XIV картина. «Граница литовская» 1 страница
Февраля 1933 года
Мейерхольд. Сегодняшняя репетиция имеет цель дать характер костюмов и грима. […] Мое мнение таково, что действие происходит зимой и в соответствии с этим надо будет дать действующим лицам и соответствующие костюмы.
Лидочка будет иметь два костюма. Первый — дневное нарядное платье, и второй костюм — нарядное вечернее платье. В платье должно быть больше пышности. Оно должно носить характер предвенечного.
Атуева. Я думаю, что вместо капота нужно будет ее одеть в халат. Халат даст больший контраст, когда она останется в дезабилье. Когда она снимет халат, то она останется полураздетой. В то время были модны восточные ткани. Надо будет дать ей халат из восточной шелковой ткани на ватине.
Следующее платье — дневное, эффектное. Третье платье — вечерний туалет. И Лидочка и Атуева в третьем акте должны иметь голые руки. В третьем акте прически у них должны быть более пышными.
Муромский должен быть совсем седым, причем не белая седина, а с оттенком крем, с желтизной, и очень запутанная голова.
Нелькин. Пальто, военный картуз (военный в отставке). Нелькина лучше дать как человека прошедшего военную школу, тогда дуэльный вызов прозвучит не по-штатски. Можно не давать ему красного околыша, чтобы избежать дворянской окраски.
Кречинский должен быть одет в брюки в полоску или клетку. Тогда были модны клетка или полоска. Должен у него быть очень широкий галстук, который закрывал бы ему подбородок. Это придает маску таинственности. Надо будет продемонстрировать для участников картину «Трус».
|
|
|
Расплюев появляется в первом акте как молчаливая фигура[xxiii]. Его можно будет одеть в николаевскую шинель и воротник из рыжей собаки, который когда-то был черным, но от старости стерся. Брюки у него тоже должны быть черными, но с рыжеватым оттенком. Сюртук однобортный, левый рукав длиннее, чем правый: правый рукав у него обтрепался, и он его срезал.
Следующий его костюм — фрак, взятый напрокат с человека значительно полнее его, причем рукава у него очень длинные и болтаются.
{39} Бек появляется в шубе. Костюм у него потрепанный, потому что он скуп. Когда он вбегает, то он на себе все рвет, поэтому надо будет дать ему батистовую рубашку, которая бы легко рвалась, причем рубашка обязательно должна быть грязноватая. Надо одеть его в боты, которыми он будет громыхать, кроме того, шапка и шарф. Хорошо бы ему еще уши подвязать платком, он боится их отморозить. Надо будет дать ему пейсы. Сюртук на нем чуть-чуть длиннее нормального.
Щебнев — модный купец, играющий в английском клубе. Надо будет подчеркнуть английский костюм, а голову оставить чисто «рюсс». Он покажется немного как Мюссе[xxiv].
|
|
|
Федор обнаруживает абсолютную бедность в доме. В третьем акте Федор одет в костюм «дворцовых» лакеев. Тут должна быть сплошная бутафорщина и театральщина.
Костюм полицейского чиновника должен быть очень элегантным, с оттенком столичного блеска. Это тип полицейского чиновника, который нравится дамам.
Слуга в доме Муромских одет как слуга — без парадности. Это тип дворецких, эконом. Видно, что он за Муромским ходит.
Француженка при Атуевой. Она в доме вроде дешевой гувернантки, которая соглашается работать и по хозяйству. Француженка должна быть немолодой. Одеть ее надо в костюм с претензией на моду, чтобы она казалась не из русской пьесы. Ей надо дать явно французский колорит.
Содержатель кухмистерской должен быть очень толстым человеком. Не надо давать его «стиль рюсс». Первый раз мы его покажем, когда он на минутку показывается в комнате. Вообще-то он ходит из комнаты в комнату. Одет он во фрак.
Дворник одет в тулуп, но не надо его делать похожим на современных дворников.
Парикмахер — тип француза. Курчавый брюнет средних лет.
Лидочка должна быть обязательно золотистой блондинкой.
21 февраля 1933 года
II акт
Читали за столом: Кречинский — Зайчиков, Расплюев — Ильинский, Федор — Башкатов, Крап — Маслацов и Маслюков, Щебнев — Бакулин
|
|
|
( Читали весь акт один раз .)
