поликлиник. Нам негде тебе новый организм взять, и даже отдельные части, например, новый позвоночник или сердце».   

           В ответ Джонни цинично хмыкал про себя. В тот период он ещё верил в науку, образование и тому подобные вещи. Он внутренне возмущался глупостью и наивностью своей родительницы, несмотря на её высшее образование и учёную степень, пусть не в области медицины, а техники, но всё равно должна быть по идее грамотным человеком, а тут такой грёбаный позор! Неужели она правда надеется из своей шарлатанской газетёнки для выживших из ума пенсионеров выяснить то, чего не знают люди, которые специально для этого в серьёзных институтах несколько лет учились (и туда к тому же ещё сложно поступить, долго готовиться надо, далеко не всех принимают!), потом проходят практику не один год. А тут она хочет в газетёнке своей прочитать как выпить мочу, говном закусить, добавив туда уксус и перекись водорода, и таким образом исцелиться!

           Джонни, конечно, не хотел спорить с мамой, поскольку прекрасно понимал бессмысленность этого занятия, напрасно мотать нервы им обоим, когда заранее понятно каждый всё равно останется при своей точке зрения. Иногда, правда, Джонни всё же терял терпение, и тогда он в сердцах говорил:

           «Как ты не понимаешь, у тебя сдвиг (аллюзия к постоянным жалобам мамы на «смещение в позвоночнике») в первую очередь не в спине, а в башке!»

           Джонни считал такие свои утверждения вполне обоснованными. Ещё из книжки о психологии для идиотов, которую он когда-то пытался читать, Джонни знал: один из основных критериев безумия, ментальной болезни заключается в том, что человек вредит себе и другим. А это в данном случае было налицо, проявляясь вопиющим образом даже в такой ключевой, жизненно важной сфере, как забота о своём здоровье, о котором его мама вроде как пеклась, только на самом деле совершенно неадекватным образом. Например, у неё было повышенное артериальное давление, по сути, гипертония уже даже не первой степени, со значениями до 150/80 – 160/90. Ситуация потенциально катастрофически усугублялась тем обстоятельством, что у неё по данным ультразвукового исследования были плохие сосуды. Особенно пугающей представлялась Джонни аневризма аорты (которую его маме то диагностировали, то нет на повторных УЗИ в кардиологическом диспансере), грозившая в любой момент расслоением/практически мгновенно смертельным разрывом.

           В любом случае, даже без летальной катастрофы в ближайшем будущем, такое высокое систолическое/пульсовое давление постепенно убивало маму Джонни, ухудшая состояние сосудов и внутренних органов, в первую очередь мозга. Но что же она делала для того, чтобы изменить эту опасную ситуацию? Увы, ничего хорошего и конструктивного. Да, она регулярно следила за своим артериальным давлением, но не при помощи тонометра, приобретённого Джонни специально для этой цели, а посредством гайки или подобного предмета на нитке, которую называла «маятником». И почему – то при измерении таким способом давление практически неизменно оказывалось у неё в районе 120/70. Лишь изредка, когда ей было особенно плохо, мама звала Джонни измерять ей давление, и тогда тонометр мог показать систолическое 170 или 180. Не находя себе места, Джонни сразу же начинал предлагать вызвать ей скорую, но мама лишь отлёживалась, после чего опять начинала использовать маятник.

           В отчаянии Джонни даже пытался ставить маме в пример Собачий Номер, которая, какой бы ни была в целом беспомощной и недалёкой, но сообразила в итоге, что у неё в известном смысле «имеются проблемы с башкой» и пошла к психотерапевту. Но мама лишь язвительно усмехалась в ответ: «И чем она закончила? Её уже небось давно сгноили в психическом интернате, заколов до смерти!»

           Джонни печально качал головой, сокрушаясь о своей неспособности конструктивно помочь самому родному человеку, но по существу сделать ничего не мог.

           Уже после того как мама умерла, он нашёл в холодильнике недопитые ею пачки таблеток с истекшими сроками годности: эналаприл, конкор и т.д. Видимо, мама всё же начинала их принимать, но потом бросала, боясь побочек, какого-то абстрактного «вреда от всякой химии» или ещё непонятно чего, а тем временем нелеченная гипертония убивала её, создавая тем самым риск скорой смерти куда более высокий, нежели приём назначавшихся ей врачами препаратов. 

           Тогда самоубийственное по сути поведение мамы представлялось ему каким – то лютым абсурдом, который он не мог себе объяснить ничем кроме серьёзной психопатологии. Однако теперь, иногда с горечью задумываясь о происходившем в его собственной жизни, Джонни не мог не отметить параллели с тем, как вела себя когда – то его родительница.

           Таковы были мысли Джонни, когда он снова записывался на холтеровский мониторинг. Нет, не о такой ситуации ему самонадеянно мечталось, когда он горделиво планировал непременно вылечить себя от аритмии в этом месяце. Но тянуть дальше было уже некуда. До конца талона на запись, выданного ему кардиологом, оставалось всего несколько дней. А тут ещё как назло сильно похолодало на улице, канун зимы как – никак.

           Реакция организма Джонни на снижение окружающей температуры была ужасной даже до наступления у него вопиющих проблем с аритмией. От холода артериальное давление начинало у него просто зашкаливать. Такая ситуация представлялась ему убедительным аргументом против утверждений всяческих психолухов про «всё в голове»: как бы он себя мысленно ни настраивал, спровоцированная слишком низкой температурой гипертензия всё равно убивала бы его!

           Однако от осознания своей правоты, пусть он и не мог доказать её другим, ему в сложившемся положении теплей не становилось даже морально. Джонни смерил давление (разумеется, недавно купленным тонометром без индикатора аритмии, так как совершенно не хотел себя лишний раз пугать и/или расстраивать). 122/77. И это с учётом приёма в последние дни по полтаблетки конкора (1,25 мг. бисопролола) в противоположность четвертинке (0,625 мг.), принимавшейся какое-то время до этого. В предыдущие дни давление с утра у него бывало где-то 110-115/60-65. Таким образом, в какой-то мере подтверждалась его теория: от холода периферические артерии сужаются, в них растёт сопротивление току крови, в значительной мере определяющее диастолическое давление. Однако, опять – таки, эта правота его как-то не очень грела.

