Крестовый поход продолжительностью в восемьсот лет 20 страница
В этот момент горячность Альварадо вновь чуть не привела к катастрофе. Кортес пытался связать два звена атаки на город, проложив проход через несколько улиц, соединявшихся с такубской дамбой. Перед ним, однако, оказалось полдюжины проломов и, захватив и засыпав три из них, он сделал привал на ночь. Очевидно, его целью была рыночная площадь. Альварадо стремился к той же цели, но его людям оказывалось такое сопротивление, что каждую ночь они вынуждены были отступать по дамбе назад, в свой лагерь в Такубе, оставляя только посты у засыпанных проломов. Казалось, теперь между Альварадо и Кортесом возникло своего рода соперничество – каждый из них хотел первым дойти до площади. Площадь эта, представлявшая собой обширное открытое пространство, окруженное аркадами и многочисленными храмами, была идеальной площадкой для организации передовой базы. Такубская дамба выходила прямо на площадь, и Альварадо, воодушевленный захватом нескольких промежуточных мостов и баррикад, сделал рывок по направлению к площади, тем более что мешики, казалось, были сломлены и побежали. Однако это оказалось ловушкой. За спиной Альварадо оставил полосу мелководья шириной шестьдесят футов, которую преодолел вброд со своими людьми и лошадьми. Пятьдесят солдат только‑только начали засыпать разрыв в дамбе, когда мешики внезапно развернулись и яростно атаковали. Каноэ, ожидавшие в засаде, мгновенно оказались в разрыве дамбы. Бригантины задержал подводный частокол, и они не смогли прийти на помощь. Альварадо пробился к соседней улице и проложил себе дорогу через значительно более глубокий пролом, но там под водой оказались вырыты ямы‑ловушки. Испанцы чудом избежали гибели, и Альварадо удалось спасти свою жизнь и выбраться из этой переделки, потеряв всего одну лошадь. Но кроме убитых и раненых пятеро испанцев были захвачены живыми.
|
|
|
Кортес был справедливо разгневан этой неудачей, поскольку неоднократно предостерегал и своих людей, и Альварадо от продвижения вперед за незасыпанные проломы в дамбах. Но через несколько дней он и сам угодил в такую же точно ловушку. В тот день он пробивался к той самой рыночной площади. Только что захватили достаточно глубокую водную перемычку, на которой мешики намеренно оставили очень узкую дамбу с несколькими разрывами в ней. Двинулись, чтобы занять ее; индейцы отступили, как будто внезапно потеряв храбрость, заманивая испанцев шаг за шагом, и в конце концов развернулись и побежали. Кортес и его люди преследовали их по пятам, оставив пролом позади себя незасыпанным, хотя Кортес позже и утверждал, что отдал приказание засыпать его. В домах вдоль дамбы скрывались отряды мешиков под командованием храбрейших их предводителей; каноэ стояли в ожидании, готовые мгновенно войти в пролом, под водой в ил заранее загнали колья, чтобы задержать бригантину. Ловушка захлопнулась в одно мгновение, на Кортеса и его людей набросилась толпа индейцев. Сам Кортес был серьезно ранен в ногу, его стащили с лошади в воду, в жидкую грязь пролома, и здесь Олеа, один из старых гвардейцев Кортеса, спасший уже однажды его жизнь при Шочимилько, отсек руку вождю мешиков, тащившему его в сторону одного из каноэ. Кортеса вновь спасло от гибели только стремление мешиков взять его живым и принести в жертву богам. Другие солдаты бросились на помощь, однако Олеа был уже мертв. В этой ловушке Кортес потерял около сорока солдат, причем большинство их индейцы захватили живыми, и тысячу своих индейцев убитыми. Это было тяжелейшее из поражений, которые испанцы потерпели с начала осады Мехико.
|
|
|
Воодушевленные своей победой, мешики возобновили атаки на людей Альварадо. «Издавая громкие вопли, – пишет Берналь Диас, – они швырнули перед нами пять голов, истекающих кровью, только что отрезанных у людей из отряда Кортеса». Они кричали, что убили уже Кортеса и Сандоваля и что убьют и их тоже. Хуже того, когда испанцы отступили на такубскую дамбу, они услышали звуки труб с большого теокали в шести милях от них, в Мехико, и бой барабана из змеиной кожи[30], «очень зловещие звуки» – зловещие, ибо в этот момент мешики приносили в жертву десятерых их товарищей.