Мейерхольд. […] Атмосфера данной сцены: чувствуется, что денег нет, не топлено, вообще чувствуется что-то такое, что у него, у Кречинского, почва из-под ног уходит. […]
Я представляю, что он, Кречинский, не один, поскольку он Расплюева послал на промыслы. Это не просто игрок, это его жизнь, c’est la vie. Он крупно играет, подписывает фальшивые векселя, вещи какие-то перепродает. Но он не один, у него есть сообщники. Вот и здесь он спит, а около него сидят его сообщники. Это такая банда — они подбирают разные колоды карт, они крапят их, сортируют, кладут в какие-то {40} шкатулочки , они работают очень энергично . Это тоже оправдывается фразой Федора : «Вчера отправился куда - то и захватил две колоды , что есть лучшего подбора» .
Это действительно подбор, это целая организация, которая знает, что с этой колодой работает Кречинский, эта колода дается Крапу, а эта — Расплюеву, и все это идет через главного мажордома — Федора.
Вот такие трое сейчас сидят около Кречинского. Один из них сидит такой голодный маленький человек, который так изголодался, так изхолодался, что сидит закутанный и ворчит. А Федор при начале эпизода занят тем, что он из кладовки выбрасывает старую обувь, штаны, шаль какую-то. Он и говорит: «Рысаков спустили, даже одежды хватили несколько», а сейчас, как видно, дошли до того, что последний хлам продают, потому что ему нужно хоть как-нибудь держаться: прачке сунуть, извозчику заплатить.
|
|
|
Кречинский спит покрытый какой-то волчьей шкурой, на голове какая-то фесочка, какая-то кацавеечка. Он не в халате, халат делает его слишком парадным. Нужно, чтобы была резкая разница [в том], как он придет в первом и третьем актах; а дома он обмызганный. На ногах у него туфли, а не штиблеты, — какие-то восточные туфли, которые сохранились, он их любит, потому что ноги в них не зябнут. И вот он спит.
Потом я сделал следующее: в монологе Федора, для того чтобы дать Федору только главную пружину рассказа, я у него вынул несколько фраз, которые передал другим. Они вставляют какие-то придыхания — монолог Федора облегчен. Такая же история у Кречинского в явлении четвертом, например в монологе «Ну, я думаю…». Его в этом монологе прерывают. Основная мысль сказана Кречинским, а частные мысли говорит Крап[xxv]. Так что у Кречинского остается то, что наиболее выпукло, а то [если] сам монолог рассусоливать, тогда он не имеет нужной крепости. Например, «О, боже!» говорит Крап, не свойственно Кречинскому «боже» упоминать. Потом Крап говорит все те фразы, которые мелковаты для Кречинского: он человек актуальный, человек действия, человек авантюры, поэтому я у него вынул все, что мешает ему выявить природу этой своей силы.
Таким образом, Кречинский получает помощь, подстегивание. Потом, когда он говорит: «Скверно то, что я в последнее время связался с такой шушерой», — это говорится не просто в пространство, а он смотрит на Крапа, берет, бросает его на диван и начинает его мять — ему кого-то хочется мять, так он зол.
Когда Кречинский просыпается, то он не видит сначала Расплюева. Он проснулся — во сне ему снились потери, аресты, он вскакивает, как Ричард, — сон был такой страшный. Он сразу подбегает к бюро, шарит, вынимает пистолет и с этим пистолетом забивается в угол и молчит. Публика думает: кончится самоубийством. Потом он опомнился, пришел в себя, подошел к бюро, опять швырнул назад пистолет, поворачивается — видит Расплюева — и все понял: «Ты опять продулся», и начинается сцена.
Монолог Кречинского стал как диалог — легче говорить, когда рядом какое-то живое существо, и [он] рад даже, что кто-то реплики подает.
