Две небольшие тучи пролетают над скалами.
Куда ушел мой мальчик, мой Валерий?
Пора б ему вернуться… Я давно
Его послал за хлебом… Милый мальчик!
Как кроток он и тих и как задумчив,
Как любит он молиться… Он растет,
Как деревцо на солнце… Ах, не так,
Не так прошла ты, молодость моя!
Я был и горд, и зол, и вспыльчив.
О Боге и не думал – и страстям
Я предавался весь и без возврата…
Железный был я, грешный человек…
Да и теперь не весь я изменился –
И груб и дик еще теперь… О Боже,
Не оставляй меня – о мой Спаситель,
Тебе я весь – смиренно – предаюсь.
Ветер увеличивается… Море темнеет.
Что ж он нейдет? Люблю я с ним молиться…
И без него заснуть я не могу…
Перед распятьем вместе каждый вечер
Мы станем на колени – он читает –
И слушаю… и вот из старых глаз
Закапают спасительные слезы.
Иль иногда мы вечером пойдем
На берег моря… сядем; и ему
Я говорю о Боге, о святых,
О жизни их спокойной и прекрасной…
Молитвы их мы вместе повторяем –
И долго с ним мы говорим, и часто
Слагаем сами грешные молитвы…
1842
Когда я молюсь
Когда томительное, злое
Берет раздумие меня…
Когда, как дерево гнилое,
Все распадается святое,
Чему так долго верил я…
Когда так дерзко, так нахально
Шумит действительная жизнь
И содрогается печально
Душа – без сил, без укоризн…
Когда подумаю, что даром
Мой страстный голос прозвенит
И даже глупым, грубым жаром
Ничья душа не загорит…
|
|
|
Когда ни в ком ни ожиданья,
Ни даже смутной нет тоски,
Когда боятся так страданья,
Когда так правы старики, –
Тогда‑тогда мои молитвы
Стремятся пламенно к Нему,
Стремятся жадно к Богу битвы,
К живому Богу моему.
<1843>
Афанасий Фет
Колодник
С каждым шагом тяжкие оковы
На руках и на ногах гремят,
С каждым шагом дальше в край суровый –
Не вернешься, бедный брат!
На лице спокойствие могилы,
Очи тихи; может быть, ты рад,
Что оставил край, тебе немилый?
Помолися, бедный брат!
<1840>
Ave Maria
«Ave Maria!» – лампада тиха…
В сердце готовы четыре стиха:
«Чистая Дева, скорбящая мать,
Душу проникла Твоя благодать,
Неба Царица, не в блеске лучей, –
В тихом предстань сновидении ей!»
«Ave Maria!» – лампада тиха…
Я прошептал все четыре стиха.
<1842>
* * *
Как ангел неба безмятежный,
В сияньи тихого огня
Ты помолись душою нежной
И за себя и за меня.
Ты от меня любви словами
Сомненья духа отжени
И сердце тихими крылами
Твоей молитвы осени.
<1843>
* * *
Тихо ночью на степи;
Небо ей сказало: спи!
И курганы спят;
Звезды ж крупные в лучах
Говорят на небесах:
Вечный – свят, свят, свят!
В небе чутко и светло.
|
|
|
Неподвижное крыло
За плечом молчит, –
Нет движенья; лишь порой
Бриллиантовой слезой
Ангел пролетит.
<1847>
* * *
Опять я затеплю свечу
И вечную книгу раскрою,
Опять помолюся Пречистой
С невольно‑горячей слезою.
Опять посетит меня радость
Без бури тоски и веселья,
И снова безмолвные стоны
Раздвинет уютная келья.
Прочь, горе земное; одно лишь
Про землю напомнит мне внятно –
Когда, обращая страницу,
Увижу прозрачные пятна.
<1847>
Мой ангел
Мой ангел,
Как он прекрасен,
Гость – небожитель!
Он не состарился
С первой улыбки моей в колыбели,
Когда, играя
Златыми плодами
Под вечною райскою пальмою,
Он указал мне
На Матерь‑Деву,
Страдальца Голгофы – и подле
Двенадцать престолов во славе.