|
|
|
На другом конце города такая же драматическая сцена разыгрывалась возле лагеря Кортеса. Мешики, преследовавшие его до самого лагеря и атаковавшие большими силами, швырнули в гущу его людей еще четыре отрубленных головы с содранной кожей, вопя, что среди них находятся и головы Альварадо и Сандоваля, убитых ими. Опасаясь худшего, Кортес послал Андреса де Тапиа в сопровождении троих всадников в обход по суше в Такубу, чтобы получить известия о ситуации там. Тем временем Сандоваль, медленно, но верно продвигавшийся в своей части города, столкнулся с таким множеством врагов, что вынужден был отступить, потеряв шесть человек убитыми и получив ранения в голову, бедро и левую руку. Мешики продемонстрировали его людям шесть голов. Это были головы людей Кортеса, но индейцы вопили, что одна из них принадлежит самому Кортесу, а другая – Альварадо.
Несмотря на полученные раны, Сандоваль немедленно поскакал галопом в лагерь Кортеса. Найдя своего командира живым, но встревоженным отсутствием новостей от Альварадо, он направился в Такубу. Он успел как раз вовремя, чтобы предотвратить захват одной из бригантин, севшей на мель, и был здесь ранен камнем из пращи в лицо. Он получил еще одно ранение во время вылазки, стремясь очистить дамбу от атакующих орд мешиков. Он вел кавалерию в одну атаку за другой, несмотря на скользкую поверхность дамбы; арбалетчики и мушкетеры стреляли без перерыва, другие солдаты заряжали им оружие; пехотинцы рубили и кололи вовсю. Даже пушечный огонь не страшил яростно атаковавших мешиков, пьяных от одержанной победы. Сражение не ослабевало, пока испанцы не отступили почти до самой Такубы, до конца дамбы, и не оставили между собой и противником широкой полосы воды.
|
|
|
И снова зловеще загремел барабан из змеиной кожи под аккомпанемент раковин, рогов и труб. Взглянув в направлении большого храма, возвышавшегося над городом, испанцы увидели еще нескольких своих товарищей, захваченных во время неудачной атаки Кортеса. Их волокли вверх по ступеням на маленькую платформу, где уже стояли в ожидании жрецы.
«Мы видели, как они надели султаны из перьев на головы многих из них и затем заставили их танцевать со своего рода веерами перед лицом Уицилопочтли. Затем, когда они закончили танец, жрецы уложили их на спину на узкие камни для жертвоприношений и, вскрыв им грудь, вынули их бьющиеся сердца, которые предложили стоявшим перед ними идолам. Затем они ногами столкнули тела вниз по ступеням, и индейские мясники, ждавшие внизу, отрезали им руки и ноги и содрали кожу с их лиц, которую позже выделали как кожу для перчаток, вместе с бородами, и сохранили для своих хмельных праздников. Затем они ели их мясо с соусом из перца и томатов».
Есть и другое описание того, как мешики атаковали и швыряли в гущу испанцев жареные руки и ноги, вопя: «Ешьте мясо этих теуле и ваших братьев, ибо мы сыты им по горло – набивайте животы нашими объедками».
Для нас сейчас эти описания звучат ужасающе, однако мешики в тот момент сражались за свои жизни, за государство, которое они превратили в величайшее государство в индейском мире, за свой красивый город и за славу своей единственно истинной религии. С их точки зрения, то, что они делали с захватчиками, было не более чем обычной их практикой, а запугивание испанцев останками захваченных пленников – просто психологической войной. Без сомнения, подобная тактика производила впечатление на испанских солдат, поселяя в каждом мысль о том, что если не милость Господня… В самом деле, Берналь Диас откровенно пишет, что перед сражением страх быть захваченным в плен живым всегда мучил его так, что «какой‑то ужас и мрак охватывали мое сердце, и я должен был помочиться раз или два и препоручить свою душу Богу и Его Пресвятой Матери». В сражении страх оставлял его, но, поскольку сражения были повседневной обыденностью, этот страх быть захваченным, испытываемый, без сомнения, всеми испанцами, вызывал сильнейшее нервное напряжение, хотя, вероятно, добавлял им физических сил и свирепости.