           Но деваться было некуда, и Джонни, одевшись как можно теплее, пошёл потихоньку в поликлинику. По пути, чтобы хоть немного отвлечься от невыносимых мыслей о вероятной в любую секунду внезапной смерти, он думал о странности прочих своих загонов. Например, на нём была футболка с надписью английскими словами «Собственность Армии США» (Property of US Army). На мгновение закралась тревожная мысль: а вдруг там в поликлинике сидят патриотки, и это их покоробит?! Тут же, однако, эту идею пришлось откинуть за её явной абсурдностью: «да кого сейчас такое волнует?!» Потом нахлынула горечь обиды за случившееся с великой страной, где он когда-то родился. И в самом деле, в противоположность распространённости в РФ наряда как у него, к тому же сделанного в Китае или Турции, мысль о наличии где-то в США футболок с надписью русскими буквами «Собственность Красной Армии» представлялась верхом абсурда.

           За этими не всегда радостными размышлениями Джонни доковылял кое-как до поликлиники. Вспомнив, как в своё время в том же кабинете женщина на стресс – ЭКГ отчитала его за волосатую грудь, с которой отваливались присоски, Джонни с гордостью заявил: я побрился. Однако у медсестры это не вызвало совершенно никаких положительных эмоций, стало даже немного обидно.   

           Кое-как доплетясь домой, Джонни вплотную приступил к реализации своего уже которого по счёту бредового проекта. Он заранее запасся свёклой, а теперь по возвращении первым делом принялся её мыть, а затем готовить в микроволновке. Логика была такова: примерно 4,5 кг исходного продукта или около 3,5 после чистки/срезания кожуры содержали в себе немногим более 10 г калия. Таким образом, как ему представлялось, если аритмия хотя бы частично была связано с нехваткой у него данного элемента, она должна была начать уменьшаться к вечеру, точнее, к ночи.

           Параллельно он также вознамерился пробовать другие, не менее абсурдные методы «лечения», включавшие в себя, например, растирание спины костяшками пальцев, гимнастику для шеи и многое другое. Кроме того, поскольку Джонни много раз удавалось «успокаивать» пальпитации, когда «трепыхания» в сердце как бы подступали к горлу, посредством втягивания живота, он выделил полчаса, чтобы заняться этой процедурой систематически и затем посмотреть её результаты после расшифровки мониторинга. Джонни считал ему таким образом удаётся «стимулировать блуждающий нерв», хотя уж как там на самом деле дела происходили в организме, он не знал. 

           Таковы были намерения Джонни, когда он планировал для себя всё это, однако как обычно случалось в его жизни и по другим пунктам, что-то пошло не так. Джонни не мог отметить для себя, как с наступлением проблем с аритмией у него странно ухудшилась работа ЖКТ: еда как будто стала застревать (к счастью, не при глотании, а уже потом – иначе он просто извёл бы себя мыслями про рак пищевода!) и лежать подолгу сначала в желудке, потом в кишечнике, вследствие чего теперь он не мог себе позволить устраивать такие зажоры как прежде не только из-за сердца, но в основном скорее даже из-за каким-то загадочным образом снизившейся «пропускной способности» (или скорее «моторики»?) желудочно-кишечного тракта.

           В конкретной ситуации это практически означало следующее: когда он ложился спать, у него оставалось какое-то количество недоеденной свёклы. Поэтому пришлось поставить будильник, чтобы проснуться, доесть, а потом спать дальше. Джонни, конечно, не очень нравилась такая вынужденная мера, в сочетании с чесноком провоцировавшая особенно сильный гастроэзофагеальный рефлюкс (с проявлением симптомов которого, разумеется, возникали мысли про метаплазию и рак пищевода с абсолютно безнадёжным прогнозом в долгосрочной перспективе, до чего, впрочем, в его нынешнем положении ещё нужно было дожить!), ведь он с детства был приучен никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не выбрасывать пищу! (В этом плане ему было проще, пока была жива мама, поскольку у неё были сходные взгляды, которые она ему, собственно, в своё время и привила, а потому ей приходилось не раз доедать за ним продукты, которые были уже «так себе», когда он предлагал ей их выкинуть, т.к. у самого «рука не поднималась», «было жалко»).

           А чтобы не начать вдруг в полудрёме задыхаться после еды, когда полный желудок начнёт давить на диафрагму и не получить в приступе (пред)смертной паники фатальную аритмию, Джонни постарался организовать в своей постели такую конструкцию, чтобы ни за что не перевернуться на спину во сне, а оставаться на боку – положение тела, в котором его не выкидывало из сна с удушьем, по крайней мере после того как он лет восемь назад немного сбросил вес и перестал уже быть таким жирным как раньше.

           К своему удивлению, Джонни довольно быстро уснул как в первый раз, так и после ночного дожора, спал без эксцессов, а утром встал довольно бодрым. Более того, то ли от странного побочного эффекта переедания свёклы, то ли по какой другой причине, но у него возникла странная смелая идея идти в поликлинику по другой дороге. Однако по пути через овраг такая самонадеянная глупость едва не стоила ему жизни (по крайней мере, в его восприятии ситуации!). Идя по тропинке на возвышении, представлявшейся ему «краем обрыва», Джонни вдруг испытал приступ головокружения, почувствовал сильный страх и едва не сорвался. Буквально на какое – то мгновение трепыхнулось сердце, испытал в голове цепенящий ужас «это всё!», однако к своему немалому удивлению он не умер в тот же момент.

           Тем не менее, после столь пугающего эпизода на «отвесной тропе» настроение было «уже не торт». От вскормленного, видимо, килограммами свёклы оптимизма не осталось и следа. Остаток пути в поликлинику, впрочем, Джонни прошёл не в сильном страхе, а словно окутанный каким-то дурманом нереальности, сквозь который в его голову отчётливо и даже навязчиво прорывалась какая-то музыка, которую он когда-то слушал, но теперь она воспринималась лишь как аккомпанемент овладевшего им безумия.

           А на следующий день Джонни и вовсе испытал какие-то странные галлюцинации. В те сутки, когда на нём висел ЭКГ монитор, он принципиально не хотел ни разу щупать пульс. Он, разумеется, не верил во всяческую белиберду относительно психофизиологической обратной связи, мол, постоянно прислушиваясь к своему сердцу можно сбить его с ритма, но всё равно не хотел его таким образом как бы «смущать».

           По возвращении из поликлиники он до ночи боялся слушать свой пульс, рассуждая так: «Если я пойму, какой там ужасный ритм, то начну потом невыносимо сильно бояться даже узнавать результаты холтеровского мониторинга». Однако словно забыв об этом, проснувшись на следующее утро, Джонни невольно потянулся пальцем к лучевой артерии на левой руке, где обычно щупал, и столкнулся с очень странным ощущением: он не чувствовал перебоев ритма, а последовательность сокращений сердца казалась ему совершенно ровной. Не веря своему восприятию, Джонни попробовал проверить пульс сидя и лёжа, но в итоге лишь уставал держать палец у артерии, а сбои всё не наступали.