Он тот же, все тот же –
Кудрявый, с улыбкой,
В одежде блистательно‑белой,
С любовью во взоре –
Мой ангел‑хранитель…
<1847>
* * *
Под небом Франции, среди столицы света,
Где так изменчива народная молва,
Не знаю отчего грустна душа поэта
И тайной скорбию мечта его полна.
Каким‑то чудным сном весь блеск несется мимо,
Под шум ей грезится иной, далекий край;
Там древле дикий скиф средь праздничного Рима
|
|
|
Со вздохом вспоминал свой северный Дунай.
О Боже, перед кем везде страданья наши
Как звезды по небу полночному горят,
Не дай моим устам испить из горькой чаши
Изгнанья мрачного по капле жгучий яд!
1856
* * *
О нет, не стану звать утраченную радость,
Напрасно горячить скудеющую кровь;
Не стану кликать вновь забывчивую младость
И спутницу ее, безумную любовь.
Без ропота иду навстречу вечной власти,
Молитву затвердя горячую одну:
Пусть тот осенний ветр мои погасит страсти,
Что каждый день с чела роняет седину.
Пускай с души больной, борьбою утомленной,
Без грохота спасет тоскливой жизни цепь,
И пусть очнусь вдали, где к речке безымянной
От голубых холмов бежит немая степь.
Где с дикой яблонью убором спорит слива,
Где тучка чуть ползет, воздушна и светла,
Где дремлет над водой поникнувшая ива
И вечером, жужжа, к улью летит пчела.
Быть может – вечно вдаль с надеждой смотрят очи! –
Там ждет меня друзей лелеющий союз,
С сердцами чистыми, как месяц полуночи,
С душою чуткою, как песни вещих муз.
Там наконец я все, чего душа алкала,
Ждала, надеялась, на склоне лет найду
И с лона тихого земного идеала
На лоно вечности с улыбкой перейду.
|
|
|
<1857>
В альбом
В первый день Пасхи
Победа! Безоружна злоба.
Весна! Христос встает из гроба, –
Чело огнем озарено.
Все, что манило, обмануло
И в сердце стихнувшем уснуло,
Лобзаньем вновь пробуждено.
Забыв зимы душевный холод,
Хотя на миг горяч и молод,
Навстречу сердцем к вам лечу.
Почуя неги дуновенье,
Ни в смерть, ни в грустное забвенье
Сегодня верить не хочу.
1857
К Сикстинской Мадонне
Вот Сын Ее, – Он – тайна Иеговы –
Лелеем Девы чистыми руками.
У ног Ее земля под облаками,
На воздухе нетленные покровы.
И, преклонясь, с Варварою готовы
Молиться Ей мы на коленях сами
Или, как Сикст, блаженными очами
Встречать Того, Кто рабства сверг оковы.
Как ангелов, младенцев окрыленных,
Узришь и нас, о Дева, не смущенных:
Здесь угасает пред Тобой тревога.
Такой Тебе, Рафаэль, вестник Бога,
Тебе и нам явил Твой сон чудесный
Царицу жен – Царицею Небесной!
<1864>
Сонет
Когда от хмеля преступлений
Толпа развратная буйна
И рад влачить в грязи злой гений
Мужей великих имена, –
Мои сгибаются колени
И голова преклонена;
Зову властительные тени
И их читаю письмена.
В тиши таинственного храма
Учусь сквозь волны фимиама
Словам наставников внимать
И, забывая гул народный,
Вверяясь думе благородной,
Могучим вздохом их дышать.
1865
* * *
Чем доле я живу, чем больше пережил,
Чем повелительней стесняю сердца пыл, –
Тем для меня ясней, что не было от века
Слов, озаряющих светлее человека:
Всеобщий наш Отец, Который в небесах,
Да свято имя мы Твое блюдем в сердцах,
Да прийдет Царствие Твое, да будет воля
Твоя как в небесах, так и в земной юдоли.