Такая психологическая война, очевидно, оказывала воздействие и на их индейских союзников; или, возможно, их просто начала выматывать эта затянувшаяся кампания. Индейские военные кампании обычно продолжались недолго, поскольку они воздерживались от снабжения армии за счет окружающего населения, а всегда носили запасы продовольствия с собой. Как бы то ни было, индейцы начали потихоньку дезертировать. Берналь Диас утверждает, что испанцы, наступавшие по такубской дамбе, остались совершенно одни и четыре дня работали по очереди: один отряд засыпал проломы, пока два других сражались, – и так до тех пор, пока все расчищенные проломы не были засыпаны вновь. Однако это не подтверждается в письме Кортеса, который описывает, как Чичимекатль, тлашкаланский военный вождь, организовал со своими людьми самостоятельную и очень успешную атаку, пока испанцы Альварадо отдыхали в лагере.
Кортес фактически приказал испанцам отдыхать, посылая в город только небольшие отряды для имитации наступательной активности. С июня по август в долине Мехико продолжается дождливый сезон, и люди Кортеса уже больше месяца все время сражались в условиях сырости и плохо питались. Им требовалось время, чтобы восстановить силы, привести в порядок оружие и привезти еще пороха из Вера‑Круса, где, весьма кстати для Кортеса, нашел убежище один из кораблей неудачной экспедиции Понсе де Леона во Флориду. Более того, в окрестных городах назревали неприятности. После своей победы мешики разослали кисти рук и ступни принесенных в жертву испанцев, а также головы убитых лошадей по всем городам своих бывших союзников. Чтобы остановить начавшееся брожение, Кортес направляет Тапиа к куэрнавакам, а Сандоваля к отоми, дав каждому значительный отряд якобы для «защиты» этих союзников. С Сандовалем ушло шестьдесят тысяч индейцев, и это, вероятно, объясняет, почему испанцы на такубской дамбе чувствовали себя покинутыми. Имея под рукой такую значительную силу, Сандоваль нанес кулуанским инсургентам сокрушительное поражение. На все это потребовалось около десяти дней, но результат оправдал все усилия – когда Кортес возобновил полномасштабные операции против Мехико, его поддерживало огромное вспомогательное войско из ста пятидесяти тысяч индейцев. Он начал новую операцию тем, что, по примеру мешиков, организовал несколько тщательно подготовленных засад и внезапных атак. Наиболее успешная из них имела место примерно через неделю тяжелых боев, когда ему удалось наконец захватить пресловутую рыночную площадь. Было убито около пяти сотен «всех храбрейших и доблестнейших из их главных людей», и, как добавляет Кортес без каких бы то ни было комментариев и выражения чувств, «наши союзники хорошо поужинали, ибо они разрезали на куски всех убитых и захваченных в плен, чтобы съесть». На следующий день его люди убили и ранили еще восемь сотен индейцев, а еще через день соединились с отрядом Альварадо. С самого начала нового наступления приказ Кортеса не продвигаться за незасыпанный пролом в дамбе выполнялся неукоснительно, и, используя в качестве рабочей силы своих индейцев, он систематически разрушал каждое здание, стирая с лица земли целые улицы.
Кортес утверждает, что неоднократно пытался побудить мешиков к сдаче и прилагал все силы, чтобы удержать своих индейских союзников от грабежа и бессмысленных убийств. Наступление быстро превращалось в резню. В одном из столкновений мешики потеряли убитыми двенадцать тысяч, в другом – сорок тысяч человек. Семь восьмых территории города оказалось в руках захватчиков, «которые не оставили им места даже стоять, кроме как на телах их собственных убитых», и «наши союзники обращались с врагом в высшей степени жестоко, ибо они ни за что не пощадили бы ни одной жизни». В каждой части города, которую захватывали испанцы, они обнаруживали дома и частоколы полными голов и трупов. «Мы не могли пройти, – пишет Берналь Диас, – не наступив на тела и головы мертвых индейцев».