           Казалось бы, нужно радоваться. Но нет, Джонни вместо этого лишь сильно перепугался. Поскольку он уже давно не верил в способность своего сердца когда-либо снова начать биться ритмично, Джонни стал считать правильную последовательность без перебоев следствием какой-то странной тактильной галлюцинации. Наконец, то ли от испытанного по этому поводу ужаса, то ли просто по естественной внутренней причине, Джонни почувствовал сильную тягу в туалет. Оправившись, он решил пощупать пульс, и… опять ощутил перебои.

           Казалось бы, теперь он мог по крайней мере торжествовать по поводу своей идейной правоты: нарушения ритма у него явно не были «психосоматическими» или следствием «неправильного мышления», поскольку слишком уж абсурдно было предполагать последнее резко возникшим вследствие посещения  уборной. Однако в целом радоваться было нечему. Джонни помнил: он мог со значительной вероятностью внезапно умереть в любую секунду. И какой тогда толк, если ты как бы прав, но мёртв?!

           С такими мыслями на Джонни теперь всё больше стало опускаться беспросветное отчаяние. Он уже догадывался, какими ужасными окажутся результаты холтера, несмотря на все его попытки самостоятельно вылечиться от аритмии, бесполезное (как выяснилось) разбазаривание последних денег на различные якобы целительные биологические добавки и т.д. Под влиянием осознания мрачности сложившейся ситуации Джонни впал в какое-то странное состояние пусть вялотекущего, но всё равно очень неприятного, морально изнурительного нервного срыва, от которого его больное сердце, казалось, теперь работало ещё хуже.

           Оказавшись в подобном положении, он начинал заниматься саморазрушением. Конечно, ему сложно было понять, например, молодых девок, которые, будучи не в состоянии справиться со своими отрицательными эмоциями, начинали резать себя. Не решаясь по причине пугливой политкорректности высказать свои мысли на сей счёт кому-либо вслух, Джонни думал: «Грёбаные дуры! У меня тут, понимаешь, организм разваливается и не знаешь как его от уберечь, а эти тупые овцы сами себя режут!» Но в сложившейся ситуации он сам, по сути, вёл себя подобным образом, только морально, например, в одночасье разрушая то, что ему доставалось днями и месяцами непосильных трудов.       

           Так, в своей группе про ВСД, на попытку самостоятельной рекламы которой он потратил столько бессонных ночей и денег (вручную рассылая спам по разным группам, где по жалобам тамошни администраторов и участников блокировали его разные вк-странички, которые в свою очередь требовали для их поддержания на случай необходимости разморозки через смс по несколько рублей в месяц каждая – пустячок, казалось бы, а всё равно обидно за сам факт существования в личном бюджете столь бессмысленной статьи расходов), Джонни написал пост, после которого значительная часть (с таким трудом собранных) участников разбежалась, видимо, мысленно покручивая пальцем у виска по адресу организатора проекта.          Когда в назначенный ему день готовности результатов диагностики Джонни наконец добрался до поликлиники, и, просунув голову в кабинет доктора Меньшова спросил, можно ли записаться, кардиолог улыбнулся и поинтересовался «зачем?» Джонни, несмотря на всю свою пожизненную тупость, сразу же уловил намёк: очевидно, кардиолог таким образом хотел ему намекнуть на бессмысленность дальнейших визитов в данный кабинет.

           Но Джонни, разумеется, с таким трудом и страхом по пути добрался туда совсем не для того, чтобы так быстро сдаться. Ехидным тоном, в котором слышалась также укоризна «как же можно не помнить такого уникального пациента?!», он сказал: «Ну как же, Вы давали мне направление на холтер, а теперь сегодня должны быть готовы результаты». Кардиолог, видимо сразу поняв как бессмысленно противиться в такой ситуации, молча протянул направление.

           Нет, разумеется, Джонни считал себя особенным отнюдь не только как пациент, хотя и в этой роли не пренебрегал использовать случай почувствовать себя уникальным и неповторимым. Конечно, когда он так рассуждал, в его голове время от времени откуда-то вылазил «внутренний психолух», цинично заявлявший: «Ага, ну конечно, не добившись в жизни ничего хорошего и теперь прячась от стыда по этому поводу в свою во многом надуманную, психосоматическую болезнь как оправдание, ты хочешь почувствовать себя исключительным хотя бы этом, даже не задумываясь, сколько кругом ещё таких же невротиков, считающих себя «необыкновенными» в своём недуге за неимением у них реальных достижений. Тогда Джонни серьёзно обижался и принимался (мысленно, разумеется) увечить этого психолуха, избивая ногами «чтобы эта гадина всё время чувствовал(а) себя так же физически отвратительно, как и я»…

           Когда, придя уже на приём, Джонни напомнил о цели своего визита, доктор Меньшов каким-то особенно мрачным тоном ответил замершему в тревожном ожидании пациенту: «Да-да, подождите, сейчас найду» и подошёл к шкафчику, где хранились приходящие результаты исследования. Когда кардиолог вернулся обратно за свой стол, выражение лица его стало ещё более угрюмым. Казалось, ему сложно подбирать выражения, как будто каждое неосторожное слово может убить больного на месте. Наконец, он сказал: «У Вас результаты предыдущих исследований с собой?..»

           Сразу почувствовавший в словах врача какую-то опасность для себя, Джонни сильно трясущимися руками кое-как выудил из своего пакета заключения предыдущих мониторингов ЭКГ и протянул Меньшову. Словно физически чувствуя на себе взгляд перепуганного пациента, кардиолог сказал: «Сейчас, подождите, пожалуйста, я посмотрю, что было раньше, хорошо»? Потом, наконец, после тяжёлого вздоха произнёс: «Ну что ж, у Вас этот холтер лучше, чем самый первый…» Чувствовалось, он как-то хотел обойтись без выражений типа «хуже», поэтому сформулировал так: «В общем, нынешний результат промежуточный между предыдущими…» Едва не утративший от страха дар речи Джонни лишь пробормотал: «Вы мне покажете что там?» – Да-да, разумеется, я же Вам потом отдам…

           С этими словами доктор Меньшов развернул заключение так, чтобы пациент мог видеть. Джонни со своим ужасным зрением не мог разглядеть всего, но заметил главное. Почти 17000 желудочковых экстрасистол за сутки. Семнадцать тысяч, Карл. Посидев так с раскрытым беззубым ртом какое-то время, в течение которого врач его, как ни странно, не торопил, не призывал прекращать тупить и т.д., Джонни, наконец, выдавил из себя, даже к своему собственному удивлению каким-то деловым и настойчивым тоном: «Вы мне выпишете направление в больницу на РЧА?»