Пошли и ныне хлеб обычный от трудов,
Прости нам долг, – и мы прощаем должников,
И не введи Ты нас, безсильных, в искушенье,
И от лукавого избави самомненья.
<Между 1874 и 1886>
* * *
Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день Твой светлый Серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем.
И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти Твои законы:
Все пробуждать живительным лучом,
Храня свой пыл столетий миллионы.
Нет, Ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, безсильный и мгновенный,
Ношу в груди, как юный Серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной,
Меж тем, как я, добыча суеты,
Игралище ее непостоянства,
Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,
Ни времени не знает, ни пространства.
<1879>
П. П. Боткину
«Христос Воскресе!» – клик весенний.
Кому ж послать его в стихах,
Как не тому, кто в дождь осенний
И в январе – с цветком в руках?
Твои букеты – вести мая,
Дань поклоненья красоте.
Ты их несешь, не забывая
О тяжком жизненном кресте.
Но ныне праздник искупленья,
Дни обновительных чудес, –
Так будь здоров для поздравленья,
Твердя: «Воистину Воскрес!»
1879
1 марта 1881 года[6]
День искупительного чуда,
Час освящения креста:
Голгофе передал Иуда
Окровавленного Христа.
Но сердцеведец безмятежный
Давно, смиряяся, постиг,
Что не простит любви безбрежной
Ему коварный ученик.
Перед безмолвной жертвой злобы,
Завидя праведную кровь,
Померкло солнце, вскрылись гробы,
Но разгорелася любовь.
Она сияет правдой новой, –
Благословив ее зарю,
Он крест и свой венец терновый
Земному передал царю.
Безсильны козни фарисейства:
Что было кровь, то стало храм,
И место страшного злодейства –
Святыней вековечной нам.
1881
* * *
Молятся звезды, мерцают и рдеют,
Молится месяц, плывя по лазури,
Легкие тучки, свиваясь, не смеют
С темной земли к ним притягивать бури.
Видны им наши томленья и горе,
Видны страстей неподсильные битвы,
Слезы в алмазном трепещут их взоре –
Всё же безмолвно горят их молитвы.
<Апрель 1883>
* * *
Дух всюду сущий и единый.
Державин
Я потрясен, когда кругом
Гудят леса, грохочет гром,
И в блеск огней гляжу я снизу,
Когда, испугом обуян,
На скалы мечет океан
Твою серебряную ризу.
Но, просветленный и немой,
Овеян властью неземной,
Стою не в этот миг тяжелый,
А в час, когда, как бы во сне,
Твой светлый ангел шепчет мне
Неизреченные глаголы.
Я загораюсь и горю,
Я порываюсь и парю
В томленьях крайнего усилья
И верю сердцем, что растут
И тотчас в небо унесут
Меня раскинутые крылья.
29 августа 1885
Оброчник
Хоругвь священную подъяв своей десной,
Иду, – и тронулась за мной толпа живая,
И потянулись все по просеке лесной,
И я блажен и горд, святыню воспевая.
Пою – и помыслам неведом детский страх:
Пускай на пенье мне ответят воем звери, –
С святыней над челом и песнью на устах,
С трудом, но я дойду до вожделенной двери.
17 сентября 1889
г. Воробьевка
* * *
Все, что волшебно так манило,
Из‑за чего весь век жилось,
Со днями зимними остыло
И непробудно улеглось.
Нет ни надежд, ни сил для битвы –
Лишь, посреди ничтожных смут,
Как гордость дум, как храм молитвы,
Страданья в прошлом восстают.
28 февраля 1892
Лев Мей
Пустынный ключ
Таких чудес не слыхано доныне:
Днем облако, а ночью столп огня,
Вслед за собой толпу несметную маня,
Несутся над песком зыбучим, по пустыне,
И, Богом вдохновлен, маститый вождь ведет
В обетованный край свой избранный народ,
Но страждут путники, и громко ропщет каждый,
Как травка без дождя, палим томящей жаждой.
Порою впереди – как будто бы вода, –
Нет, это – марево, – и синею волною
Плеснула в небеса зубчатых скал гряда.