Так же и в десятом явлении: он остается один, рвет бумагу, письмо — {41} Федор стоит около него , опять живое существо . «Я за вас в огонь и в воду» — по - видимому , Федор является таким слугой , которому Кречинский единственному в доме доверяет , поэтому он и письмо пишет в его присутствии . Когда он читает письмо — он читает его наклонясь к Федору . Все проходит через руки Федора , он посвящен даже в его интимные дела . Худо было бы , если бы он один читал письмо , — монолог был бы внешне театральный . А когда Федор здесь , он ( Кречинский ) очень естественно стоит и перечитывает ему письмо . Тогда и у Федора получится некоторая теплота , а то он играет только служебную роль . От него веет какой - то теплотой . Он очень близкий человек , а то образ Федора фальшивый . Когда Расплюев говорит : «Смотри , он сходит с ума» , Федор страшно взволнован : «Боже ты мой ! » И всегда раньше это звучало фальшиво , всегда он только ходил с метелкой и пыль вытирал . [ … ]
{42} 19 марта 1933 года
I, II и III акты (частично)
Кречинский — Юрьев, Расплюев — Ильинский, Муромский — Сибиряк и Козиков, Нелькин — Чикул, Атуева — Тяпкина, Лидочка — Суханова, француженка — Кулябко-Корецкая, горничная — Бат, Тишка — Консовский, Бек — Коновалов и Мехамед, Федор — Башкатов, Крап — Маслацов, Вощинин — Маслюков, полицейский чиновник — Фролов
Мейерхольд. Тишка отчего играет скандалиста? В конце, когда он показывает, что он не пьян ( проходит по прямой линии ), почему он вдруг становится скандалистом? При Муромском он особенно делается скромным и особенно прикидывается тихим, а тут скандалист. И в начале сцены, когда он появляется из-за зеркала, он почему-то громок очень. Он ведь немножко пойман, так как он, в сущности говоря, не должен быть здесь. Он притворяется, что он чистит что-то, но он ухитряется чистить, когда она переодевается, — он в дырку смотрит, как она переодевается. Он фактически пойман, поэтому он тихонько говорит: «Я здесь, слушаю…»
Отходы от зеркала с лестницей — я поставил до середины, а ты доходишь до уровня стула, и поэтому сцена кажется растянутой. Он чуть-чуть отходит, вспомнил что-то и вернулся. Тут шагов шесть надо сделать, а ты делаешь десять.
Потом груба сцена — хоть он и говорит: «Знаю», она говорит о колокольчике, а ты думаешь, что она говорит не о колокольчике, [здесь] переключение нужно, чтобы было мягко и конфузливо, а у тебя такой стиль «рюсс». Такие бывают парнишки из пьес Островского — разбитные, нахалы, почти хулигански настроенные. Он же размякает в эротике, поэтому он делается скромным, но внутренне — хитрюга. Эта хитрость сквозит через конфуз, но в улыбке мы чувствуем, что в тихом омуте черти водятся. На поверхности скромность, почти женственно скромен он, у него женственность, мягкость. Надо вам посмотреть какие-нибудь картинки. Надо Сомова посмотреть. У него конфузливая улыбка юноши, у которого сквозит половая зрелость, но она еще внутри; внешне все еще юношеская целомудренность, а внутри все предпосылки к тому, чем ты будешь лет через десять. Ты будешь любимцем таких, как Атуева. Сегодня — Атуевой, а там тебя возьмет фрейлина Екатерины Великой — у тебя и карьера. А ты уже играешь карьеру. Тут только зародыш будущей карьеры, например это будущий Григорий в «Плодах просвещения», потом он будет распоряжаться уже как настоящий Дон Жуан. А здесь только зародыш, и этот зародыш нужно играть теплыми красками. А сейчас — грубо.
Я понимаю, еще трудно, нельзя еще требовать, но чувствуется, когда тенденция актера направлена к вульгарности. Чувствуется неприятная традиция современного театра, где гротеск понимают [так]: валяй как ни попадя. У нас сейчас требования к очень тонкой игре, кружевной. Эта сцена — одна из приятнейших сцен в пьесе по мягкости, по неожиданности, и нам счастливо удалось найти мизансцену на этой лестнице, эта сцена у нас на этот план перевелась органически. Это не то что выдумка {43} режиссера : ввел эротику . Двусмысленные фразы Атуевой очень хорошо припаиваются . И вот этой счастливой находкой надо воспользоваться , нужно ее разыграть кружевно . Здесь и моя ошибка в некоторых построениях мизансцен , я это изменю .