           Произнеся это, он тут же начал сомневаться: а не был ли этот вопрос слишком большой наглостью с его стороны, давать доктору подобные указания? Но тут же с удивлением услышал, как кардиолог словно даже с какой-то покорностью в голосе сказал ему: «Да-да, разумеется, конечно», и принялся готовить документы. Потом, протягивая ему направление, доктор Меньшов, как будто опомнившись немного, сделал оговорку: «Только если Вам там всё же предложат делать эту процедуру радиочастотной абляции, пожалуйста, помните, что у Вас это всего лишь функциональная по своей природе аритмия…»         

           Джонни не переставала удивлять эта настойчивость кардиолога, будто тот ему непременно хотел что-то доказать. Но какое именно утверждение? Что он, Джонни, был не настоящий сердечный больной, а всего лишь «невротик», у которого пульс сбивается с ритма от дури в голове?! Но в то же время, у доктора Меньшова, к счастью для него, было побольше ума (в том числе и в смысле «эмоционального интеллекта, учёта чувств больного) нежели у невролога из той же поликлиники, порывавшейся отправить Джонни к психотерапевту, в результате чего посланной непредвиденно слишком умным пациентом (правда, только мысленно, но тем не менее) на х**. Этому опытному, умудрённому многими годами работы кардиологу было понятно, что данный пациент был категорически настроен не принимать какую-либо «психологическую» интерпретацию своих проблем с сердцем, а потому ему неизбежно придётся учитывать эту суровую реальность, которую он не в силах изменить.

           Протягивая Джонни направление, Доктор Меньшов настоятельно рекомендовал ему записаться на платную консультацию к одному из двух докторов, фамилии которых он продиктовал. Мол, после подробного разговора с таким специалистом, Вы будете меньше переживать за своё сердце и сможете спокойно встретить Новый год, выпить немного алкоголя и всё такое… Джонни, конечно, записал фамилии рекомендованных ему аритмологов для проформы, дабы не устраивать врачу явный афронт из разряда «мне это не интересно» и т.д., однако платить кому-то деньги в больнице, куда его направляли он, разумеется, не собирался.

           Более того, когда внизу в регистратуре при заверении направления его завернули обратно к Меньшову из-за отсутствие личной печати врача, Джонни ухмыльнулся про себя цинично: «Ага, с таким рвением барыжил платным сервисом своих коллег и вспоминал про бухло на НГ что даже штампик свой забыл поставить!»

           Как ни странно, первые пару дней после этого визита к Меньшову Джонни даже не рвался записываться в больницу, будто не придавая значения тому, по какой причине ему рекомендовали пойти именно на платную консультацию. Джонни почему-то непременно захотелось до госпитализации записать свои мемуары обо всём происходившем с его больным сердцем и с ним вообще, подробно изложить свои мучения за последние примерно полгода. Конечно, читать его писанину никто толком не мог – лишь кусками, с насмешками и (как минимум, мысленным) кручением пальцем у виска, поскольку уже по коротким фрагментам любому «нормальному» человеку становилось совершенно ясно, насколько у автора в голове всё запущено. Но Джонни тогда не хотелось об этом думать, так как во-первых, было слишком неприятно и обидно, а во-вторых становилось легче когда он изливал свои воспоминания и мысли, пусть ни 1 здравомыслящий (да и «поехавший» тоже) человек не рвался такое читать.

           Тем не менее, через два дня Джонни словно опомнился и решил всё же позвонить в больницу №233 и записаться. Он рассудил так: не за горами уже Новый год. Пока его запишут на консультацию, потом, возможно, придётся сдавать ещё какие-то анализы перед госпитализацией. А если вдруг окажется у них на процедуру РЧА длинная очередь пациентов… Джонни неожиданно взяла оторопь, когда он вспомнил, как люди в группах ВСД ждали операции месяцами. Вдруг и с ним так получится, тем более ему «подмазать» этот бюрократический механизм особо нечем, чтобы ускорить функционирование применительно к нему лично, и тогда он откинется быстрее, нежели дождётся.

           С такими мыслями Джонни взял трубку своего домашнего телефона, и принялся набирать найденный в интернете номер нужного ему отделения больницы. Ответ на вопрос «Скажите, пожалуйста, можно ли к вам записаться? Меня направили на консультацию для решения вопроса по поводу операции РЧА…» морально убивал его: «К сожалению, у нас до Нового года уже всё расписано. Да и в любом случае на РЧА сейчас нет квот. Запись на консультации теперь откроется скорее всего только в январе уже на февраль, и там уже будет яснее, какая ситуация…»               

           После этой реплики тамошней регистраторши Джонни подумал: «Как хорошо, что я сидел, когда это услышал. Но даже несмотря на это у него было ощущение, словно он проваливается сквозь землю куда-то в преисподнюю. Охваченный ужасом, он вначале даже не находил слов, но вскоре, опасаясь как бы на той стороне не бросили трубку, поинтересовался растерянным тоном: «А как быть, если сердце плохо работает? Это же сколько ещё ждать?»

           Ответом стало хладнокровное: «Ну если у Вас такая сложная ситуация, Вы можете пойти к тому, кто Вас направил (кардиолог из поликлиники, да?) и попросить направление в другую больницу, возможно, там быстрее примут…» От этих слов Джонни собрался уже было окончательно впасть в отчаяние, когда неожиданно его осенило, как ему показалось, понимание того, чего от него хотят. Вспомнив наставление доктора Меньшова, Джонни спросил: «Мне кардиолог когда выдавал направление, сказал у вас в больнице могут быть платные консультации. После чего назвал фамилии врачей, к которым ему рекомендовали записаться».

           В ответ регистраторша сказала, что первый из упомянутых докторов в ближайшее время принимать не будет, но можете, мол записаться ко второму, Василию Максимовичу. Приём будет стоить три тысячи пятьсот рублей… Джонни уже приготовился цинично ухмыльнуться про себя как легко, оказывается ларчик с безумной длинной очередью на запись открывался, но решил на всякий случай уточнить: «Скажите, а если я сейчас запишусь на платную консультацию к вашему доктору, он сможет по её результатам выписать мне направление на РЧА?» Ответ обескуражил его: «Нет, я же сказала, у нас в больнице сейчас пока нет квот, чтобы делать РЧА. Но Вы можете просто поговорить с нашим доктором…» Джонни больше не хотел про это слушать, а потому просто бросил трубку. Он подумал гневно: «Мне нужно попасть на операцию, а вы предлагаете просто поп**деть, заплатив 3500?! Да пошли вы!..»