Мешики еще дважды пытались прозондировать почву к примирению, но либо они хотели только выиграть время для подготовки оборонительных укреплений, либо каждый раз наталкивались на непреодолимое упрямство жрецов. Кортес, на которого произвели впечатление перенесенные ими страдания, также выдвигал предложения, которые последовательно отвергались. Конец наступил внезапно, 13 августа 1521 года, когда Кортес повел своих солдат в решительную атаку на небольшой участок города, где собрались уцелевшие мешики. В тот день их погибло более пятнадцати тысяч. Куаутемок и остатки его армии бросились к каноэ. Каноэ Куаутемока было легко узнаваемо благодаря отделке, подобающей главе государства, и короля захватила в плен одна из бригантин.
Так закончилась эпическая оборона Мехико. Целых два месяца ацтеки отбивали атаки более чем ста пятидесяти тысяч воинов их собственной расы; они бестрепетно встретили новые военные орудия, привезенные захватчиками, – пушки, корабли, мушкеты, сталь и сверхъестественную мощь закованной в латы кавалерии. Они не испугались голода, жажды и болезней. Берналь Диас приводит ужасающее описание условий в квартале города, захваченном во время последнего штурма:
«Мы обнаружили дома, полные трупов, и в них некоторых еще живых мешиков, не способных выйти оттуда. Их экскременты подобны были тем, которые испускает тощая свинья, которую кормили одной только травой. Город выглядел так, будто его пропахали. Корни каждого съедобного растения были выкопаны, сварены и съедены, они использовали даже кору некоторых деревьев… долгое время не рождались живые дети, так они страдали от голода и жажды и бесконечных сражений».
Все же, хотя мешики ели плоть убитых ими или захваченных в плен врагов, они не ели своих мертвых. Положение их было настолько отчаянным, что Куаутемок попросил позволения вывести всех своих людей на материк. «Полных три дня и ночи неубывающим потоком они выходили, и все три дамбы были забиты мужчинами, женщинами и детьми такими тощими, болезненными, грязными и вонючими, что жалко было смотреть на них».
После девяноста трех дней постоянных сражений и шума войны на город опустилась неестественная тишина. Кортес отозвал свои войска на прежние позиции, подальше от густого запаха гниющей плоти и опасности инфекционных заболеваний. В эту же ночь старые боги, кажется, также бежали прочь. Шел сильный дождь, черная влажная тьма разрывалась молниями, а тишина – величественными раскатами грома, как будто в барабан богов войны, тысячекратно усиленный, били в последний раз. Кортес и его капитаны в это время праздновали победу.
Наутро началась работа по расчистке города. День и ночь горели огни, особенно в северном квартале Тлателолько, где трупы лежали грудами. Кортес уже не нуждался в своих индейских союзниках. Был проведен парад, произнесены речи, произошел обмен подарками – и они зашагали прочь, нагруженные добычей и пленниками‑рабами. К этому моменту индейских воинов насчитывалось двести тысяч. Затем Кортес провел парад своей армии; отслужили благодарственную службу. Ведомые братом Бартоломе, со статуей Пресвятой Девы и следовавшими за ней порванными знаменами Кастилии, пронесенными через множество кровавых сражений, испанцы спокойно и мирно шагали к причастию.
Однако главенствующей мыслью в головах почти всех испанцев было желание узнать, что же произошло с тем золотом, которое они потеряли в ночь бегства из Мехико, и еще большим его количеством, оставленным в покоях дворца Ашайакатля. В городе они не обнаружили даже следа этих сокровищ, и лишь на мертвецах им удалось собрать множество золотых пряжек, султанов и других чудесных изделий из перьев. Считая и найденное в домах, стоимость добычи составила 130 000 песо – очень немного по сравнению с тем, что было брошено. Куаутемока неоднократно допрашивали, так же как его вождей. Они объясняли, что сокровища были постепенно перевезены в каноэ в приозерные города и дальше. Не получив утоления своей жажды золота, армия начала обвинять Кортеса в сокрытии и присвоении сокровищ. Такое обвинение нацарапано даже на беленых стенах его резиденции в Койоакане. Под давлением своих людей, а также казначея Альдерете Кортес дал разрешение подвергнуть Куаутемока и касика Такубы пытке, и их ноги были «поставлены на огонь». Все, чего удалось добиться от короля мешиков, – это заявления, что большая часть золота была брошена в озеро. После многократного ныряния отыскали несколько изделий, а в пруду дворцового сада обнаружили большое золотое колесо‑календарь.