Сегодня акт прозвучал так: отсутствие эмоций. Отсутствие мотивов эмоций. Всякая эмоция вызывается каким-нибудь мотивом. И вообще, весь акт сегодня показался страшно крикливым. Как этот акт должен звучать? Солнечно должен звучать. Потому что все солнечно настроены. Лидочка — потому что она вчера на балу получила то, что надо, потом она получила сегодня новое платье и она его сегодня в первый раз надела. {44} Она солнечна , потому что у нее новый , приятный наряд , она любуется собой перед зеркалом . Атуева солнечна , потому что она ждет Кречинского , она все приготовляет к его приходу . Тишка в приятном , солнечном настроении , потому что он подвыпил , потому что от этих гостей пахнет чаевыми ; потом , его взяли грязного и нарядили в какой - то костюм — он уже видел себя в нем в зеркале . Муромский — и у Муромского солнечное настроение , он в хлопотах , все у него дела , и только портит ему настроение Атуева , которая все вверх дном ставит , в расходы его втягивает . Особенно у него хорошее настроение с момента преподнесения ему бычка .
Сибиряк уже бросил распевать, но все же кое-где распевает — это чуть-чуть от Карпа осталось[xxvi]. Затем он бобылит. Немножко кажется, что он не помещик-дворянин, а помещик из мужиков. Это не верно. Его нужно играть немножко барственнее, это должно сказаться в каких-то мелочах: в интонации, в позах, в движениях; а то он немножко мещанин во дворянстве. В нем должны быть все черты барина, говорящего медленно, ходящего медленно; но барин нервный. А то он мне немножко показался опереточным стариком и тоже немножко крикливым.
Необходимо ему дать на репетиции же все предметы для работы (чистка клетки), потому что работа даст верность, определенность интонаций, эта работа оставит все моменты нервности и ворчливости, но облеченные в живую ткань. Даже когда он кончит работу, он не просто сидит, а газету берет, садится на диван, очки надевает, читает. Он будет нервным, потому что она [Атуева] ему мешает читать газету, она втискивается со своими разговорами. Газета в руках будет жить в том смысле, что он ее мнет, нервно переворачивает, чтобы чувствовалось, что кипение не только в голосе, но и в руках. Иногда можно нервный жест сделать, а сказать тихо.
Атуева в сцене с Муромским должна не просто ходить — она быстро ходит, но она должна работать без передышки: то, скажем, два кресла стоят — она их переставляет; может быть дефект в ручке какого-то кресла, и она переставляет, чтобы незаметно было; когда она садится к зеркалу, она не только просто все в зеркало смотрится, она повернется к столику, берет какую-то пилочку, чистит ногти — она все время должна жить в своей на данный отрезок времени основной профессии — прихорашиваться, ждать гостя, приводить все в порядок. Одна забота — та, чтобы быть хорошенькой, обаятельной, другая — чтобы к приходу Кречинского все было в порядке. Например, она берет вазу с цветами и передает девушке, чтобы та налила воду. Я нарочно не уточняю все эти мизансцены, здесь важна свободная импровизация, чтобы актриса чувствовала себя как дома.
Пока я не буду сокращать сцену Муромского с Атуевой, если она не сладится, придется подсократить[xxvii].
Когда Лидочка подходит к зеркалу и стоит перед ним, Тяпкина не знает, что ей делать, а между тем так просто: подбегает к Лидочке, поправляет что-то, отбегает от нее, чтобы посмотреть, так ли все сделано, снова подбегает, все время одергивает ее юбки, даже может на колени встать и нижнюю юбку подтянуть; а потом она становится у зеркала рядом и сравнивает себя и Лидочку — нет ли слишком большой разницы в возрасте; вам кажется, что в этом костюме вы почти сестры. {45} Или , может быть , вы сравниваете , как эти два наряда координируются . Публика все это учтет . Так осматривать , как вы это делаете , можно только секунду , и получается , что видны белые нитки режиссера .