           В который раз прокляв такую систему «здравоохранения», Джонни принял для себя, как ему теперь представлялось, непременно «бесповоротное и окончательное» решение лечиться самостоятельно. Но одно дело «кинуть обидку» на медицину, впасть по этому поводу в истерику и устроить спектакль одного актёра для воображаемых зрителей (поскольку реальных у него давным – давно уже не было, по крайней мере, с тех пор как ушла из жизни мама), а другое – найти реальное эффективное решение своей проблемы, с чем у него всю дорогу были непреодолимые сложности.

           В то же время деваться было некуда, и Джонни начал новую серию экспериментов над своим многострадальным организмом. Теперь у него была такая бредовая идея: сбросить вес, чтобы «разгрузить сердце». Радикальные ограничения в питании давались ему очень тяжело. И не удивительно: ведь еда теперь для него осталась, по сути, единственность радостью в жизни. Раньше, в молодые годы (даже в тот период, когда он сильно разжирел, нанеся непоправимый вред своему и без того очень хилому от природы здоровью) он не устраивал такого культа из собственного чревоугодия, торопливо пожирая свой корм, чтобы как можно скорее снова вернуться к увлекавшим его компьютерным играм. Однако со временем геймерство стало приносить Джонни всё меньше радости, поскольку голова работала всё хуже, виртуальные поля боя оказывались для него ареной сплошных поражений, а потому стыда и позора пусть даже перед самим собой, окончательно выматывая из него «последние нервы», как формулировала своё видение ситуации его мама, грустно наблюдавшая, как её тридцатилетнее чадо мучилось даже от того, что должно было, казалось, приносить ему радость.                   

           Родительница, естественно, очень хотела, чтобы сыночек нашёл себя в более взрослых занятиях и в первую очередь устроил свою личную жизнь. Джонни в какой-то мере прислушался к её призывам, пристрастившись к «более взрослым», скажем так, играм. Неоднократно он оказывался по этой причине в неловкой ситуации, своевременно не заметив приближения мамы, начинавшей интересоваться укоризненно «что ты там делаешь, Хрюшка?!», на что следовал ответ вроде: «Ничего особенного, я тут просто проверяю своё оборудование…» Родительницу, разумеется, такой ответ в восторг совсем не приводил. Ведь она хотела чтобы её сыночек наконец занялся делом и полноценно реализовал себя в работе и личной жизни, а не просто вхолостую «проверял оборудование», пока оно у него ещё не пришло в негодность окончательно.

           Конечно, когда мамы не стало в живых, просмотрам «весёлых картинок» в интернете уже никто не мешал. (По крайней мере, за исключением редких дней или скорее ночей, когда неожиданно отключали интернет. Тогда Джонни оказывался в неловкой ситуации с неприятными раздумьями. С одной стороны, было желание звонить провайдеру и возмущаться, почему так долго нет интернета. С другой – не давали покоя беспокойные мысли: а вдруг меня отключили за просмотр запретных материалов, включая с участием несовершеннолетних?! В своих смелых фантазиях Джонни, конечно, представлял, как он нагло заявит представителю провайдера: а вас е**т, что я смотрю в уединении?! Потом отвечал себе с усмешкой: нет, на самом деле их это не должно *бать, поскольку у них в отличие от него имеется интимная жизнь за пределами интернета. Но всё равно что-то его смущало, а потому обычно он не решался звонить, терпеливо, пусть и беспокойно ожидая восстановления связи, которая для кого-то была также в некотором роде половой…) Однако со временем плоть стала слабеть, а потому процесс приносил не столько удовольствие, сколько повышение артериального давления. Вследствие этого Джонни стал сильно бояться умереть от геморрагического инсульта/разрыва внутричерепной аневризмы, а потом ещё больше от внезапного катастрофического нарушения сердечного ритма. Последнее особенно пугало его, поскольку умерев внезапно, он не сможет убрать за собой следы своего крамольного занятия. Когда-то его забавляла формулировка «умер, как настоящий мужчина». Но теперь, во-первых, было уже отнюдь не так смешно, а во- вторых, те, о ком шла речь, в отличие от него не исполняли сольные номера (за исключением отдельных индивидов, впоследствии номинируемых посмертно на премию Дарвина).

           Таким образом, главной плотской радостью Джонни в последнее время стали зажоры, от которых теперь необходимо было отказаться ради поправления пошатнувшегося здоровья. И отнюдь не потому, что он верил в такой способ лечения, а просто не видел других вариантов. В то же время, стараясь хоть в какой-то мере смотреть реально на результаты, Джонни определил для себя конкретный срок 13 декабря (хотя он считал себя категорически не верующим во всякую там магию, это число обычно имело для него особый смысл) как «День Х»: если к тому сроку не удастся существенно улучшить сердечный ритм, придётся идти «сдаваться» в поликлинику на поклон к Меньшову (который по счастливому стечению обстоятельств как раз принимал в тот день во вторую смену, а потому не было необходимости вставать до полудня) и добиваться направления туда, где процесс пойдёт быстрее, нежели в больнице №233.

           В эту неделю Джонни ходил не просто голодный и злой, но всё больше впадал в беспросветное отчаяние. Он даже сам не понял, как дожил до 13 декабря, однако этот день выдался для него особенно тяжёлым. Когда Джонни встал с кровати, у него был не просто ужасный сердечный ритм, но ещё и отвратительное самочувствие. За окном валил густыми хлопьями мокрый снег. Джонни в очередной раз ощущал на себе всю мерзость вранья психолухов, согласно утверждениям которых метеочувствительность существует лишь в головах, т.е. в мыслях, у невротиков. Джонни хорошо помнил, как ещё в 15 лет его ужасно накрыло, когда он возвращался домой из вечерней школы при институте, куда он ходил как на бесплатные подготовительные курсы. Тот злополучный день запомнился чуть ли не на всю оставшуюся жизнь: мало того что получил двойку по математике, в которой никак не мог разобраться, так ещё и по пути домой, когда вышел из метро и с трудом передвигался по глубокому снегу, ему вдруг стало трудно дышать, мир вокруг показался каким-то ненастоящим… Юный Джонни тогда думал в ужасе: «Всё, пришла моя смерть». По какому-то странному стечению обстоятельств это было 13 декабря… тридцать лет назад.