Так и теперь… Далёко глаз еврея
Завидел озеро, и звучно раздались
И потонули в голубую высь
Похвальные псалмы – во имя Моисея.
И вот – опять обман, опять каменья скал,
Где от веку ручей студеный не журчал.
И пали духом все, и на песок, рыдая,
С младенцем пала ниц еврейка молодая,
И, руки смуглые кусая до костей,
Пьет жадно кровь свою измученный еврей.
Но Моисей невозмутим: он знает,
Что веру истую терпенье проверяет…
И по скале ударил он жезлом,
И брызнула вода сквозь твердый слой ручьем…
И, жажду утолив, раскаявшись в пенях
И в ропоте, народ молился на коленях…
Вот так и ты, певец: хоть веря, но молчá,
Ты, вдохновенный, ждешь, пока возжаждут люди
Всем сердцем – и тогда ты освежишь им груди
Своею песнею, и закипит, звуча,
Она живой струей пустынного ключа.
1861
Аполлон Майков
Еврейская песнь[7]
Торжествен, светел и румян
Рождался день под небесами;
Белел в долине вражий стан
Остроконечными шатрами.
В уныньи горьком и слезах
Я, пленник в стане сем великом,
Лежал один на камне диком,
Во власянице и в цепях.
Напрасно под покровом ночи
Я звал к себе приветный сон;
Напрасно сумрачные очи
Искали древний наш Сион…
Увы! над брегом Иордана
Померкло солнце прежних дней;
Как лес таинственный Ливана,
Храм без молитв и без огней.
Не слышно лютен вдохновенных,
Замолк тимпанов яркий звук,
Порвались струны лир священных –
Настало время слез и мук!
Но Ты, Господь, в завет с отцами
Ты рек: «Не кину свой народ!
Кто сеет горькими слезами,
Тот жатву радости сберет».
Когда ж, на вопль сынов унылых,
Сзовешь ко бранным знаменам
Оружеборцев молньекрылых
На месть неистовым врагам?
Когда с главы своей усталой
Израиль пепел отряхнет,
И зазвенят его кимвалы,
И с звоном арф он воспоет?
1838
Санкт‑Петербург
* * *
Зачем средь общего волнения и шума
Меня гнетет одна мучительная дума?
Зачем не радуюсь при общих кликах я?
Иль мира торжество не праздник для меня?..
Блажен, кто сохранил еще знаменованье
Обычаев отцов, их темного преданья,
Ответствовал слезой на пение псалма;
Кто, волей оторвав сомнения ума,
Святую Библию читает с умиленьем,
И, вняв церковный звон, в ночи, с благоговеньем,
С молитвою зажег пред образом святым
Свечу заветную и плакал перед ним.
28 марта 1841
* * *
Когда, гоним тоской неутолимой,
Войдешь во храм и станешь там в тиши,
Потерянный в толпе необозримой,
Как часть одной страдающей души, –
Невольно в ней твое потонет горе,
И чувствуешь, что дух твой вдруг влился
Таинственно в свое родное море
И заодно с ним рвется в небеса…
1857
Мадонна
Стою пред образом Мадонны:
Его писал монах святой,
Старинный мастер, не ученый;
Видна в нем робость, стиль сухой;
Но робость кисти лишь сугубит
Величье Девы: так Она
Вам сострадает, так вас любит,
Такою благостью полна,
Что веришь, как гласит преданье,
Перед художником святым
Сама Пречистая в сиянье
Являлась, видима лишь им…
Измучен подвигом духовным,
Постом суровым изнурен,
Не раз на помосте церковном
Был поднят иноками он, –
И, призван к жизни их мольбами,
Еще глаза открыть боясь,
Он братью раздвигал руками
И шел к холсту, душой молясь.
Брался за кисть, и в умиленье
Он кистью то изображал,
Что от небесного виденья
В воспоминаньи сохранял, –
И слезы тихие катились
Вдоль бледных щек… И, страх тая,
Монахи вкруг него молились
И плакали – как плачу я…
1859
Флоренция
Кантата,
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 54; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!