( Сухановой .) «Он за меня сватался» — у вас осталась рука в воздухе, и вы ею машете. Лучше будет, если вы напоете вальс, который вы вчера танцевали. Напевает и помахивает рукой. Тогда у Тяпкиной и бег сразу, а вы в чарах вчерашнего вальса. Лидочка обязательно должна иметь в руках платочек. Плачете вы хорошо, но, так как не появляется аксессуар к слезам, не получается нужной мизансцены. Если платочек появится, который закрывает глаза, хорошо будет.
У Чикула ходьба безмотивная, вследствие этого у сцены нет напряжения. В этой сцене пружина у Чикула, а вихрь около этой пружины — у Тяпкиной. Мотив ходьбы такой: он в раздумье, это размышляющий икс, игрек, зет. У него есть какой-то свой мир. У него есть свой круг знакомых. Может быть, у него есть переписка с выдающимися поэтами того времени, как у Щепкина-актера были знакомства с литераторами того времени. Он похож в своих монологах на Чацкого. Он мыслящее звено в этой пьесе. Он в пьесе мыслитель, хотя это особенно ни в чем не проявляется, но все-таки проявляется. У него есть монолог, выдающий в нем мыслителя-общественника. Правда, в пьесе это не очень вылезает, но мы так построим, чтобы это вылезало. Он — Белинский[xxviii].
У Тяпкиной есть прекрасная сцена, когда она, задрав юбку, по сцене в каком-то жеманстве прыгает. Это должен быть легкий канкан. Когда я показывал сцену, почему она удалась? Я знаю, откуда природа жеста. Мы знаем, что природа жеста должна быть выяснена: из какого танца этот жест возникает. Менуэт — это одно, а канкан — это другое. ( Тяпкиной .) Вы умеете танцевать канкан?
Тяпкина. Не умею.
Мейерхольд. Нужно посмотреть, нужно попросить Мосолову, чтобы она показала канкан. Не надо танцевать канкан, а только взять {46} повадку . У вас должен быть повтор . Второй раз такие же движения , когда вы подходите к Кречинскому , — вы опять повторили перед ним канкан . Там была репетиция генеральная , а тут вы сделаете еще более элегантно , более изящно . В этом тоже раскрывается ваша основная природа , вам надо было быть актрисой в «Фоли бержер» , в «Мулен руж» , а вы выдаете замуж Лидочку .
[…] Пьеса в стиле французской комедии, поэтому нельзя Атуеву играть такой крикливой. Должна быть такая мягкость, которой мы добились в «Ревизоре». Райх — Анна Андреевна тоже кричала вначале. А теперь она ушла в тонкость кружевной отделки словесного материала.
Атуева не должна все время на одной ноте кричать на Сибиряка, вся нервность должна остаться, но через что-то такое. Потому что она тоже повторяет сцену из какой-то комедии. Когда она сердится, она в то же время наслаждается, она сама себя как бы видит на театре, она думает: ну чем я не актриса, если я так легко веду с Муромским сцену, — она так же выходит, как на театре. Атуева по природе своей актриса, а не просто тетка Лидочки.
В третьем акте она будет в более дурацком положении: она все время противоборствовала Муромскому, и теперь оказалось, что Кречинский — вор. Поэтому она так злится на Нелькина, когда Кречинский возвращает булавку, — вы без пяти минут спасли себя, оттого она так заграбастала булавку.
В третьем акте она смотрит страшными глазами.
[Начало мая] 1933 года
Беседа с актерами[xxix]
Мейерхольд. […] ( Юрьеву .) Фраза «Анна Антоновна, жены не сердятся, когда им мужья прически мнут» чуть-чуть у вас завуалирована в своей четкости. Эту фразу нужно выделить, так как на этом потом будет играть Тяпкина. Кречинский умеет самые тривиальные мысли вкладывать в необычайно красивую форму. Также фраза «… не о платье, а о том, что под платьем» — ужасающая циничность, ужасающая тривиальность и пошлость, но подана необычайно изысканно.
Недостаточно жестко начинается вторая картина. Она начинается в той же мягкости, как и первая картина, в суете не получается этой жесткости. А ведь после перерыва здесь должна уже вертеться стальная пружина. Начало этой сцены играет большую роль для развития всей сцены. Если нет такого начала, тогда оказывается, что сцена эта разрезана искусственно и [первая картина] могла просто продолжаться[xxx].
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 51; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!