           После того эпизода Джонни несколько лет ездил, пытаясь поступать в институт и с прочими делами другим путём, поскольку вернуться туда, где (как ему представлялось) едва не откинулся казалось слишком страшно.

           Теперь же Джонни мучительно размышлял над проклятой дилеммой: оставаться дома, где он, по всей видимости, с непреклонно ухудшающимся состоянием долго не протянет, или идти в поликлинику несмотря ни на что, пытаясь преодолеть кучу преград, которые, вероятно, его убьют, – если не одна, то другая. Конечно, теоретически имелся ещё вариант взять такси. Однако, учитывая количество предстоящих поездок, у него элементарно не хватит денег, если начать систематически передвигаться таким способом. А про «только на 1 раз» также не стоит себя тешить иллюзиями, поскольку стоит создать прецедент, пойдя на поводу у своего страха, и следующий раз его преодолевать станет ещё сложнее.

           В итоге ситуация обернулась самым идиотским образом. Джонни буквально протоптался несколько часов в нерешительности и даже не поел, пока не понял наконец: в такую погоду пытаться дойти до поликлиники слишком опасно. Если его накрывало ощущение надвигающейся скорой безвозвратной потери сознания летом, в хорошую ясную погоду, то какие перспективы ждали, когда так валит снег?! Да его накроет со страшной силой, он ляжет в снегу или на асфальте как когда-то на траву, и если не сдохнет сразу, то переохладится – поднимется давление и будет гипертонический криз, сопровождаемый в скором времени сосудистой катастрофой. А если это не убьёт, помрёт потом от пневмонии – пугавшего Джонни с детства потенциального трагического следствия переохлаждения, заставлявшего зимой сильно кутаться или бояться фатального воспаления лёгких, когда этого не сделал. 

           С подобными мыслями Джонни так и не решался одеться и выйти из дома, пока, наконец, с ужасом не осознал: уже поздно. Сделав этот неутешительный вывод, Джонни как-то поел и даже умудрился лечь пораньше, поскольку сил или настроения заниматься чем-то содержательным всё равно не было, однако ночь выдалась очень тяжёлой. Джонни очень боялся засыпать, ожидая больше никогда не проснуться, а потому сон не шёл в нему, и он часами ворочался в мучительных размышлениях о безвыходности своей ситуации.

           На следующий день ужасно не выспавшийся Джонни оказался не только не в состоянии заниматься чем-то полезным и осмысленным, но даже еле нашёл силы приготовить себе еду. Его неотступно преследовала одна навязчивая мысль: предупредит ли внезапная смерть его о своём приходе какими-нибудь пальпитациями, или просто тихо убьёт, подкравшись незаметно?!

           Когда Джонни проводил следующую бессонную ночь, мучительно прислушиваясь к работе своего сердца, возможно, совершавшего последние свои удары с очень частыми перебоями, у него неожиданно произошёл радикальный переворот в сознании. Ему вдруг вспомнилось: психотерапевт И. Ялом писал про то, как люди совершают самоубийство, чтобы навсегда убежать от страха смерти. Тогда Джонни данное заявление показалось ужасно абсурдным, лукавой фантазией  хитрого еврейского «мозгоправа». Однако в эту ужасную ночь ему вдруг открылась зловещая справедливость этого утверждения: неожиданно для самого себя он подумал о том, чтобы… покончить с собой.

           И когда на следующий день Джонни кое-как встал с кровати уже ближе к закату (и своей жизни тоже?!), у него была не просто суицидальная идеация, но и конкретный план. А вечером он направился в аптеку приобрести средства реализации своего самоубийственного намерения.

           Джонни сам не понимал, как это произошло и почему с ним так быстро случилась эта трансформация. Ещё совсем недавно он невыносимо боялся умереть, то и дело навязчиво представляя себе, как его больше никогда не будет, целую вечность. В мире будет происходить столько интересного, а он не сможет это увидеть, не говоря уже про принять участие. Да и теперь, казалось, страх этот никуда не делся, но наступило словно какое-то притупление чувствительности к нему, такое, как приходит к людям с отчаянием. Он словно примирился со своей участью, понял бессмысленность противостояния ей. И в самом деле, какой толк дальше ходить по врачам, которые так и будут дальше мурыжить его, пока он не откинется в ожидании квоты на операцию, или может ему даже подфартит и он станет жертвой неудачного лечения. В любом случае сердце его давно уже получило непоправимые повреждения, с которыми оно долго ещё не протянет. Или раньше может убить расслоение аорты, инсульт… короче, вариантов масса! Ну и гипертония, убивающая сосуды, мозг… Да, изолированная систолическая, которую врачи традиционно не воспринимали с полной серьёзностью, считая просто следствием «тревожности». Однако, как показывает эпидемиология (а против неё не попрёшь!), такая «пульсовая» гипертензия даже при давлении где-то 130/65 убивает в 2 раза чаще, чем при 115/75; т.е. ситуация хуже, чем если бы диастолическое давление было повышено. И даже если бы просуществовать несколько лет без эпизода фатальной аритмии, вероятно, тогда настигнет мучительная смерть, например, от рака пищевода, развившегося вследствие многолетнего обжорства; щитовидной железы после поедания большого количества соевых продуктов, которые считал чуть ли не лечебными для сердца (в итоге не помогло, увы! хотя перебоев тогда вроде не было… может, она как-то от них защищала?!); печени как осложнение цирроза и т.д. Не говоря уже о костном мозге, каждый год неуклонно, словно по графику смертного приговора с замедленным приведением в исполнение, вырабатывавшем всё меньше лейкоцитов… А к тому же ещё постепенно терялось зрение, и он отчётливо представлял, какая участь ждала слепого, неспособного нормально обеспечивать себя уже тогда, когда он ещё более – менее мог видеть.

           Нет, разумеется, Джонни не стремился сам активно уйти из жизни. Просто коль скоро он всё равно обречён умереть в ближайшее время, ему хотелось успокоить себя хотя бы возможностью контролировать этот процесс, примерно так, как поступила в своё время бедная одинокая женщина Нина Ивановна. 