Королевская пятая часть вместе с тщательно отобранными образцами драгоценностей наилучшей работы была отправлена в Испанию тремя каравеллами, покинувшими наконец Вера‑Крус в декабре 1522 года. Фонсека рассчитывал перехватить сокровища по прибытии их в Испанию. Вместо этого корабли были атакованы французским [31], который доставил содержимое их трюмов своему королю, Франциску I. Событие это оказалось одной из необычайных прихотей судьбы, ибо сокровища приобрели в руках французского короля гораздо большее влияние и значительно помогли дальнейшему продвижению дела Кортеса при дворе императора Карла.
Кортес теперь являлся единоличным правителем значительной части Центральной Америки, протянувшейся от Вера‑Круса на запад через горы на плодородные вулканические возвышенности центрального озерного края. Размеры его владений почти сразу же удвоились путем заключения союза с королем Мичоакана. Земли этого индейского короля простирались до самого Западного побережья, и их присоединение предоставило Кортесу доступ к Тихому океану, известному в то время как Южное море. Несмотря на то что его территориальные завоевания теперь намного превосходили владения островных вице‑королей Кубы и Ямайки, положение его по‑прежнему основывалось исключительно на военной силе и не имело законной базы; в результате старый враг Кортеса, Фонсека, смог направить Кристобаля де Тапиа в качестве представителя императора для надзора за завоеванной территорией в интересах короны. Это оказалось еще более неудачным выбором, чем Нарваэс, – этот человек был не только слаб, но и корыстен, к тому же не опирался ни на какую силу.
Кортес в ответ выдвинул законный аргумент, который уже использовал прежде, – что он является избранным капитан‑генералом надлежащим образом оформленного испанского поселения. Он подкрепил это утверждение личным подкупом; на этом все и кончилось. Слава его завоеваний, подкрепленная его донесениями императору и весом золота, отосланного им из Вера‑Круса, наконец принесла плоды. 15 октября 1522 года он получил два письма от императора, окончательно закрепившие его положение. Кортес законным образом назначался губернатором и капитан‑генералом Новой Испании. Теперь его положение стало неоспоримым.
Уже после этого назначения Гарай, действуя вопреки приказам из Испании, снова попытался высадиться в районе реки Пануко. Практически полностью повторилась история разгрома Нарваэса, и в конце концов Кортес принял Гарая в Мехико как король; их давнишняя ссора была формально заглажена, и они вместе посетили мессу. Произошло это в канун Рождества 1523 года. Гарай подхватил пневмонию – Гомара пишет, что он умер двумя неделями позже. Враги обвиняли Кортеса в убийстве Гарая, однако поскольку тот несколько лет прожил на ямайке и приехал непосредственно с тропического побережья на высоту в 7000 футов на плато Мехико, вряд ли может показаться странным, если он и вправду подхватил пневмонию.
К этому моменту Педро де Альварадо уже двинулся походом на юг, туда, где сейчас располагается Гватемала. Сандоваль усмирял район реки Пануко; он захватил индейский город Коацакоалькос и подчинил весь прибрежный район, включая воинственных табасков. Огромная провинция Оашака уже сдалась; испанцы продвигались на земли сапотеков; для исследования Тихоокеанского побережья строилось четыре судна, «каковые суда – если будет на то воля Господня – поплывут вдоль берега в конце июля года 1524‑го в поисках означенного пролива; ибо если он существует, он не может одновременно ускользнуть от внимания тех, кто идет по Южному морю, и тех, кто идет по Северному морю». Кортес мечтал о том же, что вдохновляло Колумба и всех остальных первооткрывателей того времени, – о проливе, который провел бы суда через Центральную Америку к Молуккским островам, островам пряностей. Далеко на юге Олид продвигался на территорию нынешнего Гондураса.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 38; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!