           Рассуждая подобным образом, Джонни умудрился дойти без особой паники до аптеки. Когда же чувствовал, как начинает накрывать, он просто напоминал себе про предпочтительность хотя бы с эстетической точки зрения смерти на улице – там по крайней мере зимой так сильно сразу не завоняется…

           План был таков – сначала выпить спиртовую настойку, дабы алкоголь помог усмирить сильный страх смерти или по крайней мере инстинкт самосохранения, а потом принять много таблеток, содержащих калий, которые легко его убьют, добив окончательно электрическую работу сердца, которая и без того координировалась отвратительно.

           По какому-то странному, необъяснимому в своей маловероятности совпадению Джонни в тот день позвонил Андрей Денисов. Естественно, поинтересовался как сердце, а потом как обычно сказал: «Я тебе говорю, у тебя это всё от нервов, поэтому тебе нужно выпить (имелось в виду, разумеется, употребление алкоголя), чтобы их успокоить». Не зная, зачем это рассказывает товарищу, Джонни сознался, понимая, разумеется, недопустимость излагать всю правду до конца, дабы его смерть стала для Андрея своего рода сюрпризом: «Я как раз сейчас иду в аптеку за настойками пустырника и боярышника. Приду – буду бухать». К немалому удивлению Джонни, тон Андрея вдруг стал обеспокоенным: «Не вздумай! Ты если много выпьешь, тебе может стать ещё хуже, поверь мне, я сам в своё время пробовал…» Джонни уловил смысл заботливой реплики товарища, который когда-то, видимо, открыл для себя удивительный факт: та же «боярка», как ласково называли настойку растения семейства Crataegus («Розовые»), стоила в расчёте на грамм/миллилитр алкоголя значительно меньше самой дешёвой водки. Однако, по словам Андрея, ему стало плохо после первого же пузырька, а потому он считал своим моральным долгом предостеречь товарища. Джонни же, не желая раскрывать карты, указывающие на его скорую смерть «по собственной инициативе»,  поспешил заверить собеседника, что не собирается пить «так много», поскольку посвящать друга в свои суицидальные устремления в его планы, разумеется, не входило.

           Кое-как доковыляв под мокрым снегом (который был, впрочем, не таким сильным, как пару дней назад, когда так и не получилось собраться в поликлинику) до аптеки, Джонни с неприятным удивлением открыл для себя ещё один абсурдный момент, связанный с государственной фармацевтической системой: тётка категорически отказалась продавать ему больше чем по паре пузырьков пустырника и боярышника. Джонни был настолько поражён этим неожиданным затруднением, что моментально догадавшись о причине такого ограничения, без особого смущения заявил: «Вы правда думаете, я сейчас выйду из вашей аптеки на улицу и прямо сразу все четыре пузырька выпью?!» Тётка, однако, юмора совершенно не оценила, лишь ответив мрачно: «Я ничего не думаю, у нас просто такой порядок!..»                     

           Джонни вздохнул: «какая же дура!..» Ведь он сейчас пойдёт через дорогу, в другое заведение той же сети, купит там пузырьки у такой же тётки, которая запишет продажи на свой счёт, и ей будет плюс, а не этой. Конечно, цена копеечная, но если сложить всех страждущих, кто приходит каждый день за пустыркой и бояркой, доход заведению получается приличный.  

           Джонни, конечно, тяжело было идти по подземному переходу в таком состоянии, но теперь им словно овладел спортивный азарт непременно покарать аптекаршу покупкой ещё нескольких пузырьков спиртовых настоек у её коллеги, и ради этого он даже был готов терпеть небольшое ухудшение своего и без того отвратного самочувствия при ещё большем удалении от дома. Где-то посередине пути в новую точку закупки его едва не накрыло, и он на мгновение неслабо перепугался умереть на месте, но «утешил» себя тем, что скоро всё равно покончит с собой, а потому бояться не стоит. Достигнув желанной цели и предусмотрительно сначала заказав калиевые таблетки, Джонни тихим голосом попросил продать ему по четыре пузырька боярышника и пустырника. Как и следовало ожидать, сотрудница аптеки отрицательно покачала головой: мы отпускаем только не больше двух в одни руки, после чего к восхищению Джонни тихо произнесла: «Но Вы можете потом зайти ещё, если Вам так сильно будет нужно…»

           Расплатившись и упаковав коробочки в свой пакет, Джонни вышел. Потом он ещё какое-то время стоял за дверями аптеки в нерешительности, как бы взвешивая за и против, пока, наконец, не определился: попытка – не пытка! Джонни снова зашёл в аптеку, и попросил продать ему по два пузырька боярышника и пустырника. Услышав этот заказ, продавщица долго и подозрительно разглядывала его, словно боясь трагически ошибиться. Наконец, она сходила и принесла ему нужные настойки, но вернула протянутую им карточку постоянного покупателя, не проводя её у себя как обычно, со словами «это пусть будет у Вас». Джонни, конечно же, сразу понял смысл этого жеста – очевидно, сотрудница аптеки не хотела «палиться», продавая ему по четыре пузырька в один день. Взяв деньги и потом протягивая покупателю заветные бутылочки в коробочках, тётенька негромко сказала: «Вы осторожнее там, пожалуйста…», как говорят обычно людям которые вот-вот что-то уронят, однако на сей раз, конечно, имелось в виду совсем другое…

           Закрыв за собой дверь аптеки, Джонни сиял от радости. Для такого социофоба, как он, это была настоящая победа. Джонни с усмешкой вспомнил, как пристально смотрела на него тётка, после чего, видимо решила что «засланного казачка» от проверяющих организаций вряд ли столь хорошо загримируют под такого бомжа, как он. Таким образом, Джонни торжествовал от осознания своей небольшой социальной победы, испытывая столь редкую, практически неведомую для него радость преодоления трудностей. Жаль только наслаждаться ему осталось недолго – скоро умирать. При этой последней печальной мысли на него снова нахлынул какой-то страх, однако на сей раз он был не развёрнутым, а приглушённым, словно боль в зубе, который удаляют под лидокаином. Придя домой в неожиданно приподнятом учитывая обстоятельства настроении, Джонни задался философским вопросом: жрать или не жрать? Казалось бы, какой смысл, раз всё равно собрался помирать? Но, как ни странно, ему хотелось есть, и он решил: почему бы перед смертью не доставить себе такую радость?! И Джонни приготовил себе вкусную пищу, наелся, после чего возникла другая неожиданная мысль: а для чего ему, собственно, так активно рваться и убивать себя?! Ведь согласно своим же собственным прогнозам он в любом случае очень скоро и так откинется «своим ходом», и тогда к чему это всё вообще?! Однако вслед за этой жизнеутверждающей мыслью пришла другая, более циничная и ехидная, как бы «троллящая» его больной разум. Ему вспомнилось, как он внутри себя (разумеется, боясь озвучить в реальном разговоре) сердился на «брата» Николая полгода назад, когда тот вопрошал его «зачем так жить?» Какой смысл, мол, сплошные мучения, в постоянном страхе с утра до вечера каждый день. И теперь Джонни, как бы ни было тяжело признавать, до некоторой степени оказывался вынужден согласиться.

           Наконец, он решил поторговаться со смертью, рассуждая так: «Если сейчас каким-то волшебным образом у меня будет хороший пульс, то я даже не стану пытаться убить себя». Но, как и следовало ожидать, такие надежды оказались беспочвенными. Скорее, наоборот. Джонни стал слушать пульс, который оказался ужасен с очень частыми перебоями. Вероятно, бигеминии, тригеминии или менее регулярные, но всё равно очень частые экстрасистолы. Возможно, имеются даже пары, а изредка и короткие пробежки желудочковой тахикардии… Таким образом, его жизнь с большой вероятностью может оборваться в любом момент и скорее всего он так долго не протянет… Опять будет бессонная ночь в страхе, а если повезёт проснуться наутро столь же бессмысленный день, точнее, уже вечер, с плохо работающей не выспавшейся головой. Так ради чего тогда это затягивать?!

           Джонни было сложно понять свою предсмертную логику. Видимо, что-то внутри его противилось роковому решению. Казалось бы, чего проще: снять пробки с пузырьков и вылить содержимое. Но Джонни не решился так сделать, а вместо этого по-дурацки проковырял вилкой дырки и стал капать настойки в минералку, накапав таким образом если не большую часть бутылочки, но ощутимую. Зато глотание таблеток пошло у него, как ни странно, куда «веселее»: он проглотил одну за другой целую пригоршню.

           Джонни невольно не мог не задуматься над двумя интересными моментами. Во-первых, он в который раз отметил для себя, насколько хрупок человеческий организм, особенно если убивать его со знанием дела. Во-вторых, он недоумевал почему совершающие суицид не используют активнее препараты калия, применяемые для приведения в исполнение смертных приговоров. Избыток ионов этого элемента кардинально меняет электрические потенциалы в жизненно важных органах. И если нейроны в башке ещё до некоторой степени защищены от колебаний концентрации (важную роль в такой «буферизации» играют служебные (глиальные) клетки – астроциты), то у мышц, и в частности сердца, такого механизма нет, а потому легко развивается фатальная аритмия. С его же проблемами в этой сфере и подавно много не требовалось…

           В какой-то момент, когда уже были проглочена значительная часть пузырька пустырника и боярышника в сопровождении существенной доли от упаковки из пятидесяти шести таблеток, на Джонни вдруг стало опускаться какое-то странное прозрение. Он растерянно стал задаваться вопросами: «Как же так получилось?! Зачем я это делаю?! А может, ситуацию можно было исправить? Ведь меня же больше никогда не будет!..»         

           Словно опомнившись, Джонни судорожно стал соображать: «Как мне теперь выбраться из этой ужасной ситуации, на которую меня толкнуло странное помутнение рассудка? А вдруг ещё не слишком поздно, и меня можно спасти?!» Его охватило невыносимое раскаяние. Но на эмоции не было времени – ещё немного – и он уже никогда не сможет их испытывать. Необходимо было срочно спасаться. Первой мыслью стало вызвать себе скорую и сказать им, мол, наглотался таблеток. Но сколько штук? Если соврать про маленькое количество, то просто пошлют и только жизненно важное время потеряешь. С другой стороны, если сознаться по правде, то даже если выживешь, куда потом отвезут?! Ведь не скажешь им сожрал столько таблеток по ошибке, они не настолько идиоты верить в такое! А как бы он невыносимо мучительно ни боялся смерти, не могло быть и речи о том, чтобы сдаться этой Системе живым! Когда Джонни представлял себе как ему придётся объяснять казённому психолуху (послать которого на х**, находясь в окружении агрессивных санитаров, грозящих применить унижение) в дурке как дошёл до такой кондиции, досрочное наступление вечного небытия уже не казалось таким пугающим.

           Таким образом, вызов скорой отпадал. Но как же тогда спастись, учитывая отсчёт времени уже шёл возможно на минуты?! Джонни стал в панике перебирать слабеющим разумом возможные средства. Инсулин, кальций, фуросемид… И всё это необходимо вводить внутривенно, чтобы подействовало быстро, а потому эти самые действенные средства сразу отпадали. Ещё вариант альбутерол через ингалятор, но его, разумеется, также не было в наличии. Получалось, оставалось лишь смириться, лечь и умереть…

           Понимая, что это может иметь в лучшем случае лишь символическую эффективность, Джонни допил быстрыми глотками остававшиеся почти пол-литра минералки, дабы бикарбонатом из неё хоть немного загнать калий в клетки, снижая тем самым концентрацию данного катиона в крови. Он хотел встать, чтобы пойти помыть себе ещё одну бутылку минералки, а лучше две. Несуразность ситуации невольно поразила его: Он только что собирался умирать, и сейчас бы, как говорится, самое время про недостаточно чистую тару думать! Грёбаное ОКР даже на смертном одре не отпускает! – цинично усмехнулся он про себя.

           Но так или иначе, нужно было идти за бутылкой. Прежде чем подняться с места, Джонни зачем-то решил пощупать пульс. Когда он сделал это, на лбу у него выступил холодный пот. Пульс оказался не только слишком медленным, так ещё и перебои участились, хотя, казалось, и до того ритм был хуже некуда. Но это, как выяснилось, лишь начало. Процесса умирания?.. Джонни только сейчас почувствовал какую то странную, зловещую слабость, только хуже. Да, он мало спал последние две ночи, но тут чувствовалось совсем другое ощущение, не просто невыспанности, а как когда тяжело болеешь, какой-то летаргии. Он чувствовал себя так, наверное, в 15 лет, когда заболел дизентерией с температурой 40…

           Теперь Джонни ощущал как буквально умирает, погружаясь в вечный сон… В его больном мозгу металась мысль: неужели всё?! Ну как же так?! Зачем же я это сделал с собой?! Он захотел встать, но с лишь трудом смог подняться и вдруг понял что ничего уже не сможет делать, так как валился с ног… Шатаясь, он с большим трудом пополз до кровати, упал на неё, и практически тут же отключился, не успев даже толком с горечью подумать о том, почему так бездарно завершилась его жизнь…      

                                              

 

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 91; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!